Текст книги "Оберег от нечистой силы (СИ)"
Автор книги: Алёна Цветкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
И святоша прав, от моей помощи ему не отвертеться.
11
Утром, как я и предполагала, бомжики зашептались, что нынче ночью в работный дом наведался демон. Наша сказочка была принята на ура, и мгновенно ушла в люди. К обеду, я только еще успела закончить с распределением бомжиков на работы, раздать ЦУ (*ценные указания), обсудить с Белавой завтрашнее меню работного дома и нашей торговой точки, выделить деньги и отправить свое доверенное лицо, бабку Пашку, на рынок, как ко мне прилетела Марьюшка.
– Василиса, ой, что я слышала! Говорят, к вам в работный дом инкуб наведался и половину баб перепортил. А святоша наш его поймал, на цепь в храме посадил, чтоб всем показывать, – она перевела дух и затараторила снова, не давая вставить ни слова, – ох, и орал, говорят, демон проклятый! Сены тряслись и потолок в мужской спальне рухнул. Всех мужиков передавил. Это правда?!
– Ну, как тебе сказать, – рассмеялась я, – в этих словах есть доля истины… очень маленькая. А на самом деле все было совсем не так, – рассказала я правильную версию истории, которая должна была уйти в народ устами бабки Паши. Я ведь нарочно ее с утра раннего за покупками отправила. Но кажется, кто-то успел раньше. – И теперь мы точно знаем, что слипы защищают от демона ничем не хуже кирки, – закончила я свой рассказ…
– Слипы? – Марьюшка побледнела, вспомнив испорченные трусы. И наехала на меня, – ты почему мне сразу не сказала, что обережные они? Да разве бы я их на брошь пустила бы? А ежели кружева обратно пришить, действовать будут?
– Не знаю, – пожала я плечами и продолжила тихим шепотом, – но Светозар грозился купить их, и провести ночь с каждой женой, чтобы убедиться, что слипы на самом деле защищают от демонов.
– Ужас, – протянула Марьюшка, – я не хочу… я боюсь…
– Не будь дурой, подруга, – я склонилась ближе к ее уху, – Светозар демона не испугался и меня спасать кинулся, так неужели, думаешь, тебя не спасет? А вот если ты сделаешь, как я говорю, то муж твой каждую ночь будет к тебе возвращаться, а про остальных жен и думать забудет. Так как? Тебе рассказать? Либо Мирославе секрет открыть, чтобы она вас, младших жен, и вовсе со свету сжила?
– Вот еще! Фигу с маслом мымре этой, а не секреты, – фыркнула Марьюшка, – говори давай, что делать надо!
– Мужика, Марьюшка, в постели надо соблазнять, – прошептала я так тихо, как только можно. И провела краткий курс по сексуальным играм. Секс в этом мире не был табуирован так, как в нашем средневековье, но все же по части разнообразия наш мир ушел далеко вперед. – И, поверь, твой муж никогда не охладеет к тебе…
– Откуда ты все это знаешь? – подруга прижала ладони к горящим от смущения щекам.
– Муж научил, – улыбнулась я, – он ведь тоже купцом был, по разным странам поездил, вот и… – развела я руками.
Беседовали мы прямо во дворе, погода сегодня была довольно приятная. Солнце грело совсем по весеннему, и уже хотелось распустить завязки на тулупчике. Я зажмурилась от удовольствия. Марьюшка умчалась уговаривать Светозара не тянуть с покупкой слипов. Ей не терпелось воспользоваться моими советами и получить еще больше любви супруга, а значит влияния в их полигамной семье. Теперь оставалось только ждать…
– Сударыня, – тихий голос отвлек меня от созерцания яркого, как всегда в феврале, светло-голубого неба, – сударыня, а эти ваши слипы, правда защищают от демонов так же, как кирка?
Я оглянулась. Одна из бомжиков, ее звали Варуха, стояла в отдалении и смотрела на меня умоляюще. Варуха даже в иерархии бомжей была, что называется ниже плинтуса. Тупая, ленивая, вечно сонная баба, которая не в состоянии была даже махать веником на кухне. Ее даже бабка Пашка не ставила на дежурство, и она большую часть времени проводила в храме, отсыпаясь в каком-нибудь углу неопрятной кучей тряпья.
