Текст книги "Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского"
Автор книги: Алексей Щербаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Бунтарь
Бакунин в первый день революции – просто клад, но на следующий уже день его нужно бы повесить, так как он способен нарушить всякий порядок, кем бы тот ни был заведен.
Луи Коссидьер, участник французской революции 1848 года
Об издателях «Колокола» уже не говорят. Скипетр русской революционной партии перешел в руки к другой знаменитости, к тому Бакунину, который в 1849 году бунтовал на дрезденских улицах, попал за то в австрийские казематы, был потом выдан нашему правительству, сидел в крепости, писал оттуда умилительные и полные раскаяния письма, был помилован и выслан на житье в Сибирь, где ему была дарована полная свобода, служил там по откупам, женился там на молоденькой польке из ссыльного семейства, сошелся со многими из соплеменников своей жены и, когда разыгралось польское дело, бежал из Сибири; в 1863 году вместе с несколькими сорванцами польской эмиграции предпринимал морскую экспедицию против России, но предпочел высадиться на шведском берегу».
М. Н. Катков, журналист
Михаил Бакунин известен прежде всего как анархист. Между тем к идее безвластия он пришел далеко не сразу. Самые бурные события в его жизни произошли раньше…
Революция как образ жизни
Начнем по порядку. Михаил Александрович Бакунин родился 30 мая (11 апреля) 1814 года в селе Прямухино Тверской губернии, в семье не слишком богатого помещика. Там он и провел детство.
В 1829 году Бакунин поступил в Петербургское артиллерийское училище, в 1833 году получил первый офицерский чин, прапорщика. Однако с продолжением учебы (на так называемых офицерских курсах) дело не заладилось. Дело то ли в свободолюбии Бакунина, то ли в его скверном характере. Так или иначе, молодого прапорщика выпихнули служить в армию. Там ему не понравилось, и в 1835 году Бакунин «закосил» – прикинулся больным и вышел в отставку. Затем он перебрался в Москву, где, как считается – «изучал философию», правда, вне рамок каких-либо учебных заведений. Там же Михаил Александрович стал посещать уже упоминавшийся кружок Станкевича. Примечательно, что кроме уже знакомых нам Герцена и Огарева, в эту тусовку входил и Михаил Никифорович Катков, будущий основоположник российской политической журналистики и убежденный противник революционного движения. Да уж, узок круг этих как революционеров, так и контрреволюционеров. Все в одной компании начинали…
О том, что представлял тогда из себя Бакунин, есть разные отзывы. Вот характеристика Каткова:
«Одна, впрочем, черта в его характере была несомненно реальная, одно свойство, которое в своих проявлениях было у него и правдиво, и искренно; это способность жить на чужой счет и не делать различия между карманом чужим и своим. Он всегда умел пристраиваться к денежным, податливым и конфузливым людям и с добродушием времен богатырских соглашался хозяйничать в их кошельках и пользоваться их избытками. Как не делал он и практического различия между чужими и своими деньгами, так не делал он различия в своих потребностях между действительными и мнимыми. Ему ничего не стоило вытянуть у человека последние деньги с тем, чтобы тотчас же рассорить их на вещи, ему самому совершенно не нужные».
Впрочем, Катков писал это гораздо позже, в публицистической статье. На самом деле как-то у Бакунина с Катковым вышла драка, в которой Бакунин просто-напросто Каткову набил морду. Потом, правда, был вызов на дуэль, но Катков откровенно струсил. Бакунин-то умел стрелять…
Что же касается Бакунина, то в 1840 году он выехал в Берлин. Денег у него не было, так что он крутился, как мог.
За границей Михаил Александрович болтался по Европе и слушал лекции по философии, однако через некоторое время познакомился с европейской радикальной тусовкой, в том числе и с социалистами. Кроме Прудона, Бакунин свел знакомство и с никому тогда не известным Калом Марксом. Что же касается тогдашних взглядов самого Бакунина, то они были крайне смутные. Никаким социалистом, а уж тем более анархистом он не был. Он являлся радикальным демократом. Таких тогда было много – тех, кто полагал, что надо устроить революцию и установить республику. Это сочеталось у него с революционным панславизмом – то есть идеей объединения всех славян. Но не вокруг Российской империи, а в качестве республиканской федерации.
В 1844 году Бакунин стал эмигрантом. Схема та же, что и у Герцена: Бакунин отказался возвращаться в Россию.
Успел столкнуться будущий анархист и с польской эмиграцией. Тут вышло забавно. На банкете, посвященном польскому восстанию 1830–1831 годов, Бакунин толкнул речь, в которой поносил царское правительство. Дело вышло громкое – по требованию российского посла его выслали из Парижа. А поляки… Стали распространять слухи, что Бакунин – русский агент. Впрочем, Михаила Александровича это так ничему и не научило.
Но тут грянула французская революция 1848 года. Бакунин, сидевший в Брюсселе, тут же примчался в Париж, где активно полез её делать. Тут мы видим отличие психологии Бакунина от Герцена. Последний наблюдал происходящее со стороны. И не из трусости, а потому что полагал: его дело – литературная работа. Бакунин был из другого теста.
Вот что он сам писал об этом: «Я вставал в пять, в четыре часа поутру, а ложился в два; был целый день на ногах, участвовал решительно во всех собраниях, сходбищах, клубах, процессиях, прогулках, демонстрациях – одним словом, втягивал в себя всеми чувствами, всеми порами упоительную революционную атмосферу. Это был пир без начала и без конца; тут я видел всех и никого не видел, потому что все терялось в одной бесчисленной толпе, – говорил со всеми и не помнил, ни что им говорил, ни что мне говорили, потому что на каждом шагу новые предметы, новые приключения, новые известия».
О его деятельности лучше всего говорят приведенные в эпиграфе слова Луи Коссидьера, который был «революционным» префектом парижской полиции. В общем и целом, активность Бакунина французы не оценили, спровадив его в командировку.
Но революций тогда хватало. В июне 1848 года Бакунин оказался в Праге, где тогда состоялся так называемый Пражский славянский съезд – первое сборище панславистов разных стран. Однако дело не обошлось разговорами. Обстановка в Австро-Венгрии была чрезвычайно накалена. К социальным вопросам тут примешивались и национальные. Славянский съезд, на котором присутствовало много радикалов, подогрел обстановку до критической.
«12 июня был праздник – День Святого духа. На обедню, которую служил священник на одной из площадей, собрались внушительные толпы народа. По окончании службы люди с пением направились по улицам. Когда они проходили мимо дворца Виндншгреца, оттуда выскочили солдаты и принялись разгонять шествие. Раздались первые выстрелы. Студенты и рабочие начали строить баррикады, Вскоре почти весь город был в руках восставших.
Правительственные же войска были по приказу Виндншгреца выведены из Праги и заняли позицию на возвышенностях вокруг города. 16 июня началась бомбардировка города, вызвавшая как разрушения, так и сильные пожары. На другой день восставшие сдались».
(Н. Пирумова, историк)
Бакунин сбежал в Германию. Там он стал носиться с идеей вне-европейской революции. Ни сил, ни средств на это не было, но Михаил Александрович развивал очень бурную деятельность. В мае 1849 года вспыхнуло восстание в Дрездене.
«Дрезденские события, спутавшие все карты в планах Бакунина, начались в первых числах мая и ознаменовались широкими народными демонстрациями. Повод был тот, что саксонское королевское правительство, не признав имперскую конституцию, принятую 12 апреля франкфуртским парламентом, назначило открыто реакционное министерство».
(Н. Пирумова)
Так уж сложилось, что Бакунин оказался в числе его руководителей. Очевидно, больше никого иного не нашлось.
«5 мая поляки вместе с Бакуниным обосновались в ратуше, в комнате, где заседало временное правительство. Угол, занятый и все последующие дни этим генеральным штабом восстания, был отгорожен железными ширмами. Здесь и решались все стратегические и тактические задачи.
Штаб принялся за работу. Прежде всего была предпринята попытка разработать планы атаки на правительственные войска, но в связи с недостатком сил пришлось ограничиться мерами обороны. Бакунин вместе с помощниками составил „Регламент распорядка на баррикадах“, который и был сообщен начальникам баррикад, отдавал распоряжения о занятии или укреплении того или иного пункта, о доставке и раздаче боеприпасов, распределял доставленные из Бурга пушки, принимал меры к отражению предполагавшейся на следующий день атаки на Замковой улице.
В самом начале восстания необходимо было захватить королевский дворец – огромное сооружение, господствующее над значительной частью города и являющееся ключом к старой его части. Этого сделано не было. Тогда будто бы Бакунин предложил взорвать дворец. Это решение вызвало сопротивление бургомистра, опасавшегося, что пострадают и другие дома. По рассказу Гейбнера, Бакунин, „спокойно попыхивая сигарой, ответил: Что дома – теперь они только для того и годятся, чтобы быть сожженными“. План взрыва был принят. Приглашенные для этой цели горняки согласились окружить дворец подземным ходом. Начали действовать, но вскоре обнаружилось, что нет достаточного запаса пороха, а подземные ходы гарнизон дворца залил водой. План сорвался.
Имел ли этот эпизод действительно место, сказать трудно. По крайней мере на следствии Бакунин отрицал его, но ведь то было на следствии… Психологически подобный ответ Бакунина вполне допустим. Менее в этом смысле допустима, пожалуй, весьма популярная легенда, выдаваемая А. И. Герценом за действительный факт, о том, что Бакунин посоветовал руководителям восстания выставить на городские стены „Мадонну“ Рафаэля и сообщить прусским офицерам, что, стреляя по городу, они могут испортить бессмертное произведение искусства»
(Н. Пирумова)
Но совершенно разные источники утверждают, что Бакунин оказался самым дельным из всех руководителей восстания.
Раскаяние или хитрость?
Восстание тоже подавили, на этот раз удрать Бакунину не удалось.
«Саксонская следственная комиссия удивлялась потом, как я дал себя взять, как не сделал попытки для своего освобождения. И в самом деле, можно было вырваться из рук бюргеров, но я был изнеможен, истощен не только телесно, но и нравственно и был совершенно равнодушен к тому, что со мною будет. Уничтожил только на дороге свою карманную книгу, а сам надеялся… что меня через несколько дней расстреляют, и боялся только одного: быть преданным в руки русского правительства».
(М. Бакунин)
Бунтарь был приговорен властями Саксонии к смертной казни, которую заменили пожизненным заключением.
Но тут вмешалась Австро-Венгрия, у которой к Бакунину был счетец за Пражское восстание. Его выдали Вене. Дальше процедура повторилась. Смертный приговор – затем замена его пожизненным заключением. Но на этом дело не закончилось. К Вене обратились российские власти, которые в свою очередь потребовали выдачи Бакунина. Хотя на территории России он ничего предосудительного не делал. Но у Николая I были свои соображения.
В этом же 1851 году он был выдан российским властям – и оказался в Петропавловской крепости, где просидел три года, а после еще три – в Шлиссельбурге.
Это очень интересный период в биографии революционера. Дело в том, что Николай I приказал ему «осветить» кое-какие вопросы по поводу европейского революционного движения. Тот и «осветил». Так появилась знаменитая «Исповедь». Её публикация в РСФСР в 1921 году подняла дикий шум. Дело в том, что анархистов тогда было полно. Как тех, кто перешел на сторону большевиков, так и оставшихся при своих взглядах (большевики нормально относились к тем из них, кто с ними не воевал). Были живы и многие революционеры-народовольцы. Для всех этих людей Бакунин являлся культовой фигурой. А вот в тексте «Исповеди» «апостол Анархии», мягко говоря, не выглядит несгибаемым революционером.
«Я кругом виноват перед Вашим императорским величеством и перед законами отечества. Вы знаете мои преступления, и то, что Вам известно, достаточно для осуждения меня по законам на тяг чайшую казнь, существующую в России. Я был в явном бунте против Вас, государь, и против Вашего правительства; дерзал противостать Вам как враг, писал, говорил, возмущал умы против Вас, где и сколько мог. Чего же более? Велите судить и казнить меня, государь; и суд Ваш и казнь Ваша будут законны и справедливы».
Примечательно, что, судя по пометкам Николая I на рукописи, многие взгляды Бакунина оказались императору… близки. К примеру, такой:
«В Западной Европе, куда ни обернешься, везде видишь дряхлость, слабость, безверие и разврат, разврат, происходящий от безверия; начиная с самого верху общественной лестницы, ни один человек, ни один привилегированный класс не имеет веры в свое призвание и право; все шарлатанят друг перед другом и ни один другому, ниже себе самому не верит: привилегии, классы и власти едва держатся эгоизмом и привычкою – слабая препона против возрастающей бури!»
