Текст книги "маргаритА и мастеР"

Автор книги: (Алексрома) Ромаданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Подойдя к своей машине, я увидел, что Анны-Маргариты в ней нет. Я спокойно сел в машину, удивившись несвойственной мне выдержке.

По салону шел сильный запах бензина. Я остановился, открыл капот и проверил топливный насос и шланг – все, вроде, было цело. Заглянул под машину – чисто, ничего не подтекает. Странно, очень странно... Как бы самому на воздух не взлететь! Но все обошлось – до своей улицы я доехал нормально, руля на автопилоте: глаза слипались от усталости... До своей улицы... Только тут до меня дошло: мне ведь нельзя возвращаться домой меня наверняка там уже ждут! Вот дожил! Дом потерял! И идти-то некуда: все друзья у меня – конторские, враз заложат, потом скажут "тебе же лучше сделать хотели". Что делать?!

Плюнув на все, я поехал обратно в профессорскую квартиру: пока его хватятся, я хоть отоспаться успею... Ключей я с собой только не прихватил: лишней улики побоялся, ну да ладно, что-нибудь придумаю...

Загнав машину в глухой внутренний дворик по соседству, я подошел к дому профессора, обошел его с обратной стороны и, высчитав нужное окно, поднялся к нему по водосточной трубе. Дальше оставалось раз плюнуть – я просунулся в открытую форточку и перегнулся, упершись руками в подоконник... И тут случилось неожиданное: надо мной послышался жуткий вой на высокой ноте, и кто-то крепко вцепился в мои кудри, пытаясь приподнять и вытолкнуть обратно в форточку... Извловчившись, я обхватил этого "кого-то" за торс и повалился на него. Это оказалась крупная женщина – она была в панике и яростно сопротивлялась, царапаясь всеми десятью пальцами и отчаянно кусаясь...

Наконец, я скрутил ей руки и связал их за спиной поясом от ее халата, а рот заткнул подвернувшимся под руку кухонным полотенцем. Фу-у-ух... Ну и угораздило меня попасть не в ту квартиру! Я рассмотрел женщину: голова ее была в железных бигудях, лицо красное и некрасивое, в глазах страх, халатик задрался до груди, обнажая ничем не прикрытые мясистые бедра...

– Извините, ошибочка вышла, – сказал я ей как можно более спокойно, – дайте я вас прикрою. Что ж вы это... нижнем бельем пренебрегаете.

Женщина только промычала в ответ, глядя на меня изумленно.

– Я сотрудник уголовного розыска Парагазаормонов, соврал я, произнося фамилию как можно невнятнее и запутаннее, – в этом доме ожидается один особо опасный преступник, бежавший из колонии строгого режима, и мы на него ставим засаду, – я пронес перед ее носом свое служебное удостоверение, достаточно быстро, чтобы она не смогла его толком рассмотреть. – Вы мне верите?

Она с готовностью покивала головой – что ей еще оставалось делать?!

– Вот и прекрасно. Я извиняюсь за принятые к вам меры. Я ведь не видел, кто на меня нападает, а рот я вам заткнул, чтобы вы не вспугнули преступника.

Женщина обрадованно закивала в ответ.

– В вашей квартире больше никого нет?

Она отрицательно помотала головой.

– Вот и чудненько, – сказал я. – Сейчас я вас развяжу, и вы будете оказывать мне содействие и помощь, договорились?

Я развязал ее. Она тут же вскочила и, быстро осмелев, заявила:

– Я буду жаловаться на вас!

– Это ваше право, – согласился я, – но только после окончания операции. – А теперь я вас попрошу об одном одолжении: я чертовски устал. Всю ночь преследовал преступника, а теперь вот засада... Я немного отдохну на диванчике, а вы прислушивайтесь. Услышите что-то подозрительное – сообщите.

– Это бог знает что! – возмутилась хозяйка, но не сильно возмутилась, а так, по-будничному. Вероятно, она привыкла жалеть уставших мужчин. – Подождите, я вам подушку принесу.

Не дожидаясь подушки, я улегся на диван и тотчас отключился. В этот раз бог миловал меня и никаких кошмаров мне не привидилось.

Проснулся я от того, что меня тормошили за плечо. Я с трудом разлепил веки и увидел перед собой незнакомую женщину... Нет, кажется, это была та самая, только без бигудей – теперь у нее на голове были вполне симпатичные вьющиеся локоны с каштановым отливом. И сама она вполне привлекательной на этот раз показалась... На ней был все тот же легкий халатик, в отвисшем вороте которого просматривались островисящие груди. Не удержавшись от искушения, я засунул руку под халат.

– Вы что?! – отпрянула она, зардевшись. – Я вас по делу бужу, а вы с глупостями!

– По какому делу?! – зевнул я, демонстративно почесывая между ног.

– В соседнюю квартиру уже три минуты какая-то дамочка звонит – я в глазок ее видела, растрепанная лахудра такая.

Я встал и приложился к глазку: перед дверью покойного профессора стояла Анна.

– Идите на кухню, – сказал я. – Это наш агент, мне нужно с ней переговорить. И не подслушивайте!

Хозяйка послушно удалилась, а я, открыв дверь, втащил Анну в прихожую. Вид у нее был жалкий: волосы торчали в разные стороны, а под глазом был фиолетовый синяк.

– Ты сволочь! – набросилась она на меня с кулаками. Ты меня бросил связанную, и меня увезли бандиты! Хочешь знать, что они со мной сделали?!

– Зачем же ты открыла им дверь в машине? – спросил я, с трудом переваривая неожиданную информацию.

– Они облили ее бензином и сказали, что подожгут, если я не выйду! – заревела она. – Они меня чуть до смерти не замучили, а потом они накурились травы и уснули, а я убежала...

Тут кровь мне ударила в голову: над моей любимой женщиной жестоко надругались!

– Адрес! – взвыл я в ярости. – Адрес записала?!

– Вот, – протянула она мне смятую бумажку.

– Ну, с-суки!!!

Я отвел Анну на кухню и сказал хозяйке:

– Эта женщина пострадала от бандитов. Окажите ей первую помощь. Врача вызывать пока не надо. Все. Я буду через час.

14. Рыба-осмехун

– Кто? – послышался за дверью голос.

– Мосгоркастрат, – процедил я сквозь зубы.

– Не понял...

– Санэпидемстанция.

Дверь приоткрылась на цепочке, но этого было для меня вполне достаточно: я мощно толкнул ее плечом, цепочка слетела, жалобно звякнув. Я толкнул еще раз – хозяин квартиры повалился на пол, получив дверью по лбу. Я вырубил его ударом ноги по горлу, но не смертельно, а так, слегка, и ворвался в комнату, чтобы рубануть остальных, но никого больше не было... Я на всякий случай осмотрел квартиру: это было типичное мещанское гнездо с коврами на стенах, с искусственной медвежьей шкурой на полу перед диваном, со зверевскими финтифлюшками в серванте и с люстрой из чешского стекла. Стоп! В серванте была фотография в рамке... Я взял фотографию и с удивлением рассмотрел ее: на ней была изображена счастливая на вид парочка, танцующая танго в ресторане. Вне всякого сомнения, это была Анна и тот мужик, которого я вырубил.

Черт побери, опять я попал в ловушку! Я перетащил хозяина из прихожей в комнату, усадил на диван и полил его голову водой из чайника. Он с трудом очнулся. У него был вид жалкого интеллигента: карие подслеповатые глаза, редкие волосы, мясистые безвольные губы. На вид – лет тридцать, но лицо наивно-детское.

– Кто это? – сунул я ему под нос фотографию.

– Я с женой, – промямлил он.

– Где она сейчас?

– Не знаю, – ответил он жалобно. – Вчера она ушла к маме, но у мамы ее нет... А вы кто?

– Я – наемный убийца, – сказал я вразумительно. – Она послала меня сюда, чтобы я убил тебя, – и тут меня разобрал дикий хохот. Это же надо, девка просто изгаляется надо мной, а я ржу, как беременная лошадь.

– Что с вами, у вас истерика? – спросил наш муж.

– Неа, рыба-осмехун, – сквозь слезы пробормотал я.

– К-какая рыба? – переспросил он.

– Коньяк у тебя есть? Или что еще?

– Я не пью, но коньяк есть, – торопливо сообщил муж и поскакал за бутылкой.

– Рюмахи не забудь, – напутствовал я его, – Я зато пью, – и чуть тише добавил, – и жена твоя опрокидывает только дай.

После моей пятой он все же переспросил о рыбе.

– Да это еще со студенческих лет, – начал я, – как-то загораем на пляже. Середина дня. Жарюка лютая. Детей даже нет на пляже – так палит. Тишина стоит – каждый плеск волны как гром. Вдруг появляется мужик с ластами, надевает маску, заходит в воду. Отплывает. Скука полная. Мы все напряженно раглядываем его действия. Давай наливай, заслушался, блин. Тот отплывает, потом возвращается, что-то поправляет и опять уплывает. Налил? Себе налей. Ну как знаешь. Мы сидим. Ты въехал, что тишина и жарюка? Так вдруг около буйка мужик выпрыгивает на метра полтора из воды, срывает маску и дико ржет. Потом гигантскими гребками подплывает к берегу и содрав ласты убегает, при этом истерически смеясь. Поехали. Мы сразу придумали, что это рыба-осмехун подлавливает аквалангистов, травит их анекдотами, и те от смеха тонут, а наш чудом уцелел, потому что с чуством юмора у него беда была. Теперь понял?

– Ага, а знаешь, – пожаловался он мне. – Я не выпиваю, не курю, ей не изменяю, зарабатываю прилично, а она меня презирает, я ведь чувствую! Но не знаю, за что...

– Прибор у тебя нормально функционирует? – всеми мускулами лица я изобразил сочуствие.

– Да, все в порядке... Только она не хочет.

"Хм... не хочет", – усмехнулся я про себя, но из деликатности виду не подал. Вообще я очень переживаю, когда вижу своих покойных с другими. Не пугайтесь, я для себя всех своих бывших подруг называю покойными. Зато, когда вижу их мужиков, так и хочется сказать им в лицо какую-небудь интимную деталь. Надо как-нибудь попробовать сказать, интересна реакция.

– Как фамилия? – деловито осведомился я.

– Лучше мне на самом деле умереть. Я и сам собирался, но все никак решиться не мог...

– Сначала фамилию скажи! – потребовал я.

– К... – начал было он и неожиданно разревелся.

– Чего? – не понял я, – Тебе мало показалось? Да и не прикладывался, вроде...

– А вы правда наемный убийца? – спросил он, вытирая салфеткой слезы.

– Да ну тебя... Такого, как ты, и убивать-то не стоит, отмахнулся я от него. – Найди себе лучше другую бабу, может, и выйдет чего. Фамилию свою выкладывай, секретчик ты наш.

– Мне другая не нужна! – набросился он на меня. – Я Анну люблю! Где она?

– Угомонись, – небрежно отпихнул я его. – Ты ж не пил, с чегой-то ты вдруг так завелся?

Я встал, собираясь преподать очередной показательный урок гостеприимства. Несчастный муж вдруг решил, что я собираюсь уходить и, неожиданно проявив прыть, схватил с журнального столика бутылку коньяка, разбил ее об стену и наставил на меня острое стекло.

– Я тебя не отпущу, пока ты мне не скажешь, где моя жена! – заорал он злобно.

– Придурок...

Я спокойно пошел на него.

– Цветочек убери, детка, а то будет третий прием "бо-бо".

Он закрыл глаза и как мамонт побежал на меня, рогом выставив "розочку". Я пропустил его чуть правее себя и отрывисто насадил на коленку, потом ударил в ухо локтем, и резко развернув его в воздухе, забрал из податливых ручонок остатки коньячной бутылки. Он рухнул. Я склонился над ним – он не дышал. Черт побери, я действительно убил его! Нет, не может быть... И правда не дышит!!! Памятуя о бабушке-молотобойке, я уже не стал утруждать себя проверкой артериального давления, а стер свои отпечатки пальцев с фотографии и отправился разбираться с Анной.

15. Шведская семейная ячейка

Ох, как я был зол! Казалось, разорву мерзавку на части за ее шуточки, но по мере приближения к дому, в котором я оставил Анну, мной овладевала странная расслабленность. Было такое чувство, что я возвращаюсь с холодной мокрой улицы в теплый уют, где меня ждет ласковое домашнее существо... Проклятая иллюзия – ничего не мог с ней поделать: у самого себя на глазах я превращался в благодушного идиота, типа аниного покойного муженька, царствие ему небесное.

Вот откроет она мне дверь – схвачу ее за глотку и призову к ответу! Так я настраивал себя. Но дверь мне открыла хозяйка квартиры... Черт, даже не узнал, как зовут ее. Она была явно навеселе.

– А вот и Мастер! – заорала она радостно, бросаясь мне на шею.

– Вы что тут, упились, что ли?! – недовольно пробурчал я.

– Ты не свисти, – заявила хозяйка. – Пойдем покормлю тебя. Мы тут с Анечкой оладьев напекли под водочку.

– С Анечкой?!

– Нет, с королевой Анной! Ну проходи уж на кухню, граф Гарсия – известный пироман!

Я зашел на кухню. Анна со счастливым видом поедала оладьи в сметане.

– Ну как? Замофил? – спросила она с набитым ртом.

– Да иди ты! – отмахнулся я. – Лучше мне, бабы, водки налейте!

– Какие мы тебе бабы?! – возмутилась хозяйка. – Мы мирно пашущие советские женщины!

– А с вами я и вовсе не знаком, – сказал я, вырывая у нее из рук запотевшую бутылку "Русской".

– Вот хам! – возмутилась она. – Когда лапать меня лез, имени не спрашивал!

– Он к тебе лез?! – окаменела Анна.

– Конечно, за сиськи дергал, как телушку! – пожаловалась хозяйка.

Я раскрыл рот, чтобы дать достойный ответ, но тут получил от Анны смачную звонкую оплеуху.

– Ты чо? – удивился я.

Анна ничего не ответила. Она сидела строгая и бледная. Я с удивлением ее рассматривал, как первую женщину, давшую мне по роже. Мне хотелось сообразить, что ответить, но мысли в голову не шли. В голове было пусто и звенело. Особенно меня удивило то, что я не успел поставить блок. Всегда в фильмах удивлялся, как мужики пропускают простецкий удар, а тут сам под него залетел и среагировать не успел. Наверно подсознательно в мужике зашито, что бить женщину неэтично, а может христианство со своей второй щекой на мозги мужского населения так фатально накапало. Надо вспомнить, масульман пощечинами врачуют их женщины востока? А хотя они у них дисциплинированные, за пощечину им могут все что угодно припаять. Значит все же христианство, а не дурацкое джентельменство.

– Да ладно вам, как дети! – сказала хозяйка. – Давайте лучше за знакомство выпьем. Меня Тоней зовут.

Она разлила и мы выпили, молча и не чокаясь. И в тишине закусили солеными помидорами.

– Ой, кажется, милиционер родился! – нарушила молчание Тоня.

Анна не сдержалась и прыснула от смеха, многозначительно на меня глянув.

– С хозяйкой мы познакомились, а вас как зовут, девушка? – обратился я к ней, – Фамилию я вашу уже знаю, впрочем, – я попытался применить излюбленный прием следователся.

– Между прочим, это фамилия мужа, – ответила Анна, смягчаясь. – Так что она ни о чем не говорит.

– А имя? – спросил я ее.

– И имя, – серьезно ответила она. – Имен может быть тоже энное количество. В детстве меня, например, родители Анютой звали. Во дворе Нюсей и Анкой дразнили. А один придурок в институте Нюрой называл. Еще Нюша – есть имячко такое...

– Ну и что? – не понял я.

– Да то. Тебя как зовут, ты считаешь?

– Ну, Михаил, – неохотно ответил я.

– А может... ой! – закрыла рот рукой, вспохватившись, Тоня.

– Чего?! – не понял я.

– А может, ты Мойша на самом деле? – подмигнула Анна Тоне. – Или Майкл?

– А может, Мигель? – поддержала ее Тоня.

– Да ну вас, девки! – разлил я по очередной стопке. Не пойму, к чему вы клоните.

– Да к тому, – сказала Анна. – Никому ведь не придет в голову сказать "Архангел Мишка" или "Мойша косолапый"! Вот и получается, что имена эти разные.

– Ну и что? – не на шутку удивился я.

– А то, что раз у тебя имена все разные, значит, настоящего имени и вовсе нет!

– Хм... – задумался я.

– А раз у человека настоящего имени нет, он может сам себе любое имя взять, какое понравится. Или ему другие новое имя дадут.

– Как это? – усомнился я.

– А вот так это. Кличку дадут. Тебя, например, Мастером назвали.

– Ну, назвали, и что с того...

