Текст книги "Оберег от нечистой силы (СИ)"
Автор книги: Алёна Цветкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Святоша молча выслушал и только потом посмотрел на меня. Презрительно прищурившись, как будто бы я бомжиха на привокзальной площади.
– Вижу, сын мой, правы вы… девица эта ночь с инкубом провела… и теперь яйцо демоново у нее между ног забито…
– Свят-свят-свят, – зашептал Фрол-или-Тит и истово перекрестился, трижды.
– Только не невеста она сбежавшая, ту еще вчера приволокли и в монашки остригли. Вздумала она против родительской воли пойти, за другого замуж выйти. Поймали их, но цветок невинности они успели смять…
Я слушал разговор и понимала, что неадекватно расценила размеры задницы, в которую попала. Она была гораздо больше. И глубже. Кажется в этом мире место женщины было ниже плинтуса. И если я прямо сейчас не придумаю, какого черта я делала среди леса с баулом без мужика, то ждет меня участь этой бедной девушки. Ибо невинности моей уже лет десять не существует. А в монашки мне не хотелось. Совсем.
– Святоша, – рухнула я на колени и завыла. От боли, конечно, пол-то каменный, но зато правдоподобно получилось, – не невеста я… жена… муж мой помер недавно, мы с ним совсем мало пожили-то… а родственники его решили, что лишняя обуза им ни к чему, да из дома и выгнали. Хорошо одежду собрали, что с приданным мне досталась… и так уж плохо мне было, что хотела я согрешить и жизнь свою в лесу зимнем закончить… Да только Тит и Фрол не дали грех на душу взять спасли меня и к вам доставили! Одумалась я, святой отец! И теперь на милость вашу уповаю, не дайте вдове сгинуть без помощи божьей!
И зарыдать… навзрыд… чтоб натурально… Я захлебывалась рыданиями, стоя на коленях и думала, что во мне, кажется, еще не погибла великая актриса. И надеюсь, у них здесь, как и у нас в прошлом, вдовам позволено гораздо больше, чем девицам.
И святошу проняло. Он мягко улыбаясь, похлопал меня по плечу:
– Ну, что ты, дитя мое, я пока не святой отец, всего лишь святоша. – Ага, кажется я нечаянно хорошо подмазала лестью. – твое раскаяние радует Бога. Признайся дитя мое, была ли ты с инкубом этой ночью? Приходил ли демон душу и тело твое истязать?
Я завыла, в волосы вцепилась, будто бы скальп хочу с себя снять, а на самом деле прокручивала в голове варианты ответа.
Отвечу «нет», не поверит. Ибо Фрол-или-Тит уже сказал обратное, а святоша этот еще про яйцо какое-то демоново гундосил. Я тогда еще смешок еле сдержала. Так хотелось спросить, как же теперь бедолага-инкуб одним яйцом обходится.
А скажу «да», а вдруг на костер меня потащат за связь с демоном?
– О-о-о, святой отец, – завыла я снова, изображая какую-то полоумную старуху, – глупая я баба, знать не знаю, ведать не ведаю, что со мной приключилось ночью этой. То ли было, то ли во сне привиделось. То ли инкуб демонов был, то ли муж мой Ванечка. Предавалась я утехам, по слабости бабьей, святой отец!
Бинго! Святоша аж засиял и снова меня по плечику погладил:
– Ну, ничего-ничего, хорошо, что осознаешь ты глубину своего падения. Значит не успел демон душой твоей в полной мере овладеть. Только тело твое скверной наполнилось. Изгоним мы скверну из тела твоего, дитя. Помолимся…
Вот оно подходящее время! Я мысленно потерла ладошки и, на мгновение замолчав и сделав вид поиспуганней, заголосила снова:
– Горе мне, горе! Святой отец! Все молитвы позабыла я! Ни одной не помню, как и не было! Что же такое со мной случилось?! Что демон проклятый со мной сотворил?!
Святоша нахмурился, махнул Фролу-или-Титу, отпуская его. А когда тот ушел, склонился надо мной и спросил строго:
– Совсем ничего не помнишь?
Я все это время выла и раскачивалась, изображая рыдания, но ушки-то держала на макушке, наблюдая за всем происходящим из-под полуприкрытых век. И четко уловила, как изменился взгляд святоши.
