Текст книги "Адмирал Де Рибас"

Автор книги: Алексей Сурилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Алексей Сурилов
Адмирал де-Рибас

Автор сердечно благодарит Сурилова Александра Алексеевича – историка и врача за участие в создании этой книги, подбор документальных материалов, советы и рекомендации.

Герцогиня Валдомирская

После славной морской баталии 5 июля 1770 года, когда у Чесменского залива был начисто разгромлен и потоплен турецкий флот под предводительством самого капудан-паши, российская средиземноморская эскадра всю эту первую турецкую войну оставалась у греческих и турецких берегов, угрожая своим присутствием западной части Османской империи. Уже по этой причине значительная часть сухопутных сил султана Абдул Гамида удерживалась в гарнизонах Северной Африки, Малой Азии и Эллады.

В летний день у западных берегов Аппенин, когда на небе ни тучки и яркое южное солнце медленно приближалось к зениту, а морская вода была цвета бирюзы, корабли российской эскадры отсалютовали Неаполю тремя залпами бортовых орудий и бросили якоря в заливе, подковой омывающем берега, где расположилась столица королевства обеих Сицилии.

Неприступные стены неаполитанской крепости выходили почти к срезу воды, перекликаясь с грозным силуэтом Везувия.

С борта судов были спущены шлюпки, которые приняли офицеров и матросов, исключая тех, что были нужны для безопасности на случай внезапного появления неприятеля. Не мешкая, перегруженные шлюпки взяли курс на берег, где российских мореходов ждали таверны, чаши с рубиновым вином и полнотелые жрицы любви.

Контр-адмирал Грейг – старый морской волк оставался под андреевским флагом на борту стопушечного линейного корабля «Исидор». Службу Грейг ценил гораздо выше развлечений.

Командующий эскадрой адмирал граф Алексей Орлов высадился на берег первым и тому была причина. Предполагалась его встреча с герцогиней Валдомирской и прием, устроенный королем и королевой Обеих Сицилий в честь офицеров российской эскадры. В числе приглашенных были герцогиня Валдомирская и окружавшая ее свита: граф де Фонтон, знатные господа Черномский и Доманский, подчаший великого княжества литовского граф Иохим Карл Потоцкий и полковник барон Кнорр.

В тронном зале адмирала и офицеров его штаба ждал прием королевской четы, богато сервированный ужин в столовой, в большой зале бальная музыка, нарядные дамы и кавалеры из придворных и высших сановников королевства. Среди них были российский посол при неаполитанском дворе граф Андрей Кириллович Разумовский и сын военного министра их величеств лейтенант королевских кирасир Хозе де-Рибас.

Адмирал Орлов был человеком громадного роста, но с завидной стройностью и подвижностью. Самоуверенный наглец и бесшабашный гуляка, мот и циник, весьма низко ставивший совесть и приличия, граф Алексей Орлов в Неаполе был известен как цареубийца и заводила мятежа, приведшего захудалую Агальт-Цербсткую принцессу Софью на российский престол под именем Екатерины II.

Орлов был хорош чертами мужественного лица, которое не безобразил даже глубокий шрам от секущего удара кинжалом по левой щеке и губам. Он был хорош искусностью в светских беседах и в манерах, что так ценили в обществе.

Герцогиня Валдомирская была прелестна с прической, в которой искусно сплетались ее роскошные темные волосы, хороша статностью и движениями в танце.

Валдомирская пленила адмирала Орлова, делившего постель на флагмане «Исидор» с госпожей Демидовой – дамой весьма добротной, лишенной, однако, грации.

Герцогиня была само величие и неприступность. Это, разумеется, нисколько не смутило Орлова – флотоводца и знатока женской породы, владевшего кавалерской искусностью нисколько не меньше, чем искусностью управления морским боем, в котором корабли первоначально ведут огонь по неприятелю с разных дистанций, а затем уже сходятся на абордаж, когда сильный берет в объятия и пленяет слабого.

Граф Орлов был сильным, одним взмахом сабли он мог отрубить голову волу, играючись гнуть подковы и шутя рвать толстые полосы железа. Герцогине Валдомирской, при всей ее недоступности, в его понятии, не оставалось другого как только ему покориться, когда дойдет до абордажа, и удовлетворить его к ней дьявольское влечение.

Орлов бесцеремонно раздвинул толпу обожателей, окружавших герцогиню, и после принятого в таких случаях поклона столь же бесцеремонно, с улыбкой превосходства над ее кавалерами положил на талию очаровательной дамы свою могучую, почти пудовую ручищу. Это значило, что граф Орлов приглашает герцогиню на танец. К удивлению королевской четы и придворных, огромный, похожий на медведя Орлов вертел в танце его хрупкой и столь же прелестной дамой не только легко, но и с тем изяществом в движениях, что делало ему честь на паркете. Избранное неаполитанское общество пришло к заключению, что адмирал Орлов был не только мужественным солдатом, но и искусным танцором. На лице герцогини Валдомирской возмущение наглостью неотесанного московита уступило удовлетворению блестящим партнером в этом вихре танца.

– Мадам, я восхищен вашей' внешностью, – сказал.улыбаясь Орлов, несколько приподняв герцогиню и склонившись над ее розовым ушком с нежной мочкой, чуть прикрытой завитушками ее каштановых волос.

– Вы, однако, волокита, мой адмирал, – ответила герцогиня в тон Орлову.

– Вовсе нет, мадам, я жертва вашей внешности. Я вас люблю, мадам. Чувства, охватившие меня, могут быть сравнимы разве что с дыханием Везувия. Мне кажется, мадам, что я с вами где-то встречался. Впрочем, я вспомнил, мадам. Вы женщина моей мечты, красавица моих грез.

– Вы лукавите, мой адмирал, с целью завлечь в ваши тенета беззащитное создание.

– Это несправедливо, милая герцогиня. Я сгораю от любви к вам, ее пламя немилосердно пожирает мое сердце. Укажите, что делать, дабы я мог вызвать у вас ответные чувства. Ради вас я готов на поединок с Геркулесом, переплыть моря и океаны и сразиться с дьяволом. Это за одну вашу улыбку, назначенную мне, мадам. Укажите только и я у ваших ног.

– Указываю, адмирал, вернуть меня на прежнее место в кругу моих друзей и хранителей.

– Мне не нравится этот граф де Фонтон. Мадам, он – наглец.

– Возможно, мой адмирал. Но его наглость меня не касается. Я не чту и волокит, у меня к ним предубеждение.

Из всех искателей на следующий танец герцогиня Валдомирская отдала предпочтение лейтенанту королевских кирасир Хозе де-Рибасу.

Близость к герцогине кружила голову молодому офицеру. Это была волшебная женщина и первая женщина, с которой он танцевал в большом и нарядном собрании, во дворце в присутствии их величеств короля и королевы. Кирасиру казалось, что на них смотрит и ими восхищается весь свет.

Они танцевали молча. Герцогине с лейтенантом было легко и забавно. Он владел не только умением танцевать, в нем было и понимание партнерши.

Лейтенант проводил герцогиню к месту, с почтением поклонился ей и поблагодарил за честь, которой он был удостоен.

В эти дни образ герцогини, ее очарование занимали его мысли и владели его чувствами. Он знал палаццо, где жила Валдомирская и ее приближенные и имел обыкновение гулять там, в надежде увидеть герцогиню. Была ли это любовь – лейтенант не знал, но прекрасная герцогиня положительно вскружила ему голову.

Однажды лейтенант встретил графа де Фонтон. Он был в окружении трех оруженосцев. Лейтенант поклонился графу, но был им не замечен.

Как-то лейтенант возвращался домой из казармы позже обычного. В небе стояла полная луна, на улицах уже началась перекличка сторожей. Безмолвным и пустым был проулок, над ним нависали закрытые эркеры и провисшие веревки с разным тряпьем для просушки. Лейтенант знал, что в этот проулок выходит калитка черного двора палаццо, где живет герцогиня. У калитки, как показалось лейтенанту, стоял призрак в светлой сутане с капюшоном. Лейтенант положил правую руку на эфес шашки. Когда призрак шагнул ему навстречу, он вздрогнул и уже готов был шашку обнажить, чтоб защитить себя от грабителя, а возможно и разбойника, готового лишить его жизни. Каково же было удивление кирасира, когда призрак откинул капюшон, под которым оказалось лицо молодой женщины. Она сделала ему знак дружелюбия и предложила следовать за ней. Лейтенант оказался в небольшой комнате с единственным и полностью зашторенным окном. В комнате горели свечи. Несмотря на это она была в полумраке. Лейтенант некоторое время оставался один, теряясь в догадках куда и зачем он попал. Как долго это продолжалось он, пожалуй, не сказал бы. В конце концов дверь, противоположная той через которую он был впущен в комнату, открылась и вошла она… Это была герцогиня в белом шелковом наряде свободного покроя. Она молча протянула ему руки, словно приглашая отдаться в ее обьятия. И он пошел ей навстречу…

Их любовь была бурной, но непродолжительной. Она сказала, что видела его перед палаццо и более там ему не следует быть, но, спустя неделю ему надо в это же время идти тем же путем, что нынче он шел и что Франциска его станет поджидать у калитки, что сам он не должен искать встречи с ней, герцогиней.

В назначенный час лейтенант шел по проулку, шел с замиранием сердца и в сладкой истоме. Франциска уже поджидала его. Она молча взяла его за руку, через калитку и задний двор провела в комнату, где тускло горели свечи.

Герцогиня в этот раз вошла в пурпурном наряде с распущенной косой. И в этот вечер их любовь была непродолжительной, но до безумия бурной. Франциска также молча вывела его в темный проулок. Спустя семь дней, в тот же день недели и в тот же час он шел по проулку, приближаясь к калитке с надеждой увидеть Франциску. В обычном месте ее не оказалось. Лейтенант был в томительном ожидании. Поскольку Франциска не появлялась, он открыл калитку и вошел в задний двор. За спиной послышались тяжёлые шаги.

– Что тебе здесь надо несчастный? – Это был граф де Фонтон. – Защищайся или умри, жалкий воришка.

Лейтенант был отличным фехтовальщиком. Де Фонтон не уступал ему в искусстве владения саблей, силой удара он даже превосходил его. Но молодой де Рибас был куда более подвижным. К месту их поединка бежали люди де Фонтона. что значило неминуемую смерть или пленение лейтенанта. В этот последний миг де Фонтон оступился, это позволило нанести ему глубокую режущую рану в предплечье. Де Фонтон зарычал от боли и выронил саблю. Чтобы не упасть, он прислонился к стене, здоровой рукой прикрывая рану.

Сильным ударом ботфорта лейтенант распахнул калитку и скрылся в темном проулке, преследуемый людьми де Фонтона.

На следующий день Франциска поджидала лейтенанта у входа в казарму.

– Кабальеро, – сказала она, – моя госпожа велела передать, что не станет с вами встречаться.

– Но почему? – невольно вырвалось из уст де-Рибаса.

– Моя госпожа не имеет к вам чувств. Госпожа ни с кем более – чем дважды не встречается. Это должно утешить вас.

– Но я люблю герцогиню.

– Будьте счастливы тем, что было. Прощайте, кабальеро. И не вздумайте приходить к калитке заднего двора. Вас непременно схватят. Да хранит вас Господь.

Герцогиня с адмиралом Орловым катались в открытом экипаже и это была единственная для лейтенанта возможность ее видеть.

Однажды по чистой случайности кирасир заметил как легкая коляска, в которой были герцогиня и адмирал, остановилась у причала набережной. Адмирал пересел в поджидавшую там шлюпку. По его знаку матросы стали выгребать в сторону, где стоял флагман «Исидор». Герцогиня стояла у воды, глядя им вслед. Она пошла к коляске, уронив свернутую рулоном бумагу. Лейтенант хотел было окликнуть ее, но удержался.

Граф Разумовский и Неаполитанская королева

О связи королевы Каролины с Разумовским знали не только при дворе. От любопытства неаполитанцев невозможно было спрятаться за высокими стенами дворца. Неаполитанцы знали также, что у Каролины нет причин скрывать чувстве к Разумовскому. Королевством Обеих Сицилий подлинно правила она, королева, а не ее венценосный супруг. Волею королевы Разумовский был допущен в покои ее величества, как думала королева, укрытые от нескромных глаз. Граф Андрей нередко оставался там до поздней ночи, а иногда и до утра. Каролина ценила мужские достоинства, особенно те, что в избытке были у Разумовского и которые послужили причиной его удаления из Петербурга. Уж очень дружественными были отношения между Разумовским и супругой великого князя и наследника престола Павла Петровича.

В этот вечер Разумовский был заметно взволнован от недавних событий в Неаполе. Прибывшая из Рагузы самозванка, похоже, вместо того, чтоб быть схваченной Орловым, сама пленила доблестного адмирала.

– Ваше величество, учинили дурно российскому двору, – приступил к делу Разумовский.

– О чем речь, милый граф, – кокетливо сказала Каролина, но Разумовский не был расположен к разговору в этом тоне.

– Ваше величество дали соизволение на въезд в королевство Обеих Сицилии авантюристки.

– Графини Пиннеберг, не так ли?

– Она самозванка, ваше величество, выдает себя не за ту, кем есть в действительности.

– Что указанная вами персона графиня – не вызывает сомнения у моих министров. Об этом свидетельствуют грамоты сеньории Рагузы, где она имела долгое жительство.

– Но самозванка выдает себя за дочь покойной императрицы российской Елизаветы I от ее морганатического брака с моим близким родственником графом Алексеем Григорьевичем Разумовским – генерал-фельдмаршалом российской службы. Между тем я полагаюсь на благосклонность вашего величества. Вы достаточно умны и понимаете как невыгодно скажется на моем положении в дипломатической службе пребывание здесь авантюристки.

– Что вы называете соизволением на въезд в Италию самозванки – оно по испрошению адмирала Орлова, у него секретное поручение Петербургского двора. Указанная особа допущена к нам не без ведома и согласия Орлова.

– Орлов мог взять самозванку под арест без этих околичностей, для чего было и есть много возможностей.

– Почему это должно занимать меня? Я имею и без того достаточно забот. Я исполнила то, о чем просил адмирал Орлов, который пользуется доверием императрицы Екатерины. Насколько мне известно, ваша государыня немало обязана Орлову.

– Я не полномочен входить в отношения ее величества к адмиралу Орлову. Но отношение адмирала к самозванке – предмет моего внимания по долгу службы, как лица, представляющего интересы российского двора.

– Делайте, Андре, как знаете. Я готова указать моим министрам в том вам содействовать. И коль об этом разговор, то извольте прочесть,

– Каролина протянула Разумовскому лист плотной бумаги. – Это обращение интересующей вас персоны к российской эскадре в Средиземном море. В нем призыв оказать ей помощь в домогательстве престола. Манифест передан мне военным министром Микеле де-Рибасом, который в свою очередь передан министру сыном его – Хозе де-Рибасом – офицером нашей службы.

– Дело обретает скверный оборот, ежели не сказать больше, – после беглого прочтения манифеста Разумовский был озабочен более прежнего. – Не вздумал бы Орлов взбунтовать эскадру.

– Что же нам делать, чтобы не случилось этого?

– Право не знаю, ваше величество. Полагаю, однако, что для сохранения добрых отношений с Петербургом вам следует указать, чтобы самозванка была взята под арест здесь.

– Это невозможно, Андре.

– Почему? Разве ваше величество не суверен в своем государстве? Или в Неаполе нет крепкого замка, где бы можно заточить авантюристку?

– Но каковы будут ответные действия адмирала Орлова? Я и мои министры должны считаться, что российская эскадра в Средиземном море достаточно сильна, чтобы нанести нашему королевству невосполнимый урон. Это могут быть блокада, бомбардирование и разные захваты, гибельные последствия которых могут превзойти все ожидания.

– Укажите самозванке покинуть пределы королевства, которое не должно быть местом интриг наглой авантюристки.

– Хорошо, мой друг, я буду держать совет с министрами и употреблю наше королевское влияние, чтобы все было исполнено, как вы того желаете.

– Велите, ваше величество, надлежащим лицам и местам здесь, в Италии мне всевозможно содействовать в наблюдении за самозванкой. Может статься нужда, ваше величество, в посылке гонца в Петербург для предупреждения тамошнего двора о здешних интригах Особы и адмирала Орлова.

– Вы уверены, милый, Андре, что между Особой и адмиралом сговор?

– Да, ваше величество.

– Почему?

– Тому достаточно доказательств. Орлов появляется с ней публично, оказывает знаки внимания. Адъютант Орлова поставлен к услугам самозванки. На содержание авантюристки Орлов расходует значительные казенные средства. Этот господин достаточно умен и расчетлив и не станет что-либо делать без видов на будущее. Орлов искушен в государственных переворотах.

– Возможно.

– Мне нужен, ваше величество, для исполнения должности фельдегеря исправный молодой офицер, отличный умом и находчивостью, наученный владеть конем и шпагой, преданный долгу.

– Есть такой офицер, Андре.

– Кто он? В какой мере я могу положиться на него?

– Уже упомянутый нами сын нашего министра. У него есть эти качества и он достаточно нами испытан. Я готова поручиться за него. Извольте сесть, Андре, и оставим скучные дела. Мир непрочен, жизнь непродолжительна.

– Что король?

– До его величества нам нет дела. У короля свои заботы и свои развлечения. Я дочь великой императрицы Австрии Марии-Терезии и сестра королевы Франции. Женщины нашего рода во всем независимы. Они повинуются своей воле.

– Я у ног вашего величества.

– Ну зачем же у ног, Андре. У меня есть и нечто более привлекательное.

– О, ваше величество…

– Не ваше величество, а Каролина. Здесь нет королевы и нет посла некоего иностранного двора. Я, Андре, женщина, вы – мужчина. Развяжите мне шнурок.

– Но…

– Что но? Не звать же мне камер-фрау, когда мы с вами тет-а-тет? Извольте снять мне башмачки. И погасите свет, достаточно и того, что в окне. Нынче полнолуние. Признайтесь, Андре, вы завидуете Орлову?

– С чего бы?

– У нее смазливая мордашка и еще кое-что, к чему вы, мужчины, неравнодушны.

– Пусть он завидует мне.

– Вы льстите?

– Нисколько. Вы прекрасны, Каролина.

– Вам это знать.

– Я люблю вас, Каролина.

– Любите меня, Андре, как прежде. И не думайте, будто с вами делить ложе супруга короля. Я вся ваша и только ваша. Вы мои друг и мой супруг.

Ливорно

Зима в средней Италии как обычно была мягкая. Снежок, принарядивший в белое одеяние все вокруг, стал таять, тянувшиеся вдоль дорог поля были вновь в яркой зелени трав. Под копытами коней и колесами экипажей хлюпала талая вода. Дорогу перебегали разные зверушки. Должно быть, они грелись в лучах стоящего в зените не по – зимнему теплого солнца.

Карета герцогини Валдомирской во весь дух неслась из Неаполя в Пизу. За каретой следовал конвой из десяти всадников в одежде на польский манер, что, впрочем, ни у кого не вызывало удивления, поскольку Италия была наводнена поляками, которые не признавали российского ставленника Станислава Понятовского королем в их отечестве. В карете, куда была впряжена четверка гнедых лошадей цугом, с форейтором, сидела юная красавица герцогиня Валдомирская и ее верная служанка Франциска.

Было заметно, что герцогиня Валдомирская довольно утомлена длительным путешествием и не чаяла конца пути.

День был праздничный и Пиза с ее знаменитой в Тоскане башней и не менее знаменитым собором встретила герцогиню перезвоном колоколов. Экипаж и конвой направились в палаццо Нерви, нанятый для приема и поселения знатной дамы. Адмирал Орлов весь был в нетерпеливом ожидании встречи с герцогиней.

Когда экипаж остановился, стремянка кареты была спущена и дверца открыта матросом по знаку щеголеватого майора флотской службы. Он предложил герцогине руку, представился Христенеком и заявил о готовности служить достопочтенной даме.

Герцогиня и ее верная служанка отправились в отведенные им покои.

Разоблачившись от верхней одежды, Валдомирская прошла в ванную комнату. С помощью служанки она сняла платье, испытующе оглядела свое обнаженное тело в напольное венецианское зеркало, затем опустила одну за другой ее грациозные ноги в жемчужную воду, которой была наполнена ванна белого мрамора, встроенная заподлицо в мраморный же пол. Из перламутрового флакона Франциска влила в ванну зеленое благовоние, которое наполнило пространство комнаты до крестового потолка, выложенного цветной мозаикой.

Служанка распустила пышные каштановые волосы госпожи и стала натирать ей голову пенным бальзамом. После омовения головы герцогиня долго нежилась в ванне, переворачиваясь с боку на бок. Она обожала купания, погружение в теплую ласковую воду, когда ее молодое здоровое тело охватывала нега, и она наслаждалась совершенством дарованной ей Господом натуры.

После омовения, расчесывания и осушения головы, натирания тела благовониями, герцогиня еще и еще раз оглядела себя в напольное венецианское зеркало и пришла к тому, что она положительно хороша.

Совершенно нагая, она направилась в комнату, примыкавшую к ванной. Здесь служанка приступила к ее одеванию, извлекая из сундука дорогие наряды, которые были в соответствии с модой и тонким вкусом герцогини.

Шелк, бархат, парча, тонкий цветной сафьян туфелек, золотые, бриллиантовые украшения на совершенном теле красавицы были в гармонии, опять же свидетельствующей о тонком понимании герцогиней Валдомирской красоты и изящества.

В гостинной герцогиню ждал майор Христенек в парадном мундире, обильно украшенном галунами и разными отличиями за службу. При появлении здесь Валдомирской он почтительно встал.

– Мадам, – сказал Христенек с завидной важностью, – честь имею передать волю его благородия адмирала Орлова видеть вас с ним пол венцом по православному обряду. Его благородие желает иметь вас мадам, своей супругой и весьма надеется, что встретит в вашей особе ответные чувства, кои должны сопутствовать вам в предстоящей жизни с его благородием. Адмирал Орлов переживает, любовь к вам, сеньорита со времени первой с вами встречи.

Герцогиня словно бы не веря словам только что ей сказанным испытующе поглядела в глаза Христенеку. Не найдя в них ничего, что свидетельствовало о лукавстве, она знаком пригласила Христенека сесть.

– Я бы хотела знать, – сказала герцогиня, – ведомо ли адмиралу Орлову, что его бракосочетание может навлечь на него немилость Екатерины, что он потеряет главнокомандование над Средиземноморской эскадрой и все свое имущество в России, что это может обойтись ем свободой и жизнью? Достаточно ли адмирал Орлов обдумал сей поступок свой?

– Мадам, это вопросы к его благородию.

– В таком случае прежде чем пойти под венец, я желала бы иметь встречу с адмиралом Орловым, поставить об этом адмирала в известность тотчас и получить его ответ.

В эту ночь Валдомирская улеглась в постель поздно и долго не могла уснуть, несмотря на усталость и трудный день. Сон ее был тревожным, сновидения кошмарные… Мрачный город, толпища обезумевших от ярости людей, мрачные всадники с саблями наголо, на деревянном возвышении палач в пурпурной одежде и черной маске, приклоненная к плахе голова жертвы. Взмах секиры – и голова несчастного, под рев черни, катится к ногам палача. Из обрубка обезглавленного туловища изливается кровавый поток. Толпа беснуется, толпа безумствует.

– Такова будет участь каждого, кто подымет руку на престол, законно принадлежащий государыне нашей императрице Екатерине II, – звучный голос глашатая перекрывал истеричные вопли толпы, опьяненной запахом крови.

Валдомирская металась в постели, от кошмара, однако, уйти не могла. Палач поднял отрубленную голову.

Остекляневшие широко открытые глаза на лице, искаженном смертной гримасой, словно бы сошлись с глазами Валдомирской. Холодная жуть разлилась по сведенному конвульсиями телу. Она застонала, но опять же не проснулась. Ее продолжал мучить кошмар. Она металась, словно бы в горячечном бреду и звала… маму, которая являлась к ней только во сне, которую она никогда не видела наяву. Образ матери был всегда с ней, образ, созданный ее воображением и пониманием того, что мама у нее непременно есть уже потому, что она, Валдомирская, окружена заботой невидимой мамы, и понимала, что такая забота может быть едино только от матери.

Палач продолжал держать отрубленную голову Пугачева – самозванца, твердившего, что он законный царь всероссийский Петр III. Пугачев стремился к царской короне и угодил под топор палача.

– О, Господи, – застонала Валдомирская.

Еще вчера она завидовала его громкой славе в России, и вот она – слава эта в кровавом образе злодея, казненного под рев беснующейся черни.

– Милая, дорогая мамочка, спаси его, мамочка. Ты императрица великой державы, ты все можешь, мамочка, – умоляла Валдомирская государыню Елизавету. – Ведь он всего-то желал возврата ему незаконн у него отнятого престола, правда на его стороне.

О, Боже милосердный… Что это? В кресле на возвышении сидел Пугачев, несколько склонив голову на грудь, на его суровом лице сошлись мохнатые брови. Его трон был в окружении столь же мрачных стражников. У ног Пугачева лежали окровавленные трупы мужчин, женщин, детей… Палачи тащили к ногам Пугачева обезумевшие от ужаса, истерзанные насилиями жертвы.

– Дочь моя возлюбленная, – это был голос государыни Елизаветы, который она узнала бы среди тысячи других голосов. – Ты видишь злонамеренную власть, одержимого сатанинской тягой к ней Емельяна Пугачева. Его постигла судьба, уготованная им для других. Он предан казни, ибо сам обрекал на казнь. И то прими, дочь моя, что твердая власть, а токмо такой она мыслима и возможна в России, без жестокого насилия, несправедливостей и кровопролития невозможна. Путь к власти в разных державах, за малым исключением, лежит через тела убиенных. Жертвами власти становятся не только подвластные, но и те, кому власть принадлежала, принадлежит или должна бы принадлежать. Иван IV убил своего сына, то же учинил Петр I, я низложила и заточила в темницу младенца Ионна Антоновича, Екатерина II убила Петра III, ее внук Александр I будет повинен во грехе отцеубийства. Напрасно думать, дочь моя дорогая, будто власть имущие оттого уже счастливы, что имеют власть. Их жизнь всегда под угрозой покушения на нее, они не вольны в определении образа их поведения, лишены радости материнства, должны скрывать свое супружество с теми, кто близок их сердцу. Отражая величие государства, они ограничены в чувствах и в деяниях. Как я завидую, милое дитя мое, тем, кому дано жить для себя, а не токмо для дел державных. Имея любимого, Господом данного мне мужа, я не вправе назвать его мужем, имея горячо любимое дитя, я не вправе наслаждаться близостью с ним. Я – мать твоя, императрица Елизавета I, не желаю видеть тебя Елизаветой II. Пусть минует тебя эта участь, минует испытание державной властью, пусть избавит тебя Господь от тяжкого угрызения совести, что ты лишила жизни тех, кто жаждал ее сохранить, отобрала мужа у жены, отца у детей, сына у матери. О, горячо любимая дочь, не лишай себя радости простого общения с людьми, возможности наслаждаться естественной жизнью, любить и непритворно быть любимой, не стремись к окружению себя льстецами и авантюристами.

Когда в гостинную вошел Орлов с той самоуверенностью и молодецкой внешностью каких мало, герцогиня протянула ему руку – маленькую и нежную. Он бережно взял ее в свою огромную лапищу и поцеловал с почтением.

– Я здесь инкогнито, граф, – сказала герцогиня по-французски, – мое имя в Пизе – графиня Пиннеберг.

– Это мне известно. Дворец Нерви я арендовал для графини Пиннеберг.

– Прекрасно, мой адмирал. Но вы-то должны знать подлинное имя вашей будущей супруги.

– Ваше имя, мадам, герцогиня Валдомирская. О вашей знатности и о вашем положении в обществе свидетельствует ваше сопровождение. Я вижу в конвое вашей светлости господ Пшездецкого, который есть пинский староста, Иоахима Карла Потоцкого, отмеченного высоким чином в войске польской короны, хорунжего земли галицкой Яна Черномского, турецких сановников Изук Гассана и бея Мехмета. Мне известно, что вы имеете кредит у знаменитого венецианского банкира сеньора Мартинелли. Это достаточные свидетельства высоких достоинств моей будущей супруги. Меня, однако, пленили ее внешность и манеры. Я люблю вас, мадам, и полагаю, что этим сказано все. Я надеюсь, мадам, что мои чувства найдут ответ в вашем сердце.

– Вы знаете обо мне все, адмирал. Вы знаете главное. Ваша женитьба может стать для вас роковым шагом. Я призналась вам в том, что составляет тайну моей жизни. Я принцесса Азовская. Моя мать – императрица Елизавета I, дочь императора Петра Великого, родила меня в тайном браке с простым казаком приазовских степей Разумовским. От него я унаследовала свою внешность и голос, который преклоняет ко мне даже певучих итальянцев.

– Я потрясен, мадам, – сказал Орлов.

– Это еще не все, мой адмирал. Как будущему супругу моему я обязана показать вам бумаги, весьма важные для меня и государства российского. Это прежде всего указ моего деда – российского царя Петра о престолонаследии, согласно которому моя добродетельная мать стала императрицей всероссийской по воле ее державного отца. Теперь, мой адмирал, соблаговолите прочесть эту грамоту. Под ней подлинная подпись покойной императрицы Елизаветы I.

Орлов взял пожелтевший лист пергамента.

– Извольте делать это вслух, – сказала герцогиня.

– Мы желаем, – прочел Орлов, – чтобы весь народ, от наименьшего до наибольшего почтил последние изъявления нашей воли, и в случае какого-нибудь происшествия приложил все старания и силы к поддержанию Елизаветы, моей единственной наследницы русского царства.

– Прекрасно, адмирал. Вы читаете безупречно. Елизавета – это я. Мне оставлен мамочкой большой капитал. Я получила отличное образование и воспитание, много путешествовала, подолгу жила в Германии, Франции, Италии и Леванте. Мои наставники приуготовили меня к высокому назначению. Смею уверить, мой адмирал, я этого достойна. Я окружена персонами, знающими себе и мне цену.

– Я потрясен, мадам, – повторил Орлов. – Признаюсь, я глядел на вас глазами мужчины и видел только женские прелести. Вы так прекрасны, мадам. – Орлов говорил неправду. Все было гораздо сложнее. – Ваша внешность и ваши манеры вызвали во мне желание быть с вами близко и навсегда, мадам.

– Вы потопили турецкую эскадру у Чесмы и были удостоены высоких отличий за умение сражаться и мужество. Я люблю таких людей, как вы, адмирал. Вы солдат, солдаты – моя надежда. Надо вам, однако, знать, что у Чесмы я была не с вами, мой адмирал, а против вас. Я обращалась с призывом к султану помочь взойти на престол российский законной дочери законной императрицы российской Елизаветы I, никогда не подымавшей меч против Турции, жившей в мире и добром соседстве с империей Оттоманской.