355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Тимофеев » Покрышкин » Текст книги (страница 15)
Покрышкин
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 19:22

Текст книги "Покрышкин"


Автор книги: Алексей Тимофеев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Чтобы скрыть направление главного удара, немцы провели, и довольно успешно, дезинформационную операцию «Кремль». Был даже выпущен псевдоприказ о наступлении на Москву, подписанный командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом Г. фон Клюге.

И. В. Сталин и его маршалы были настроены оптимистически. Главное разведуправление вновь ошиблось, по его данным, потери вермахта к марту 1942-го якобы составили 5,8 миллиона человек. Советское командование планировало к концу года выйти на западную границу, освободив всю оккупированную территорию страны, и только после этого перейти к обороне.

12 мая началось наше наступление на харьковском направлении. Немецкое командование, как и предполагал воздушный разведчик Покрышкин, срезало «барвенковский выступ». Войска Юго-Западного фронта были разгромлены. Южному фронту нанесено страшное поражение. Перед этим потерпел катастрофу Крымский фронт. Трагически завершилась попытка деблокады Ленинграда. Неудача постигла и Северо-Западный фронт.

Самое жуткое творилось на юге. Оборона Красной армии была прорвана. Над всем югом страны нависла смертельная угроза. Развернулась Сталинградская битва и битва за Кавказ.

Покрышкин вспоминал один из тех дней: «Он дышал жаром, дымом и пылью Молдавии. Словно бы на этих рубежах война снова вздымала свой девятый вал. Немцы наводили переправы на Северском Донце, как год тому назад на Пруте…»

Вместо наступления, победных воздушных боев на новой технике – снова кошмар отступления и дезорганизации, изнурительная жара, пыль, скрипящая на зубах. Переутомление такое, что «не держали ноги». Гимнастерки выгорели добела. Снова штурмовки, снова «пляска смерти». «Опять приходится воевать на нервах и крови… Непрерывное отступление без надежды на скорую стабилизацию фронта угнетало до предела…

Летишь, окидываешь взглядом правобережье Дона. И как будто снова повторяется картина, которую пришлось наблюдать в прошлом году на Днепре… Враг стремился сорвать организованный переход через реку, растерзав беженцев».

Когда Покрышкин вернулся в полк после полетов на «мессершмитте», командиром 1-й эскадрильи был уже утвержден Анатолий Комоса, участник боев на Халхин-Голе, 25-летний опытный летчик.

Комоса страдал язвенной болезнью, в то время летал редко. С Покрышкиным у них состоялся товарищеский разговор:

– Ты, Саша, не обижаешься, что меня назначили командиром в твою эскадрилью?

– Брось эти разговоры, Анатолий. Сейчас обстановка такая, что некогда делить должности. Надо драться с врагом.

Покрышкин наводит порядок в эскадрилье. Каждый должен воевать с полной отдачей.

В одном из вылетов на сопровождение бомбардировщиков Су-2 Александр Иванович с ведомым Владимиром Бережным, оставшись вдвоем против восьмерки Ме-109, отбивают все атаки. В решающий момент Покрышкин вновь сломил волю врага, сбив ведущего группы. Участвовавшая в этом вылете четверка Аркадия Федорова в это время своевольно и напрасно искала противника над облаками. Радиосвязи у наших летчиков все еще не имелось.

На аэродроме Покрышкин, в мокрой от пота гимнастерке, сверкая грозным взглядом, оглашает перед летчиками эскадрильи свой приказ:

«Неправильная оценка обстановки и решение! Вы не имели права отрываться от сопровождаемой группы Су-2. Теперь мне понятно, почему несут потери «илы», когда вы их сопровождаете… Требую строго выполнять свою задачу, быть на своем месте в боевом порядке… Если впредь кто уйдет со своего места прикрытия, я его сам расстреляю. Отвечу за это, но расстреляю, как предателя!»

