Текст книги "Географ глобус пропил. Золото бунта"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава 38
ХОЧЕШЬ МИРА – НЕ ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ

У Служкина был пустой урок, и он проверял листочки с самостоятельной зондеркоманды. Служкину срочно требовались оценки, чтобы выставить четвертные, поэтому он не углублялся в сущность предмета, а действовал более экономично – по вдохновению. Он смотрел фамилию и, не читая, сразу ставил оценку. И так ясно, кто чего заслуживает. Ергин? Два. Градусов? Два. Баскакова? М-м... ладно, не жалко, четыре. Суслов? Два. Даже с минусом.

Закончив с листочками, Служкин раскрыл створку окна и закурил.

Внизу находился замкнутый забором дворик между стеной школы, корпусом спортзала и теплым переходом. Дворик был загроможден поломанными партами. Сюда на переменах бегали курить старшеклассники.

Мат и галдеж привлекли внимание Служкина, и он высунулся из окна. Оказывается, во дворике шла разборка. Посреди толпы школьников стоял маленький, взъерошенный Овечкин. За лацкан пиджака его держал тощий и высокий Цыря – Цыренщиков, всем известная местная шпана, быстро перерастающая в уголовника. Цырю подзуживал толстый олигофрен Бизя Колобок, его лучший друг. Вокруг толпились наиболее прославленные двоечники восьмых-девятых классов. Рядом Безматерных и Безденежных держали под руки тоже красного и взъерошенного Чебыкина, не подпуская его к Цыре.

Цыря, что-то объяснив, вдруг ткнул Овечкина кулаком в скулу. Овечкин отлетел и сел в снег. Цыря нагнулся, поднял его, подтащил к себе и снова дал ему по скуле. Овечкин опять отлетел. Чебыкин, вырываясь, дергался между Безматерных и Безденежных.

Служкин выкинул окурок и решительно забросил ногу на подоконник. Из окна он ловко спрыгнул на заснеженную крышу теплого перехода, а с нее – во дворик. Однако ноги его скользнули по валявшейся столешнице сломанной парты, и он шлепнулся задом на какие-то железяки. Кто-то из толпы вокруг Цыри оглянулся, но Служкин уже вскочил, раздвинул двоечников, взял Цырю за плечо и развернул.

– Не п-понял!.. – изумился Цыря.

– Гуманитарная помощь, – пояснил Служкин и хлопнул его по зубам. – Теперь понял, Мцыря?

– Чо за фраер?! – заверещал Бизя Колобок, подскакивая к Служкину, и Служкин коротким толчком кувыркнул его в сугроб.

Цыря прикрыл ладонью разбитые губы. Лицо его сделалось зверским. Служкин тем временем повернулся и отвесил Безденежных такой пинок, от которого тот, выпятив пузо, пробежал несколько шагов. Безматерных благоразумно отцепился от Чебыкина сам.

– Ты кто такой воще?.. – угрюмо спросил Цыря.

– Это географ... из школы... – прошелестели двоечники.

– Чего встали, козлы?!. – вопил Бизя Колобок. – Он тут один!..

Служкин сильно стукнул ладонью в лоб, и Бизя снова улетел в сугроб, едва не выронив глаза.

– Ну-ка дернули все отсюда, ублюдки! – прорычал Служкин на двоечников и топнул ногой.

Двоечники начали тихо утекать в щель между забором и школой.

– Цыря, вмочи ему! – грозно орал из сугроба Бизя Колобок.

Цыря, оставшись в одиночестве, хмуро поглядел на Служкина, сплюнул и пошел к забору. Уже сидя на заборе верхом, он пообещал:

– Ладно, Овца, я тебя еще выловлю.

Служкин шагнул к барахтающемуся в сугробе Бизе и вышиб его пинком. Матерясь, Колобок перекатился через забор вслед за Цырей.

Чебыкин поправлял пиджак, а Овечкин прикладывал к скуле снежок.

– Фонарь будет, наверное, – мрачно сообщил он.

– Вы нас из окна увидали, Виктор Сергеевич? – спросил Чебыкин.

– Нет, мне из министерства телеграммой сообщили.

– У вас, Виктор Сергеевич, брюки порвались, – сказал Овечкин, не отрывая снежка от щеки.

