Текст книги "Обет мести. Ратник Михаила Святого"

Автор книги: Алексей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Силы были равны, но татары оказались в менее выгодных условиях. Предупрежденные Грикшей дружинники заранее охватили нукеров в полукольцо. Это не могло укрыться от внимания нойона.

Его желтые зубы зло блеснули меж хищно раздвинутых губ, плоский нос со свистом втянул и выпустил струю воздуха. Сабля с лязгом вернулась на место. Последовала гортанная команда, после чего Амылей обратил к десятнику делано улыбающееся лицо:

– Зачем драться? Ты сильный, я сильный! А этот урод и сам скоро сдохнет. Давай проверим все избы внутри и, если молодой нигде не прячется, с миром вернемся в город.

Это было логично, хотя Святослав и понимал, что главным при этом будет не поиск сына Федора, а желание хапнуть хоть что-нибудь в результате короткого набега. Но уж такова была суть приехавших с ним людей, и против этого Святослав ничего поделать не мог.

– Скажи своим, чтоб недолго, темнеть скоро начнет.

Он отъехал в сторону, в душе надеясь, что самое ценное смерды успели припрятать. Но татары не побрезговали и мелочью.

Через полчаса всадники тронулись назад, оставив Федора сидеть все в той же согнутой позе. Он не взглянул в сторону отъезжающих, словно не видел и не слышал. Возможно, в душе пожилой человек жалел, что не выкупил своей кровью спокойствие сына. А может быть, он просто радовался, что деревня уцелела, что свои, русичи, не оробели перед ордынцами и вступились за род. Он не мог знать, что Амылей по пути через лес довольно шепнул одному из нукеров:

– Это урусуты такие дураки! Пусть все смерды успокоятся и вернутся из болот, где сейчас дрожат, как хвост нашкодившей собаки. Дорогу мы теперь знаем и вернемся еще раз… без провожатых! Так вернемся, что потом уже никто не расскажет, почему деревни не стало…

К Твери подъезжали уже в глубоких сумерках. Издалека было видно, что ворота пока открыты и вбирают в себя последних запоздалых путников, спешащих укрыться на ночь за мощными дубовыми стенами. Предчувствуя скорый отдых, лошади ускорили шаг. Святослав уже хотел было отделиться от татар, как вдруг оба пса яростно залаяли и набросились на идущего обочь высокого парня. В руке того невесть откуда блеснул кинжал. Но поводыри удержали волкодавов, и одновременно сумерки прорезал торжествующий вопль. Нукер Бэки указал на пешехода пальцем, лопоча что-то Амылею.

Нойон повернул к десятнику торжествующее лицо:

– Аллах велик, и никто не может спрятаться от его справедливого гнева! Перед тобой тот, за кем мы ездили. Бери его, Святослав! Бэки говорит, что в его руке кинжал Тимура! Бери же его, русич! А я посмотрю, насколько справедлив суд твоего князя. Может быть, потом его самого позовут оправдываться перед Тохтой. Ха!!!

Радостно хлестнув плеткой прекрасного аргамака, нойон полетел к своему терему:

– Хэя!! Хэя! Хоп-хоп-хоп!! И-и-и-и-я-я-я!!!

Святослав тронул коня, сблизился с Иваном. Тот бросил нож на землю, исподлобья глянул на Грикшу. Ратник вздохнул:

– Он все знает, Ванюша. Мужайся. Мужайся и молись…

– Сотню сажен не дошел всего, – горько улыбнулся пленник. – Всего сотню… Хотел ведь в лесу переночевать…

Столько неизбывной тоски было в этом голосе, что у бывалого воина спазмы перехватили горло. Но Святослав уже не мог поступить иначе.

– Свяжите его и в темницу, – приказал он дружинникам. – И охранять всю ночь попеременке. Я к князю, может, застану еще.

Беспощадно огрев коня плеткой, он полетел в сторону ворот, громко крича на пеших. Те испуганно шарахались в сторону и озирались, пытаясь понять причину неожиданного сполоха.

