Текст книги "Ради мира на земле"

Автор книги: Алексей Симонов

Соавторы: Леонид Сурин,Андрей Попов,Степан Запорощенко,Александр Корзников,Геннадий Устюжанин,Анатолий Инчин,Яков Кимельфельд,Валерий Меньшиков,Геннадий Королев,Т. Софьина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Когда мы начали атаку, фашисты оживились. И тут мы почувствовали силу гитлеровских огневых точек – «дьяволов», как их называли солдаты. С ними вели борьбу штурмовые группы. Многие отличились в тот день. Саперный взвод старшего лейтенанта Михаила Вайсмана вывел из строя три танка. Один «тигр» уничтожили инженер полка гвардии капитан Кучин со своим ординарцем Николаевым. Только на участке нашего полка противник оставил 7 разбитых танков, 14 крупнокалиберных зенитных пулеметов «дарданелл», 160 убитых. К исходу дня гвардейцы завязали бой за Дольгелин.

Вечером фашисты предприняли контратаку из района кладбища, в полутора километрах южнее Дольгелина. Тяжелые танки полка гвардии подполковника Иванова без промаха поражали вражеские боевые машины прямой наводкой. Контратака противника закончилась большими потерями для него. Бои продолжались всю ночь, и только в 12 часов дня 18 апреля мы овладели восточной половиной Дольгелина.

Командир полка А. И. Семиков все время порывался уйти с командного пункта в боевые порядки подразделений. Но обстановка требовала от него общего руководства батальонами, ему приходилось постоянно поддерживать связь с артиллерией, танками и даже авиацией.

Являясь заместителем командира полка, я почти постоянно находился в батальонах. Примерно в 13 часов – телефонный звонок. Семиков говорит, что намерен прибыть в батальон. Я настойчиво не советовал этого делать: идет воздушный бой, к тому же противник обрушил сильный огонь из тяжелой артиллерии, да и наступление наше развивается вполне нормально. Однако, Семиков, очень подвижный по своей натуре, всегда стремился быть там, где идет горячий бой. Моего совета не принял и, перебивая меня, настойчиво сказал:

– Иду к вам.

Время от времени я интересовался, не появился ли командир вблизи передовой линии. Но проходит час, два, а Александра Ивановича нет в батальонах. Беспокойство нарастало все больше. Звоню начальнику штаба полка капитану Провоторову. Он отвечает, что командир тяжело ранен в живот и в руку. Только что отправили его в госпиталь.

За проявленный героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за мужество и умелое руководство полком гвардии-полковник А. И. Семиков удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

В сложном, тяжелом и кровопролитном бою, не ожидая приказа сверху, командование гвардейским полком я взял на себя. К исходу дня мы полностью овладели крупным опорным пунктом противника Дольгелином. О жестокости этих сражений можно судить по тому, сколь велики были потери в полку. За три дня в некоторых подразделениях они доходили до 70 процентов.

На рассвете 19 апреля на западную окраину Дольгелина, где находился наблюдательный пункт полка, прибыл генерал Д. И. Станкевский, заместитель командира 28-го гвардейского стрелкового корпуса, и заявил, что он назначен командиром нашей, 79-й гвардейской стрелковой дивизии, вместо исполняющего обязанности комдива гвардии полковника С. И. Герасименко.

Генерал был малоразговорчив. Взял мою карту с нанесенной обстановкой, вгляделся в нее и в одном из квадратов красным карандашом твердо поставил жирную точку. Сухо и коротко сказал:

– Сейчас же отправляйтесь вот в эту точку и займите там НП. Здесь с этой минуты располагается НП дивизии.

В бою, особенно в сложной, напряженной обстановке, принято выполнять приказ безукоризненно точно, даже если для этого придется пожертвовать жизнью. Указанное генералом место находилось в пятистах метрах западнее Дольгелина, на небольшой возвышенности, где вели бой передовые подразделения. Вместе со мною был командир 172-го артиллерийского полка Холодов со своим управлением.

Мы развернули весь состав управления в цепь и короткими перебежками стали продвигаться вперед. Противник сразу же обнаружил нас и открыл пулеметный и минометный огонь. Мы продолжали двигаться ползком. Потеряв пять-шесть человек, вышли на заданную высоту. К нашему счастью, на самой вершине ее оказалась огромная воронка от авиационной бомбы. Я доложил генералу, что его приказ выполнен, но управлять отсюда боем полка не могу, поскольку отсутствует малейшая маскировка, и попросил разрешения перенести НП на 200 метров южнее этой точки. Генерал поблагодарил за точное выполнение его приказа и разрешил перенести НП по моему усмотрению.

Подход нашей штабной группы противник принял, видимо, как подтягивание новых резервов и начал отходить на запад, на новую позицию – рокадную шоссейную дорогу с посадками. Здесь в этой полосе тоже встретились три закопанных в землю «тигра». Но опыт борьбы с такими огневыми точками у нас уже был; танки уничтожали с помощью взрывчатки силами саперного взвода.

Теперь фашисты вынуждены были начать отход в направлении Белендорфа – на третью полосу обороны.

После четырехдневных боев, вечером 19 апреля, с наступлением темноты полк сдал свой участок одному из полков 39-ой гвардейской дивизии и вышел во второй эшелон для приведения в порядок и пополнения личного состава.

Действуя во втором эшелоне дивизии, мы получили пополнение рядового и офицерского состава. Там же к нам прибыл майор Иван Никифорович Гриненко – участник первых дней войны, он был освобожден нашими войсками из плена, куда попал, будучи раненым. Назначен к нам на должность заместителя командира полка. За короткий срок он проявил себя преданным и храбрым офицером, награжден орденом Красного Знамени.

22 апреля, во второй половине дня, полк снова вступил в бой между внешним и внутренним берлинскими обводами. Наступая, войска двигались по красивейшим лесным массивам. Здесь мы встретились с отрядами фольксштурмовцев. Это – пожилые, усталые, потерявшие веру в Гитлера солдаты, попавшие под тотальную мобилизацию в наспех сформированные отряды для спасения Германии. Здесь же держали оборону и танкоистребительные отряды, состоящие исключительно из членов союза немецкой молодежи – «Гитлерюгенд».

Особенно удручающее впечатление оставила встреча с власовцами. Несмотря на столь стремительное и совершенно очевидное приближение гибели фашистской Германии, эти презренные предатели Родины и своего народа сопротивлялись с остервенелой яростью. В сердцах наших солдат вскипал справедливый гнев, когда они встречались с этими людьми, предательски оказавшимися в стане врага. С власовцами поступали по законам войны.

Хотя гитлеровское командование бросило на Восточный фронт все, что было возможно, однако силы, способной остановить стремительное наступление русских, не существовало. В течение восьми суток наш полк упорно продвигался в заданном направлении и наконец завязал бой на окраине Берлина.

На улице Рудово стояли трамваи, облепленные лозунгами Геббельса «Здесь не пройдут русские!». Но русские продвигались к центру фашистской столицы. Количество пленных увеличивалось. Гитлеровские солдаты поднимали белые флаги и сдавались ротами, батальонами. Дым, огонь, гул выстрелов и моторов заполняли улицы города.

Мы, советские офицеры, очень были довольны, что нам предоставили отличный план Берлина, где пронумерованы кварталы по каждому квадрату. Наверху этой карты значилась такая надпись: «Добьем врага в его собственной берлоге!». Внизу – перечисление улиц и площадей. На обратной стороне во весь лист изображен ключ, в ушке которого мелким шрифтом вписаны краткие сведения о городе:

«Берлин возник в 1307 году из слияния двух деревушек – Кельна и Берлина. Население Берлина 4,5 млн. В Старом Берлине на каждом квадратном км живет до 30 тыс. человек. К Берлину подходит 15 железных дорог. Главные вокзалы – Штеттинский, Анхальтский, Потсдамский, Фридрихштрассе. Метро имеет 113 станций. Главные улицы – Зигесалле, Унтер-ден-Линден, Вильгельмштрассе – тут находятся министерства и рейхстаг. Гитлер живет в центре, на Лаосштрассе, гаулейтер Берлина, Геббельс, тоже тут».

Ниже курсивом напечатано:

«Этот ключ от Берлина взят русскими войсками в 1760 году. С тех пор прошло 185 лет. Кому теперь его вручит история, зависит от вас, гвардейцы Сталинграда.

За Родину, вперед, на штурм Берлина!»

Гвардейцы штурмуют Берлин с юга, востока и севера. С запада сюда торопятся войска союзников: США, Англии и Франции. Но им не успеть. 26 апреля начинается заключительный штурм фашистской столицы.

Растерянный, совершенно ополоумевший Гитлер остается в Берлине. Обещая какое-то загадочное чудо, Геббельс призывает немцев еще немного удержать русских. В парке Тиргартен гитлеровцы готовят приспособления для запусков ФАУ-2. Ожидается прибытие аппарата Брауна.

А между тем наши гвардейцы, занимая здание за зданием, квартал за кварталом, продвигаются к центру. Бои ведутся штурмовыми отрядами и группами, состоящими из стрелковых подразделений, приданными танками, самоходными артиллерийскими установками, орудиями, минометами и саперами.

Фашисты сопротивляются упорно. Бои идут на земле, под землей, в коллекторах водоснабжения, в метро. Иногда бывало трудно понять, чья артиллерия бьет – своя или противника, поскольку кольцо, в котором оказался враг, сжималось к центру города все туже. Снаряды тяжелой артиллерии наступающих уже могли достигнуть своих на противоположной стороне окружения.

Ведя тяжелые уличные бои 29 и 30 апреля, штурмовые отряды нашего полка из района парка Генриха приблизились к Берлинскому зоологическому саду. Штурмовые группы наших комбатов гвардии майора Шевцова и гвардии капитана Черкасова, наступая на узком участке фронта (квартал с многоэтажными домами, не более 200 метров), вышли к площади перед зоопарком. В центре ее стояла огромная краснокирпичная кирха. Все окна заделаны кирпичом и бетоном, в них оставлены амбразуры для ведения огня из орудий и пулеметов и бойницы для снайперов и фаустников. К площади подходили широкие улицы, которые, несомненно, были пристреляны из всех видов оружия. На юго-востоке сооружены двухметровые баррикады, заминированные противотанковыми и противопехотными минами.

Такое препятствие требовало от всего командного состава полка умения организовать бой творчески, глубоко обдуманно. Надо быстро, дерзко и с наименьшими потерями парализовать и уничтожить противника. Снаряды и другие боеприпасы в Берлине нам не ограничивали.

Мною было принято решение, как можно ближе к кирхе выдвинуть несколько батарей и самоходные установки, а остальную артиллерию расположить на закрытых огневых позициях. А тут еще помог случай. К подвалу моего НП пришел командующий артиллерией 28-го гвардейского стрелкового корпуса полковник Александр Григорьевич Тимощенко. Это очень выдержанный, высококультурный человек, артиллерист большого масштаба. Он подробно выслушал мою оценку обстановки и решение. Немного подумав, сказал:

– Давайте добавим еще один залп «катюш».

Очень пригодилась нам эта добавка!

В течение 30—40 минут в том месте, куда била наша артиллерия, бушевал сплошной огненный ад. А когда мы заняли площадь и кирху, там не осталось ничего живого. У нас не было ни времени, ни необходимости считать погибших гитлеровцев. Торопясь приблизить долгожданный час победы, гвардейцы стремились вперед.

Я приказал артиллеристам весь огонь перенести на зоологический сад. В первую очередь разрушить забор и проделать в нем проходы, а командирам отрядов – готовиться к штурму укрепления в зоопарке.

Зоологический сад – один из наиболее укрепленных узлов сопротивления в центральной части Берлина: железобетонные сооружения (бункера), кирпичные, каменные, заранее подготовленные к обороне здания, железобетонный забор двухметровой высоты. Его защищала группа в составе пяти тысяч человек из разных частей с пятью танками и большим числом артиллерийских орудий. Все площади и улицы, идущие к саду с юго-востока, были перекрыты баррикадами и пристреливались перекрестным артиллерийским огнем.

Начальник штаба дивизии гвардии майор Ситало по телефону уточнил мою задачу – овладеть бункером, уничтожить его гарнизон и затем наступать на Берлинский ипподром.

В течение 1 мая штурмовые отряды, проявляя высокую инициативу, отвагу и мужество, захватили южную часть зоологического сада.

Стоны раненых на войне приходится слышать часто. И хотя по-разному ведут себя люди, страдающие от боли, постепенно и помимо воли насколько-то привыкаешь к этому. Но как ошеломляюще непривычно звучат стоны и заунывные крики раненых зверей и птиц! Немощные, беззащитные, с печалью, переворачивающей душу, смотрели они на людей. Среди искалеченных животных я обратил внимание на медведя, раненного в обе передние лапы. Он поднялся на задние конечности, протяжно, утробно ревел, взывая о помощи. Я не удержался и приказал ветеринару полка капитану Исаеву оказать помощь животным, насколько это возможно.

Не располагая инженерно-техническими данными о сооружении бункера, который нам предстояло штурмовать, я принял решение разрушить бункер огнем артиллерии, частично уничтожить обороняющийся гарнизон и принудить оставшихся в нем капитулировать.

Большинство орудий двух артполков и полка самоходной артиллерии, приданных нам, стояло на расстоянии 200—300 метров от бункера. Они вели огонь прямой наводкой. Но, ко всеобщему удивлению, не могли нанести противнику хоть сколько-то заметного ущерба. Даже 152-миллиметровые снаряды оставляли на стене только царапины. Артиллеристы вошли в азарт, из всех орудий начали бить в одну точку, но пробить стену так и не удалось.

Тогда мною было принято другое решение – блокировать бункер силами штурмовых отрядов. А с помощью саперного взвода подорвать входные двери и ворваться во внутренние помещения. Саперы сумели сделать мощный взрыв. Но и таким способом не удалось добиться положительного результата.

Вот краткая характеристика этого оборонительного сооружения. Железобетонное шестиэтажное здание: три этажа под землей, три – над землей, с бойницами и смотровыми окнами. Толщина покрытия 3—5 метров, стен – 2,5 метра. В разных местах установлено 32 артиллерийских орудия различных калибров, до 150-миллиметровых включительно; в крыше – 8 зенитных орудий, которые могли вести огонь и по наземным целям. Здание оборудовано шахтными подъемниками для подачи снарядов непосредственно к орудиям. Имелись также фильтро-вентиляционные установки и силовая электростанция с запасом топлива. Так что гарнизон бункера, насчитывающий 1000 человек, мог жить здесь целыми месяцами. Как выяснилось позднее, бункер был связан подземным ходом с другими сооружениями такого же типа.

Вечером 1 мая по моему приказу старший сержант Лебединский, переводчик, доставил трех пленных. Офицера среди них не было, но один после долгой беседы с Лебединским добровольно решил пойти в бункер с предложением о капитуляции. По профессии был он, кажется, школьным учителем, и семья жила где-то недалеко от Берлина. Двое других оказались из числа гарнизона бункера, знали расположение его и командный состав. Они согласились быть сопровождающими. Все они отлично понимали, что идут на большой риск, но если задача будет выполнена, я обещал выдать им гражданскую одежду и отпустить на свободу.

Оговорив условия, мы составили на немецком языке примерно такую бумагу:

«Начальнику гарнизона бункера. Предлагаем прекратить сопротивление и сдаться в плен. Гарантируем жизнь вам и вашим подчиненным. Дальнейшее сопротивление бессмысленно».

Уже перевалило за полночь, когда Лебединский проводил парламентеров в установленное место и там остался ждать их возвращения. Штурмовые группы Исакова, Кудрявцева и Акулинцева подошли близко к бункеру, но вражеские огневые средства и боевые возможности были исчерпаны до конца. По всей обстановке чувствовалось, что вот-вот кончится война. И на самом деле, до падения Берлина оставались считанные часы.

Вскоре через заместителя начальника оперативного отдела дивизии гвардии майора Пайгусова мне стало известно, что 2 мая в 00 часов 40 минут радиостанция 79-й дивизии приняла радиограмму 56-го немецкого танкового корпуса:

«Алло, алло! Говорит 56-й танковый корпус. Просим прекратить огонь. К 12 часам 50 мин. по берлинскому времени (2 часа 50 минут московского времени) высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак – белый флаг на фоне красного света. Ждем ответа».

Об этой радиограмме генерал Станкевский немедленно доложил командующему 8-й гвардейской армии Чуйкову.

2 мая в 4 часа вернулись наши парламентеры с моей бумагой. На ней же, за подписью одного из генералов, сообщалось о принятии наших условий. На рассвете этого дня из смотровых окон и дверей бункера показались долгожданные белые флаги. Скоро потянулась длинная вереница отвоевавшихся солдат и офицеров.

Ответственным за сбор и отправку пленных был назначен командир комендантского взвода старшина Леонид Иванов, который неплохо владел немецким языком. Однако вскоре пришлось выделить ему помощника – командира автоматной роты Солодовникова: в бункере оказалось более тысячи человек, среди них – десятки полковников и несколько генералов.

Командирам батальонов я уточнил дальнейшую задачу и приказал овладеть Берлинским ипподромом. Они приступили к выполнению этой последней задачи. И тут выяснилось, что в бункере сосредоточено большое количество художественных ценностей: древнейшие картины великих мастеров кисти, награбленные фашистами во всех странах Европы. Начальнику штаба полка Провоторову я дал указание обеспечить сохранность ценностей.

Было около одиннадцати часов, когда к нам на машине подъехал генерал Станкевский и, не ожидая моего доклада, по инерции шумно приказал:

– Вперед, вперед! Что вы остановились?

Я коротко доложил, что батальоны Шевцова и Черкасова, не дойдя до ипподрома, встретились с воинами 207-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии генерала Кузнецова. Наступать пока некуда.

– Ждите новых указаний, – сказал генерал и возвратился к себе на командный пункт.

Трех пленных немцев, как и обещали, отпустили на свободу, снабдив полуофициальным документом, в котором удостоверялось, что этот гражданин оказал услугу Советской Армии.

Шли последние часы берлинских боев. На нашем участке установилась тишина. Но где-то в городе еще грохают выстрелы и взрывы – не угомонился, не успокоился разгневанный бог войны – артиллерия. Однако звуки эти, отдаляясь и утихая, больше напоминают победный гимн, радуют сердце солдата. Во второй половине дня 2 мая 1945 года поверженный фашистский Берлин покорно умолк.

А на следующий день корреспондент «Известий» и Совинформбюро Роман Кармен посетил опустошенные правительственные здания, зоопарк и так рассказал об этом:

«Я много видел за эти дни в Берлине. Я ходил по бесконечным анфиладам комнат рейхсканцелярии Гитлера, спускался в бункер.

Я был в германском генштабе. Огромное серое здание в районе Тиргартена. Бесконечное количество комнат, похожих одна на другую, подвальные радиостанции, электростанции, ряды шифровальных машин, фотолаборатории. В этом холодном мозговом центре германской военной машины зрели и рождались безумные планы мирового господства, разрушения стран, уничтожения народа. Отсюда щупальца немецкой разведки проникали во все уголки земного шара. Теперь тишина, груды камней, пыль.

Я прошел по этажам здания гестапо, сильно разбитого бомбардировкой, где разбросаны из шкафов миллионы фотографий каких-то людей. Люди, улыбающиеся на этих фото, не подозревали, что на каждого из них есть дело, папка…

Побывал я и в «королевстве» Риббентропа – министерстве иностранных дел и в личном его особняке. На полу я подобрал листок с планом столовой министра, где размечены места за столом: стул министра, стул госпожи Риббентроп, стулья гостей. На полу в столовой валяются гильзы от снарядов, фаустпатроны.

И только сегодня я вспомнил, что не видел знаменитого берлинского зоопарка. Захотелось повидать это убежище четвероногих, живших по соседству с самым страшным питомником двуногих зверей.

В берлинском Цоо тишина. Весь он изрыт траншеями, огромными воронками от снарядов и бомб. Здесь был самый ожесточенный бой накануне капитуляции. Последний бой. Вот клетка медведя. Прутья клетки разворочены прямым попаданием снаряда. Медведь мертв. Мы шагаем через траншеи, идем вдоль вольеров, в которых звери были на открытом воздухе. В этих вольерах, превращенных немцами в укрепления, шли бои. Я так и не нашел живых тигров в берлинском Цоо. Но я видел «королевского тигра», сгоревшего от прямого попадания нашего снаряда. Я видел врытую в землю «пантеру», которая до последнего издыхания вела огонь. Около нее трупы немецких солдат. В кладбищенской тишине я вдруг услышал тяжелое ворчание. Увидел медведя в клетке, который урчал над огромной банкой повидла, которой его угостили солдаты. Группа испуганных павианов встретила нас, прыгая по клетке. В глубине парка в клетке я увидел умирающего льва. Он, молча уткнув свою гриву в передние лапы, смотрел на нас, словно спрашивая, долго ли ему осталось еще жить на этом свете. Когда мы уходили, нас проводил кивком головы огромный слон.

«Не дразните зверей» – написано на каждой клетке. Почему таких плакатов не было на здании рейхсканцелярии, министерства пропаганды, генерального штаба?.. Впрочем, тех зверей – самых кровожадных и чудовищных – никто не дразнил, с ними слишком были все вежливы, их не запирали за решетку в свое время. Прошли годы. Нашлась в мире сила, способная укротить и уничтожить зверей в их собственной берлоге. Мир освобожден от них навсегда. И мы ходим сейчас по разбитым анфиладам комнат, усыпанным щебнем и кирпичами, с чувством огромной радости в душе от ясного сознания, что мы топчем прах навсегда уничтоженного фашизма. Из этой пыли он не поднимется никогда».