Служкин вздрогнул, как ужаленный, и стремительно заглянул через плечо на собственный зад. На заду, как хвост, висел клин материи, выдранный, когда Служкин, поскользнувшись, упал задом на железяки. В прорехе предательски белела подкладка.

– У меня же еще в «а»-классе урок! – завыл Служкин, пытаясь приставить клин на место. – Как же я его проведу в рваных штанах?!.

– Попросите у Розы Борисовны отменить урок, – посоветовал Чебыкин, сочувствующе глядя на Служкина, который прикрывал зад рукою.

– И что я ей скажу? Что портки распластал? Да она на меня в суд подаст за оскорбление личности!

– Тогда придется сидеть весь урок, – заметил Овечкин.

– С вами посидишь... – проныл Служкин и бессильно начал материться куда круче, чем это делал Бизя Колобок. – Да и как я в кабинет попаду? С голым задом через всю школу просверкаю?

– В окно надо лезть, – сделал вывод Овечкин.

Служкин задрал голову, рассматривая свое окно.

– С крыши перехода мне одному туда не забраться...

– Давайте, Виктор Сергеевич, я вам из окна руку подам, а вы Овчину на спину встанете, – предложил Чебыкин.

– Другого пути нет, – подумав, согласился Служкин.

Чебыкин с ключом от кабинета убежал, а Служкин с Овечкиным полезли на крышу теплого перехода. Когда они забрались, из окна высунулась круглая веснушчатая физиономия Чебыкина.

– Атас, Виктор Сергеевич! – вдруг крикнул Чебыкин. – Вон там Роза Борисовна идет!

Служкин оглянулся и увидел на школьной дорожке Угрозу.

И тут грянул звонок с урока.

– Блин, давайте скорее!.. – завопил Служкин, – Чеба, руку!..

Овечкин уперся ладонями в стену. Служкин взлетел ему на плечи и рыбкой нырнул в окно, где в него вцепился Чебыкин. Вдвоем они с грохотом повалились на пол, уронив стул и учительский стол.

Служкин тотчас вскочил и выглянул из окна. Угроза, раскрыв рот, стояла посреди волейбольной площадки.

– Да... – откачнувшись, протянул Служкин. – Сделает она из меня сегодня банановое пюре, точно...

– А вы объясните ей все честно, – предложил Чебыкин.

– Наивный ты... Честным хорошо быть только потому, что верят, когда врешь.

Весь урок у девятого «а» Служкин сидел за своим столом, как гвоздями приколоченный. Для красной профессуры Служкин поспешно выдумал какую-то проверочную работу. На проверочной он мог сидеть, не вызывая подозрений. Однако посреди урока раздался стук в дверь.

– Старков, открой, – велел Служкин.

– Это вас, – выглянув, сообщил Старков.

– Скажи, я занят...

Но тут Старкова властно отодвинули с дороги, и в кабинет вошла Угроза Борисовна собственной персоной.

– Виктор Сергеевич, я вас прошу пройти ко мне прямо сейчас, – ледяным тоном произнесла она.

– Роза Борисовна, я сейчас провожу контрольную работу за четверть и не могу отлучиться, – сжав зубы, ответил Служкин.

«Контрольная!.. За четверть!» – изумленно ахнула профессура.

– И тем не менее я повторяю свою просьбу.

– А я повторяю, что сейчас не могу отлучиться, – в отчаянии отчеканил Служкин. – И прошу вас не мешать мне вести урок.

Девятый «а» изменился в лице.

Угроза покачнулась, но выстояла. Она развернулась, вышла и грохнула дверью. Профессура подпрыгнула за партами. Служкин успел заметить потрясенный взгляд Маши Большаковой и тотчас уткнулся в раскрытый классный журнал. Уши его были свекольного цвета.

До конца урока насмерть сраженная красная профессура не издала ни звука. После звонка девятиклассники тихо, как с похорон, покинули кабинет. Служкин надел пуховик, прикрывающий позорную пробоину, и бежал с поля сражения домой, не заглянув к завучам и даже прошмыгнув мимо их двери на цыпочках.

На следующий день Роза Борисовна не ответила на служкинское «здрасьте». И на другой день тоже. А потом Служкин и сам не стал здороваться. Близились каникулы, и можно было надеяться, что после них конфликт забудется сам собою. Оставалось только пережить итоговый педсовет за третью четверть, прогулять который было опаснее, чем убить Розу Борисовну.

Служкин явился на педсовет, старательно теряясь в толпе учителей и сел в сторонке на самое незаметное место. Итоги четверти подводили долго, с перебранками. И учителя, и Роза Борисовна распалились. Наконец речь дошла до учителей-предметников.

– География! – в последнюю очередь объявила Роза Борисовна и стала демонстративно долго разыскивать в папке служкинский отчет.

– Вызывает недоумение дифференциация оценок по географии у девятых классов, – сказала Угроза. – В «а»-классе почти у всех пятерки, в «бэ» – четверки, в «вэ» – тройки. Чем вы это объясните, Виктор Сергеевич? Конечно, эти классы мы составляли из сравнительно равных по силам учеников, но ведь не может быть, чтобы в «а» средний балл был четыре и семь, а в «вэ» – три и один!

– Что заработали, то и получили... – пробормотал Служкин.

Угроза сделала большую паузу, раздавливая его тишиной.

– Лично у меня, – начала она, – складывается ощущение, что дело тут не в знаниях учеников, а в личных пристрастиях учителя, то есть в личности самого Виктора Сергеевича. Насколько я знаю, педагогические приемы Виктора Сергеевича довольно далеки от традиционных. К песням, которые он исполнял на уроках в первой четверти... – Тут смех прокатился по учителям. – ... в третьей добавляются еще и массовые прогулы, инициируемые учителем, катания с горок вместо экскурсий, в которых Виктор Сергеевич участвует наравне с учениками, и многое другое. Сама я лично видела Виктора Сергеевича вместе с учениками влезающим с улицы в окно своего кабинета на втором этаже, а на мое замечание он в присутствии всего класса отреагировал с таким пренебрежением, которое граничит с хамством...

Угроза раскатывала Служкина в блин еще с четверть часа.

– Итак, Виктор Сергеевич, – закруглилась она, – четвертая четверть для вас становится решающей. В это время мы формируем педколлектив для работы в следующем году, и я не исключаю, что наш коллектив отнесется к вашей попытке занять в нем место не очень одобрительно. Впрочем, все зависит от вас.

Разгромом Служкина педсовет и закончился. Руины Служкина, дымясь, сидели за партой, когда все учителя начали с облегчением вставать и греметь стульями. Служкин не поднимал глаз. Кира, проходя мимо него, помедлила и насмешливо сказала:

– Ну ты да-ал...

Служкин помолчал, кивая головой, и согласился:

– Дал, да потом страдал.

– И это все твои комментарии?

– У париев нет комментариев.

Глава 39
ОКИЯН ОКАЯН

На каникулах Служкин сидел дома, и однажды заявилась Ветка.

– Блин!.. – еще в прихожей начала ругаться она, стаскивая сапоги. – Замерзла как собака в этом долбаном автобусе!.. Дай, Витька, чаю горячего, а то околею!..

Служкин пошел ставить чайник, а Ветка кричала из прихожей:

– Уж апрель на подходе, Кама и то вскрылась, а холодрыга собачья! Когда же зима закончится? В лужу еще вляпалась до колен!..

Она прошлепала мокрыми носками на кухню, плюхнулась на табуретку и бесстыдно задрала ноги, приставив ступни к батарее.

– У вас еще греют, сволочи... – завистливо заметила она.

– Как поживаешь? – спросил Служкин.

– Да чего там!.. – махнула рукой Ветка и с ходу принялась рассказывать про какого-то Коромыслова, который ей проходу не дает.

– Ты, старая дура, заколебала уже, – с досадой сказал Служкин. – Сама-то чего творишь? А еще на Колесникова наезжаешь...

– Кстати! – перескочила Ветка. – Мне тут девки знакомые описали ту бабу, с которой его видели. Ну вылитая твоя Рунева! Слушай, дай мне ее фотографию, чтобы девкам показать...

– Иди ты на фиг! – обозлился Служкин. – Еще я не участвовал в твоих дознаниях!..

– Что, все еще любишь ее? – живо спросила Ветка.

– Вижу редко, а думаю часто... – Служкин пожал плечами.

– Кто ж так любит? – хмыкнула Ветка.

– Это ты если влюбилась, так в каждом подъезде юбку до ушей задирать готова, – пробурчал Служкин. – А я влюбляюсь аккуратно. Что, по-твоему, мне из-за Руневой в реанимации лежать? Или серенады ей петь из кустов в палисаднике?.. Да и вообще: не влюбляюсь я ни в кого. На фиг. Хватит, надорвался, теперь тяжести не поднимаю. А что там Колесников говорит про Руневу?

– Говорит, что знает, что ты ее любишь, и поэтому не стал бы с ней ничего иметь, потому что тебя уважает.

Служкин издал губами неприличный звук и начал разливать чай.

– Он сейчас-то уже не шляется по ночам, – рассказала Ветка. – Сразу после работы домой, как и раньше. – Она помолчала и неожиданно с чувством добавила: – Жаль, не успела вовремя его застукать, а то прямо во сне видела, как салатницу ему прямо об башку разбиваю... Слушай, Витька, а может, ты и не любишь Сашеньку-то свою дурацкую?..

– Черта тут поймешь, Ветка. – Служкин закурил. – Вроде и люблю ее, а к ней не тянет. Тянет к другой девице, училке из моей школы, а жить все равно хотел бы с Надей. И живу с Надей, а ближе тебя нет никого... Никакой точки опоры в жизни, болтаюсь туда-сюда... Окиян окаян, где же остров Буян? Мечусь в заколдованном круге, а порвать его нечем.

– Тебе нравится жить с Надей? – изумилась Ветка. – Ну не знала!.. Или ты с диванчика обратно на кроватку переехал?

– Не переехал... Так разве в этом дело? У вас у всех об одном только мысли... Молитвы у попа о том, что ниже пупа...

– Ну раз ты голодный, может, тогда подкрепимся, а? – Ветка хитро подмигнула. – На кроватке. Или на диванчике.

– Надо было тебе на час раньше приходить, – хмуро ответил Служкин. – Сейчас уже Надя вернется... Кстати, Ветка, она на тебя окрысилась после моего дня рождения. Она думает, что я у тебя ночевал. Боюсь, хреново тебе будет, если она тебя здесь застанет...

– Ерунда, – отмахнулась Ветка. – Я ее сумею удержать.

Служкин посмотрел на нее недоверчиво.

– И все-таки она у тебя стерва, – напрямую заявила Ветка.

– Да нет... – поморщился Служкин. – Ты ее видишь только снаружи: в гостях или когда я плачусь тебе... А так – она очень милая, ласковая, хозяйственная. Татку любит. Разве ж я женился бы на атомной бомбе? Мне с ней жить очень хорошо.

И тут в замке повернулся ключ.

– Вот и она, – сказал Служкин.

Первой в прихожую вбежала Тата и остановилась, увидев Ветку.

– Кажется, у нас гости? – спросила Надя, выглядывая на кухню.

– Привет! – весело сказала Ветка.

Надя не ответила, вернулась в прихожую и стала раздевать Тату.

– Сейчас посиди в комнате, – громко сказала она Тате, – а я только тетеньку выгоню, и мы позвоним бабушке.

Служкин поднял брови и приложил палец к губам, давая Ветке совет помолчать и не нарываться на скандал.

Тата послушно скрылась в комнате, а Надя вышла в кухню, сложила руки перед грудью и прислонилась спиной к холодильнику.

– Хорошо еще, что не в моей постели и не в моем халате, – сказала она. – Я ведь, кажется, говорила тебе, чтобы этой шлюхи ноги в моем доме не было!

– Кого? – тупо переспросила Ветка и открыла рот.

– Если у тебя зудит, так ты иди к ней домой и там с ней трахайся, – продолжала Надя, не замечая Ветки. – А мне тут такие посетители не нужны. Мало того что незваный гость хуже татарина, так эта проститутка хуже незваного гостя. Здесь не публичный дом. Выбирайте для свиданий другие места. У нее самой квартира есть. Пусть мужа с ребенком куда хочет девает и развлекается с тобой, а я не собираюсь караулить вас на лестнице, да и вообще не хочу терпеть здесь ничего подобного! И минуты не желаю оставаться с ней под одной крышей! Пусть одевается и убирается отсюда вон сей же момент и дорогу сюда пусть забудет! Передай ей это, если у тебя смелости хватает не только на то, чтобы тискаться с бабами тайком!

Надя оттолкнулась задом от холодильника и ушла в комнату.

Служкин многозначительно поглядел на обомлевшую Ветку.

– Ну, бли-ин... – приходя в себя, протянула Ветка и поскребла в кудрях. – Что, значит, мне идти?..

Служкин грустно кивнул. Ветка поднялась, оправила юбку и пошла в прихожую. Служкин поплелся за ней.

– Ты уж меня не провожай, – напяливая сапог, саркастически сказала Ветка. – Заходи, когда время будет. Она надела плащ, покачала головой и искренне добавила напоследок: – Не погибай.

Весь вечер Надя со Служкиным не разговаривала. Когда Тату уложили спать, Надя мыла на кухне посуду. Служкин сел у стола и сказал:

– Ну чего ты в бутылку лезешь? На меня остервенилась, Ветку на все корки разделала...

– Я уже говорила тебе, – рявкнула Надя, – чтобы ты эту любовницу свою, сучку, не смел сюда тащить!

– Я Ветку не тащил сюда, – покорно начал оправдываться Служкин. – Она сама забежала по пути. И она не сучка, не шлюха. Просто балда, задним местом в царствии небесном. И не моя любовница.

– Ты можешь мне сказать, что не спал с ней? – напала Надя.

Служкин тяжело вздохнул.

– И еще смеет мне какие-то претензии высказывать!.. Алкоголик, нищий, шут гороховый, да еще и бабник в придачу! Не будь Таты, я бы и секунды с тобой не жила! Нечего детей заводить, если не можешь дать им ничего хорошего!

– Ну ладно, – примирительно сказал Служкин. – Это все здесь ни при чем. Я только хотел сказать, что Ветку ты обидела зря.

– И не смей мне больше говорить об этой проститутке!..

– Да не проститутка она! Уж лучше бы я связался с проституткой! Они уже снятся мне по ночам на этом чертовом диванчике!.. – вырвалось у Служкина.

– Сам того захотел! Чего захотел – того и добился! – Надя швырнула посуду, закрыла воду, села за стол и неумело закурила. – А Ветку ты защищаешь только потому, что в душе сам точно такой же, как она, – недаром однокласснички! Тебе бы только за бабами волочиться, а до прочего и дела нет! Только ни одна баба на такого не позарится – одна я, дура, связалась! Ты и Будкина мне потому подсовываешь, чтобы я такой же была, как ты, и пикнуть не посмела!..

– Я тебе Будкина не подсовываю...

– А у меня с ним ничего и нету! – закричала Надя. – Я с ним не сплю, в гости к нему не таскаюсь, не целуюсь, на свидания не бегаю!.. И вообще, это не твое дело, понял?!

– Ну и зря, что нету! – не выдержав, вспылил и Служкин. – Зря! Жалей, что не бегала, не целовалась, не трахалась! Святой из тебя все равно не получится, потому что ты людей не любишь, а вся твоя порядочность только от ненависти ко мне! Одного-единственного Будкина сумела полюбить, да и того в жертву своей ненависти принесла! А Будкин сам к тебе не прибежит, потому что дурак – тоже не в свою душу глядит, а в чужие рты! А у меня все то, от чего ты отказалась, было, – слышишь, Надя, было! И это лучшее, что у меня было с тех пор, как я переехал на этот проклятый диванчик!

Глава 40
СВИНИ – СВИНЯМИ

Сразу после звонка зондеркоманда расселась за парты с откровенным интересом к предстоящему. Служкин насторожился. Он прошелся у доски, словно пробуя пол на прочность, и сказал:

– Записываем тему урока...

Доска была исчеркана крестиками-ноликами, и Служкин взял тряпку. Вздох восторга промахнул по зондеркоманде за его спиной. На перемене смочить сухую тряпку в туалет бегал Ергин. Теперь от тряпки явственно пахло мочой.

Служкин побелел скулами и покраснел ушами, но не изменил выражения лица. С тряпкой в руках он продолжил:

– ... «Профилирующие отрасли хозяйства Средней Азии».

Искоса поглядывая на Служкина и гомоня, зондеркоманда склонилась над тетрадями. Служкин вышагивал перед доской, словно в забывчивости держа тряпку в руках. Девочки на передних партах морщились. На галерке Градусов и присные с досадой зажужжали: Географ тупорылый, не отразил, что сделали с его тряпкой!

Безостановочно диктуя, Служкин медленно углубился в проход между рядов. При его приближении Ергин с фальшивым усердием принялся строчить в тетради, на страницах которой пестрели химические формулы. Служкин сделал еще шаг и вдруг ловко ухватил Ергина левой рукой за затылок, а правой прилепил к его физиономии тряпку и тряпкой начал тереть ергинскую рожу, как Аладдин свою лампу. Все произошло совершенно беззвучно, быстро, и зондеркоманда охнула только тогда, когда Служкин с грохотом выломал тихо завывающего двоечника из-за парты, как доску из забора, и поволок к выходу.

Вытащив Ергина в коридор и не прикрыв дверь кабинета – чтобы зондеркоманда ужаснулась всему в подробностях, – Служкин тщательно повозил обомлевшего двоечника по полу, от всей души отвесил ему несколько таких пинков, от которых затрещал организм Ергина, и выбросил его вниз с лестницы. Только после этого Служкин запер дверь и пошел мыть руки.

Он вернулся в класс с поддернутыми, как у эсэсовца, рукавами, с красными от холодной воды руками и с таким лицом, будто бы он был Сизифом, который только что наконец вкатил свой камень на вершину горы.

На задних партах Градусов и присные уже раскинули «дурака». При виде Служкина Градусов проворно сгреб карты и сунул их под столешницу, но Служкин нагнулся и цапнул колоду. Градусов дернулся, вырываясь, и в пальцах Служкина осталась одна-единственная карта. Служкин глянул на нее.

– Семерка пик! – сообщил он. – Покер! – И он собрался демонстративно порвать карту пополам.

– Не надо!.. – вдруг испуганно завопил Градусов. – Не рвите, Виктор Сергеевич!..

– Ты даже выучил, как меня зовут? – искренне удивился Служкин.

– Не рвите, – повторил Градусов. – Я больше не буду, уберу все... Без покера уже не колода, а я ее две недели крапил!..

– Гад ты, Градус... – тихо сказал кто-то из присных. – Ничего, значит, никто тебе не должен...

Служкин подумал и бросил покера Градусову на стол.

– Уж своих-то не накалывал бы, – сказал он. – Только мухлевать и умеешь...

– А что, думаете, мухлевать просто? – обиделся Градусов.

– Трудно, – без выражения согласился Служкин, ушел и сел за свой стол. Но Градусова зацепило.

– Да я и без мухлежа выиграю у любого! – заорал он через весь класс. – Спорняк, что я и вас высажу с первого же кона?

Зондеркоманда загудела, заинтересовавшись вызовом.

– Хлыздите, да? – орал Градусов. – Ну давайте срежемся, а?

– А что мне будет, если я выиграю? – вдруг спросил Служкин.

Зондеркоманда дружно взвыла от восторга.

– Тогда мы до конца года на географии будем сидеть, как на русском, – нагло заявил Градусов.

– А если проиграю?

– То вы нас с урока отпустите!.. – завопила зондеркоманда сразу с нескольких сторон. – Сейчас по кабельному порнуха начнется!..

– Да ну и фиг с вами, козлы! – в сердцах сказал Служкин и широким движением руки сдвинул на край стола классный журнал и тетради. – Иди сюда, Градусов!

Градусов вскочил и побежал к учительскому столу, как боксер к рингу: он подпрыгивал на ходу, поводил плечами и тузил кулаками воздух. Галдя, на галерке присные полезли на парты, чтобы лучше видеть поединок. Служкин протянул Градусову руку, и Градусов лихо отбил ладонь, закрепляя спор.

– Градусов, проиграешь – убьем!.. – кричали девочки.

Служкин взял у Градусова колоду, перетасовал и разбросал карты.

– В подкидного, вини – винями, – деловито сказал Градусов.

Служкин развернул карты веером и задумался. Зондеркоманда, как корабль в бурю, накренилась налево, пытаясь посмотреть, что у него в запасе. Служкин сбросил шестерку.

– Вы – мерзавцы, – просто сказал он зондеркоманде. – Я от вас устал беспредельно. Бито. Думаете, мне стыдно, что я играю в «дурака» на уроке? Да ни фига подобного. Я вас всех уже видеть больше не могу. Будь моя воля, я бы вас со всех уроков подряд вышибал, а по улице ходил бы в противогазе, чтобы с вами одним воздухом не дышать.

Зондеркоманда, переговариваясь и посмеиваясь, хладнокровно выслушивала речи Служкина.

– Убери бубуху, – велел Служкин Градусову. – Обещал же не мухлевать. Думаешь, у меня не глаза, а пуговицы от ширинки?

– Я спутался! – сконфуженно ответил Градусов, забирая карту.

– А я тебе не верю. Я вам всем вообще не верю, сколько бы вы ни клялись. Клятвам верят, когда человек, их дающий, уважает себя. А вы разве себя уважаете? Взял, пятая не влезает. Вы перед всем классом собственной мочой умываетесь, вам не стыдно, когда при всех вам морды бьют и под зад пинают. Когда вам в лицо правду говорят, вы даже не краснеете.

– Куда вы пошли! Сейчас моя очередь! – вспенился Градусов.

– Пардон, ошибочка вышла. Валяй. Вы не только еще не личности, но вы даже еще не люди. Вы – тесто, тупая, злобная и вонючая человеческая масса без всякой духовной начинки. Вам не только география не нужна. Вам вообще ничего не нужно, кроме жратвы, телевизора и сортира. Как так можно жить? Куда десятку подкидываешь? Протри шары – где здесь десятки?

Градусов задумался и переместил в заначку две карты.

– Я понимаю: у вас чувство юмора не развито, поэтому и приколы у вас идиотские. Для чувства юмора нужна культура, которой у вас нет. Вы мне свои обезьяньи подляны строите и думаете, что они меня задевают. А они меня совсем не задевают. Я на вас ору только для того, чтобы вы успокоились: мол, ништяк, достали географа. Меня ваши подляны не обижают, потому что я вас не уважаю. Они мне просто мешают, но не урок вести мешают, а мешают перед собственным начальством выкобениваться, потому что оно – такое же, как вы, только навыворот... Угораздило же меня попасть между двух огней! И сверху идиоты, и снизу – вот и повертись! Устал я от всего этого...

Карточный поединок вступил в завершающую фазу. Зондеркоманда притихла. Градусов пошел под Служкина – Служкин покрыл. Градусов сбросил вторую карту – Служкин отбился. Тогда Градусов обвел класс отчаянным взглядом и кинул третью карту – ту самую семерку пик. Служкин широко размахнулся козырем, чтобы припечатать и ее, но тут Градусов тихонько напомнил:

– Вини – винями.

– Свини – свинями! – в сердцах сказал Служкин. – Я продул!

Зондеркоманда победно завопила.

– А вы говорили: «Выиграю, выиграю!» – снисходительно передразнил Градусов, собирая колоду. Вы мне еще в пуп дышите.

– Можно домой идти, да? – ликуя, орала зондеркоманда.

– Я свое слово держу, – заявил Служкин, демонстративно откидываясь на спинку стула и доставая сигареты. – Валите.

Зондеркоманда дружно ломанулась к двери, сдвигая парты и роняя стулья. В пять секунд кабинет опустел.

Служкин закурил, посидел, встал, запер дверь, прошелся по классу, составляя парты и поднимая стулья, открыл окно, залез на подоконник, сел, вывесив ноги наружу, и продолжал дымить дальше.

Речники лежали в руинах зимы, а над ними, как купальщица, выгнулось бесстыдно-голубое небо. На земле первыми оттаяли глубинные, таинственные артерии города – теплотрассы, ярко черневшие мокрой землей. Из-под крышек канализационных люков валил пар. Сгорбившиеся сугробы были по бокам искусаны чьими-то грязными зубами. На дороге ручейки проточили колеи до асфальта, и от этого колеи вихлялись в разные стороны, будто здесь ездили пьяные автомобили. Старый снег на волейбольной площадке, как сыр, был повсюду продырявлен следами. На верхушках фонарей, словно коты, сидели косые шапки.

Из-за угла школы веером высыпалась зондеркоманда. Увидев в окне Служкина, девочки замахали руками, а пацаны заржали.

– Географ!.. – закричали они. – Свалишься!.. Монтана!.. Фак ю!..

– А Градусов все равно мухлевал!.. – завопил кто-то.

– Хеви-метал! – крикнул в ответ Служкин и показал рога из пальцев. – Я знаю!