– А то! Это многое меняет, между прочим. Вот, например, сосед за стенкой этот несчастный. Жил себе спокойно. Преображенский и Преображенский... Мало ли Преображенских? Но он к тому же еще и профессор. Профессор Преображенский... Знакомо звучит?

– И точно! – встряла Тоня. – Я фильм смотрела...

– Вот видите, – продолжила Анна. – Вот живет профессор Преображенский... Таких профессоров Преображенских, как он, тоже, наверное, не мало. Живет этот профессор Преображенский и ни о чем таком особо не помышляет, пока к нему не устраивается домработницей некая Зиночка...

– Уй, – всплеснула руками Тоня, – а я-то думала, где я тебя видела?!

– Ну и вот, – невозмутимо повествовала Анна, устраивается к нему на работу Зиночка, потом приносит с улицы бездомного щенка Шарика...

– Кажется, я начинаю врубаться! – заявил я.

16. Журфикс

Я проснулся посреди ночи от холода и увидел, что лежу голый на кровати. Я повернулся направо и уткнулся носом в пухлую женскую грудь, повернулся налево – разглядел в темноте белую обнаженную спину. А, ну да, это Анечка с Тонечкой... Кажется, мы накануне изрядно наклюкались. Помню, сидели за столом, болтали о чем-то, потом ругались, потом песни пели, потом... Потом я, кажись, уснул за столом, а дальше не помню все равно как выключателем в мозгу щелкнули и сознание отключили. Бошка болит, а тут еще музыку за стенкой крутят. Что-то знакомое... О, вспомнил! Увертюра рок-оперы "Иисус Христос – супер-стар". И чего не спится людям?!

И вдруг до меня дошло: музыка доносилась из-за той стенки, где была квартира профессора! Что за черт... Я растолкал Анну.

– Что, пора? – спросила она, сладко потягиваясь.

– Куда пора? – удивился я, но тут же сообразил, что это она со сна так говорит – приснилось ей, наверное, что собирается куда-то. – Слышишь, музыка играет?

Она, ничего не ответив, проворно соскочила с кровати и быстро оделась.

– Чего сидишь, как пень? – сказала она небрежно, как мужу, с которым прожила много лет. – Портки надевай!

– Зачем?

– За тем, чтобы фужеры елдой со стола не сбивать как слон в фарфорной лавке!

– Какие еще фужеры? – удивился я. Но брюки все же натянул.

– На фуршет пойдем – нас позвали.

– Кто?

– Кто-то... – недовольно проворчала Анна. Разговорчики в строю. А эту здесь оставим, пусть поспит бедная женщина, – она заботливо накрыла Антонину одеялом.

Мы вышли на лестничную площадку и позвонили в соседнюю дверь под номером 50. Я, конечно, виду не подал, но был весьма изумлен: с той стороны двери щелкнули замки, и на пороге перед нами предстал сам профессор Преображенский. Он был теперь не в хирургической робе, а во вполне изящном лазоревом халате и турецких туфлях с загнутыми носами. Вид у него был странноватый – дореволюционно-интеллигентский.

– Милости прошу, – расшаркался он перед нами, театрально отставляя в сторону руку с бокалом мелкопузырчатого шампанского.

– Рад вас видеть в полном здравии, – пробурчал я в тон ему.

– Я, как всякий персонаж, неистребим, – весело воскликнул профессор. Он был слегка навеселе.

Мы прошли в гостиную – в ней плечом к плечу толпилось человек 50 народу. Одеты они были довольно-таки пестро: один был в белой мантии с красной подкладкой, другой – в кальсонах, третий – в голубом хитоне. А один упитанный мужик в сером летнем костюме отличался от остальных тем, что голова у него была не на шее, как у всех, а в полусогнутой руке на уровне груди. Когда он говорил, окружающим приходилось из вежливости наклоняться к этой его смешной голове. На лице его были сверхъестественно большие очки в черной роговой оправе, а на лысине – шляпа пирожком.

– Ты его знаешь? – взвигнула от восторга Анна.

– Впервые вижу, – поморщился я. Терпеть не могу бабской экзальтации.

– Ну как же – это ведь Берлиоз! – возбужденно подпрыгнула она.

– Композитор? – нарочито зевнул я.

– Да нет, ты ничего не понимаешь. Это тот самый, которому трамваем отрезало голову.

– А... – протянул я.

– Фу, какой ты скучный! – возмутилась Анна. – Видишь, он рассказывает какой-то анекдот, а те трое, что ржут рядом с ним – Понтий Пилат, Иешуа и Воланд.

– Пить бум? – подскочилa к нам услужливого вида жирная черная кошенция.

– Водка холодная есть? – спросил я, почесывая у нее за ухом.

– Фр-р-р, – брезгливо отстранилась то ли грудастая кошка, то ли девушка с кошачьими усами. – Водяры не держим-с. Могу предложить "Дон Пириньон", "Мартель" или "Мутон кадет" из коллекции барона Ротшильда.

– Ты мне, котяра, не трынди, – предупредил я ее по-свойски. – Будто я не знаю, из каких коллекций кадеты-мудеты бывают. Если через триста секунд холодной водки не нарисуешь, займусть скотоложеством! Гнездит оно мне, понимаешь, не-е-е держим-с-с!

Кошечка хотела было огрызнуться, но вовремя передумала и, ловко выпрыгнув в форточку, грацизно отправилась в дежурную палатку. А я, не теряя времени даром, стал разминаться "Мартелем".

– Разрешите представиться, – подскочил ко мне ублюдочного вида мужичок с жидкими усиками в разбитом пенсне и укороченных брючках.

– Кто такой? – покосился я на него.

– Ну как же, – смутился он. – Бывший регент.

– А, тот самый, – догадался я. – Забыл твою фамилию. Да ну и фиг с ней. Я с шестерками все равно не разговариваю.

– Покорнейше прошу прощения, – откланялся он, пятясь задом.

Тут я заметил, что многие на меня поглядывают украдкой с явным уважением, будто даже боятся не то что подойти, но и взглянуть прямо. "Однако, – подумал я, – не знаю, к чему это, но мне крайне в жилу!"

17. Лед тронулся

Внезапно стало относительно тихо. Тот, которого Анна называла Иешуа, взошел на трон, услужливо сделанный окружающими из перевернутого на бок цветного телевизора Рубин.

Парень поднял руку и ломовым басом провозгласил: "Всем лечь – суд идет".

Все скоренько, как будто это ограбление сберкассы, строем легли на пол, но легли не на животы, а на спины, каждый старался прилечь поудобнее, поближе к Иешуа, или же чтобы лежать спиной на ковре, подальше от сквозняка.

– Нам тоже прилечь? – спросил я свою невеселую спутницу.

– Еще чего! Тебе к Нему, на телевизор, а я тут подожду.

Я спокойно, в судах все же не впервой, прошел и сел на телевизор, при этом Иешуа подвинулся.

– Тронулись? – с молодецким прищуром поинтересовался он.

– А як же! – вторил ему я.

– Сего числа, сего года постанавляю. Слушается дело рабы божьей Маргариты в миру Анны, – проорал он мне басом на ухо.

Анна стала негромко плакать, растирая тушь по лицу.

– Грешна ли ты дочь моя, мать твою? – задал ей каверзный вопрос Иешуа.

– Грешна, Ваше сиятельство, ох как грешна, – заголосила Анна.

– Будем попунктно или сразу все расскажешь?

– Сразу, вашескоблродие, сразу-то оно и легче.

– Ну сразу, так сразу. Прелюбодеянием занималась? С этим? – добавил Иешуа, ткнув меня пальцем в бок. Больно так ткнул, зараза, не по доброму.

– Угу, еще как занималась, – не стала отпираться Анна.

Я стал прикидывать, смогу ли я их всех перегасить, если цирк затянется.

– И не думай, тут тебе не ученая малина, – шепнул мне на ухо Иешуа. – И я тебе по секрету скажу, только тебе, как другу, я не Иешуа, а Джон, вникаешь? Так что и не думай!

– Ну что думаете, люди добрые? – спросил Иешуа аудиторию.

– Стенка, вышка, – заерзали по полу слушатели дела.

– Свидетеля какого-никакого было бы неплохо, проскрипел профессор Преображенский, явно намекая на себя.

– Введите свидетеля, – зарычал мне на ухо Отец Народов.

Двое здоровенных детин ввели вяло упирающуюся Тоньку.

– Расскажи-ка мне, Тонечка, где была, – почти по-детски добрым голосом спросил он перепуганную, растрепанную, полуголую дебелую бабу.

– Я была девушкой юной, сама не припомню когда, залилась фальцетом Антонина.

– Антоша, ради бога увольте, – заметил профессор с пола.

– Так вот, – начала свой сказ Тоня. – В бытность мною девушкой, как-то случился со мною конфуз. Утречком просыпаюсь, а моя витту меня покинула.

– Чего, извиняюсь? – переспросил половой профессор.

– У него спроси чего, и не чего, а кто! – резанула Тоня, кивком указывая на меня. – Села я перед зеркалом, растопырив ноги, глядь – между ними черная такая, противная дыра и из нее дует страшно, как из розетки. Я кинулась искать, и нашла мою горемыку-путешественницу. Я-то к ней никого не подпускала, а она шлюхачит около ресторана "Украина" и предлагается направо и налево, a ее высокие чины только и знай, что на больших машинах катають. Со мной даже знаться не желаить. Когда я пыталась уговорить ее вернуться взад, амбалы, типо этих, – она попыталась вырваться, – мне чуть все кости не переломали, сказали: "Будешь клиентуру отбивать, забудешь название столицы нашей родины", – слыхали такое? Название я забуду! Да я это название с кровью матери!

– Ниче не напоминает? – подмигнул уже в который раз мне Иешуа.

– До противного похоже на мой давишний сон, – согласился я. И вроде сказал я это полушепотом, но разнеслось все как из мегафона так, что все лежащие стали активно кутаться, как от ветра.

– Действительно лед тронулся, – непонятно, с кем и чем согласился ОН. – Суд закончен, я выношу решение.

Все встали, при этом так тщательно отряхивали коленки, будто лежали не на спинах.

– Принимая во внимание былые заслуги подсудимой, – на фразе "былые заслуги" ОН пошловато ухмыльнулся в козлиную бороденку, – а также чистосердечное признание...

– Стойте, стойте, – его прервал вбежавший в неизвестно какие двери муж Анны. Голова его была перевязана пестрым поясом от халата так, что он походил на индейца племени апачи, вырывшего тамагавк войны. – Я настоятельно требую смертной казни предавшей мя жене, – спокойно, как на сеансе аутототренинга молвил наш муж.

– Слово мужа – закон, – быстро согласился ОН. Подсудимая награждается смертной казнью путем запрыгивания под поезд.

Все вокруг радостно засуетились, наполняя стаканы. Фраза была до того идиотичная, что я не сразу допетрил смысл, да и к тому же меня сильно отвлек Берлиоз, который на радостях стал стучать своей головой об пол на манер баскетбольного мяча, потом довольно сносно повел и в высоком затяжном прыжке загнал свою отрезанную голову в богемскую вазочку с тюльпанами.

– Ваше последнее желание, мадам, – с трудом перекрикивая воцарившийся гвалт спросил Иешуа.

Меня с телевизора мягко согнал Воланд, со словами: "А ну-ка, гыть отседова!" Затем он мутным взором посмотрел на Анну:

– Мариша, попроси у него денег, хоть погуляем напоследок по-человецки, – сказал и зычно с тройным эхо икнул. – Господи помилуй и спаси, – промямлил он и неуклюже перекрестил рот.

– Пускай этот проводит меня к станции, вот мое последнее желание, – прошептала дрожащим голоском Анна, указывая на меня.

18. Танки идут ромбом

Мы шли, и тонкий лед с вмерзшей в него заиндевелой красной листвой позвякивал под ногами.

– Куда мы идем? – спросил я бодро, втягивая ноздрями колкий морозный воздух.

– На электричку, – подумав, отозвалась Анна.

– Зачем?

– Не спрашивай. Может, раскажешь чего? – предложила она невесело.

Я в такие моменты всегда рассказываю одну и ту же историю.

– Ну слушай, – сказал я и, засунув левую руку в карман брюк, правой тщательно приобнял свою спутницу, a затем методично ускорил шаг. – Когда я служил в армии...

– У тебя что, в жизни только армия была, почему вы, мужики, лишь о ней всегда и вспоминаете?