Черт возьми, вот она, эта черта, которая определит мое будущее. И с одной стороны от нее – костер, в котором меня сожгут, если я не выкручусь…
– Совсем, – натурально всхлипнула я и перекрестилась, стараясь, чтобы это выглядело как привычный жест, – истинный крест, ничего не помню, святой отец!
Святоша моргнул и похлопал меня по плечу:
– Пойдем, дитя, изгоним из нутра твоего скверну…
Фу-ух! Я выдохнула и поднялась с колен. Костер прямо сейчас отменяется. Спасибо бабушке! Научила меня креститься.
Мы прошли во внутренние помещения храма. Там святоша велел мне раздеться, чтобы демон не спрятался в одежде, лечь обнаженной на специальную приступочку, застеленную красной тканью, и накрыться плотным покрывалом. А сам куда-то удалился.
В комнате было темно и пусто. Только эта приступочка в центре и одна короткая свеча, которая еле-еле освещала небольшой круг у входа в комнату.
Деваться было некуда. Костер все еще горел рядом… и маячил монастырь, что в моем понимании не многим лучше.
Так что скинула одежду, улеглась и накрылась. И, как святоша велел, громко заорала, что готова к изгнанию демона.
Святоша вошел и, обойдя приступочку по кругу, по очереди привязал руки
и ноги, распиная меня. Я была к этому готова, так что не нервничала. Видела же по телевизору, как обряд экзорцизма проходит. И уже готовилась выть и биться, чтобы правдоподобно было. Даже отрепетировала мысленно, что именно и когда делать буду.
Но святоша, обездвижив меня, медленно снял свою рясу, рубаху и принялся развязывать завязки на широких штанах…
– Святой отец, – прошептала я, во все глаза глядя на эти недвусмысленные приготовления, – а как вы демоново яйцо изгонять будете?
– Так удом, дитя мое, – невозмутимо ответил святоша, – удом…
Я на секунду замерла, а потом расхохоталась. Я смеялась и никак не могла остановиться. Ведь попалась, как дурочка… хотя с другой стороны, я же вчера готова была к такому исходу. Вот, получи и распишись. Сама просила.
А святоша забрался на приступочку и, стоя надо мной на четвереньках, заглянул в глаза.
– Ты чувствуешь, дитя мое? Это демон в тебе смеется и плачет, – а потом откинул покрывало и с молитвой на устах начал процесс изгнания демона и его яйца…
Утром я проснулась в той же келье, на той же самой приступочке, которую здесь использовали вместо кровати. Потянулась, растягивая мышцы и засмеялась. Все оказалось совсем не так уж и страшно. Собственно, совсем не страшно. Но вчера я понервничала.
Еще бы, когда голый мужик привязал тебя к кровати, разделся сам и встал на четвереньки прямо над тобой, меньше всего ждешь, что он будет просто молиться.
А он молился… просто молился, изредка прерываясь, чтобы сунуть мне в рот маленькие кусочки сухой, но жутко соленой булки и дать запить до приторности сладким вишневым компотом. В первый раз я даже сопротивлялась. Мало ли что этот придурок мне в рот сунуть собрался. Но он просто зажал мой нос, и я была вынуждена открыть рот, чтоб не задохнуться.
Когда оказалось, что мне не травят, а кормят, пусть невкусно и мало… но у меня-то с утра маковой росинки во рту не было… я уже не сопротивлялась. Жевала и глотала, все что дают.
А еще ждала, когда святоша меня насиловать будет. А он все стоял надо мной, с висящим на полшестого удом, и бормотал свою молитву.
Успокоилась я быстро. А чего трястись-то если ничего плохого не происходит? Еще бы мяса дали, вообще бы хорошо было.
От нечего делать святошу хорошенько рассмотрела… ну, сколько видно было. Свеча же далеко стояла и горела еле-еле.
Красивый. Даром, что священник, а все при нем.
И фигура такая, как мне нравится. Такой же огромный и массивный, как Тит и Фрол. Я рядом с ним со всеми своими немалыми габаритами, как дюймовочка. А еще, хотя на четвереньках стоял, живот не висел. Значит масса не от жира, а от мышц.
