Текст книги "Земля — Сортировочная (сборник)"

Автор книги: Алексей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА 7. Как я попал в плен к Бабекусу

Дядя Толя разбудил меня поздно утром, подергав за ногу.

– Вставай, – сказал он. – Есть пора.

Он сказал это так, будто меня ждал не завтрак, а разведка в тыл врага. Правда, спросонок я не уловил его странного выражения лица, да и вообще не задумался: почему это он не на работе?

Я лежал на сене, глядел в обветшавшую крышу и думал, что тишина в нашей Сортировке, оказывается, соткана из неуловимых звуков. Я перебирал эти звуки, как расплетал пряжу: вот крик петуха на дальней улице, вот треск бензопилы у Самохвало–вых, вот диспетчер на станции, вот дребезг ведра на колонке, вот гул проходящего состава.

– Вовка!… – зло крикнул со двора дядя Толя. – Сколько раз звать надо!…

– Иду! – ответил я и пихнул Барбариса.

Пока мы умывались, дядя Толя стоял на крыльце, облокотившись на перила, курил и смотрел на меня.

– Все, мы готовы, – сказал я ему, поднимаясь по ступенькам.

За мной следом шел Барбарис, и дядя Толя остановил его, уткнув два пальца в грудь.

– Погоди, Борька, – велел он. – Пусть сперва гость позавтракает.

– Пусть, – согласился Барбарис. – Я что, мешаю, что ли? Мы всегда…

– Не ходи, говорю тебе, – настойчиво тормозил его отец и подтолкнул меня к двери. – Иди, иди, Вовка…

– Так, дядь Толь… – начал я.

– Проходи! – рявкнул на меня дядя Толя. – Не стой на пороге!…

Я струхнул, отступив.

– Бать, ты чего?… – заныл испуганный Барбарис.

– Дядь Толь, мы же вместе… – попробовал и я, но тут он рассвирепел.

– Не дома, не командуй! – крикнул он. – Иди в кухню!

Я отскочил за порог.

– Борька, кому говорю, пошел прочь! – заорал дядя Толя. – Ну, живо!… Потом пожрешь, не барин!… Сперва зарабатывать научись, а после отцу хами!

Оттолкнув Барбариса с крыльца, он влетел в прихожую и захлопнул дверь.

– Пошли, Вовик, пошли, – ласково сказал он мне, опуская крючок.

Обняв за плечи, он повлек меня на кухню.

В кухне на столе стояла здоровенная миска пшенной каши. Каша еще истекала паром, в ее подтаявшем боку лучилась янтарная лужица масла.

– Клавдия ушла, Вовик, – заискивающе бормотал дядя Толя, усаживая меня. – А я тебя сам покормлю, кашки вот сварил…

Он сунул мне ложку и сел напротив, глядя в глаза. «Может, он выяснил, что я дальний родственник певца Кобзона?…» – подумал я.

– Мы тебе посолим… – снова засуетился дядя Толя. В пальцах у него оказалась какая–то таблетка, которую он размял и высыпал в кашу. – Ты только кушай… – И, выхватив ложку, он перемешал у меня в тарелке.

Подчинившись, я принялся завтракать с нехорошим предчувствием в душе.

– Во–от та–ак… – ласково приговаривал дядя Толя при каждой съеденной мною ложке. – Молодец, Вовик, еще ложечку…

С улицы к окошку приник Барбарис и глядел на меня голодными, немыми глазами.

– Еще давай, еще, – бубнил дядя Толя.

Умяв с полтарелки, я остановился, поглядел на него и сказал:

– Все. Наелся. Больше не хочу.

Дядя Толя проворно вскочил, обежал вокруг стола и сел рядом со мной, обняв меня за талию.

– Ну, еще немножечко, – невинно сказал он, моей рукой подцепил новую ложку и сунул мне в рот.

Мой аппетит пропал. Я почувствовал, как дядя Толя дрожит.