Глава 7

В темном сыром порубе время тянулось мучительно долго. Иван ощупью нашел старую охапку ржаной соломы, оставшуюся, видимо, от предыдущего узника, и лег на нее. Прошел час, другой. Ни сон, ни забытье не приходили. Он снова и снова корил себя за то, что не послушался внутреннего голоса и не остался в полуверсте, чтобы у жарко горящего сухого выворотня дождаться утра нового дня. Ведь он все равно бы не смог найти отцова приятеля в засыпающем и запирающемся на щеколды и задвижки городе. Так нет… понесла нелегкая… прямо волку в пасть! Об исходе завтрашнего дня даже не хотелось и думать. Кто такой жалкий смерд для князя по сравнению с двумя мертвыми татарами? Какое Михаилу дело до того, отчего двадцатилетка полез на рожон? Кровь пролита, и степному богу теперь нужна ответная жертва. И хорошо, если это будет лишь он один, а не вся родная деревня! Наедут узкоглазые всадники, запылают избы, падут наземь бездыханные мужики, завизжат насилуемые бабы… Так было уже многие годы и так будет далее, пока над русскими полями шарит жадный взор ненавистных кочевников.

Открылась тяжелая скрипучая дверь, заблестела свеча, показавшаяся ослепительно-яркой. Вошел ровесник Ивана, поставил на стоящий в углу стол корчагу молока и краюху хлеба.

– Повечеряй, – кратко бросил он. Дождался, когда узник поднимется, и неожиданно добавил: – Грикша просил передать, что князь завтра на суд через посла каких-то трех татар велел призвать. Чуешь? Оно еще неизвестно, как все обернуться может. Михайло суров, но справедлив. Так что молись, паря, может, еще наш бог и пересилит. Я свечу оставлю, все повеселее будет. Пока!

Короткое чужое участие, а как всколыхнуло оно Ванькину душу! Князь ничего не мог бы знать про Амылея и его братьев, если б кто-то не повестил ему всю предысторию давешней охоты на татар! Неужели Грикша смог дойти до самого великого?.. Или еще кто-то проникся сочувствием и встал на сторону смерда? Господи Иисусе Христе, Пресвятая Богородица, заступница русская, помилуйте, обороните и спасите!! Не дайте в напрасную трату душу христианскую!!!

Иван забыл про принесенный поздний ужин. Упав на колени, он жарко молился всем святым угодникам, страстно припоминая немногочисленные молитвы, которым научила его мать. И добавлял свое, чисто человеческое, словно его ангел-хранитель сидел рядом за столом, подобно отцу, и внимал бедняге с сочувствием и легкой улыбкой. Догорела свечка, затекли колени. Лишь тогда он вновь переполз на соломенное лежбище, оставив забытый хлеб вездесущим мышам.

«На все твоя воля, Господи!» – пронеслось напоследок в голове. Всепобеждающий сон накрыл-таки парня своим невидимым одеялом.

Проснулся он от того, что все тот же странник тряс за плечо.

– Вставай! Эй, просыпайся! День уже на дворе. Велено тебя на суд доставить.

Опять горела свеча, более толстая и светлая. Иван тяжело поднялся, чувствуя ломоту в затекшем плече. Вспомнив про молоко, припал к корчаге и жадно ее опустошил.

– Идем, идем! – насильно подтолкнул его дружинник. – Собрались тамо уже все. Тебя ждут.

После многих часов темноты дневной свет резанул по глазам. Свежий воздух был подобен ковшу хмельного кваса. Ивана подхватили под руки двое и повели едва не насильно, заставляя иногда спотыкаться на деревянной мостовой, ведущей вдоль высокого резного терема. Когда глаза попривыкли, Иван шевельнул плечами и попросил:

– Пустите, братцы! Подумают, что упираюсь я… Не хочу того, пусть видят, что сам иду. Правое ведь мое дело, братцы!!

– Замолчь! – властно шикнул один, но все же ослабил пальцы. Иван гордо выпрямился и ускорил шаг.

Князь вершил суд на широком дворе. Под навесом располагались десятка три русичей, по всей видимости, приближенные Михаила. Отдельно сидели татары. Ивана поставили в центр на утоптанную и чисто подметенную землю.

Он повел глазами вправо-влево. Все славянские лица были как одно: сочувствующие и немного жалеющие. Лишь один в алом плаще округленно-испуганно таращил глаза, словно увидел пред собой идолище заморское.

Начался допрос. Иван назвал себя, откуда родом, вид промысла. Наконец дошли до главного.

– Как посмел ты, сын пахаря, поднять руку на слуг великого хана Тохты? Ты понимаешь ли, что вчера сотворил? На что надеялся, убивая ни в чем не виновных гостей наших?

Михаила можно было понять: его неискренний пафос во многом был связан с тем, что рядом сидел Менгу-хан, равнодушно взирая на происходящее. Не будь этого татарина, возможно, звучали б несколько иные слова. Иван побледнел, но не опустил головы. С уст слетело то, что было задумано еще ночью.

– Прежде чем я отвечу, попроси ханского посла, чтобы он поставил рядом со мной его слуг Амылея, Тудана и Камиля, трех братьев, чья вина в произошедшем более моей.

Менгу-хан встрепенулся. Веки медленно поползли вверх, открывая полусонные зрачки. Глянул на возмущенно залопотавших татар, наклонился к Михаилу:

– Когда все закончится, отдашь его мне. Я посмотрю, будет ли он столь же дерзок, когда к нему в юрту войдет мой любимый барс.

– Хорошо. А что сделаешь ты, уважаемый Менгу, если вдруг выяснится, что твои гости нарушили слова великого хана о мире между всеми его подданными? Если они вдруг действительно пролили кровь первыми?

В голосе князя прозвучало нечто такое, что заставило Менгу настороженно прищуриться. Он успел достаточно хорошо изучить характер первого русича.

– Ты что-то знаешь?

– Нет. Но надеюсь, что сейчас узнаем вместе. И пусть твой барс наложит лапу на истинно виновного!

Посол ничего не ответил. Потом вдруг резко повернулся и грозно глянул на стоявшего с обнаженной саблей Камиля, которого удерживали за плечи нукеры Менгу. Грозный гортанный оклик, и самый младший из братьев-татар вздрогнул, словно огретый плеткой пес, хищно растянул губы, но вложил булат в ножны.

– В чем ты их обвиняешь, смерд? – переводя вопрос хана, выкрикнул толмач.

– В убийстве моего брата Андрея!

Новый взрыв негодования. Но опять все быстро стихло, когда Михаил поднял руку:

– Расскажи, как это случилось? И почему ты называешь именно эти имена?

Десятиминутное повествование подсудимого выслушали в полной тишине. Голос Ивана чередовался с голосом толмача. Услышав про стрелу с алым оперением, Амылей вскочил на ноги, бешено глянул в сторону Михаила и его окружения и перебил Ивана:

– Это все бредни лесного дикаря! Если даже у него дома действительно лежат обломки стрелы, моей или кого-то из моих братьев, это ни о чем не говорит! Мы живем здесь уже два месяца, охотимся часто, не все стрелы подбираем. Ею мог завладеть любой русич и свести свои счеты, прикрывшись нашими именами. Видит Аллах, это грязная ложь!

– Верно! – неожиданно поддержал татарина сокольничий князя Романец. – Эти речи на руку врагам Руси, врагам того мира, который царит между Ордою и великим князем!! Он сам убил невинных и поэтому заслуживает лишь смерти! Казни его, князь!

Иван вперил жаркий взор в старшего из братьев, словно желая навеки отложить его образ в своей памяти. Затем столь же пристально посмотрел на второго, на третьего…

Михаил Тверской искоса глянул на своего приближенного, потом вновь обратился к смерду:

– Это твой единственный довод против наших гостей? Иных свидетелей смерти брата не было?

– Есть! – словно меч резануло слух всех присутствующих.

Иван пал на колени и протянул руки к Михаилу и Менгу:

– О, великий посол, о, великий князь! Прикажите тотчас же послать верных вам людей, чтобы они проверили весь полон этих троих, не давая им возможности никуда отлучиться и ни с кем не перебаять. Убив брата, они украли его жену Любаню. Мне ведомо, что она жива и в неволе. Отец Любани Протасий пытался найти и освободить дочь, но был смертельно ранен и скончался на руках твоего дружинника, княже! И он успел поведать, что женщина до сих пор жива. А это значит, что она либо наложница одного из троих, либо раба. Прикажите, и вы получите живого свидетеля того, что случилось позавчера вечером. И пусть меня тотчас коснется меч палача, если я солгал, княже!! Решайте же!!

Так горяча была эта короткая речь, так страстен был вид юноши, что, когда он замолчал, несколько мгновений над княжеским двором висела мертвая тишина. Менгу пристально оглядел братьев. Взор его не предвещал ничего хорошего. Амылей вскочил и, коверкая русскую речь, выкрикнул:

– Этот молокосос лжет и лжет, а вы все развесили уши! Он говорит, что один топором зарубил матерого медведя?! Да кто ему поверит, кто? Он бы давно гнил на том поле, про которое так складно врал. Выведите ему медведя, дайте секиру, и пусть докажет, что он действительно мужчина!!

Раздался громкий говор, но звонкий голос юноши вновь заставил зрителей на время замолкнуть:

– Ты хочешь Божьего суда, татарин? Так выйди сам и посмотри, кто перед тобой! Только биться будем до конца и насмерть!

Амылей явно опешил. Татары вскочили со своих мест, закричали, замахали руками. Особенно бесновался Камиль:

– Хан Менгу! Разреши мне выйти и обнажить свою саблю?! Иначе потом эти русские собаки долго еще будут хвастать, что мусульманин испугался их жалкого Исы!!

Менгу чуть помедлил и согласно кивнул. Татары радостно взвыли, русичи замолкли.

– Ты разрешаешь этот поединок, хан? – словно не веря, переспросил Михаил. – А как же суд? Ты не хочешь проверить его слова?

– Потом, все потом, – словно от надоедливой мухи отмахнулся Менгу, уже явно загоревшись предложенным зрелищем. – Он хотел боя – он его получит! Места здесь вполне хватит. Прикажи дать ему меч, и пусть начинают! Это будет веселая забава!

Князь хотел было возразить, что это будет неравный поединок. Против лапотного смерда выйдет хотя и молодой, но уже искушенный воин, познавший горячий хмель рати и с детства державший саблю в руках. Но передумал: Менгу разгорячился, а Михаил также успел прекрасно понять характер ханского надзирателя над русским улусом Орды.

– Дайте ему шлем, саблю и щит, – приказал великий князь. И слегка наклонившись в сторону сидящего рядом Андрея Кобылы, добавил: – А ты распорядись, чтоб те молодцы, что вчера его доставили, были наготове. Верные вои! Чем бы все здесь ни кончится, полон свой они мне все равно покажут!

Потребовалось некоторое время, чтобы поединщики приготовились к бою. Камиль сменил отороченную темной куницей шапку на серебристый шлем с насечкой. Тонкая кольчужная бронь закрывала его горячее тело. На Иване не было ничего, кроме длинной льняной рубахи, изрядно запачканной за последние двое суток.

Менгу-хан, словно хозяин на этом балу смерти, повелительно махнул рукой. Противники начали сходиться. Десятки глаз широко раскрылись, ловя каждое движение. Присланный Кобылой отряд дружинников удивленно застыл у ворот.

Камиль набросился на русича, словно сокол на беззащитного селезня. Его сабля искристой молнией засверкала в руке. Казалось, что у крестьянского сына нет никакой возможности остаться в живых после этого стремительного наскока. И лишь опытный глаз мог заметить, что парень не растерялся, что быстро реагировал, вовремя подставляя щит. Что удачно делал шаг в сторону, заставляя булат попусту рассекать воздух. Да, в силе и ловкости Иван Камилю не уступал! Чего явно нельзя было сказать об умении владеть холодным оружием. Эх, были б в руках топоры, а не эта легкая сталь!..

Обитатель лесов однажды смог сделать удачный выпад, но его острие лишь вскользь прошло по животу Камиля, защищенному кольчугой. И в тот же миг последовал ответ. Татарин рубанул сверху, удар рикошетом от окованного верха щита пришелся в шлем, и ветер подхватил длинные волосы русича, разметав их по плечам. Сидящие подле князя невольно охнули, сидевшие вокруг Амылея радостно загомонили.

Иван явно был потрясен и оглушен. Он попятился назад, стремясь выиграть мгновения и прийти в себя. Камиль гикнул и удвоил натиск. Он пошел напропалую, стремясь добить наглеца. Верхний край красного щита тверича треснул, не выдержав града ударов. Искры летели от скрещивающихся сабель. Еще чуть-чуть и…

– Ванька!!! Уклоняйся в сторону!!! Этот дурак провалится!!!

Дикий крик позабывшего все на свете Грикши дошел до разгоряченного сознания Ивана. Он не стал в очередной раз подставлять ставшую ненадежной окованную железом деревянную защиту, а шагнул вправо от падающего сверху удара и изо всех сил ударил своим более тяжелым щитом в щит потерявшего на миг равновесие Камиля.

Левая рука татарина мгновенно онемела, тело открылось. Теперь уже великий князь вскочил на ноги. Иван пошел вперед, под его натиском татарин засеменил назад, потом вдруг развернулся и постыдно побежал. Русичи злорадно захохотали и заулюлюкали. Михаил опомнился первым.

– Разнять!! – громовым рыком приказал он. И тотчас несколько ратных исполнили приказ, не дав русичу испить радость победы до конца.

На Менгу-хана было страшно смотреть. Он ненавидяще глянул на побежденного, схватился было за рукоять сабли. Потом опомнился и с ханским достоинством повернулся к великому князю:

– Где твои люди, князь? Пусть едут в ставку Амылея, пусть смотрят все! И заканчивай суд один как пожелаешь. Я устал.

– Я могу быть справедливым, хан? – слегка растерявшись, уточнил Михаил.

– Если найдут ту девку, можешь делать с этими тремя что хочешь! Тохте я все расскажу сам. Менгу два раза не говорит.

Баскак прошествовал с княжьего двора, не удостоив братьев взглядом. Его нукеры кучно проследовали следом.

Великий князь проводил свиту баскака взглядом. Коротко бросил:

– Этого – снова под замок! Десятник, бери людей, бери татар и… с Богом! Переверните там все!

– Может, мне поехать, княже? – предложил Романец.

– Нет. Я им доверяю полностью. Парни проверенные.

Князь не заметил легкой досады, мелькнувшей на лице сокольничего.

Вновь Иван оказался в той же темнице, и вновь на душе было неспокойно. А если Протасий видел дочь где-то в ином месте? Если ее нет среди пленных? Если ее вообще уже нет в живых? Что тогда?

Но все эти вопросы не могли затмить непередаваемую радость победы, радость торжества над надменным молодым татарином в совершившемся Божьем суде. Если б он был расторопнее, искусней в этой нелегкой науке убивать! Камиль не уехал бы со двора на своей лошади… или уехал, но бездыханным, привязанным поперек седла. Хотя бы один из трех! А там и смерть от княжеского палача не была бы такой горькой…

Прошел час, другой. Пора бы уже и вернуться посланным, пора б и услышать окончательное слово князя. Но никто не спешил отодвинуть запор. И лишь к вечеру в темницу вошел стражник.

– Пошли, – хмуро бросил он.

Внешний вид младшего дружинника не предвещал ничего хорошего. Тяжелый взгляд, насупленные брови. Иван приготовился к самому худшему. Удивило лишь то, что повели его в терем. Впрочем, великий князь волен выносить приговор где захочет.

Длинная зала княжьего терема, в которой обычно принимались гости или устраивались трапезы для большого количества людей, была слабо освещена лившимся из расположенных высоко над полом окошек вечерним светом. Цветное стекло было включено в замысловатые перевязи из свинцовых и деревянных рамок. Мореный дуб казался почти черным. На ровно протесанных стенах, не единожды в год промываемых водой со щелоком руками сенных девок, висели мечи, рогатины, щиты, тщательно выделанные шкуры рысей и косолапых хозяев тверских лесов. Друг на друга смотрели головы туров, лосей, медведей, кабанов. Казалось, немое величие власти незримо витало в воздухе, пропахшем воском нескольких горевших у княжьего трона толстых свечей.

Вид великого князя был более чем мрачен. Он исподлобья глянул на доставленного юношу, взлохматил свои густые черные кудри. И неожиданно произнес:

– Ты свободен. Волен идти в любую сторону…

Это было столь неожиданно, что Иван опешил. Он пал на колени и совсем по-детски пролепетал:

– Спасибочко! Ой, благодарствую тебя, княже!

Но, несмотря на весь комизм положения, никто в зале не улыбнулся. Легким взмахом ладони Михаил велел подняться на ноги.

– Ты свободен, Иван. Можешь вернуться в деревню. Но я предлагаю тебе остаться у меня и вступить в дружину. Ты ловкий парень, из тебя со временем мог бы выйти неплохой вой. Да и спокойнее будет так тебе и твоим родным…

– Что так? – не понял смерд.

– Не простят тебе татары того, что ты нынче на поединке сотворил. Не забывают они позора такого.

– Так разве?.. – хотел было напомнить Иван слова Менгу-хана об окончательном приговоре, но осекся. Во взгляде Михаила было нечто, заставившее язык одеревенеть.

– Утек Амылей с братьями. Ушел со своей сотней налегке о дву-конь, самое ценное захватил и ушел. Испугались мрази приговора окончательного.

В тишине явственно хрустнули костяшки намертво сжатого княжьего кулака. Не веря ушам, Иван воскликнул:

– Значит, нашлась Любаня?!

Вместо князя ответил один из ближних бояр:

– Может, и нашлась… А может, просто ярости Менгу испугались и брата своего решили таким образом из-под удара вывести. Кто теперь скажет?

– Как кто? Грикша! Десятник?!

Боярин ответил не сразу. По тяжелой, затянувшейся паузе Иван почувствовал неладное. По спине пробежали мурашки.

– Порубили они всех. Завели в сарай с полоном и… со спины кучей набросились, никого не пощадили. Да и пленных почти всех посекли.

Иван почувствовал, как пол уходит из-под ног. Мгновенная радость сменилась таким страшным известием, что он едва не присел на скамью.

– Посмотреть… можно?

– Чего ж нельзя? Живые внизу сейчас, кормят их. А мертвые… мертвые там пока лежат. Отпоют и захоронят всех разом, кого родные не заберут. Такие вот дела, паря!

– Так почему ж не догнали, не посекли нечисть?!

Великий князь гневно сверкнул очами и неожиданно хлопнул кулаком о выскобленную до белизны столешницу.

– Кого учить вздумал, смерд?!! Забыл, кто перед тобой?!

Резко встав и не обращая более внимания на вновь преклонившего колени Ивана, он бросил боярину:

– Дотолкуешь с ним! Тяжко мне, Василий, ох тяжко!!

…Незадолго до этого произошло следующее. Узнав о дикой смерти своих дружинников, разгневанный Михаил лично бросился на татарское подворье. Но смог увидеть лишь страшную картину смерти и погрома. Вгорячах приказав послать конных вдогон, он все же вспомнил, что реальным хозяином и повелителем стремительно удиравших сейчас в сторону Волока Ламского татар был хан Менгу, затворившийся в своем тереме.

Пришпорив горячего коня, князь почти без охраны поспешил назад в город. Вскоре с низкими поклонами слуги баскака отворили ему двери в ханские покои.

Менгу сидел на подушках, по восточному обычаю скрестив под себя ноги. Это был монгол старой закваски, не погрязший подобно большинству ордынской знати в роскоши, неге и шелках. Не поднимая глаз, он жестом указал Михаилу на место подле себя.

– Все знаю, князь, – тихо проговорил он. – Пусть они уходят…

– Но ведь ты сам говорил…

– Ярость – дурной советчик, князь. Что скажет Тохта, когда все узнает? Что Русь начала сечь и казнить его нукеров без страха и оглядки? Что старый Менгу за серебро и рухлядь твои забыл, для чего он в Твери сидит? Тогда первой моя голова слетит, не их! Или ты хочешь, чтоб здесь сидел другой посол? Не старой монгольской веры, как я, а ставленник набирающего силу мусульманина Узбека?

Нет, этого Михаил не хотел! Живший более года в Твери Менгу был хозяином, но хозяином покладистым и справедливым. Он даже иногда заходил в церковь, чтобы послушать службу тверского епископа Андрея. Великий владимирский князь знал, что сам Тохта уже давно задумывается о принятии единой веры для ордынцев. Как, впрочем, делали и советники-мусульмане хана Узбека, ближайшего наследника Золотоордынского трона. Нет, ссора с Менгу была страшнее десятка таких подлых ударов в спину!!

– Пусть уходят, князь, – повторил посол. – Голову трусливого Камиля я тебе постараюсь вернуть. Если смогу сделать хотя бы это… Они уйдут сейчас в южные степи, переждут. А в итоге все решит серебро, у них его в достатке. Слишком многое стал решать в Орде этот металл с блеском серебристой рыбьей чешуи, слишком часто он стал сильнее разума…

Пожилой Менгу с таким презрением произнес эти слова, что гнев князя быстро улетучился. Он снял с безымянного пальца дорогой перстень и протянул его хану:

– Ты прав! Прими, это не подкуп и не взятка. Это подарок твоему уму, Менгу.

Хан улыбнулся, но подарок принял. Ответил:

– Амылеевы много разного добра на своей веже побросали. Пусть твои приберут. Это все, чем могу наказать их, князь. Пока все…

…Иван стоял, широко расставив ноги, и кровь тугими молоточками била в виски. Он никак не мог окончательно осознать то, что только услышал. Голос боярина Василия звучал словно издалека:

– Так идешь под мое начало? Бронь, справу воинскую получишь. Отца старшим на деревне сделаю. Ну?! Некогда долго баять-то!

– Пойду! Пойду, боярин. Нечего мне дома теперь делать. Да и отцу полегче станет, коли впрямь его возвысите. Дозволь только на полон Амылеев глянуть. И, если Любаню найду, до дома ее отвезти. Аль схоронить ее рядом с отцом, коли…

Он не договорил, но и так все было ясно. Боярин понял состояние смерда. Коротко приказал:

– Айда со мной, провожу!

Они дошли до большого дома, где жили ратники младшей княжьей дружины. Василий зычно позвал:

– Ярослав! Выдь на свет!

Щурясь, из полумрака вышагнул крепкий плечистый мужик. Вопросительно глянул на боярина.

– Вот тебе новый в твой десяток. Оборужи его, бронь подбери, коня. Но не сегодня. Пусть день-другой дела свои закончит. И займись с ним лично, подучи. Толковый ратник может из парня получиться.

Повернувшись, боярин кликнул стремянного и неторопливо влез в седло. Десятник оглядел новенького с ног до головы.

– Ты, что ль, намедни перед князем с татарином дрался?

– Откуда знаешь?

– Слухом земля полнится. Жаль, не прикончил.

– Жаль…

– Домой сбегать хошь?

– И домой тоже. Но вначале на пленных татарских глянуть. Знакомая одна там должна быть.

Видимо, десятник уже знал про порубанный полон. Лицо его моментально острожало. Вой протянул руку-лапу:

– Ярославом меня кличут. Коль помощь кака потребуется, скажи, парни подсобят. Делай свое дело.

– Иван, – ответил на рукопожатие молодой парень. – Спасибо. Я постараюсь обернуться быстро. Батю еще навещу, и назад.

Дружинник долго смотрел вслед уходящему с княжьего двора смерду. Огладил коротко остриженную бороду. И неожиданно долбанул изо всех сил боковую окосячку двери:

– Доколь терпеть все это будем, Господи?! Доколь?!!

Глава 8

Десятка полтора уцелевших от татарских сабель бывших пленников толпились в грязных одеждах в углу княжьего двора. Их уже сытно покормили, и теперь какой-то слуга князя подробно расспрашивал, кто откуда родом и каким ремеслом владеет. Любани среди них не было.

С замиранием сердца Иван приблизился и, заметив сидящего чуть поодаль седого старика, подсел к нему.

– Здравствуй, отец. С избавлением тебя!

Оказавшийся не таким уж и старым мужик повернулся и близоруко прищурился.

– Спасибо, мил человек. Не чаял уж и вживе остаться. Сам не знаю, как ноги на улицу вынесли. Гоняться же они, ироды, не стали. Видать, спешили поскорей от греха своего подальше убраться.

– Ты давно в полоне у них был, отец?

– Почитай, два года уже. Как под Нижним меня арканами схватили окаянные, так и таскали за собой. Узнали, что ковалем всю жизнь у горна простоял, пощадили. Так и мастерил им подковы, гвозди, для стрел наконечники ковал…

Услышав эти слова, Иван встрепенулся:

– А сами стрелы нойонам кто делал?

– Я ж и делал. Наука нехитрая, было б дерево хорошее, прямослойное.

