Текст книги "Здесь русский дух..."

Автор книги: Алексей Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Горе с ним одно. Сам знаешь: как волка ни корми, он все одно в лес смотрит. Пропащая душа, одним словом, – расстроенно покачал головой Никифор.

Федор дико расстроился – никак не может убедить атамана. Ему Савелий нужен живой, а что возьмешь с мертвеца?

– Я, не могу, атаман, не просить за этого злодея, ведь он спас меня однажды, – неожиданно для себя самого ловко соврал он.

– Вот оно как! – удивился атаман. – Тогда и разговор другой… Так и быть, помилую сатану, но только тебе все равно за него отвечать.

– Кому ж еще! – воскликнул обрадованный таким исходом старшина.

Савелий не смог сдержать слез, когда Федор объявил ему решение атамана.

– Спасибо тебе, Феденька! Теперь знай: есть на свете человек, который душу за тебя отдаст, – всхлипывая, сказал он.

Федор поморщился, зная, чего стоят слова упыря.

– Не врал бы ты, Сева! Как был Крысой, так ею до конца и останешься… Ты лучше назови мне имя злодея.

– Нет, не сейчас… Я уже сказал тебе… – замотал головой Савелий.

Федор от досады чуть не врезал ему по уху. Вот сатана! Я, видишь ли, глотку за него драл, а он вон как со мной!..

– Смотри, Крыса! Попытаешься сбежать – сам тебя придушу, – разозлился Федор Опарин. – Если соврал мне насчет того человека, то я тебя на куски изрублю. Будешь знать, как на казацкий род наговаривать!

– Да не вру я, не вру! Вот придем в Албазин – сам увидишь, – оправдывался Крыса.

– Что ж, подождем… – коротко бросил старшина.

Слава тебе, Господи, пронесло! – вздохнул Савелий. Бледность сошла с его лица, а в тусклых глазах появился живой блеск.

Севу Деньгу казаки взяли с собой, а вот его товарищей порубили саблями. Поначалу хотели помучить, подвесив за ноги, но время поджимало. Решили, так, мол, сойдет – не велика птица, чтоб с ней возиться.

Глава девятая
ПРОЩАЙ, ДЕТСТВО!

1

Рано утром четырнадцатого числа восьмого месяца, как раз в первый день Успенского поста, отряд под водительством Никифора Черниговского благополучно возвратился в Албазин, после месячной отлучки. Казаки успели дойти аж до самой Буреи-реки, побывав в Большом, Шингаловском, Монастырском поселениях, посетив Кумарский, Зейский населенные пункты и посмотрев, чем дышит народ в иных селищах – в деревнях Чулково, Солдатово, Озерное, Ильинское, Погодаево, Покровской, наиболее удаленной от Албазина деревне Андрюшечкина. В целом атамана порадовал настрой людей. Он видел, с каким упорством они трудятся, чтобы встретить холодную и долгую теперешнюю зиму. Строятся, заготавливают корма для скота, растят хлеб, добывают рыбу и дичь. Бывали, конечно, и иные примеры, когда люди, надеясь на случай, дурью маялись, а то и сутками напролет пили татарскую водку, за которой ходили на чужой берег. Таких лодырей атаман не щадил. Их при всем честном народе пороли татарскими плетьми – кого-то со шлепком, чтобы не покалечить, но попадались и такие, а это в основном были горькие пьяницы да завзятые бездельники, которых можно было привести в чувство только плетью с пулькою, какими бьют волков с коня.

Довольные, с чувством выполненного долга возвращались казаки домой. Первыми их встретили радостными криками здешние петухи. Услышав за околицей стук копыт, потянулись к большаку молодые девки, старики и бабы с малышами. Встречали казаков радостным плачем и словами благодарности Создателю за то, что он не дал их родным умереть в трудном походе.

Раньше всех примчалась к дороге Аришка Опарина, встречавшая сразу двоих – отца и жениха. Завидев издали ее белый платок, Мишка Ворон тут же пустил свою Ласку галопом и, тут же подхватив невесту, ускакал с ней в поля. Разлука была долгой, сладкой должна быть и встреча…

Тут и Санька появилась на дороге. Услышав радостные крики караульных, она оставила Степку на служанку, а сама села на свою лошадку, которую Федор специально привел для нее из очередного похода, и тоже поспешила навстречу казакам.

– Санька, солнышко ты мое! – увидев ее, радостно воскликнул Федор и пришпорил коня. Он чуть до смерти не зацеловал азиатку на глазах у всех албазинцев.

– Вот дурак! Вот идиот! Жену надо нацеловывать, а он вот что делает, кобель паршивый! – возмущались бабы.

Слава богу, Наталья этого не видела, не то еще круче стала бы изводить себя ревностью. Она предусмотрительно осталась дома, так как не хотела показывать людям свои слезы. Лучше уж приготовить обед – любимые Федоровы щи из кислой капусты, пирог-курник и творожники со сметаной. Как почувствовала его возвращение, поэтому и затеяла с утра стряпню.

Накануне ей снова приснился страшный сон, словно она держит в руках мертвый зуб. Соседская бабка Захариха, забежавшая к ней за солью, объяснила, что это к покойнику, а вот про черта, снившегося Наталье до этого, она не могла ничего сказать. Черт, мол, он и есть черт. Тот может и к беде присниться, и просто к пустым хлопотам. Куда ни плюнь – бесы. За печку заглянешь – там домовой сидит, в тайгу пойдешь – лешего встретишь, а если зайдешь в болото – с водяным столкнешься… Да и эти лесные разбойники? Разве не бесы? Теперь вот вся нечисть и во сне стала сниться. Может, просто забаву себе ищет? Бесы-то, как известно, любят над человеком подшутить, но особого зла не причиняют. Это тебе не басурмане, от которых с ума сойдешь. Они никого не жалеют, поэтому люди их боятся. Если не дом спалят, так в плен уведут, а такая участь хуже смерти. Никто не знает, чего они с пленными творят, могут хоть басурманских собак трупами кормить.

Бабку Наталья выслушала, но все равно решила как-нибудь к старцу в монастырь заглянуть. Тот ближе к Богу, значит, лучше многих знает, что почем…

– Никак отец ваш едет. Встречайте его, а я пока стол накрою, – выйдя на крыльцо и услышав вдали тяжелый конский топот, побежала женщина будить сыновей.

Те, не выпив даже по кружке парного молока, быстро оделись, вскочили на неоседланных коней и помчались к дороге, уж так им не терпелось похвастать перед отцом своими трофеями. Когда сыновья увидели его с азиаткой, поняли, что ему не до них, и, даже не поздоровавшись с отцом, проехали мимо.

– Дядька Никифор! Дядька Никифор! Принимай нас в казаки! Видишь, теперь и мы при конях… – закричали они атаману.

Стой! – поднял тот руку, веля юношам остановиться. Его лошадь, почуяв родные запахи, начала упрямиться, собираясь поскорее встать под родную пристройку. Никифору пришлось ее придержать. – И где ж вы их взяли? – обратился он к братьям. – Наверняка украли? Что ж, краденая кобыла будет дешевле купленной, – подтрунил он над ними.

– Да не крали мы коней! Ей-богу, не крали! – натягивая поводья для удержания упрямой лошадки, воскликнул Тимоха.

– Вообще не крал, а под старость вором стал, – щипнув из кисета горстку табаку, чтобы понюхать его с переднего выступа грудной кости лошади, с улыбкой заметил стоявший рядом с атаманом сподручник Игнашка Рогоза.

– Вы нам не верите? – с обидой в голосе спросил Петр и начал быстро-быстро пересказывать все события, произошедшие с ними накануне.

Выслушав паренька, казаки одобрительно закивали головами, дескать, вот это по-нашему, по-казацки, а Игнашка даже стегнул себя нагайкой по голенищу от восторга. «Вот ведь как, забодай меня коза!»

– Ничего себе! – удивленно произнес атаман и расправил кулаком усы. – Я ненароком подумал… Вы на меня, ребята, не обижайтесь. Я понимаю, всякому своя обида горька, но и мне чужая не нужна. То, что воров побили и трофей взяли, – молодцы! Правильно говорят: ум бороды не ждет. Если так, просьбу вашу выполню… С завтрашнего же дня пойдете в строй! – велел он парням. – Только смотрите у меня! Если будете шалить – я вас мигом выкину. Все, детство кончилось – теперь у вас на уме должна быть только служба – и караулы, и дозоры, и походы. Ученья, одним словом. Вот и все. – Он уже хотел было пришпорить коня, когда ему в голову вдруг пришла какая-то мысль. – Так… Скажите своим дружкам, чтобы они тоже завтра на утреннем разводе были. Казаки, видели? – обернулся он к товарищам. – Кажется, смена нам подросла, а мы все на стороне ратных людей ищем.

…Предупредив Саньку о грядущей совместной ночи, Федор направил Киргиза прямиком домой, и следом за ним поскакали сыновья – Петр на своем жеребце темной масти и Тимоха на чалой кобылке.

Наталья встретила мужа крайне сдержанно.

– Приехал? Слава богу. В сенях вода горячая в кадке. Давай мойся и садись за стол, – украдкой вздохнув, сказала она.

Федор тряхнул бородой, дескать, понял, но жену не поцеловал и ласковых слов после долгого отсутствия не сказал.

– Мам, вы тут сами, а мы пойдем. Надо тут ребят предупредить, – сказал ей Петр.

– Что случилось? На рыбалку собрались? – спросила Наталья.

– Нет, теперь нам не до этого, ведь атаман нас в свое войско принял, – важно произнес сын. – Вот и дружков наших велел звать… Хватит, говорит, развлекаться, пора и за дело браться… Жаль только ребят, которые без коней, – им как быть?

– Ладно. Если не пошли с нами на злодеев, значит, струсили. В другой раз думать будут, – хмыкнул Тимоха.

Мать не знала, радоваться ей или, наоборот, насторожиться. Детки ее выросли, только вот она боялась отдавать их в ратники. Бегали б себе по улицам, а тут надо под пули чужие лезть, поэтому женщина встретила известие напряженно.

– Мать, чего не радуешься? – сбросив грязное белье и оставшись в одних подштанниках, спросил Федор. Нос уже успел уловить любимый запах щей, и он спешил смыть с себя дорожную пыль, а после сесть за стол.

– Радоваться? Прежде одного ждала из похода, теперь сразу троих придется ждать. Выдержит ли сердце? – тяжело произнесла Наталья.

– Будет тебе, жена! Гляди, каких орлов вырастила. Эти уж не запятнают нашу фамилию. Так ведь, сынки? – принимая из рук Натальи мочалку, сказал старший Опарин.

– Так, папа! – в голос ответили братья.

– Глядите, а то ведь своими руками убью! Уж я позора не стерплю.

– Ладно, отец, иди, мойся, не то вода остынет, – махнула на него полотенцем Наталья. – Где у нас Аришка? – неожиданно спохватилась она. – Скоро ведь за стол садиться.

– Не до нас ей теперь – с Мишкой она, с Вороном. Как только увидела его, тут же обо все на свете забыла. Небось обнимаются сейчас где-нибудь в кустах. Ладно! Дело молодое, – лихо усмехнулся Федор.

– Рано ей ласкаться с мужчинами, – недовольно буркнула Наталья.

– Эх! Ты лучше подумай, как сватов будем встречать, ведь девка на выданье.

Наталья с какой-то затаенной надеждой посмотрела на мужа и спросила:

– Станет ли Мишка свататься?

– Куда денется! – улыбнулся Федор.

– Он говорил об этом?

– Эх, жена моя, жена! – упрекнул Федор Наталью. – Порой глаза лучше слов твоих скажут, а у Мишки при виде нашей девки они блестят похлеще, чем у той собаки, которой показали кость.

– Мы пошли? – сказал Петр и шагнул к двери, а Тимоха отправился за ним.

2

Выйдя во двор, братья направились к коновязи. Если у казака есть конь, то к чему тогда сапоги топтать? Правда, сапог у молодых казаков еще не было, но так ведь и лапти жаль.

Лошадки, уткнувшись мордами в торбы, неторопливо жевали овес.

– Слышишь, брат, я вечером в слободу собираюсь. Поедешь со мной? – седлая жеребца, произнес Петр.

Ему хотелось поскорее увидеть Любашку, поделиться с ней своей радостью. Петр уже представил, как наденет старый отцовский кафтан, напялит мохнатую шапку, повесит саблю в кожаных ножнах на ремешке через плечо и поскачет в слободу. Пусть Захарка только попробует закричать на него – уж парень задаст ему казацких плетей. Все, кончились игры, начинается другая жизнь. Из первого же похода он привезет Любашке богатые подарки, а там и сватов к ней пошлет, лишь бы она не возражала. Уж больно Любашка боится своего отца. Ладно, разберемся, – подумал Петр. Если отец станет возражать, он его на место поставит и даже не посмотрит на родство.

Однако Тимоха думал о другом.

– Нет, я лучше рыбачить пойду, да и тебе рисковать не советую. Возьмут слободские и набьют тебе рожу – как в строй завтра встанешь? – ответил он.

Тимофей со знанием дела постелил на спину войлок, сверху притянул ремнями остов седла, прикрепил специальный ремень со стременами, наладил строгие азиатские удила, нагрудник, а в конце набросил на шею кобылке уздечку.

Петр, в отличие от брата, пользовался казацкой упряжью, предпочитая обтянутому кожей деревянному седлу подушку с верхней подпругой. Привыкшие с детства ездить без седла, молодые люди поначалу все никак не могли приспособиться к иной езде, и только желание выглядеть взрослыми заставило их отказаться от старой привычки. Все, прошло то время, когда Петр и Тимофей купали коней, ходили с позволения старших в ночное…

…В этот час на пустыре уже было многолюдно. Юные казаки играли в бабки: кто-то из парней расставлял козны, а рыжий Митяй и тощий Костка Болото уже примеривались к броску. Как только гнезда с бабками были готовы, Митяй, почти не целясь, тут же запустил битку в кон и закричал:

– Есть!

– Вот и нет! Ты за черту заступил! – начал спорить с ним Костка.

– Сам ты заступил! – огрызнулся рыжий.

– Нет, так дело не пойдет. Давай снова! – потребовал кто-то из ребят.

Митяю ничего не оставалось, как подчиниться, но в тот самый момент, когда он уже готов был повторить бросок, невдалеке послышался тревожащий душу тяжелый стук лошадиных копыт.

– Эй, ребята-а! Погодите! Мы вам сейчас такое расскажем!..

Это были братья Опарины на своих трофейных скакунках.

– Какие важные! – ухмыльнулся Еремка Сажин, толстый и неповоротливый парень. Он недавно отказался от затеи отбить у злодеев лошадей, сославшись на боль в ноге, и сейчас крайне завидовал имевшим трофейных коней.

– Уф! Как птицы прилетели! – останавливая коня, обрадовался Петр.

Мимо пробежала стайка девчонок с лукошками – за таежной малиной или по грибы. Они глянули на всадников, зарделись румянцем, и чтобы не выдать себя, тут же весело захихикали, прикрыв ладошками рты.

– Чего хотели сказать-то? – подбоченившись, небрежно спросил братьев Еремка.

– Мы не с тобой пришли говорить, трус ты паршивый! – брезгливо глянул на него Тимоха.

Такого Еремка не ожидал.

– Кто трус-то? Кто трус? – разгорячился не ожидавший такого обращения толстяк. – Если б с тобой не было брата, я б тебе сейчас морду-то разукрасил! – в бешенстве сжал он кулаки.

– Вот этого не хочешь? Врежу – вообще не встанешь! – поднял Тимоха нагайку.

Глаза Еремки налились кровью, и он проскрежетал:

– Да я… Да я… Вот возьму оглоблю и сшибу тебя с дохлой кобылы! Тоже мне, казак нашелся!

– Я-то казак, а вот кто ты у нас? – набычился Тимоха.

– Какой ты, к дьяволу, казак! – криво усмехнулся Еремка.

– Такой!.. Если хочешь знать, нас сейчас сам атаман в казаки произвел, – неожиданно заявил Тимоха.

– Не может быть! – не поверил своим ушам рыжий Митяй.

– Вот так!

– Может, еще скажете, вас сразу в десятники определили? – издевался Еремка.

– Не в десятники, а казаками мы и впрямь стали, – включился в разговор Петр.

– Обзавидуетесь! – глянув на Еремку, усмехнулся Тимоха.

– Скажите по-человечьи, а то все намеками да намеками! – с обидою в голосе проговорил Митяй.

– Верно! Что в прятки-то с нами играть? – поддержали его товарищи.

Тут Петр и рассказал, как все было.

– Выходит, нас тоже в казаки возьмут? – не скрывая радости, спросил Костка.

– Конечно! У тебя конь есть? Есть… Сабля тоже есть – значит, в строй, – важно ответил Тимоха.

– Атаман так прямо и сказал, чтобы мы завтра к нему прибыли? – засомневался вдруг Митяй.

– Так и сказал! – спокойно ответил Петр.

– Поклянись!

– Вот тебе крест!

– Смотри, Боженька накажет, если соврал, – предупредил его рыжий.

– Накажет, если будет за что, – ухмыльнулся Петр. – Так, ребята… – обвел он взглядом товарищей. – Завтра прямо с утра садитесь на коней и мигом езжайте к приказной избе. Кто опоздал – тот опоздал. Служба порядок любит. Чего же это за казак, который общему уставу не подчиняется?

– Слушай, Петь, а как с нами-то быть? – тут же поумерил свою прыть хитрец Еремка.

– То есть? – не понял тот.

– С теми, у кого коней нет…

– Тоже приходите, войску ведь и пешие казаки нужны. Когда же добудете себе лошадей – сразу в конные переведут. Старайтесь, – задумчиво произнес Петр.

– Значит, приходить? – переспросил Еремка.

– Да!

Весь остаток дня братья провели на пустыре. Оставив коней пастись, они присоединились к товарищам и стали играть в бабки. Когда же из леса вернулись девчонки с грибами, кто-то из парней предложил им сыграть в «казаки-разбойники». У молодых людей имелся свой интерес – где еще так потискаешь девок, как не в этой игре?

Разделились на две команды – девки стали «разбойниками», парни – «казаками». «Разбойники» загадали пароль и убежали, причем им дали время спрятаться. Пока те прятались, «казаки» отвели место для «темницы», обозначив ее на земле камешками. При «темнице» оставили одного «тюремщика» – охранять «пленных», отправились на поиски «злодеев». «Казаки» должны были их всех переловить, отвести в «темницу», а потом выведать пароль. Чтобы заставить «разбойника» говорить, его надо «пытать». Девки больше всего боялись щекоток или когда их пугали лягушками.

По уговору, «разбойники» должны были начертать на земле стрелки, чтобы «казаки» знали, в какой стороне тех искать. Стрелки-то были, но что толку? Правила не запрещали «разбойникам» хитрить, поэтому они могли оставить ложные метки для запутывания преследователей.

– Вы идите по стрелкам, а ты, Митяй и ты, Костка, давайте со мной, – приказал товарищам Петр.

– Про меня вы забыли? – обиженно спросил Тимоха, всегда чувствовавший себя увереннее, когда рядом присутствовало плечо брата.

– Ты давай вместе со всеми, – неожиданно для него распорядился Петр, не пожелавший на этот раз выделять Тимоху среди остальных парней. Мол, теперь ты казак, значит, живи собственной головой, а не жмись к брату.

Девки оказались хитрыми, так запутав следы, что парням стоило большого труда их отыскать. Где они только не прятались – в березовых и сосновых рощицах, в зарослях бузины, средь болотной кочки, в лещиннике по лесным опушкам… Казакам помогала сама природа. Вдруг в полной тишине с горелого пня сорвется глухарь, где-то выпорхнет из кустов потревоженный рябчик, а то и коза поднимется с лежки и рванет в сторону тайги… Иногда целые стайки пернатой мелочи взмывали ввысь, напуганные присутствием человека.

«Разбойников» ловили и отводили в «темницу», из которой нельзя было бежать, разве только товарищи, незаметно подкравшись, могли выкрасть пленного, стоило только дотронуться до него рукой. За пленным устраивалась погоня, и если он убежит – значит, снова окажется на свободе.

За одним таким пленным, Катькой, дочерью казака Пашки Шмакова, погнался и Петр. Быстрая и ловкая, девушка долго уворачивалась от парня, петляя средь осин и берез, ныряя в высокие травы, но разве от него убежишь? Петр поймал красавицу и хотел уже тащить ее за руку, а она вдруг возьми и повисни у него на шее.

– Петенька, любимый мой! – зашептала она ему в самое ухо. – Сколь же я ждала такой вот встречи! Ну, не гони меня, погоди… – стала умолять Катька, когда парень попытался освободиться от ее цепких рук. – Чего ты меня сторонишься? Или не замечаешь, как я в тебя влюблена?

То, что Катька неровно к нему дышит, Петр давно знал, только у самого даже мыслей не было о взаимности, а ведь девка-то была чудо как хороша: высокая, стройная, а ко всему прочему, уже в свои неполные восемнадцать с прекрасной фигурой. Какие у нее были глаза – черные, цыганские, ведь глянет – будто огнем обожжет! Среди скромниц-подруг Катька выделялась своим веселым нравом, а еще кажущейся неприступностью, поэтому местные парни боялись подойти к ней. Если прогонит, то это уже весомый удар по самолюбию…

– Прочь, девка, кому говорю… – нахмурив брови, потребовал Петр, а она его не слушается и все к траве клонит.

– Любимый мой, любимый… Отчего ж ты так меня боишься? Или я тебе не нравлюсь? Ты погоди немного, сам увидишь, все получится у нас, а тогда и сватов присылай. Я на крыльях полечу за тобой, мой хороший… – страстно шептали ее губы.

Услышав подобное, Петр растерялся, ведь девка сама под него стелилась, а он стоял, словно истукан, да еще артачился. Заиграла вдруг в парне молодая кровь, и прижал он Катьку крепко к себе, опрокинул в траву. С ее головы упала косынка, и черные как смоль волосы широко разметались.

– Любимый мой, любимый… Всю жизнь буду твоя, только люби меня… – шептала девка, легко поддаваясь неожиданному натиску.

Она вдруг задрожала всем телом и громко вскрикнула, а потом стала жадно целовать его лицо, шею, руки, приговаривая:

– Ой, любимый, любимый. Теперь ты навсегда мой… Правда?.. Правда?..

Петр молчал, и лишь порой из его мощной груди вырывался могучий стон, который тут же растворялся в коротком и частом дыхании Катьки. Пот лился с парня градом, застилая глаза, растекаясь по спине и покрывая пряди волос. В эту минуту молодой человек ни о чем не думал, а лишь жил звериными инстинктами. Так продолжалось до тех пор, пока он не насладил свою жадную ненасытную плоть, и только потом пришел в себя.

– Погоди, милый, не уходи. Дай мне еще чуть-чуть полежать с тобой рядышком, – попросила Катерина.

Парень опрокинулся на спину и, подложив руки под голову, примолк, так и лежа с закрытыми глазами – опустошенный, обессилевший. Катька продолжала жаться к нему, говорила ласковые слова, но мысли Петра уже были далеко отсюда. Он думал о Любаше. Вдруг она прознает про его подвиги? Уж, наверное, больше не захочет его видеть. Но чего бояться? Не станет же Катька на весь белый свет трезвонить о своем грехе. Кто хочет, чтоб люди дегтем твои ворота вымазали?..

– Ты меня любишь? – поцеловав его в губы, спросила Катька. Губы у нее пухлые, горячие, и от их прикосновения становится внутри жарко. Еще один такой поцелуй – и в нем снова пробудится зверь. Уж Петр-то знает себя, еще с той поры, как вдовая тридцатилетняя казачка Глашка Задойнова давала ему первые уроки любви. С ней он встречался долго, пока та вместе с малым сынком и двумя соседскими бабами не попала в руки маньчжур, которые и увели их за Амур. Они тогда в монастырь к старцу ходили, и по дороге им и встретился летучий отряд басурман.

– Что ж ты молчишь, дорогой?.. – не отставала Катька. – Или как, полюбились и хватит?

Петр вздохнул.

– Ты, Катюха, только не обижайся, но не нравишься ты мне… – сказал он, не открывая глаз.

Катька провела своей теплой ладошкой по его щеке:

– Ты сейчас так говоришь… Поверь, такой, как я, тебе больше не найти. Кто тебя еще будет так ласкать?..

– Ласкать-то ты умеешь, верно. Где только этому научилась? – подивился парень.

– Да вот научили…

– Я сразу понял… Кто ж был тот учитель? Ты вроде ни с кем из здешних не встречалась, – сказал Петр.

Катька усмехнулась:

– Это верно, здесь я ни с кем не гуляла, но ведь была ж и до Албазина жизнь…

– О как! Где же? – открыл глаза Петр.

– В Иркутском городке… Был там один казачок… – вздохнула девка.

– Сколько тебе лет тогда было? – продолжал пытать ее Петр.

– Пятнадцать…

– Ишь, ранняя какая… Куда же подевался тот твой казак? – ухмыльнулся парень.

– Монголы его зарубили… В дозоре был на границе – там и попал с товарищами в засаду.

Петр еще о чем-то хотел спросить Катерину, но в тот момент где-то вдалеке раздался взволнованный Тимохин голос:

– Петька! Бра-ат! Ты где? Отзовись!

– Все, надо идти, а то нас, видно, потеряли. Слышишь, как брат мой переживает? Чего он такой пугливый? – сказал Петр.

Он встал, схватил Катьку за руку и потащил ее в «темницу».

– Казаки-и! – кричал Петр на всю округу. – Я «разбойника» тащу! Готовьтесь – сейчас пытать его станем.

3

В этот день Петр уже не поехал в слободу, так как замучила совесть. Как он поедет к своей девке, если только что другую обнимал? Нет, надо чуть повременить. Пусть все уляжется, пусть забудется.

Однако и на другой день у него ничего не получилось. Утром молодых казаков угнали в поле, где они до самой ночи проходили военную науку. Учились ездить в конном строю, разворачиваться в боевую цепь, брать верхом барьеры, которыми служили специально для этого поставленные препятствия. После обеда – снова в поле, где они стреляли по мишеням из ружей и рубились на саблях. Так каждый теперь день. Домой возвращались все в мыле, не до чего было. Правда, несколько раз Петр все же порывался после трудного дня поехать к Любашке, но больно рано стало темнеть, а куда ж поедешь по темноте? Тут вокруг по ночам и волки бродят, и лихие люди, а то и на врагов напороться недолго. Лишь ближе к Савватию-пчельнику, когда ранними утрами трава и деревья стали покрываться первой изморозью, Петру удалось выбраться в слободу.

До этого он места себе не находил. Тут радоваться бы надо, что тебя на государственную службу приняли, но нет! Какая может быть радость, если практически уже месяц он не видел свою любовь? Как она там? Думает ли о нем, скучает ли?..

– Забудь ты ее! Все равно у тебя с ней ничего не получится. Помнишь, какие слова тебе отец ее сказал? Уходи и больше не приходи, не то покалечу… – видя, как мается брат, сказал ему Тимоха.

– Не так он сказал – ты уж придумал! – поморщился Петр.

– Может, и не так, но все равно он тебе не даст с Любкой встречаться, – сказал Тимоха.

– Наплевать! Мне же не с ним жить… – сжав кулаки, скрипнул зубами брат.

Тимоха как-то подозрительно посмотрел на него и спросил:

– Уж не жениться ли ты собрался?

– Если и так? Вот возьму и зашлю к ней сватов…

Слова вырвались у Петра сами собой, чем немало удивили Тимофея.

– Что ты, брат! Отец Любки твоих сватов на порог не пустит. Не нравишься ты ему, понимаешь? Сам не знаю, почему, но не нравишься, – заявил он.

В глазах Петра не то немой укор, не то растерянность.

– Ты вот что… – нахмурив брови, произнес он. – Чем языком молоть, лучше бы брату помог.

– Чем же я тебе могу помочь-то? – спросил Тимоха.

– Поехали со мной в слободу. Вызовешь мне девку, а потом ступай, куда хочешь.

– Будто сам не можешь… – сделал кислую рожу брат.

– Не с руки мне, понимаешь?.. – вздохнул Петр. – Давай, поехали. Постучишь к ней в окно, и если выглянет, вызови ее на крыльцо. Предложишь идти на наше место…

– Если отец?

– Ей-богу! Будто бы не знаешь, что делать…

Кое-как удалось Петру уговорить брата. Тут как раз подошел святой день – воскресенье, и молодым казакам впервые за много дней наконец-то дозволили отдохнуть, а то ведь и по воскресным дням их выводили в поле. Спешил атаман, чуя близкую войну. Все чаще и чаще отряды злодеев стали гулять за Амур. Их нещадно били, брали в плен, а они снова и снова лезли на чужую землю, неся смерть и раздор.

Чуть свечерело, сели братья на коней и поскакали в слободу. Петр остался дожидаться Любашу, а Тимоха отправился к дому коваля. Ему повезло – никто из слободских парней его не заметил. И отца в избе в ту пору не оказалось – тот работал в ковальне. К этим дням слободские, собрав урожай, уже успели и межи оборвать, и теперь готовились к будущей пахоте. Чинили плуги и бороны, а кто лучше опытного работника их починит?

Увидев в окно Тимоху, Любашка испугалось.

– Что с Петей? – выскочив на крыльцо, спрашивает она.

Узнав, что тот ждет ее, даже не предупредив домашних, со всех ног помчалась к нему.

Вот уж отвели они душу! Будто бы век не виделись. Забыв про все на свете, они долго мучили друг друга ласками, а когда окончательно обессилели, легли в траву и затихли. Так молча и лежали, наблюдая за тем, как медленно угасает день.

– Отчего ж ты так долго не приходил? – спрашивает парня Любаша.

Он и рассказал ей о своих последних приключениях. И о том, как воров они с товарищами побили, и про свое зачисление в казаки не позабыл, добавив, что теперь они не могут часто видеться – служба.

И опять влюбленные, прижавшись друг к дружке, молча лежат, глядя в меркнущее небо.

– Зима скоро, – говорит Петр. – Вон и трава уже пожухла… Видишь, какая? А еще недавно была мягкая, точно перина… И сверчок не трещит, слышишь?.. – Петр вздыхает. – Но пока еще ничего, жить можно, а как холода придут – где гулять-то станем? В окно будем зевать? – Она молчит. – Ну, чего молчишь-то?

– А что говорить?

– Я тебе про холода рассказываю…

– Да ведь до них еще дожить надо, – по-взрослому отвечает Любашка. – Старики наши все о войне разговаривают. Не дай бог, начнется…

– Пустое! – зевнув, проговорил Петр. – Если и начнется – что с того?

– Не скажи, – провела теплой рукой по его потной голове девка. – Маньчжуры сейчас лютые. Придут, пожгут все… Даже детишек малых не пожалеют.

– Я говорю, пустой разговор-то! Не дадим мы им портить нашу землю. Ну, что басурманы? Один наш казак троих их стоит.

– Ой, Петенька, боюсь я что-то, – прижимается к нему Любашка. – А вдруг разлучит нас война?

Петр усмехнулся.

– Тут не войны надо бояться – твоего родителя, – говорит. – Вон он как последний раз меня ругал. Может, нынче успокоился?

Любашка покачала головой.

– Да не любит он вас, казаков. Говорит, что вы народ гулящий и у вас на уме одни только праздники. Живете, точно те цыгане…

Петр даже языком прищелкнул, услыхав такое.

– Много твой отец знает про казаков! – с обидой проговорил он.

– Нет, Петь, правда… – вступилась девка за отца. – Хлеб вы не сеете, ремеслам никаким не обучены… Живете, чем Бог послал…

– Чего? – возмутился Петр. – А кто вас, хороших, от врагов стережет? Не мы ли, казаки?.. Гляди-ка, какие они умные! Ты погоди! Время придет – будем мы и хлеб сеять, и торговать, и сапоги прошивать. А пока нам надо землю эту от врага беречь. Или ты не согласна со мной?

– Да я-то согласна, а вот папа… Сказал, что замуж меня выдаст только за своего, за деревенского. Который, конечно, не гуляет и не ленится. А что, говорит, казак? Всю жизнь с ним провеселишься, а добра так и не наживешь.

Петр хотел сказать что-то обидное в ответ, но тут вдруг совсем рядом послышались чьи-то голоса.

– Здесь их ищите! Это их место…

– Да ведь это Захарка! – испугалась девка. – Его голос. И как, окаянный, выследил-то нас?

– Тише ты! – предупредил ее Петр. – Вдруг не найдут.

Но в этот момент заржал привязанный к дереву Петров скакунок, будто почуяв опасность.

– Никак его конь! – кричит Захарка. – Вон, значит, где они прячутся…

– Ты беги отсюда! – велит Любашке парень. – Я сам их встречу. – Он вскочил на ноги и схватился за нагайку. – Ну, чего ждешь? Беги-ка отсюда! Не бабье дело – видеть, как мужики дерутся.

Любашка метнулась в кусты и там притихла. Решила, что плохо любимого человека оставлять в беде – а вдруг ему помощь потребуется? Так вот она и побежит народ звать…

Петр подумал, что слободских будет не так много и ему удастся нагайкою отбиться от них, но оказалось, Захарка привел с собой всю местную бедноту.

– Вон он! Вон он! – завидев Петра, закричал кто-то из парней. – Держи его, не то сбежит!