– Правда, – кивнула я и встала, собираясь уходить. Ну, не с Варузой же вести интеллектуальные беседы.
– Сударыня Василиса, – кинулась она ко мне в ноги, обхватывая их и вцепляясь, как клещ, – умоляю, дайте мне их! Я для вас все, что угодно сделаю, сударыня. Умоляю!
– Варуха, – удивилась я, – а тебе-то они зачем?
Все оказалось довольно просто, у несчастной было что-то типа клаустрофобии, и она каждую ночь с вечера до утра, тряслась от страха в кирке. И поэтому днем ходила сонная и тупая. И мне ее, конечно, стало жалко. Но не дарить же ей трусы, которые я могу продать за пятьдесят фуртов?
– Хорошо, – решила я, – я сошью тебе слипы, которые будут защищать тебя от демонов так же, как кирка. Но ты должна кое-что сделать для меня…
Я выдала Варухе задание и она с непривычным рвением умчалась в город выполнять то, что я велела. А я пошла к святоше. Надо было обсудить еще один вопрос. Надеюсь, он меня не выпрет за такую идею.
Слипов у меня сейчас еще много. И с такими ценами на мой товар я могу, вообще, не париться и всю жизнь прожить, как у Христа за пазухой. Но с другой стороны, как только мои обережные слипы станут более-менее популярны, тут же найдутся ушлые белошвейки, которые повторят их и предложат свои варианты слипов всем слоям населения.
А это значит, что я, рискуя своей жизнью и практически стоя одной ногой на костре, провожу разъяснительную работу, убеждая в эффективности защиты слипов от демонов, а они потом придут на готовое и загребут себе большую часть прибыли. У меня трусы, конечно, шикарнейшего качества, но зато их ограниченное количество. А вот сшить можно хоть миллиард слипов. И даже если продавать по фурту, а то и дешевле, получается гораздо выгоднее, чем у меня.
А значит нужно самой открывать мастерскую по пошиву слипов, и не абы как, а при храме, потому что это повысит доверие к обережным слипам и, самое главное, позволит установить монополию на этот вид деятельности. А десять процентов в такой огромной монополии гораздо лучше, чем сто в маленькой мастерской. Главное, все правильно оформить. Все швейные мастерские при всех храмах открывались исключительно через меня. Да, я буду жертвовать храму большую часть прибыли, но зато можно не бояться, что кому-то придет в голову обвинить меня в ереси.
И еще, если получится, я усмехнулась, инквизиция у меня будет с рук есть. Как и святой отец.
– Нет! – решительно отверг мою идею святоша, – нет и нет! Храм – это не лавочка!
– Обязанность храма думать о своей пастве, – возразила я, – а несчастные женщины, страдающие каждую ночь в кирке, тоже часть этой паствы. И вы обязаны позаботиться об их комфорте.
– Ты можешь шить свои слипы сама, – не уступал мне святоша, – зачем тебе храм?
– Потому что храму нужны деньги, – пожала я плечами. Ну, не могу же я сказать, что хочу приручить святого отца и инквизицию?
– Храму не нужны деньги! – воскликнул святоша, – храм живет на пожертвования!
– Не нужны? – прищурилась я, – а напомнить, как жили бомжики в работном доме до того, как стали зарабатывать для храма? А не помните ли вы, святоша, о рыночных беспризорных мальчишках и девчонках, для которых храм мог бы построить сиротский приют? А рассказать вам сколько людей в городе едва сводят концы с концами, и как храм мог бы помочь им, выдавая продукты и одежду?
– Храм должен заботиться о душе, а не о теле, – буркнул святоша, но я видела, еще немного и он сломается. Я же знала, что для него важно, и давила именно туда.
– Если человек голоден, то вряд ли он способен думать о своей душе, святоша. Мой отец говорил, – снова нагло соврала я, – что в первую очередь человек думает о том, как утолить голод и жажду, потом – как обеспечить собственную безопасность. И только когда удовлетворены эти потребности, начинает думать о Боге.