Вспоминая те дни, Герой Советского Союза А. В. Федоров писал через 45 лет: «Ни с чем нельзя сравнить тяжелейшие 1941–1942-е годы. Это были годы драматизма, годы проверки на прочность… Невозможно забыть нашего ведущего, летчика и снайпера № 1, замечательного мастера воздушных боев Александра Ивановича Покрышкина, жизнь которого навсегда была связана со своими однополчанами, где бы они не находились… Мне доводилось видеть его в самые трудные дни войны – радостным и огорченным, сердитым и ужасно усталым, но никогда – растерянным…»

Федоров успешно совершил в группе Покрышкина еще не одну сотню боевых вылетов. Но были и другие летчики… В эскадрилью Александра Ивановича был включен прибывший с Дальнего Востока на стажировку капитан П. Воронцов. В первом вылете новичок неожиданно не пошел за ведущим вниз, на штурмовку моста через Северский Донец. В другом вылете увёл за облака ударное звено перед нападением на сопровождаемые «илы» шестерки «мессеров». Опять Покрышкин ведет неравный бой парой с Николаем Науменко против шести, опять следует переломный удар по ведущему…

Стало ясно, что за летчик и человек этот стажер. Пронизывающий гневный взгляд Покрышкина выдержать не мог никто. Воронцов стоял, опустив голову.

– Самое страшное на войне – это бросать в беде своих боевых товарищей! Науменко за его смелость и умение в бою объявляю благодарность. А вам, товарищ Воронцов, хочу сказать, что это был ваш последний полет в нашей группе!

…В начале июля случилась беда, тяжело отразившаяся на судьбе Александра Ивановича. Командир полка Виктор Петрович Иванов готовился лететь на УГ-2 в авиаремонтные мастерские, договориться о приемке самолетов, которых в части оставалось все меньше. При запуске мотора механик ошибся, Иванову лопастью винта сломало руку. Командира отправили в госпиталь. В полк он уже не вернулся. Покинул часть – ушел на повышение – и объективно относившийся к Покрышкину начальник штаба А. Н. Матвеев.

31 июля новым командиром полка назначили гвардии батальонного комиссара Николая Васильевича Исаева. Так Покрышкин попал, как говорится, из огня да в полымя. Исаев был схож с Осипенко тем, что свои личные боевые вылеты прекратил, строго требовал соблюдения действующих наставлений и инструкций, возражений не терпел.

Сейчас очевидно, что именно Покрышкина следовало назначить командиром полка. Уже росла среди истребителей его известность как летчика особенного, «в чем-то необыкновенного». Бой за боем зримо высвечивали его силу и правоту передовой истребительной тактики. Он всегда был окружен летчиками, всегда – в центре внимания. Те, кто летал с ним вместе, слушались его беспрекословно.

Александр Иванович определял должность командира истребительного полка как ключевую. На фронте это – «основной организатор боя, главный ответственный за морально-психологическое состояние личного состава его части, за боеготовность, успешное выполнение боевых задач… Для того, чтобы чувствовать обстановку в бою, знать особенности действий противника и умело организовывать бои своих летчиков, он должен сам лично летать на боевые задания».

Исаев, будучи в должности штурмана полка, увидел в Покрышкине конкурента. Ему стали известны слова капитана о том, что нелетающий начальник «загубитлетчиков».

Изначально неверное решение – назначить командиром гвардейского полка летчика, не заслужившего уважения своих подчиненных, изменило к худшему положение дел. Заметив, как переглянулись летчики, услышавшие приказ о его назначении, Исаев заявил, что будет наводить строгий порядок: «Дальше так не будет, как было до этого… Выбью из вас ивановские привычки». «При Иванове в полку был порядок. Мы стали гвардейцами», – ответил за всех Покрышкин. «А с вами у меня будет отдельный разговор…»

Никогда не произносил Александр Иванович фраз типа: «Война есть война… На войне без жертв не бывает…» Он считал – за каждой гибелью, за каждым поражением – чья-то ошибка, чья-то вина. В июле 1942 года, как вспоминал Покрышкин, опять «на штурмовку наземных целей стали летать звеньями, а не по-эскадрильно. Это увеличило потери. Вскоре в эскадрильях осталось по шесть самолетов. Хорошо, что летчики, получив ранения и ожоги, остались живы».

28 июля нарком обороны И. В. Сталин подписал приказ № 227, быть может, главный в своей жизни приказ:

«Население нашей страны… теряет веру в нашу Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.

…Надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата… Такие разговоры являются лживыми и вредными. Они ослабляют нас и усиливают врага…

…Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования… Отступающие с боевой позиции без приказа свыше являются предателями Родины».

Правда о положении страны, сказанная впервые столь открыто, воздействовала на бойцов сильнее умолчаний и лжи. Вскоре, как отмечал немецкий генерал Г. Дёрр в книге «Поход на Сталинград»: «На всех участках фронта было отмечено усиление сопротивления противника».

Как все же контрастирует состояние духа Покрышкина, советских летчиков, Верховного Главнокомандующего с состоянием французских летчиков мая 1940 года, описанном с таким литературным блеском Антуаном де Сент-Экзюпери в повести «Военный летчик». Французы также идут на смертельный риск в своих вылетах, но как безнадежен их настрой, какие мысли их обуревают… Становится понятно, почему Франция капитулировала.

«За три недели из двадцати трех экипажей мы потеряли семнадцать. Мы растаяли, как свеча.

…Мы воюем одни против трех. У нас один самолет против десяти или двадцати и, после Дюнкерка – один танк против ста. Нам некогда размышлять о прошлом. Мы живем в настоящем. А настоящее таково. Никакие наши жертвы никогда и нигде не могут задержать наступление немцев.

Жертва теряет всякое величие, если она становится лишь пародией на жертву или самоубийством.

…Но сколько не притворяйся, что, поджигая собственные деревни, ты веришь, сражаешься и побеждаешь, воодушевиться этим нелегко.

…Я не стану осуждать солдат, отказывающихся воевать. Что могло бы воодушевить их? Откуда взяться волне, которая бы их всколыхнула? Где общий смысл, способный их объединить?

…Огромное стадо топчется, изнемогая, перед воротами бойни. Сколько же их, обреченных погибнуть на щебенке – пять, десять миллионов? Целый народ устало и понуро топчется на пороге вечности». В блокнотах А. И. Покрышкина осталась запись: «Экзюпери – дон Кихот или герой?»

Только один народ мог противостоять военной машине нацизма – русский народ, который завоеватели называли и называют самым непокорным на земле…

На приказе № 227 пометка – «без публикации». В последних строках указано: «Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах». Так что Александр Иванович лично читал сталинский приказ перед строем своей эскадрильи.

Первый после прочтения приказа бой Покрышкин провел, когда его пятерка «яков» перехватила две группы из 33 Ме-110 и Ю-88. Жители казачьей станицы Кавказская на вопрос: «Когда немцы бомбят город Кропоткин?» – ответили летчику: «Рано утром, в один и тот же час, как по расписанию». Старик спросил: «Сыночки, значит, вы заградите небо от басурманов?» «Скоро они перестанут нахальничать», – обещал Покрышкин. Исаев не поддержал комэска: «Пусть этим занимается ПВО».

Покрышкин все же действует по-своему. Неожиданная атака «яков» стоила немцам дорого. В личном архиве Александра Ивановича осталась запись, сделанная для себя: «Я с двумя летчиками, Науменко и Бережным, дрались с 18 самолетами, Федоров с Вербицким с 15. В этом бою мы сбили 4 самолета и 1 подбили, он сел на нашей территории севернее Кропоткина. В этом бою я сбил 2 Ю-88 и 1 Ме-110. Федоров 1 Ме-110. В связи с тем, что мы дрались пятеркой и сбитых оказалось 5 самолетов, то я предложил летчикам разделить сбитые каждому по одному самолету».

Понимая значимость роли ведомых, стараясь поднять их дух, Александр Иванович не раз записывал на счет молодых летчиков сбитые им самим самолеты.

«Кто смел – тот цел», – не обманывали фронтовые плакаты. Ме-110 успели сбросить на аэродром бомбы, которые упали на те самые капониры, из которых взлетела покрышкинская пятерка.

В отчетные документы командир полка приказал записать только три сбитых самолета. В исторический формуляр 16-го гвардейского этот бой занесен как один из самых славных.

…Немцы давили и давили. В первых числах августа Александр Иванович вылетел пассажиром на У-2 в Ставрополь, где должна была находиться группа летчиков полка, которой никак не удавалось сдать самолеты в ремонт. Авиамастерские меняли одну базу за другой… Летчиков надо было возвращать в полк, заменив их теми, кто измотан боями.

Однако Ставрополь, как сообщили встреченные на аэродроме люди в штатском, со вчерашнего дня был захвачен врагом. Взлететь с аэродрома удалось буквально чудом, на дороге из города появились немецкие мотоциклисты, открывшие огонь из автоматов. Но взлетел Покрышкин не на У-2, который уже поднялся в воздух, а на МиГ-3, обнаруженном им на летном поле. Шасси МиГа в воздухе не убиралось, но садиться было поздно.

В 1970-е годы Александр Иванович побывал в Ставрополе, приехал на аэродром, прошел по полю и какое-то время стоял в задумчивости неподалеку от взлетной полосы…

В. А. Фигичев пишет: «Больше года полк вел боевую работу, не выходя в резерв и не обновляя технику! Это величайшая заслуга всего личного состава, как летного, так и технического».

