Текст книги "Ради мира на земле"

Автор книги: Алексей Симонов

Соавторы: Леонид Сурин,Андрей Попов,Степан Запорощенко,Александр Корзников,Геннадий Устюжанин,Анатолий Инчин,Яков Кимельфельд,Валерий Меньшиков,Геннадий Королев,Т. Софьина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Г. П. УСТЮЖАНИН,
журналист, старший лейтенант запаса
ГЕРОЙ АФАНАСИЙ СТЕННИКОВ

В майском номере «Журналиста» за 1970 год опубликованы несколько редких фотографий военных лет. Каждая – страничка истории Великой Отечественной. На одном из снимков улавливаю что-то знакомое в лице солдата. Читаю надпись: «Их орудие било по рейхстагу прямой наводкой. Фото Владимира Гребнева». И все.

Вглядываюсь в лица… Да это же Афанасий Федорович! Стенников! Конечно, он! Беру журнал, и в дорогу, – к Стенниковым.

– Афанасий Федорович, есть сюрприз!..

Склоняемся над журналом.

– Снимок, и правда, вижу впервые, – Афанасий Федорович откинулся на спинку стула. – Это было в Берлине… Мы тогда выбили фашистов из «дома Гиммлера» и взяли на прямую наводку рейхстаг. Ведем огонь по замурованным и превращенным в бойницы окнам. Гитлеровцы же в ответ палят по нам. Ураганный огонь. И тут корреспондент на позиции появился. Как он пробился к нам? Я, говорит, вас для истории запечатлею. Ваше орудие по рейхстагу первым открыло огонь прямой наводкой.

А кругом дым, рыжие облака кирпичной пыли от разрывов снарядов. Какое тут фотографирование! Да и мы, как черти, прокоптились, – только зубы белеют. А он с аппаратом и этак, и так. На прощание пообещал после боя еще всем расчетом заснять.

Беспрерывно ведем огонь. Сами целы лишь потому, что место для позиции удачное подвернулось: парадный подъезд. С флангов нас укрыли мощные колонны. Сюда мы притащили свою пушку подвальными коридорами. Переносили ее по частям: сначала ствол, потом станину, ящики со снарядами. Ребята из 150-й дивизии тут нам хорошо подмогли. Наводчик наш Пашка Михалев, на снимке он справа, тоже курганский, из села Ярового Половинского района, просто снайперски наводил пушку. Только заметим, откуда фашисты бьют, – моментом и накроем.

Рядом уже вступали в бой другие орудия. Несколько раз принимались бить по рейхстагу пушки больших калибров. Особенно сокрушительным был их удар под вечер. И немцы стали огрызаться слабее. Тут наши и поднялись в атаку. Шли до отчаянности стремительно и неудержимо. За какие-то полчаса на рейхстаге, как огненные языки, затрепетали красные флаги. Они были в окнах, и на колоннах, и на крыше, вплоть до самой верхушки купола. Каждый стремился водрузить свое знамя Победы, поставить свою точку проклятой войне. А в рейхстаге бой. Ворвались и мы. Ну где ты, ирод, бесово фашистское чудовище, проклятый Гитлер?! Где?! Хотелось схватить его и задушить собственными руками. Но кругом груды обломков, битое стекло, фашистские бумаги под подписями и печатями.

Потом из подвалов потянулись вереницы гитлеровских, вояк, побитых, подавленных. Смотрят себе под ноги, головы втянули в плечи, боятся возмездия. А нам не до них.

Еще где-то по соседству идет бой, но у всех уже победное настроение: широкие улыбки, смех и прибаутки. Какой-то солдат снятым с винтовки штыком, как школьник, царапает на колонне рейхстага: «Ура! Победа!» И свою фамилию и имя. Площадь гудит, как улей. На ней колонны солдат, танки, машины – поток войск. Устали мы до смерти, сутки без еды, двое без сна, а глаза у всех горят от радости: рейхстаг взят!

Появились на площади походные кухни. А у солдата закон: есть время и возможность – подкрепись. Повара без скупости наполняли котелки. Отвернули крышку баклажки и разлили по бокалам спирт. Всю войну спиртного не брал в рот, даже положенную норму не получал, а тут поднял тост: «За победу!»