– Человек всегда должен думать о Боге…
– Давайте мы только попробуем? А если вам не понравится результат, то я выкуплю у храма мастерскую и лавку, – при этих словах святоша вздрогнул, – за двойную цену. Идет?
Святоша молчал. Я ждала. Я знала, что он согласится.
– Идет, – наконец выдавил он. И тут же заворчал себе под нос, – пусть только появятся эти два брата, которые тебя ко мне привезли… Как же я прекрасно жил, пока тебя не было, Василиса.
Я пожала плечами и рассмеялась.
Варуха не просто так бегала по городу отрабатывая обещанные слипы, она добывала мне информацию. У нее обнаружился недюжинный талант к сбору и анализу сплетен. Вот что значит правильная мотивация.
Именно от нее я узнала, что купец, держащий лавку на центральной площади, прямо напротив храма, на грани краха. За зиму у него пропало три каравана, причем на последний он брал деньги у ростовщиков. И теперь кредиторы осаждали его требованием вернуть деньги.
Святоша выл от негодования, когда отсчитывал мне шестьдесят фуртов. Но выдал, хотя я немного переживала, что придется свои деньги тратить. Я бы, конечно, их потом забрала бы с первой же выручки, но мы же не зря подписали договор о том, что храм полностью финансирует открытие мастерской по пошиву обережных слипов, и за это я обязуюсь жертвовать храму девяносто процентов прибыли.
Точно такой же договор у нас был подписан и на уборку городских улиц, поэтому святоша даже не подозревал о моих далеко идущих планах. По факту мастерские принадлежали мне, храм участвовал только финансами. Но при этом даже самый жадный святой отец не позарится на мои десять процентов, получая девяносто. И всесторонняя поддержка храма позволит мне спокойно жить и зарабатывать в других отраслях.
А пока я разрабатывала лекала и, купив отрез самой дешевой ткани из тех, что шли на пошив нижних рубашек, пыталась сшить трусы, которые бы прилегали к телу, как можно плотнее. Это оказалось непросто – в этом мире не было даже самой простой бельевой резинки. И мне пришлось «изобрести» крючки, которыми и застегивались трусы по бокам.
«Испытания» прошли успешно. Счастливая Варуха, избавившись от кирки, впервые за много лет начала спать ночами. Через неделю женщину было не узнать. Оказалось, что она совсем молодая, весьма симпатичная и к тому же, далеко не глупая и не ленивая.
С помощью Варухи, для которой я стала ближе отца, матери и Господа Бога, я переманила пятерых подмастерьев-белошвеек из тех, что хорошо работали, но в силу обстоятельств не могли рассчитывать на повышение.
Девчонкам я пообещала зарплату по пять фуртов. А чего жалеть-то, если пока платит храм, а потом эти девочки станут у меня бригадирами и отработают каждый вложенный в них фурт? Зато за такие деньги они готовы были работать с утра до ночи.
Поселила я их прямо в лавке. Первый этаж был слишком темный, и я, не долго думая, переоборудовала жилые помещения второго этажа в мастерские. Святоша долго ругался. Он-то надеялся, что я перееду жить в свой дом, раз уж теперь мужчина для запирания кирки мне не нужен. Но я решила пока еще немного пожить при храме.
Нет, мне, конечно, хотелось спать в своей, а не в общей, спальне, но костер инквизиции все еще горел рядом со мной.
Это пока зима и купеческие караваны ходят между городами, доставляя товары и новости, довольно редко. Но через месяца два, когда снег растает и высохнут дороги, надо ждать высшее храмовое руководство в гости. А если святой отец не одобрит мои слипы? И назовет их происками демона? От этой мысли у меня холодело под ложечкой. Нет уж, пока не получу официальное одобрение святого отца, буду поближе к Богу.
И, вообще, я стала регулярно посещать службы и молиться. И пусть я не слишком верю, что Ему это нужно, но с меня не убудет. Но зато репутацию я себе создам весьма положительную. А репутация в бизнесе – наше все. Тем более, если бизнес так тесно связан с храмом.