– Для охоты тоже?

– И для охоты. На птицу покороче, чтоб бой послабже был, чтоб не навылет стрела шла. На сайгу аль вепря обычные, длинные. Только перо им охрой подкрашивал, чтоб отличить можно было.

– Отличить?..

Старик насмешливо глянул на молодого собеседника.

– Ну да! Они когда кучей в степь али на болота выезжают, хвастают друг перед другом, кто складней выстрелил. А как узнать, где чья стрела? Вот и метят каждый по-своему. Эти – красным. Тебе что ж, в невидаль это?

Иван не ответил.

Из толпы окликнули:

– Славко! Дед Славко!! Иди сюда, коваля ищут.

Старик поднялся, но Иван его удержал за ветхий рукав:

– Еще один вопрос, отец…

– Погодь, сейчас вернусь. Негоже княжьего человека ждать заставлять.

Он действительно беседовал недолго, то и дело согласно кивая. Уже через пять минут вновь присел рядом с Иваном. Достал из кармана портов краюху хлеба, надкусил, сладко зажмурился:

– Отвык уж от хлебца-то досыта. Спаси Господь, не дал в трату окаянным. Чего узнать хотел-то?

– У кого из троих Амылеевых стрелы красные были?

– А бог его знает. У всех, поди. Иных-то не заказывали…

Иван набрал полную грудь воздуха и, словно бросаясь в ледяную воду, задал последний вопрос. Самый для него главный… и самый страшный.

– Скажи, дед Славко! А не было ль средь вас молодой полонянки? Недавно захватили, с месяц назад. Ладная, невысокая, волосы русые.

– Любанька, что ль? Была, как же не быть. Похоже, люто с ней нехристи поиграли, руки хотела на себя наложить. Потом ничего, обвыклась. Ее на работу не гоняли, вечерами лишь забирали. А потом вообще в сарай перестали водить, в тереме жить оставили. Видать, кому-то из нойонов ихних приглянулась дюже.

– Когда рубить начали, она не с вами была?

– Не знаю точно, милок, я у горна тогда в другом месте был. Не видел, как все там содеялось. Услышал крики дикие, понял, что замятня деется, и успел через забор перескочить. Но думаю, что не было, я ж говорил, что забрали ее от нас навовсе.

И с явной горечью глянув на молодого парня, добавил:

– Дак ты сходи, погляди сам. Поди, земле-то еще не предали. Кем она тебе приходилась?

– Жена братова. Его убили. А ее…

Славко сочувственно положил руку на плечо Ивана. Тихо вымолвил:

– Крепись, сынок! Время такое… лихое. А ты молись, может, еще и отыщется вживе. Пошел я, опять зовут. Княжим бронникам предложили помогать. Не хочу я на Нижний вертаться…

Убитые лежали длинной печальной шеренгой, уставив солнцу искаженные предсмертными муками лица. Дружинников Кобылы уже увезли, остались лишь влачившие жалкую участь пленников. Иван медленно пошел вдоль страшного ряда.

Мужчина, женщина, женщина. Его ровесник, почти располовиненный страшным мастерским ударом. Опять мужик с приложенной рядом рукой. Видимо, поднес ее к глазам, увидев блеск падающей стали. Но крепок был замах…

Он шел дальше и дальше, смотря под ноги и боясь окинуть взглядом сразу всех покойников. И так дошел до конца. Не веря самому себе, чуть ли не бегом вернулся обратно, вновь просматривая убиенных. Бросился к стоявшим поодаль дружинникам:

– А где еще?

Все трое с неприязнью глянули на смерда.

– Тебе что, этих мало? Уйди с глаз долой!

Иван понял свою оплошность. Извинившись, пояснил:

– Соседка моя тут должна была быть. То есть она в полоне была наверняка. Среди живых не нашел, среди мертвых тоже нет. Где ж тогда?

Ратники уже иначе глянули на парня.

– Коли так, прости и ты за грубое слово. Боле никого в сарае и подле не нашли мы. Я сразу с парнями прискакал, как князю о содеянном повестили. Только эти были да десяток воев Кобыловых.

Иван не смог удержать предательски навернувшуюся на глаз слезу. Неожиданно встрял самый молодой из дружинников: