Текст книги "Ликвидация. Книга первая"

Автор книги: Алексей Поярков

Глава шестнадцатая

На дальнем конце длинного полированного стола был накрыт скромный ужин на одного. На тарелке саксонского фарфора дымился замысловато наструганный картофель, источал дразнящий аппетит запах бефстроганов. Рядом на отдельной тарелочке – пара крупных соленых огурцов. Запотевший графин сулил уставшему от дневной жары и государственных забот командующему военным округом неземные радости.

Маршал, в расстегнутом белом кителе, утопив руки в карманах синих брюк, слушал доклад адъютанта, подполковника Семочкина, и иногда по привычке угрожающе выпячивал нижнюю челюсть, хотя адъютант его – редчайший случай – всем устраивал.

– …Операция прошла успешно, – бодро, несмотря на ночь, частил Семочкин. – Арестованы пятнадцать уголовных авторитетов плюс находящиеся в розыске. Все доставлены в изолятор комендатуры. Это, правда, вызвало некоторые беспорядки в городе. В частности, было разграблено несколько коммерческих магазинов и совершен налет на армейские склады с вооружением. Но полковник Чусов заверил, что разберется с этим в ближайшее время.

– А где он сам? – помедлив, поинтересовался маршал.

– Работает! – убедительно предположил адъютант. Еще раз двинув челюстью, Жуков отвернулся от Семочкина и тяжело подсел к столу.

– Ужинать буду. Не беспокоить.

– Приятного аппетита, товарищ Маршал Советского Союза.

Семочкин аккуратно прикрыл за собой двери в кабинет. Крепко взяв графин за ледяное горло, Жуков налил себе полный стакан, до краев. Прищурился на саженный портрет Сталина, висевший над массивным письменным столом, слегка приподнял стакан в его сторону и медленно, двигая кадыком, выцедил водку до дна. Откусил половину огурца, захрустел.

Водка пошла хорошо, неожиданно пробрала до самого дна, что случалось с маршалом в последнее время нечасто. Он прошел к большому сейфу в углу кабинета, отомкнул его, достал с нижней полки баян. Этот инструмент он освоил самоучкой в войну и теперь пробежался пальцами по кнопкам, выдав импровизированную плясовую. Баян тяжело вздохнул в руках командующего, потом рванул во всю ивановскую и так же неожиданно стих.

Жуков снова налил стакан водки, духом выпил. Закусывать не стал. После паузы неожиданно ударил по полу чечетку, выкинул озорное коленце, как делали в былые времена в деревенских ватагах. Да он, Жуков, и был простым деревенским парнем, поднявшимся до невиданных высот. Вспомнил, как двигались во всю ширину улицы две ватаги из разных сел, каждая со своим атаманом, с гармонистом. Разойтись было невозможно, улица узкая, кто-то кого-то толкал, кто-то говорил про «наших» девчат… Но сразу начинать драку считалось неприличным. Для этого у каждой ватаги существовал свой затейник, который, выйдя вперед, раззадоривал своих и одновременно дразнил противника – с особым шиком сплевывал ему под ноги, ругался матерно, пел похабные частушки. Называлось это – прикалываться на драку. И только после таких вот приколов обе ватаги сшибались в смертном бою… Не участвовать в нем разрешалось лишь одному человеку из ватаги – гармонисту. Он мог драться по собственному желанию…

Не оттуда ли, не на этих ли грязных улицах, где ломались носы и дробились челюсти, зародилось в нем, Маршале Победы, это неистребимое – сокрушить, сломать, уничтожить, подавить?..

Разойдясь, Жуков рывком сорвал с себя китель, швырнул на спинку стула. Тяжело взгромоздился задом на столешницу и, отталкиваясь руками и ногами, дергая ширинкой в сторону портрета, с грохотом проскакал так весь длинный стол… Так «прикалывался» к его ватаге один из затейников соседней деревни, после чего драка становилась неизбежной.

Усталый, раскрасневшийся, сел боком на край стола и довольно ухмыльнулся портрету. Генералиссимус, не обративший ни малейшего внимания на хамскую выходку, продолжал уверенно и мудро смотреть куда-то вдаль, должно быть, в светлое будущее всего человечества. Но маршалу на мгновение показалось, что глаза вождя на портрете налились мгновенным ледяным холодом. На то он и мудрый. Все знает…

В углу кабинета раздался едва уловимый шорох. Жуков, закаменев лицом, обернулся. Из-за массивных напольных часов неторопливо появился откормленный кот, равнодушно мяукнул.

Командующий натянул китель, спрятал в сейф баян. Распахнул дверь в приемную. Семочкин, клевавший носом за столом, мгновенно вскочил.

– Что за кот? – раздраженно бросил Жуков. – Шляется тут…

– Это здешний, штабной, товарищ Маршал Советского Союза, – изобразил улыбку адъютант. – Секретов не выдает…

– Ладно, подавай машину, – не поддержав шутки, буркнул маршал. – Засиделся я что-то.

Черный ЗИС-101 затормозил у руин одесского железнодорожного вокзала. С переднего сиденья выпрыгнул молодой офицер МГБ, резко распахнул дверцу. Из глубин необъятной машины показалось бледное, уставшее лицо человека, прекрасно известного всей Одессе. Еще несколько часов назад его встречало на этой площади полгорода. Теперь не было никого.

Ну что же, все правильно, все справедливо. Утесов, помедлив на выщербленных каменных ступенях, повернулся к родному городу, скорбно взглянул на его темные, неосвещенные, лежащие в развалинах кварталы. И снял с головы модную велюровую шляпу.

– Прости, Одесса, я не знал…

Солдат, несущий чемоданы, притормозил при виде этой сцены. Но офицер за спиной Утесова показал ему кулак и махнул в сторону вокзала – пошел, нечего таращиться!..

Скорый поезд Одесса – Москва стоял у перрона. Проводник в белой полотняной куртке, проводив Утесова до купе, вежливо поинтересовался, не подать ли товарищу артисту чаю или свежую газету. Утесов, устроившийся на мягком диване, поднял глаза:

– А водка у вас есть?..

– Для вас – сделаем, – заговорщически подмигнул проводник.

– Тебе хорошо со мной? – тихо спросил Кречетов у Тони.

 
Она блаженно улыбнулась, закинув руки за голову:
 

– За-ме-ча-тель-но… Только ты сегодня какой-то… не такой. Устал, да?..

– Есть немного, – согласился Виталий. – На работе сумасшедший день был… Да и вечер этот в театре… Извини, что не сумел достать пригласительного. – Он поцеловал Тоню в висок. – Там правда все было распределено и закуплено заранее… Да и закончилось раньше времени.

Он ожидал, что Тоня начнет привычно обвинять его, но она только хмыкнула:

– Можешь не извиняться. Я не поклонница Утесова… Блатная музыка.

– «Блатная музыка» – это воровской жаргон, – засмеялся Виталий и обнял ее.

 
Она, дернув плечами, высвободилась.
 

– Не трогай меня, пожалуйста… И вообще, давай спать.

– Так мы же уже спим.

– Да? А кто это ко мне пристает?..

– Антонина Петровна! – нахмурившись, повысил голос Кречетов. – Как вы разговариваете со старшим офицером Советской армии?! А?

– Виновата, товарищ майор, – деревянным голосом выговорила Тоня. – Готова делом искупить свою вину…

 
И они расхохотались.
 
 
Ночную тишину спящего переулка Маяковского нарушил надсадный, натруженный гул автомобильного двигателя. Тяжело вздрагивая на булыжных выбоинах, по мостовой медленно полз перегруженный грузовой «Мерседес» без лобового стекла. Кабина и тент грузовика были запорошены мелкой белой пылью, передние фары разбиты вдребезги, металлические штыри на крыльях, к которым крепились зеркала заднего вида, согнуты, бампер сильно покорежен.
У ничем не примечательного дома, обычной одесской пятиэтажки начала века в стиле «Так-Мы-Понимаем-Новый-Стиль-Модерн», грузовик остановился. Из кабины выпрыгнул плотный капитан со шрамом на виске, бегло оглянулся и скрылся в подъезде.
Грузовик дернулся было, но неожиданно заглох. Снова заскрежетал на всю улицу стартер, и снова неудача.
Из кузова показался озабоченный Толя Живчик. Обежав вокруг машины, сунул нос под капот, где уже возился, чертыхаясь, Сенька Шалый.
 

– Шо такое? Шо не едем?..

– Нормально все, – захлопывая капот, успокоил водитель. – Перегрелся он чутка сегодня… Зараз поедем.

– Ну давай…

Вернувшись в кабину, Сенька снова и снова пытался завести мотор. Но усталый «Мерседес» явно не желал подчиняться.

На верхнем этаже дома, в который только что вошел Чекан, за шторами вспыхнула полоска света. И тотчас двигатель облегченно взревел во все свои сто двенадцать лошадиных сил.

Грузовик тронулся и, постепенно набирая скорость, скрылся в лабиринте одесских улиц.

На территории складской крепости еще висела в воздухе поднятая мощным взрывом мелкая пыль. Она хрустела на зубах, от нее слезились глаза. Скрипя сапогами по развалинам, военные медики переваливали на носилки трупы солдат взвода охраны и налетчиков. В сторонке стояло несколько медицинских фургонов. Утреннее солнце, еще не ставшее жарким, освещало эту невеселую картину.

– Мы власть! Мы сила! – горячо говорил Кречетов вяло ковыряющему носком сапога обломок стены Гоцману. – Воры должны это почувствовать!

– Где-то я уже это слышал, – пробормотал Давид.

– Ты же видишь, что творится в городе! Не мне тебе рассказывать…

 
Гоцман грустно усмехнулся:
 

– Виталий, ты не одессит, с тебя спроса нет…

Хрустя подошвами по битому кирпичу, к офицерам подошел бледный после бессонной ночи полковник Чусов. Кречетов, замолчав, козырнул ему, Гоцман только взглянул без всякой симпатии.

– Подполковник Гоцман, где ваша группа?

– Ваши опять нас отодвинули, – сквозь зубы отозвался Гоцман. – А мои ребята, как бобики, по всей Одессе.рыщут. Им хватает.

 
Чусов взглядом попросил Кречетова отойти. Придвинулся ближе к Гоцману.
 

– Вы думаете, я не знал, какие будут последствия?

– Думаю, не знали… – вяло кивнул Гоцман.

– Давид Маркович, – после паузы заговорил Чусов, – вы же смелый и толковый офицер, герой войны… Кстати, разрешите поздравить вас с очередным орденом… Вы одессит!.. Одессу лучше всех знаете! Так помогите же!

– Мне уже подхватываться и бежать? – поднял брови Гоцман.

 
Чусов вздохнул:
 

– Зря вы злитесь…

– Я не баба, шобы злобу по карманам собирать…

 
Усталое лицо Чусова осветила улыбка.
 

– Тогда – мир?.. – Он протянул руку. Помолчав, Гоцман пожал ее:

– Перемирие.

– Вот и хорошо, – поспешно заключил Чусов и, козырнув, отошел.

Гоцман поискал взглядом Кречетова. Майор только что выслушал взволнованного Тишака, и, похоже, тот щедро поделился с Виталием своим волнением.

– Чекана нашли!..

 
Кречетов поразился тому, как мгновенно преобразилосьлицо Давида.
Секунду назад вялое и очень старое, в сетке горьких морщин и мелкой пыли, оно вмиг стало молодым, подвижным и нацеленным на охоту. Наверное, так становится комком стальных мускулов мирно дремавший леопард, почуявший добычу.
 

– Мы соваться пока не стали, Давид Маркович, – захлебываясь от волнения, на ходу рассказывалТишак. – Поставили у квартиры засаду…

– Сколько человек? – торопливо шагая рядом, спросил Кречетов.

– Пока трое.

– Мало!.. – Кречетов покачал головой и побежал за своими.

– Кто за главного? – продолжал расспрашивать Гоцман, ускоряя шаг.

– Довжик. – Тишак почти бежал, чтобы поспеть за размашистым шагом начальника. – Это его наколка.

– Молодчик, – одобрительно фыркнул на ходу Давид. – Кто еще?

– Якименко и Саня…

У ворот оперативников догнал запыхавшийся Кречетов с тремя молодыми лейтенантами юстиции. Мельком взглянув на их крепкие плечи и решительные лица, Гоцман машинально кивнул. Лишними не будут.

– Раз ты с Чусовым на короткой ноге, ну, попроси хоть допрос арестованных провести! – снова приноравливаясь к быстрому шагу Гоцмана, заговорил Кречетов. – Тут же можно ухватить такую ниточку…

– Какую-никакую ниточку я тебе дам… Подумай сам. Бандиты приехали аж на трех грузовиках. Свидетели из числа уцелевших солдат говорят, шо грузовики были не наши, один «студер» и два еще каких-то иностранных… И это ночью-то! В Одессе!.. Шо лыбишься? – нахмурился он, увидев улыбку Виталия.

– Уже два человека занимаются этими грузовиками… Найдем, не беспокойся. Это не иголка в стоге сена…

– Все умные стали, пора мне на покой… – проворчал

Гоцман под нос, но видно было, что он доволен. – Все прямо-таки роют землю, как те равлики…

– Кто? – засмеялся Кречетов. Его глаза возбужденно блестели, лицо порозовело.

– Кроты, – неохотно пояснил Гоцман.

У того места, где еще вчера ночью были въездные ворота, грели моторы управленческие ГАЗ-67, эмка с покореженной дверью и наконец-то починенный Васькой Соболем «Опель». Оперативники и офицеры прокуратуры попрыгали в машины, Гоцман сел в кабину «Опеля» за старшего. Говоря Ваське адрес, прислушался – как там сердце?.. Но стучало оно правильно, мощно и ровно. Так и должно работать сердце, когда идешь на настоящее дело.

Не доезжая квартала до места, выгрузились. Тишака с двумя офицерами прокуратуры Гоцман послал во двор, под окна, а сам обхватил Кречетова и третьего офицера за шеи и, волоча ноги по тротуару как пьяный, двинулся с помощью коллег к подъезду. Спектакль оказался ненужным – стоило им открыть дверь парадного, как они услышали наверху громкий крик и три выстрела.

Чертыхаясь на чем свет стоит, Гоцман вырвал из кармана ТТ и бросился вверх по лестнице. Мимо с ошалелым мяуканьем пронеслась кошка, под ноги некстати попалось полное мусорное ведро… Сверху несся пронзительный вой.

– Стоять! Кто идет? – нервно выкрикнул с верхней площадки Саня.

– Гоцман здесь!

Дверь в квартиру была приоткрыта. На полу, в коридоре, валялся, держась за живот, завывающий от боли человек, в котором Гоцман тут же узнал фальшивомонетчика Родю.

Держа на изготовку пистолет, сильно сжав губы, Давид бросился в комнату. Никого. Комната как комната, ни за что не скажешь, что бандитская хаза. У окна, на обитом куском старой жести полу, явно оставшаяся с военных времен печка-буржуйка, зингеровская швейная машинка, аккуратно заправленная кровать, стол под бахромчатой скатертью, зеркало, распахнутое окно чисто вымыто. И даже картинка висит на стене, вырезанная из «Огонька», – «Великий Сталин – вождь и организатор всех наших побед». «Патриоты, мать их…» – просипел Гоцман, переваливаясь через подоконник на опоясывающую двор галерею… За ним, пыхтя, следовал Кречетов.

Чекан бежал по галерее уже по противоположной стороне двора. Гоцман сощурился: очень хорошо, профессионально бежал Чекан. За ним мчались Якименко и Довжик. Внизу, по двору, бандита преследовали Тишак и двое из прокуратуры. Они то и дело с руганью отбрасывали преграждавшие им путь выстиранные простыни, развешанные для просушки.

Кречетов, припав на одно колено, прицелился в Чекана. Но тот, сгруппировавшись, перевалился через перила галереи и полетел вниз, во двор. Тотчас же оттуда, из-за простыней, громыхнул выстрел. Рухнул, обрывая белье вместе с веревкой, убитый офицер из прокуратуры…

Дыша как паровоз, вслед за Чеканом полетел во двор с галереи Якименко. В просвете между простынями мелькнула плотная спина убегающего человека. Падая, Леха больно ударился коленом, скрипя зубами, поставил ТТ рукояткой на ладонь. Мельком взглянул на убитого, лежавшего навзничь, – совсем молодой еще парень, лейтенант, эх…

– Давай, – прошептал Лежа сам себе и нажал на спуск. Но пистолет только сухо клацнул, отказываясь работать.

– Твою маму грубым образом! – в ярости заорал Якименко на всю Одессу, дергая затвор к чертовой матери. «Наган, что ли, у начальства попросить? – не вовремя мелькнула диковатая мысль. – Их никогда не клинит…»

В этот раз ТТ, словно испугавшись гнева хозяина, был послушен. Но Чекана уже и след простыл. Пока Леха распихивал тяжелые мокрые простыни, пока осторожничал, ожидая засады в арке… Тут и слон бы ушел. Якименко со злобой укусил себя за ладонь, смиряя дыхание. Вот родила же мама сына идиота!.. И ТТ тоже хорош!.. Он втолкнул ненадежный пистолет в кобуру и в ярости рванул с веревки простыню с красивой пулевой дыркой в центре.

– Какой шлимазл понавешал сохнуть столько тряпок?!

– Здесь прачки живут, – вздохнул, пряча оружие, Довжик. – Не пачкай.

Из-за простыней показались запыхавшиеся Гоцман, Кречетов и Тишак. Якименко отвел глаза.

– Этот поц подошел, постучал условным стуком, – рассказывал он, уже немного успокоившись. – Мы выждали, пока замок завертелся, и кинулись. Так поц успел со страха крикнуть. И Чекан, прямо через дверь, шмальнул два раза. В него попал и Довжику досталось…

– Мне только глаза деревянной трухой засыпало, – уточнил майор.

– А не надо было кидаться! – рыкнул Гоцман. – Я же предупреждал, чем может кончиться…

Он рассерженно поднялся со стула, еще раз обежал взглядом ничем не примечательную комнату, постучал пальцем по швейной машинке. И склонился наконец к Роде, который по-прежнему полулежал, только уже не на полу в коридоре, а на кровати. Родя тихо, сквозь зубы подвывал и время от времени ойкал.

– Сильно его?

– Я знаю, товарищ подполковник?.. – пожал плечами Саня. – Я ж не врач…

– Телефон здесь есть?

– Нету… Во всем подъезде нету.

Гоцман и Кречетов, обменявшись взглядами, подхватили Родю под мышки, отчего тот взвизгнул, и поволокли в прихожую. На ходу Гоцман бросил:

– Михал Михалыч, перетряхни квартиру. А мы с Виталием потянем Родю до УГРО…

– А я? – растерянно встрял Якименко.

– А ты давай понятых. И Довжику помогай…

– Считайте, легкая царапина, – озабоченно говорил Арсенин, заканчивая делать Роде перевязку. – Пуля прошла под кожей. Ушиб грудины. Возможно, трещина в ребре. Но в целом, можно сказать, ему очень повезло…

– Ему повезло?! – весело фыркнул Гоцман. Он перестал безостановочно кружить по своему кабинету, потыкал себя пальцем в грудь. – Нескоро будет! Это мне повезло еще как! Я б себе в жизни не простил, если бы потерял такой сочный фрухт! Родя, обойди всю Одессу от Ланжерона до Слободки – нет человека, шобы радовался за тебя, как я это делаю! Даже б твоя мама отдохнула! У меня ж до тебе разговоров – таки языка не хватит…

– Я ничего не знаю, – простонал Родя, закатив глаза.

– Конечно! Без второго слова!.. – рубанул воздух ладонью Гоцман и внезапно резко склонился к раненому: – А я ж тебе поверил, Родя… На горе на моем ты сыграл… Слизень ползучий!..

– Давид Маркович! – строго заметил Арсенин, оттеснил Давида и принялся надевать на раненого рубашку.

– Ой-ой-ой-ой!.. – Родя скривился от боли, покорно протягивая врачу руки. – Не знаю я ничего! О-о-о-ой…

Кречетов стоял у двери кабинета Гоцмана. Рядом, не сводя с майора преданных глаз, вытянулся низенький плотный Лужов, от старательности часто моргавший. На его застиранной до белизны гимнастерке смешно топорщились погоны и болталась медаль «За отвагу».

– Бегом, бегом, Охрятин!.. – Кречетов зло смотрел на неторопливо шагающего по коридору конвойного Охрятина. В руках у того был графин с водой. – Неделю тебя тут ждать, что ли?

Охрятин послушно перешел на бег. Он был похож на медведя, которого научили бегать в цирке из-под палки. Вода тяжело забултыхалась в графине.

– Вот, товарищ майор, – тяжело выдохнул он, притопнув от усердия сапогами. – Вода.

– Свободен пока, – кивнул Кречетов, принимая графин. – А ты, Лужов, стой здесь, и чтобы ни на шаг!..

В кабинете резко пахло нашатырем. Арсенин как раз выбрасывал использованную ватку в корзину для бумаг. Одетый Родя время от времени сильно вздрагивал и морщился.

– Уже не надо, – помотал головой врач, глядя на графин в руках Кречетова.

– Откуда кровь?

 
Майор взглянул на свои пальцы.
 

– Это я испачкал. Сотрудника у меня сегодня убили… – Он смочил руки водой из графина, вытер полотенцем, которое протянул врач. – Замечательный был парень, двадцать три года всего…

– Сочувствую… Минут через двадцать его начнет знобить. – Арсенин вновь повернулся к Гоцману, кивая на Родю. – Лучше все-таки дайте ему горячего чаю. В случае чего я у себя…

Кречетов приоткрыл дверь, выпуская врача из кабинета, заодно крикнул Охрятину, чтобы организовал горячий чай. И, присев напротив Роди, стал наблюдать, как нетерпеливо выписывает кренделя по комнате Гоцман. Он снова напомнил майору большого сильного зверя, который выжидает момент, чтобы вцепиться в жертву.

– Ну шо, Родя… – словно в задумчивости произнес Гоцман. – Начнем с Фимы?

– Я его не убивал, – быстро проговорил Родя. – Клянусь.

– А кто?

– Я вам клянусь же… – Родя поднес руку к груди и болезненно охнул, – все было, как я вам и рассказал.

– Та накладная была твоя работа?

– Опять за рыбу гроши! – простонал Родя не столько от боли, сколько от досады. – Не мой это фасончик, Давид Маркович!

Гоцман с ухмылкой взял со стола двумя пальцами поддельный паспорт Чекана.

– А это так тоже не твое?.. И спецмастика, и спецчернила…

. – Это мое, – покорно кивнул Родя. – Пришел человек. Дал ксиву, дал портрет. Сказал, нашлепни, шоб было как на настоящем…

– И человека того ты не знаешь… – утвердительным тоном произнес Гоцман.

 
Родя усиленно закивал, выпучив глаза:
 

– В первый раз!

– …и за Чекана того ты не слышал.

– Какого Чекана?

 
Гоцман тяжело вздохнул, присев боком на край стола:
 

– Скучаю, Родя.

– А мне, думаете, весело?

– Ты не хами! – рассердился Гоцман. – Разговор еще и не начинался! Кто такой Академик?!

– Не знаю я никакого Академика… – Неожиданно для сидевшего напротив Кречетова Родя начал всхлипывать и через минуту уже натурально плакал в три ручья. – Не знаю! Мне плохо, плохо!.. У меня ранение в груди…

Кречетов, быстро переглянувшись с Гоцманом, как можно проникновеннее произнес:

– Родя. Послушай. Чем скорее ты скажешь, тем скорее все кончится. Только не морочь нам голову. Допустим, кто убил Фиму, ты не знаешь. Но Чекана ты должен знать!

– Не знаю я никакого Чекана, – упрямо помотал головой Родя, хлюпая носом, – и никакого Академика.

– Ты же с ксивой к нему пришел! – не выдержал Кречетов. – И стучал условным стуком!

– Не знаю ничего… О-о-ой, больно как…

В дверь постучали, Кречетов забрал у Охрятина стакан горячего чаю. На столе у Гоцмана тихо затрещал телефонный аппарат.

– Але! Але! Товарищ подполковник!.. – донесся до Гоцмана сквозь помехи заполошенный от усердия голос. – Говорит постовой Перов! Майор Довжик срочно просил вас приехать!..

– А шо случилось?

– Сказал, срочно!.. Але! Ал-ле!..

В трубке раздались короткие гудки. Кречетов взглядом спросил у Гоцмана: что там такое?

– Поехали, – коротко бросил Давид, поднимаясь с места. – Шо-то в квартире…

В сопровождении Охрятина они отволокли охающего и стонущего Родю в дальний угол коридора УГРО. Там с довоенных лет размещался небольшой закуток, нечто вроде каменного шкафа, где в полусогнутом положении с трудом мог поместиться человек. Охрятин, сопя, звенел ключами, пытаясь открыть дверь, потом сильно дернул ее, и она распахнулась, задев Кречетова.

– Вот черт, – выругался майор, державший в руках стакан чаю. – Аккуратней, Охрятин! Из-за тебя руку обварил… На вот, держи теперь сам. – Он сунул стакан растерявшемуся Охрятину.

– Здесь тесно! – плаксиво пожаловался Родя, пытаясь избежать заключения в шкаф.

– А ты хотел номер с видом на море? – рявкнул Гоцман, впихивая задержанного в закуток и захлопывая за ним дверь. – Охрятин, стоишь здесь как привязанный! И не дай бог хоть на шаг отойти! Головой ответишь понял?..

Гоцман и Кречетов бросились к выходу. Охрятин растерянно сжимая в левой руке связку ключей, а в правой – стакан с горячим чаем, потоптался на месте, потом вздохнул и осторожно поставил стакан не пол.

…На хазе Чекана обыск шел полным ходом. Довжик неторопливо диктовал Якименко протокол, в углу жались испуганные понятые. И по удивленным взглядам подчиненных Гоцман сразу понял, что предчувствие, закравшееся в душу еще во время телефонного разговора с постовым, было необманным, верным.

– Ну?.. – на всякий случай, надеясь из последних сил, все же спросил он, вглядываясь в Довжика.

 
Тот недоуменно пожал плечами: в чем дело-то?
 

– Не звонили?..

– Не-ет…

– А дураками же родятся, Виталий, – зло бросил Гоцман Кречетову и бегом бросился обратно на лестницу.

– Ну вот, – пожал плечами Кречетов, издалека увидев, что Охрятин стоит на посту. – А ты боялся…

– Открывай, – тяжело дыша, бросил Гоцман конвойному.

Дождался, когда тот отомкнет замок, рванул дверцу на себя и… подхватил рухнувшее на него тело Роди. Глаза были выпучены, по шее шла ярко-красная полоса.

Кречетов, закусив губу, сдернул с шеи задушенного черный шнурок, изо всех сил надавил на грудную клетку Роди. Подняв глаза на Охрятина, прохрипел Гоцману:

– Дава, держи его…

Но Давид уже и сам притиснул растерянного младшего сержанта к стене коридора, выдернул у него из кобуры наган, быстро охлопал карманы. Послышался суматошный топот сапог ничего не понимающего Лужова.

– Доктора!.. Арсенина, бегом!.. – прорычал Кречетов, снова вжимая руки в грудь мертвого Роди. – Дыши, дыши, зараза…

Но Родя не хотел дышать. И после смерти у него было обиженное, горькое выражение лица.

– Ах ты сволочь… – захрипел Кречетов, кидаясь на Охрятина.

Гоцман быстро, умело и необидно усмирил его порыв. Засунув голову в каменный бокс, быстро осмотрел… Метр на метр – и никого!.. Он бегло простучал пальцами стены, подергал запор – все прочно, неразболтанно.

– Готов, – обреченно обронил за спиной подоспевший Арсенин.

Гоцман тяжко вздохнул, попробовал было набрать воздуху в легкие – и тут же забыл об этом. Окинул тоскливым взглядом вжавшегося в стену Охрятина. Тот растерянно хлопал своими медвежьими глазами, явно не понимая, в чем его обвиняют.

– За-чем? – очень медленно, тяжело проговорил Гоцман, сгребая гимнастерку на груди конвойного в кулак.

– Та я его ж не трогал, – прошептал Охрятин. – Я дверь не открывал…

– Зачем?!

– Та я же говорю вам…

– За-чем?! – почти простонал сквозь зубы Давид. На плечо Гоцмана легла сильная ладонь Кречетова.

– Дава, но ведь он же не идиот. Если бы он задушил Родю, у него было полчаса, чтобы смыться. А?..