На ночлег расположились в рейхстаге. Шинели в изголовье, автоматы рядом. Вроде бы не успел и глаз сомкнуть – трясут за плечо, и голос знакомый: «Стенников, товарищ старший сержант, вставайте. Корреспондент вас разыскивает». Открыл глаза. А он, тот самый корреспондент, рад, что нашел. Нас там тысячи, а он отыскал.

Афанасий Федорович улыбнулся: четверть века прошло, а снимок – вот он. Не забыт. Вот ведь как в жизни бывает.

Через месяц я получил письмо от бывшего военного корреспондента Владимира Гребнева. Он писал:

«По поводу снимка и людей, заснятых на нем, могу сказать следующее. Орудийный расчет старшего сержанта Афанасия Федоровича Стенникова в составе 3-й ударной армии дошел до Берлина и штурмовал рейхстаг. В одном из последних жарких боев я наткнулся на расчет, стрелявший из парадного подъезда «дома Гиммлера» прямой наводкой по рейхстагу, расстояние до которого было метров 350. Рейхстаг отчаянно огрызался: там засели матерые фашисты, которые знали, что это конец.

Копоть и дым застилали видимость. Наши войска накапливались в подвалах окрестных домов для решительного штурма. Орудийный расчет А. Ф. Стенникова беспрерывно вел огонь по рейхстагу.

После боя я отыскал расчет и сфотографировал его возле «дома Гиммлера» для нашей армейской газеты «Фронтовик», в редакции которой я прошел всю войну. Один из снимков высылаю вам».

* * *

Стенникова я знаю давно. Много раз бывал у него. И Афанасий Федорович приезжал ко мне в гости. В беседах пролетали вечера, странички накапливались в моем блокноте.

А познакомились мы так. К 20-летию Победы над гитлеровской Германией готовили встречу за круглым столом с ветеранами войны. Пригласить на нее Героя Советского Союза Афанасия Федоровича Стенникова поручили мне.

В деревне Зайково Кетовского района добротный дом Стенниковых светлыми окнами весело смотрит на широкую улицу. На крыльце встретила женщина лет пятидесяти, высокая, с добродушной улыбкой, серыми глазами и короной темно-русых волос.

– Проходите, пожалуйста. Правда, Афанасия Федоровича нет дома, но он вот-вот подойдет. Столярничает где-то, косяки к лету на колхозную стройку готовят.

Я знал, что Стенников – комбайнер. Дело свое любит, большой мастер. К нему тянется молодежь. Пятеро его сыновей тоже прошли школу возле отца, любят технику. Старшие двое механиками в совхозах работают, третий шоферит, еще двое – слесари. В общем, все с железом, все с техникой. И вдруг столярничает Стенников?..

Минут через двадцать скрипнула дверь, вошел хозяин. Высокий, сухощавый, лицо побуревшее от ветров, чуть с горбинкой нос, под серым ежиком бровей ясные, с искоркой глаза, и в них разлита душевная теплота. Неторопливо снял рукавицы, положил их на печь, повесил шапку и полушубок, подошел.

– Афанасий Федорович, – проговорил, сжимая в крупной и сильной ладони мою руку. – С Анной Гавриловной, наверное, уже познакомились. – Он кивнул в сторону хозяйки.

Забегая вперед скажу, что все годы, сколько знаю Стенниковых, никогда не слышал у них в семье грубого слова. В большой дружбе они вырастили и воспитали пять сынов и пять дочерей.

Разговор продолжили уже за столом, накрытым Анной Гавриловной.

– Значит, удивляетесь, что столярничаю? Обычное для нас, пожилых, дело. Этот дом, застрой весь – тоже от бревнышка до бревнышка вот ими срукоделил. – И он поднял над столом свои шершавые ладони. – Сам и окна окосячивал, рамы и двери мастерил.

Говорили мы долго и обо всем, потом я попросил Афанасия Федоровича рассказать о его боевых делах. Он задумался, махнул рукой.

– Как-то корреспондент один тоже приезжал, про эпизоды выспрашивал: сколько танков подбил, сколько фашистов укокошил, нет ли фронтового дневника у меня. Орденские книжки смотрел. Сожалел, что записей я на фронте не вел. Вижу, уехал недовольный. Вы, говорит, все о других говорите, а мне о вас написать велено. А что я о себе расскажу? Сколько фашистов уничтожили Так кто их там убитых на фронте считал? Особливо у нас, в артиллерии. И танки, я же их не один подбивал, – расчет. Зачем же я славу всех на себя брать стану? А дневников этих никто из нашего брата солдат-фронтовиков не писал. Выйдешь из боя, остался жив, ну и слава богу. Какой там дневник – письмо бы родным успеть написать, копоть с себя смыть, портянки состирнуть да высушить.

А. Ф. СТЕННИКОВ

Я спросил у Афанасия Федоровича его мнение о кинокартине «Огненная дуга».

– Примерно, так оно и было, как показано. Чего уж там! Страшно было, особливо поначалу. Танки прут и прут. Заряжать не успевали. И горит уж сколько их, а все равно прут. Ну и мы, зубы стиснув, уперлись. Попробуй – пройди!

Политрук у нас молоденький парнишка, фамилию его не успел запомнить: три дня с нами только-то и был. Пропустить фашистов, говорит, нам, товарищи, никак нельзя. Если они пройдут, дальше дорогу перекрыть некому. Женщин, детей сколько тогда порешат. От слов его злости стало больше, чем страху. А ощущение такое, что твой окоп, пушка твоя последняя на пути врага, а дальше незащищенная земля, твоя семья. И уже ничего не страшно. И в мыслях – только не отступить!

Выстояли мы, а политрука нашего больше нет, – там, на позиции, на веки вечные и остался. Молодой, а слово такое знал, скажет – умрешь, а не отступишь, и никаким танком тебя с позиции не сдвинуть.

Потом Афанасий Федорович говорил о лихом заряжающем комсомольце Шопине, как тот на реке Нарев, засев с пулеметом, один около часа сдерживал натиск батальона фашистской пехоты, так и не дав ему форсировать реку. Всю войну, с первого до последнего дня, Шопин был на фронте, десятки раз попадал в самые невероятные переделки, но смелость и находчивость постоянно выручали его. За всю войну он даже не был ранен.

Рассказал о мужестве дружков-белорусов Рубина, Ступчека и Панько, земляка Паши Михалева из села Ярового, который в 19 лет за подвиг в бою был удостоен высшей награды Родины – ордена Ленина.

Во всех историях, которые мне приходилось слышать от Стенникова, героями неизменно были те, кто шел в боях рядом с Афанасием Федоровичем. Ни разу он не выпятил себя, не подчеркнул свою роль командира. А мне все-таки хотелось услышать о его боевых делах, и я просил Афанасия Федоровича об этом. Он начинал говорить… и снова о своих боевых товарищах. А как-то заметил:

– На войне в одиночку героем быть почти невозможно, особливо у нас, в артиллерии. Только с товарищами ты силен, ты боец и герой. А рассказывать о себе, о своем поведении в бою трудно, потому как все это пережито нутром. Как же было на самом деле – оценить могут только те, кто был рядом. Я себя не видал в бою. Подвернутся при случае однополчане – спросите.

И случаи такие были. В гости к Стенникову отпраздновать 25-летие Победы приезжал его давний друг Василий Иларионович Иванов. Вместе прошли всю войну. Оба комбайнеры, они хлеборобствовали на омской земле, в один день уезжали на фронт, из одной пушки били фашистов и в одном вагоне вернулись с войны домой. Все эти годы друзья поддерживали переписку. И вот телеграмма: «Встречай, еду поездом 103». Афанасий Федорович целую ночь проходил по вокзалу, хотя знал, что Иванов должен приехать только утром. На перроне они с минуту молча смотрели друг на друга. Потом как-то разом шагнули навстречу, руки схлестнулись за спиной, и слезы радости прожгли ресницы. Встреча через четверть века!

– Вот он, мой дорогой Василий Иларионович, – знакомя нас, говорил Стенников. – Помните, я рассказывал, как он меня тяжелораненого вынес из-под огня.

– Афанасий Федорович, так вы же до того дважды меня израненного выносили из самого пекла!

Воспоминаниям не было конца. Уезжая домой, Василий Иларионович говорил мне, что дороже друга, чем Стенников, у него нет и не будет:

– У Афанасия Федоровича я до войны учился хлеборобскому мастерству, ему подражал на фронте, с него беру пример, как пронести по жизни высокую честь солдата-фронтовика, на его скромности учу других и сам ей завидую. Ведь важно не только заслужить высокую награду, но и всю жизнь быть достойным ее.

И Павел Михалев по уши влюблен в своего командира.

– Афанасий Федорович? Да мне он на фронте был больше отцом, чем командиром. И не только мне, расчету всему. Частенько меня наставлял: «Ты, Михалев, голову зазря под пули не суй. Она у тебя не для того, чтобы каску носить, а думать. Вот и смекай». В самой сложной обстановке не растеряется. Как-то мы неожиданно батареей наткнулись на отступающую вражескую автоколонну. По силенкам-то нашим нам бы укрыться, уйти от боя, а Стенников команду дает: «Орудия к бою! По головной зажигательным наводи!» Подожгли мы головной грузовик, потом по замыкающим ударили. И они факелом. А мы уже шрапнелью по колонне кроем. Больше двухсот фашистов только в плен взяли тогда, а сколько техники, оружия. И все он, Афанасий Федорович, смекнул, что отступающий враг в серьезную драку не полезет.

И вот что записано в наградном листке на старшего сержанта А. Ф. Стенникова:

«Командир орудия старший сержант Стенников Афанасий Федорович в боях по прорыву долговременной глубокоэшелонированной обороны немцев на плацдарме западнее реки Одер, в районе Кинитп, 1 апреля 1945 года, при дальнейшем наступлении на Берлин, проявил отвагу, мужество и геройство. Прямой наводкой из своего орудия уничтожил одну батарею зенитных орудий противника, стреляющих по нашим танкам.

Орудие первым было переброшено через переправу на реке Шпрее 30 апреля 1945 года, первым открыло огонь по германскому рейхстагу. В результате дерзости расчета была захвачена совершенно исправная переправа, через которую, под прикрытием артогня из орудия тов. Стенникова, были переправлены наши тяжелые танки. Кроме этого, расчетом уничтожено четыре полевых орудия противника, а две батареи пушек захвачены в исправности.

После того, как было выдвинуто орудие на прямую наводку у рейхстага, тов. Стенников организовал и возглавил группу автоматчиков в составе 10 человек, с которой уничтожил до 50 гитлеровцев, засевших у каменных зданий, мешавших продвижению наших стрелковых подразделений.

Расчет первым подошел к рейхстагу и участвовал в водружении Знамени Победы.

За дерзость, мужество и геройство в боях при форсировании реки Шпрее, захвате переправы и штурме германского рейхстага достоин присвоения звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

Командир 1957-го истребительного противотанкового Краснознаменного артиллерийского полка Герой Советского Союза полковник Серов».

* * *

И вот новая весть: за героизм и мужество пр разгрому фашизма правительство Германской Демократической Республики наградило Афанасия Федоровича высшим орденом «За заслуги перед Отечеством» в золоте. И Стенникова пригласили в Москву, в посольство ГДР.

Снова я у Стенниковых. Афанасий Федорович делится впечатлениями о столице и приеме в посольстве ГДР.

– Представляешь ли, вышли мы с Анной Гавриловной на Красную площадь, к Мавзолею Ленина, и сердце у меня должно от волнения, зашлось, словно его кто в ладонях сжал, дыхнуть не могу.

Потом в посольство на прием поехали. А сердце в груди опять колотится. Еще в поезде все думал, как это немцы вдруг меня наградили? А потом мыслю опять, что разгром фашистов на пользу не только нам был, а и немецкой нации. Хоть война и никудышный пахарь, да, видать, мы тогда осот этот фашистский порядком поизничтожили, доброе семя-то силу и набрало. Смотри-ка, на пол-Европы корни пустил. Везде у власти народ. А руки народные крепкие, они теперь эту власть ни за что не выпустят. Из собственной жизни знаю, не выпустят.

И смекаю я так, что орден этот не мне, Стенникову, одному награда, а всем, кто войну на плечах вынес, живой он или пал, не дойдя до Победы. От немецкого народа – нашему народу за освобождение от фашистской чумы и верную дружбу.

А. И. ЛЯПУСТИН,
журналист, старшина I статьи запаса
ОТ УРАЛА ДО СТАРОЙ РУССЫ

Началом поиска может стать одна, порою случайная фраза. «Помню в сорок втором, кажется, в «Комсомольской правде», где-то осенью…» После такой фразы начинаешь листать хрупкие листы годового комплекта газет военных лет.

Было известно, что в декабре сорок первого (а может, в январе сорок второго) проводили челябинцы на фронт под Ленинград пять экипажей на тяжелых танках «КВ». Танкисты спешили в бой – город Ленина жил в блокаде. Но в заводских архивах об этом ни слова. Впрочем, шли разговоры, что про эти танки (а может, не про эти) писали в те годы в «Красной звезде» чуть ли не целую повесть.

Перелистана «Красная звезда» за сорок первый – сорок второй. Перелистаны (на всякий случай!) «Правда», «Известия», «Комсомолка» – ни строчки… Еще раз, лист за листом. «Красная звезда» сорок второго года. Вот! Первое упоминание!

«Пятерка «КВ», совершившая описанный нами путь от Урала до Старой Руссы, как и весь танковый батальон, теперь не только воюет, но и учит воевать…»

Снова по страницам «Красной звезды». Но комплект так не полон: не хватает многих номеров. И тут приходит утверждение из Ленинграда. Полковник в отставке, военный журналист Владимир Борисович Фарберов пишет:

«В феврале – марте 1942 года газета «Красная Звезда» напечатала восемь очерков батальонного комиссара А. Полякова «От Урала до Старой Руссы».

Полный комплект газеты удалось найти в Свердловске, в библиотеке имени В. Г. Белинского, в нашем распоряжении девять (а не восемь, как пишет В. Фарберов) очерков А. Полякова. Девять и статья-эпилог…

Да, это наши, челябинцы, это те, которых искали…

У этой публикации, основанной на очерках А. Полякова, то же самое, военных лет название: «От Урала до Старой Руссы». Потому, что еще продолжается поиск. Потому, что сегодняшний рассказ – еще неполное описание судьбы челябинской пятерки «КВ» и, может быть, кто-то из ветеранов обратит внимание на заголовок.

Январь сорок второго

Через двадцать пять лет после великой Победы министр внешней торговли СССР (в годы войны первый секретарь Челябинского обкома партии) Николай Семенович Патоличев в интервью корреспонденту «Смены» расскажет, как все это было. О том, как более двухсот предприятий съехались в Челябинскую область, как превращался наш мирный город в кузницу оружия, в Танкоград. Государственный Комитет Обороны дал задание увеличить производство танков. Требовалось в кратчайшие сроки сократить гитлеровское превосходство в броневой силе, противопоставить фашистским танкам новые, более мощные, более грозные машины. И эта почетная задача была возложена на Танкоград. Это новое имя нашего города уже гордо зазвучало над страной.

На заводе, выпускающем танки, работало около сорока тысяч человек – ленинградцев, москвичей, харьковчан, сталинградцев, челябинцев…

Каждый танк был важен фронту. Это было время, когда командир дивизии, получив два-три «КВ», считал, что прибыло сильное подкрепление… Это было время, когда танки распределялись поштучно. Это было время, когда Сталин вел переговоры с Америкой о поставке (хотя бы!) тысячи танков. Но пока они придут морем… Вся надежда на Танкоград.

Патоличев: Пришел приказ наладить выпуск тяжелых танков. Срок установили невыполнимый: кажется, пятьдесят дней. А у нас первая машина сошла с конвейера через тридцать четыре дня.

Эти цифры кажутся фантастическими, но так было. В стране развернулось движение тысячников – они давали по десять норм в смену, и каждый рабочий старался не отставать от передовиков…

Это о «КВ». Новых, мощных, страшных для фашистов машинах. Было это в начале сорок второго, когда фашисты уже получили по зубам под Москвой. Фашистский «Тайфун» (так называлась операция по захвату Москвы) был остановлен советским оружием, оружием Танкограда, мужеством и трудом советских людей.

Вокруг шли упорные бои. От Баренцева моря до Черного протянулся фронт. И с каждого его участка просили: «Дайте танков! Больше танков!» Город Ленина, колыбель революции, был в кольце блокады. Он тоже ждал помощи.

Приезд Ворошилова

Люди работали так, что подгонять не надо было. Каждый старался сделать за троих, четверых. И фронт получал машины сверх боевого задания. Комсомольцы области собрали миллионы рублей на танковую колонну имени Челябинского комсомола, и молодые рабочие Танкограда готовились в нерабочее время выполнять их заказ. Но фронт по-прежнему требовал: «Танков! Больше танков!»

Государственный Комитет Обороны командировал в Челябинск Климента Ефремовича Ворошилова. «Луганский слесарь, боевой нарком», как его называли в песнях, прибыл в Танкоград, где увидел, как рождаются его «однофамильцы» – грозные танки «Клим Ворошилов».

Поляков: Он поднялся на танк, названный его именем, и, обведя глазами притихший цех, сказал:

– Товарищи кировцы и уральцы! Товарищ Сталин говорит, что для окончательной победы над врагом нам нужно свести к нулю превосходство немцев в авиации и танках. Вы работаете над созданием танков, да еще тяжелых. Значит, в ваших руках победа, значит, от вас зависит приблизить или оттянуть час расплаты над врагом. Потому-то и просил меня товарищ Сталин передать вам, что фронт ждет от вас все больше и больше танков и такого же превосходного качества, какое они имеют сейчас.

Под аплодисменты и общий одобрительный смех рабочих Ворошилов рассказал о том, какой ужас наводят на фашистов наши мощные танки «КВ».

– Перепуганные гитлеровцы прозвали их советскими «мамонтами». Так больше, товарищи, давайте советских «мамонтов»! Пусть орудиями они, как хоботами, достают, выковыривают и сметают фашистскую нечисть с советской земли.

В моторном цехе произошла интересная встреча. Проходя между станками, Ворошилов увидел около одного из них старого мастера. В синей куртке, с измерительными приборами в боковом кармане старик выделялся своим суровым лицом и большими черными усами.

– Послушай, дружище, – обратился к нему Ворошилов, – не Худяков будешь?

– Я самый, товарищ Ворошилов!

– Ах, усач ты этакий, как сюда попал?

– Моторы к танкам делаем. С Украины эвакуированы.

Худяков – старый член партии, партизан, долгое время был в отряде Ворошилова. Маршал и мастер вспомнили, как однажды на Украине они отстреливались из грузовика от беляков.

– Так вот, снова времена боевые наступили, нажимать надо, – говорит Ворошилов.

– С полным удовольствием, – отвечает Худяков, – только бы вот туда, на фронт, поближе.

– Я тебе дам на фронт. Отставить такие разговоры. А здесь разве не фронт?

– Оно верно, конечно. Только больно хочется своими руками немца прощупать.

– Ничего, есть помоложе тебя, пусть прощупывают. Поди, у самого есть кто-нибудь там?

– Как же, сын Василий!

– Что делает?

– Танкист на «КВ».

– Так чего же тебе, старый усач, еще надо? Отец танки делает, а сын на них дерется. Ты же молодец, да и только…

Танковый завод в военное время – это не просто производство, это второй воинский эшелон. Он кровно связан с передовыми частями. Мастер Худяков со своим сыном танкистом Василием друг друга не подведут!

Вот пять могучих танков. В их бронированной груди бьются сильные сердца – моторы, которым дают жизнь Худяков и его товарищи. Испытатели садятся в машины. Гусеницы дрогнули, танки легко преодолели подъем и двинулись вперед – белоснежные, тяжелые и грозные. С лязгом и скрежетом они пошли на танкодром.

Это как раз та пятерка «КВ»…

Броневой экспресс

Настала пора познакомить с танкистами. К сожалению, мы не сможем назвать имена всех из пятерки «КВ». Однако сегодня мы знаем командиров экипажей, уходивших в начале сорок второго под Ленинград. Вот их фамилии: Астахов, Чиликин, Ефимов, Гомозов, Калиничев.

Пыхтит парами локомотив. Пятерка «КВ» на платформах. Теплушки. Еще немного времени, и тронется в путь броневой экспресс. Танкистов провожают танкоградцы. Мастер Худяков. Офицеры Шестопалов, Новоторцев и Шевазудский. Дочь Михаила Фрунзе, сотрудница заводской лаборатории Татьяна Фрунзе. Много людей…

– Машину после испытаний в полной боевой готовности сдал! – рапортует старший бригадир орденоносец Борисов.

– Машину в полной боевой готовности принял! – отвечает командир первого танка, командир всей пятерки лейтенант Астахов.

Рапортуют бригадиры Ковш, Соколов, Крюков, Ляшко. Директор завода Герой Социалистического Труда Зальцман крепко обнимает и целует Астахова…

Поляков: Вот уже проносятся мимо нас большие и малые железнодорожные станции. Не везде успеешь прочесть их названия – так быстро идет поезд. Он мчится поистине как стрела. Среднесуточная скорость – 1000 километров. Телеграфные столбы перед глазами сливаются в одну сплошную гребенку. Мощный паровоз останавливается только на водопой.

Заместитель начальника службы движения Южно-Уральской железной дороги С. А. Субботин:

– Тысячу километров в сутки? Сейчас это скорость пассажирского экспресса. А по тем грозным временам 1000 километров в сутки – значит, все остальные, военные и невоенные, поезда стояли на боковых путях, уступая дорогу вашему. Значит, где-то очень ждали эти танки.

Эшелон приближался к линии фронта. Позади – две с лишним тысячи километров, это чуть-чуть побольше двух суток. Спасибо друзьям-железнодорожникам…

Слышна отдаленная артиллерийская канонада. Поезд проходит последний десяток километров. Танки уже заведены. Экипажи на своих местах.

Стоп-кран затормозил колеса. В ночном полумраке видна полевая разгрузочная платформа. Еще несколько минут, и машины, все до одной, на твердой земле…

Фронтовые университеты

От места разгрузки нужно было еще совершить бросок до потонувшей в сугробах деревушки. Здесь сосредоточивались перед наступлением силы. Шли осторожно, с «оглядкой». Более легкие машины быстро разбежались среди домов и деревьев, затерялись в сугробах. Короткий остаток ночи отводился на маскировку – утренняя авиаразведка фашистов не должна обнаружить ничего. «Малышам» было проще, а вот «КВ»…

Поляков: Лейтенант Астахов стоял на окраине деревни.

– Это же не машины, а элеваторы какие-то, попробуй с ними найти себе место, – ворчал он, а сам отдавал танкистам приказания.

На спуске к речке, недалеко от деревни, Астахов приметил старую баню. Место очень удобное для боевого охранения деревни. Показывая на баню, он приказал лейтенанту Чиликину:

– Рядом с ней, конечно, нельзя, – она уже, очевидно, засечена с воздуха. Садись прямо на нее.

Днем прочесывали местность самолеты-разведчики противника. В одиночку и парами они прогулялись несколько раз над деревней. Ничего подозрительного, видимо, не обнаружили. Дома, как дома – курятся белым курчавым дымком.

Два наших «КВ», подстроившиеся с края деревни, тоже дымились. Накрывшись белым брезентом, как кровлей, танкисты вывели на самый верх трубы обогревательных печей. Вокруг новых «хат» также виднелись заснеженные деревья и даже надворные постройки, возведенные из разного деревянного хлама.

Баня у речки тоже только как будто раздалась немножко. Танк развернул одну из ее стен, влез носом внутрь, а кругом обложился бревнами.

Экипажи после нескольких суток езды и работы спали добрых полдня. Бдительно охраняли деревню одни часовые да дежурные по обогреву машин…

Они не сразу пошли в атаку. Нужно было привыкнуть к фронтовой обстановке, уяснить расстановку сил, освоить местность, набраться опыта у других. Поэтому в гости к нашей пятерке прибыли боевые парни из соседней части. Тоже «кэвэшники», тоже брали танки в Челябинске. Земляки, значит. От них и узнали, как надо драться. Вот лишь один случай из опыта майора Сегеды.

В одной из танковых атак ранило в руку механика-водителя, и Сегеда сам сел за рычаги. Кончились снаряды. Вышли патроны у пулеметов. Отступать? Нет, давить гусеницами. И когда «КВ» выскочил на бруствер окопа, командир башни крикнул: «Фашист с гранатой!». Заметил его и Сегеда и, еще не зная зачем, дал стоп и нажал на сигнал. «Ду-у-у!» – раздалось в морозном воздухе, и фашист присел от испуга. А когда выскочил снова, произошло невероятное. Глухо бахнула пушка нашего танка, и в неприятеля влепился столб огня!

Это командир орудия, отчаявшись, развернул ствол, открыл замок и… шваркнул через ствол из ракетницы. Остальное довершили гусеницы мощной машины…

Танкисты-фронтовики помогали устанавливать обогревательные приборы, учили быстрому ремонту, мгновенной заправке горючим под огнем противника, тренировали с десантом…

Поляков: Командование решило провести частичный обмен танкистами. Менее опытных отправили временно на боевую стажировку в часть Сегеды, а оттуда взяли настоящих боевиков, они принесут нам свой фронтовой дух и боевой опыт.

К Астахову прибыли на разные должности пять человек. Ефрейтор Большунов, имеющий до 200 часов вождения танка в боях, старший сержант Тендитный, водивший 28 раз свой танк в атаки, младший сержант Гордеев – таранных дел мастер, младший сержант Кононов – командир орудия, меткий артиллерист, боец Мащев – командир орудия, в боях участвовал более 20 раз.

Попала в это время танкистам инструкция фашистского командования по борьбе с нашими танками:

«Тот факт, что противник применяет тяжелые танки, которые не могут быть подавлены немецкими танками, заставляет искать выход из этого положения… Немецкие танки же, предназначенные в нормальных условиях для того, чтобы в наступательном бою уничтожать танки противника, в настоящей войне не в состоянии выполнить эту задачу со своим прежним снаряжением, поэтому уничтожение сверхтяжелых танков является задачей пехотных ударных отрядов…»

Что ж, инструкция пошла на пользу. Изучили тактику «пехотных ударных отрядов», а заодно еще раз убедились в несокрушимости уральских «КВ».

Ильменский рубеж

Два одноименных озера есть в нашей стране – Ильмень. На Южном Урале оно горное, окруженное лесистыми хребтами. На новгородской земле куда больше нашего. Вокруг него тоже леса, но и болот видимо-невидимо. Пять рек с одного только южного направления вливаются в озеро. Да у каждой – десятки впадающих речек, притоков, рукавов.

Ильмень с его естественными преградами – отличное прикрытие для войск, находящихся в обороне. Но этот рубеж еще с осени был в руках фашистов. За зимние месяцы они успели нагромоздить немало искусственных укреплений. Доты и дзоты, окопы и минные поля, проволочные путаницы заграждений, минометные и орудийные батареи… Десятки километров к югу тянулся мощный оборонительный район. И взять его можно было, только совершив бросок по льду озера и рек, зайдя в тыл к противнику.

Пройдет еще немного времени, наши танкисты получат боевой приказ, а пока – в разведку. Февральский лед крепок, да пойдут по нему тяжелые танки. Полсотни тонн! Десять пудов на квадратный сантиметр льда!

Надо было все точнехоньким образом выверить, рассчитать, разведать. И танкисты, встав на лыжи, отправились в сорокакилометровый поход по озеру. Они изучали не только возможности передвижения прибрежными лесами, но и броска через ильменский лед. Одетые в белые халаты, тихо рубили лед, замеряли его толщину, выясняли глубину озера.

Еще сутки отдыха, и вот боевой приказ:

«Совершить ночной бросок всем танковым батальоном по озеру Ильмень и впадающим в него рекам, зайти на 30—40 километров в глубину обороны противника и внезапно атаковать его основные силы с фланга в районе Старой Руссы».

Речь идет об окружении 290-й стрелковой дивизии и эсэсовской дивизии «Мертвая голова», входящих в состав 16-й армии фашистов.