Тем временем Светозар и Марьюшка с успехом выполнили свою роль в продвижении слипов. Только с легкой руки Марьюшки, которая после первой же ночи помчалась по подружкам, третьим-четвертым женам бояр, рассказывать, как покорить мужа так, чтобы он тебя с ложа отпускать не хотел, слипы превратились в обереги. Потому что забыла она «это дурацкое слово». Я даже не расстроилась. Какая разница, как назвать трусы, если они не могут быть трусами?
И уже на вывеске, которую я заказала практически сразу, после покупки лавки, огромными буквами, видными с другого края площади, было написано «Оберег от нечистой силы»
Первый покупатель появился уже к вечеру, я еле успела оформить витрину. Выкладывать все трусы сразу мне не хотелось, вот и пришлось потрудиться, чтобы десяток оберегов на всю лавку не смотрелись убого.
Пожилой, толстый боярин и лучезарно улыбающаяся, юная красотка, примчались в храм и потребовали у меня самый лучший оберег. Выбирали долго, но ушли довольные. А потом пришли другие… третьи…
Потихоньку, в течении недели ко мне наведались все местные богатеи способные выложить пятьдесят фуртов за слипы-обереги. И я понимала, теперь их можно не ждать еще долго. У нас не столица, доход боярина редко больше пятисот фуртов в год.
Но у меня уже на подходе трусы местного пошива. Первые несколько штук будут готовы через пару дней. Хотя, как ни крути, а дешевле чем, десять шилгов, или пол фурта, я их продавать не буду. На один оберег у каждой швеи уходило не меньше двух световых дней, потом что зимой они очень короткие. Можно было, конечно, заставить шить и при лучине, как все остальные мастера, но тут поднял голову мой современный менталитет, не позволив портить зрение своим же сотрудникам.
Я думала, что спрос на обереги будет расти постепенно, все же это значило отказ от многовековых традиций спать в кирке. Но я просчиталась. В первые же дни существования моей лавки собралась длинная очередь из горожанок, желающих приобрести новое обережное средство. Пришлось купить пергамент и вести запись.
Святоша, к которому подходили с вопросом, правда ли, что обереги защищают от демонов, поджимал недовольно губы, но согласно кивал, подтверждая действенность нового способа защиты от демона.
Вообще, в последнее время святоша сильно изменился. Если раньше он был как-то особенно безмятежен и смотрел на мир с легкой покровительственной улыбкой, то теперь в его глазах все чаще мелькали растерянность и недоумение, а еле наметившиеся морщины обозначились сразу и резко. Он часто хмурился, с недовольством глядя вокруг, а еще старательно избегал меня.
Пока мне было некогда, я не особенно обращала на это внимание. Но когда работа лавки более-менее наладилась, наше отчуждение стало заметным.
– Святоша, – заглянула я к нему в келью после службы, – что случилось?
– Ничего, дитя мое, – попытался уйти от ответа святоша.
Но от меня не так-то легко избавиться. Я вцепилась в святошу, как клещ в собаку. И он раскололся.
– Понимаешь, Василиса, – вздохнул он, – с тех пор как ты появилась в моем храме все пошло наперекосяк. Эти твои бомжики… чистота в городе… обереги… сколько времени прошло с твоего приезда? Около трех месяцев. А как все изменилось. А ведь я при этом храме уже десять лет… и всегда считал, что очень много делаю для своей паствы.
– Но ведь это так и есть, святоша! – воскликнула я, – все горожане вас любят, уважают и почитают за то, что вы способны помочь словом и молитвой каждому. И в городе не горят костры.
– И я так раньше думал, – грустно улыбнулся святоша, – а сейчас вижу, что делал я ничтожно мало… Я тут, – он запнулся, но договорил, – попробовал спать в кирке…
– Да вы что? – рассмеялась я, – и как впечатление?
– Это ужасно, – передернул он плечами, – тесно, неудобно… я не понимаю, почему никто раньше не задумывался над этим. Мы прятали наших женщин в ящик и даже не искали другие пути решения этой проблемы. И почему ни одна женщина до тебя не донесла до своего отца, брата, мужа, что им там неудобно?
Я промолчала. Потому что ответ на этот вопрос для меня был слишком очевидным, а для местных слишком преждевременным. Они меня просто не поймут.
Но святоше и не нужен был ответ. Ему просто хотелось выговориться.
– А бомжики эти… сироты… вдовы, которые тащат на себе детей… я ведь даже не замечал их. Как будто бы у меня пелена на глазах была. А сейчас они все время перед глазами. Ты ведь права, люди помогают храму, а храм должен помогать людям. И не только молитвами.
– Ну, – я похлопала святошу по плечу, – все хорошо, вы теперь этим и будете заниматься. Откроете сиротский приют, социальный центр для малоимущих…
– Социальный центр? – перебил мня святоша, – что это такое?
– Это место, где нищих и малоимущих кормят бесплатно, дают им одежду и ночлег, – улыбнулась я, – что-то вроде нашего работного дома. Но сейчас мы помогаем только тем, кто там живет, а Центр сможет охватить гораздо больше людей.
Святоша замолчал, переваривая новую информацию. А потом сокрушенно вздохнул и сказал:
– А знаешь, что самое неприятное, Василиса?
– Что?
– Что на все это показала мне какая-то купчиха. – Вот тут я просто дар речи потеряла. – Я всегда презирал купцов, считая их самыми бездушными людьми. Цель их жизни – деньги. Этот презренный металл… Они ничего не делают, только покупают и продают…
– Ну, знаете ли, – зашипела я, обретя дар речи через долгие несколько секунд, – это уже переходит всякие границы, святоша. «Какая-то купчиха»? – возмущение во мне достигло предела и хлынуло через край. – Да, вы! Вы! Святоша! – обозвала я его и, хлопнув дверью, выбежала из кельи.
Он что-то кричал мне вслед, но я не слушала. Во все кипело. Ярость требовала выход, и больше всего хотелось вернуться и набить морду этому гаду. Ишь, нашелся праведник! Какая-то купчиха! Сволочь в рясе!
Но вместо этого я отняла лопату у старичка Ерофея, вяло скребущего храмовый двор, и принялась кидать снег, чтобы успокоиться.
Ну, и черт с ним! Ну, и пусть я «какая-то купчиха»! Мне бы только дождаться одобрения святого отца для продажи и производства турсов-оберегов, а потом я просто уеду из этого храма. В столицу! И никогда больше не увижу этого… святошу!
12
Обида на святошу не проходила. И это было странно. Да, я всегда была невоздержанной на эмоции и вспыльчивой. Но стоило выпустить пар, как вся злость моментально проходила и я готова была простить все, что угодно.
Но вот слова «какая-то купчиха» забыть никак не удавалось. И крышечка моего внутреннего чайника дребезжала каждый раз, когда я смотрела в сторону храма. А уж когда святоша попадался мне на глаза, я еле сдерживалась, чтобы не высказать этому чертову праведнику все, что я о нем думаю.
Останавливала меня только необходимость поддержки храма в моем бизнесе. Но я дала себе слово, как только получу одобрение святого отца, перед отъездом в столицу отвешу этому святоше по полной. За все свои страдания расплачусь. Все выскажу и о нем, и о его ненаглядной леди. Пусть потом сидит в своем медвежьем углу и страдает. А я буду блистать в столице!
Леди Элеонора, возлюбленная нашего святоши, молодая вдовушка, вернувшаяся в Летинск к отцу, заявилась в мою лавку почти сразу после открытия.
– Сударыня Василиса, – она смотрела на меня глазами в которых стояли слезы, готовые пролиться при первой же необходимости хрустальными каплями, – умоляю, мне нужен самый лучший оберег. Проклятые демоны, – замахала она длинными, густыми и противно-коровьими ресницами, – не оставляют меня в покое и терзают мою душу. Помогите мне, умоляю, – протянула она ко мне руки…
А я смотрела на эту ледю и с поразительно спокойной, ледяной яростью отмечала, что она хотя и не худая, но стройная, уточненная и элегантная. И она не дура, хотя и притворяется глупышкой, а еще отлично умеет пользоваться своими женскими чарами… тварь! Ненависть к ней была непонятной, но холодной и кристально четкой.
У нее есть все, чего у меня никогда не было, да и не будет. Даже несмотря на проснувшуюся во мне женщину. И я впервые в жизни почувствовала себя обделенной, как будто бы мне что-то недодали. Давным-давно, скорее всего еще в утробе матери.
Появилось необъяснимое желание взять в руки лопату и огреть эту ледю по голове. Потому что нельзя быть на свете красивой такой… и такой элегантной… и, вообще… приперлась тут.
Обереги я ей, конечно, продала. Выбрала самые убогие, трикотажные «парашюты» с пошлым красным сердечком на всю задницу. Нам их, вручили бесплатно, в качестве сомнительного бонуса.
Негодование на леди Элеонору бурлило во мне до самого вечера и требовало выхода. И я, закрыв лавку, помчалась в гости к Марьюшке. А с кем еще обсуждать эту ледю, не с кухаркой же, и не с Варухой.
– Ты представляешь, – возмущалась я, жуя какие-то засахаренные медовые фрукты и запивая чаем, – приперлась! Дай мне, говорит, самые лучшие обереги! Ты представляешь?! Самые лучшие! Ага! Бегу, спотыкаюсь и падаю! Да кто она такая, вообще! Возомнила из себя невесть что!
Марьюшка понимающе кивала головой и поддакивала.
– И, главное, с виду сама невинность, – вещала я, размахивая руками, чтобы выразить глубину своего недовольства, – ах, помогите! Ах, спасите! Демоны меня мучают! Я так хороша, что даже инкуб забыть не может мои сомнительные прелести! – изобразила я писклявый голос леди Элеоноры, – вот ведь гадина какая!
– А ты знаешь, – зашептала Марьюшка, – что ее родители хотели замуж за нашего святошу выдать? Они с детства знакомы…
– Что?! – я даже подавилась. – А ты откуда знаешь?
– Светозар рассказал, – сдала мужа Марьюшка, – он с ними вырос. Только он старше немного. Поэтому когда Светозар Главой стал, асвятошу отец из семьи изгнал…
– Вот змеюка подколодная, – выругалась я на леди Элеонору, пропусти мимо ушей половину рассказа Марьюшки, – теперь понятно чего это она к святоше зачастила. У-у-у! Как я ее терпеть не могу. Ненавижу тварь!
– Да-да-да, – согласилась Марьюшка, – я тоже старших жен Светозара ненавижу. Особенно, когда они жалобится начинают, что муж наш охладел к ним совсем и каждую ночь только меня на ложе берет, пока они в кирках томятся.
– Но ничего, – захохотала я, снова прослушав то, о чем говорила подруга, – я в столице к самим женам Великого князя пойду, – я уже знала, что в здесь вместо королей были Великие князья, – и предложу им самые красивые обереги. Отдарюсь так, что они мужу своему обо мне расскажут и встречу нашу устроят. А уж что Великому князю предложить, я придумаю. И стану не «какой-то купчихой», а самой богатой и известной купчихой, самим Великим князем уважаемой. И пусть тогда святоша локти кусает! – выдала я заключение, совершенно упустив из виду, зачем оно мне, вообще, нужно. Нужно и все! Пусть страдает!
План возмездия был готов, и я с чистой совестью отправилась в работный дом придумывать бизнес-идею, которую должен оценить сам Великий князь.
Вернее, идея уже была, теперь мне надо было придумать, как воплотить ее в жизнь.
Рассуждала я так: кто такой Великий князь? Это глава государства. Что такое государство? Это армия чиновников с бумажками и указюльками. Вот бумажки для указюлек я и должна обеспечить. И это гарантирует мне славу и почести.
Про бумагу я подумала не просто так, я примерно знала, как ее делать. А все моя двоюродная сестра, унылая заучка, которую всегда ставили мне в пример. Я ненавидела ее почти так же, как леди Элеонору. Хотя более непохожих друг на друга людей найти сложно.
Сестра каждый год приезжала к нам погостить, и каждый вечер за ужином вещала о своих гениальных идеях, которые смогут спасти мир. А я жевала котлеты и думала, что больше всего хочу спасти себя от этих нудных лекций.
