355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алексей Иванов » Земля — Сортировочная (сборник) » Текст книги (страница 4)
Земля — Сортировочная (сборник)
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 20:28

Текст книги "Земля — Сортировочная (сборник)"


Автор книги: Алексей Иванов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА 10. Как погиб десант

– Эй, пацан, ты чего?… – тормошил меня бригадир Орленко, пристально вглядываясь в лицо.

– Н–не знаю… – без голоса ответил я и с трудом приподнялся на локтях.

Я лежал в дорожной пыли на полпути между уборной и столбом. Невдалеке за липами желтел вокзал. По путям медленно катились цистерны. В моих глазах из всеобщего небесного сияния неохотно сконцентрировалось солнце, и я различил лицо Орленки.

– У тебя–солнечный удар? – подсказывающее спросил он.

– Ага… – для конспирации согласился я.

– А что в уборной делал?…

– Что–что!… – разозлился я. – Что и все, ничего нового!…

– Ну–ну, – недоверчиво отступился тот и помог мне встать.

В его кармане тяжело лежал пистолет, из которого я застрелил Бабекуса. «Вытащил уже и проверяет, помню я чего или нет», – догадался я про Орленку.

– До дому довести? – спросил бригадир.

– Сам дойду, – ответил я ему.

До угла улицы Ингмара Бергмана он выслеживал меня и крался в акации. Я не выдержал и перебежал через огород Залымовых. Он за мной не полез, но долго торчал у забора, вытягивая шею. Потом его заметил потомственный рабочий Илья Петрович Фланг, засрамил и погнал на работу.

Я еще придумать не успел, что мне теперь делать, как в переулке Робеспьера увидел дядю Толю и Лубянкина.

Они, без сомнения, шли к Поповым.

– Эй, Бабекус!… – вскинулся Лубянкин, увидев меня.

Форы оставалось минуты три, и я очертя голову бросился к Барбарису.

– Борька!… – отчаянно крикнул я, подлетая к воротам их дома. – Открывай!…

Барбарис полз медленно–медленно, как инвалид войны и труда сразу.

– Скорее!… – вопил я.

Он вытащил щеколду из петель.

– Ты чего? – спросил он, открывая. – Сегодня все какие–то чокнутые…

– Молчи! – велел я, захлопнув створку ворот. – Слушай меня! Сейчас чеши на вокзал и найди товарища Палкина! Передай ему: дядя Толя, Лубянкин и Рыбец – диктаторские шпионы! Сегодня ночью – десант!…

– Чего?… – ошалев, пробормотал Барбарис. – Вовтяй, ты чего городишь?…

– Тупарь, дундук!… – разозлился я. – У меня времени – шиш да маленько!… Толстый, жирный, поезд пассажирный!… Помнишь, что Карасев нам впрягал?

– Ну. Сто раз слышал.

– Так вот, это правда! А на станции у мятежников Штаб! А сама станция – Карта!

– Погоди, что–то я не врубаюсь, – забеспокоился Барбарис. – Какие, блин, мятежники?…

Но тут ворота толкнули, и в щель всунулся дядя Толя.

– Ты куда девался? – спросил он у меня.

– Потом объясню, – тоном Бабекуса ответил я.

– Борька, вали отсюдова, – велел сыну дядя Толя.

– Ты чего, бать?… – начал было Барбарис, но дядя Толя молча поднес к его носу кулак.

– Борька, иди в дом, а то убью, – спокойно повторил он.

Барбарис побледнел.

– Чокнутые все… – сказал он, уходя.

– Ну что, – спросил меня дядя Толя, – как результаты?

– Результаты превзошли все ожидания, – сказал я наобум.

– И что же?

– Нулевая группа секретности, – сказал я. – Сообщение только для генералитета.

Дядя Толя долго раздумывал с оловянными глазами.

– Лубянкин! – наконец окликнул он. – Забирай его!

Он толкнул меня в щель между створками. Лубянкин с другой стороны вцепился в рукав и вытащил меня к себе.