Даже закаленные фронтовики удивлялись сибирской двужильности Покрышкина. Как пишет тот же Фигичев: «Наши техники творили чудеса, собирая из двух-трех неисправных самолетов один. Мне приходилось облетывать такие машины, но не часто, а вот Саша Покрышкин считался почти штатным испытателем таких «экземпляров»… Как себя поведет такая машина в воздухе, мог сказать только летчик».

Техник Илья Косой, отслуживший в полку с 1939 по 1945 год, вспоминал, что переутомленные, прилетевшие из боя летчики, конечно, не оставались у своих самолетов. Времени для отдыха почти не оставалось. Но Покрышкин, «обладая квалификацией опытного авиационного техника… порой почти сутками не уходил со стоянки самолетов… Особенно ценной была эта помощь в первый год войны… Так, управление многими механизмами и элементами самолета осуществлялось с помощью гибкой связи – тросов, замена и изготовление которых были одной из самых трудоемких и кропотливых операций… И Александр Иванович часами не разгибаясь заплетал самолетные тросы, помогая одним и обучая других».

В июле в полк прибывает пополнение – группа выпускников Сталинградского летного училища. Один из них, Виктор Никитин, вспоминает знакомство с Покрышкиным, который вышел из землянки и остановился перед шеренгой новичков:

«Капитан Покрышкин, – козырнул, скупо улыбаясь, и, сверля каждого лучистыми глазами, продолжал: – Опять вас, слабаков, повесили на мою шею.

И начал спрашивать: какую школу кончили, на каких самолетах летали, какой налет у каждого, а потом заключил:

– Не густо. Летать надо больше. Самое главное оружие истребителя – техника пилотирования: чем больше летаешь, тем совершеннее техника пилотирования – ясно всем. Потом идут тактика, стрельба и так далее… Начнем летать так интенсивно, как позволят нам немцы, которые пылят уже на этой стороне Дона».

Перед разговором один из техников ответил молодым на вопрос, «кто такой этот сердитый капитан»:

«Покрышкин, заместитель командира 1-й эскадрильи. Да он сейчас все начальство: командир полка не летает, командиры 1-й и 3-й эскадрилий в командировке, вот он и заворачивает всей войной в полку.

– Силен, видать, пилотяга?

– Во! – показал большой палец техник».

Сведения о сбитых Покрышкиным в 1942 году самолетах противника весьма противоречивы. Основными боевыми задачами для летчиков полка в том году оставались штурмовки, разведка, сопровождение бомбардировщиков и Ил-2. Почти все сбитые Покрышкиным самолеты падали на территории противника, а потому, как уже говорилось, по тем установлениям засчитаны быть не могли. На основе изучения книг летчика и его записей в блокнотах исследователь О. В. Левченко сделал такой подсчет: в 1942 году Покрышкин сбил 12 самолетов и 4 подбил.

9 августа, уже у предгорий Кавказа, гвардейцы получили приказ передать оставшиеся «яки» полку под командованием И. М. Дзусова и выехать в Баку на переучивание и получение новой техники. Умом понимая этот приказ, Покрышкин все-таки находился в смятении:

«Мною овладело странное чувство… Полностью выключиться из боевых действий в тяжелейшей обстановке на фронте?.. Нет, все это не укладывалось в сознании… У землянки командного пункта было многолюдно… Начиналось пиршество не хуже запорожского. Техник Аоенко стоял возле бочки и разливал по кружкам кавказское вино. То и дело раздавались тосты:

– За победу!

– За жизнь!

Неподалеку от КП собрались подчиненные Дзусова. Очевидно, они завидовали нашим ребятам».

Но вскоре и дзусовский полк был отведен в тыл. Навстречу наступавшему врагу были брошены новые части. Среди них перелетевший из Закавказья 10 августа 84-й полк, в котором служили многие будущие ученики и друзья Покрышкина.

