Текст книги "Квартирный вопрос (сборник)"

Автор книги: Алексей Толкачев

Соавторы: Наталья Болдырева,Иван Наумов,Светлана Тулина,Максим Тихомиров,Алекс де Клемешье,Евгений Лобачев,Сергей Васильев,Игорь Евсеев,Эльвира Вашкевич,Андрей Силенгинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ха! – воскликнула мисс Хадсон и по-хозяйски положила изящную руку на плечико Джейн. – Мужчины! Они всегда стремятся закрепостить женщину, привязать ее к дому и кухне! Даже после смерти. Мужчины – ужасные собственники!

Если Джейн и были неприятны слова подруги, то она ничем этого не выдала и продолжала рассказ, уже не прерываясь.

– Понимаете, мистер Холмс, тот дом знал Джона, но нас двоих он не знал, и это был мой единственный шанс еще немного побыть с моим любимым. Я не могла отказаться! И в тот же вечер купила билет на поезд в Боскомскую долину. Вот так я и оказалась в «Ивовой хижине» и познакомилась с двоюродным братом моего Джона и его семьей.

Дом оказался огромным – трехэтажный особняк с флигелями и пристройками, окруженный заброшенным садом, с которым совершенно не справлялся пожилой садовник. Вы правы, я полюбила возиться в саду и много времени провела именно там. Как раз в саду я и встретила ту цыганку… Но не буду забегать вперед, я ведь еще не рассказала вам о брате моего Джона и его семье.

Они замечательные люди, Берт и его жена Алисия, у них четверо совершенно очаровательных детей. Еще в доме живут отец Берта – дядя моего Джона – Эшли и пара каких-то старых тетушек, но с ними я почти не общалась. Дом действительно разделен на две половины еще во времена эксцентричного дедушки Джона, и все проходы между восточным и западным крылом были заколочены или даже заложены кирпичной кладкой тогда же. Мы с Бертом сразу же пришли к согласию в том, что это не дело. Он понимал, как неуютно мне будет одной в огромном пустом здании, и был настолько любезен и предусмотрителен, что еще до моего приезда разобрал часть заложенных проходов, и из крыла в крыло теперь можно пройти не только через сад.

Да, все там оказались очень приятными людьми: и Берт с Алисией, и дядя Эшли… Не без странностей, конечно, но у кого их нет? Они очень хорошо ко мне отнеслись, а я ведь была для них совершенно незнакомым человеком, мы обменялись разве что парой писем. Но они приняли во мне живое участие, сочувствовали, пытались развлечь. Расспрашивали о дальнейших планах, не собираюсь ли я продолжить учебу и вернуться в Лондон, предлагали помощь и даже деньги. Но я тогда была совершенно разбита и не хотела ничего, только побыть одной, и они, проявив понимание, оставили меня в покое.

Когда я с ними знакомилась, произошла неловкая ситуация: я приняла Берта за дядю Эшли и была просто поражена, осознав, что ошиблась, – брат моего Джона действительно выглядит старше собственного отца! Но оказалось, что это последствия полученного им ранения: он потерял здоровье во время службы, надышавшись какой-то военной гадости. И теперь он совершенно лыс, сгорблен и лицо его покрыто морщинами, как у дряхлого старца. К тому же ему постоянно приходится принимать укрепительные микстуры; ими пропахла вся восточная половина дома, и, к своему стыду, я не очень любила там бывать. А вот дети любили играть в моем крыле, и еще там обитала Мисси.

Очаровательнейшее существо! Поначалу она отнеслась настороженно к моему вторжению во владения, которые считала своими, но потом мы подружились и действительно много времени проводили вместе – тут вы тоже угадали, мистер Холмс. Если я работала в саду, Мисси располагалась рядом, греясь на солнышке; если же погода была дождливая, я читала у окна в гостиной, а Мисси пристраивалась у меня на коленях.

Она была со мной, когда мы встретили ту цыганку. Бедная Мисси…

Это случилось утром в начале июня. Я срезала розы для букета с куста у самой изгороди, когда со стороны дороги меня окликнул женский голос. Живая изгородь в «Ивовой хижине» невысокая, по грудь, и, распрямившись, я увидела женщину в цыганском наряде.

Она стояла в каких-то пяти-шести ярдах и пристально смотрела на меня поверх изгороди. Обычная цыганка, укутанная в несколько разноцветных платков, несмотря на то, что день был довольно жаркий, позванивающая монистами и невероятно грязная, как и все они. Цыгане не были редкостью в тех краях: Алисия говорила, что рядом расположился табор; я часто видела их на дороге, бредущих то в одну, то в другую сторону, крикливых, как птицы, замотанных в яркие тряпки и обвешанных полуголыми ребятишками. Они часто просили у нас еды или мелких монет и предлагали погадать, но вели себя мирно, я никогда не испытывала перед ними страха. Тем удивительнее, что эта цыганка напугала меня до дрожи.

Может быть, дело было в том, что она была без детей и ничего не просила? Или в ее пристальном взгляде? Не знаю. Но мне сделалось очень страшно, несмотря на яркий солнечный день и то, что я была в саду не одна – пожилой садовник как раз подстригал изгородь неподалеку и обернулся к нам, заинтересованный.

Пытаясь справиться с собой, я кликнула мальчишку и велела принести молока и хлеба, а также пирог, оставшийся от завтрака. Цыганка же подошла вплотную к разделяющим нас кустам, посмотрела куда-то поверх моей головы, заулыбалась и сказала, что даже гадать мне не станет – она и так видит мою судьбу.

Она действительно многое обо мне знала: про трагическую гибель Джона и мою учебу в Лондоне… Не считайте меня дурочкой, мистер Холмс – я ни на секунду не поверила, что всё это она вычитала в облаках надо мной! Полагаю, по деревне ходило немало сплетен о нашем семействе, а цыгане умеют не только болтать. Поэтому ее необычное гадание не вызвало у меня никаких иных реакций, кроме веселья. Теперь, болтая обычные благоглупости, она уже больше не казалась мне загадочной и пугающей, как вначале. Обычная попрошайка, которая явно хочет стрясти побольше, а потому и не просит мелочи. А тут она еще начала нести всякую чушь о том, что мне надо обязательно вернуться в Лондон, что нельзя такой девушке хоронить себя в глуши, а в большом городе меня ждет такая же большая любовь и прекрасное будущее…

Помню, я даже рассмеялась, настолько нелепо всё это звучало. И сообщила, что не собираюсь покидать дом, в котором наконец-то обрела покой. Тут как раз принесли узелок с кухни, и я отвернулась, считая разговор законченным и собираясь идти в дом, поскольку день был достаточно жарким и срезанные розы нуждались в воде.

И вот тогда она и крикнула мне в спину, что надо мною висит проклятие.

Что-то в ее голосе заставило меня обернуться и прислушаться к ее почти бессвязным крикам. Она была бледной и очень злой, сильно жестикулировала – и на этот раз, кажется, не пыталась обмануть.

Она кричала, что я проклята, что в этом доме мне жить нельзя, что мне надо скорее бежать отсюда. А если я останусь – то умру и умрут все, кто будет рядом со мной. Она кричала, что мои безвестные предки были прокляты самой землей и только камень города способен оградить меня от этого проклятья, да и то не до конца, потому что Джон тоже мог бы жить, если бы не встретил меня. А потом она убежала, даже не взяв узелок с едой, чем напугала меня больше, нежели всеми своими воплями.

Я девушка здравомыслящая, мистер Шерлок Холмс. И потому не придала особого значения этому происшествию, хотя оно и оставило в моей душе неприятный осадок. Особенно последние ее слова… Несколько дней я даже не выходила в сад, опасаясь новой встречи, но потом окончательно убедила себя, что всё это глупости. К тому же Алисия, обнаружив мое внезапное домоседство, пыталась вызнать причины, а рассказывать ей о неприятном разговоре мне не хотелось. Тем более что ее муж отличался излишним суеверием и постоянно рассказывал за обедом про те или иные пророчества, оказавшиеся истинными, и с моей стороны было бы глупо давать дополнительную пищу для уже надоевших мне разговоров.

Июнь и половина июля прошли спокойно, я уже почти забыла про тот скверный инцидент, но тут случилась первая неприятность: погиб мой любимый розовый куст – «Королева Виктория». Знаете, такие насыщенно-алые цветы с тоненькой черной бахромкой и более светлыми прожилками? Это сейчас, в сравнении с дальнейшими событиями, я говорю «неприятность», а тогда происшедшее показалось мне страшным несчастьем. Это ведь был мой любимый куст, я знала на нем каждую веточку, каждый бутончик; знала, когда который распустится; утром еще до завтрака бежала проведать, словно старого друга…

Он сгорел за два дня, словно пожираемый изнутри каким-то невидимым пламенем, и я ничего не могла поделать, и старый садовник только чесал в затылке, говоря, что никогда такого не видел. Листья скукожились и почернели, веточки покрылись белесым налетом, похожим на воск, а вместо прекрасных цветов остался лишь скверно пахнущий пепел. Видя такое дело, садовник предпочел выкопать умерший куст вместе с землей, вывезти на задний двор и там сжечь, опасаясь, что в противном случае зараза может перекинуться на остальные растения.

Помнится, я проплакала несколько дней.

Вы можете счесть меня бесчувственной, сэр, – я не плакала, когда умер мой Джон, а над глупым розовым кустом рыдала, как ненормальная. Алисия пыталась меня успокоить, а Берт был мрачен и ворчал, что это только первая ласточка. Каким-то образом он узнал про слова той цыганки – наверное, рассказала бывающая в деревне кухарка, известная на всю округу сплетница. Мне были неприятны эти разговоры, тем более что дети, раньше чуть ли не каждый день приходившие поиграть в мое крыло, теперь сторонились меня, а Памела, самая младшенькая, любительница конфет, теперь при случайных встречах разражалась слезами и убегала.

Я снова начала бо́льшую часть времени проводить в саду, не столько работая, сколько прячась. Так прошел еще один месяц.

А в августе заболела Мисси…

Я не сразу забеспокоилась, когда она пропала: Мисси – кошка вполне самостоятельная, уходила по своим надобностям, когда хотела, и могла не возвращаться, пока не нагуляется. Но обычно ее отлучки не длились более пары дней, а если такое и случалось, то она всегда находила время проведать если не меня, то свою любимую мисочку с молоком. А тут мисочка оставалась нетронутой уже третий день, хотя я утром и вечером наполняла ее свежим молоком, и я начала волноваться.

А потом ее обнаружил садовник – и прибежал за мной, поскольку с Мисси было явно что-то не то и он побоялся к ней приближаться. И я поспешила за ним, как была, в клеенчатом фартуке и грубых садовых перчатках: я тогда как раз пыталась придать подобающую форму разросшемуся сверх всякой меры кусту шиповника на центральной аллее.

Мисси лежала в сухой канавке и выглядела ужасно: пушистая и густая ранее шерсть слезала с нее клочьями, обнажая покрытую струпьями кожу, ее трясли непрерывные судороги, изо рта шла кровь. Садовник кричал, чтобы я не трогала ее, поскольку это может быть заразно, но я не могла оставить бедную Мисси в таком плачевном положении. Я перенесла ее в пустующий флигель, устроила поудобнее на меховой лежанке и послала мальчишку в деревню за доктором. Сама же попыталась напоить несчастную молоком, зная, что молоко помогает при многих болезнях и отравлениях. Но Мисси была настолько слаба, что не могла даже пить. Ее трясло, дыхание было тяжелым и прерывистым, иногда она начинала рычать или плакать, один раз даже попыталась меня укусить, но не смогла пробить зубами жесткую садовую перчатку, которую я так и не успела снять.

И тут как раз пришел доктор.

Мальчишка всё перепутал и привел обычного доктора, а не ветеринара. Узнав, что его вызвали к кошке, доктор пришел в крайнее негодование, но тройная оплата визита примирила его с необычной пациенткой – я понимала, что спасти Мисси может только чудо и ждать прибытия другого врача нельзя. Впрочем, доктор ничем не смог помочь, да и никто бы не смог, наверное. Мисси умерла у него на руках, прямо во время осмотра вдруг сильно вытянувшись и окостенев в считанные секунды. Шерсть к тому времени с нее слезла практически полностью, лысый трупик выглядел ужасно, но почему-то сильно заинтересовал нашего доктора. Он говорил, что никогда не видел столь быстрого трупного окоченения, и хотел произвести вскрытие. Обещал отказаться от платы за вызов, если только я позволю ему забрать труп несчастной кошки с собой. Я не могла допустить подобного издевательства над телом моей бедной подруги, доктор настаивал и уже даже начал сам предлагать мне деньги. Возможно, он чувствовал мою слабость – мне было плохо, хотелось поскорее остаться одной и оплакать несчастную Мисси, – потому и был таким настойчивым. Не знаю, чем бы всё это кончилось, но тут во флигель заглянул Берт и, узнав причину спора, принял мою сторону и быстро выпроводил назойливого доктора.

Я была слишком слаба и решила отложить похороны Мисси до следующего утра. Оставила ее тельце там же, на меховой подстилке во флигеле. Никогда не прощу себе этой слабости, обернувшейся для моей четвероногой подруги посмертным надругательством.

Утром, когда я, прихватив шляпную картонку, которая должна была послужить бедному животному последним пристанищем, заглянула во флигель, Мисси там уже не было. Обежав весь сад, я обнаружила части ее тела на подъездной дорожке – кто-то обезглавил и выпотрошил несчастную, а тело разрубил на несколько кусков, да еще и облил керосином. Хорошо, что я ранняя пташка: наткнись на это безобразие кухарка – и разговоров хватило бы на пару месяцев. Поэтому я поспешила собрать останки несчастной кошки в коробку из-под шляпки и похоронить под кустом сирени на клумбе под нашим окном. Я надеялась, что ей там понравится, – во всяком случае, при жизни она любила греться на этой клумбе.

Домашним я ничего про это не рассказала, достаточно с них и прочих переживаний. Сама же ломала голову и никак не могла понять, кто и, главное, зачем мог совершить подобное зверство? Не хотелось думать, что солидный доктор мог дойти до такого безумства в своем рвении, чтобы под покровом ночи тайком возвратиться в наш сад и совершить столь вожделенное вскрытие. Но если не доктор, то кто?

А еще через пару недель умер садовник. Сначала он жаловался на боли в суставах и горле, но он и раньше на них жаловался. И мы не придавали этому особого значения, пока однажды он не упал прямо на дорожке и не смог больше встать. Пришлось звать шофера, чтобы помог отвести его в дом, и снова посылать за доктором. Сначала я испугалась, что с садовником приключилась та же напасть, что и с Мисси, – а значит, это действительно заразно и мы все на очереди, особенно я сама. Но приехавший доктор успокоил нас, заявив, что столбняк не заразен и нам ничего не грозит – если, конечно, я не поцарапаю одной и той же иголкой сначала руку несчастного до крови, а потом и свой прелестный пальчик, да и тогда исход сомнителен. Доктор считал это веселой шуткой и долго смеялся, а ведь рядом лежал умирающий… Все-таки я вынуждена признать, что он оказался не слишком деликатным человеком, этот доктор…

Садовник умер через три дня. Я сидела с ним до последнего, видя в этом свой долг. Даже если не принимать во внимания проклятие, человек пострадал, пытаясь сделать лучше мой сад, и посидеть рядом – самое малое, что я могла для него сделать. Сначала постоянно заглядывал Берт и всё пытался уговорить меня пойти отдохнуть, но сдался, видя мою непреклонность, и оставил одну. К тому времени несчастного садовника уже окончательно парализовало, он не мог даже говорить, только смотрел на меня. И в глазах его я видела отражение собственной вины. Он не обвинял меня – я сама себя обвиняла.

Я не пошла на похороны – заснула тяжелым сном, и меня долго не могли добудиться. Больше я не работала в саду и вообще старалась не выходить из своей комнаты, даже к обеду. Сидела у окна целыми днями, смотрела на осенний сад и старалась ни о чем не думать. А особенно – не думать о том, остался бы садовник в живых, послушайся я слов той цыганки и вернись в Лондон.

Осень постепенно раскрашивала сад золотом и багрянцем, а я смотрела, как ветер играет листьями сирени, пока однажды не обратила внимание, что листья эти начали вянуть.

Это было вечером, и поначалу я не поверила своим глазам, списав всё на неверную игру освещения. Вернее, нет… Я поняла всё сразу, просто хотела убедиться, потому и спустилась.

Осень бушевала в саду огненно-рыжим пожаром, но пламя, которое сжигало куст сирени под моим окном, было иного рода – то самое черное внутреннее пламя, что уничтожило ранее мои любимые розы. Многие листья почернели и скрючились, а на некоторых веточках уже появился знакомый восковидный налет белесого цвета.

Сами понимаете, мистер Холмс, выхода у меня не оставалось. Я не стала никому ничего объяснять, в ту же ночь собрала небольшой дорожный чемоданчик и покинула «Ивовую хижину» ранним утром, пока все еще спали. Пешком добралась до станции и купила билет на первый же поезд в сторону Лондона.

Понимаете, мистер Холмс, я не могла рисковать.

Нет, вы только не подумайте, что я суеверна. Даже сейчас я не верю до конца в мистическую подоплеку происшедшего и пытаюсь по мере сил найти рациональное объяснение всем этим ужасным событиям. Но если есть хотя бы малейшая вероятность, хотя бы тень вероятности, – я не вправе рисковать жизнью и здоровьем хороших людей.

Я должна точно знать, мистер Холмс, понимаете? Я ведь даже не сообщила дяде о своем приезде, поселилась в дешевых меблированных комнатах, стараюсь не попадаться на глаза прежним друзьям и не заводить новых. Я боюсь сходиться с людьми – вдруг случившееся в Боскомской долине повторится и в Лондоне? Я устала бояться, но не знала, к кому мне обратиться за разъяснениями. Древние философы ничем не могли мне помочь, и я перестала посещать библиотеку, в которой первоначально надеялась найти все нужные мне ответы. Конечно, я слышала о великом сыщике Шерлоке Холмсе – а кто в Англии о нем не слышал? Но полагала, что вы давно отошли от дел или же работаете на правительство, и было бы самонадеянно с моей стороны отягощать вас подобными мелочами. Но тут на каком-то собрании меня познакомили с мисс Хадсон, и она была столь любезна…

– Всё это вздор, милочка! – перебила свою подругу Элеонора и слегка наклонилась, чтобы ободряюще похлопать ее по руке. После чего распрямилась и требовательно уставилась на Холмса. – Ну? Мистер Шерлок Холмс, великий детектив… Ох, извиняюсь – сэр Шерлок Холмс, конечно же! У вас найдется свободная минуточка, чтобы помочь моей подруге?

Холмс проигнорировал как неподобающий тон подобного замечания, так и саму юную скандалистку и ответил непосредственно нашей гостье.

– Вы поступили правильно, обратившись ко мне, юная мисс. Ваше дело куда серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд, и пару раз вы только чудом избежали смерти. Но пока я не вижу в нем ничего сверхъестественного. Сейчас мне надо навести кое-какие справки и проверить пару гипотез. Но рискну предположить, что завтра к этому времени мы уже будем знать ответы на все интересующие нас вопросы. А пока предложу вам воспользоваться нашим гостеприимством в обществе особы, более подходящей вам по возрасту, чем два престарелых джентльмена.

Юные леди поняли намек правильно и удалились из гостиной, оставив нас с Холмсом вдвоем – хотя мисс Хадсон и не отказала себе в удовольствии несколько раз негодующе фыркнуть и поворчать что-то о мужском деспотизме. Когда шаги девушек затихли в дальнем конце коридора, я в некотором смущении обратился к своему всё еще молчавшему другу:

– Холмс! Мне, конечно, далеко до вашей интуиции, но кое-что и я не мог не заметить. Мне кажется, я знаю, что явилось причиной смерти несчастной кошки и бедного садовника. Во время моей службы мне доводилось работать с некоторыми веществами, чье воздействие на живые организмы производит подобный эффект… Кошка, очевидно, съела нечто, пропитанное отравой, потом, взбесившись от боли, поцарапала садовника и внесла на своих когтях в его царапины малую толику яда, оттого-то он и умер иначе и далеко не сразу. Какое-то дьявольское стечение обстоятельств! Я никак не могу понять, как несчастная кошка могла добраться до подобного вещества: это ведь не мышьяк, которым травят крыс наши добрые фермеры, и не цианистый калий, который можно купить в любой аптеке…

– Вы, как всегда, упускаете самое важное, Ватсон! – откликнулся Холмс из своего кресла. – Вы забываете о том, с чего всё началось.

– Вы имеете в виду розовый куст?

– Я имею в виду цыганское проклятие.

– Помилуйте, Холмс! Никогда бы не подумал, что вы можете верить в подобную чушь!

– А кто вам сказал, что я верю? Я просто отметил, что именно с него-то всё и началось. Хотя, если быть точным, всё началось даже раньше.

Воспользовавшись отсутствием дам, Холмс достал из початой упаковки сигару, аккуратно обрезал кончик и закурил, на этот раз – воспользовавшись спичками.

– Я называю такие дела «делом на полсигары», – пояснил он, выпуская клубы ароматного дыма. – Глупо и расточительно ради такого простого дела набивать трубку: не успеешь толком раскуриться – а решение уже найдено.

– Но тогда зачем же, Холмс?! – вскричал я, до глубины души пораженный. – Зачем вы сказали бедной девочке ждать до завтра? Почему не успокоили ее сразу?

– Ватсон, ну это же элементарно! Неужели вам не хочется еще хотя бы раз вкусить столь восхитительный омлет? К тому же мне следует навести кое-какие справки, – тон моего друга был серьезен, но глаза смеялись. – Может быть, мне удастся уговорить ее приготовить стейк по-американски, а не ту горелую подошву, что выходит из очаровательных ручек нашей милой мисс Хадсон. Или даже татарский бифштекс без этого ужасного чесночного соуса, который постоянно к нему присылают, несмотря на все мои просьбы. Никогда не ешьте чесночный соус, Ватсон! Мало того, что он сам по себе ужасно гадок на вкус, так еще и легко маскирует привкус мышьяка.

И я, поразмыслив, пришел к выводу, что Холмс абсолютно прав. Если не по поводу чесночного соуса, то хотя бы по поводу омлета.

– Дело нашей прелестной мисс Джейн простое, но оттого ничуть не менее страшное и подлое, – повторил Холмс, когда с сигарой было покончено, сделаны необходимые звонки и получены ответы на телефонограмму. – Вы, конечно же, обратили внимание на внешний вид мистера Берта? «Ранение, полученное при службе в особых войсках», – так это теперь дипломатично принято называть, но мы-то с вами знаем, что это значит на самом деле. К тому же бальзамические жидкости и странно пахнущие микстуры… Нет, с этим Бертом дело совершенно ясное! Понятно, где он служил и что там с ним сотворили. Нетрудно найти отраву, если пользуешься ею каждый день.

– Холмс! – вскричал я, шокированный. – Неужели вы действительно полагаете, что за всеми этими ужасными преступлениями может стоять этот несчастный калека?! Мисс Джейн утверждает, что он человек хороший, а она девушка достаточно проницательная! Да и зачем ему могло понадобиться убивать садовника и уж тем более – бедную кошку?

– Характеристики, данные мисс Джейн своим новоявленным родственничкам, говорят нам, скорее, о душевных качествах самой мисс Джейн, нежели о тех, кого она описывала. Хорошему человеку бывает трудно поверить в существование мерзавцев, даже имея к тому явные доказательства. Кошку он убил вполне сознательно, но вовсе не кошка должна была стать настоящей жертвой.

– Убивать садовника? Холмс, это выглядит странно. В наше время и без того трудно с прислугой!

– Садовник пострадал случайно, хотя и получил по заслугам, поскольку наверняка был замешан в этом деле. Помните, Берт не хотел оставлять его наедине с нашей гостьей? Опасался, что перед смертью тот наговорит лишнего. И успокоился только тогда, когда паралич полностью лишил несчастного подобной возможности. Нет, настоящей жертвой должна была стать именно мисс Джейн: ведь это ее кошка и именно ей бы достались те смертоносные царапины, если бы не жесткие садовые рукавицы.

Не в силах более сдерживаться, я вскочил и заходил по комнате. Даже мысль о том, что кто-то мог желать зла подобной девушке, казалась мне кощунственной, но не верить своему другу я тоже не мог.

– Но почему, Холмс? Почему?

– Все очень просто, Ватсон: дом. Дом, который Берт с семейством уже привыкли считать своим полностью – настолько, что даже начали потихоньку разрушать возведенные дедом перегородки. Я догадался обо всем сразу, как только мисс Джейн упомянула об этом обстоятельстве, а остальное было лишь недостающими фрагментами уже сложившейся мозаики. Берта можно понять: у Джона не было семьи, да и сам он не жил в поместье уже довольно давно. А тут большое семейство вынужденно ютиться на своей половине – и видеть, как постепенно приходит в полное запустение и ветшает без должного присмотра второе крыло семейного дома. Алиенский мятеж и гибель брата пришлись очень кстати. Берт с семейством посчитали себя единственными и полноправными хозяевами и уже успели привыкнуть к этой приятной мысли, когда им на голову свалилась невеста погибшего – и настоящая хозяйка того, что они уже считали своим.

Они не были злодеями, Ватсон. Помните, мисс Джейн говорила, что поначалу они уговаривали ее продолжить учебу и даже предлагали денег? Они были готовы ей заплатить – лишь бы оставить за собой весь дом целиком. Но наша упрямая гостья не захотела уезжать. И тогда ее родичи наняли цыганку.

Достижения науки – великое дело, Ватсон! В прежние времена нам бы пришлось трястись в кэбе до железнодорожного вокзала, потом ехать до нужной станции, а там еще и добираться по плохим дорогам до той деревни, рядом с которой два месяца назад располагался табор. Мы бы потратили несколько дней – и в результате убедились бы, что табор давно переехал, а куда – неизвестно! Сейчас же я сделал всего лишь три звонка: нашему другу Лестрейду в Скотленд-ярд, коронеру Боскомской долины и еще один, по указанному им номеру, – и вуаля! Табор обнаружен, цыганка допрошена и созналась, что ее действительно наняли господа из «Ивовой хижины». Дали соверен и обещали в десять раз больше, если ей удастся прельстить молодую госпожу и заставить ее уехать в Лондон. Или напугать – с тем же результатом. Так что цыганка действительно была совершенно искренна в своем стремлении заполучить вожделенное золото, но не преуспела. И тогда Берту пришлось действовать самому – уже вместе с садовником. Полагаю, вряд ли он бы смог отравить розы в одиночку так, чтобы давно работающий в доме слуга ничего не заподозрил. Они знали, что это любимые цветы мисс Джейн, и полагали, что такого потрясения ей будет достаточно.

– Какое неслыханное коварство! – пробормотал я, без сил опускаясь на диванчик.

– Но Берт и его помощники снова ошиблись. Гибель любимых цветов хоть и расстроила девушку, но не заставила ее покинуть «Ивовую хижину». И тогда преступники нанесли новый удар, жертвой которого стала несчастная Мисси.

Расчет был прост: если отравленная кошка поцарапает мисс Джейн и девушка умрет, ни у кого не возникнет ни малейших подозрений. Все знали, что она любит работать в саду, где так легко поцарапаться и занести в ранку смертельную инфекцию. Симптомы отравления малой дозой этой гадости похожи на столбняк, это вы правильно заметили, и у сельского врача не возникло бы никаких сомнений при установлении диагноза. Как позже и случилось с садовником – кошка могла поцарапать его, когда ей делали смертельную инъекцию, или отрава попала в его организм через поры кожи. Как бы то ни было, убийца сам пал жертвой своего преступления.

То, что случилось с кошкой после смерти, только подтвердило мои подозрения, превратив их в уверенность. Конечно же, Берт знал, что именно должно было произойти с несчастной Мисси, и, разумеется, всеми силами стремился этому воспротивиться. Он не мог допустить ее вскрытия: даже деревенскому врачу при подобном исследовании всё сделалось бы яснее ясного! Не мог он и оставить тело кошки в целости. Допустить ее погребение значило вовсе не поставить точку в этой истории, вы и сами это прекрасно понимаете, хотя до сих пор так и не признались мне, в каких именно войсках изволили служить… Но вернемся к нашей кошке.

Ее необходимо было сжечь. Ну, или, на крайний случай, хотя бы обезглавить, выпотрошить и расчленить на как можно большее количество кусков. Что он и постарался сделать той ночью, пока домашние спали, – обезглавил, расчленил, и выпотрошил, и даже облил керосином. Вот только почему-то не сжег. Это ставит меня в тупик. Вам ничего не приходит в голову, Ватсон?

Последние минуты я, чтобы скрыть свое волнение, развлекался тем, что выпускал крохотный язычок пламени из указательного пальца своей механистической руки и тут же гасил его. Обращение Холмса оказалось для меня полной неожиданностью – я вздрогнул, и пламя выстрелило из пальца длинной струей наподобие миниатюрного огнемета. Я поспешил загасить его и ответил, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно:

– Полагаю, Холмс, что такие, как этот Берт… калеки… боятся огня. Мне приходилось работать с ними, и я часто наблюдал подобную реакцию, доходящую иногда до настоящей фобии. Тут всё дело в том, что на начальном этапе обработки их тела легко воспламеняются, и это накладывает отпечаток. Потом-то, конечно, подобный недостаток устраняют, но память остается. И только редкие натуры обладают достаточной внутренней силой, чтобы с ней справиться.

– Вот как? Буду знать, – ответил мой друг, посмотрев на меня при этом как-то странно. – Тогда всё становится на свои места… Утром мисс Джейн обнаружила останки растерзанной кошки и похоронила их под сиренью, тем самым отравив еще и это ни в чем не повинное растение. После чего уехала в Лондон, где, на счастье, судьба свела ее с нашей очаровательной мисс Хадсон…

– Мистер Холмс! Вы потрясающий человек!

Вздрогнув, я обернулся.

Наша юная гостья стояла в дверях, прижав стиснутые кулачки к груди, и смотрела на Холмса с восторгом и обожанием. Личико ее раскраснелось, глаза горели ярче обычного.

– Спасибо вам, мистер Холмс! Спасибо за всё! Элеонора была совершенно права, что убедила меня прокрасться обратно и подслушать… Благодаря ей я теперь всё-всё знаю! Вы великий человек, мистер Холмс. Вы сняли с моей души огромную тяжесть. И я теперь знаю, что мне делать.

– Если подадите на вашего деверя в суд за попытку убийства – можете смело ссылаться на меня, как на доверенного эксперта.

Мой друг, казалось, был совершенно не удивлен столь дерзким вторжением и смотрел на нашу гостью вполне благосклонно.

Мисс Джейн отмахнулась:

– Да бог с ним, с Бертом! Я не об этом. Уверена, его накажет судьба… Но благодаря вам, мистер Холмс, я теперь знаю, кем хочу стать!

И, не успели мы опомниться, она подбежала и порывисто расцеловала опешившего Холмса в обе щеки. Рассмеялась, видя нашу оторопь, и снова упорхнула к дверям.

– Я хочу быть детективом, мистер Холмс! Нет, я неправильно говорю – я станудетективом! Обязательно стану! Мисс Джейн Марпл, сыщик на службе Короны! Вы не представляете, мистер Холмс, какая это легкость, какое счастье – знать, что ты ни в чем не виновата! Вы удивительный человек. И я хочу быть такой же, как вы, – помогать простым людям, дарить им такую же легкость, какую вы подарили мне. Спасибо вам, мистер Шерлок Холмс, сэр! Спасибо вам!