– Поступаешь в мое распоряжение, – сказал он.

– Слушаюсь! – ответил я. Дядя Толя высунулся из ворот.

– Набака фриба кабидо ка струп, – сказал он.

– Папарела, – ответил Лубянкин. – Аплидо. Брама ка пой.

– Ерепена крача, – на свой страх и риск вставил я.

– Само собой разумеется, – ответил Лубянкин и козырнул.

Дядя Толя захлопнул ворота. Мы пошли.

– Ночью сбросили контейнер, – поведал мне Лубянкин. – Попали в Батькино озеро. Я весь продрог, пока достал, трусы разорвал о корягу…

– Мне заштопать? – язвительно спросил я. Сладкий спазм опасности сжимал мой живот.

– Не хами, – не обиделся Лубянкин. – Там десант, три сотни гвардейцев…

– Так много?

– Как выйдет. Не мое дело – Рыбец. Мне приказано передать ей, чтобы первый батальон запустила на обеде, второй – в ужин.

– Очень хорошо, – отозвался я, ничего не поняв.

– Ты отнесешь их Рыбец, – приказал Лубянкин. – Похоже, за мной хвост. Кругом одни шпионы. Меня ВАСКА засветил.

– Понятно, – сказал я.

Мы дошли до его калитки, и он пропустил меня во двор.

– В сарай, – направил он.

В темном сарае стоял забрызганный грязью мотоцикл «Хорьх». Лубянкин снял с его заднего сиденья брезентовый рюкзак и вытащил оттуда заплесневелый и слипшийся кирзовый сапог в свежей тине. Повернув его подошвой к солнечному лучу, он нажал несколько гвоздиков, и подошва с пружинным кряканьем отскочила, как обложка книги. Внутри было выстланное каучуком гнездо с малюсенькими лампочками. В гнезде лежал медный пенальчик.

Лубянкин бережно извлек его и протянул мне.

– Передашь Рыбец, – повторил он. – Ей все известно.

– Так точно! – подтвердил я и отдал честь. Отойдя подальше от дома Лубянкина, я открыл пенальчик и заглянул внутрь. Пять столбиков таблеток и были двумя батальонами гвардейцев. Уж они у меня повоюют…

Одна мысль бросилась мне в голову. Я принял решение как пенсионер – бежать в аптеку.

Аптека у нас была только на вокзале. Я сунул гвардейцев в карман и побежал на вокзал.

На мое счастье, в аптечном киоске сидела тетя Аня Варежкина, а не старуха Паклина. Паклина бы меня пожалела, ничего химического не продала, а вместо этого насоветовала кучу народных трав.

На витрине я сразу увидел упаковку с подходящими по размеру таблетками. Ткнув пальцем в стекло, я сказал:

– Мне таких штук десять, тетя Аня.

– Это пурген, Вовка, – сказала она.

– Яд?

– Да нет… Хуже.

– Все равно давайте.

Выгребя всю мелочь, я забрал упаковки, убежал в сквер и достал пенальчик.

Я вытряхнул гвардейцев в ладонь и ссыпал их в карман, а пурген аккуратно заложил на их место. Подлог был незаметен.

Надо было спешить, и я вдоль путей помчался обратно, по тропинке выбрался на улицу Долорес Ибаррури, перелез забор и через пустырь вышел к столовке.

На мой стук Рыбец открыла сразу.

– Принес? – волнуясь, спросила она.

– Принес, – ответил я, доставая пенальчик.

– Смерть мятежникам! – сказала она, выхватила пенальчик из моих рук и исчезла за дверью.

– Смерть, смерть… – задумчиво пробормотал я, оглядываясь, куда можно сплавить гвардейцев.

А Рыбец в это время в душном пару и в зное на кухне пихала таблетки в скользкие, разбухшие тушки пельменей и разбрасывала пельмени по тарелкам, подкладывая в каждую по одному диверсионному пельменю. С раздачи доносились ругательства и громыханье подносов. Кто–то колотил ложкой по стакану. Но Рыбец не покинула кухню, пока не покончила со своим делом.