А вот моя мама восторженно ей поддакивала и заставляла меня участвовать в реализации этих идей. Вот так я однажды помогала сестре делать бумагу из листьев… и если я вспомню этот процесс и смогу его повторить, то можно будет забыть о дорогом пергаменте и штамповать указы на дешевой бумаге.
Да за это меня и Великий князь и его чиновники будут на руках носить и прославлять мое имя в веках. Когда про святошу уже никто и никогда уже не вспомнит.
До приезда святого отца было еще месяца полтора, как минимум. Самое время заняться экспериментами, чтобы потом, когда я приеду в столицу, провернуть все как можно быстрее. Я не могу ждать возмездия и торжества справедливости десять лет. Тогда будет уже не так сладко.
Идея с листьями оказалась провальной. И для такого вердикта мне даже не понадобились эксперименты. Достаточно было по пути к работному дому вспомнить, что сейчас зима. Листья появятся вместе со святым отцом, а сестра делала бумагу осенью, до которой еще больше полугода.
Но я весь вечер думала о том, что бумага – это реальный шанс разбогатеть, раз уж идею трусов пришлось почти подарить храму за возможность спать не в гробу, а на нормальной кровати, и возможность жить и зарабатывать не опасаясь костра инквизиции.
А на бумаге можно не только указы писать, но и рекламные листовки, буклеты, газеты, журналы, книги печатать, и… тут я просто подскочила на месте… На бумаге можно печатать деньги! У меня даже голова закружилась от открывающихся передо мной перспектив. К черту указюльки и книги, если я могу сразу печатать деньги! Я зажмурилась, представив, как в моих руках зашелестели бумажные купюры… очень много бумажных купюр… огромные стопки и стеллажи бумажных купюр… в животе забурчало, мне стало жарко, а воздух в легких вдруг закончился. Я закашлялась и только тогда вспомнила, что забыла о необходимости дышать от такой прекрасной и волнующей картины.
И между мной и огромными горами денег, причем это вовсе не метафора, стоял только рецепт бумаги. Ха! Да с такой мотивацией, я обязательно придумаю, как делать бумагу из чего-нибудь еще.
Я же помню, бумага – это целлюлоза, которую получают из…
– Василиса! – отвлек меня от раздумий крик бабки Пашки. Мы сидели за столом во дворе работного дома и торопились по быстрому проглотить моментально остывающую еду. Вернее, все торопились, а я невидяще уставилась в полную тарелку и думала о деньгах. И падающие с неба мелкие снежинки уже перестали таять, попадая на мою кашу. – Ты чего такая смурная-то? Случилось что?
– Нет, – мотнула я головой, – все в порядке. Просто аппетита что-то нет. – я обвела взглядом пожирающих ужин бомжиков. До культуры поведения за столом им было, как до Китая раком, но я уже привыкла. – Кто доест мою кашу?
Тарелка молниеносно опустела. Я даже не заметила, кто именно ее выскреб. И то, как бабка Пашка, озабоченно поджав губы, кивнула вопросительно глядевшей Варухе, тоже не заметила.
Все уже закончили ужинать и разошлись. А я все сидела и думала о деньгах, бумаге, целлюлозе и деревьях. И о том, как найти недостающие звенья в этой цепочке…
– Дитя мое, – святоша, наблюдавший за задумчивой мной долгие несколько минут, накинул мне на плечи свой тулуп, – ты совсем замерзла. Что случилось?
– Ничего, – буркнула я, поведя плечом, чтобы тулуп упал с меня прямо в снег. Ничего мне от этого святоши не нужно! Я же «какая-то купчиха»! Вот пусть свою ледю тулупами накрывает! – Все хорошо. Не беспокойтесь. Я же купчиха, – не смогла не ввернуть я, – подумаешь, заболею и помру. Мир только чище станет.
Рядом со святошей стояли, сверля меня взглядом, бабка Паша и Варуха. Предатели! Побежали гаду этому жаловаться.
– Василиса, – святоша со вздохом поднял тулуп, – прости, если я тебя невольно чем-то обидел. Ты самый удивительный человек, которого я встречал в своей жизни. И ты достойна уважения, потому что единственная из всего купечества думаешь о людях, а не о деньгах.
Я зарычала просто. Он явно надо мной издевается!
– Я думаю о деньгах! Вот прямо сейчас я думаю о деньгах! – заорала я, – да, я такая! Меркантильная и люблю деньги! И идите вы, – я хотела сказать к черту, но вовремя одумалась, – в храм, и оставьте меня в покое! Видеть вас не могу!
– Святоша-святоша… – укоризненно произнесла бабка Паша и недовольно покачала головой. А Варуха тяжело вздохнула…
Обиженная моя внутренняя женщина – это страшно. Я даже не пыталась остановить ее, когда раскричавшись, она разрыдалась и кинулась в работный дом. Рухнула ничком на постель и ревела, подвывая и кусая уголок подушки, чтобы вой не был таким уж громким… а моя основная ипостась с удивлением отмечала, что такой истерики у меня не случалось еще ни разу в жизни.
Успокаивала меня Варуха. Она гладила меня по голове и что-то шептала. А я сама не заметила, как выложила ей все свои обиды. На святошу за дурацкие слова. На леди Элеонору, за то, что ей повезло в жизни больше, чем мне. На деревья, которые никак не хотят превращаться в то, что мне нужно…
Я так и заснула, прижимаясь к Варухе, как к самому близкому человеку. А утром мне было страшно стыдно за тот концерт, который я устроила. Но это привело к совершенно неожиданному результату. Все вокруг стали вдруг такие предупредительные! И бомжики на работы ушли без привычного уже возмущения и ворчания. И Белава с утра расстаралась блинов напекла. И бабка Паша у меня ничего не спросила ни разу, хотя каждое утро дергала вопросами кого отправить на дежурство. И девочки-белошвейки как-то притихли и не щебетали о всяких пустяках, мешая мне сосредоточиться на главном.
Может быть не так уж и бесполезны подобные эмоциональные выбросы? Женщина знает, что делает. Ибо святоша всю службу смотрел на меня виновато, а потом сам подошел ко мне, выхватывая из толпы за локоток:
– Подожди, Василиса. Прости, я сам не знаю, что несу. Я не хотел тебя обидеть.
С этого дня все пошло как прежде. Хотя я не простила святошу сразу и еще несколько дней демонстративно отворачивалась, от чего он чувствовал себя виноватым, и был необычайно покладистым. Я даже получила у него разрешение на строительство бани… Вернее, бань… Общественных бань для всех горожан, у которых нет возможности помыться дома.
Ну, не зря же говорят, куй железо пока горячо. Вот я и ковала. Пока святоша не передумал, выбила у Светозара место для строительства, заключила договор с каменщиками на добычу и доставку камня для общественных бань. Большую часть расходов взял на себя храм.
Но храму по факту это не стоило ничего. Мои сшитые обереги сметали с прилавка быстрее, чем белошвейки успевали завязать последний узелок. И очередь желающих избавиться от кирки только росла. А я, как договаривались, жертвовала девяносто процентов прибыли. Это оказалось не так легко, но я напоминала себе про святого отца и политые маслом дровишки у меня под ногами.
13
Последний месяц зимы пролетел быстро. Я занималась подготовкой к строительству бань, контролировала уборку города и работу швейной мастерской.
Горожане очень быстро привыкли к тому, что бомжики убирают снег и поддерживают чистоту в городе. И хотя некоторые особо упорные негодяи все еще выкидывали мусор прямо на дороги, большинство жителей все же не считали за труд донести содержимое горшков до мусорных бочек и осуждали тех, кто этого не делает.
А к тому, что ночи теперь можно проводить с женой, а не в одиночестве, мужчины, пожалуй, привыкли гораздо быстрее, чем женщины. Да, спрос на обереги был такой огромный, что я наняла еще пару десятков женщин из тех, что умеют держать ножницы и иголку в руках, и сделала то, что до меня в этом мире никто не делал – организовала конвейерный пошив оберегов, разделив весь процесс на простейшие операции.