И внешне симпатичный. Темненький, ночью-то масть не разобрала, глаза в темноте чернущие, зрачка не видно, нос прямой, чуток длинноватый, а губы твердые, жесткие, мужские…
И, вообще, мужик настоящий, никакого маникюра, вся грудь от яремной ямки волосами густо заросла, и дорожка кобелиная широкая такая, заметная… Ио никакого запаха пота, как ни странно.
Святоша старше, конечно, чем все мои бывшие, но ему это даже шло. Мелкие морщины в уголках глаз и седина на висках, делали его добрее и мудрее, чем он был на самом деле…
А еще уд, несмотря на то, что без дела мотался, размерами поражал.
Были бы руки свободны, я бы пощупала…
Вот так лежала, я лежала… и уже прямо ерзала от нетерпения, ожидая, когда святоша уд начнет прилаживать к делу. А что? Я женщина свободна, незамужняя… ну, вдова теперь… мне для здоровья даже полезно.
– Вот и все, дитя мое, – после очередного кормления-поения святоша легко соскочил с приступочки и принялся одеваться.
– Как это все?! – возмутилась я, задыхаясь от негодования, – а уд?!
М-да, оказалось Уд Божий – это молитва с поглощением крови и плоти Его, то бишь булки и компота. И молитвой этой демоны из тела человеческого изгоняются. На четвереньках святоша стоит, чтобы в глаза мне смотреть. А обнажен по той же причине, что и я, чтобы демон под его одежду не залез.
Развязал меня святоша, велел тихо сидеть и из кельи никуда не выходить. А если приспичит, так в углу за шторкой ведро стоит. А сам опять сбежал.
И вот сижу я на постели. Расстроенная, огорченная и обиженная до глубины души. Даже, черт побери, прости Боже, что в храме ругаюсь, святошу моя красота женская не возбудила. Что же так не везет-то мне с мужиками? Ни в том мире, ни в этом…
– Дитя мое, ты уже можешь одеться, – святоша-козлина в келью мою вернулся. С большой тарелкой каши с мясом и литровой кружкой горячего взвара с травами и медом. Это я по запаху определила.
В келье было тепло, святоша меня уже видел, а голод был сильнее стыда и обид. Так что я плюнула на все и впервые за несколько дней нормально поела.
А святоша мне войлок приволок на приступочку подстелить, чтоб помягче было. И одеяло шерстяное. Сказал, что ночью печь остынет, холодно будет. И в храме я могу спать не в ящике, а в нормальной постели.
– Дитя мое, – после завтрака святоша присел на мою приступочку, – куда ты сейчас направляешься? Где твой отец живет?
– Никого нет у меня, святоша. Одна я совсем, – вздохнула я грустно. Тут мне даже врать не пришлось, правда все. И слова, и чувства.
– Деньги есть?
Я помотала головой. Нет… Вернее, есть, но на карточке. И вряд ли в этом мире есть банкоматы Самого известного Банка. Он, конечно, вездесущий, но не до такой же степени.
Святоша помолчал, подумал и заявил:
– Тебе, дитя мое, лучше всего в монастырь податься. Там матушка о тебе позаботиться, без куска хлеба, крыши над головой и благословения Божьего не оставит. А иначе пропадешь…
– Простите, святоша, – снова помотала я головой, – не чувствуя я в себе призвания к жизни монастырской.
– В миру одиноким вдовам несладко приходится. Всякий ее обидеть норовит. А уж тем более из таких… Я же вижу, дитя мое, отец твой достойным купцом был. И не бедным явно. Сможешь ли ты справиться с жизнью безродной вдовы?
– Я попытаюсь, – улыбнулась я, – меня отец правильно воспитывал, я любой работы не боюсь. Если надо, то и тряпку в руки возьму, и половник…
– Умеешь, значит, кухарничать? – Заинтересовался святоша, – нам в работный дом при храме помощь на кухне всегда нужна. Сможешь с тряпкой справится, сможешь и остаться. Кирку и тарелку каши заработаешь.
– Договорились, – я протянула руку для рукопожатия. Машинально. А святоша сначала пожал, тоже машинально, а потом застыл, ошеломленно глядя на наши руки…
А я руку быстренько выдернула, в одежду свою влезла и шасть из кельи. На всякий случай.