(Забегая вперед, скажу, что эти невинные таблетки в нашей Сортировке никому не повредили, потому что у всех наших организмы уже приспособились к стряпне Рыбец и поглощали из нее только питательные элементы, а на остальные никак не реагировали. Только вот четырнадцать приезжих, которые коротали время от одного поезда до другого, все поголовно опоздали и потом скандалили.)

А я в это время подбежал к свиньям, которые все так же высовывали пятачки из–под ограды, достал из кармана десант и беспощадно скормил его свирепому борову.

Дело было сделано, и я устало уселся на ящик. Хотелось отдохнуть или вздремнуть, и я расслабился. Поэтому внезапный яростный свинячий визг подействовал на меня сильнее, чем спичка на ведро бензина. Я подлетел вверх и уже оттуда увидел, что боров, съевший десант, издавая этот сверхъестественный звук, несется в свинарник.

Он влетел туда, и тотчас послышались хруст и треск. Свинарник дрогнул, еще раз закачался, роняя со стен и крыши труху, и наконец треснул, как дамская перчатка, напяленная на лапу грузчика. Крыша свинарника покосилась и мелкими толчками поехала набекрень. Что–то розовое и горбатое высунулось из–под нее.

Лопнув от перенапряжения, свинарник расселся, и из него медленно поднялась вверх чудовищная свинья размером с дирижабль. Непосредственно от борова в этом раздувшемся существе остались только крошечные выпученные глазки, четыре копытца, спиралька хвостика, пятачок и розовый ротик. Грузно вращаясь, свинья поднималась все выше и выше, под облака. Из столовки высыпал народ, глядел и шепотом переговаривался.

И я тоже глядел, пока железная рука тетки Рыбец не впилась мне в ухо и не повернула его вокруг своей оси, как переключатель у телевизора. Это означало то, что тетка Рыбец догадалась обо всем: и обо мне, и о Бабекусе, и о десанте.

– 3–заморю!… – тихо сказала мне она.

P . S . Эта глава сеиду лехкомыслена, но на самом деле есъ жыстокое обличенее войны и насилея. Однажды я четал книжку, как на Землю прилетели марсияне, и там было написано, что они обращалис с людьми, как люди со скатом. Вот я в этой главе и пешу, что война обращается с людьми как со скатом, со свиньеми. Хотя боров и на самом деле улетел, он есь литературный обрас, где на войне люди становяца свиньями, пушечным мясом, свиной тушонкой. Хочица закончетъ главу словами поэта: солнечному миру – да! да! да! ядирному взрыву – нет! нет! нет!

ГЛАВА 11. Как я oc в o б o дился

Чтобы стала ясной судьба бесценной информации, за которую заплатил жизнью шпион Бабекус (но которая все–таки попала в руки врага), вернемся на несколько минут в дом Барбариса. Тем более что и моя судьба зависела от этого.

Дядя Толя примчался домой от тетки Рыбец, которая все ему про меня рассказала, и тихо–тихо, совершенно неподвижно стоял в дверях. Барбарис мышью сидел за печкой и тоже не издавал ни звука. Так они подлавливали друг друга на шум, как на блесну, и наконец, не дождавшись результата, дядя Толя позвал:

– Борька! Барбарис молчал.

– Борька!…

– Чего? – неохотно отозвался он.

– Поди сюда.

– Зачем?

– Поди, кому сказал!

Барбарис тяжело поднялся и вышел к отцу.

– Ты о чем давеча с Вовкой за воротами говорил?

– Ни о чем… – занудливо ответил Барбарис.

Они посмотрели друг другу в глаза, как пистолеты дуэлянтов. Дядя Толя стал рывками вытаскивать свой широкий ремень из петель на штанах.

– Я вот тя щас научу, как с отцом надо говорить, – многообещающе сказал он.

– Бать, ты чего?… – заныл Барбарис, косо глядя на ремень.

– Тогда о чем с Вовкой болтал?

Хлопая ремнем по ноге, дядя Толя навис над сыном, грозно вылупившись на него и схватив за рубашку на животе.

– Ночью на Тиньву идти хотели… – гнусавя, соврал Барбарис и шмыгнул носом.

– Врешь! – констатировал дядя Толя и тряхнул его. – Сымай штаны!

– На вагонах кататься собирались… – уже безнадежно ответил Барбарис и увидел, как ремень злобно взвился над головой отца и щелкнул.

– Врешь, врешь! – яростно закричал дядя Толя и принялся трясти Барбариса, размахивая ремнем.

Огромные слезы покатились из глаз несчастного Барбариса. Голова его болталась из стороны в сторону.

– Говори! – загремел отец.

– Он на станцию посыла–ал!… – не удержавшись, раскололся Барбарис и разревелся совсем. – К Пал–кину–у!…

– Зачем?! – не унимался отец.

– Сказать, что все шпионы–ы!…

– А почему к Палкину?… Говори, не вой!

– Сказал, что там Штаб и Карта–а!…

– Так! – страшным голосом воскликнул дядя Толя, словно ему внезапно отдавили ногу. Он стал лихорадочно всовывать ремень обратно. Надо было срочно предупредить Лубянкина.

Я же, злой, как комар, сидел в погребе.

Точнее, не сидел, конечно, а томился. На ощупь я сразу нашел банки с солеными огурцами и долго прикладывался к их запотевшим бокам своим раскаленным ухом. Успокоив боль так, что изнывал только непосредственно сам черешок, я принялся за обследование.

В погребе было тесно, холодно и грязновато. У стен стояли ящики и мешки, на полках – штук миллион банок. Наверх вела прочная лестница. Я забрался туда и сквозь щели, вывернув голову, посмотрел на волю.

Выбраться было сложно.

Я спустился обратно и с большим трудом вырвал штук шесть ступенек внизу у лестницы. Седьмую я тоже выдрал, но оставил еле–еле держаться. Потом я отыскал банку с вареньем и откупорил ее. Теперь оставалось только ждать и надеяться.

Спустя минут десять замок наверху лязгнул, и светлый проем закрыла морда тетки Рыбец.

– Ты здесь? – спросила она.

– Здесь, тетенька, – тоненько ответил я и взял на изготовку банку с вареньем.

– Принимать будешь, – сказала Рыбец кому–то наверху и полезла вниз.

Ее туша медленно, как гусеница, поползла по лестнице, пока роковая ступенька не хрустнула под стопой. Туша надо мной дрогнула, квакнула, а потом грянулась на пол, тюкнувшись, словно сырое яйцо.

Я поднял банку с вареньем и опрокинул над головой тетки Рыбец. Варенье в один миг окатило ее верхнюю часть. Рыбец вжала в плечи обтекаемую, как фюзеляж, голову, жирно блеснувшую в свете с улицы, и, откупорив рот, прохрипела:

– Ерепена крача!…

Крупные клубничины ползли по ее лицу. Я взлетел вверх по лестнице и носом к носу столкнулся с Лубянкиным.

– Э, пацан… – непонимающе сказал Лубянкин, и я, переволновавшись, вдруг ухватил его за этот самый нос.

– Адбузди, – плачуще попросил Лубянкин.

Я толкнул его назад. Он засуетился, открывая мне дорогу.

– Не дергай, дядя Лубянкин, – предупредил я, вылезая на свет. – Носоглотку отойму!

Он не шевелился: стоял, оттопырив зад, расставив руки, зажмурившись и оскалившись. Я обошел его по вершине горки, куда вела нора погреба, разворачивая, как флюгер. У Лубянкина по щеке покатилась совсем не милицейская слеза. Я отпихнул его и запрыгал вниз, во двор.