– За папку… – бормотал он, втискивая в меня следующую ложку каши. – За мамку…

Глаза его светились, будто он выкапывал клад.

Я понял, что дело нечисто.

– Не хочу больше, – сопротивляясь, сказал я.

– Н–ну… – И он, силком согнув мою руку, сунул мне ложку в рот прямо посреди слова.

Я закашлялся и вскочил, вырвавшись из его рук. Непонимание и бешенство колотились во мне. Я сплюнул кашу на пол и крикнул:

– Вы чего, дядя Толя, рехнулись?!

Руки у него запрыгали. Какими–то мелкими, неловкими движениями он убрался подальше от меня, встал и вдруг кинулся к печке.

– Стой на месте! – отчаянно крикнул он, содрал с печки красное ватное одеяло и вытащил тяжелое металлическое оружие размером с пулемет.

– Ешь кашу! – хрипло сказал он, наставив дуло на меня.

Тут у меня попа сыграла. Все–таки не каждый день завтракаешь под дулом пулемета.

– Вы чиво?… – тонким голосом отличника, схватившего двояк, спросил я.

– Ешь кашу! – яростно прорычал он. Я понял, что он готов на все.

Не сводя с него глаз, я быстро скидал кашу в рот и проглотил.

– Хлебом с краев собери. – Он мотнул стволом в сторону буханки.

Я отломил кусочек и собрал остатки каши.

– Спасибо, – тихо поблагодарил я.

И тут в моей голове словно что–то взорвалось. В мозгах завозился кто–то посторонний.

– Что это?… – беззвучно спросил я.

Дядя Толя, отбросив пулемет, кинулся ко мне и костяшками пальцев постучал по моему черепу.

– Эй, Бабекус!… – позвал он.

– Я здесь, – моим голосом, моим языком ответил кто–то, забравшийся в мою башку, и я подпрыгнул. – Погоди, дай освоиться…

– Эй, кто там?!. – спросил теперь уже я.

«Не пугайся, мальчик, – прозвучал голос в моем уме. – Я майор безопасности галактической дикта–тории Фанфар Бабекус. Я не сделаю тебе ничего плохого».

– Какой диктатории?… – чувствуя, что я уже где–то слышал об этом, спросил я.

«Да–да, мой друг и соратник. Наш негодный агент Дмитрий Карасев уже всем разболтал. Мы ведем справедливую войну с мятежниками, которые выступили против диктатора. А ты мне поможешь».

– Идите вы на фиг! – закричал я. – Не хочу я вам помогать! Вылезайте из меня живо!…

«Э, мальчик, не кричи, – ответил Бабекус. – Знаешь, какой резонанс в детском черепе?… Я все равно не выйду. Во–первых, это мое боевое задание. А во–вторых, это не всегда от меня зависит. Мы с тобою поладим. Ты только выполняй, что я тебе велю, и скоро я оставлю тебя».

– Не буду я ничего выполнять вам!… – снова крикнул я и почувствовал, что во мне словно кто–то взял власть в свои руки.

Ощущая, что я – лично я – бессилен, я, управляемый Бабекусом, влез, на стул и с выражением продекламировал:

– «Ешь ананасы, рябчиков жуй. День твой последний приходит, буржуй!»

«Понял?» – спросил меня Бабекус.

– Понял, – покрывшись потом, сознался я. «Ну и не выступай».

– Ты готов, Бабекус? – спросил дядя Толя.

– Да, – ответил через меня Бабекус.

– Ты в курсе ситуации?

– Так точно.

– Тогда твоя задача такая: заберешь котенка–киборга у агента номер семь и под видом контрразведчика ВАСКА отнесешь начальнику станции Палкину. Дорогу тебе мальчишка покажет. Что делать дальше – тебе известно. Разъяснения нужны?

– Никак нет!

– Тогда пошел.

И я, как робот, двинулся к выходу.

– Вовтяй, чего это батя?… – кинулся ко мне на улице Барбарис.

– Погоди, мальчик, – ответил за меня Бабекус. – Я очень занят сейчас, встретимся вечером и попроказничаем.

Барбарис долго провожал меня взглядом.

«Не обижайся, приятель, война есть война, – расположившись во мне поудобнее, разглагольствовал Бабекус. – Вас, землян, она не коснется, вы еще слаборазвитая цивилизация. Все дело в том, что где–то здесь, на Сортировке, находится Штаб повстанцев, их Информаторий и Карта. Они, видишь ли, мой друг, прикрываются слаборазвитыми цивилизациями, чтобы их не нашли. Ведь цивилизация – это в конечном счете некий объем информации в космической пустоте. В космосе их Информаторий засечь пара пустяков, а здесь – очень тяжело. Вот они и замаскировались. А сами засели в других землянах – ну, как я в тебе, к примеру, – и руководят отсюда действиями эскадр космических кораблей. Нам бы только найти Карту, Информаторий и Штаб, и мы оставим их в покое – в вечном покое, хе–хе. И вас тоже покинем. А лично ты не бойся – наше оружие убивает только нас, а для землян безвредно. Тем более что ты под защитой своих верных друзей, то есть меня, дяди Анатолия и Лубянкина».

– Чтоб вы сдохли, друзья! – в сердцах сказал я.

Мы прошли мимо автостанции и свернули в переулок Чакраборти к столовке, где работала злобная тетка Рыбец.

P . S . Это глава самокретичная, но чесная. Я допустил насилее над своим телом и сразу же ощютил насилее над своим духом. В ризулыпате мне теперь предется некоторое время, как положило положительному гирою, по капле выдавлеватъ из себя раба.

ГЛАВА 8. Как я проник к повстанцам

Столовка наша была длинным и плоским зданием, около которого весной раньше всех начинали, а осенью позже всех кончали кружиться мухи. Левым боком она врезалась в чертополох пустыря на месте сгоревшего десять лет назад дома Обноскиных, правым боком она врезалась в крапиву пустыря на месте строительства Обноскиными нового дома. Перед ней раскинулась вытоптанная площадка со скамейками, а за ней были помойка и задний двор дома тетки Рыбец и ее мужа. Фасад их дома выходил на улицу Долорес Ибаррури. На заднем дворе имелись свинарник и загон. Там обитали чудовищные свиньи, откормленные на столовских объедках. В столовке Рыбец работала одна, потому что была сварливая и всех выжила. Воровать ей теперь никто не мешал. Хотя кормила она и не очень хорошо (чтобы больше доставалось свиньям), посетитель у нее не переводился.

Я подошел к столовке как раз в обеденный перерыв. Двери были закрыты изнутри, а на улице околачивались несколько шоферов и приезжих с вокзала. Я через крапиву обогнул столовку с фланга и начал ломиться в заднюю дверь. Дверь неожиданно быстро открылась.

– Чего надо? – жуя, спросила Рыбец.

– Девушка, не хотите познакомиться? – произнес пароль Бабекус.

– Иди, откуда пришел, – назвала ответ Рыбец.

– Я Бабекус, – сообщил я.

Рыбец выплюнула в лопухи селедочную кость и отдала честь.

– Кибер готов? – поинтересовался Бабекус и заставил меня оглядеться.

Ветер мел мусор по двору. В синее небо впаялась какая–то птица. Вдали бубнила станция. Не было ни души.

– Готов, – сказала Рыбец, исчезла и вскоре появилась вновь с завернутым в желтую газету котенком, который в точности напоминал Ваську.

– Похож? – спросил Бабекус у Рыбец, хотя мог бы спросить и у меня.

– Копия. Специально перебросили из Волопаса комбинат, чтобы его сделать.

Рыбец развернула газету и извлекла из кармана засаленного фартука ключ. Вставив ключ в скважину на конце куклы, она повернула его пару раз.

– Завод на два дня, – сказала она.

Я взял котенка в руки. Котенок на глазах оживал, стал теплым и мягким и наконец зашевелился. Я погладил его, и он мурлыкнул.

«Нравится? – спросил меня изнутри Бабекус. – То–то!»

– Когда будет десант? – задала вопрос Рыбец.

– Ночью. Прощай.

– Здравия желаю! – Рыбец снова козырнула и закрыла дверь.

Я развернулся. Рядом из–под ограды свиного загона торчали рыла двух свиней, зло и зорко глядевших на меня.

– Уж не шпионы ли мятежников?… – пробормотал Бабекус.

Он подошел к рылам. Одно из них хрюкнуло. Он резко и сильно пнул ногой в каждое. С невообразимым визгом свиньи улетели на другой конец загона, а из столовки вынеслась Рыбец.

– Проверка слуха, – сказал ей Бабекус. – Отставить.

– Не замай! – с глухой угрозой ответила Рыбец и ушла.

«Теперь давай на станцию», – велел мне Бабекус.

Сокращая путь, я пошел задворками, а потом выбрался на маленькую улицу Белы Куна, которая вела мимо столярного цеха.

«Стоп, дружок, – забеспокоился во мне Бабекус – Похоже, это патруль…»

У забора на бревнах сидели столяры Булкин, Хо–лявко и Горшков и играли в подкидного.

«Они каждый день так патрулируют…» – отозвался я и чуть не упал, потому что Бабекус оттеснил меня от управления телом, как от прилавка.

– Эй, пацан, – пристально глядя на меня, встал Пашка Холявко. – Ты чего качаешься? Чего это у тебя?

– Котенок, дяденька, – ответил Бабекус. «Дурак, – сказал я ему. – Кто ж Холявку дяденькой зовет?»

Пашка был на полгода моложе Лехи Коробкина. В армию он не ушел потому, что во время призыва отправился в лес за грибами и заблудился, уйдя аж за Старомыквинск. Бабекуса от всего этого бросило в панику. Я помрачнел при мысли, что принимаю его неприятности близко к сердцу.

– Зачем кошака на станцию тащишь? – спросил Холявка и подозрительно посмотрел на котенка.

Раньше ты здесь хоть из ЦРУ – вали, зеленый свет, а теперь пацана с котенком тормозят!… Нечисто.

– Это товарища Палкина котенок, – ответил Бабекус.

– Дак домой тащи.

– Заперто там, – быстро сказал я вперед Бабекуса, который уже собрался нести сущую чепуху о болезненной страсти начальника железнодорожного узла к этому котенку, выражающейся в желании непременно быть вместе, и так далее.

– Н–ну ладно, – неохотно сказал Холявка тоном человека, которому очень хочется придраться, да не к чему, – иди…

«Спасибо!» – шепнул Бабекус.

«Гад!» – разозлился я.

«Ладно–ладно, – добродушно капитулировал Бабекус. – Ты за повстанцев, что ли?»

«Я всегда за революцию и за подполье!» – ответил я.

Через липы скверика зажелтел вокзал с его фальшивыми колоннами. Я подошел к подъезду со служебной стороны. У дверей на ящике сидел электрик Трущенков и курил.

– Пароль? – спросил он, увидев меня, и вынул из–за пазухи пистолет.

Котенок вдруг дернулся в моих руках и глухим голосом сказал:

– Я контрразведчик ВАСКА! Трущенков вскочил и отдал честь:

– Здравия желаю, магистр–гарольд!

– Пропусти нас в здание, – велел котенок.

– Мальчишку не могу, – ответил Трущенков. – Могу только вас.

«Вариант «бета»!» – едва слышно шепнул Бабе–кус, и котенок спрыгнул на землю.

Трущенков достал ключ, отпер дверь и открыл ее сантиметров на десять.

– Где принц? – спросил котенок.

– В диспетчерском зале, – ответил Трущенков. – Сейчас начнется заседание генералитета.

– Очень хорошо, – сказал котенок и шмыгнул в дверь, потом высунул голову и добавил: – Мальчишку отпусти.

Трущенков захлопнул дверь и подтолкнул меня:

– Иди, иди, пацан…

Я недоумевающе ушел за угол и там бросился бежать под балкон на втором этаже вокзала. Балкон этот открывался только два раза в год для выступления начальства на демонстрациях. На перилах балкона висело полотнище с лозунгом «Да здравствует!».

Я подбежал и увидел, как тонкий лазерный луч изнутри вырезал замок, и балконная дверь открылась. Котенок выбежал наружу и прыгнул на перила.

– Давай! – крикнул ему Бабекус.

Котенок сиганул вниз, вцепился когтями в транспарант, оборвал его с одного края и полетел на клумбу. Я подскочил и ухватил полотнище.

– Ты свою работу сделал, – сказал Бабекус котенку, перекручивая материю. – Отойди подальше и самоликвидируйся…

Упираясь ногами в стену, я полез на балкон. Меня качало и водило в разные стороны и один раз впечатало в стену, но я, хоть и с трудом, добрался до балюстрады.

Спрыгнув на балкон, Бабекус приоткрыл дверь и, отогнув уголок шторы, заглянул внутрь.

«Кустарные методы, – заметил я. – Прямо как в женскую баню подглядываете…»

«Не учи!» – огрызнулся Бабекус.

Балкон выводил прямо в диспетчерский зал. Я был здесь пару раз. Одну стену занимала огромная электрическая карта станции. Под ней были трибуна и пульт. По всему залу стояли столы и кресла. В углу, на высокой табуретке, затянутой алым, возвышался бюст, осененный переходящими знаменами и вымпелами.

Самое главное, что в зале никого не было, а на кафедре скромно лежала небольшая корона, усыпанная бриллиантами.

– Отлично! – прошептал Бабекус.

Отбросив штору, он через весь зал опрометью бросился к бюсту, бесцеремонно отогнул ткань и влез в недра табуретки, скрючившись там в три погибели.

P . S . Эта глава тоже сложное фелософское произведете. В ней говорица мысль, что в кажном из нас седит шпион из лагеря врага. Но это хорошо, пото–мучто мы сможем сориентироваца и изучить про–тивнека практически не сходя с места. Я вот, например, перестал сопротивляца Бабекусу потомучто хотел увидеть повстанцев. Поэтому чтобы познать мир, надо познать сибя, а чтобы победить врага на–еву, надо победить ево в сибе. Для этого надо быть умным и образованым человеком, много четать, хорошо учица в школе и инстетуте, занимаца самобразо–ванеем.

ГЛАВА 9. Как я покончил самоубийством

Бюст, под которым затаились мы с Бабекусом, изготовил наш сортировский скульптор Иван Ильич Лафеткин. Такими бюстами он обеспечил Старо–мыквинск, Новомыквинск и весь район. Он мог лепить их с закрытыми глазами, потому что в жизни ему не повезло.

Все началось с неудачной женитьбы. Он с детства мечтал лепить с жены обнаженную натуру богини Венеры, а с тети Полины Антоновны у него получался лишь бог Вакх, да и то не очень реально, так как был мужчиной, а Полина Антоновна – женщиной. Лафеткину приходилось изменять некоторые ее пропорции и домысливать детали. Желая поточнее передать дух Вакха, он пристрастился к алкоголю. Талант его угас, и с тех пор он только бил жену и лепил этот бюст.

Сквозь ветхую материю я хорошо видел зал и схему станции. Схема была яркая, красивая, подробная, с мощными разветвлениями, широким кольцом и обширными тупиками.

Пока я ее рассматривал, дверь открылась и в зал начали быстро и деловито входить всякие люди.

Я почти всех их знал в лицо. Это было наше начальство со станции – бригадиры всякие, руководители, шефы, мастера и так далее. Только были они какие–то подтянутые, собранные, даже, не побоюсь этого слова, интеллигентные.

Последним вошел начальник станции товарищ Палкин. Он запер дверь, поднялся на трибуну, торжественно водрузил на голову корону и сказал:

– Собратья!

«Вот и принц!» – отметил Бабекус.

– Собратья! – продолжал товарищ Палкин. – У нас мало времени! Диктаторские шпионы кружат вокруг, и скоро нам придется уходить отсюда, с этой планеты. Но перед этим мы должны завершить нашу операцию «Инсургент», соединить наши внешние эскадры с флотом адмирала Айраха и помочь восставшим колониям Приалькорья!…

«И про это они уже знают…» – проворчал Бабекус.

– Диктаторский режим с каждым днем ужесточается. Тиски произвола сдавливают свободу в Галактике! Но трон шатается, и наша задача – свалить его совсем!

Он нажал кнопку на пульте и повернулся к карте станции. Мы с Бабекусом обомлели.

Плоскость расчерченного белого поля карты вдруг потемнела, налилась чернотой, утонула, ушла в необъятную даль, бросив мрачный отсвет на лица сидевших в зале. Линии железных дорог расплылись в туманные полосы. В центре карты словно повис чудовищный паук, телом которого оказалась станция, а лапами – все прилегающие дороги. Огоньки, обозначавшие семафоры, разгорелись льдистым светом, и около них зажглись надписи: «Алькор», «Ригель», «Вега», «Спика», «Бетельгейзе», «Сириус», «Регул», «Альтаир», «Денеб» – чудесные космические слова. Они не оставляли никакого сомнения в том, что передо мной (и перед Бабекусом, к несчастью) и находится Карта повстанцев.

Бабекус во мне обезумел. Он дергался, шипел, чесался, возился, огрызался на мои замечания и чуть ли не подвывал от нетерпения поскорее побежать и донести на повстанцев. Он сгорал в своей страсти, а я смутно допетривал до хитроумного замысла повстанцев.

По карте двигались вереницы огней, обозначавших повстанческие и диктаторские эскадры, – одни быстро, другие медленно. Какие–то огни вообще висели неподвижно. Штаб повстанцев создавал план грядущего сражения и перемещал боевые силы: группировал, устанавливал векторы ударов и направления бросков, отмечал прикрытия и ловушки. А потом товарищ Палкин, он же принц и глава повстанцев, переключил космическую карту на нормальную. И я увидел, что огоньки, обозначавшие боевые единицы, превратились в символы составов и эшелонов на путях нашей станции и окружных дорогах.

– Запомните эту расстановку сил, собратья, – сказал товарищ Палкин. – Ровно в двадцать один ноль–ноль в стратосфере пройдет наша летающая тарелка и сфотографирует станцию Сортировка. В это время здесь все должно быть так, как на нашей карте! Не перепутайте, маркиз Ким–Галл, от этого зависит жизнь колоний и самих повстанцев!

– Прошу прощения, принц, – поднял голову обходчик Тарасов. – Но в тот раз был в мотину пьян стрелочник на разъезде Горемыкино, и сто восьмой из Ташкента простоял в резерве, поэтому флот контр–адмирала Вепря не вышел из укрытий возле Альдебарана!

– Ладно, маркиз, никто не сомневается в вашей преданности революции, и слава героям, все равно одержавшим победу в той битве!… Смерть диктатору!

– Смерть диктатору!… – глухо и нестройно отозвались пришедшие.

«Смерть повстанцам!» – внутри меня крикнул Бабекус, и я услышал, как в его уме переливаются, звеня, цифры, звания и награды.

«Теперь к Лубянкину, дружок! – велел мне Бабекус, словно я был его извозчиком. – Передам в Центр, и сегодня ночью – десант!…»

«Надо его остановить», – подумал я.

И в моей башке вспыхнула картина мести Лехи Коробкина своему однокласснику Севке Меринову, который однажды втолкнул его в женский туалет.

«Послушайте, Бабекус, – сказал я, – а вы не боитесь с такой ценной информацией в моей голове ходить без оружия?»

«Н–да, – согласился Бабекус. – Риск, конечно…»

«Хотите, раздобудем пистолет? – торопясь, предложил я. – Я знаю способ!»

Бабекус заколебался.

«Ладно, валяй!» – разрешил он, и я начал выбираться из–под бюста.

Я перебежал через пустой зал, по коридору до лестницы и очутился во дворе. Тут наконец я увидел повстанца.

Дядя Костя Орленко сидел в сквере на скамейке и курил.

– Дядь Кость, – подходя, позвал я, – помогите мне дверь починить…

– Какую дверь? – лениво спросил он. Карман его неудержимо оттягивался под тяжестью оружия.

– Вон ту. – Я указал на синюю кособокую будку уборной.

– Ту?… – недоверчиво пробормотал он, поднимаясь.

Следом за мной он неохотно дошел до нужника и спросил:

– И чего надо сделать?

– Внутрь заходите, – тараторил я, заталкивая его внутрь. – И держите здесь…

– Здесь? – уточнил он, прижимая пальцами отскочившую дверную петлю на косяке. – А зачем тебе?… А–а–а!!!

Он заорал как не знаю кто, когда я прищемил ему пальцы дверью, закрыв ее и заперев на вертушку..

– Отпусти!! – ревел он и не мог вытащить пальцев, скрючившись в неудобной позе.

– Тихо, дядя Орленко, – сказал я и, волнуясь, сунул руку ему в карман.

– Диктаторец?… – отчаянно спросил Орленко.

– Да! – гордо вылез Бабекус. Я нашарил и вытащил пистолет.

«Молоток! – Похвалил меня Бабекус. – А этого пристрелим».

Орленко засопел.

– Убивай, но не здесь, – мрачно сказал он. – Совесть поимей хоть немножко…

Я повернул вертушку и распахнул дверь. Орленко медленно распрямился. Я держал его на прицеле.

– Иди–иди, – сказал Бабекус, ткнув его пистолетом в живот.

Орленко заложил руки за спину и, перешагивая порог нужника, на мгновение застыл, глядя в ослепительное небо.

Я тоже вышел из уборной.

– Вставай к столбу, – велел Бабекус Орленке.

– Прощайте, друзья… – тихо сказал Орленко шумящим липам в сквере и неподвижным составам на путях.

Понурый, он пошел к столбу и негромко запел:

– «И все равно неудержимо паденье гнусного режима…»

Я начал поднимать пистолет.

«Погоди, дай дойдет!…» – упиваясь сценой, одернул меня Бабекус.

«Эй, Бабекус, отвлекись», – окликнул его я, нацеливая пистолет себе в лоб.

«Ты чего??!!» – завизжал Бабекус, и я почувствовал, как он вцепился в рычаги управления мною.

Я напряг все силы. Пот прошиб меня. Ствол пистолета уткнулся в висок.

«Поганец!!!» – завыл Бабекус.

И я нажал курок.

Удар обрушился на мою голову. Вокзал, скверик, пути вдруг опрокинулись, и бригадир Орленко вдруг полетел в небе, будто и вправду орел.

P . S . В свези с гибелью бабекуса мне хочеца сказать нескоко слов собратъем–литераторам. Настоящий песателъ долен очень большое вниманее уделять моментам смерти героив. Так, напремер, массовый от–рецательный гирой должен умерать быстро и весело, сковырнулся – и конец. А главный отрецательный герой должин перед смертью выть, шыпетъ, царапаца, кусаца, вижять и ползать на коленях, чтобы развен–чаца в глазах четателя. Главный же положительный гирой должин умирать в момент подвига, всегда вни–запно и медлино: должен споткнуца, упасть, встать, упасть, привстать уже не до конца, цыпляясь за березу, упасть, проползти лежа и токо потом умереть совсем.