Текст книги "Антология-2 публикаций в журнале "Зеркало" 1999-2012 (СИ)"

Автор книги: Алексей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

ДЕТИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

В электричке ехали двое старых приятелей – Животеков и Ашкарумов. Животеков вез в сумке большой арбуз, а Ашкарумов за день до этого отрезал голову армянину, тело его разрубил и скормил свиньям, а голову вез в корзине в Москву, решив утопить ее в старом Измайловском пруду, чтобы не могли найти. К армянской голове он заранее примотал проволокой небольшой кусок рельса, и поэтому плетеная корзинка у него была тяжелой. Животеков и Ашкарумов имели два небольших садовых участка и выкопали обширные подземелья под ними, где прятались от своих жен и детей. Жены и дети у Животекова и Ашкарумова были злобные, грязные, от них плохо пахло, они не любили ходить в туалет и все время присаживались ровно посередине пыльной дороги или тротуара, чтобы поперек асфальта текли лужи. Животеков и Ашкарумов выкопали глубокие подземелья вроде блиндажей, сделали в них тайные лазы из сараев и подолгу там прятались. Все стены подземелий у них были обвешаны никелированными и нержавеющими железяками, которые они оба собирали на свалках. Спустившись под землю, они лежали на деревянных кроватях-катафалках и молчали – они оба уже очень устали от жизни. Иногда они пели в подземелье вполголоса пионерские песни своего детства и вспоминали с радостью, как толстая пионервожатая водила их, мальчиков, в женский туалет и при них какала. Она не могла какать без своих воспитанников. Туалет был в болоте, и внизу, в жиже, жило очень много гадюк. Они там усиленно плодились. Животеков и Ашкарумов всегда заглядывали в очко и видели там копошившихся гадов, и тогда им жизнь казалась загадочной и прекрасной. Теперь, вырастя и состарившись, у них не осталось ничего, кроме воспоминаний. У каждого из них был дома свой копошащийся и извивающийся гадюшник. И мальчики, и девочки Животекова и Ашкарумова постоянно онанировали и ходили с лиловыми подглазниками, и видно было, что жизнь их еще привлекает. Животеков и Ашкарумов надеялись, что когда-нибудь начнутся бомбежки и убьют всех людей наверху, а они в своем подземелье уцелеют. Армянин стал ходить вокруг участка Ашкарумова два дня назад, его явно что-то интересовало, и однажды он спросил Ашкарумова: «А куда ты все прячешься? Раз – и тебя нету». Ашкарумов ничего ему не ответил, но срезал старый желтый огурец, отнес армянину и сказал: «Съешь сейчас же». Армянин стал, давясь, есть, и Ашкарумов ударил его железным ломиком по голове, потом затащил в подземелье, отрезал ему голову, а волосатое армянское тело расчленил в корыте, где он готовил свиньям пищу, и они, радостно визжа, съели полноценное армянское мясо. Ни жена, ни дети, ни Животеков не увидели и не узнали этого дела. А голову он запаковал в вощеную бумагу и повез в корзинке для фруктов в Москву топить в старом Измайловском пруду, который любил с детства. Подремывая в электричке, он думал, что правильно поступил, а то бы армянин нашел подземелье, и нам бы с Животековым пришел конец – некуда было бы от жен и детей прятаться. Кто этого армянина подослал? Только он спросил себя, как Животеков его тоже спрашивает, вытирая с лица пот грязным носовым платком: «К тебе вчера армяшка не приставал, куда ты все прячешься?» Ашкарумову не хотелось ничего говорить о том, как он скормил своим свиньям волосатое армянское тело – вдруг Ашкарумов на Новый год его сальце под водочку побрезгует, и он сказал: «Да нет, не приставал, хотя я его у забора видел». «А со мной он говорил: «Ваш сосед случаем под землей самогон не гонит?» Вот так. Я вчера под землю не спускался, у жены круглые сутки понос был, и она орала, как зарезанная, и мне было не уйти. Я ей все время клизмы ставил и горячие грелки на живот клал, а из нее зеленая слизь с арбузными косточками все шла, я думал, у нее холера началась, а потом армянин куда-то вдруг делся. Как бы он нас не разоблачил. Я его испугался. Глаза у него, как чернослив, потные и мокрые, и в них есть неотвязность». «У всех армян глаза одинаковые», – ответил Ашкарумов и чуть приподнял корзинку с отрезанной армянской головой. В это время в электричку вошло двое омоновцев с автоматами и два контролера: один контролер побольше, худой с усами, а второй поменьше, с выбитыми передними зубами – их ему безбилетники выбили. Били его били об железный угол вагонной скамейки – и выбили. Омоновцы с автоматами с контролерами ходят для того, чтобы пассажиры вагон не сожгли. В последнее время многие пассажиры вагоны сжигают. Беззубый контролер подошел к Ашкарумову и говорит: «Билетик, гражданин». Ашкарумов дал ему билетик, а омоновец ему в ухо стволом тыкает и говорит: «И за того, что в корзине, еще билетик, нет-нет, доставать не надо. Мы все насквозь видим».  Беззвучно уплатил Ашкарумов за армянского безбилетника штраф, а который контролер побольше, в усах, несильно ударил Животекова ногой в промежность и сказал: «А арбуз у тебя краденый» – и отнял сумку с арбузом. А у другой гражданки отняли собачку, вывели ее в тамбур, при всех расстреляли и выбросили труп в разбитое окно. А в железнодорожном кювете в это время гнойный бомж с вдовою стрелочника совокуплялся, так ему тело растрелянной собаки по голове ударило, и он от ушиба умер, а вдова вылезти из-под него не могла и трое суток кричала, пока совсем не затихла. Их непристойные трупы и тело собачки видят все пассажиры, едущие в северном от Москвы направлении на пригородных и дальних поездах, и очень удивляются, думают, этих двух людей загрызла небольшая бешеная собачка, которая сама скончалась со злобы. Животеков очень расстроился после отнятия арбуза и затаился, ушел в себя и больше не сказал ни слова до самой Москвы, и на прощание сухо кивнул Ашкарумову. А Ашкарумов, приехав в город, дело уже было к вечеру, сразу поехал в Измайлово к старому пруду и сбросил голову в воду с моста около башни царя Алексея Михайловича и потом долго мочился в воду, приговаривал: «Плыви, плыви, армянская морда, не принюхивайся. Мы как жили в подземелье, так и дальше жить будем».

В ДРУГОМ ИЗМЕРЕНИИ

Алексей Смирнов С каждым годом все больше и больше растет во всем мире интерес ко второму русскому авангарду. Несколько важнейших музеев Европы сейчас готовят экспозиции этого периода. В связи с этим мы печатаем уникальный неопубликованный материал 60-х годов, который является взглядом изнутри, так как А. Смирнов, художник и поэт, был активным участником неофициальной литературно-художественной среды тех лет.

Россия была пластическим авангардом пятьдесят лет назад, когда в ней зародились художественные течения, охватившие затем весь земной шар. Врубель предвосхитил кубистиче-ское мышление; Малевич и Кандинский создали абстракционизм, Татлин – конструктивно-динамический объем, Филонов был предтечей сюрреализма, Ларионов повернул профессионализм к сознательному псевдонародному примитивизму. Петров-Водкин заложил основы неоклассики, Шагал возглавил направление мистического символизма в живописи. Эти художники определили лицо современного нам художественного мира.

Первые послереволюционные годы были эпохой расцвета их творчества. Затем большинство из них или покинуло Россию или было отодвинуто новой властью на край жизни. Вместо них развили бурную деятельность другие художественные течения, которые можно разделить на два основных направления: эпигонов Сезанна, рабски усвоивших внешние признаки его манеры, входивших в общество «Бубновый валет», и художников, опиравшихся на литературно-повествовательные традиции передвижников (группа АХР – ассоциация художников реалистов). Школа поверхностных сезаннистов и литературное направление в живописи непримиримо боролись. Победили поддерживаемые правительством литературные традиции передвижников, и в СССР на тридцать лет установилось господство сюжета над чисто пластическим мышлением.

