Текст книги "Обет мести. Ратник Михаила Святого"

Автор книги: Алексей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ниче!! Стерпится – слюбится! Парень видный, обнюхаетесь. Держи, это Онуфрий велел тебе передать. Теперь ступай, собирайся. Про сегодня погорячился, а завтра с утра обозом и тронетесь. Да про слова мои помни, дочка! Два раза повторять не буду!!

В ту ночь Алена так и не смогла даже ненадолго освободиться от родительского догляда. А следующее утро она уже встретила в возке, влекущем ее от Твери.

Глава 14

Иван узнал об отъезде боярской дочери лишь на третий день, когда заехал к дружинникам. Он застал Ярослава и еще двоих товарищей дома, ратники захворали и отлеживались на полатях. Десятник все списал на недавнюю охоту.

– Простояли, как пни, без движения на ветерке и морозе, вот и протянуло. Тебе Евдокия позволила хоть стрелы побросать, а возле князя с секирой аль рогатиной не порезвишься. Дочка Васильева как-то чудно уехала, поспешно. Я-то думал, что новгородский боярчук специально остался, чтоб с ней маненько пообзнакомиться. Теперь ходит как неприкаянный, вроде и гость, да без почета особого. Днями боярин его домой снарядит, ей-ей! Некстати захворал я, надо б в Новом Городе до весны побывать, встретиться кое с кем. Не судьба, видать…

– Ничего, в баньке попаритесь, отпустит. Сильно ломает?

– Да не то что ломает лихоманка проклятая, а только слабость во всех членах да голова кружится. Ты нагулялся или опять отъедешь?

– Останусь. Скукота дома сиднем сидеть. А в лес белковать не тянет, отвык уже.

Иван встретился с кожемякой, но Никита ничем его порадовать не смог.

– Нету никого из Коршуновых в городе. Как самого Романец зарубил, так по норам они и разбежались. Баял я тут вчера с одним, обещался помочь за интерес. Загляни днями, может, что и выведаю.

Но повидаться вскоре так и не удалось. Ивана вызвал Василий и озабоченно приказал:

– Собирайся-ка ты, милый, в путь-дорогу неблизкую. Надо Семена до дома проводить да оттуда купца одного обратно провезти. Я говорил тебе уже о том. Пойдешь старшим десятка.

– Я? – оторопел от неожиданности Иван.

– Ты! – в упор глянул боярин, оставшийся в городе главным после отъезда великого князя во Владимир. – Из старших дать некого. Великий князь велел четыре сотни дозором по рубежу с Москвой расставить, Юрий воду мутит. А тут еще хворь эта Ярослава одолела, будь она неладна! Так что бери молодших и с Богом! У боярчука люди есть, вы добавитесь, доедете, чаю, спокойно. Не купцы, зорить вас резона нету. Хотя будь начеку, днями хлебный обоз из Костромы под Торжком пограбили. Ладно, хоть не поубивали никого.

– Когда отправляться?

– Должны быть готовы хоть завтра. Как Семен сам скажет, так и тронетесь! Пошли, представлю тебя ему.

Знакомство с будущим мужем Алены, понятно, большой радости молодому ратнику не доставило. Новгородец это явно почувствовал. Презрительно поджав губы, после нескольких дежурных фраз он вопросил:

– У тебя что ж, Василий, ратников путных не осталось, что со мной старшим безбородого посылаешь?

Хлесткая фраза предназначалась явно не только для боярских ушей.

– Молодой, но надежный… – после затянувшейся паузы ответил боярин. – Когда трогаться думаешь?

– Да хоть завтра. Скукота тут у вас!

Вечером, проверяя сумы у отобранных в путь воев, Иван мучительно пытался понять: ведомо ли что боярчуку о его отношениях с Аленой? Догадывался ли о чем? Либо за той фразой скрывалась просто говнистость характера, столь нередко встречавшаяся в те годы у вольных новгородцев по отношению не только к чужим холопам, но и к самому великому князю северной русской земли. Окончательного ответа он так и не нашел.

Выехали ранним морозным утром. Никольские морозы дали заметную слабину, и лошадиным ноздрям стало гораздо легче втягивать зимний воздух. Новгородцы тронулись в возках, тверичи шли о дву-конь.

Дорога по Тверце была накатана, лучшего пути, чем по реке, не могло и быть. В неспешном движении на второй день достигли Торжка, остановились на отдых. В этом городе, входящем уже в новгородские земли, между Семеном и Иваном произошла серьезная размолвка.

– Слышь, холоп княжий?! Можешь поворачивать своих назад. Дальше сам доберусь, здесь меня уже все знают. Коль с вашими смердами не зарубился, свои земляки не забидят!

Иван вновь почувствовал, как тихая ярость закипает в жилах. Сдерживаясь, он негромко ответил:

– Негоже ведешь себя, уважаемый, по отношению к слугам князя твоего великого, у коего ты гостил и который ни тебя, ни родных твоих ничем, кроме ласки, не наградил.

Эти слова, казалось, лишь добавили масла в огонь. Семен нервно передвинул туда-сюда ремень, на котором крепилась сабля.

– Ласки, говоришь? Это верно! Сначала спокойно дает другим поглодать, потом остатки мне, словно псу, предлагает! Ничего, я не гордый, погрызу, коль отец велит, да только кость та после моих зубов уж ни на что не гожа будет!!

Сравнение это для Ивана было настолько понятно, что дыхание невольно перехватилось. Боясь окончательно поверить услышанному, он с трудом сохранил на лице маску недоумения:

– О чем ты, боярин? Можно ли слова твои по возвращению князю моему передать?

– А ты и не знаешь, пес тверской?! Кто мою невесту будущую тайком охаживал? Кто подле нее, как ужака подколодный, крутился? Не ты?!! Я все знаю, мне все люди верные рассказать успели.

Еще немного, и дело могло б дойти до драки. Это бы означало лишь позор новоиспеченного десятника и его скорую смерть на княжьей плахе. Заметив дрожь, сотрясавшую тело Ивана, Семен усмехнулся:

– Молчишь, пес? Пшел вон, и чтоб духу твоего рядом боле не было!!

Молодой воин сделал полшага вперед. Выдавил сквозь зубы:

– Может, я и пес, но чужие куски никогда не воровал! А в Новгород все равно поеду, пусть и следом. Я обещал проводить – сделаю! Да и там другое дело ждет. Бог тебе судьей будет, боярин!!

Из Торжка выехали порознь. Семен со своими ранним утром, тверичи с восходом солнца. На молчаливые взгляды своих подчиненных Иван коротко пояснил:

– Едем в Новый Град, там обоз нас дожидается в Понизовье. Этих… проводим по следу. Взрячую не подходить. И быть наготове всем, братцы! Земля чужая, сами знаете, как Господин Великий Новгород Михайлу-князя привечает после тех утеснений, что он на вольности ихние наложил.

Он окинул взором насупившиеся лица молодших и улыбнулся:

– Мы княжьи верные псы, ребята! И за все, что есть и будет, я один перед хозяином отвечу! Айда потихоньку!

К вечеру встали на постой в деревушке, заплатив хозяину за ночлег и корма. Семен ночевал в трех дворах от них. Иван назначил часовых и велел спать не раздеваясь. Но ночь прошла спокойно.

А на следующий день, уже неподалеку от Вышнего Волочка, с людьми Семена случилось самое страшное…

Глава 15

Люди тверского князя поняли это не сразу. Вначале они узрели лишь большое пространство истоптанного снега, пятна крови да чей-то короткий меч, явно не замеченный напавшими при поспешном отходе. Но и этого было более чем достаточно для молодых ратников.

– Кто? Татары? Ушкуйники? У них же мало добра с собой было? В полон угнали, видать! – раздалось сразу несколько голосов.

Иван молчал. Медленно тронул коня, объехал место недавней быстротечной схватки вокруг, замыкая кольцо, и прищурился, читая опытным взглядом белую снежную книгу. Взмахом руки подозвал к себе двоих. Остальные остались на месте.

Идя встречь широкой конской тропе, трое вскоре добрались до густого подлеска, где до поры до времени прятались десятка полтора конных. Стояли, видимо, довольно долго: на снегу был рассыпан ячмень из лошадиных торб, валялся пустой бочонок из-под браги. Опять внимательно осмотрев поляну, Иван с уверенностью заявил:

– Они живут или прячутся где-то неподалеку! Надо попробовать найти и в темноте прищучить всю эту свору. Иначе нет нам ходу назад, князь гневен будет.

– Почему решил, что они неподалеку? – удивленно повернулся к десятнику один из ратников.

– А ты бы выстоял тут целый день даже под хмельком?

По взглядам спутников было ясно, что эта фраза им ничего не сказала. Иван улыбнулся.

– Если с купцов тулупы драть, то складнее с утра прятаться, верно? И грабить первый же обоз. Обозов ноне перед нами не было, сшибка же была совсем недавно, кровь не застыла. Стало быть, ждали именно боярчука, и сообщил им о нонешнем их проезде какой-то Каин. Семеновы все в возках были, а от самого Торжка перед нами след верхоконный тянулся. Следил кто-то за ними. Узрел, что в деревне остановились, и сюда, чтоб своих предупредить. После ночлега перед нами только следы полозьев были. Перекрыли они след конного!

Он чуть помолчал и добавил:

– Осип, приведи всех остальных сюда. По следам их пойдем далее. Крови мало на месте сшибки, стал быть, в полоне все… или почти все…

– А если все ж татары побаловались? – с явной опаской вопросил оставшийся дружинник. Татар на Руси всерьез еще не били ни разу, само это слово заставляло невольно трепетать сердце. Но Иван вновь усмехнулся:

– Татары? Нет. Те не станут вот так, по-волчьи, в лесу поджидать. Те, как хозяева, наедут и возьмут свое. Здешние это, боярчата богатенькие. Ушкуйничают исподтишка, далеко от дома не уходят. Лета ждут, чтоб в лодьи свои сесть да опять на Волгу податься. Ничего, Бог даст, мы им шалости-то маленько поотрубаем.

Когда подтянулся весь десяток, Иван скомандовал:

– Осип со мной, остальные чуть сзади. Луки приготовить. Не робей, ребятки, правда за нами!

Десятник с тихой радостью заметил, что молодые парни ничуть не заробели, лишь острожали их лица. Проверили, как выходят сабли из ножен, вложили в луки стрелы и тронулись в новый путь.

Через полверсты след раздвоился. Одни сани свернули на небольшой замерзший ручей, впадающий в Тверицу, остальные пошли дальше.

Иван направился по ручью. И уже через несколько десятков саженей наткнулся на печальную находку. Сани были брошены за изгибом русла. Лошадь выпряжена. А на куче свежего сена лежали четверо, обратя к небесам стеклянные безжизненные глаза. Легкий снежок едва успел припорошить одежду и лица.

– Семеновы все!.. Мертвых здесь бросили, там следить не захотели. Понадеялись, что снегопад их Каинову работу прикроет. А там волки подчистят, вешняя вода все грехи смоет… А ведь совсем недавно бросили, снег с утра сегодня идет. Недалече они, ребятки!!

Иван оказался прав. Уже вскоре все остальные повозки и верхоконные свернули на лесную тропу. Вскоре чуткие ноздри уловили легкий запах дыма. Десятник предостерегающе поднял руку вверх:

– Спешиваемся, далее пешими пойдем. Никита с конями, волков отгоняй.

– Пошто коней оставляем?

– Ихние лошади учуют – заржут. Пешими, коли собак не держат, скрадом возьмем. Шепотом!

Девять облаченных в брони воинов крадучись шли минут десять. Пока едва не уперлись в трехаршинную стену из поставленных вертикально бревен, огораживающую несколько строений на небольшой поляне. Досчатые ворота были заперты изнутри.

Преграда помехой не стала. Подсадили двоих, обученные ребята споро перемахнули через тын, и тяжелая створка слегка приоткрылась.

– Вояки! – горячо и радостно шепнул Осип Ивану на ухо. – Ни собак, ни дежурных! Вино жрут, слышь, как песни орут?!

Действительно, в одной избе слышался гомон нетрезвых голосов и в замерзшем слюдяном окне мелькали тени. Из трубы заметным белым дыханием выходил дым вперемешку с теплом жилища. Дом топился по-белому, значит, принадлежал не простому лапотнику.

Ни людей, ни лошадей во дворе не было. Пустые сани и повозки стояли в беспорядке.

– Вход перенять! Яков – на крышу! Заткнешь им трубу, когда мы готовы будем. Выкурим, как хоря из норы, никуда они не денутся.

– Может, сразу дверь подпереть да петуха красного пустить?

– А полон? Вдруг они там? Нет, братцы! У дверей встретим. В окно никто не пролезет, кучей у них не получится. Кто будет сдаваться – вязать! Встали по местам!

Иван взвел полюбившийся ему самострел и вложил тяжелую стрелу. Теперь и колонтарь с кольчугой не спасут, если кто попробует в бронях прорваться через тверичей.

Но все началось не так, как замыслил десятник. Из полумрака жилища на свежий воздух вывалился молодчик и прямо у двери вознамерился справить малую нужду. За ним второй. Тверичей они сразу не заметили.

Дальнейшее заняло считаные мгновения. Обоих оглоушили рукоятями сабель, заткнули рты и волоком оттащили за конюшню. Порты обоих сползли, ляжки матово засветились на белом фоне. Голыми задами посадили в сугроб, но, видя перед носом холодные острия кинжалов, пленники даже не пытались шевельнуться.

– Сидим тихо – будем жить! – еле слышно произнес Иван. – Где пленные?

– В ко-ко-конюшне, – заикаясь то ли от страха, то ли с перепоя, ответил один. И робко попросил: – Штаны взденьте, яйца отвалятся…

– Я б тебе их отрубил напрочь, чтоб род свой больше не позорил, – совершенно искренне ответил десятник, но все же разрешил встать и утеплить мужские достоинства. – Охрана в конюшне есть?

– Нету. В избе все.

– Сколь вас всего?

– Че-четырнадцать.

– Связать! Дверь в избе подпереть на кол, чтоб никто не вырвался. Семеро туда, Алексий со мной.

Двое бегом бросились к конюшне, распахнули дверь, в нос ударил запах навоза, лошадей и едва заметного тепла.

– Семен! Братцы! Тихо лежим, свои! Это я, Иван!!

В копешке сена зашевелилось несколько тел. Алексей высек искру и раздул трут. В свете ярко запылавшего пука травы тверичи увидели нескольких связанных по рукам и ногам бывших гостей их князя.

Острые лезвия быстро разрезали путы, но потребовалось какое-то время, чтобы новгородцы смогли встать на затекшие и замерзшие ноги.

– Саблю мне!! – жарко выдохнул Семен. – Рубить всех!!

– Не хочешь дознаться, кто такие, да княжьему наместнику на суд свести? – строго спросил Иван и наткнулся на бешеный блеск зрачков.

– Тут тебе не Тверь!! Сам судить буду! Ты мне их только взять помоги!

Десятник усмехнулся. Рубить головы плененным, в его понятии, было недостойно чести воина.

– Не лезь ты, боярин, не ровен час еще сам под удар попадешь. Не отошел еще от пут толком. С теми, что в избе сейчас, мои молодцы разделаются. Но те двое, что за конюшней лежат, – не замай! Я их лично отцу твоему передам, слышишь?! Чтоб они рассказали, как это сына его без крови и потерь каких-то полтора десятка конных повязать сумели на льду открытом…

И чувствуя, что старая неприязнь опять прет наружу, шагнул на снег.

– Яшка!!! Давай!!

Сидевший на крыше с готовностью засунул в трубу плотный пук прихваченной с земли соломы, после чего лихо скатился вниз на подмогу своим.

В избе не сразу поняли, что произошло. Несколько раз тяжело стукнули в подпертую дверь, пытаясь открыть ее то плечом, то топором. Гомон становился все громче и громче.

Иван подскочил к оконцу, выдавил слюду локтем. Крикнул, держась так, чтобы не поразила пущенная изнутри стрела:

– Эй вы, душегубы!! Все оружие немедля через окно на волю! Иначе запалим избу! Вас там двенадцать, чтоб и сабель было не мене! Пошли!!!

Но внутри не поспешили выполнить приказ. В дверь забухали еще сильнее, пытаясь прорубиться. Иван уловил в окне чью-то фигуру и почти в упор спустил самострел. Раненый заорал благим матом.

– Обложить соломой! Вздуть огонь! – зычным голосом скомандовал десятник. Его услышали все, изнутри донеслось:

– Не жгите, не жгите!!! Сдаемся!!!

В узкое оконце торопливо полетели сабли, секиры, кистень, ножи, луки. Залить огонь в печи не догадался никто, кашель перемежался с проклятиями, дым валил из всех щелей. Но дело уже было сделано.

– Выходить по одному и только по моей команде! Руки за головой! Кто нарушит – бью стрелой без предупреждения! Первый – пошел!!!

Бревно, подпиравшее дверь, отлетело в сторону. Арбалет и несколько луков были направлены на выход. Новгородцы разобрали выброшенное оружие, присоединились к тверичам. Семен уже спокойно наблюдал за тем, как ушкуйники трусливо выбирались наружу и становились в ряд. То ли гнев его поутих, то ли вспомнилось, что негоже боярину бить безоружного.

Двенадцать молодых парней в узорчатых кафтанах стояли неровной шеренгой, дрожа от страха и холода. Сын Онуфрия не спешил их одевать в теплое, прохаживаясь взад-вперед и заглядывая каждому в лицо. Перед одним остановился:

– Ну, здравствуй, Терентий! Слыхал, что баяли про тебя, да только не верил, что ты до такого дойти можешь. То-то отец твой теперь возрадуется, как на вече тебя увидит. Куда серебро спрятал, сволочь? Так скажешь али по-татарски палить пятки тебе будем?

Иван усмехнулся в душе боярской сообразительности и жадности. Но вскоре опешил. На снег с металлическим звоном упали два небольших кожаных мешка, и Семен произнес, презрительно толкнув один из них ногой:

– Забирай, Иван Федоров! Это тебе за сделанное. Твой Михаил, думаю, за службу меньше платит. Бери это серебро, я дороже стою!!

Десятник покосился на тверичей и по загоревшимся глазам понял, что ему свои не простят отказа. Осталось лишь усмехнуться и поклониться:

– Благодарим, боярин! Не за серебро работали, но все равно спасибо. Яков, прими!

Плененных повязали покрепче, побросали в сани, укрыли попонами. Новгородцы пересели на захваченных лошадей. Наскоро перекусив за полуразгромленным столом лихих боярчат, двинулись дальше на Вышний Волочек. Позади жарким костром занялось воровское подворье.

В городе они остановились на одном постоялом дворе. После ужина, увидев, что Семен вышел на улицу один, Иван последовал за ним.

– Не гневайся, боярин, позволь слово молвить? Одно лишь хочу узнать: какая сволочь на меня поклеп навела? Какая тварь тень на дочь моего боярина бросить осмелилась? Поверь, боярин, за этим очень многое может стоять, ей-ей! И прежде всего смерть моего брата единственного…

Очевидно, глаза молодого ратника говорили более, чем слова. Новгородец искоса посмотрел на Ивана и, помедлив, ответил:

– Не могу ни тебя, ни ее простить, пока сам в глаза жене своей будущей не посмотрю. А про вас мне сразу после охоты сказал княжий слуга, ключник. Сергием его кличут.

Иван вздрогнул. Именно Сергий передал Ярославу боярский подарок в виде кувшина вина. А ну, как и это неспроста? А вдруг?..

Он до боли закусил губу, вспомнив, что вино из того кувшина испил Ярослав со товарищами, а потом они занемогли. Но тогда выходило что?..

Семен не мог не заметить разительной перемены, произошедшей с собеседником. Чуть обмяк лицом.

– Что с тобой, Иван?

– Ничего. И что же этот ключник тебе напел?

– А то, что вы с Аленой по двору вместе гуляли и на охоте рядом стояли. Что тянется она к тебе явно, а ты к ней.

«Вона как! Отчего ключник на меня зуб такой заимел? Да уж не тот ли это пес, что и с Коршуном все подстроил? Но почему тогда крашеные стрелы? Ладно, вернусь, потолкую с глазу на глаз. Хоть ты и слуга князев, а ответить придется… Коли выпытаю что про Амылеев, сам тебя к ногам Михаила кину! А Василию обязательно расскажу, что его дочь перед свадьбой специально оговаривают. Уж ему-то этот Сергий не посмеет не ответить!.. Господи, ну зачем мне теперь этот обоз купеческий нужен? Так и до распутицы поездка эта растянуться может».

От сумбурных размышлений его отвлек Семен:

– Ты здоров ли, паря? Белый весь стал!

– Здоров, боярин, – провел ладонью по глазам Иван. – Только зря ты наговорам подлым веришь! Живу я на дворе, и что в том, что дочь моего хозяина подошла и заговорила? Пошто я должен от нее бегать? На охоту десятник ставил, по указу ее же отца, дочь и жену охранять. Я тут вообще не волен был.

Иван сознательно лгал, понимая безысходность сложившихся у него с Аленой отношений и страстно желая теперь лишь одного: чтоб у его любой с мужем в дальнейшем не было ссор и котор, чтоб не бил ее вот этот самодовольный боярчук, отцовской силой и властью избалованный. Лгал… но предателем себя не чувствовал. Ибо и в самых чудных снах увидеть не мог, что когда-либо заменит ей Семена.

– Может, и наговорили, – вновь искоса глянул боярчук. – А только пока с ней о том же не перебаю, на сердце у меня к тебе холод. Хоть ты и от Теренка меня избавил! Он же, сволочь, хотел за меня с отца двести гривен стребовать!! Нет – зарубил бы, подонок! Так что не неволь меня, Иван, дальше вместе поедем, но не люб ты мне…

– Я не неволю.

Весь остальной путь до Новгорода они практически не разговаривали.

Новгород! Отец городов славянских. Град, призвавший на княжение Рюрика с братьями и положивший начало древу князей русских. Иван много слышал о нем от отца, от бояр, от ратных товарищей, успевших побывать в этом месте. Теперь наконец узрел все своими глазами.

Наперебой благовестили колокола. Издали бросался в глаза белокаменный детинец с древней Софией, прочные стены и купола которой видели не одно шумливое вече и не одну кровавую стычку вольных горожан, когда слово уже не в силах было разрешить наболевший спор и в ход начинали идти кулаки, оглобли, мечи, засапожники. Гляделись розовые тела новых соборов, столь не похожие на деревянные храмы Твери. Величавые, такие же гордые, как и новгородские смерды и ремесленники, с легкой насмешкой провожавшие оком усталых тверичей и своих именитых земляков. Два купца стояли на самой дороге, вольготно обнявшись: не велика птица – объедешь. Отвычно это было видеть Ивану, тревожно. Он не понимал, что дерзость эта внешняя – голос крови, что не стоял над всеми этими белокурыми и рыжебородыми ни князь-правитель, ни прямая ордынская воля. Не познал город татарских тысяч, откупался серебром да дорогими подарками, сохранил все соки для торговли, для развития ремесел, для развеселой гульбы со звуками волынок и гуслей, с кулачной забавой на льду степенного Волхова. А князя призывал себе лишь для брани против тевтонов или все более набирающих силу литвинов, для походов в Закамье, чтобы потекли оттуда новые серебряные ручьи в казну городскую и торговый оборот. И коли не люб оказывался временный правитель, гордо указывали ему на ворота. Стучал гулко настил Великого моста, и ехал посрамленный князь, зло стиснув зубы и не решаясь дать волю рвущемуся на волю гневу. А новогородцы вновь выбирали своих посадников и жили как встарь, нимало не тужа о чужом позоре.

В тот день торг был малолюден. Добро предлагали лишь иноземные гости с Немецкого двора. Сами же горожане грозно шумели на вечевом сходе, что собрался у Сорока мучеников на Щерковой в Неревском конце. Яростно матерились и бранились, слушая своих бояр да гонцов из далекой Москвы от князя Юрия. И решалось на той многочасовой пре одно: выступать городу против воли великого князя или не выступать? Драться за свои вольности или позволить Михаилу спокойно собирать и ордынский выход, и черный бор со всей волости, и закамское серебро? Горой выступали за сохранение суда посадничьего. А также жадно внимали последним вестям из далекой Орды.

Иван не знал про все это. Он жадно вдыхал запахи с рыбных торжищ, кислый дух выделываемых кож, аромат свежеиспеченного хлеба. И воздух свободы, который уже начинал дразнить ноздри привыкшего к окрикам и покорности тверича. От всего этого сердце начинало биться так сладко и тревожно…

В тот же вечер произошло то, о чем Иван столь страстно и тайно мечтал. Обоз из Новгорода в Понизовье Онуфрий отменил. За неделю до этого до него дошли слухи, что в Сарае после смерти великого хана Тохты началась нешуточная замятня, прошли погромы в торговых рядах, многих купцов, в том числе и русичей, рубили и топили, что сами татары разбились на два лагеря под знаменами ислама и старой монгольской веры. И до окончательного воцарения Узбека или кого иного, способного твердой рукой навести прежний порядок, рисковать серебром и дорогими товарами в южных степях не следовало.

Онуфрий щедро угостил и отблагодарил спасителей сына. Утром лично сопроводил их до торга, помог прикупить гостинцев для родных и близких. Придумал повод, чтоб не слишком-то задерживались слуги великого князя владимирского в его палатах, и с почетом проводил их за Волхов.

Как выяснилось позже, за этой спешкой и опаской скрывался политический умысел. Боярская знать, подстрекаемая Юрием Московским, твердо решила к тому моменту окоротить над собой великокняжескую власть. И лишние глаза тверичей на городских улицах были совсем не желательны.

Глава 16

Первой новостью, которую узнали вернувшиеся дружинники, было известие о смерти двух товарищей по княжьей службе. Ярослав был еще жив, но настолько слаб, что не мог даже говорить. Лишь легкий шепот срывался с его губ, да глаза передавали ту мучительную борьбу, что происходила между некогда могучим организмом и смертью.

Увидев друга и наставника, Иван пал на колени, уронил голову бывшему десятнику на грудь и горько зарыдал:

– Ярослав, милый, прости! Зачем я тогда не разбил этот кувшин? Лучше б я один то вино в себя влил, чем такое!! Я знаю теперь, чьих рук это дело! Клянусь, та мразь трижды проклянет тот миг, когда на свет появилась!!! Слышишь меня, Ярослав?!

Умирающий смотрел не мигая, одинокая слезинка заблудилась в нечесаной бороде. Губы шевельнулись и попытались что-то произнести:

– Никто… тебя… не винит… Бойся…

Но и это усилие оказалось чрезмерным для некогда мощного Ярослава. Он потерял сознание, голова обессиленно чуть повернулась в сторону. Не контролируя себя от горя и переживаний, Иван схватил друга за плечи и прокричал:

– Я знаю, знаю, это ключник Сергий!! Я сейчас удавлю эту мразь, слышишь?!!

Две пары крепких рук оторвали его от умирающего и оттащили в сторону. Коренастый сотник мрачно произнес:

– Опоздал ты, паря, со своей местью. Сергия давно уже черти на сковородке жарят! Аль не слыхал еще?

– Н-нет… Убит?

– И пары дней не прошло, как вы на Новый Город подались. У северных ворот какой-то лиходей его и прикончил. Ни калиты, ни перстня, ни сабли. С одного удара отошел, ирод. И тайну с собой в могилу унес, пошто вино травленое хотел тебе всучить. Ярослав понял все, когда уж совсем слабый стал. Дурак бы не понял: кто пил – того Господь и прибрал! Такие вот дела, Иван! Хорошо, что Ярослава вживе застал, он все хотел тебе что-то передать.

– Передал уже, – дрожащим от готовых прорваться рыданий голосом вымолвил парень. – Что сердца никто из них на меня не держал. За что все это, Господи? За что?!!

И, не выдержав, снова пал в ноги Ярослава и зашелся в беззвучном плаче.

Ярослав отошел тихо. Никто так и не понял, когда бессознательность сменилась бездыханием. Лишь лицо стало чуть помягче да глаза раскрылись, словно хотел бывалый воин напоследок еще раз узреть знакомые стены и верных друзей.

Иван сам выкопал могилу, сам опустил домовину в глубокую яму. На помин души пожертвовал храму гривну из Семеновых, еще две с молчаливого согласия своих спутников передали жене Ярослава. Поминали троих ушедших всю долгую зимнюю ночь.

Кожника Иван увидел через три дня. В горьких хлопотах совсем забыл о торговце и, не увидел бы в рядах, не вспомнил бы и далее. Плечистый мужик обрадовался:

– О, наконец-то! А у меня новость, Ванюша! Нашел я одного коршуненка, побаял с ним. Был он рядом с Коршуном, когда того против тебя подряжали. В пять гривен оценили тебя, о как! Хочешь сам встретиться?

– Думаю, теперь в этом нет смысла. Бог ту сволочь сам прибрал. А впрочем… далеко это?

– Верст семь от града, не боле.

– Айда, коли так! Деньги-то плачены, чего зря пропадать им. Порасспрашиваю лиходея, может, еще что интересное узнаю.

«Лиходей» оказался маленьким юрким мужичком с приметным ухом, изуродованным чьим-то ножом. И поведал он такое, что Иван ничуть не пожалел о поездке.

По словам Пиньки выходило, что засада готовилась уже за несколько дней до охоты. Коршун проговорился, что ему нужен будет помощник, чтоб прикончить одного княжьего молодца либо на темной улице, либо в лесу. По его словам выходило, что близкий к князю человек платил хорошие деньги, чтоб убрать наставившего ему рога резвача-дружинника.

Заказчика Пинька видел лично. Тот прискакал в деревню один, вызвал его на улицу и велел отыскать Коршуна и передать, чтоб тот немедля скакал к главным воротам и ждал княжьего выезда. Коли ж не успеет, ехал по следам в бор, там его встретят и обскажут, как быть далее.

И вот тут начиналось самое интересное. По словам мужика, приехавший был в шлеме с кольчужной сеткой, опущенной на лицо. Пинька видел лишь глаза да бороду богача. Но!..

Ключник Сергий был высок и худощав. Волосы русые, остриженные «под горшок». Заказчик же низок, но коренаст, борода смолево-жгучая, с первыми, пробившими ее словно иней серебристыми нитями седины. Не красил же любитель отравы волосы ради мимолетных встреч?! Но тогда выходило, что Ванькиной смерти хотели слишком многие! Или ключник тоже отрабатывал свои сребреники, когда в овраге стрелы нашли для отмщения не ту жертву? И если так, то вполне понятна становилась смерть хозяина княжих кладовых: мертвые под пыткой лишнего уже не скажут! А опасаться чернобородому явно чего-то было!

– Все время тут живешь?

– Да.

– За кистень на дороге боле не берешься?

– Дак не с кем ходить стало, голубь! И Коршуна нет, и коршунятки разлетелись кто куда от гнева княжьего подальше. Да и спокойнее так-то век доживать. Серебра толику припрятал, зверя, рыбку добыть могу, а на веревке качаться не шибко хочется. Голубок, Никита за тебя поручился. Не наведешь?

– Не наведу. Слышь, Пинь! А ты по голосу смог бы того бородача признать?

– Можно. Но втихую и, знамо, не за спасибо.

– Ладно тогда. Живи спокойно, может, когда и пригодишься.

Обратной дорогой Никита и Иван долго ехали молча. Кожемяка понял, что парень не слишком-то удовлетворен услышанным, и опасался укоров за напрасно потраченные деньги. А ратник даже не думал о перстне-подарке, мучительно перебирая в памяти всех известных ему коренастых чернявых и немолодых, состоявших на княжьей службе, и тщетно силясь осознать, что вообще происходит. Месть татар? Но они далеко от Твери. Нечто иное? Но при чем тогда опять крашеные стрелы?

Постепенно спутники разговорились. Никита успокоился по поводу своих тревог и сомнений. Иван же, поделившись мучившими его размышлениями, неожиданно услышал здравое слово:

– Дак это, Ваньша!.. Ты ж сам мне говорил, что там, на лугу, когда брата твово подстрелили и девку выкрали, четверо конных было. Трое в Орду сбежали, а четвертый где? Я-то думал, ты евонный след все ищешь! Боле как четвертому крови твоей и смерти искать некому! Может, шкуру свою спасает от суда княжьего и твоего, может, Амылеево серебро отрабатывает. Одной ведь они, получается, кровушкой-то связаны…

– Выходит, он свой, русский?

– Выходит так! И даже от самого Михайлы неподалеку ходит.

Никита услышал, как в лесном полумраке громко скрипнули зубы напарника. Он хотел еще что-то сказать, но, покосившись на закаменевшее лицо попутчика, передумал. В таких ситуациях молчание воистину бывает дороже золота!