4
В работный дом меня провожал мальчишка-послушник лет двенадцати, с пыхтением помогавший, или скорее мешавший, тащить мой баул с трусами.
– Эй, парень, – обратилась я к нему, – а ты знаешь почему женщины в кирках спят?
– Да, кто же не знает? – Пацан хмуро посмотрел на меня. Святоша велел ему разместить меня в работном доме и отвести на кухню. И это поручение мальцу почему-то не понравилось. – Ежели вас, женщин, в кирку не запирать на ночь, демоны в вас вселяются. У вас разум-то с булавочную головку, много места не занимает, а пустота притягательна для бесов. Потому и безделье вредно, – это явно было наставление старших, – пустое время тоже демонов приманивает.
Ну. ничего себе я мир выбрала для попадалова. Надо шустрее думать своей булавочной головкой, как выкручиваться буду из этой ситуации.
– А я спала сегодня без кирки и никто в меня не вселился, – спровоцировала я мальчишку на дальнейшие откровения. Кто мне еще расскажет о мире так, чтобы ничего не заподозрить? Только тот, кто уверен, что я дура только потому, что женщина. Что с дуры-то взять?
– Ты в храме спала, – презрительно фыркнул мальчишка, – да еще после Уда… а вчерась видели мы, как ты бесновалась, пока святоша молитву читал.
– Видели? – я даже остановилась от удивления, – через стены что ли?
– А кто по-твоему плоть и кровь (хлебцы и сок) приносил? – фыркнул мальчишка, – инкуб твой, что ли? – А пока я приходила в себя от такой новости, довольно добавил, – но ты быстро в себя пришла, тебе полкруга хватило. Вот другая, что вчера утром принесли, долго бесновалась. Святоша два круга молитв прочитал, пока демона изгнать получилось. А с леди Элеонорой святоша сегодня до утра возился. Даже нас спать отправил. Всю ночь сам, один, с демоном боролся. Очень уж демоны леди Элеонору любят. Почти каждую ночь вселяются…
Я расхохоталась… Вон оно что! У святоши, оказывается возлюбленная есть. Тогда не так уж и обидно, что уд у него не поднялся.
Работный дом оказался совсем рядом, в одной из пристроек к храму с обратной стороны от фасада. Две небольшие комнаты: одна для мужчин, вторая для женщин. Грязища была страшная, а вонь стояла такая, я еле дышала, хотя уже привыкла к запахам города.
В мужской комнате рядами стояли низкие топчаны-приступочки, такие же, как в храме, только узкие. А в женской – кирки. Ну, ведь гробы и гробы. Крест на крышке… Только многоразовые. И вид у них такой был, как будто бы их по сто раз закапывали и раскапывали. Я в такой под страхом смерти не лягу.
– Баб Паш, – заорал мальчишка во все горло, – я вам новенькую привел! Святоша велел место выделить и на кухню определить.
– Что орешь, неслух, – раздался голос в пустой комнате, – чай не глухая.
И из гроба, стоящего прямо с краю поднялась старуха. Я от неожиданности взвизгнула и отпрыгнула, натолкнувшись спиной на свой собственный баул.
Мальчишка расхохотался и развернувшись на пятке усвистал обратно в храм. Как и не было. Только ошметки снега от его валенок остались на полу, покрытом грязной, вонючей соломой.
Мать моя женщина! Я не хочу здесь жить!
Бабка внимательно оглядела меня с ног до головы, недовольно хмыкнув.
– Как звать-то тебя?
– Василиса, – ответила я. И решительно шагнула вперед. Хочу – не хочу, а больше мне жить негде. – Здесь есть кладовка, которая на ключ запирается, чтобы мои вещи убрать?
– Из благородных что ли? – проигнорировала бабка мой вопрос.
– Из купеческих, – ответила я и повторила свой вопрос настойчивее.
Бабка покосилась на меня недовольно, но кивнула. Кряхтя выбралась из гроба, и махнув мне рукой, привела меня к крошечному чуланчику, в котором лежал разный непонятный хлам.
– Вот, – кивнула она, – можешь сюда свое барахло положить.
– А это что за мусор? – спросила я, кивнув на кучи, лежащие в углах кладовки. Оно бы, конечно, все равно, но уж больно сильно мышами пахло. Как бы твари мои трусы не погрызли, тогда плакали мои мечта о богатой и беспечной жизни.
– Чегой-то мусор? – фыркнула бабка, – у каждого свое добро. Так клади, или закрываю я?
Положила. А чего думать-то? Мыши погрызут или нет – еще неизвестно. А вот если оставить мой баул без присмотра, то сопрут, как пить дать. Не верю я, что жители ночлежки, а больше всего это было похоже именно для ночлежку для бомжей, обойдут вниманием содержимое моего баула. Я и бабке-то не доверяю и буду следить за этой дверкой, как коршун.
– А теперь, покажи кирку мою, – велела я бабке, – и крикни кому-нибудь, чтоб ведро воды принесли, мыло, тряпки и нож.
Хотела я хотя бы немного почистить свое будущее спальное место. А то тут, наверное, и насекомые водятся. У меня от одной мысли все зачесалось.
– Ишь раскудахталась, – бабка смотрела на меня с классовой ненавистью, – ты тут не купчиха, а тварь приблудная, аки все остальные. И что старшие скажут, то и делать будешь. Вечером придешь, где свободно там и ляжешь. И ежели воды надобно, – она кивнула в угол, – вона ведро. А колодец на площади… Заодно бочку наполни и горшки ночные опорожни.
И я так четко уловила, что бабка прямо сейчас указала мне на место в иерархии работного дома. В самом низу. Оставлять такой выпад без ответа было нельзя. Один раз пойду на поводу, и так и буду всю жизнь горшки за всеми выносить. Не дадут мне выше подняться.
А бабка Паша, судя по всему, здесь самая главная. Так что если справлюсь с ней, значит справлюсь и с остальными.
Главное вспомнить свои навыки детской дворовой жизни и забыть о гуманности и милосердии… на время.
Шагнуть вперед, взять бабку за грудки, приподнять, прижимая к стенке, над полом и как следует встряхнуть у меня получилось на голых инстинктах. Стоило всего лишь позволить своей ярости творить то, что она пожелает.
– Я сказала, вели кому-нибудь воды принести, мыло, тряпки и нож. Я тут с вами церемонии разводить не буду. Надо, так и приложить могу как следует. Все ясно? – Я еще раз встряхнула бабку…
– Пусти, купчиха клятая, – зашипела бабка. Она все еще злилась, но уже сдалась. Я видела это по ее глазам. Все. Победа за мной. – Пусти, Ерофея кликну, чтоб воды принес…
Ерофей, тощий, еще худее Васусия, старичок еле волочил ноги. Он безразлично выслушал бабку, кивнул, взял пустое ведро и потащился к колодцу.
Вот кажется, кто сейчас занимает то место в работном доме, на которое бабка Паша хотела определить меня. Сейчас она нарочито охала и смотрела на меня с ненавистью. Надо быть настороже. И забрать ключ от кладовки, пока мое добро не пошло в оплату моей дерзости. Ключ бабка отдала, хотя и засопела недовольно.
До обеда я возилась со своей киркой. Той, что выбрала себе сама.
Выволокла ее во двор работного дома, с помощью Ерофея и бабы Паши. Безжалостно выбросила сальные, вонючие тряпки, которые лежали внутри, краем глаза заметив, как быстро их прибрал Ерофей.
Скинула шубку, чтобы не замарать, повесила ее на подходящий сучок на входе, ошпарила и отскоблила кирку до чистого дерева. Кипяток мне принес Ерофей из прачечной. Как и старый, тупой нож, и кусок мягкого, вонючего, хозяйственного мыла, которое здесь использовали для стирки и уборки.
Пока чистая, почти как новая, кирка проветривалась во дворе, окончательно избавляясь от вони, вымела грязную солому из своего угла. Я выбрала себе место у той стены, что примыкала к печи. И теплее, и безопаснее. И рядом с бабкой Пашей.
Пол в работном доме оказался самый простой – из утоптанной сотнями ног земли.
Отскоблила посуху, снимая стружку, деревянную приступочку, на которой стояла кирка. Она к счастью была не такая грязная, ведь кирку с нее не поднимали еще с того времени, как в первый раз поставили.
Мы, с моими добровольно-принудительными помощниками, заволокла чистую кирку обратно и набили ее свежей соломой, которая нашлась на конюшне, тут же на заднем дворе храма. И посыпали ею же полы вокруг моего спального места.
Когда я закончила в животе забурчало. Время обеда. Пора наведаться на кухню.
– Баб Паш, – улыбнулась я старухе, – ты пригляди за моей киркой. Если хоть кто-то до нее дотронется, я с тебя спрошу.
Бабка от возмущения чуть не подавилась:
– Да чегой-то с меня?! Кто тронет с того и спрашивай!
Ага, как же. Стану я со всей ночлежкой воевать.
– Так ты же у нас здесь старшая, – я сияла, как солнце на майские праздники, – или нет?
– Ну, я, – буркнула бабка. Она чувствовала, что я где-то ее надула, но не понимала где, – лады, присмотрю… а ты кудай-то?
– На кухню. Святоша меня кухарке в помощь определил.
Теперь, глядя как в глазах бабки засиял огонек торжества, я почувствовала, что мы поменялись. Меня точно где-то надули, но вот где?
Храмовая кухня, которая кормила не только святош и послушников, но и нас тоже, располагалась тут же, во дворе. Пока драили кирку, Ерофей бегал туда раз десять не меньше, то воды относил, то дрова. Так что провожатые мне были не нужны. Я заперла шубку в кладовку, вряд ли она мне сейчас пригодиться, на кухне должно быть жарко. Сунула ключ в голенище сапога и отправилась знакомиться с моим первым в этом мире рабочим местом.
Храмовая кухня встретила меня грохотом, клубами пара и истеричными воплями:
– Дура косорукая! Куда смотрела, дрянь! – Звонкий шлепок кожи об кожу и чей-то тихий писк… Черт возьми, мне уже здесь не нравится.
Тем более, я поморщилась, грязь кругом была точно такая же как в спальнях. А то и хуже. И отвратительно воняло чем-то тухлым. Меня затошнило, здесь я точно больше есть не буду. Здоровье дороже.
– Ты кто такая?! – прервал мои размышления все тот же истеричный вопль. – Чего приперлась?! Выметайся, до вечера не подаем!
Передо мной, уперев руки в бока, стояла бабища раза в три меня толще и визгливо верещала о том, что ходят тут всякие, попрошайничают. Обойти эту тушу ни с какой стороны было просто невозможно.
Я даже рассмеялась. То-то бабка Паша радовалась. Эту бабищу я при всем желании не подниму и не встряхну, чтобы на место поставить. Но кто сказал, что это единственный способ?
– Заткнись! Марш на кухню! – гаркнула я во все горло и вытолкала ошеломленно застывшую женщину из узкого коридора, – меня зовут Василиса, и святоша отправил меня на кухню навести порядок. – Главное не врать. Она совершенно точной либо сама сбегает, либо отправит кого, уточнить, правду я говорю, или нет. – И что я вижу?! Грязь! Копоть! Смрад! Черви! Тараканы! – Обличающе выговаривала я громко и уверенно, как будто бы имела на это право. – Посмотри на себя, – ткнула в кухарку пальцем, – ты святоше еду готовишь или за свиньями хлев чистишь?!
Кухарка с каждым моим словом потихоньку пятилась назад, выпучив глаза и открыв рот. Но так и не нашла, что мне возразить. Все это было правдой.
– Да, что я-то, – в конце-концов попыталась оправдаться кухарка и перевести стрелки на других, – это вон в прачечной бардак. Какой дали фартук, такой и повязала.
– А руки тебе тоже в прачечной дали?! А кастрюли тоже в прачечной плохо отстирали?! А копоть на плите тоже оттуда принесли?! А если святому отцу кусок нагара в тарелке попадется? Тоже на прачечную сваливать будешь?!
– Святому отцу?! – ахнула кухарка и схватилась за сердце, – неужто святой отец в наш храм приедет?
Я промолчала, всем своим видом сигнализируя, что не только может, но и уже почти стоит за воротами и ждет, когда его впустят…
– Ох, Боже! Святой отец в наш храм приедет, – ахнула женщина и прижала ладони к щекам, – Да, когда же я все успею-то?! – Она сорвалась с места и начала бегать по кухне, хватая то одно, то другое, – ой, что же делать-то…
Все. Кухарка теперь моя с потрохами. По крайней мере, пока все не выяснится. И надо по умному распорядиться полученной форой.
– Поэтому святоша меня к вам и отправил. Чтоб ты все одна на себе не тащила. Так что ты пока готовь, а я прослежу за порядком.
Счастливая кухарка, ее, кстати, звали Белава, отрядила под мое начало пару женщин, и мы принялись за уборку. Саму кухню я решила убрать позже, после ужина, а сейчас мы начали с подсобных помещений.
Я обошла все кладовые. Выделила каждой уборщице свой фронт работы, а сама осмотрела кухню и прикинула объем необходимой уборки. Кухня была загажена так, что втроем мы будем отмывать ее до морковкиного заговенья. Поэтому, пошептавшись с Белавой, которая в ожидании приезда святого отца стала ярой моей сторонницей, мы разработали план по наведению чистоты в работном доме и храмовой кухне.
Когда стемнело, а по моим ощущениям было около четырех-пяти вечера, все обитатели работного дома собрались у дверей кухни на раздачу вечерней пайки.
Но не тут-то было, вместо кухарки к людям вышла я.
Толпа меня проигнорировала, все их внимание сосредоточилось на двери, из которой кухарка с кухарчатами должны вынести еду.
Я прокашлялась, поежилась на зимнем ветру и заговорила, как можно громче, чтобы меня услышали все:
– Граждане бомжи! – На меня никто не обратил внимания. – С сегодняшнего дня, каждый, кто хочет получить еду, – вот тут меня стали замечать, – должен участвовать в уборке работного дома и кухни. Мы приготовили для вас горячую воду, мыло, тряпки и скребки, и сейчас каждый из вас будет отмывать свое спальное место. Пока кирки и топчаны не будут чистыми, ужин вы не получите.
– А ты кто такая?! – раздался голос из толпы, – ишь раскомандовалась! Убирайся! У нас тут свои порядки.
Толпа одобрительно загудела.
Бабка Паша, стоявшая в первых рядах внимательно слушала мое выступление. Она не была дурой, иначе не стала бы старшей во всей ночлежке. И она явно заметила маячившую позади меня Белаву и догадалась, что я и ее заполучила в союзники.
– Замолчи, Хром, – не поворачивая головы рыкнула она, и толпа затихла, – купчиха дело говорит. Мы с вами, чай не свиньи, чтоб в грязи жить. А кто свинья, тот пусть в хлев сваливает. На топчан, да на кирку мы живо желающих найдем.
Через час спальни в работном доме сверкали чистотой. Ну, если сравнивать с тем, как они выглядели утром. Хотя до идеала еще было далеко. Но ничего, начало положено, дальше будет легче.
Бабка Паша ходила гоголем, и я ее понимала, вид у ночлежки стал совсем другой. В понимании бомжей убогие спальни превратились в респектабельное жилище, и это поднимало уровень самой бабки среди местной нищеты.
После ужина все шустро разместились по своим спальным местам и мгновенно заснули. Женщины в гробах, а мужчины на топчанах. А мне не спалось. Я откинула крышку и вышла на воздух. Да, в спальнях воняло уже не так сильно, но вот сами бомжики благоухали всеми ароматами помойки и еще, бог знает, чего. В тепле ароматы немытых тел раскрывались особенно хорошо, и мне казалось, что я забралась в мусорный контейнер.
Но на крыльце все равно воняло. Я, наверное, сама пропиталась этим мерзким духом, дошло до меня. Как же хочется в душ… или лучше в баньку…
Надо кстати, подумать, как организовать бомжам, и мне в том числе, банный день. Я уже чувствовала себя грязной, хотя не мылась всего несколько дней. А мои собратья по несчастью, кажется, вообще не знали мыла. И меня это не устраивало.
Летом я бы в реке искупалась, но сейчас зима. В храме была мыльня, я уже узнала, но только для священников и мальчишек-послушников. Нам туда ход был заказан. Надо выкручиваться самим.
И единственное, что приходит в голову – это походная баня. Как ты с друзьями отправились на озеро и прямо в палатке устроили себе баньку. Думаю, меня должно получиться повторить что-то подобное.
Надо завтра с бабкой Пашей и Белавой посоветоваться. Хотя работный дом и находился на территории храма, и формально им управлял святоша, фактически ему просто не хватало на нас времени. Крыша над головой и какая-никакая пища – вот и все, что храм мог предложить таким нищим и бездомным, как я. А в остальном им не было до нас никакого дела. Все были предоставлены сами себе. Кое-кто даже пытался работать и зарабатывать, но большая часть нищих весь день сидела у храма и попрошайничала.
Я уже совсем замерзла и хотела зайти внутрь, как услышала шаги. Ко мне по двору шел святоша.
– Дитя мое, – заговорил он первый, – ты почему не в кирке? Демоны опасны, они могут завладеть твоей душой и твоим телом. Ты не должна подвергать себя такому риску.
– У меня слишком много мыслей в голове и боли в душе, святоша, чтобы там хватило место для демона, – усмехнулась я и обняла себя за плечи. Раз уж он здесь, то стоило попробовать узнать об этом мире и религии немного больше. Только осторожно.
– Вы можете поделиться ими со мной, – наглый святоша тихой сапой задвигал меня в ночлежку, приближаясь слишком близко и заставляя отступать. Но когда моя спина коснулась косяка двери я застыла. – Я выслушаю вас и вам станет легче.
Он стоял совсем рядом, вторгаясь в мое личное пространство, но я чувствовала спиной твердое дерево и упрямо держала позицию, не двигаясь с места. Я не хочу в эту вонючую комнату. Я не хочу спать в гробу. И, вообще, очевидно же, что все это дурацкий бред. Я не была вчера одержима, я валяла дурака, боясь, что меня опознают, как чужачку. И все остальные женщины тоже притворяются, преследуя какие-то свои цели. Как леди Элеонора…
– И демон займет мою душу, – усмехнулась я, – у меня же там появится слишком много свободного места.
– Дитя мое, – святоша перешел к активным действиям и мягко завладел моей рукой, – не стоит понимать так буквально слова вашего святоши. Вам нужно отдохнуть, прийти в себя после потери, идемте, я провожу вас до кирки.
– Святоша, – вздохнула я и посмотрела в чернильную темноту звездного неба, а перевела взгляд на святошу, – а можно мне еще одну ночь поспать в храме? Эта крышка… она так давит на меня…
– Почему, дитя мое? – удивился святоша, – может быть кирки у нас в храме не такие удобные, как у твоего отца и мужа, но зато они защищают от демонов ничуть не хуже. И крышки у них крепкие.
– Святоша, а вы сами когда-нибудь пробовали спать в кирке?
– Нет, зачем мне это?!
– А вы попробуйте. – вздохнула я и пошла в вонь ночлежки, – а пока вы сами не спали там ни одной ночи, вы не можете утверждать, что это удобно и хорошо.
– Но кирка защищает от демонов.
– Как и отсутствие пустоты в душе.
– Но женщины не умеют заполнять эту пустоту, дитя мое, – святоша начал заводиться, и я не стала продолжать спор. Улыбнулась и молча ушла спать. В проклятую кирку. Потому что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Одно дело, когда тебя запирают в гробу силой, и совсем другое, когда ты ложишься туда добровольно. Я так и не уснула и проворочалась слегка перекатываясь с боку на бок, большую часть ночи. Задремала только под утро и проснулась, когда кто-то прошелся между рядами кирок в женской спальне, отпирая ящики. Да, оказывается святоша каждый вечер самолично запирал кирки, чтобы демоны, не дай Боже, не надругались над несчастными женщинами. В семьях эта важная миссия принадлежала главе семьи – мужу, отцу или брату.
Собственно поэтому женщины не могли жить в одиночку, некому было запереть их на ночь, обеспечивая безопасность. Это мне баба Паша рассказала, когда ушел святоша. Оказывается, даже лежа в кирках, можно тихонечко поболтать. Если они стоят совсем близко…
5
Встала я злая. Не выспалась же. Но это оказалось мне на руку. Все, кто попадался мне на глаза, старались мгновенно слинять, словно чувствовали, что у меня в душе готовится к извержению огромный вулкан.
