Текст книги "Мятежные крылья (СИ)"

Автор книги: Алексей Гребиняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Мишель… – у нее даже глаза округлились от возмущения.

– Ну все, молчу, молчу.

– Мы с девочками сейчас хотим пойти в ресторанчик неподалеку, побудь с нами, ладно? – она взяла меня под руку. Я оглянулся – рыжеволосая красавица удалялась, небрежно глянув на меня. Ну, и ладно. Еще успеем познакомиться. Невежливо было бы сейчас бросать кузину.

– Кстати, одна моя подруга хочет познакомиться с тобой… – таинственным шепотом поведала мне кузина, когда мы подошли к облюбованному ею ресторанчику.

– О-о, – деланно удивился я.

– Не ударь в грязь лицом… – мы уже вошли в кафе, и я издалека увидел сдвинутые столики и множество девчонок, уже сидящих за ними. Кавалеров было совсем немного – какие-то студентики, по-моему. На их фоне я, облаченный в темно-синюю форму Военно-воздушных сил, смотрелся более чем. В тот вечер я просто купался в женском внимании.

Хотя мне куда больше по душе пришлась бы прогулка с сеньоритой Марией Гонзалес…

…Жизнь вновь свела нас вместе уже через неделю. Я поехал по делам в Гавану, и, выходя из книжного магазинчика на Санто-Томас, увидел ее. Она шла куда-то, и на лице ее была написана задумчивость. Хорошенькие губки были чуть надуты.

Я оценил обстановку – и решился.

– Сеньорита, – сказал я, подойдя к ней, – мы виделись на выпускном вечере несколько дней назад.

– Возможно, – она бросила на меня быстрый взгляд и чуть ускорила шаг. Однако я каким-то шестым чувством понял, что она не прочь продолжить общение.

– Меня зовут Мишель, – представился я.

– Мария, – ответила она.

– Я знаю.

– Та девочка вам сказала на выпускном? – чуть улыбнулась она.

– Вы про мою кузину? Да, она.

– Мы учились в разных группах. Я не очень ее знаю.

– А она меня к вам приревновала.

– С чего бы?

– Сам не знаю, – усмехнулся я. – Наверное, побоялась, что я покину ее и помчусь за вами.

– А помчались бы? – ехидно спросила она.

Я лишь улыбнулся в ответ:

– За вами? Да хоть на край земли…

– Ну, раз так, давай перейдем на "ты", – предложила она.

– Идет.

В тот вечер мы гуляли допоздна, разговаривая и любуясь закатом. Потом я проводил ее домой, – как выяснилось, жила она на юге Гаваны, в районе Которро. И даже осмелел настолько, что поцеловал ее на прощанье.

Мы условились встретиться в ближайшее воскресенье.

Всю неделю я с нетерпением ждал минуты, когда вновь увижу Марию. Я стал хуже спать, часто думал о ней, воображал себе ее милое лицо – словом, я влюбился.

В следующий выходной я, купив букет цветов, приехал к ней. Мы снова гуляли и беседовали обо всем и ни о чем.

Я был счастлив как никогда. Настолько, что на третьей встрече предложил Марии выйти за меня замуж.

– Ты слишком торопишься, Мишель, – улыбнулась она. – Ты почти не знаешь меня, а уже хочешь связать со мной свою жизнь.

– Но я люблю тебя!

– Тсс! – приложила она палец к моим губам. – Будь осторожен со словами…

– Мария… – я почувствовал, что задыхаюсь. – Ты любишь меня?

– Не торопись, Мишель… – попросила она.

Но у меня в груди вдруг что-то оборвалось, и я, повернувшись, ушел. Ушел, не прощаясь. Она не позвала меня, и это было вдвойне больно.

…На следующий день я на патрулировании едва не столкнулся в воздухе с ведомым. Шли в тесном строю, и при выполнении правого разворота я слишком резко ушел вбок. Он не успел среагировать, и лишь по счастливой случайности его винт не срезал киль моей машины.

Меня на неделю отстранили от полетов.

Лучше бы меня просто пристрелили… Боже, какой это был позор…

…Прошло время, и жизнь вновь пошла своим чередом. Я летал, дежурил в нарядах по объектам базы, в свободное время читал книги, гулял или просто бездельничал. Иногда мне хотелось бросить все и уехать к Марии, но я убеждал себя: она не ждет тебя, ты был слишком тороплив и отпугнул ее… ехать бесполезно…

Бесполезными оказались как раз такие мысли. Я все равно воображал себе ее, вспоминал, как мне хорошо с ней, и все больше убеждался, что именно она – та, с кем я хотел бы связать свою жизнь.

В одно прекрасное утро я плюнул на все и поехал к ней, в Гавану.

Она с радостью встретила меня, – будто и не было того разговора. Я заключил ее в объятья и долго стоял так молча, наслаждаясь запахом ее волос.

– Мишель… – прошептала она.

– Что?

– Я люблю тебя…

Я поцеловал ее, и она жадно ответила на мои ласки.

Теперь мы встречались каждый день, когда у меня не было полетов или дежурств. Я приезжал к ней, и мы подолгу гуляли по Гаване, обедали в кафешках или каких-нибудь экзотических ресторанчиках. И много разговаривали – о жизни, о танцах, о полетах… Она учила меня танцевать, и у меня даже кое-что получалось. Хотя до нее мне все-таки было далеко.

Мария вообще оказалась довольно замкнутым человеком, – разговорить ее было нелегко. Но с ней мы могли общаться сутками напролет.

Набравшись храбрости, я снова предложил ей руку и сердце:

– Ты самая лучшая девушка в мире! А я – самый завидный жених! Поэтому ты вполне достойна меня! Будь моей женой!

– Вот нахал! – рассмеялась Мария, когда я с улыбкой произнес эти слова и надел ей на палец золотое колечко. – Ну, как тебе отказать?

– Не выйдет… – я нежно поцеловал ее.

Глава вторая

Именно тогда я познакомился с будущим лидером Кубы – Фиделем Кастро.

Он появился на кубинской политической арене еще в 1946, будучи студентом юридического факультета Гаванского университета. Именно тогда Кастро начал активно выступать против правительства Сан-Мартина и его приспешников. Он критиковал коррупцию, разъедавшую чиновничий аппарат, и президента, не выполнявшего своих обещаний. Ему и другим активистам угрожали расправой, но Фиделя не так-то легко было запугать.

– Этот парень далеко пойдет, – как-то сказал мой отец, когда я при нем восхитился решительностью Кастро. – Если его раньше не застрелят…

Он постоянно ходил на волосок от смерти. Его чуть не застрелили в Венесуэле в 1948, когда он ездил на студенческий конгресс. Его едва не убили наемники в 1951, когда он собрал компромат на тогдашнего президента Прио Сораккаса, тесно связанного с мафией. Однако Фиделю везло – его пуля еще не была отлита, а уже имевшиеся летели мимо. Ну, и, наконец, у него были хорошие друзья, вовремя предупреждавшие его об опасности.

Кастро осмелел настолько, что опубликовал материалы, разоблачавшие деятельность Сораккаса, и выставил свою кандидатуру на пост депутата парламента. Правда, его не избрали – правительству были нужны более лояльные люди. Но вот шансы Сораккаса остаться на второй срок таяли, как лед в летний полдень – президент стремительно терял поддержку народа. И в США быстро нашли замену Прио. Это был не кто иной как уже известный нам сержант Батиста.

…Десятого марта 1952 года он совершил второй в своей жизни военный переворот. Без особых проблем взяв под контроль Гавану, Батиста получил поддержку армии, финансовых воротил и прочих крупных шишек. Населению было объявлено, что Прио Сораккас готовился в апреле произвести государственный переворот и, опираясь на армейские штыки, собирался остаться у власти, а Фульхенсио всего лишь сыграл на опережение. А потом Батиста стал закручивать гайки – распустил конгресс, передав законодательную власть совету министров, отменил Конституцию 1940 года…

Фидель снова выступил с критикой власти, заявив, что Батиста ударил из-за угла, как трус, и его переворот нельзя назвать революцией:

– Вы не патриоты, а палачи свободы, узурпаторы, люди вчерашнего дня, авантюристы, жаждущие золота и власти.

Опубликовать статью с такими заявлениями в те дни не рискнула ни одна кубинская газета, – жить хотелось всем…

Кастро не угомонился и потребовал привлечь Батисту к суду, требуя для него сто лет заключения за совершенные преступления. Его, в общем, просто проигнорировали: Батиста счел молодого адвоката не слишком опасным противником.

Тогда Фидель решился на вооруженное выступление. Он был уверен – в случае успеха его поддержит вся Куба, и диктатор будет вынужден отречься от власти. В ночь на 26 июля 1953 года Кастро во главе ста тридцати трех добровольцев попытался захватить казармы Монкада близ Сантьяго-де-Куба. Увы, атака провалилась. Бой шел более двух часов, и, в конце концов, ошарашенные поначалу солдаты сумели отразить нападение. Немало партизан было убито той ночью, а оставшихся в живых несколько дней ловили по горам. Вскоре все были взяты в плен и предстали перед судом.

Фидель отказался от адвоката и защищал себя сам.

– История оправдает меня, – заявил он. – Ваш приговор не имеет значения.

Его осудили на 15 лет тюрьмы. Остальным достались сроки поменьше – кому полгода, кому несколько лет…

В большинстве своем офицеры армии встретили возвращение Батисты настороженно, но вскоре их сомнения рассеялись. В конце концов, армии все новведения особо и не коснулись. Все-таки на армию Батиста опирался, и потому не рисковал шутить с ней. Но я следил за происходящим и все больше понимал – мне не по пути с этим сержантом. Пойду за ним – превращусь в рыцаря, у которого отобрали все, оставив лишь возможность зарабатывать деньги. Проще говоря, в банального вояку-ландскнехта.

Я уже начинал подумывать о том, чтобы уйти в отставку и стать пилотом гражданских авиалиний, ибо там хорошо платили, но вскоре жизнь все решила за меня. Это произошло спустя два месяца после атаки Кастро на казармы Монкады.

Ну, собственно, эту нехитрую историю про меня и Мендеса вы уже знаете… До нашей с Марией свадьбы оставалось всего три месяца, когда произошла та драка. На следующее утро нас с Хосе арестовали и швырнули в тюрьму – за нападение на вышестоящих офицеров. Тот факт, что офицеры был в стельку пьяны и приставали к моей невесте, никого не интересовал. Ну, еще бы: Мендес – сын генерала, а я всего лишь майора…

Сначала мы с Хосе сидели в гаванской тюрьме. Кормили из рук вон плохо, но пытали от души. Потом мой отец сумел добиться нашего перевода в Санта-Клару. Там у него были знакомые, и он рассчитывал, что так будет легче вытащить меня.

– Я обязательно вытащу тебя, сынок, – пообещал он мне, когда нам разрешили увидеться.

"Папа, папа, как ты постарел!" – думал я. "Тебе чуть за сорок, а ты уже почти седой…".

– Спасибо, отец, – сказал я. – Но нужно и Хосе выручить. Он спас мне жизнь, когда Кастилло едва не застрелил меня.

– И его вытащим! Держись, Мария просила передать тебе, что любит тебя…

– Я тоже люблю ее, папа. Так и передай ей!

…В Санта-Кларе охранники нас пытали еще похлеще, чем в Гаване. Просто от нечего делать. Хосе погиб в марте пятьдесят четвертого. Когда его волокли на расстрел мимо моей камеры, я с трудом узнал его – избитый и искалеченный, он не был похож на того загорелого паренька, которого я знал все эти годы.

Из окна своей сырой камеры я видел, как его расстреляли и зарыли на тюремном кладбище. В тот день я плакал, не стыдясь своих слез. Про себя я поклялся разрушить эту тюрьму – в память о Хосе и всех тех, кого убил Батиста со своими прихвостнями.

Потом меня отправили на остров Пинос, в ту самую тюрьму, где уже сидел Фидель и его товарищи.

Там я с ним и познакомился.

…Кастро запомнился мне, как неуемный энергичный человек, чья деятельность, впрочем, не носила броуновского характера. Напротив, он был весьма целеустремленным и располагающим к себе человеком, которого я бы никогда не назвал суетливым.

Фидель и в тюрьме много читал и размышлял. Помнится, как-то он написал письмо домой, и там была такая строчка: "Какая хорошая школа – тюрьма… Чувствую, что мое решение бороться до конца только крепнет…".

Он продолжал и политическую борьбу. Именно в тюрьме он задумал и начал создавать революционную организацию "Движение 26 июля", сокращенно названного "М-26" ("Мовименто де ла Джулио 26"). Почему именно "26 июля"? Ну, вы даете! – это же день нападения на Монкаду!

А что я? Я тогда просто сгорал от бессильной злобы. Меня осудили ни за что, наглядно показав, что в нашей стране и не пахло той демократией, о которой столько говорили. Бал правили те, у кого было больше денег и связей. Я к таким не относился, – и, значит, мог быть сброшен в грязь и растоптан. Я и был смешан с грязью ни за что. И хотел отомстить. А еще хотел, чтобы все стало по-честному. Чтобы деньги не играли решающей роли в учебе, продвижении по службе, чтобы у власти стояли достойные, а не богатые.

Разумеется, я примкнул к Движению 26 июля…

…В 1955 году Батиста был вынужден под давлением общественного мнения принять закон об амнистии осужденных, сидящих в кубинских тюрьмах. Закон распространялся и на «политических», к которым относились участники атаки на Монкаду. Таким образом Фидель снова оказался на свободе. На Кубе он, впрочем, задерживаться не стал, – диктатор не оставил оппозиции шансов на легальную борьбу за власть.

– Видит Бог, я не хочу гражданской войны, – сказал Кастро. – Но видимо, иным путем свободы мы не добьемся.

В июле того же года он вместе с братом эмигрировал в Мексику, где начал готовить новое выступление против режима Батисты. Много позже я узнал, как они создавали свою тщательно законспирированную и обширную революционную организацию, налаживали связи с надежными поставщиками, закупали вооружение и снаряжение и обучали будущих солдат. Тогда же об этом знали единицы, и я в их число не входил…

…Из тюрьмы я вышел в августе того же пятьдесят пятого, – голодный, озлобленный, лишенный офицерского звания, да к тому же больной лихорадкой. Периодически накатывали приступы, и тогда я лежал, лязгая зубами – так сильно меня трясло. Но это можно было терпеть, тем более, что лихорадка, в отличие от душевных ран, лечилась.

Лишь перед самым освобождением мне передали письмо от Марии. Судя по грязному конверту, оно долго искало меня.

"Дорогой, любимый мой Мишель, – писала она, – я до сих пор не верю, что ты в тюрьме. Вот уже какой месяц от тебя нет вестей. Но я не верю, что ты забудешь меня. Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется, потому что только с тобой я буду счастливой. С тобой я в безопасности, и мне не нужен никто другой…

Я вынуждена уехать в другой город. Адрес здесь писать не буду, это опасно, но девушка, с которой ты был на выпускном, знает его.

Люблю тебя. Твоя Мария".

С тех пор я носил это письмо, куда бы меня ни бросала судьба.

…Сестренка дала мне адрес, по которому нужно было слать письма Марии, но на них никто не ответил. Уехать к ней сразу я не мог – не было денег. А обузой на ее шее я быть не хотел. Родители едва сводили концы с концами, так что я перебивался с хлеба на воду, грузил ящики с фруктами в доках, а потом разгружал вагоны, чтобы прокормиться. Вечером я засыпал с надеждой, что завтра наконец узнаю, где она, и все наконец-то наладится, а утром просыпался и снова шел грузить ящики…

Накопив немного денег, в октябре я собрался с силами и поехал в Сантьяго, где должна была жить Мария. Но дверь мне открыли совершенно чужие люди, которые и слыхом не слыхивали ни о каких Гонзалесах.

Дом Марии в Гаване давно был занят чужими.

Я вернулся домой и снова стал работать где придется.

Так продолжалось еще месяца три. Потом люди из "Движения" помогли мне перебраться в Мексику, где уже полным ходом шла подготовка бойцов для предстоящего вторжения на Кубу. Жизнь наконец-то стала обретать смысл. Вместе со всеми я теперь стрелял по мишеням на тайных стрельбищах, до изнеможения бегал с полной выкладкой по горам, обливаясь потом, и постигал хитрости партизанской войны. Руководил подготовкой полковник Байо, ветеран гражданской войны в Испании, которому тогда было уже за шестьдесят. Однако крепкий как бук старикан и не думал унывать.

– Не ввязывайтесь в затяжной бой без нужды, – учил он нас. – Вы – партизаны, ваша задача – ударить и отойти. Изматывайте противника множественными ударами тут и там, и он, в конце концов, станет бояться собственной тени.

Он знал, что говорил – в свои годы ему пришлось воевать против марокканских партизан. И он как никто другой из нас знал, что это такое – партизанское движение. К тому же, он оказался военным летчиком, и у нас с ним нашлось, о чем поговорить.

Фидель тем временем заручался поддержкой простых кубинцев. Он не стеснялся открыто говорить о революции. Выступая в Нью-Йорке на собрании кубинской общины, он заявил:

– В 1956 году мы будем или свободными, или мучениками. Эта борьба началась для нас десятого марта пятьдесят второго года – и закончится она только с падением диктатуры. Мы боремся не за какие-то абстрактные свободы и права, – мы стремимся к тому, чтобы каждому кубинцу была гарантирована хорошая жизнь.

Он выступал на множестве митингов и собраний – и всюду его слова встречали аплодисментами, а потом жертвовали деньги на будущую революцию.

– Пусть каждый гражданин пожертвует один песо, пусть каждый работающий пожертвует зарплатой за один день, – и мы увидим, как тирания рухнет быстрее, чем вы это себе можете представить, – говорил Кастро. – Другие просят деньги для себя, предлагая в залог землю и дома. Мы же просим деньги для Кубы, предлагая взамен наши жизни.

Молодой человек с небольшими усами говорил это столь решительно и убежденно, что люди заражались его энтузиазмом. Даже клеветническая кампания, развернутая лояльными Батисте журналистами, не смогла опорочить его. Кастро ответил статьей в газете "Боэмия", в которой заявил, что порывает со всеми партиями и политическими группировками, озабоченными лишь дележом политического Олимпа, а не судьбой Кубы. Он продолжал готовить вторжение и внимательно наблюдал за обстановкой на Кубе, выбирая удобный момент для этого.

А обстановка все накалялась. Против Батисты уже открыто выступали отдельные группы офицеров и молодежи. Выступления эти жестоко подавлялись верными диктатору войсками, что еще больше ухудшало его репутацию. Фульхенсио сам копал себе могилу.

Фидель внимательно следил за происходящим, соображая, когда и где нанести удар. Расчет был сделан на то, что небольшая группа десантников во главе с ним высадится на Кубе – и одновременно с этим в разных концах страны поднимут восстание группы активистов "Движения". Дальше власть в стране должна была перейти в руки революционеров. Вторжение было назначено на 30 ноября; к этому времени Кастро с товарищами рассчитывал добраться до острова. Специально для этого еще в октябре была куплена прогулочная яхта "Гранма", которая, по расчетам Кастро, добралась бы от Мексики до Кубы за пять дней. Когда ненастной ноябрьской ночью мы отплыли из мексиканского порта Тукспан, мы всерьез считали, что все пойдет по плану.

Глава третья

Увы, перегруженная сверх всякой меры яхта (82 человека с оружием вместо максимально допустимых конструкцией 12) добралась до Кубы слишком поздно. Восстание, которое подняли в Сантьяго-де-Куба патриоты, уже было подавлено батистовцами… Да и сама высадка была больше похожа на разгром. Во-первых, мы пристали к берегу совсем не там, где рассчитывали: берег оказался не песчаным, а топким и болотистым. Во-вторых, очень быстро нас стали окружать правительственные войска. Мы спешно уходили вглубь острова, пробираясь к горам, где им было бы труднее нас найти и уничтожить, но они не отставали. Вдобавок, с самого начала мы имели дело с вражескими самолетами, которые, воспользовавшись летной погодой, обстреливали нас с воздуха. Наверняка то были и мои однокашники или знакомые. Не знаю точно – никого из них мы тогда не сбили, а разглядеть лицо вражеского летчика в пролетающем над головой самолете очень сложно…

Выжило нас лишь 17 человек, в том числе Фидель и Рауль, я, а также аргентинский врач Че Гевара. Да-да, тот самый Че. Хотя он и был ранен, но не сдался врагам и продолжил воевать. Разделившись на две группы, мы растворились в горах Сьерра-Маэстры. Так начался последний этап войны за независимость.

Сначала мы нападали на небольшие гарнизоны, накапливая ресурсы и зарабатывая, так сказать, призовые очки за милосердие. Потом, осмелев, стали отваживаться на все более серьезные военные операции. Постепенно под нашим контролем оказался большой район, в котором Фидель поделил землю между крестьянами и установил новые порядки. Там была налажена почти что мирная жизнь – разве что часть урожая шла на питание нашей армии.

Забыл сказать о милосердии. Раненным каскитос Че оказывал посильную медицинскую помощь; кроме того, у нас не добивали раненных врагов. Это играло на руку облику Фиделя, утверждавшего, что он воюет не с армией, а с Батистой.

– Мне жаль, что мы видим в наших прицелах простых солдат, а не тех, кто посылает их на смерть – министров, сенаторов, диктаторов, – говорил он.

Американские газеты искажали происходящее там, представляя президента добрым малым, а оппозицию – чертовски кровожадными уродами. Хотя их техники обслуживали самолеты FAEC[2]2
  FAEC – Fuerza Aerea El Cuba – правительственные ВВС Кубы в то время. FAR, соответственно – повстанческие ВВС.


[Закрыть], приземлявшиеся на американской базе в Гуантанамо для заправки и пополнения боезапаса. Американские бомбы, подвешенные к кубинским самолетам руками янки, падали на деревни и хутора, где, по данным военной разведки, были партизаны, – а мы ничего не могли им противопоставить. У нас не было зенитных орудий и пулеметов даже для защиты главного лагеря. Поэтому поделать с вражескими самолетами мы ничего не могли. До поры до времени.

Однажды Фидель пригласил к себе в горы одного проверенного и смелого журналиста. Тот побывал в нашем лагере и написал потом о нас большую статью. Вслед за ним в Сьерра-Маэстре побывало еще несколько акул пера. Дурили мы их, конечно, не без этого – пока вели журналиста к Фиделю, делали несколько кругов по лагерю и проводили мимо одного и того же пулеметного гнезда, а незаметно менявшиеся часовые каждый раз спрашивали пароль… и журналист думал: "Ого, какой большой лагерь у партизан! Наверное, много их тут! Конец Батисте, точно конец…".

Наконец-то в американских газетах стала появляться правда о нас. Мир узнал, что у янки у самих рыльце в пушку. При этом Фидель воздерживался от резких выпадов в сторону северного соседа, что делало честь его дипломатичности.

Так мир знакомился с загадочными и неуловимыми партизанами Кастро.

Тогда нас уже знали под прозвищем "барбудос" – "бородачи". Регулярно бриться в горах было тяжело, и многие отпускали роскошные бороды, служившие заодно как бы опознавательным знаком "свой". Правительственные военные, прозванные "каскитос" – "носящие каски", – бород не носили…

…До определенного момента авиация нам была не нужна – войска диктатора мы и без того били вполне успешно. Вопрос о снабжении боеприпасами, продовольствием и медикаментами тем или иным путем частично решался на месте, но, увы, большая часть припасов шла из-за рубежа, – в основном, из Мексики. Естественно, «импортные» поставки также были оплачены кубинскими деньгами, а не являлись «гуманитарной помощью» сочувствующих правительств. Закупкой всего необходимого ведали доверенные люди Фиделя. Многих я не знал и не знаю, но в Штатах, насколько помню, этим ведал Хэйди Сантамария. Все, что они доставали для нас, перевозилось на Кубу попутными кораблями.

Но к концу 1957 года Батиста все-таки догадался блокировать наши морские перевозки. Его пограничные корабли стали перехватывать и топить наши суда. На одном из них погиб мой старый друг Хуан Ривьеро. Его шхуну вместе с экипажем и грузом потопили близ острова Пинос пограничные катера. Это все, что мы смогли узнать о нем. Даже точное место боя было неизвестно, – не то что подробности. Хотя какой там бой… Наши суда не имели вооружения, и все, что могли противопоставить пограничникам Хуан с товарищами, – это несколько винтовок да пулемет.

Я запомнил Ривьеро таким, каким видел его перед тем злосчастным рейсом. Он тогда был в приподнятом настроении, – с его родины, из Пинар-дель-Рио, пришла весть, что его невеста и родители живы-здоровы. До того дня Хуан ходил довольно угрюмый, так как ничего не знал о них аж с 1955 года, когда ему пришлось покинуть страну. А тут он просто цвел:

– Луиза жива! И ждет меня!

– Поздравляю, – меня снова лихорадило, и чувствовал я себя совсем неважно. – А старики твои как?

– Тоже живы! Слушай, Мишель, вернемся с войны – приходи на свадьбу! – хлопнул он меня по плечу.

– Приду, – пообещал я.

– Ну, бывай! – он исчез. А я прилег, лязгая зубами – снова навалилась лихорадка.

Той же ночью шхуна ушла в Мексику, – а через неделю мы узнали, что Хуан погиб в бою с пограничниками. Я про себя поклялся отомстить за друга и его бойцов, но случая все не представлялось. В бой меня не пускали, сколько я ни просил.

– Ты слишком ценный кадр, – ухмылялся Фидель в ответ.

– У нас все равно нет самолетов, – возражал я.

– Будут.

И он говорил это с таким видом, что я не понимал, шутит он или нет.

Однако когда наступил новый 1958 год, проблема с оружием и медикаментами начала обостряться. Повстанцы продолжали теснить отряды Батисты, но пока что им удавалось лишь выбить их из отдаленных селений и небольших городков. Крупные же города и железные дороги пока что были под контролем правительственных войск. А барбудос очень нуждались в патронах и вооружении. Нередко бывало так, что их отряд располагал гранатометом, но к нему не было снарядов, а бойцы были вооружены лишь ружьями и винтовками. Автоматы же по большей части были очень старыми, то и дело заклинивали при стрельбе. Фидель распорядился закупить несколько партий автоматического оружия и боеприпасов, но часть этих поставок снова была перехвачена каскитос.

Видимо, тогда он и вспомнил про наши с ним перебранки. А может, он и раньше просчитывал эту возможность. Как бы то ни было, весной Движение получило-таки свою авиацию.

Началось все с того, что в конце марта Сантамария нанял в Майями двухмоторный транспортный самолет С-46 "Коммандо". Официально он предназначался для доставки оружия в Коста-Рику, но на деле не улетел дальше Кубы. 30 марта наш пилот, Педро Луис Ланс, вылетел из Майями и приземлился в провинции Ориенте, близ городка Циенгуилла. Увы, метеоусловия были весьма сложными, и при посадке он подломал шасси. В тех условиях починить самолет было невозможно, и потому мы сожгли его после разгрузки, чтобы он не достался врагам.

– Жалко терять такой самолет… – вздохнул Педро, когда партизаны спешно уходили с места посадки, оглядываясь на пылающий транспортник. Над полем поднимался столб черного дыма, и военные уже наверняка спешили сюда.

– В другой раз будем аккуратнее, – отозвался его радист.

Педро вздохнул еще раз и, поудобнее повесив на плечо винтовку, зашагал следом за остальными. Словно прощальный салют, прогремел на поле взрыв – огонь добрался до баков…

Известие о потере транспортника Фидель воспринял стоически – в конце концов, оружие все-таки было спасено. Поблагодарив участников операции, он занялся своими делами. А двенадцатого апреля 1958 года появился приказ о создании Повстанческих военно-воздушных сил, сокращенно названных FAR. Их командующим был назначен гражданский летчик Орестес дель Рио Геррера, который с позволения Кастро начал забирать под свое командование всех партизан, мало-мальски знакомых с авиацией – летчиков, механиков, стрелков.

– Опять ты у меня бойцов отбираешь… – шутливо пенял Фидель, когда Геррера подавал ему на утверждение очередной список нужных людей.

– Самолеты ведь сложная штука, – так же шутливо возражал Орестес. – Механиков им опытных подавай, пилотов, бензин получше, запчасти подходящие…

– Полосы подлиннее, погоду поспокойнее… – поддакивал Фидель.

– Угу, и это тоже.

Первыми нашими самолетами стали три "Пайпера" и одна "Цессна", – легкие транспортно-пассажирские самолеты, поднимавшие максимум двух-трех человек. Для бомбардировок их никто применять и не пытался – машины было решено использовать для доставки небольших грузов из США на Кубу. Одиночным самолетам было проще прорваться к партизанам, нежели кораблям. Специально для них к 19 июня был оборудован небольшой полевой аэродром близ городка Сагуа де Танамо, что на северо-востоке острова. Увы, уже через пару дней его разбомбили самолеты правительственных ВВС (сокращенно по-нашему называемых FAEC). Тогда же мы потеряли "Цессну", которую Геррера вместе с Гиллермо Вердагуэром пытались ночью перегнать из Майями на Кубу. У них в воздухе заглох мотор, и при вынужденной посадке Геррера вдребезги разбил самолет. К счастью, летчики уцелели; Орестесу за тот полет даже присвоили звание капитана, – парни садились на пересеченной местности, изобиловавшей оврагами, деревьями и валунами, и уцелели только благодаря мастерству Герреры.

На некоторое время мы остались без аэродрома. Приходилось использовать любые подходящие площадки, чтобы принимать самолеты; при разгрузке мы рисковали попасть под удар правительственной авиации или быть окруженными солдатами Батисты. К счастью, удача все время оказывалась на нашей стороне.

Я в те дни уже числился в рядах FAR, но еще не летал.

– Извини, Мишель, – разводил руками Геррера. – Я бы рад дать тебе самолет, но… Фидель приказал оставить тебя в резерве. Если у нас появятся военные самолеты – их некому будет пилотировать.

– Черт вас дери, коллега, вас, гражданских пилотов в ВВС теперь хоть пруд пруди, – ругался я. – А я, военная косточка, сижу на земле!

– Приказ Фиделя…

– Понимаю…

Пришлось ждать. Вместе со мной сидел в резерве и лейтенант Адольфо Луис Диаз, также летавший на "Мустангах", но выпускавшийся из школы в Гаване позже меня (кажется, в 1952 или 1953 году). Изредка нам удавалось уговорить Герреру взять нас на разгрузку самолетов, и тогда мы помогали другим парням, – но чаще всего приходилось днями напролет сидеть в лагере. От нечего делать мы стали обучать молодое пополнение. Вместе с ними мы стреляли по мишеням и бегали с полной выкладкой по горам вокруг лагеря, как когда-то в Мексике. Это помогало нам не закиснуть со скуки и поддерживать себя в форме. Еще мы постоянно вспоминали руководства по летной эксплуатации знакомых нам самолетов, вплоть до самых мелочей – что и как делать при той или иной ситуации в полете, какие действия предпринимать при отказах тех или иных систем, как стрелять и как садиться, если отказал мотор…