– Не перебивай, а то обижусь. Это не совсем об армии, или вернее совсем не о ней. Так вот, служил я в армии, был у нас капитан по фамилии Мересьев. Знатный мужик, по нему все офицерские жены сохли. И не потому, что он был, там, красив безумно, или в постели гож, просто он был лучшим танцором и певцом в округе. У мужика славный баритон был, когда он пел хотелось плакать. Дамы, в общем, не сдерживали себя в этом деле, а нам приходилось крепиться. Так вот, как-то раз он пошел в лес по грибы, там упал в яму, сломал ногу. Стал ползти в сторону части, перепутал направление и мощными гребками уполз в чащу. Хватились его дня через три. Жена привыкла к его "пропажам", но потом все же стали искать, и не найдя порешили, что какая-то сердцеедка его все же охомутала. Даже рапорт наверх не стали подавать, мол когда найдется, тогда и намылим холку. Ты меня слушаешь?

– Уже да.

– А он полз днями, занес какую-то заразу в рану, и когда дополз до избушки лесника, был уже в полном беспамятстве. Тот телеграфнул в центр. Набежали врачи, его скоренько в больницу, там как водится перепутали, что-то не туда вкатали. Вобщем, чуть до смерти не залечили, но мужик здоровейский – выжил. Но не без потерь. Девки сказывали, что он потерял мужскую потенцию до нуля и, как следствие, чувство ритма и слух. Какой там петь. На танцах в ритм не попадал ни в какую. Ну я, к слову, тоже танцор еще тот, но по этому поводу не комплексую, а он сильно переживал и допереживался до суиицида.

– Извини я тебя перебью. Меня посетила светлая мысль. В больнице очень трудно выжить здоровому. Врачи знают болезни по симптомам, а когда симптомов нет, страшно пугаются и способны на любую глупость. Если здоровый попадает в руки врачей, то его шансы выжить падают с каждым днем, причем на Западе он может сгинуть в ускоренном темпе.

– Это еще почему?

– Там за все отвечают компьютеры, которых обучили врачи. То есть идиотизм, помноженный на скорость вычислительных машин. Прости, я тебя отвлекла, так чем там закончилось?

– Под поезд Мересьев с горя сиганул, – это был кульминационный момент, поэтому я как опытный актер выдержал паузу.

– Исход летальный? – с неистребимой надеждой в голосе задала она вопрос.

– Да нет, все обошлось. Отрезало ему ноги выше колен и все, но главное к нему вернулся от шока слух и ритм. Он с радости стал заливаться с утра до вечера и соседи тихонько снесли его в дурдом, где он научился бить чечетку на протезах и вообще стал любимцем персонала. После этого к нему вернулась потенция и встала на место "крыша", он женился на ампутировавшей его хирургичке и наделал троих детей.

– Счастливый конец? – недоверчиво спросила Анна.

– Подожди, это еще не все: однажды он после долгого перерыва пошел в лес по грибы и там угодил ногой в капкан.

– Ну и...

– Что "ну и"? Обычный человек помер бы от потери крови и голода, а этот отстегнул протез и домой на одной ноге прискакал!

– Спасибо тебе, любимый, за такие жизнеутверждающие повествования.

19. Долгие проводы

– Да не верю я в бога, не верю, можешь ты это наконец понять, а? Ну разве это так трудно? – сжал я руку Анны повыше локтя.

– Да не верь, делов куча, – спешно согласилась Анна, но неужели так трудно объяснить, почему? Я, например, верю в нечто, что там наверху...

– А вот это я просто не перевариваю. Ну если веришь, то назови это богом, нечего придумывать дурь типа "там на небе голубоглазый седовласый дедушка", найди в себе хамство и назови его богом. А ты объяснить просишь, докладаю: религиозных я не люблю, так как они норовят меня напостой убедить верить в книжки, которые были написаны пару веков назад.

– Каких пару, ты о чем?

– Ну я огульно выразился, больше, чем пару, конечно. Книжки славные, но они, как бы это, научно-популярные, то бишь для всех. Чтобы и идиот тупорылый в них въехал, и светоч профессор. Поэтому там истины опопсованы. Я не могу верить в то, что написано не мной, хрен знает когда, человеком, который меня в глаза не видел, не могу.

– Ты еретик, выходит, – вздохнула Маргарита.

– Э, нет! Я и атеистов не жалую. От них тот же запах: верь мне, бога нет, верь мне! Теперь я должен верить им, а не книжке, какого знойного хрена, спрашивается?