– Гаденыш! – вскрикнул Лубянкин и, махая руками, устремился вслед за мной во двор дома тетки Рыбец.

Я уже ничего не боялся.

Я пулей пролетел над землей и ударился в большие тесовые ворота. Ворота загремели, массивный засов прыгнул в скобах – не засов, а целая шпала. Я попробовал вытащить его, но фиг чего вышло. Лу–бянкин приближался.

Под носом у него я нырнул в крытое подворье добротного дома Рыбец. Следом за собой я захлопнул тоненькую дверцу и накинул крючок. Другая дверь, ведущая на улицу Долорес Ибаррури, была заперта на врезной замок.

«Западня!…» – понял я и занервничал, бешено размышляя сразу в нескольких направлениях.

Лубянкин с улицы могуче рванул дверь, и крючок слетел с петли. Я метнул в него попавшееся под руку цинковое ведро. Слыша, как он борется с ведром, катаясь по полу, я взбежал по ступенькам в прихожую и захлопнул другую дверь: толстую, как в холодильнике, и обитую дерматином.

Ее Лубянкин вышиб двумя руками и по инерции пролетел мимо меня. Отрезанный от всех путей отступления, я в панике юркнул в чулан.

В чулане было сумрачно и пыльно. Стояли кованые дореволюционные сундуки, накрытые половичками. В углах сушились банные веники, наполняя каморку волнующим запахом. На полках вдоль стен выстроился еще один миллион пузатых и мохнатых банок. Особняком высились четыре трехлитровые банки с брагой. От могучего внутреннего напряжения они, кажется, даже дрожали, а крышки на них вздулись.

Дверь распахнулась во всю ширь. В проходе возник Лубянкин. Он дышал так тяжело, что при вздохе увеличивался почти вдвое.

– Попался, гад, – сказал он.

Как артиллерист–батареец у орудия достает снаряд из снарядного ящика, так и я достал увесистую банку браги, развернул ее горлом к Лубянкину и врезал кулаком по дну.

Банка взорвалась, подскочив в моих руках. Мутная, тяжелая струя ударила Лубянкина под дых, окутав облаком непроходимого сивушного духа. Лубянкин согнулся пополам, высунув язык и выпучив глаза.

Отбросив банку, как гильзу, я схватил другую и пальнул второй раз, отшвырнув его в прихожую.

Лубянкин обеими руками судорожно вцепился в косяк. Он как–то запрокинул лицо, словно не мог надышаться или, наоборот, чихнуть. Но я сорвал с полки третью банку. Этот залп отодрал Лубянкина от косяка и пластом уложил на пол возле дальней стены прихожей.

Лубянкин лежал в луже самогонки и икал. Вооружившись последней банкой, я подошел и остановился над ним.

– Хватит, Вовик, – просипел он, ворочая в луже руками.

– Собаке собачья смерть, – ответил я и долбанул кулаком по донышку.

От удара струи Лубянкин всплеснул руками и ногами, как колдун, в которого законопатили кол, и хрюкнул. Глаза его закрылись, и больше он не шевелился.

Я поставил банку около него и вышел, осторожно прикрыв дверь. Через двор, свинарник и столовку я выбрался на улицу и побежал к дому начальника станции товарища Палкина.

P . S . Эта глава дает понятный ответ на вопрос, множиство лет мучевший всех мыслителей и гумонистов мира. Все они не могли прийти к решенею, а я смог, потомучто операюсь на жызненые факты. «Должно ли добро быть с кулоками?» – спрашевали они. Я поесняю, что добру убивать зло собственоручно незачем и опасно. Добро должно быть хитрым. Оно должно просто натравить одно зло на другое и победить, когда они друг друга укокошат. Вот я натравил друг на друга два зла – Лубянкина и самогоноваренее – и вышел победитилем.

ГЛАВА 12. Как я был у Палкина

Улица, по которой я бежал, была пустынна и неподвижна. Горячий воздух замер. Вокруг было тревожно и странно.

Огородами я добрался до улицы Нельсона Ман–делы, где в красивом финском коттедже жила семья Палкиных.

Я погрузился в акацию и проник к штакетнику Палкиных. Отодрав доску, я пробрался внутрь и влез в шиповник. Шипя и дергаясь от уколов и царапин, я наконец–то дополз до грядки с гладиолусами под окном. Окно было открыто. Сквозь тюлевую занавеску я видел, что товарищ Палкин сидит за столом и работает.

– Петя, ну ты скоро придешь?… – услышал я голос его жены из глубины дома. Она, похоже, уже легла спать и ворочалась с боку на бок, ожидая мужа.

– Засыпай, Антонина, не скоро, – ответил ей товарищ Палкин.

– Петя!…

– Чего?

– Ну, Петя–а!…

– Чего, Нина?

– Ну и хрен с тобой! – почему–то вдруг яростно крикнула жена и затихла.

«Не женюсь, – подумал я про себя. – Лучше буду бабником. Как дядя Щепеткин».

Я встал, кашлянул, постучал в подоконник и отодвинул тюль. Палкин повернул голову и удивленно уставился на меня.

– Ты чего, мальчик? – строго спросил он. – Ты кто?

– Доброволец, – ответил я сразу в лоб.

– Какой еще доброволец?

– Ну, это… Я за вас, короче. Против диктатора.

– Ты о чем, мальчик? – моментально поглупев, спросил Палкин и широко, открыто, дружелюбно улыбнулся. – Какие диктаторы?…

– Да я все знаю, товарищ Палкин, – упрямо сказал я. – Вы принц, глава повстанцев, боретесь против диктатора…

– Очень интересно, – зловеще произнес товарищ Палкин и сунул руку в карман.

– Вы сразу не стреляйте, патроны поберегите, – предупредил я. – Я ведь просто так человек, без инопланетянина внутри. Я раньше был диктаторским шпионом, но застрелился. А еще я обезвредил десант, Лубянкина и тетку Рыбец.

– А при чем тут эти двое?

– Они тоже шпионы. Они готовили десант, а я сгубил его еще в таблетках.

– Так это, значит, о тебе передавал ВАСКА?! – сощурившись, понимающе воскликнул Палкин. – Вот, значит, кто наш неведомый союзник!…

– Ага, – смущаясь, сознался я.

– Залезай! – сахарно улыбаясь, велел мне Палкин и как–то странно задвигался по комнате, прикрываясь мною от окна.

Я оттащил тюль и прыгнул в комнату. Палкин стремительно выхватил пистолет и уставил его на меня.

– Не шевелись! – тихо и страшно произнес он. – Стой на месте, провокатор!…

Он глядел на меня грозными глазами так сильно, что я попятился и оглянулся.

Напротив окошка, ухватившись за штакетины, стоял каким–то чудом оказавшийся здесь Лубянкин.

– Не двигаться!! – прошипел Палкин, держа меня на мушке.

– Принц! – громко и нагло заорал Лубянкин на всю Сортировку. – Эй ты, белая кость, дворянский недобиток, прощайся с жизнью!

Он зарычал, плюнул и потряс забор. Нагнувшись вперед, он вперил в нас огненный взгляд, раскрыл рот и мощно исторгнул из груди:

– Из–з–зао–о–о!…

Он сделал паузу для вдоха.

– …строва на стер–р–ржин–нь!… На пр–р–ростор р–речной волны–ы!…

Он грузно полез на штакетник, рискуя сесть на кол, и застрял на гребне.

– Выплыва–а–а–ают расписны–ы–я–а–а–а!!… – безумным голосом завопил он с забора, как петух.

Забор глухо хрустнул, качнулся и всем полотном, от столбика до столбика, рухнул на землю. Упал и Лубянкин.

В мгновение ока товарищ Палкин очутился во дворе и навис над поверженным участковым. Пистолет уткнулся Лубянкину в лоб.

– Ты шпион? – леденящим голосом спросил товарищ Палкин.

– Шпион! – с оттенком гордости и хамства подтвердил Лубянкин.

– Товарищ Палкин! – крикнул я, брезгливо глянув на шпиона. – Да он же пьяный в сосиску!

– Да, я пьяный!! – заревел Лубянкин и попытался встать, но пистолет прижал его обратно. – Пьяный, и горжусь этим!… Пьяный, потому что справлял поминки по гнусным мятежникам!…

– Врет он все, – заискивающе сказал я, глядя Палкину в лицо. – Никаких поминок он не справлял! Он у Рыбец в самогонке лежал и нализался!

– Почему – поминки?… – не слыша меня и бледнея, спросил товарищ Палкин.

– Потому что десант уже здесь! – выкрикнул Лубянкин. – Я его только что видел!… И мятежу вашему полная ерепенная крача!

Товарищ Палкин выпрямился. Глаза его были стальными.

– П–падаль! – с нажимом сказал он. – Эксплуататор!…

Вдруг он резко выдернул из кармана портативную рацию и тоже закричал:

– «Дупло»! «Дупло»! Отзовись! «Дупло»! Я – «Дятел»!

– Я – «Дупло»! – пропищала рация. – Прием!

– Чего нового в поселке?

– Ничего, – чирикнуло в ответ. – Из Новомык–винска приехал грузовик с людьми.

– С какими людьми?!

– Мужчинами. Возраст от двадцати пяти до сорока лет. Большинство брюнеты.

– Это новомыквинские мужики наших бить приехали, – пояснил я. – Они после получки каждый раз летом приезжают, если дождя нет.

– Это деса–а–ант!… – рыдающе закричал принц. – Это деса–ант!… Как же вы не поняли! Это диктаторские андроиды!…

Он закрыл лицо ладонью.

– Все в ружье! – отнимая ладонь, жестко приказал он. – Отряды Оллего и Эрраби в боевую готовность! Немедленно начать эвакуацию по плану «Цу–рюк»! Информаторий спасти во что бы то ни стало! Командующий обороной – баронет! Взвод Носорога – ко мне! Все, отбой!

– Товарищ Палкин, отпустите меня!… – изнывая, стал умолять я.

– Не дергайся!… – нервно рявкнул Палкин на шпиона Лубянкина и придавил его ногой. – Конечно иди, – сказал он мне и махнул рукой. – Сейчас не до тебя, мальчик!…

Я перемахнул через забор и припустил по улице.

У почты стоял хлебный фургон. К нему со всех сторон спешили наши мужики. Дверцы фургона были распахнуты, и внутри орудовал бригадир Ор–ленко.

– Пудик! – вызывал он и совал в протянутые руки блестящие инопланетные пистолеты. – Заливалов! Баскудников! Насреддинов! Тыква! Сморы–гин!…

У крыльца поссовета вооруженные бойцы собирались на митинг. На крыльце стоял токарь Кокоу–ров, сжав в кулаке кепку.

– Должен вас предупредить вот о чем, – сурово говорил он и махал рукой. – Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах! Вы меня поняли? Никто не должен знать, что идет настоящая справедливая война, а не просто пьяная драка!

– Шестой взвод! – выкрикивал Орленко. – Пеньков! Паклин! Лафеткин! Праздников! Фланг! Комиссаров! Опоркин!…

Из–за угла почты на мотороллере «Муравей» вылетел сторож Семикудренко. Щеки его горели.

– Собратья!… – крикнул он. – Андроиды возле Мыквинского пруда!

P . S . В художисвеном произведенее конец всегда должин быть содержатилънее ночала. Я тоже хотел так напесать, но у меня ничево не вышло. Так что потекса здесь не ищите. Я сперва хотел заняца творчискими поисками, про что бы напесать в по–тексе у этой главы, но потом почетал, что в журналах печатают, и решыл оставить как есъ, пото–мучто у меня и без потекса полутше будет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю