Текст книги "Человек с железного острова"

Автор книги: Алексей Свиридов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– А сегодня в доме колдуна неверного кричали и стучали. Кричали громко, да не словами, а просто…

Сзади меня тоже раздается крик, не словами, а просто. Ражий герой-удалец лет двадцати пяти все же различил меня и теперь прыгает из окна с намерением скрутить неожиданного гостя. Я метаю нож, попадаю в грудь, но настолько безграмотно я его кинул, что нож не втыкается, слетает вскользь. Молодец тоже не ожидал, что останется в живых, замешкался – я кидаюсь в колодец, спускаюсь – дыры не видно, но я ожидал чего-то вроде, и по памяти ныряю прямо в видимость бревенчатой стенки. Не думаю, что уж очень сразу будет погоня и будет ли вообще, но тем не менее до Графа бегу бегом и его бежать заставляю. Погреб, дом, огород запущенный, и опять ползком, а потом полупригнувшись, отступаем на заранее подготовленные позиции в наступающих сумерках. В ложбине, где сидит остальной отряд, царят уныние и пессимизм, но когда мы вваливаемся с провизией да при оружии, настроение меняется. Пахан с уважением и удовольствием смотрит на меня, на Графа, принюхивается к мешку и потом говорит:

– Сейчас в одно место пойдем, тут недалеко.

К Пахановским «недалеко», я так понял, надо относиться скептически. Уже и луна вовсю светит, и звезды сквозь дымку в небе видны, а мы только-только добрались до невесть откуда взявшегося в лесочке сарая, старого, дряхлого, но с почти целыми крышей и стенами. Внутри голая земля вместо пола, и стоит под прорехой в крыше котел, наполовину наполненный дождевой водой. Разжигается костер – уже не я зажигаю, а Паханенок, в мешке и кремень с губкой сушеной нашлись, и устраивается пир на весь мир. На первое рыба соленая, на второе – размоченная овощ, скорее всего это тыква была, и на третье – травяной завар, по запаху напоминающий веник, а по вкусу вообще ничего не напоминающий. И все это с сухарями, а кто захочет – с водичкой холодненькой. В качестве застольной беседы рассказываю, как мы ходили «по жратву». В юмористических и сатирических красках описываю захват дома и хочу переходить уже к коридорам и подземному залу, но тут Граф меня перебивает и излагает свою версию. В ней начисто отсутствует зал с обелиском, а припасы мы нашли прямо в подземном ходу, у выхода наружу. Я поддакиваю, а про себя отмечаю: Граф за само собой разумеющееся считает, что я не воспротивлюсь искажению фактов. После еды Пахан укладывается спать со словами:

– Кому охота, можете караулить, а я спать буду. Здесь все всегда тихо.

Паханенок следует его примеру, а эльфы в кружок собираются и принимаются о чем-то беседовать. Я ложусь рядом с ними не без мысли подслушать, но разговор так хорошо убаюкивает, и я сам своей отключки не замечаю.

Утро. Сарай заполнен дымом от разгорающегося костра, у которого хлопочет Паханенок. Эльфы как не ложились, сидят в почти тех же позах, все так же между собой говорят. Пахан дрыхнет, растянувшись на прошлогодней соломе, изредка подергивая уцелевшей бровью. В лучиках утреннего солнца, процеженных сквозь стены и крышу, пляшут редкие пылинки, мелькают мухи. У меня просыпаются воспоминания черти-какой давности, и я ни с того ни с сего гнусавлю по-французски: «Сегодня ожидается слабая облачность восемьсот-тысяча, без осадков, магнитное сорок, температура шестнадцать дробь шестнадцать». Барон аж дернулся, а Хворый в лице сменился от этих слов, а я гадаю: может, они решили, что заклинание было сказано какое-то не такое? Хворый тихо спрашивает:

– Эти слова, которые ты сказал, ты сам понимаешь? Ты знаешь этот язык?

– Ну, не то чтобы знаю язык, а фразу эту слыхал часто, вот, запомнил и иногда в шутку говорю.

А если меня спросят где слышал? Не расписывать же им казарму и нашу магнитолу корейскую, которая кассеты с грехом пополам крутила, а из радио брала только три ближайших станции, из них две – на местном аэродромчике.

– А где ты это мог часто слышать? – и вправду спросили, Барон поинтересовался. Ха, так я вам и сказал.

– А вам какое тут дело спешное? Наверно, для вас тут какая-то хитрость есть, раз так забеспокоились на самые простые слова!

Фразу эту я сказал, чтобы темп выиграть и в свои руки инициативу перехватить. Однако, сказавши, сам замолк, поняв весь смысл своих же вопросов. Откуда эльфы знают звучание земного языка?! Хворый медленно отвечает:

– Так говорили слуги мертвого чудовища, которое в виде огромной уродливой мухи прилетало к нам. Оно сжигало всех и вся, кто к нему приближался, а двое людей обихаживали его. Но мертвая муха недолго смогла пробыть здесь невредимой. Собралась туча, и молния ударила в чудовище, и вспыхнул страшный костер. Один из слуг умер рядом, а другой, обожженный, уполз в лес, я видел его последние минуты. Он говорил на этом языке!

Молчу. Затем вопрос:

– И когда это было?

– Шесть лет тому назад.

– А где?

– Один дневной переход к северу отсюда.

– А эльфы как там оказались? Тут же такая глушь…

– Оказались, и все. Мы шли своей дорогой и встретились со злом, принявшим новый облик. Трудно было сражаться, не зная о нем ничего, и мы понесли потери, пока не сумели собрать и наслать на него тучи. Зато теперь ничто там не угрожает проходящим, только скелет обгорелый да останки прислужников – кто их тронет!

– А ты, Алек, язык слыхал, – Барон вступает. – Может, и расскажешь нам поподробнее, что это да откуда было, а мы послушаем…

Понятно. Говори, мол, по-доброму, тебе же лучше будет. Я выбираю самый, пожалуй, нейтральный вариант:

– Я же с Дальнего Юга, а там живут у моря люди железных островов, совсем чужие. Они на таком и многих других странных языках говорят, а мертвые чудовища у них в использовании, но не для войны, а для передвижения или для перевозки чего тяжелого…

Ни светлые трое, ни двое темных мне явно не верят, но уличить во лжи не могут, и поэтому допрос пока окончен. Пахан круто разворачивает тему:

– Алек, как ты вот этих двух назвал? – тычет в Графа с Бароном, я отвечаю, и он продолжает:

– Так вот, вы берите луки, что в лесу подстрелите, то и есть сегодня будем, а сухие припасы прибережем.

Сборы недолгие. Паханенок всячески увиливает, но своей доли ноши не минует. Под насвистывание птичек и жужжание поздних мух начинается новый отрезок пути. Охотники уже исчезли из виду. Всем приятный народ эльфы, только одно плохо – скрытные они, что в общении, что в действиях. Я бы не стал гарантировать, что Граф, скажем, не идет за кустами в трех шагах, и никто его не заметит, пока он сам себя обозначить не пожелает. Я все размышляю над рассказом Хворого и наконец говорю:

– Слушай, Пахан, ты место, где эта «муха» сидела, знаешь?

– А как же! Нехорошее место, не ходит никто туда.

– А мы?

– И мы не пойдем.

– А почему? Я на Дальнем Юге с этими чудовищами дела немного имел, и знаю, как с ними обращаться. Там и заночевать можно, раз никто не сунется.

– А что, и вправду, – Паханенок встревает. – Мне-то что, и тебе-то что, а нехороших мест пусть вон светлые да Алек боятся.

– Э, нет, – обрывает Пахан, – так рассуждать совсем не дело. Слушай, – это он ко мне обращается, – а ты точно уверен, что там никаких сюрпризов нет? Ладно, тогда посоветуемся – решим.

К середине дня появляются охотники с двумя белками и одним – рябчиком, что ли? – и начинается обсуждение, идти или нет на нехорошее место. Я изощряюсь в дипломатии и красноречии – аж самому противно – но своего добиваюсь: идем, хотя и без особой охоты. Природа вокруг не так чтобы бедная, но однообразная весьма. Трава вся одинаковая, березки – от одной до другой без разбега не доплюнешь. Правда, Барон говорит, что белок в ельнике стреляли, да где он, тот ельник! Небо потихоньку затягивает дымка, как обычно здесь бывает, белесая и размытая. Эльфы места начинают узнавать – уже не Пахан их ведет, а они дорогу выбирают.

Солнце еще за лес не ушло когда мы подходим к «злому месту». Меня выталкивают вперед, а остальной народ за спиною держится, оглядывается подозрительно да принюхивается. Итак, продравшись через молоденькие заросли, я первым выхожу на поляну. На ней чернеет туша обгорелого вертолета, двухвинтовой, поперечный. Таких при мне на базе не было, и я стою в нерешительности. Знать бы, как он сюда попал хотя бы! Если своим ходом, то скорее всего на нем стоит лучевой реактор, и тогда шутки в сторону, а если завихрением занесло, то враг его знает, может быть и так, и эдак.

– Стойте все здесь, – говорю, – и за мною смотрите, если там все нормально, я знак подам.

Железный труп изборожден характерными разводами – видимо, не одна молния в него попала, а с десяток. Лопасти все почти поотваливались, только на правом винте одна висит, покачивается, посерела уже вся. Стекла побиты – или сами полопались, дверца открыта, и я не без опаски лезу внутрь. Прежде всего – нет ли «звездочки»? В брюхе нет, в гондолах вроде бы тоже, пульта не наблюдается – это меня радует. Высовываюсь в иллюминатор, машу рукой – мол, все в порядке – и отряд тихо и не очень решительно двигается к вертолету, а я разбираюсь, что здесь есть. Фюзеляж забит полусгоревшим чем-то, когда-то были нужные и добротные вещи, а теперь хлам обугленный. Наверное, рейс был откуда-то из глубинки и везли имущество временного поста, а может, и добычу какой-нибудь исследовательской группы. Среди прочего нахожу вспученную и порыжелую, но целую банку загадочных консервов, а потом контейнер типа «S» – надо же, помню! – этот контейнер водо-, газо-, термо– и так далее защитный, и содержимое наверняка сохранилось. Я роюсь в мусоре без всякой цели, просто хочется найти еще какой-нибудь осколок той, прежней жизни, к которой все никак не удается вернуться. Тем временем и спутники мои осмелели – и вокруг ходят, и внутрь заглядывают, а Паханенок в движок залез и что-то там с позвякиваниями крутит. Барон меня зовет наружу – что-то нашел. Я иду к нему довольно весело, о чем-то рассуждаю, а подойдя, на полуслове осекаюсь. Оплетенный густой травой, лежит человеческий скелет. Одежда на нем была когда-то кожаным летным комплектом, но она обгорелая, полуистлевшая и разорванная к тому же – не иначе стервятники постарались. Около останков руки врос в землю большой уродливый пистолет, я наклоняюсь и поднимаю оружие, а затем, заметив на куртке чудом уцелевший карман, вытаскиваю оттуда пластиковую карточку и гляжу на нее. С фотографии уныло смотрит знакомое лицо. Пьеро, мой сменный водитель, честно пытавшийся выполнять все инструкции и рекомендации. Нашел я осколок той жизни! Тут уже не до самоотчета – внутри словно бомба взрывается и все вокруг становится отвратительным и ненавистным. Орки ко мне спиной стоят – сволочи! Эльфы глядят на меня с интересом и пониманием – я сейчас бы их всех поубивал, плевать на все клятвы. Я перевожу глаза с них на скелет – по черепу бежит струйка муравьев. Это меня добивает окончательно. Уже совсем не помня себя, я вскидываю пистолет и жму оба курка до упора. Из ствола бьет ослепительная струя, и на месте муравейника поднимается вверх столб огня. Я провожу огненной чертой через всю поляну, скашиваю лесок на ее краю, а затем в полной невменяемости поворачиваюсь к эльфам, они стоят и явно не верят, что все еще живы. Ору:

– Значит, зло форму приняло, а вы справились, идиоты! Ну так получайте!

Вскидываю я руку с пистолетом, но в последний момент что-то все-таки осознаю, и, не в силах остановиться, направляю огненную струю на камень, торчащий из травы у края поляны. Граф с отчаянным лицом кидается ко мне, но земля под ногами содрогается, и вся поляна вместе с остатками вертолета, травой и горящими прогалинами летит вниз, перемешиваясь и мелькая перед глазами. Меня что-то бьет в бок, потом по голове, что-то лезет в рот, и наконец – страшной силы удар снизу. Сознания я, похоже, не терял, но ничего не видно и не слышно, двинуться тоже не могу – засыпан. И могильщику платить не надо. Первая реакция – дергаться, биться, расталкивать грунт, но это просто невозможно. Спокойно, спокойно, давай по-другому. Поочередно двигаю сначала руками, потом ногами – и оказывается, что часть ступни из земли все же торчит. Толку с этого никакого, а воздух все хуже и хуже, я дергаю ногой, стараясь хоть чуть-чуть расширить ей свободу, но дышать почти нечем, и я впадаю в беспамятство.

Первое впечатление – ничего не давит. Затем в глазах – оказывается, уже давно открытых – проявляется окружающая обстановка. Я лежу на животе возле разрытой ямы, рядом стоит Хворый и глядит на меня весьма недружелюбно. Поворачиваюсь набок и поднимаю голову, ожидая увидеть обрушенные стены зала, наподобие того, где мы с Графом были. Но тут сооружение другого рода. Если тот купол вверх ногами перевернуть и сделать дном глубокого сужающегося колодца, то получится то, что я сейчас вижу вокруг себя. На этом дне холм перемешанных земли и камней, и я на этом холме уже сижу. Не расшиблись мы в лепешку, видимо, потому, что вся масса скользила, разгоняясь, по наклонной стене – все же не падение. Дыра в потолке виднеется где-то сбоку, а самого потолка уже и не видать, темнеет и наверху, а здесь совсем сумерки. Сзади щелкает кремень, это Паханенок запалил дребедень какую-то, но привлекает меня не он. Великолепно освещенный Пахан, полукрасный-получерный сидит, наставив на меня лук, и слабину тетивы уже выбрал. Я, стараясь быть или хотя бы казаться спокойным, спрашиваю:

– Сейчас стрелять будешь или просто стережешь?

– Если бы хотел сейчас, так ты бы уже и не спрашивал, а?

Логично, ничего не скажешь. К костерку из темноты взбираются Граф с Бароном, присаживаются напротив, глядя на меня сквозь огонь. Все молчат, и первым не выдерживаю я:

– Ну, давайте, что там у вас есть сказать. Все, что было, и так понятно, а что делать будем – ваше слово!

Хворый подсаживается к собратьям и медленно, с расстановкой, говорит:

– Ты нас обманывал с самого начала. Назвался человеком, а оказался… я и сейчас не могу понять, кто ты такой. В тебе чувствуется скрытая сила, но она ничем себя не проявляет, то есть не проявляла до сих пор. Я могу понять твою вспышку на поляне – тот мертвый был твоего народа?

Я киваю. Все мы, земляне, тут соплеменники, не до объяснений. Ну, а теперь, видимо, последует проект приговора?

– Наверное, тебя даже не нужно осуждать за то, что случилось, – продолжает Хворый, – но это большая, очень большая беда, и если раньше мы шли вместе, но по разным дорогам, то теперь и путь, и дорога у всех одна, и надо верно знать, кто рядом.

Я не особо понимаю эту сентенцию про пути-дороги, но идея ясна. Осведомляюсь:

– Ну, а как не сгожусь я вам в соседи, то есть в попутчики?

– Тогда твоя смерть будет легкой, обещаю.

Спасибо, утешил. Такой вариант меня не устраивает, но приходится сыграть на риск. Ну-ка, как они среагируют на мою автобиографию? Так и так, родился я на железном острове, никого не трогал, как и весь мой немногочисленный народ. Потом вкратце история с Восточным Подарком и неудачное возвращение, вплоть до того момента, как, отбив Андреев от конвоя, мы с Чисиметом условились: он – отвести их к Реке, а я – разведать обстановку и встретить их по дороге, а сам вместо этого попался как последний дурак. Мой рассказ действует на эльфов неожиданно – они сразу как-то сникают. Есть такое выражение – как в воду опущенный, так вот, они в эту воду опускаются прямо на глазах. Замолкаю, несколько минут тишины, потом Барон грустно говорит:

– Это все правда. Не знаю, как там про железные острова, а про Дальний Запад за степью и про Куранаха нашего любезного – все так. Мы думали, что ты все же сможешь нам в подмогу быть, а оказалось, что не ты нас обманул – сами обманулись!

Ну конечно! У этих троих расчет был простой – использовать меня в своих целях, перед этим исподволь выведав мои. Наверное, именно поэтому они и двинулись в такой компании – с Паханом то есть, заранее вычислив, что он мне как проводник будет необходим. Эх, ребята светлые, попали вы впросак, да меня и этих двух с собой затащили. Одна радость, что эльфам эта дыра явно знакома, хоть не вслепую бродить будем. Пахан тоже примерно так думает, только выражает он это в менее вежливой речи:

– Ну, вляпались? Небось, себя мудрее всех считали, а теперь каетесь. Наверх выбираться будем как можно скорее, ни минуты лишней здесь, и не делайте вида, что не знаете как. Все, договорились. А так тут неплохо – ветра нет, тепло, и гадости хищной никакой не чую. Я спать буду, и вам тоже советую.

– Верно, – Паханенок подхватывает. – А то у меня от его, – палец в меня, – рассказов да объяснений голова кругом пошла.

Эльфы согласны, да и я не против отдохнуть от треволнений. Здесь действительно тепло и не дует, и я приваливаюсь к торчащему из земли обломку крыла, но заснуть не получается. Просто так сижу и тот, последний поход вспоминаю – где Пьеро последний раз и видал. Как Знахаря хоронили, как в Первой деревне изо рва выбирались – все вперемешку. Грустно мне, и даже очень. Сижу я так, сижу, а потом Хворый вскакивает, хватает нашу жалкую пародию на факел и почти кричит:

– Скорей, скорей, уходим отсюда, ведь мы же сферу свода нарушили!

На эльфов эти слова действуют как хороший кнут на лошадь – начинаются мгновенные сборы, расталкивание спящих и понукание упирающихся – конкретно Паханенка, который спросонья готов наброситься на любого рядом стоящего, но ему не дают. Кое-как похватали у кого что уцелело, у меня багажа только «S»-контейнер – и бегом за светлой троицей. Они уже спустились с земляного холма и бегут по плитам, поднимаясь наискосок от вогнутого дна нашей каменной чаши. Бегут всерьез, я скорость держу с трудом, Паханенок на своих кривых ногах и вовсе отстал. Эльфы останавливаются у того места, где по круче уже нельзя подниматься на двух ногах, Хворый отчаянно машет факелом. Тишину нарушает скрежет вверху, затем нарастающий шум и грохот – с «потолка» начинают лететь вниз камни облицовки. Удары все учащаются, уже идет настоящая бомбежка, когда мы добегаем да Хворого. Он стоит у входа в тоннель, выложенный тем же камнем, туда ныряю я, а за мною орки. Паханенок в нервном потрясении – здоровенный брусок грохнул на мелкие куски прямо рядом с ним, ранений нет, но моральный ущерб нанесен. Пока темные убеждаются в своей целости-невредимости, я подхожу к краю подземного хода – камни летят стаями, а потом величаво обваливается вся крыша разом. Мы с Хворым отскакиваем от прохода, и мимо проносится масса земли, травы, березки эти несчастные в свете факела мелькнули, и наступает тишина, только в наполовину забитый землей вход в тоннель заглядывают звезды – огромный правильный круг чистого неба теперь вверху. Новый шум. На черном с подсининкой фоне появляется сначала робкая и жиденькая, но с каждой секундой становящаяся все уверенней и гуще струя водопада – кажется, что вода светится своим собственным светом. Хворый оттаскивает меня за поворот, где вся компания собралась, с некоторой натугой вытягивает на себя ничем не примечательный блок из стены и делает что-то рукой в проеме. Короткий грохот и скрежет осыпающегося гравия. Граф берет факел, уже почти сгоревший, и снова идет за угол, а я за ним. Но за углом дорогу преграждает каменная плита, на которую так и просится табличка:

«ТУПИК. СЛЕДИТЕ ЗА УКАЗАТЕЛЯМИ».

Отряд продолжает сидеть на том же месте. Хворый запалил новый пучок веток, последний, а Паханенок уже отошел от шока и клянет на ирчисленге все камни на свете, прошлые и будущие, а также тех, кто заставляет эту «непотребную булынь» валиться на головы прохожих – при этом поглядывая на эльфов. Пахан в ругани участия не принимает, более того, он подчеркнуто ровно осведомляется – что теперь там такое происходит? Граф отвечает:

– Яма сейчас там большая, а к утру будет озеро, до дна которого вряд ли кто-нибудь донырнет.

Паханенок ругает уже конкретно эльфов, которые даром что вечные, а памяти никакой, и хорошо что хоть спохватились, а не то лежали бы сейчас вонючим тестом вперемешку, как крысы дохлые, только глаза у кой-кого не такие красные. В таком заявлении Пахан усматривает угрозу относительному миру и согласию, до сих пор царившим в отряде. Он без лишних слов бьет нахала по макушке кулаком, тот осекается и теперь только про себя что-то бормочет, то ли от боли скулит, то ли ругань продолжает. Эльфы на инцидент внимания не обратили, посовещались опять на своем диалекте, и Хворый говорит:

– Сейчас мы пройдем дорогой, по которой не ходил ни один смертный. Более того, здесь многое сделано, чтобы случайно попавшие сюда не выходили назад. Поэтому то, что говорю я или кто-нибудь из нас, выполнять надо быстро и беспрекословно.

– А куда она, дорога эта нехоженая, приведет? – Пахану интересно.

– Тебя – туда, куда стремишься, да и ты, Алек, тоже к Реке попадешь, не сомневайся.

Разговор окончен. Я боюсь, что эльфы захотят продолжить ночевку прямо здесь – рядом с озером, даже загороженным плитой, это было бы весьма неуютно – но троица берет свои пожитки и идет по коридору, а мы за ними – двое темных и один неясный. Несколько плавных поворотов, небольшой подъем, и тупиковый отросток вбок – первое разветвление за все время. Я уверен, что за плитой тоже что-то есть, у Графа спросил, но титулованная особа только отмахнулась. На нет суда нет, и, пристроив под голову контейнер, я засыпаю – на этот раз быстро и без раздумий.

Новый день – новые хлопоты. Кстати, новый день – буквально, в тоннель каким-то образом проникает слабенький, но все же свет. Растолкал меня Барон и, не дожидаясь, пока я проморгаюсь и отзеваюсь, говорит:

– Надо вас замаскировать, чтобы лишних неприятностей не было.

– Замаскировать? – вид у меня, наверное, очень глупый, обалдел от сна.

– Да, да. Подземелья не любят людей и ненавидят гоблинов. Но с орками проще – мы их поведем как пленников, а тебя – как союзника в особой милости.

Я окончательно теряю нить:

– В какой милости у союзника?

Барон, видимо, решив, что с таким пнем разговаривать бестолку, жестом предлагает подойти к Графу с Хворым. Подхожу, и начинается камуфляж. Не внешний, конечно, внутренний и теневой. Пахану с Паханенком действительно проще – не жрамши, не пимши, злые, но судьбе покорные, они за пленников сойдут только так. Еще только немного косметики – и полное подобие состояния захваченного в бою злыдня. Пахан честно предупреждает, что сам страха, пожалуй, не изобразит, а вот Паханенка бояться заставит.

– Это как?

– А вот так. – Пахан замахивается на напарника, рожа зверская, и Паханенок отшатывается.

– Молодец, – хвалит Граф, – с вами все в порядке. Теперь давай ты, Алек.

Барон растолковывает палитру и расклад по направлениям, а дальше я и сам умею, эльфы только помогают. Вроде все, можно идти, только заново поклажу перераспределить надо. Мешок остался один, его будем тащить по очереди, как и два узла с репой – остатки рубахи моей несчастной. Контейнер нести никто не хочет, я прошу немного подождать и подтаскиваю его поближе к свету. Я наконец разглядел – в потолке есть длинная щель, уходящая вверх, стенки отполированы, и наверное там, наверху, есть замаскированное входное отверстие. Нащупываю кнопку сбоку крышки контейнера, жму, и замок исправно щелкает. У этих контейнеров шифр-устройство есть, но его на моей памяти не использовали ни разу, и сейчас обошлось. Внутри оказывается пачка каких-то факс-копий не очень хорошего качества и помятая восьмиконечная звездообразная брошка с обрывком цепочки. Звездочку я кладу в карман штанов, пачку бумаги – в мешок потом суну, и в последний момент в уголке углядываю маленький мешочек темной кожи. Туда же, в карман его, и к сотоварищам истомившимся иду.

– Все, – говорю. – Бумаги вот только положу, потом разберемся что к чему.

Коридор сначала виляет, потом выпрямляется и становится немного шире. Я пытаюсь заглянуть в световую щель, но Граф машет рукой – мол, не отставай, приходится догонять группу бегом, а потом дышать с прихрипом. Так весь с позволения сказать день и тянется – тоннель, изредка перекрестки. Когда свет ослабевает настолько, что стен почти не видно, Хворый объявляет привал, прямо посередине прохода. Пахан, оказывается, считал шаги, и выходит, что прошли мы около двух десятков километров, а то и побольше, я длину его шага специально с недотягом прикинул. Перевожу в лиги, оглашаю результат – Пахан горд. Довольство свое он выражает удовлетворенным «угу», а сам продолжает звучно есть остатки рыбы. Паханенок тоже подчавкивает. Эльфы по тонкости души симфонии этой не выносят, расположились шагов за двадцать вперед, и от них не доносится ни звука. Темно уже совсем, и я засвечиваю зажигалку, решив просмотреть бумаги из контейнера. Это снимки с листов какой-то книги, явно побывавшей во многих переделках. На одном листе – видимо, заглавном, хотя он изображает страницу номер третью – с обратной стороны английская надпись: «Т. н. книга дорог, находится в деревне 18/312 не менее двухсот лет. Захвачена воинами Стены при рейде у вахлаков племени «арыс». Используется для заклинаний, предсказаний погоды и лесных оборотов». Сама книга содержит мешанину записи на всех языках, даже ирчисленг есть. То, что я могу прочесть – описания каких-то местностей, ничего не говорящие названия городов и народов. Довольно много эльфийских строчек, но их письмена я читать почти совсем не умею. Подзываю Графа, отдаю ему пачку листов и светляка, он идет к своим. Я тем временем вытаскиваю мешочек и осторожно верчу в пальцах то, что выпало оттуда. Наконечник стрелы это. Крестообразный, если смотреть спереди. Такой же, какими в свое время в нас краболовы пулялись, и такие же неизвестно каким путем размножались на транспортно-исследовательском комплексе «Анарлаан». И таким же я продырявил шкуру Большому Белому Урху, когда тот шел с топором на Чисимета, уверенный в полной своей неуязвимости. Ну что ж, светлым видеть его совсем необязательно, да и вообще никому.

А у светлячка оживление. Барон вон даже руками замахал, а это в его привычки до сих пор не входило. Я выяснять иду, а темным дела никакого нету – мало ли что у эльфов в головах может бродить. Барон меня встречает вопросом:

– Ведь это не настоящая книга, а перерисованная? А сама она где?

Я в долгие объяснения не вдаюсь, просто говорю, что далеко, отсюда не достать, и заодно спрашиваю, что в ней волнительного такого.

– Это же синяя книга второго договора!

– Ну и что?

– А то, что восемь цветов было и восемь книг, и думали, что все утеряны, а теперь раз синяя нашлась, значит, и другие могут появиться!

Я опять не понимаю:

– А чем эти книги так ценны?

– Тебе, действительно, ничем, – у Хворого в голосе уже нет того радостного возбуждения, как у Барона секунду назад. Взял себя в руки, и выдает мне ту порцию сведений, которой я, по его представлениям, достоин. – Для нас эти книги – все, и эта в том числе – символ возможности будущего и залог реальности прошлого. Тебе вряд ли доступно это, ты вырос среди мертвого железа своего острова. Хоть ты по воле своей, да и не своей судьбой, прошел через многое, но все равно ты – только случайный путник под этим небом.

Целая отповедь. Хрен с тобою, не буду больше в ваши дела лезть, мое дело маленькое, добраться до реки, а там хоть трава не расти, домой отправлюсь. Но все же, господин по кличке «Хворый», есть в вашей речи небольшой прокол. Залог реальности прошлого – это вам-то, эльфам, хоть и серым, но все одно высшим существам? Не сходятся концы с концами здесь, и мне кажется, что тут не простая оговорка. Стоп. Какое дело мне? – никакого. Поговорил, поел, теперь спать пора, а они со своими проблемами пускай сами разбираются. Спина болит, ноги болят, и наверное, после ночевки на каменном полу им лучше не станет. Спасибо, что хоть теплый он. Рядом похрапывает угревшийся Паханенок, а Пахан на мешковине устроился, комфорт себе создал. Но он не спит, глядит в сторону эльфов, которые все своей книгой натешиться не могут, и осторожно выпытывает у меня, что там такое. Рассказываю, он внимательно слушает, потом принимается рассуждать вслух:

– А может, и зря мы с ними связались. Тебя-то я не боюсь, а вот их опасаюсь. Кто поймет, к чему они клонят, вот коридоры эти подземные – ведь знают про них все, а тайну состроили, вслепую ведут. Слушай, а может их того, а? Я тут посмотрел, по щелям световым наверх выползти вполне можно, а они наверняка не пустят. Подведут нас под какой-нибудь камень, или, может, дверь есть, которую кровью открывать надо – я про такие штуки знаю… Клятва клятвой, но ведь ты сам говоришь – не такие они какие-то, могут и на нее наплевать ради своей мысли. Ну так как?

– Нет, – говорю. – Я и сам на них руки не подниму, да и тебе не дам, насколько смогу. А почему – поймешь сам, а не поймешь – ладно. И вот что еще, Пахан уважаемый. То, с чем ты к Другу идешь, ни тебе, ни твоему народу пользы не принесет. Мне можешь не верить, но это в точности так. И еще – твое предложение недавнее дальше меня не пойдет, но и не забуду я его, учти!

Пауза. Пахан отворачивается и принимается засыпать, а я слушаю, как сопит рядом Паханенок. Наверняка он сейчас все внимательно выслушал, учел и завтра будет получать новые директивы. Ладно бы завтра, а ну как во сне сейчас удушит? Подумав, я решаю, что не удушит, и отхожу ко сну, а проснувшись – сам, без побудки – прежде всего гляжу на эльфов – живы ли. Живы, спят и ухом не ведут, хотя из щели уже свет виден. Я снова пытаюсь разобрать, глядя вверх, насколько глубоко мы находимся, но толку никакого. Сзади подходит Граф – чутко, однако, спал.

– Ну как, увидел что-нибудь?

– Ага. Ветерок, дождик небольшой, грибы на поляне растут, и озеро за деревьями плещется.

Граф улыбается и отходит к своей кучке, а я от нечего делать сажусь листать «синюю книгу», по-прежнему ничего не понимая. Снова эльф подходит, на этот раз Хворый. Он дружелюбно мне улыбается и говорит без всяких вступлений:

– Алек, скажи, тебя орки не раздражают? Ведь ты с ними, как я понял, имел дело уже, знаешь, что каждую секунду можно нож в спину получить. Мы-то связаны клятвой, до первого их предательства, но я боюсь, что для нас оно окажется и последним. А у тебя руки свободные…

Так. Не один Пахан такой умный оказался. Нет уж, дудки.

– А мне какое дело? Я вырос среди мертвого железа своего острова и не смогу вас понять!

Хворый качает своей красивой головой и идет поднимать своих сородичей и, так сказать, сородичей наоборот. Пока в молчании сгладывается почти невесомый завтрак, я размышляю над сложившейся ситуацией. Конечно, орк есть орк, даже если он с десяток поколений под черным хозяином не ходил. В здешних местах они без узды, пожалуй, и подольше жили, но генетика и обычаи все равно влияют, так что совсем неудивительна та легкость, с которой Пахан взялся ликвидировать подозрительных попутчиков, да и лишние рты к тому же. Хотя тут даже не кровожадность роль сыграла, а трезвый расчет, не обремененный излишком совести. Вот Паханенок – тот другое дело. Он пошел бы на мокрое ради самого процесса, из чистого удовольствия, если бы не боялся, не трусил. Может, я на него и напраслину возвожу, но впечатление именно такое. Но вот что эльфов на мысль о такой грязной операции толкнуло, да еще с клятвопреступлением граничащей? Неужели эти двое им кажутся настолько опасными, настолько невмоготу мешающими? Итого получаются два мини-блока, которые в любую минуту могут сцепиться не на жизнь, а на смерть, и я между ними, ни рыба ни мясо этакое. Что тут делать – ума не приложу!