Создалось впечатление, что период дерзаний и новаций был надолго прерван, если вообще не закончился. Советское искусство тридцатых-пятидесятых годов стало искусством одной, обязательной для всех, формы строго фигуративного выражения.

После Кандинского, Филонова и Шагала, так же, как после Леонардо, Микельанджело и Рафаэля, наступили десятилетия холодного эклектичного академизма. Живописцы-экспериментаторы не думали о создании большого универсального стиля, они думали только о своем полном, а потому и ограниченном самовыражении.

История современного искусства – это борьба индивидуалистического творчества с попытками создать единый большой стиль. Именно в этом аспекте надо смотреть на события русской художественной жизни. Если бы русские художники-новаторы смогли создать свою школу в России, то полное наступление декоративно-описательного искусства было бы невозможно, оно встретило бы мощное эстетическое противодействие. Но эти мастера были только маленькими разрозненными оазисами среди моря разновидностей русского тенденциозного натурализма. С исчезновением этих оазисов стереотипная стихия фигуративизма поглотила и выровняла русское искусство в безбрежное однообразное пространство.

Пересаженные на запад оазисы русского авангардизма стали активно влиять там на художественную жизнь. Они породили множество себе подобных, но, к сожалению, не создали «школы» в большом смысле этого слова. Нет школы Кандинского, нет школы Шагала, нет школы Малевича, есть только художники, в различной степени испытавшие их влияние. Это и понятно. Культура Западной Европы порождала и порождает тип художника-индивидуалиста. Задачи создания великой единой современной школы с великим стилем чужды самому духовному складу современного Запада. Здесь мы должны подчеркнуть, что попытки противопоставить европейское искусство и современное советское искусство искусственны и противоестественны,

русское и европейское искусство – это одно целое, неделимое по своей духовной сущности. Задачи, стоящие перед европейским и русским искусством, одинаковы, и самой насущной и главной задачей является вопрос создания великого современного стиля. Мы должны себе четко представлять, когда оборвалась последняя нить большого стиля в Европе, когда начался хаос индивидуализма.

Внимательно анализируя смену стилей в Западной и Восточной Европе, мы ясно увидим, что последним общим для всех европейцев стилем был романский стиль. Он охватывал всю Европу от Византии до Британии, он подчинял себе весь комплекс ремесел, быта и живописи, архитектуры и скульптуры. Общехристианские идеалы цементировали общие пластические задачи. Мозаики и фрески Константинополя, Киева, Венеции, Сербии и Сицилии решали общеевропейские духовные и художественные проблемы. Роковой раздел на Западную и Восточную славянскую Европу начался позднее, в эпоху господства в Западной Европе готики. Готическое искусство было субъективным, а потому и навязчиво агрессивным искусством. Готика была переходным этапом к ренессансу, она вынашивала в себе плод ренессанса. Готика – это вообще угловатости и странности пластической ренессансной беременности. Джотто – ее преждевременный выкидыш. Закономерное же рождение наступило позднее – Данте, Леонардо, Боттичелли – дети и одновременно палачи готики. С момента ренессанса Европа вступила в период непрекращающегося экспериментаторства. После романского стиля – единого стиля для всей Европы более не наступало. Возникали увлечения и моды, несущие в себе бациллы музейно-сти, искусственности и    электиз-ма. Барокко, классика, ампир, стиль второй империи родились на почве археологических реминисценций и искусственных впрыскиваний традиций умерших цивилизаций.     Особенностью России является то, что она не переживала готики и ренессанса. Попытки сделать Андрея Рублева мастером ренессанса выглядят довольно жалко. Россия, в отличие от Западной Европы, продолжала разрабатывать идеи романского стиля вплоть до семнадцатого века, т. е. до насильственных реформ Петра Первого. Петр Первый отменил и уничтожил самобытность русской жизни и русского искусства, заставив русских колировать западные формы. Но это насильственное уничтожение естественного пути не дало ценных результатов. Вплоть до начала двадцатого века Россия выглядела в художественном отношении страной жалких эпигонов, рабски копировавших все модное на Западе.

Первое проявление русской национальной самобытности в послепетровский период мы видим в появлении мастеров-авангардистов от Кандинского до Петрова-Водки на. Следовательно, резюмируя данное положение, мы приходим к выводу, что Россия в силу особенных причин ее географического, духовного и социального развития вступила прямо из романского стиля в современный стиль двадцатого века, так как европейское эпигонство восемнадцатых и двадцатых веков было явлением поверхностным, не затронувшим основных процессов народной художественной жизни. Кроме больших государственных центров, как Петербург и отчасти Москва, Россия вплоть до Октябрьское революции тысяча девятьсот семнадцатого года продолжала жить художественными заветами Романской Византии. Русская иконопись и фрески XVIII-XIX веков еще ждут своего открытия и исследования.

Это народное по своему духу искусство было окончательно уничтожено революцией из-за своего религиозного содержания, но оно дало в предреволюционные годы возможность Кандинскому, Врубелю, Филонову, Ларионову и другим вобрать в себя дух Византии не из музеев, а из гущи самой народной жизни, из мастерских тысяч иконописцев. Прогресс в искусстве, бывает, прерывается на долгие периоды, но он всегда возвращается к последним достижениям последнего по свету большого всеобъемлющего стиля.

Современное западноевропейское искусство училось у наших авангардистов пластическим заветам Византии. Училось оно и у Матисса, своеобразно претворившего принципы русских икон. В деле создания единого общеевропейского стиля сыграло большую роль то, что на просторах России в течение столетий происходила тихая и незаметная для Европы работа над переработкой основ романского стиля в стиль современный.

Русские авангардисты показали блестящие примеры этой переплавки золота Византии в ультрасовременные художественные ценности. Поэтому их появление было не случайностью, а исторической закономерностью. Их трагедия в том, что они не создали собственной школы в России, а школа иконописи погибла в огне революции. С чем же столкнулись принципы русского авангардизма на современном им Западе? Прежде всего, с импрессионизмом. Как я уже писал, начиная с эпохи Возрождения, Европа стала гигантской мастерской экспериментов и исканий, различных по направлениям.

Извечный дух беспокойства и неудовлетворенности, создавший современный европейский интеллект, не останавливался надолго ни на одном художественном направлении. Все требовало обновления и поисков, все вело в будущее. То, что Франция на столетия стала, как некогда Италия, экспортером изделий искусства, наложило определенную печать на всю европейскую художественную жизнь. Веера, духи, дамские корсеты, картины, «маленькие Версали» и разлитая по пузырькам желчь Вольтера и слезы Руссо поставлялись в обязательном порядке во все европейские страны. Но Франция дала не только продукты моды, но и последнюю вспышку художественного индивидуализма – импрессионизм.

Гениальные мастера Возрождения и гениальные мастера импрессионизма – начальные и окончательные вехи периода индивидуализма. Мастера Возрождения с небывалой мощью показали вершину родившегося индивидуализма, мастера импрессионизма не менее гениально показали его конец и завершение в Европе.

Импрессионизм как завершающее явление породил и собственное противоядие – концепцию Сезанна. Сезанн создал Пикассо – фабрику идей будущего стиля. Геометрический мир Сезанна и Пикассо сомкнулся с эмоциональной напряженностью одиночек русского авангардизма. Стало возможно создание нового стиля, опирающегося на круглые своды романских соборов. Показательно, что современный стиль вступил сразу же в непримиримое противоречие с импрессионизмом, чей возвышенный эгоцентризм противоречил принципам массовости и единости новых идеалов. Очень показательно и интересно основное различие русских авангардистов и первых импрессионистов: русские авангардисты, будучи мастерами-индивидуалистами, не создавшими школы, несли в себе невольно подхваченные ими у Византии зерна массовости, общедоступности; импрессионисты же, создавшие массовую школу, заразили ее своими индивидуализмом, отсутствием универсальности и обрекли ее на бесплодие.

В СССР в последнее десятилетие также начались новые процессы в пластической жизни. Точнее, проснулась воля к раскованной пластике. Искусство фигуративной тенденциозности, финансируемое и поддерживаемое заказами, перестало удовлетворять умы наиболее аналитически мыслящих художников. Процесс приобщения к современности идет различными путями. Часть художников пошла за достижениями русских авангардистов, но слишком велик был тридцатилетний перерыв и слишком различна духовная среда, в которой выросли Кандинский, Шагал и другие мастера. Гораздо легче оказалось копировать последние достижения Запада, но, опять-таки, мешала различность условий жизни и социальные противоречия России и Запада. Поэтому для молодых художников России остался третий, единственно органический путь – изучение наследия Византии, разбросанного по территории России. Народный лубок, иконопись, орнаментика стали подлинной школой современного русского авангарда. Это те первоисточники, что вскормили когда-то вспышку искусства в предреволюционные годы. Сейчас этот процесс становления художественной школы авангарда еще не закончен, но уже дает отдельные созревшие плоды.

Отличие авангардизма в СССР в шестьдесят шестом году от авангардизма в России девятьсот шестнадцатого года в том, что сейчас мы имеем дело с рождением новой школы. Противоречие возродившегося советского авангардизма с финансируемым фигуративным искусством только усиливает чистоту его духовных и творческих устремлений. Искусственно созданная заторможенность в фигуративном искусстве в свою очередь под влиянием нового испытывает толчки и колебания. Фактически мы имеем в СССР два эстетических явления, не противоречащих друг другу по направлению,а просто разновременных по движению к прогрессу. Наше официальное фигуративное искусство находится сейчас на уровне предимпрессионистического искусства Франции девятнада-того века, а наш молодой авангард вполне на уровне и даже впереди явлений двадцатого века. Естественно, то официальное фигуративное искусство вынуждено переживать на себе веяния нашего времени, в нем появляются импрессионистические и экспрессионистские тенденции. Но все эти процессы относятся к уже давно пройденному, они интересны, поскольку приближают официально фигуративное искусство к современности. Наш авангард живет в совсем другом времени и разрабатывает другие проблемы. Советский авангардизм не состоит из разных школ, а решает разные пластические задачи, объединенные общим идеалом. Художниками, чьи творческие индивидуальности уже достаточно определены, являются Шварцман, Гробман, Янкилевский, Рабин, Нус-берг, Яковлев, Вайсберг, Кабаков, Неизвестный, Краснопевцев, Пла-винский. Проблемы, решаемые этими художниками, неодинаковы и сложны, разбор каждого художника выходит за рамки этой программной статьи. Для всех этих художников их принадлежность к общеевропейским художественным традициям органична и постоянна. Период голого эксперимента окончен, создано много хаотически разбросанных ценностей, их необходимо объединить в общеевропейскую систему нового художественного мира. Авангардисты сегодняшней Москвы это не кучка отдельных разрозненных художников, это начало большого осознанного движения, имеющего целью вернуть России ее законное место в рядах создателей искусства двадцатого века. В каком направлении будет дальше развиваться этот процесс в СССР? На это ответит будущее. Но уже сейчас ясно, что художественные силы Москвы вступили на свой собственный, глубоко органический и оригинальный путь, чуждый внешнего стилизаторства и эпигонства.

Москва. 1966

ВЕСТНИКИ ХАОСА

Алексей Смирнов

Современная Россия – стихия хаоса. Хаос вышел из берегов, он затопил набережные Невы, Москвы-реки, Ангары, Амура. Хаосу нет ни границ, ни предела. Он велик, безбрежен, первозданен, он не фальсифицирован, он органичен. Хаос стал нашим родным домом, нашими стенами. Мы все – творцы этого хаоса, мы его участники, маги и демиурги. Бедному Евгению не спастись, не пересидеть на спине льва, не выплыть на чужом гробе, он обязательно утонет. Говорить о том, что этот хаос появился внезапно в связи с такими-то и такими-то событиями, несерьезно. Хаос появился уже давно, его признаки были в опрокинутых лицах всех нас. Мы опрокидывали все и вся. Главное, что мы совершали, это жили в опрокинутом времени. Это время хаоса мы породили сами. Он наше дитя. Огромное черное пространство хаотично именно нами самими. Мы все пестовали в себе великий мрак, верили в него и когда он наступил, совсем не удивились. Великий черный провал нашего личного хаоса наконец стал огромной реальностью. Концентрация колец нашего сверхсознания окольцевала горло России, и она задохнулась в нашем мраке. Доброе или злое дело мы делали, мы не знаем. Поэт, художник – маг, дитя слепой стихии, он дружит с ветрами, звездами, он сегустирует в себе чудовищную духовную энергию, пришедшую ниоткуда, и отфутболивает ее в мир. Ему часто кажется, что он бьет в пустоту, нет никакого эффекта от его ударов, но он все равно бьет и бьет, посылая удары в неведомое черное. И вдруг рушатся царства, на горизонте вспыхивают пожары от горящих столиц.

То, что произошло в России, явление не только космическое, но и мистическое. Вдруг восстало из неведомых расщелин, ям и могил все, что туда силой загнали, замучили, умертвили. Идут легионы призраков, о которых вчера еще думать было немыслимо. Начался позорный декаданс памяти, все вдруг стали прикидываться немножко забывчивыми, но вдруг что-то вспомнившими. Но не о них речь. Они – это толпа. Великие маги хаоса знают толпу, ее извечный позор, ее симуляцию знания.

Не о них речь. Великие маги хаоса всегда тихи, незаметны, они страшатся своего дара, так как они знают – «они знают», какие силы они вызывают на себя и что случается от их общения с Высшими. Это удел посвященных. То, что произошло в России, величайшая мистическая тайна очень узкого, очень разобщенного круга. Высшие силы избрали проводниками своей воли немногих посвященных и их страшная бешеная энергия совершила чудо –  погрузила Россию в хаос. О нет, те, кто думают сейчас, что лепят из этого хаоса, глубоко ошибаются – они жалкие ничтожные марионетки. Хаос вольется в заранее определенные свыше формы. Весь тот ужас, в котором жила Россия с 17-го года, по-видимому, был задуман для сотрясения окостеневшего мира. Большевизм был только железной арматурой на пока еще студенистом теле хаоса, которое еще не начало каменеть. А оно будет каменеть и постепенно отольется в странные и невиданные формы. Наша маленькая ничтожная человеческая жизнь – ничто, она – помпей-ская пустота на серой тени хаоса.

Настоящее время России внеисторично, оно возвращает нас к прозрению вневременного первозданного хаоса. Пучащаяся магма не знает ни законов гуманности, ни тлена прогресса и цивилизации – она жжет одинаково и ребенка, и собаку, и жреца, и сплетшихся влюбленных – она вне времени. В России начался тот великий хаос, который станет детонатором полной деформации современного мира, так умело держащегося за бумажные стенки своих японских домиков, где вершатся церемонии с многими известными. Не спрашивайте, кто мы и что мы, мы – дети и одновременно отцы хаоса. Мы под прекрасным черным небом вызываем на себя черный дождь пепла истлевшего мира. А так, если не смотреть на суть происходящего, жизнь, как всегда, страшна и ужасна. Все спешат предать: предать себя, друзей, вчерашних богов и вчерашние идеалы. Большевизм был временным явлением, где все всю жизнь к чему-то приспосабливались, что-то кроили и шили шутовские кафтаны: «Искусство кройки и шитья сулит мне новые удачи» – это знал каждый. Сейчас все это совершенно не нужно. Начавшийся хаос поглотит все. Падет не только уже частично павшая большевистская цивилизация, падет и христианская цивилизация, падет и американско-западный мир, падет и рухнет все. В России начался великий хаос – это огромная воронка, которая всосет в себя все щепки и камушки, за которые сейчас держатся люди. Это еще не все понимают, еще пытаются как-то регулировать «пошедший процесс». Это наивные игры, господа. Россия –  родина мирового хаоса, отсюда шли те толпища и скопища, что разнесли в куски Рим, отсюда двигались по миру грозные шествия ариев. Все это сейчас всячески скрывается и замалчивается, но уже найден Аркаин – паукообразный нарыв вселенной, то место, где взорвется внеисторическая магма завтрашнего дня. «Нас ждет хаос», –  это мы говорим теперь вместо «Будьте здоровы» или «Спокойной ночи».

Страшная ошибка Запада в том, что он рискнул, точнее, посмел вмешаться в русские дела. Об этом жалеют уже сейчас, еще больше будут жалеть завтра, а послезавтра для жалости места не останется, будет уже не страх, а ужас. В Германии дети пели: «Боже, покарай Англию», вскоре в мире будут шептать: «Боже, спаси нас от России» и чем ниже, грязнее мы сейчас падем, тем ужаснее будет наше пробуждение. Россия не пойдет ни одной из известных дорог, она пойдет в неведомое. Быть может, это будет ужасное неведомое, но оно будет именно таким. Жалкой, но и трогательной одновременно была старая погибшая русская государственность, страшна и чудовищна была советская государственность, но это были, пусть и зыбкие, но все-таки оболочки, сдерживающие хаос. Запад должен был держаться, как за спасательный круг, за советскую государственность, пестовать ее и лелеять, по заветам Сахарова реализовать конвергенцию рынка и социализма. Но все вышло иначе, зверь снова вышел из клетки. Сумма злодеяний, совершенных в России в советский период, столь безмерна, соучастников их и активных, и молчаливых так много, что общий вес причиненного зла перевесил все барьеры и препоны и тюрьма рухнула. Великий сквозняк из России задул снова. 6 свое время Блок пугал азиатами и скифами, но пугал зря. Вместо азиатов и скифов повылезали коминтерновские кувшинные рыла. Вот сейчас действительно наступает век неведомых странных лиц, которых никогда еще не было. Они появятся не сразу, пока что они еще в тени, но уже все есть, действующие лица трагедии все уже налицо. Пока что сцена пуста и заполнена постбольшевистской массовкой, но скоро она уйдет. Голод, холод, остановка заводов и железных дорог, лопнувшие трубы канализации и водопровода, дохлые лошади, холера, брюшной тиф – традиционно русский революционный антураж уже повсеместно присутствует. Пока что не показались действующие лица, но они обязательно покажутся, не все сразу, но появятся. Чем страшнее будет быт, чем больше родится уродливых младенцев, чем больше умрет голодных старух, чем больше будет кровавых побоищ в степях и горах, тем яснее и зловещее будет тишина, которая потом наступит.

Сейчас же многие себя тешат «бессмысленными мечтаниями» о том, как «под себя» приспособить Россию. Можно ли делать из тигра отбивные и шашлык? Спросите и себя, и других. Вряд ли. Тигр – не очень подходящий объект для плотоядного гурмана. С тигра можно содрать шкуру, с России тоже, но вот ее нутро, внутренности, вряд ли будут съедобны. Те, кто решил, что Россия – корова или свинья, т.е. съедобное животное, очень сильно ошибаются. Был такой африканский император Бокассо I, который съел многих, в том числе и французского профессора. Сейчас императора снова отпустили на свободу: «Кушай человечину дальше». Ну так вот, французский профессор – странное обеденное блюдо, и всем в России тоже очень странно чувствовать, что кто-то решил нас тоже кушать, т.е. чтобы мы для американских и европейских дяденек и тетенек таскали из огня каштаны, т.е. были добытчиками почти дарового русского сырья для Запада. Очень странная позиция Запада, очень странная! Если ее будут реализовывать и далее, то не только все русское сырье будет до конца отравлено, но и весь Запад задохнется от радиоактивных ветерков и тучек. Россия такое мистически проклятое место, что любой потребительский прагматический вариант потерпит здесь чудовищный вопиющий крах. Русские все равно все сделают по-своему.

Я никогда не был сторонником СССР, большевизма во всех его проявлениях, но одного отрицать нельзя – СССР был ни на что не похожим чудовищным государством с чудовищной идеологией. Такой дурно реализованной грандиозной утопии мир еще не знал. Какой неумный человек вдруг решил, что чудовищный СССР можно тихо-мирно преобразовать в благополучное мещанское государство образца капитализма середины 19-го века? Эта попытка периода «первоначального накопления» с треском рухнет, погребая под собою всех участников. Ведь все происходящее совершается на тонюсенькой, все более и более растягиваемой над пропастью пленке пустых обещаний и заклинаний шаманов-экономистов. Сейчас время паузы между реализацией двух великих утопий: утопии «реального» социализма и пока еще совсем неясной новой, но уже наступающей. Уже слышен скрежет и подземные толчки нового величайшего катаклизма. Люди, которые способствовали вмешательству Запада в крах СССР, сейчас страшно всполошились. Они поняли, что всерьез просчитались: грядет совсем иное, чем они ждали. Они-то все хотели совсем другого: подремонтировать «по-человечески» фасад, убрать старую бюрократию и сесть на ее место. И все. Большего им было не надо. Они были оппозицией внутри системы, вынесенные волею истории за пределы реформируемого ими объекта. Как они сейчас все сердятся, эти Зиновьевы, Максимовы, Лимоновы и как скорбно поджал губы вермонтский «обустроитель» и рак-отшельник третьей волны. Получается все явно не так, не по-ихнему. Наступающий хаос – сквозняк такой силы, что никому зацепиться за выступы и шероховатости аэродинамической трубы новейшей истории не удастся – сметет всех.

Обо всем этом знают только люди, ждавшие Великого Хаоса. Они-то, визионеры будущего, уже видят залитые янтарно-мерцающим жидким золотом огня контуры будущей новой цивилизации, далекой от сегодня, как были далеки от испанских конкистадоров пирамиды ацтеков, – новое, чужое, опасное для сидящих в электронных сортирах и жующих жвачку массовой культуры.

Наивны попытки возродить СССР, влить в старые советские меха новое вино. А ведь многие сейчас верят, что вот-вот восстановится единое государство, вот-вот все вернется на круги своя. Не вернется, не восстановится. Табор переселения народов тронулся, опять слышен скрип гуннских колесниц. На развалинах СССР появятся совсем новые огромные империи, империи, для которых слова «ООН», «ЮНЕСКО», «гуманизм», «права человека» будут стрекотанием кузнечиков. Характерно, что крах СССР начался с его вступления на старый путь Александра Македонского – афганские долины, ведущие к Инду. Азия сейчас снова двинется вслед уходящей советской армии, дыша ей в затылок жаждой новых пространств. Русские цивилизаторы вскоре покинут Центральную Азию и там возникнет исламское сверхгосударство с центром в бывшем Хорезме. На Кавказе тоже начались перекроечные процессы – перестроечные сменились на перекроечные. Опять начинается борьба с Турцией. Основной очаг огня и крови переместится с Ближнего Востока сюда. Скорее всего, отделившаяся Южная Россия вместе с вновь взорвавшимися Балканами двинется по извечному пути на берега Босфора. Будет снова сметена в крови войн Украина и Бессарабия – треугольник между Киевом, Стамбулом и Сараево превратится в пепел. Опять двинется на запад Монголия, Бурятия, Тува, Киргизия, Башкирия, Якутия, застывшие останки Золотой Орды. Москва снова сцепится с татарами за дельту Волги. Эти внутренние русские процессы увяжутся в единый узел с окончательной победой исламского фундаментализма на Ближнем Востоке и огромным фронтом борьбы всех против всех в мусульманском мире и Африке. Не останется в стороне и Индия, которая уже сейчас в Кашмире вступила в схватку. Китай, скорее всего, замкнется и затаится в своем изоляционизме – он пока должен ждать. Мелкая добыча не заинтересует мечтающих о мировом господстве. Будут задействованы все ныне замороженные и зачехленные стволы всех калибров, а их от Смоленска до Владивостока очень и очень много. Ядерное оружие из бывшего СССР растечется по всем очагам напряженности, оно уже сейчас тихо и незаметно растекается, и возникнет целый ряд локальных ядерных конфликтов. Единственным утешением является то, что все это не будет происходить одновременно.