Текст книги "Александровский cад"

Автор книги: Алексей Пиманов

Соавторы: Борис Яновский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5

Гражданин Осепчук был человеком маленьким и незаметным. По крайней мере, так ему казалось. Он старался не выделяться на улице среди редких прохожих, для чего даже надвинул кепку на самые брови. Пройдя половину Сретенки, Осепчук остановился возле киоска и начал рассматривать открытки. На нитке в грязном окошке висели черно-белые портреты звезд советского кинематографа: Крючков, Орлова, Алейников, Целиковская, Серова, Ладынина… Осепчук ткнул пальцем в последнюю и бросил мелочь на прилавок.

– Дайте мне вот эту, – попросил он продавца, а затем добавил: – И конверт.

Расплатившись, Осепчук отодвинулся от окошка и тут же, на прилавке, что-то написал на конверте. Затем, вложив в него открытку с портретом Ладыниной, он огляделся в поисках почтового ящика. Обнаружив его на ближайшей стене, Осепчук подошел и, бросив письмо, засеменил по бульварам, насвистывая что-то себе под нос.

Едва он завернул за угол, его взгляду открылась ужасающая картина: торгующие с рук граждане заполнили не только Центральный рынок, они трясли своим барахлом даже на мостовой, не давая проехать машинам в самом центре Москвы – на Цветном бульваре. Осепчук протиснулся сквозь ватники, платки, косынки, танкистские шлемы, бескозырки и стал бродить от ряда к ряду. Хриплое пение, матерщина, запах махорки и водки, мешки, чемоданы, авоськи, кульки и свертки, грязь под ногами, валяющиеся на земле пьяные – все это напоминало огромный копошащийся муравейник. Неожиданно Осепчук заметил одноногого моряка, торгующего папиросами «Беломорканал» и одеколоном «Шипр». Инвалид хитро поглядывал на подошедшего гражданина и чему-то ухмылялся. Осепчук ухмыльнулся в ответ и хотел было уйти, но торговец поманил его пальцем, и глаза его при этом странно забегали.

– Что ищешь, браток? – спросил инвалид.

– Чего ищу? – переспросил Осепчук. – Да так, пустяк один.

Морячок понимающе кивнул.

– Волыну? Могу устроить.

Осепчук вопросительно посмотрел на инвалида, но тот незаметно махнул культей в сторону заколоченного ларька.

– Туды топай.

За ларьком, возле небольшого костерка, на куче тряпья сидели трое мужиков бандитского вида. Они разом подняли глаза на Осепчука. А когда тот присел возле костра и протянул руки к огню, один из них хмуро процедил:

– Чего шукаешь? Осепчук промолчал.

– Маслят брать будешь?

Покупатель понял, что попал как раз по адресу, и молча кивнул.

– Покажь хрусты, – приказал хрипатый малый, блеснув при этом металлической фиксой.

Осепчук извлек из-за пазухи деньги и тут же засунул их обратно. В ответ, как по волшебству, на ящике из-под картошки появился белый сверток.

– Шпалер – пятьсот, маслята – полтос, – прохрипел фиксатый.

Осепчук развернул тряпицу и провел рукой по дулу новенького «-ТТ-»…

Часом позже на Гоголевском бульваре, недалеко от дома Василия Сталина, появились два летчика. Один имел погоны майора, другой – капитана. У обоих на кителях нарядно сверкали многочисленные ордена. Они несли легкие фанерные чемоданчики. Оба военных вошли во двор на противоположной от сталинского дома стороне и осмотрелись в поисках нужного подъезда. Поднявшись по лестнице, они остановились возле одной из квартир. Майор нажал на звонок. За дверью послышались шаги, и чей-то голос спросил:

– Вам кого?

– Скажите, а Крючков уехал в эвакуацию? За дверью воцарилось молчание.

– Скажите, а Крючков уехал в эвакуацию?! – более настойчиво повторили свой вопрос визитеры.

– Нет, – послышалось из-за двери. – Но он переехал в Сокольники.

Ответ успокоил летчиков.

– А где я могу узнать его новый адрес? – прозвучал новый вопрос.

Дверь открылась только на величину цепочки.

– Закурить не найдется?

Один из летчиков вынул и раскрыл портсигар. В нем лежали обычные папиросы, но к внутренней стенке крышки была приклеена фотография актрисы Ладыниной, точь-в-точь такая же, как и та, что покупал Осепчук.

Рука забрала портсигар, и только после этого дверь распахнулась полностью.

– Заходите, – донеслось из коридора. Офицеры огляделись и вошли в квартиру…

Алексей Казарин пересек бывшую Императорскую площадь в Кремле и зашел в так называемый Ворошиловский подъезд. Поднявшись на третий этаж, он подошел к шапи-линской квартире и по довоенной привычке ткнул три раза в звонок. Дверь распахнулась, на пороге стояла Вера Чугунова с глазами, красными от слез. Несколько недель назад заместитель наркома по вооружению Сергей Васильевич Чутунов и его жена попали под бомбежку. Так Вера в одночасье стала сиротой. По старой большевистской традиции заботу о дочери боевого друга взял на себя Петр Саввич, и Вера перебралась в дом Шапилиных.

Увидев Казарина, она заставила себя улыбнуться.

– Привет, Алеша.

– Привет. – Он вошел в прихожую и снял фуражку. – Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Вера что-то хотела сказать, но передумала и лишь кивнула в сторону кабинета.

– Петр Саввич тебя ждет.

Алексей попытался взять ее за руку, но Вера отвернулась, и слезы вновь потекли по ее лицу.

Когда Казарин зашел в кабинет, Шапилин говорил по телефону:

– Это точно?! Ошибки быть не может? Ладно, действуй по обстановке. Ежели что, сразу докладывай мне лично. Разрешаю-разрешаю. Все! Отбой.

Шапилин положил трубку, расстегнул ворот френча и выдохнул, как будто с его плеч упала тонна груза.

– Ну, Вася… – пробормотал генерал. – Ну… Последние слова заставили Лешку побледнеть.

– Что, с Васей что-нибудь?

– «Что-нибудь»! – Голос Шапилина дрожал от возмущения. – Представляешь, звонок с аэродрома: так, мол, и так, «при посадке разбился самолет полковника Сталина Василия Иосифовича». Как тебе?

Лешка, не мигая, смотрел на тестя.

– Цел? – едва прошептал он.

– Какое там! Подломилось шасси, самолет кувыркался, будто в цирке… Еле тело вытащили…

Алексей так и осел на стул.

– Отцу уже доложили? – глядя в одну точку, тихо спросил он.

– Какому отцу?! – не понял Петр Саввич. – Тьфу ты, черт! Типун тебе на язык! Да ты не понял. Вася жив. На его самолете почему-то комполка Клещев летел. А Василий Иосифович – в стельку! В дрова! С ночи лыка не вяжет!

Шапилин подошел к окну.

– Ладно. Жив, и слава богу… Что там у тебя по тому майору с мнимой Знаменки?

Алексей вытер ладонью вспотевший лоб и раскрыл папку.

– Сначала думали – психанул мужик время военное, чего не бывает. Но майора пробили по документам.

– И что?

– Оказался липовым. Не значится уже такой майор в списках.

Алексей протянул бумагу.

– Ну, все понятно, шпион. Чего тут думать?

– Если бы только это, Петр Саввич. Казарин достал новую бумагу:

– Вот показания милиционера и патрульных. Они уверяют в один голос, что в майора не стреляли.

Шапилин пробежал глазами оба документа.

– А их табельное оружие проверили? Алексей кивнул.

– Конечно, проверили. Мало того! Пуля, которую нашли в теле убитого, выпущена из браунинга. А насколько мне известно, на вооружение в московскую милицию такое оружие не поступало.

Петр Саввич постучал пальцами по столу.

– Стало быть, сообщник. Казарин опять кивнул.

– Верно. А теперь самое интересное…

Казарин достал из папки ту самую бумажку с цифрами и значками, которую неизвестный в сером костюме передал майору на чердаке.

– Знаете, что это?

Шапилин изучил бумагу и небрежно отбросил ее в сторону.

– Шифры? Коды?

Алексей аккуратно поднял вещдок и, усмехнувшись, положил листочек в папку.

– Никакие это не шифры и, тем более, не коды. Зн, В, Д, Ар, МШ и так далее – всего лишь сокращение названий улиц.– Зн – Знаменка, Ар – Арбат, МШ – Минское шоссе… А цифры – номера домов.

Шапилин осмыслил сказанное:

– Ну, Казарин, ну, ты… Архимед – одно слово! – Он еще раз глянул в бумажку, затем на карту. – Такая ерунда, я б ни в жисть не сообразил.

Алексей кивнул, но улыбаться перестал:

– Ерунда-то, ерунда. Только почему эта ерунда с маршрутами товарища Сталина сходится?

Шапилин тоже перестал улыбаться.

– Ты… ты думай, что говоришь! – испуганно пробормотал он.

Алексей опустил глаза и твердо ответил:

– Чего тут думать? Думай – не думай, а все одно получается.

Шапилин еще раз взял в руки бумажку, повертел ее и так и эдак и вдруг набросился на зятя:

– Что же ты раньше-то молчал?!

Глава 6

Ha следующий день в Москве шел дождь. Накинув на плечи плащ-палатку, Осепчук торопливо шел по Чистым прудам в сторону Главпочтамта. Едва ступив на проезжую часть в районе Харитоньевского переулка, он тут же отпрянул назад, но бампер машины, повернувшей с бульвара, все равно больно зацепил ногу в районе колена. Осепчук громко выругался и моментально получил нагоняй от высокой породистой старухи, державшей за руку маленькую девочку:

– Молодой человек, здесь дети!

– А здесь больно! – показал на ногу Осепчук и, прихрамывая, пошел в сторону улицы Кирова.

Добравшись, наконец, до Главпочтамта, он вошел внутрь и направился к длинной стойке с рядом полукруглых окошек. Нагнув голову к одному из них, Осепчук обратился к молоденькой девушке:

– Барышня, а где получают письма до востребования?

– Здесь и получают, – бойко ответила та.

– Поглядите, на имя Осепчука ничего не приходило? Девушка быстро перебрала стопку писем и вытащила одно:

– Петру Осепчуку?

– Ага! Давайте.

– Не «давайте», – деловито заметила работница почтамта, – а покажите документ.

Осепчук протянул солдатскую книжку, и девушка внимательно посмотрела на фотографию.

– Такая красавица и такая бдительная! – осклабился Осепчук.

Девушка покраснела и отдала документ, а затем и письмо.

Присев на лавочку, Осепчук разорвал конверт. В нем была та же открытка, что он отправлял несколько дней назад, но уже с только ему понятной надписью на обороте: «Анна № 068 16 1б15 п».

Когда на Спасской башне пробило пять с четвертью, Таня машинально подошла к старинным часам, стоявшим на письменном столе отца, и привычным с детства жестом подвела стрелки. Но поняв всю бессмысленность только что проделанной процедуры, завелась еще больше, вновь открыла папку со старыми фотографиями, лихорадочно отобрала несколько снимков и положила их в свою сумочку. Неожиданно в комнату зашла Вера, но Таня сделала вид, что ничего не заметила.

– Ты что, уезжаешь куда-то? – спросила Вера. Таня продолжала игнорировать школьную подругу.

– Тань, я все-таки к тебе обращаюсь! – настойчиво повторила Чугунова.

И тут Татьяна посмотрела на Веру так, что та не выдержала и отвела взгляд.

– Сначала ты за Лешкой бегала, а теперь за моего отца решила взяться?

Это был не просто упрек Это был вызов к бою.

– Ах, вот в чем дело…

Вера с грустью подняла глаза на подругу. В этот момент она испытывала одновременно и злость, и досаду.

– Ой, вот только не строй из себя наивную простоту! Вера еще раз попыталась вразумить подружку:

– Таня, ты не права. Я в твоем доме лишь потому, что так захотел Петр Саввич. Ты же знаешь мои обстоятельства…

Танька, которая уже была готова успокоиться, вспыхнула с новой силой.

– Обстоятельства?! – чуть не закричала она. – Тебе что, пятнадцать лет? Ты что, сама не можешь о себе позаботиться?

В глазах у Веры появились слезы.

– А ты знаешь, что такое остаться совсем одной? Неужели ты не понимаешь?

– Я и понимать ничего не хочу! – сорвалась на крик Таня. – У меня, слава богу, глаза есть. И я вижу, что творится с моим отцом. Все, привет!

Она захлопнула папку, сгребла несколько вывалившихся фотографий со стола и пошла в прихожую. Но, видимо, сказанного ей показалось мало. Уже на пороге она обернулась и со злой усмешкой произнесла:

– Да! Когда в загс соберетесь – весточку черкните.

И хлопнула дверью так, что с антресолей упали старые журналы.

Шапилин шел по кремлевским коридорам, на ходу вытирая пот с лица. Ворвавшись в кабинет, Петр Саввич бросил папку на стол и схватил графин. Лешка, с нетерпением дожидавшийся его все это время, поднялся со стула и нерешительно спросил:

– Есть проблемы? Шапилин осушил стакан.

– Все, Алексей, угомонись. Мы свое дело сделали – остальное не нашего ума. Понял?

– Так точно, понял…

Алексей еще раз внимательно посмотрел на Шапили-на и вдруг произнес:

– Товарищ генерал, прошу освободить меня от занимаемой должности и отправить на фронт.

Петр Саввич сунул Казарину кукиш под нос.

– А вот это видел? Видел?! Да и не получится уже на фронт. На тебя особый наряд имеется.

Шапилин выждал паузу, отдышался и уже спокойно произнес:

– Короче! Завтра утром в Москву возвращается Светлана. – Петр Саввич хитро посмотрел на Лешку и пояснил: – Светлана Иосифовна. Встретишь на аэродроме и приступишь к охране. Будешь лично отвечать за нее головой.

Алексей насупился еще больше.

– Ты на меня зубами-то не скрежещи. Это тебе как знак особого доверия, за мозги твои, да и трепаться ты не будешь.

Последний пассаж тестя Казарин не понял.

– Что вы имеете в виду? Петр Саввич замялся.

– Есть тут кое-какие обстоятельства… Сам догадаешься. А твою фамилию Власик назвал. Понял?

Алексей нехотя кивнул.

– Понял.

– Ну так выполняй! – миролюбиво закончил Шапилин.

Глава 7

Утром следующего дня, когда Москва еще только просыпалась, Казарин уже ждал Сталину на аэродроме для спецрейсов. Народу в этот час было немного: на кожаных сиденьях вдоль стены расположилась группа боевых летчиков, а рядом с выходом на летное поле стояли три человека и тихо разговаривали по-английски. Алексей прислонился к стене и, насвистывая, стал наблюдать за прибывающими бортами. Опытным глазом он оценил, как четко заходит на посадку «Дуглас» с британскими опознавательными кругами на хвосте, крыльях и фюзеляже. Когда самолет остановился, на выброшенном летчиками трапе появились мужчина и женщина.

Это были сэр Джеральд и Анна. Если бы в тот момент кто-то сказал Лешке, что вскоре эти люди круто изменят его жизнь, он бы ни за что не поверил.

Как только ноги англичан коснулись земли, к ним направились встречающие, поздоровались, подхватили клетчатые чемоданы и понесли их к машине. Джеральд, с интересом оглядываясь по сторонам, взял под руку спутницу и направился следом.

Проходя мимо Казарина, англичанка бросила на него быстрый взгляд, и их глаза встретились. Она на мгновение остановилась. Возникла неловкая пауза. Алексей не нашел ничего лучшего, как приветливо улыбнуться в ответ.

Но в этот момент в небе вновь загудели моторы, и Казарин бросился на взлетную полосу встречать приземляющийся самолет из Куйбышева. Англичанка еще несколько минут смотрела ему в спину.

– Анна! Ну что ты стоишь? Нам пора, – окликнул ее муж.

Женщина обернулась и, выйдя из оцепенения, направилась к машине.

– Что с тобой? – спросил ее сэр Джеральд. – Тебе нехорошо?

– Нет-нет. Все в порядке…

Анна еще раз взглянула вслед удаляющемуся Казари-ну и села в машину…

Алексей, придерживая на голове фуражку, чтобы ее не сдуло ветром, поднятым пропеллерами, спешил к самолету. Самолет как-то лихо сделал последний поворот и замер. Через минуту открылась дверь салона, и сразу за пилотом, спрыгнувшим на землю, в проеме двери появилась молоденькая девушка с рыжими волосами. Это была Светлана Сталина – дочь человека, чей портрет занимал половину фасада здания аэродрома.

Лешка протянул руку, чтобы помочь ей спуститься.

– Алексей? Казарин?! – Светкиному изумлению не было предела.

– С мягкой посадкой, – улыбнулся он.

Светлана спустилась по лесенке и капризно воскликнула:

– Да уж, с «мягкой»! Если б ты знал, что это был за полет. Сначала трясло, затем крутило, потом вдруг воздушные ямы…

И тут она споткнулась на полуслове:

– Постой, а ты как здесь оказался? Кого-то встречаешь?

– Уже встретил, – спокойно ответил Казарин. Светлана удивленно огляделась, Алексей расхохотался:

– Не ломайте голову, Светлана Иосифовна. Капитан Казарин прибыл в ваше распоряжение. Приказ, – развел он руками.

Светлана смерила друга своего брата оценивающим взглядом.

– Что ж, охраняй, но так, чтобы мне это не мешало. Лады? В ее голосе проскользнула хозяйская нотка.

– Свет, я за тебя в ответе перед Иосифом Виссарионовичем. Лично. Поэтому, как получится…

Казарин распахнул перед Сталиной дверь автомобиля. Уже поставив ногу на подножку, Светлана еще раз смерила его взглядом, холодно улыбнулась и, выдержав паузу, тихо произнесла:

– Как я захочу, так и получится. Понял, капитан Казарин?

И это пришлось проглотить Лешке. Он дождался, когда Сталина сядет в машину, а затем занял место на переднем сиденье.

– В Кремль! – скомандовал Алексей водителю и обернулся к Светлане, чтобы сгладить возникшую неловкость. Но та неотрывно смотрела в окно, всем своим видом демонстрируя, что продолжать разговор не намерена.

В тот же вечер Казарин заглянул к Шапилину, чтобы попытаться еще раз обсудить свое новое поручение.

– Заходи, заходи. Давай без церемоний, – забасил с порога Петр Саввич. – Верочка!…

В кабинет вошла Вера, и Шапилин встал навстречу:

– Верочка, организуй нам с Казариным чаю.

Алексей посмотрел на тестя и заметил, что тот не сводит глаз со своей воспитанницы. Когда Вера вышла, Алексей подошел к столу, внимательно посмотрел на шахматы, расставленные на доске, и сказал:

– Вы, Петр Саввич, как Чапаев. Шапилин смутился:

– Это в каком смысле?

Но тут в комнату вернулась Вера, неся на подносе два дымящихся стакана, несколько кусков хлеба и розетку с варением.

Услышав последние слова, она покраснела, но Алексей тут же объяснился:

– Ну, помните сцену в фильме, когда Чапаев говорит Фурманову: «Это я в бою тебе командир. А вечером я тебе первый товарищ. Заходи, посидим».

Шапилин облегченно усмехнулся:

– Точно! Ну у тебя и память!… Ладно, рассказывай. Встретил? Казарин с улыбкой кивнул, но тут же помрачнел. Он поставил стакан с чаем на стол и, поднявшись с кресла, заявил:

– Петр Саввич, освободите меня от занимаемой должности. Прошу отпустить на фронт.

Шапилин всплеснул руками-.

– Опять двадцать пять. Ну что ты, ей-богу, заладил одно и то же. Навоюешься еще.

– Петр Саввич, очень прошу вас, – взмолился Казарин. – Ну не годится мне, здоровому лбу, таскаться целыми днями за… – Лешка хотел сказать крепкое словцо, но сдержался. – Светланой Иосифовной. Ну честное комсомольское слово, невмоготу. Да и характерами мы уже сразу померились.

– Ну и кто – кого? – полюбопытствовал Шапилин. – Ты варенье-то подкладывай.

Казарин кинул взгляд на Веру, с интересом прислушивающуюся к разговору, и, положив себе в чашку варенье, вновь бросился в атаку:

– Да какая разница, кто – кого? Дело в принципе. Петр Саввич откинулся на спинку стула, незаметно подмигнул Вере, аппетитно облизал ложку и отрезал:

– Так, Лешка, все! Ты устал. Допивай чай и чеши-ка домой спать. Разговор по душам окончен.

Глава 8

Собаки лаяли так, что Герман Степанович Варфоломеев готов был каждую удавить собственными руками. Он вообще очень тяжело переносил все, что с ним происходило в последнее время. Казалось, немцам было абсолютно все равно, кто перед ними: пленный красноармеец с тремя классами образования или он, добровольно сдавшийся еще в октябре 41-го потомственный барон фон Шпеер. Тогда, вопреки его ожиданиям, с ним даже не стали долго разговаривать: уже через сутки за Варфоломеевым-Шпее-ром захлопнулись ворота концентрационного лагеря под Витебском, и его жизнь закончилась. Во всяком случае, так он считал. Единственным утешением было то, что перед самой сдачей в плен Варфоломеев успел спрятать алмаз. Где, знал теперь только он. Самое ужасное, что, попав в лагерь, Герман Степанович, вернее его организм, оказался совсем не готов к такому повороту событий. Сбои он начал давать почти сразу, и весной 43-го в этом изможденном человеке с трудом можно было узнать таинственным образом исчезнувшего из Кремля старого хранителя товарища Варфоломеева. Даже неожиданный вызов к начальнику лагеря Германа Степановича почти не заинтересовал. В тот вечер у него поднялась температура, и он вообще плохо соображал, что происходит. Да еще собаки лаяли так, что разламывалась голова.

– Сесть! – скомандовал по-немецки конвойный, и Герман Степанович устало опустился на стул.

Он не заметил, как в комнате появился человек в белом халате, который протянул ему стакан воды и маленькую капсулу.

– Что это? – спросил заключенный.

– Пейте, – сказал по-русски, но с чудовищным акцентом незнакомец. – Это добавит вам сил.

Варфоломеев нехотя проглотил таблетку, после чего человек в халате пощупал его пульс, посмотрел зрачки и так же незаметно, как и появился, вышел из комнаты.

Затем к столу подошел солдат и поставил перед Вар-фоломеевым кружку с кипятком, накрыв ее куском хлеба. Герман вопросительно посмотрел на конвойного. Тот движением руки велел ему есть. Старик схватил хлеб и вцепился в него зубами. Все его сознание было сосредоточено на еде, поэтому он даже не заметил, что из темного угла комнаты за ним наблюдала пара внимательных глаз.

– Кушать надо аккуратно!

Варфоломеев подавился куском и поставил кружку на стол. За его спиной послышались шаги, и перед ним появился человек в форме высшего офицерского состава гестапо.

– Как вы хотите говорить, господин фон Шпеер? На каком языке? – спросил незнакомец по-немецки.

Варфоломеев прокашлялся и спокойно, так же по-немецки, ответил:

– Я могу разговаривать на любом языке: немецком, французском, испанском, даже на латыни. Но мой родной язык – русский.

Гестаповец усмехнулся и вдруг на чистом русском произнес:

– Мой тоже.

Варфоломеев удивленно вскинул глаза, но промолчал. А гестаповец с улыбкой продолжил:

– Вы смелый человек. Поэтому перейдем сразу к сути. Офицер сел за стол и перелистал страницы дела, лежащего перед ним:

– В ваших показаниях написано, что вы 20 лет проработали в Кремле. Так?

Варфоломеев кивнул.

– Вы дали подробное описание территории, внутренних помещений, быта обитателей.

Немец выждал паузу и вперил немигающий взгляд в Варфоломеева.

– Оно нам понравилось. И в первую очередь тем, что это не похоже на то, чем нас потчует наша разведка. Но нас интересует другое.

Офицер достал из внутреннего кармана кителя сложенный пополам лист бумаги и протянул Варфоломееву. На нем была изображена книга, на обложке которой красовался мальчик с гусем. Поверх рисунка шли непонятные буквы.

– Что вы можете сказать об этом? Варфоломеев краем глаза взглянул на лист и тут же ответил:

– Это – этрусская символика. Примерно третий век до нашей эры.

Гестаповец одобрительно кивнул. Было видно, что ответ его удовлетворил.

– Верно. Вы знаете, где эта книга может находиться?

– Где угодно, – пожал плечами Герман Степанович. Немец вновь понимающе кивнул и достал другой рисунок. На нем была изображена обложка старинного фолианта – «История государства Российского. Том 2».

– А эта книга вам знакома?

Варфоломеев взял рисунок, а затем положил его на стол перед собой.

– Конечно, – спокойно ответил он. – Это первое издание Карамзина. Я, кстати, видел его в реставрационных мастерских Центральной государственной библиотеки… Года три назад. Вот, собственно, и все…

Наступила пауза. Немец испытующе смотрел на Варфоломеева все тем же немигающим взглядом.

– Зачем вам эта книга? – не выдержал старик Гестаповец усмехнулся:

– Она нам очень нужна, господин Шпеер. Поэтому вы вскоре и отправитесь в Москву.

У Варфоломеев перехватило горло, и он сильно закашлялся.

– Вы шутите? – отдышавшись, прохрипел он. – Я больной человек и нуждаюсь в серьезном лечении. Кстати, что это за лекарство мне дали?

– Я отвечу вам, но после того, как мы закончим разговор.

Варфоломеев задумался. Гестаповец развернул карту Москвы:

– Итак, начнем по порядку… Герман Степанович замотал головой.

– Это невозможно. Да и чем я могу помочь? Упрямство Варфоломеева стало раздражать немца.

– Барон… Можно вас так величать? Герман Степанович кивнул.

– Вы думаете, я зря проделал такой длинный путь от Берлина до Витебска? Меня не интересует, «возможно» или «невозможно».

Гестаповец придвинулся ближе, улыбка исчезла с его лица, и оно стало каменным.

– Как это говорят в России: «Вперед и с песней» или… Варфоломеев понял, что спорить бесполезно. Он еще раз прокашлялся и неожиданно спросил:

– Хорошо. Допустим, я найду эту книгу. Но почему вы думаете, что я обязательно вернусь к вам?

– Вернетесь, – ласково произнес гестаповец. – Вы спрашивали про лекарство, которое вам дали? Что ж, это и есть гарантия вашего возвращения. Эта маленькая пилюлька уже разошлась по вашему организму. Шестьдесят дней ее частички будут дремать в вашей крови. Но через два месяца она начнет пожирать вас, и за несколько часов от ваших внутренностей ничего не останется. Но у этой плохой таблетки есть хорошая сестричка, которая может все вернуть назад…

Немец достал из кармана коробочку с пилюлями и потряс ею.

– У вас есть шестьдесят дней плюс-минус четверо суток, вы меня хорошо поняли?

Испарина покрыла лоб старика. Он облизнул пересохшие губы и тихо спросил:

– А поточнее нельзя?

Немец отрицательно качнул головой.

– Поточнее – нельзя.