…В 1986 году М. К. Покрышкина получила письмо, написанное утром 22 июня в 45-ю годовщину начала войны. Автором письма был Борис Иванович Колесников, боевой товарищ Александра Ивановича по 1941–1942 годам, летчик-истребитель братских 4-го, а затем 170-го полков. В этом и последующих письмах в последний год своей жизни ветеран вспоминал первый военный год. С Покрышкиным после 1943-го Колесникову встретиться не пришлось, он воевал на других фронтах, был награжден несколькими боевыми орденами. После войны получил тяжелые травмы при аварии на аэродроме, стал инвалидом, напоминать о себе товарищу, ставшему трижды Героем и маршалом, не стал. Написал его жене, которую увидел уже после смерти Александра Ивановича в одной из телепередач. Письма майора в отставке, которые хранила М. К. Покрышкина, сложились во вдохновенную поэму о летчиках первого года войны… Ничего не меняя в стиле писем, завершаю эту главу словами друга – очевидца ратного подвига Александра Ивановича:

«…Для нас, тех, кто дрался в небе войны, вопрос «кто чего стоит» решался просто: война была жестокая, кровавая, и она как на ладони, несравненно яснее, чем в обычной жизни, высвечивала внутреннее содержание человека и прямо отвечала на этот вопрос.

Для нас, летчиков, было ясно, чего стоит Саша Покрышкин, когда он еще не был прославлен, знаменит, а был равным среди равных, внимательным и заботливым о более молодых. Мы видели его надежность в любом боевом вылете, самоотверженность, настойчивость и всегда были уверены в том, что в бою Саша никого и никогда не бросит, не подведет, как бы ни было сложно и тяжело. Это для летчиков главное, и в этом весь Покрышкин!

…Мы с ним в 1941–42 годах были равны по должности, по званию, это значило – парашют на спину, кабина, сектор газа и понеслись в неизвестность, частенько по необдуманному, без учета наших возможностей, приказанию свыше, а кто был этот «свыше», Саша Вам, наверное, рассказывал…

В боевой вылет мы вкладывали всю душу, все старание, все умение, трудились, образно говоря, до «седьмого пота» под огнем зениток, «мессов», а комдив нас нещадно «гонял», считая себя безупречным в отданных им приказах и указаниях, а приказы и указания были не те и не соответствовали сложившейся фронтовой обстановке. Доставалось нам еще и за то, что Александр Покрышкин, Анатолий Морозов, Борис Колесников слишком рьяно в прямых дебатах с комдивом отстаивали справедливость и свое мнение.

У комдива были только свои «принципы», безграничная власть и высокое воинское звание, а у нас на петлицах только по три «кубаря» старших лейтенантов, но имелся уже приобретенный и испытанный, грубо говоря, на своей шкуре, опыт и знание боевой работы. Толя Морозов, который часто был ведущим, при таких дебатах с комдивом прямо говорил ему: «Товарищ командир дивизии, для вас все не так, все не этак, слетайте с нами хотя бы один разок и покажите, как надо – мы вас, гарантирую, надежно прикроем». Здесь комдив глубокомысленно замолкал – на МиГах он не летал и, видимо, в небо войны не рвался, хотя и был молод.

…Журналист Юрий Александрович Марчук, видимо, близко познакомившийся и встречавшийся с нашим бывшим комдивом, в одном из писем поставил мне вопрос: «Почему А. И. Покрышкин так неуважительно и не с лейтенантских ли позиций в своей книге «Небо войны» отзывается о комдиве?» Хотя Саша, как мне думается, по своей тактичности, даже и не назвал в книге фамилию комдива…

Вспомнил все, и возмутилась моя душа, написал Марчуку прямо, не закругляя острых углов: нет, Юрий Александрович, не с лейтенантских позиций писал А. И. Покрышкин книгу «Небо войны», а с позиций зрелого, опытного летчика и командира, все испытавшего в боях. А что касается уважения, Юрий Александрович, его надо заслужить, а уважать только за чины и ранги мы, летчики, не умели и не хотели. Слишком много мы встретили в годы войны нелетавших начальников, распоряжавшихся судьбами летчиков, и это было не в нашу пользу и не для пользы дела…

Дорогой ценой мы добились Победы, и в книгах о войне должна быть только истина…

Мы знали истинную цену своей профессии военного летчика и навсегда остались непримиримыми к несправедливости, произволу, которые допускали к нам люди, не знавшие, что такое настоящий полет, боевой вылет, летная жизнь, боевая работа.

…Силен был наш «Кармен» (Герой Советского Союза Афанасий Карманов. 22–23 июня 1941 года сбил пять самолетов. – А.Т.) в воздухе, и я Вам прямо скажу – у Карманова и Покрышкина было много общего – они летали как-то особенно свободно, раскованно и удивительно целенаправленно, дерзко, смело, но обдуманно. Так нелепо, так обидно погиб «Кармен», так рвался он в небо войны, а повоевать смог только одни сутки. Многое бы он мог сделать, но погиб, а Саша «родился в рубашке»… Вы же, Мария Кузьминична, понимаете – ото всех, по кому мы направляли сноп пулеметного, а потом и пушечного огня, мы тоже получали, и в большинстве случаев даже большую, сдачу свинца.

…Я как бы заново в памяти прошел тот тернистый и ни с чем не сравнимый путь от Прута до предгорий Кавказа… Попали даже в Закавказье. Помню, в тех местах Саша, кажется, с Комосой ведут на поводке собачонку. Встретились, заулыбались мне через грусть и обиду: «Ну, что, довоевались?» А потом с Кубани начался наш путь, и тоже долгий и тоже тернистый, к Победе.

…Последняя памятная для меня встреча была на Кубани, в мае 1943 г. Встретилось нас всего три ветерана из тех, кто взлетел в небо Молдавии в июне 41-го. Саша Покрышкин, Пал Палыч [Крюков] и я.

В книге «Небо войны» Саша более половины страниц посвятил боевой работе 41–42 годов и боевым друзьям своего полка тех лет. В каждой строчке чувствуется, как это было для него памятно и дорого. Памятно и дорого это и для меня.

…Летчики, за редким исключением, как Исаев и ему подобные типы, это – особый народ, особое племя. И дружба у нас особая, долгая, крепкая и надежная. И время у нас идет по своим летным часам. Для кого-то год-три мало, а для летчиков это уже много, чтобы творить что-то необычное, недоступное другим. Риск, спаянность, взаимовыручка порождают и особую дружбу…

Забыл я многих сослуживцев, с кем работал, общался в послевоенные годы, а вот летчиков всех полков, с кем летал, помню всех, большинство и по имени, а их наберется более 200 летунов. Помню более 100 курсантов, с кем учился в летной школе.

Зависть – это свойство мелких людишек. И у меня, у всех его надежных боевых друзей навсегда осталась гордость за него… Я был рад, что наш летчик, наш Сашка Покрышкин, не обижайтесь за это имя, мы так по-товарищески называли его, вышедший из нашей гущи, прославился сам и прославил истребительную авиацию непревзойденными подвигами в небе войны.

Мы, хотя теперь и бывшие летчики – психологи, приглядывались и определяли, чего стоит командир, который нами командует. Александр Иванович дал очень точную и справедливую оценку тем, кто с ним летал, и тем, кто им командовал. Стали расти по служебной лестнице – уже были обязаны знать, чем дышит, чего стоит наш подчиненный летчик, и здесь ошибаться просто не имели права – на карту ставилась жизнь.

…Прошли годы, и для молодежи, журналистов как-то все сконцентрировалось в одном – Покрышкин и 59 сбитых им самолетов… Глубоко оценить, что сделал Покрышкин в годы войны, трудно, для этого надо прочувствовать самому, все испытать, все пережить. Я в какой-то степени это испытал и имею право оценить все величие и значение подвига Александра Ивановича Покрышкина. Лично я считал и считаю, что Саша Покрышкин был и остался ни с кем не сравнимым летчиком неба войны… Кожедуб и другие асы пришли на фронт в другое время, с другой техникой, с нерастраченными силами… У меня и сейчас не укладывается в мыслях, как мы могли выстоять – вылет за вылетом, малыми группами и даже по одному, штурмовки аэродромов, бесчисленных колонн, переправ, крепко прикрытых зенитным огнем и истребителями противника…

С Кубани Покрышкин сделал такой рывок, что и я удивляюсь, сколько у него осталось сил, боевого задора… И еще за что я его очень ценю – став командиром полка, дивизии, он продолжал летать, драться, показывая личный пример своим летчикам в боях, и в этом он ни с кем не сравним.

…Саша был художником особого летного рисунка воздушного боя и точного молниеносного огня. И я вправе назвать его летчиком-истребителем № 1.

Не могу, не хочу преуменьшать заслуги других летчиков и даже свои в полетах и Победе, но Сашин вклад я ценю особенно высоко, он сделал больше каждого из нас…

Вернись к нам наша молодость, и, я не сомневаюсь, все мы – Саша Покрышкин, Толя Морозов и все дорогие для меня ребята профессию летчика-истребителя не поменяли бы ни на какую другую, хотя летная работа со многими поступила жестоко. Но были молодость, энтузиазм, стремление к необычному, стремление к небу, его просторам.

…Закончил писать и вспомнил – завтра 22 июня. В день 45-летия этой черной даты я написал Вам свое первое письмо. От всей души желаю, чтобы для Ваших внуков не повторилось то, что испытали мы и наше поколение».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю