Текст книги "В бездне времен. Игра на опережение"

Автор книги: Алексей Рюриков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2
Миттельшпиль

Создание слабостей7.04.1929 г. Российская империя. Санкт-Петербург, Лиговский проспект, 4. Штаб Отдельного корпуса жандармов

Совещание заканчивалось.

– Суть операции проста, – подытожил начальник Разведчасти. – Нужно заставить британцев поверить, что в России существует мощная организация заговорщиков, поставившая цель заменить его величество на Великого князя Дмитрия и имеющая своих сторонников в Генштабе, Корпусе жандармов и гвардии. В случае удачного проистекания операции мы получаем канал для передачи дезинформации стратегического уровня, а учитывая статус псевдозаговорщиков, полагаю, будет возможен зондаж позиции Лондона. Кроме того, если повезет, на нашу легендированную группу англичане выведут свою разведсеть в России.

– Есть еще один момент, – дополнил Дмитрий Павлович. – На подставную организацию англичане отвлекут свои силы и средства, которые в противном случае могли бы использовать против нас более эффективно. А с учетом того, что во главе фальшивого комплота стоит Великий князь, да и остальные заговорщики люди из высшего общества, траты британцам предстоят немалые.

Князь знал больше остальных присутствующих в кабинете начальника Корпуса, у него имелась особая, не входящая в планы жандармов цель. Но сейчас речь шла о самой возможности операции. Он улыбнулся и добавил:

– Ведь не воры из какого-то «Треста». Люди с положением, тут торг не уместен.

– План операции я утверждаю, – вздохнул начальник Жандармского корпуса. – Хотя участие Великого князя в шпионаже считаю опасным. Кроме того, репутация Императорской фамилии…

– На турецком фронте было опаснее, – перебил Дмитрий, – тем не менее у генерала Баратова я провоевал два года. А репутация Фамилии не пострадает.

Идею операции предложил Джунковский. Бывший шеф Отдельного корпуса жандармов ныне числился консультантом при Государственном Совете, а фактически являлся личным советником императора. Он еще пять лет назад, уже уйдя с поста руководителя Корпуса, выдвинул тезис о том, что не следует гоняться за отдельными террористами и шпионами.

Глобачев, нынешний начальник жандармов, хорошо помнил эту докладную:

«Наиболее эффективным представляется создание у противника иллюзии существования на территории России подпольных организаций, способных внутренним мятежом поддержать внешнюю интервенцию…»

И генерал был полностью согласен с выводами Владимира Федоровича:

«…Необходимым условием проведения операции является разработка достоверной легенды, сообщаемой разведке противостоящих Держав либо группе террористов, дабы увеличить интерес и внимание к агенту, дать понять, что он связан с существующей лишь в воображении группой, и тем самым вынудить противника искать контакта с вымышленной организацией, т. е. заставить его раскрыть свои карты».

Сейчас легенда была подобрана, в качестве подставного агента привлечен близкий родственник самого царя, но Глобачева терзало чувство беспокойства. Нет, перспективы открывались широкие, однако… впрочем, директиву на разработку оперативной игры он получил лично от императора.

Спустя два часа. Российская империя. Санкт-Петербург, Зимний дворец

Дмитрий приехал сразу после совещания у Глобачева, знал, что император ждет.

– План операции «Академия» утвержден, – сообщил он сразу. – Шеф жандармов долго сопротивлялся моему участию, рассуждал, что Великие князья статья особая, в «подставные фигуры» не годятся. Но разрешение вашего императорского величества…

– Митя, – мягко прервал его государь, – прекрати фиглярничать. Константин Иванович прав, не гоже это. К сожалению, другого выхода я не вижу. Не забывай, интересы разведки – это очень, очень важно. Но твоя главная задача, о которой не знает и пока не должен знать даже Глобачев, хоть он и командует Корпусом, в другом.

Николай II опустил лицо в подставленные ладони, посидел так с минуту, потом встряхнул головой, выпрямился и заговорил дальше:

– Это семейное дело. И выйти наружу не должно. Ты знаешь, мы уже говорили: я не верю в то, что мой родной брат стал предателем. Но подобные подозрения, буде они просочатся, бросят тень на всю династию!

Он встал и быстрым, старчески неровным шагом прошелся по комнате. Потом, успокоившись, вернулся к беседе:

– Проверить эти подозрения и есть для тебя главное. Я стар, а моему сыну всего тринадцать. Мне нужно знать правду сейчас, иначе может быть поздно.

– Я понимаю, Papá.– После смерти при родах матери Дмитрия, греческой принцессы Александры Георгиевны, его отец взял другую жену, нарушив традиции царской фамилии. Его уволили от всех должностей, лишили званий и заставили покинуть Россию. Над Дмитрием взяли опеку генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович с супругой. А когда эсер Каляев убил Сергея, Дмитрий стал жить в Царском Селе, и с тех пор папой и мамой он называл царя и его первую супругу Александру Федоровну, восемь лет спустя тоже погибшую от рук бомбистов. Счет к революционерам, соответственно, у него имелся личный и не самый малый. В бурные двадцатые годы князь командовал бригадой карателей на Украине, жестоко раздавив повстанческое движение Махно и Петлюры. И любви к социалистам воспоминания о тех днях ему не добавляли. Как и к поддерживавшим тогда мятежников англичанам, сейчас приютившим остатки бывших соратников Каляева и Гершуни.

Несмотря на все это, став с юных лет англоманом, Дмитрий оставался таковым по сей день. Ему всегда нравилась Британия, хотя теперь его увлечение стало скорее уважением к сильному и очень опасному врагу. У которого неплохо перенять те черты, которые и внушают опасения. Князь старался. Но и о том, что пробившая ему плечо в сентябре двадцать первого года, под Екатеринославом, махновская пуля была поставлена бунтовщикам англичанами, не забывал никогда.

С разведкой князь связался давно, еще во время похода в Персию. И на предложение императора сыграть главную роль в оперативной игре, проверив в то же время подозрения в отношении родственника, согласился сразу. Теперь он следил за размышлениями императора.

«Понимает, – думал в это время Николай II. – Что он может понимать? Когда я сам не знаю, что делать!»

Сейчас он снова перебирал в мыслях предшествующие события. Великий князь Михаил, родной брат. Однажды уже изменивший слову и нарушивший закон. Дама, заставившая его это сделать, Наталья Шереметьевская, сейчас именовалась графиней Брасовой.

«Дама! – как всегда при воспоминании о ней, мысленно возмутился император. – Один из самых больших скандалов династии!»

О жене брата он знал много. Первый брак дочери московского присяжного поверенного с купцом Мамонтовым все считали браком по расчету. С негоциантом она, впрочем, развелась очень быстро, немедленно выскочив замуж за поручика Синих кирасир Вульферта. А командиром лейб-эскадрона этого полка был, на его беду, Великий князь Михаил Александрович. Госпожа Вульферт быстро стала его любовницей и тотчас же развелась с мужем в надежде стать супругой Великого князя. Михаил обещал царю не заключать неравнородного брака, но слово не сдержал. Наталья Сергеевна добилась своего, они тайно обвенчались в Вене, у священника-серба.

Лишь с началом Великой войны Государь разрешил брату вернуться на родину и дал его супруге титул графини Брасовой. Но ни сам император, ни обе императрицы не принимали у себя жену Михаила никогда. Графиня платила той же монетой, ее салон в Петербурге, ставший одним из самых блестящих, всегда славился антимонархическими настроениями.

«Милашка», – вспомнил Николай давнее прозвище младшего брата. – Так и есть! Обаятельный, но слабохарактерный, вот эта стерва им и вертит! Миша с юности увлекался автомобилями и красивыми девушками. Ведь есть у него целый гараж новейших «моторов», взял бы да и завел «гарем» таких «Брасовых». Никто б и слова не сказал! Но ведь нет, он этой авантюристке даже не изменяет, кажется. Сидит с ней в имении, на сотне тысяч десятин… И плюнуть бы уже, но подозрения в предательстве – это слишком серьезно».

Информация действительно настораживала. И от жандармов, и от военной разведки поступали сведения, «дающие основания полагать», выражаясь казенным языком, что в царской семье появился изменник. Уж слишком личные, обсуждавшиеся только в узком родовом кругу вещи становились известны в Лондоне. Начальник Разведывательного Управления Генштаба генерал-лейтенант Потапов, проанализировавший имеющиеся данные, подал рапорт, составленный в исключительно верноподданнейших выражениях, но оставляющий четкое понимание: из императорской фамилии идет утечка. И первым подозреваемым оказался Михаил.

Мысли императора вернулись ко дню сегодняшнему: «Он обещал мне, что не женится на этой… и обманул, – мыслил самодержец. – Мог обмануть еще раз? Мог… Мог изменить, стать предателем?»

Царь не хотел отвечать на этот вопрос, даже в мыслях. Но он неплохо помнил историю своей семьи. Череда дворцовых переворотов XVIII века, убийство Павла I и мятеж декабристов в веке прошлом. Он знал, что во всех этих событиях присутствовали, где больше, где меньше, иностранные деньги. Французские, прусские, английские…

«Нет, пусть Дмитрий попробует, – в который раз подумал Николай. – У него получится, он человек энергичный, решительный…»

Что делать, если подозрения в отношении Михаила подтвердятся, император решил для себя твердо.

«Мне шестьдесят, – отстраненно размышлял царь. – И ранения, полученные тогда, в тринадцатом, беспокоят все больше. А сын, Саша, еще малыш. Оставлять такой подводный камень ему нельзя. И выплыть наружу это не должно».

«Что ж, – усмехнулся своим думам человек с окладистой бородой. – Брать грех на душу – это, видимо, мой крест».

Такие мысли приходили не раз. Он помнил, как осенью 1913 года, очнувшись от тяжелого ранения и осознав, что любимых жены и сына нет и уже никогда не будет на этом свете, метался в бешенстве. И читал статьи в газетах с призывами «простить талантливых юношей, горячих поборников свободы, мстящих прогнившему режиму». Вот тогда Николай и научился ненавидеть. И прочитал жандармские обзоры о нелегальных левых партиях. Генерал Спиридович, сам получивший когда-то пулю от боевиков, понимал, о чем пишет.

Простить?! Нет, тогда убийц, забросавших бомбами царскую семью, повесили. Всех, двадцать девять человек, участвовавших в покушении, боевую группу эсеров во главе с Гершуни. Сорвавшаяся с цепи либеральная пресса, а тогда она вся была либеральной, называла его тираном и мракобесом… а император не реагировал. Чтобы не думать постоянно о погибших, он еще на больничной койке ушел в работу. В государственные дела, которые раньше казались слишком скучными. Они такими и оказались, но это отвлекало от воспоминаний. Встав с кровати, он почувствовал и другое. Ответственность за страну. За Россию, которой его предки правили уже триста лет. И с тех пор он искренне старался действовать на благо страны. Как умел действовать и как понимал это благо.

Император Всероссийский сознавал, что не обладает ни стальной настойчивостью Николая I, ни изворотливостью Александра I, ни тем более яростной энергией Петра. Тоже первого, Великого. И он, в общем, соглашался с высказыванием о себе одного из придворных, прочитанным в докладе дворцовой полиции: «неплохой гвардейский полковник». Да, все так. Но он старался! И больше не боялся крови. Как осенью 1913-го, как в шестнадцатом, когда, узнав, сколько воруют в воюющей стране промышленники и земцы, распорядился железной рукой очистить тыл от расхитителей, заодно издав указ и против «бомбистских партий». «Идейных борцов» тогда вешали без суда, с разбирательством в течение двух суток. Николая поразило только одно – наживающиеся на мировой войне либералы, как выяснилось, зачастую финансировали и террористов: эсеров, большевиков, анархистов. Но если левых казнили за одну причастность к нелегальной организации, то с прогнившей элитой так поступить он не решился. И это вылилось в целую серию заговоров, мятежей и бунтов после войны. В деревнях жгли помещичьи усадьбы и делили землю, в городах убивали выделяющихся из вышедшей на улицу толпы, громили заводы, магазины, лавки.

И пришлось лить кровь. Свою, русскую. Кровь тех, кто всего два года назад шел на пулеметы в жесточайших атаках «за царя и отечество». Вина за эти восстания лежала и на фрондирующих представителях высших кругов, которых Николай не тронул во время войны. На либералах, требующих миловать убийц, на разбухших от полученных за взятку военных заказов фабрикантах, слышать не желающих о тратах на улучшение жизни рабочих, на помещиках, цинично экспортирующих хлеб, в то время как крестьяне голодали губерниями… но в первую очередь, он знал – на нем. На нем, не отважившемся в 1916 году казнить пару десятков «людей из общества».

В этот раз он не церемонился. Заговорщиков вешали наравне с бунтующими крестьянами и стреляющими в полицейских красногвардейцами из рабочих дружин. А их деньги, заводы, дома забирали в казну. Как когда-то при Иване Грозном, в кровавое время опричнины. У царя имелся весомый повод драться насмерть, второму сыну, Александру, в двадцать первом исполнилось пять лет.

На изъятые капиталы строились казенные заводы, железные дороги, первые электростанции. Не столько для дохода, сколько чтобы занять рабочие руки мастерком вместо баррикадного булыжника. Конфискованные поместья, сданные по дешевке в аренду крестьянам, сбили на время накал страстей в деревне. При этом у царя появилось дополнительное преимущество. После «малой гражданской войны», как иногда называли события начала двадцатых годов, хищения с императорских предприятий считались делом крайне опасным, а потому редким, прозвище «Николай Кровавый» царь носил теперь совершенно заслуженно.

Сейчас, когда Россия медленно выползала из многолетней отсталости, а измена брата могла этот путь прервать, Его Величество не колебался.

«Если Михаил виноват, скандала я не допущу, – принял решение Николай. – И живым он остаться не должен. Именно поэтому мне нужны доказательства».

Идти на братоубийство, основываясь только на подозрениях, император все же оказался не готов.

7.06.1929 г. Великобритания. Лондон, Бродвей, 54. Штаб-квартира Intelligence Service

Явившись к шефу, Локкарт долго не мог понять, в чем дело. Директор Intelligence Service начал издалека, с российской императорской фамилии, и только сейчас, кажется, подходил к делу:

– Великий князь Дмитрий Павлович, он имеет право на престол? – поинтересовался Синклер.

– Теоретически такое право имеет любое лицо, являющееся по рождению членом российской императорской династии, – объяснил начальник русского отдела. – Но в разной степени. Есть наследник, цесаревич Александр, и Великий князь, Борис Владимирович. Следующий за ними в очереди на престол – Дмитрий.

– А Михаил, брат императора? И еще старшие братья Бориса?

– Кирилл Владимирович и Андрей Владимирович женились без согласия императора и на неравнородных леди, а потому утратили право престолонаследования. Михаил тоже нарушил закон. Сейчас его супруга носит титул графини Брасовой, но… В общем, по русским законам это лишает их прав на трон.

– Получается, в случае смерти царя Николая перед Дмитрием Павловичем двое?

– Именно так.

– А если оспорить права князя Бориса?

– Оспорить? Каким образом, собственно?

– Это сейчас неважно.

– Тогда да, – чуть удивленно пожал плечами Брюс. – Князь Дмитрий станет следом за цесаревичем. Но права Бориса несомненны, и, что самое главное, его жена, княгиня Ольга Николаевна, старшая дочь императора…

– Кажется, этот брак в немалой степени формален? – прервал Локкарта директор.

– Борис предан императору, – пожал плечами разведчик. – А его супруга считается первейшим советником Николая II и «серым кардиналом» у трона. Убрать их из списка наследников можно только силой.

Адмирал внимательно посмотрел на Локкарта, поправил повязку на глазу и произнес:

– Вот примерно об этом, дорогой Брюс, речь и идет. Князь Дмитрий вышел на нас с предложением. У него есть группа сторонников, которые недовольны политикой Николая. И они считают, что император Дмитрий I стал бы более приемлемым вариантом. Нынешний царь сильно проредил русскую знать в двадцатые, но сейчас они оправились. И ничего не забыли.

Он снова сделал паузу и немного сменил тему:

– Вы ведь знакомы с князем лично, не так ли?

– Да, – мгновенно проанализировав услышанное, ответил Локкарт. – Мы в хороших отношениях еще с 1912 года. Если Дмитрий действительно готов к подобному повороту и пользуется поддержкой, это перспективно.

– По его словам, пользуется. Для подтверждения этих слов он передал нам некоторые сведения. Военные и политические, все они подтвердились. Взгляните, – и Хью протянул меморандум, подготовленный со слов князя.

Брюс читал внимательно. Информация о перемещении войск на Кавказе и в Туркестане, решение о предоставлении помощи Чан Кайши в Китае, характеристики русской военной промышленности… если это не дезинформация, а шеф уверяет, что нет – то это удача. Уже удача, а дальше… Дмитрия Павловича он, работавший под дипломатическим прикрытием в России больше десятка лет, действительно знал неплохо. Князь слыл человеком решительным, а силы, недовольные Николаем II, в России действительно существовали, об этом Локкарт, заведующий всей работой английской разведки против России, знал лучше других.

– Похоже, у него действительно есть шанс, – изучив документ и поразмыслив, сообщил он начальнику.

– М-да. – Адмирал встал и прошелся по кабинету. – Видите ли, старина, это ведь очень занятный вариант. Дмитрий англофил, и если мы поможем ему с престолом… Российская империя, управляемая другом Британии лет так двадцать… Ему ведь около сорока?

– Тридцать девять.

– Именно! – поднял он палец. – Возраст, в котором уже не удовлетворяются третьими ролями, а до старости еще далеко. Что там, кстати, с оставшимися претендентами?

– Цесаревич мал, и э-э… – сформулировав фразу, Брюс дипломатично закончил: – Видимо, разделит судьбу отца. Как и княгиня Ольга. А князь Борис препятствием не станет. Видимо, таково же мнение Дмитрия и его окружения. Но у меня есть сомнения.

– Вот как?

– Да. Что, если после коронации наш друг передумает? Интересы России отнюдь не совпадают с нашими, а оказанная услуга стоит недорого. Находясь в России, я довольно коротко был знаком с Дмитрием Павловичем и считаю его самым большим другом Британии среди великих князей, это факт. Но с тех пор мы перестали быть союзниками, а князь успел повоевать и послужить в авиации.

– Что ж, это хороший вопрос, – Синклер вернулся за стол, достал из ящичка сигару и принялся аккуратно ее раскуривать.

– Сама по себе наша помощь его не скомпрометирует, – продолжил адмирал, пыхнув дымом первый раз. – А вот если прицепить его к чему-то более неблаговидному… Я не знаю, убийство, поддельные векселя, что-нибудь такое. Непристойное в глазах любого человека. Подумайте, дружище.

Сплетение интересов2.06.1930 г. Германия. Мюнхен

Эксперт разогнулся от микроскопа и усмехнулся:

– Липа. Фальшивые ваши фунты, такие же, как в прошлых двух партиях.

– «Фабрика» та же? – поинтересовался Мюллер.

– Да, тот же дефект – знаки чуть расплываются. Где изъяли?

– В банке. Принес туда один… – туманно ответил инспектор. – Ладно, акт когда нарисуешь?

– Да покури минут двадцать, и будет акт. Комиссар это дело на тебя повесил?

– Угу.

– Сочувствую. В первый раз было две тысячи фунтов. Потом полторы. Сейчас десять тысяч! Это ведь огромная сумма, на всю жизнь хватить может. Если не шиковать, конечно. И все время предъявляют иностранцы?

– Угу, – повторил сыщик.

Эксперт если и преувеличивал, то не сильно. И он не знал главного: все предъявители поддельных фунтов получили их здесь, в Германии. И все настойчиво уклонялись от объяснений, за что. В первый раз это был чех, второй – француз. А сотрудничать с Веймарской Германией, даже спустя двенадцать лет после войны, полиции этих стран не стремились. Но в этот раз фальшивки принесли в банк русские. И Мюллер рассчитывал, что он сможет получить из России помощь.

«Этот Гумилев, он кое-что должен нам с комиссаром, – подумал Генрих. – Два года назад мы серьезно ему помогли, без нас русские серию налетов на банки не раскрыли бы. Да и вообще неплохой мужик вроде. Должен помочь».

19.06.1930 г. Российская империя. Санкт-Петербург

В тесную горницу набилось десяток человек. Полиция, понятые, все как обычно. Ежевский, приехавший последним, слушал частного пристава невнимательно, осматриваясь по сторонам и прикидывая, сколько времени займет осмотр дома.

– Убитый нам известен, – докладывал пристав. – Бандюга знатный, три ходки, последняя каторга. Года два как вышел. Присматривали мы за ним, но зацепить ни на чем не смогли. Хотя деньги у него водились, даже за границу ездил.

– Куда?

– В круиз, пароходом. Одесса – Турция – Греция. Потом Иерусалим, и назад.

– Грехи в Святой земле да на Афоне отмаливал? – ехидно поинтересовался судебный.

– Наверное, – пожал плечами собеседник. – Это ведь не возбраняется, а помолиться – оно и мазурику, поди, надо. Все ж человек, почему нет?

В это время осматривавший шкаф в углу комнаты городовой внезапно махнул рукой, привлекая внимание:

– Ваше благородие, тут странное что-то.

– Я посмотрю, – кивнул следователю Шатунов, подошел к шкафу, взял из рук городового пакет.

– Вот, – сбивчиво пояснял полицейский, – конверт ниткой весь обшит, а вместо адреса, гляньте: цифры, да литера через дробь. Чего это?

– Литера, литера, – весело пропел заинтересованный сыщик, перевернул конверт, прочитал написанное и тут же с несолидной совершенно поспешностью метнулся к следователю.

– Петр Николаевич, глянь.

Ежевский взял конверт, послушно взглянул, громко и грязно выругался, после чего вопросил:

– Откуда?!

Стоявшие рядом полицейские из местной части ошарашенно уставились на чиновника. Следователя тут знали, употреблять прилюдно подобные обороты было совершенно не в его обычае.

– Что нашли-то? – потянулся к конверту пристав.

– …! – снова завернул матом Ежевский, пряча пакет в папку. – Лучше бы не находили…

* * *

Секретно, срочно.

Его превосходительству

Заведующему канцелярией

Отдельного Корпуса Жандармов

генерал-майору А.П. Шершову.

Уведомляю, что при осмотре места убийства Иванова В.П., по адресу г. Санкт-Петербург, ул. Малая Щемиловская, 57, был обнаружен пакет, прошитый согласно правилам секретного делопроизводства и маркированный штампом канцелярии ОКЖ с исходящим нумером 00324/Л. Конверт без вскрытия сего изъят и приобщен к материалам дела по расследованию убийства. Прошу направить надлежащего сотрудника для участия во вскрытии пакета и принятия решения по существу.

Судебный следователь

по особо важным делам

П.Н. Ежевский

* * *

Ежевский, морщась, читал протоколы и прислушивался к разговору сидящих поодаль.

– Это что означает? – спросила практикантка.

– Два нуля – совершенно секретно, – разъяснил Шатунов, весьма довольный новым экспериментом начальства по привлечению женского пола в судебные органы. – А буквицей «Л» литеруется гриф «Вскрыть только лично». Только вот адресата на конверте нет. Такое бывает, когда корреспонденцию нарочным доставляют.

«А ведь так, глядишь, и в полицию барышень пускать начнут», – подумал он, с удовольствием перемигиваясь с только что окончившей университет высокой, стройной блондинкой двадцати одного года от роду. Блондинку звали Светлана Владимировна, откликалась она на Светочку, имела мужа подпоручика артиллерии и в расследованиях не понимала ничего. Но дамочкой была эмансипированной и веселой, хотя и настырной. Каким ветром ее занесло в полицию, ни сыщик, ни Ежевский не понимали.

Для следователя, в отличие от Шатунова, Светочка была отнюдь не предметом заигрывания, а наоборот, источником постоянного беспокойства. Нет, против молодых красавиц сорокапятилетний надворный советник ровным счетом ничего не имел. Он, собственно, и против новомодной выдумки начальства, вздумавшего брать на работу следователями дам, тоже не выступал. Единственное, что ему не нравилось, так это то, что одну из таких «кандидаток» определили на стажировку как раз к нему. Девушка, перечитавшая всего Ната Пинкертона и российских «королей сыскного романа», явно мечтала о погонях, выстрелах и совершенно ужасных преступлениях. Ничего подобного у Ежевского, год уже как состоявшего в должности следователя по особо важным делам, имеющего право производства следствия на всей территории империи, не водилось, отчего Светочка вторую неделю пребывала в унынии.

– Вот только этого и не хватало, – пробурчал Петр Николаевич в ответ Шатунову. Развить мысль он не успел. В кабинет, не постучавшись, фланирующей походкой вошел жандармский ротмистр.

– Добрый день mademouselle, господа, – вежливо поздоровался прибывший. – Говорят, у вас тут некий экзотический пакетик имеется?

– О, Сиволапый! – обрадовался Шатунов. – Ты по конверту приехал?

– Угу, – согласился здоровяк. – Как узнал, что вы с Петром Николаевичем какую-то пакость нашли, – сразу и к вам. Даме отрекомендуете?

– Сиволапов Владимир Александрович, – тяжко вздохнув, представил Ежевский. – Отдельного корпуса жандармов ротмистр, Охранный департамент. А это Ефремова Светлана Владимировна, кандидат на должность следователя.

Претенденты на звание кавалера Светочки ему уже успели надоесть. А было их в департаменте Судебного следствия немало – следователи, постоянно забегающие сыщики, приставы… Теперь вот и жандарм, блеск в голубых глазах давнего знакомца надворный советник расценил однозначно и совершенно верно.

– Пакет далече? – уловив недовольное настроение Ежевского, перешел к делу Владимир.

– Вот, – Ежевский выложил пакет из стоявшего у него за плечом угловатого незапертого сейфа. – Вскрываю?

– Конечно.