Николай пометил: «Верно!» Но главное в другом. Бакунин именно кается! В мире было множество раскаявшихся революционеров. Но обычно это происходило в конце их революционной деятельности, а ведь у Бакунина-то всё было еще впереди! Остановись он тогда – никто б его и не помнил…
Вот этот изгиб его биографии и вызывал (да и вызывает) много вопросов. Самое простое объяснение – что Бакунин, исходя из принципа «цель оправдывает средства», просто морочил Николаю голову в надежде выкрутиться. Но… Есть причины в этом сомневаться. Вторая версия – ну, дал слабину человек, все мы не железные. Есть и третья – Бакунин и в самом деле во всем разочаровался. Он участвовал в трех «буржуазно-демократических» революциях – и все кончились пшиком. Но, может, потом он сообразил: надо действовать по-другому?
В 1857 году Александр II, пришедший на смену Николаю, отправил Бакунина на вечное поселение в Сибирь. Сначала он попал в Томск, однако генерал-губернатором Восточной Сибири был его дальний родственник граф Н. Н. Муравьёв-Амурский. Он перевел ссыльного в Иркутск, где Бакунин нашел работу. Точнее – халяву. Золотопромышленник Бенардаки платил Бакунину неплохие деньги и ничего не требовал взамен, полагая, что тем самым делает приятное губернатору. Зато Бакунин имел возможность путешествовать по огромному краю.
Есть сведения, что именно во время пребывания в Сибири Бакунин и пришел к народническому анархизму, который и сделал его знаменитым.
Как пишет сибирский историк и журналист Игорь Подшивалов, в Сибири Бакунин познакомился с жизнью так называемых приписных крестьян. Эти люди вместо рекрутской повинности обязаны были давать людей для фактически 25-летнего рабского труда на заводах. Разумеется, многие бежали.
«С традицией побегов связано радикальное крыло сибирского старообрядчества – бегунство (странничество). Алтай тогда являлся „старообрядческой Меккой“. Бегуны были убеждены, что „всякая власть – от дьявола“, и что „истинные христиане для спасения своей души должны на брань вступить против антихриста“.
Будущего теоретика анархизма восхищало наличие у бегунов превосходно организованной системы конспиративных связей и так называемых „пристаней“ – тайных мест, где бегуны могли скрываться от преследований. Бегуны не желали работать ни на помещика, ни на государство, отказывались служить в армии, платить подати, иметь паспорта и вели активную антицаристскую пропаганду. Бакунин называл их „бездомной, странствующей церковью свободы“. Религиозные бунтари создавали а Алтайских горах вольные земледельческие и торгово-промышленные поселения, куда и бежали крепостные крестьяне, недовольные службой казаки, горнорабочие и каторжане. Весь этот люд сложился в общество „каменщиков“ или „горцев“ со своими особыми порядками и неписаными, но строго исполняющимися законами».
(И. Подшивалов)
Примечательно, что другой знаменитый анархист, князь
П. А. Кро поткин, свои взгляды тоже вынес из путешествий по Восточной Сибири. Тенденция, однако…
В 1861 году Бакунин бежал из Сибири. Причем дернул он не за запад, а на восток, в Николаевск, где спокойно сел на американское судно, на котором добрался до Йокогамы, а уж оттуда двинул в Америку. Бежать ему помогло исключительное раздолбайство местной администрации.
На холостом ходу
В конце концов, Бакунин прибыл в Лондон и вошел в число издателей «Вольной типографии».
«В нашу работу, в наш замкнутый двойной союз, взошел новый элемент, или, пожалуй, элемент старый, воскресшая тень сороковых годов и всего больше 1848 года. Бакунин был тот же, он состарился только телом, дух его был молод и восторжен… Фантазии и идеалы, с которыми его заперли в Кенигштейне в 1849-м, он сберег и привез их через Японию и Калифорнию в 1861 году во всей целости… Тогдашний дух партии, их исключительность, их симпатии и антипатии к лицам и пуще всего их вера в близость второго пришествия революции – все было налицо».
(А. И. Герцен)
Разобравшись в ситуации, Бакунин занялся практическими делами. Одним из них был вопрос переправки «Колокола» в Россию. Герцен и Огарев этому особого внимания не уделяли, а вот Бакунин решил создавать систему. Заодно он объединил вокруг себя болтавшихся без дела эмигрантов из славянских стран, которых пытался использовать как своих агентов.
«Он спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, решал, направлял, организовывал и ободрял целый день, целую ночь, целые сутки. В короткие минуты, остававшиеся у него свободными, он бросался за свой письменный стол, расчищал небольшое место от золы и принимался писать – пять, десять, пятнадцать писем в Семипалатинск и Арад, в Белград и Царьград, в Бессарабию, Молдавию и Белокриницу. Середь писем он бросал перо и приводил в порядок какого-нибудь отсталого далмата и, не кончивши своей речи, схватывал перо и продолжал писать, что, впрочем, для него было облегчено тем, что он писал и говорил об одном и том же. Деятельность его, праздность, аппетит и все остальное, как гигантский рост и вечный пот, – все было не по человеческим размерам, как он сам, а сам он – исполин с львиной головой, с всклокоченной гривой».
(А. И. Герцен)
Шума было много, толку мало. Бакунин же хватался за всё, что только можно. Так, он пытался познакомиться со староверами, которые имели разветвленные связи друг с другом – в том числе и в России. Староверы и в самом деле не слишком любили царскую власть, впоследствии они помогали как эсерам, так и большевикам. Но возня Бакунина – это было слишком шумно и несерьезно. Кстати, именно по этой же причине Михаил Александрович связался с масонами. Тоже ведь организация…
А тем временем начался разлад с Герценом и Огаревым. К тому же Бакунин очень увлекся уже упомянутым польским восстанием. Такой уж он был увлекающийся человек – впав в «революционный запой», он уже видел только то, что хотел видеть. Вот и теперь он с чего-то решил, что вслед за поляками поднимется крестьянство по всей России. С началом восстания Бакунин даже был готов ехать в Польшу и формировать там «русский легион», чтобы сражаться на стороне восставших.
«В этот торжественный час, когда решается участь наших двух стран, я заклинаю вас отвечать мне категорически и откровенно – имеете ли вы доверие к нам? Хотите ли вы, чтоб я пришел в Польшу? Желаете ли вы образование легиона русского?.. Вот что я вас прошу сказать мне с откровенностью, которая прилична людям, сражающимся за свободу».
Ответа из Польши он не получил. Бакунин был уже достаточно известен – и руководители восстания понимали, что его цели полностью противоположны их целям. Сходство было только в слове «свобода». Но его, как оказалось, можно понимать по-разному. А зачем им нужен такой беспокойный товарищ? Тем более что формировать «русский легион» было просто не из кого. Я уже упоминал, что «полевые командиры», а прежде всего – ксензды, игравшие роль «комиссаров», сводили суть восстания к самому оголтелому шовинизму: «Бей москалей!» Ни Герцен, ни Бакунин этого упорно не понимали. Особенно последний. Потому что это была такая приятная иллюзия в отношении Польши – региона Российской империи, который, в отличие от других, постоянно готов рвануть…
Между тем восстание начало выдыхаться. Однако Бакунин всё же решил проникнуть в Польшу. А заодно по дороге – заглянуть в Скандинавию, чтобы наладить переправку «Колокола». Кроме того в его планы входила и подготовка восстания в Финляндии. Никаких реальных возможностей у Бакунина не было, да и не собирались финны бунтовать. Однако Бакунин никогда не обращал внимания на скучные факты. Он писал: «Если мне только удастся побудить славолюбивых шведских патриотов начать восстание в Финляндии, то я буду очень доволен и счастлив. Подобная диверсия имела бы громадное влияние на русское правительство, на Европу и даже на самую Россию».
А тут подоспела так называемая экспедиция Лапницкого.
«Экспедиция была организована польскими эмигрантами Парижа и Лондона, с тем чтобы, высадившись на балтийском побережье, доставить оружие восставшим крестьянам Литвы и, усилив их борьбу польским десантом, отвлечь часть русских войск из Польши. Лондонский представитель польского повстанческого правительства И. Цверцякевич зафрахтовал британский пароход „Ward Jackson“, нашел и военного руководителя экспедиции – полковника Теофила Лапинского, долгие годы сражавшегося в рядах горцев в их борьбе против русских войск на Кавказе».
(Н. Пирумова)
Бакунин его охарактеризовал так: «Лапинский храбрый, ловкий, смышленый, но бессовестный или по крайней мере широкосовестный кондотьер, патриот в смысле непримиримой и непобедимой ненависти к русским, как военный по ремеслу ненавидящий всякий, даже свой собственный народ».
Тем не менее, Бакунин присоединился к этой гоп-компании. Организована операция была настолько топорно, что русское правительство знало о ней задолго до её начала. А когда «Ward Jackson» вышел в море, его сразу стал «пасти» русский пароход «Алмаз».
Бакунин, оказавшись среди реальных, не существовавших в его воображении «борцов за свободу Польши» и увидев, что они на самом деле из себя представляют, стал задумываться: а туда ли он попал? На крестьян, в том числе и на польских, этим людям было глубоко наплевать.
Закончилась экспедиция полным провалом.
«Приняв на борт Бакунина, пароход должен был следовать к Паланге, где предполагалась высадка десанта, который должен был соединиться с отрядами З. Сераковского, выступившими в этом направлении. Однако силы повстанцев в это время были разбиты, а сам Сераковский, тяжелораненый, взят в плен. Правительственные же войска готовили экспедиции соответствующий прием. Получив из Лондона сообщение об этих событиях, руководители экспедиции решили плыть к Готланду, с тем чтобы там послать на разведку две рыбацкие лодки, которые могли бы выяснить место и возможность высадки. Однако капитан, понимая опасность положения, принял свой план действия. Под дулом револьвера он согласился будто бы исполнить требования своих беспокойных пассажиров, но на самом деле направил пароход в Копенгаген, где вместе с частью команды покинул экспедицию.
Новый капитан смог довести пароход лишь до шведского порта Мальме. Здесь шведское правительство задержало пароход. Пассажиры, и в том числе Бакунин, вынуждены были сойти на берег».
(Н. Пирумова)
Это было не просто поражение, это было позорное поражение. Ладно бы экспедиция попала бы в засаду… Но тут получалось – плыли, плыли и не доплыли.
Одновременно Бакунин наладил связь с «Землей и волей» – российской революционной организацией. Идейно эти ребята и Бакунин друг друга стоили. Землевольцы тоже выступали за крестьянскую революцию. Наиболее известными персонажами были Н. Г. Чернышевский и связанный с революционерами критик Д. И. Писарев. По сути, «Земля и воля» являлась объединением кружков в 10–13 городах. Численность по некоторым данным достигала 300 человек. Впрочем, это считая сочувствующих. Что конкретно делать – эти ребята не очень понимали. Вот Бакунин и пытался найти им точки приложения, связав их с кем придется – то с поляками, то с финнами. Однако в 1862 году пошли аресты, и землевольцам стало не до Бакунина.
Что же касается Михаила Александровича, то он рекламировал на Западе «Землю и волю», отчаянно привирая.
«За последнее время в России образовалось великое патриотическое общество, одновременно консервативное, либеральное и демократическое, под названием „Земля и Воля“. Центр его находится в Петербурге, а ответвления распространяются по всем областям Великороссии. Все благомыслящие русские, независимо от своего состояния и положения, генералы и офицеры, гражданские чиновники всякого ранга, помещики, священники и крестьяне, принимают в нем участие… Цель, к которой стремится это общество, имеет вполне гуманный и консервативный характер, а именно – спасти Россию от безумств императорского царствования и довести до конца великую политическую и социальную революцию…»
Но ведь, как гласит восточная пословица, «сколько не скажи „халва“ – во рту слаще не станет». Сколько не ври про страшную организацию – она не появится.
Организовать деятельность в России не получается…
* * *
Но тут начались серьезные дела в Европе. В сентябре 1864 года по инициативе Карла Маркса было учреждено Международное товарищество рабочих – знаменитый I Интернационал. После шестнадцатилетнего перерыва Бакунин встретился со старым знакомым – и вроде бы согласился работать в интересах новой структуры. Но на самом-то деле Михаил Александрович имел собственные цели. Дело в том, что Бакунину была чужда сама форма Интернационала – объединение рабочих организаций, действующих, по возможности, легально. Бакунин был сторонником создания тайной структуры, члены которой в глухом подполье должны подготавливать всеобщий революционный взрыв.
«Наше основное убеждение заключается в том, что как свобода всех народов солидарна, то и отдельные революции в отдельных странах должны тоже быть солидарны, что отныне в Европе и во всем цивилизованном мире нет больше революций, а существует лишь одна всеобщая революция… и что, следовательно, все особые интересы, все национальные самолюбия, притязания, мелкие зависти и вражда должны теперь слиться в одном общем универсальном интересе революции», – писал Бакунин.
Он вместе со своими сторонниками создал «Альянс социалистической демократии (социалистов-революционеров)», рассчитывая, что эта структура войдет в Интернационал.
Но для того, чтобы создать реальную, а не дутую организацию, требовалось сформулировать свои идеологические взгляды. Раньше у Бакунина до этого как-то руки не доходили. Но теперь он под-напрягся и создал два документа – обширный текст «Международное тайное общество освобождения человечества» (который так и остался неопубликованным) и «Революционный катахезис» (не путать с нечаевским «Катехизисом революционера», написанным позже).
Для начала Бакунин пытается дать ответ на основной вопрос: а возможен ли социализм вообще? Карл Маркс, как известно, подошел к этому вопросу с научной точки зрения. Бакунин – с иной позиции.
«Человек инстинктивно, неизбежно является социальным существом и рождается в обществе как муравей, пчела, бобер. Человеку, как и меньшим его братьям, т. е. как всем диким животным, присущ закон естественной солидарности, заставляющей самые примитивные племена держаться вместе, помогать друг другу и править с помощью естественных законов. Благодаря тому, что человек наделен разумом, отличающим его от животных, благодаря прогрессивному развитию интеллекта он создал вторую природу – человеческое общество. И это единственная причина, почему его инстинкт естественной солидарности превращается в сознание, а сознание, в свою очередь, рождает справедливость».
А далее Бакунин развивает свои взгляды. Интересно, что слово «анархизм» в обоих документах не встречается ни разу. Да, в общем-то, провозглашенные идеи анархизмом и не являются. Бакунин идеальным обществом видел республику. Не парламентскую, а нечто вроде того, что в первые годы после революции пытались создать большевики – то есть власть Советов. (Хотя такого термина он не употребляет.) Разумеется, Бакунин против капитализма.
«Всякая эксплуатация народного труда, какими бы политическими формами мнимого народного господства и мнимой народной свободы она позолочена ни была, горька для народа. Значит, никакой народ, как бы от природы смирен ни был и как бы послушание властям ни обратилось в привычку, охотно ей подчиняться не захочет; для этого необходимо постоянное принуждение, насилие, значит, необходимы полицейский надзор и военная сила…
Итак, в настоящее время существует для всех стран цивилизованного мира только один всемирный вопрос, один мировой интерес – полнейшее и окончательное освобождение пролетариата от экономической эксплуатации и от государственного гнета. Очевидно, что этот вопрос без кровавой, ужасной борьбы разрешиться не может и что настоящее положение, право, значение всякого народа будет зависеть от направления, характера и степени участия, которое он примет в этой борьбе».
Для того чтобы воспрепятствовать возникновению имущественного неравенства, Бакунин предполагает запретить право наследования имущества. Марксистская идея государственной собственности ему была абсолютно чужда.
А что же должно представлять из себя общество? «Основой политической организации страны должна быть безусловно автономная община, всегда представляемая большинством голосов всех совершеннолетних жителей, мужчин и женщин на равных правах. Никакая власть не имеет права вмешиваться в ее внутреннюю жизнь, ее действия и ее управление. Она назначает и сменяет путем голосования всех служащих, правителей и судей и распоряжается без всякого контроля своим имуществом и финансами. Каждая община будет иметь безусловное право создать, независимо от какого-либо высшего утверждения, свое собственное законодательство и свой собственный внутренний строй».
Однако, в отличие от Герцена, Бакунин не идеализировал русскую крестьянскую общину. Ему претил присущий общине консерватизм. Но в общем и целом Михаил Александрович считал общину хорошим явлением.
По мысли Бакунина общины выдвигают своих представителей на разные уровни власти.
Никакой армии быть не должно – Бакунин провозглашает общепринятый тогда среди левых миф о «всеобщем вооружении народа». На этом стоит остановиться. Бакунин все-таки некоторое время был офицером и об армии имел определенное понятие. Но на тот момент эта идея не казалась такой уж бредовой. В 1861–1865 годах в США шла Гражданская война. До нее в огромной стране армия составляла… 12 тысяч человек. Меньше дивизии. А во время максимального накала войны с двух сторон воевало два миллиона бойцов (800 тысяч южан и 1200 тысяч северян). Так что представлялось вполне возможным в случае необходимости создать армию «с нуля».
