Текст книги "Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера"

Автор книги: Алексей Шерстобитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Итак, позволю себе объяснить. Действующая по-настоящему «программа защиты свидетелей», которая сейчас живет лишь на бумаге, и то в состоянии эмбриона, а также статьи Уголовного Кодекса хотя бы вполовину облегчающие участь согласившегося сотрудничать именно по ОПГ и ОПС, могут заставить задуматься тех, кто из своего ущемленного самолюбия, как Григорий «Северный», или для профилактики «кровопомазания», воплощавшейся Олегом Пылевым, позволяли себе лишать жизни кого бы то ни было.

Почти всё, что я делал, по мнению того же Андрея, при взгляде назад, делать было не нужно, но об этом можно и просто говорить уже после случившегося, узнав всю подноготную мотиваций. Сию мысль подтверждает законодательство, существовавшее в туманном Альбионе в забытые века, где первый, давший показания, в случае их ПОДТВЕРЖДЕНИЯ отпускался на волю чистым юридически, хотя бы и был виновен больше всех.

Конечно, современность такого не потерпит, но, это могло бы быть весьма предупредительным средством, которое позволяло бы задумываться о начале криминальной карьеры тех, кто приходит к преступлению, не имея на то даже готового к нему мировоззрения, лишь ради интереса, любопытства, выяснения своих возможностей, или просто по наивности.

Здесь я говорю о том бесконечном числе людей, не принявших и даже не задумывающихся об этих законах криминальной субкультуры. Люди же, сызмальства принимающие путь жизни вне закона и существующие по совсем иным принципам, понять которые обычный человек не сможет, – это отдельная тема и совсем другие психотипы, для которых страх наказания, причём любого, включая смертную казнь, не является останавливающим фактором. Что подтверждает история китайской судебной системы в далёком прошлом, когда за воровство чиновника казнили не только его, но и всю его семью и всех родственников, дабы никто из них, даже после смерти своего благотворителя не смог попользоваться им уворованным. Пусть тогда это касалось оборота шёлка, не имеющего в то время реальной цены и ценившегося выше золота. Останавливают ли сейчас в Китае единичные расстрелы высокопоставленных бонз? Будет видно…

…Я не призываю «сдавать» наперегонки друг друга, это выбор каждого, как и ответ за него впоследствии друг перед другом, то есть дело совести, мировоззрения и чести. И не говорю о показаниях на себя, то есть о чистосердечном признании о содеянном лично, не затрагивая другие судьбы. Но, хотелось бы предупреждать хотя бы бесполезные смерти и те преступления, которые совершаются наобум, не подготовленные профессионально преступления и проводимые не планомерно, как правило, ведут к неуспеху и жертвам (делаю акцент на не профессиональность и спонтанность преступности)

Молодым людям, задумавшим преступить черту закона, не плохо было бы знать на что они идут, и определяться заранее, не переходя черту предпологаемого. Иначе идя на воровство мобильного телефона, продажа которого позволит еще раз «ширнуться», может обернуться и неожиданным разбоем с нанесением тяжких телесных повреждений, а то и вовсе недопустимую смерть.

В свое время, подобное было недопустимо в преступном мире и прежде всего из-за строго соблюдающегося кодекса чести, который сегодня замещен лозунгами «махновщины» и анархии – здесь собственно, что в государстве, то и в крым-царстве!

Ну, а если вы слышите щелчки при взведении курка револьвера (кук-клукс-клан) у вашего виска, то права выбора у вас никто отобрать не может, здесь каждый волен поступать по своему видению ситуации, хоть она и банальна – жизнь или смерть.

Миллениум

Итак, со всеми перипетиями, мы добрались до празднования 2000 года. Наступила эра Водолея, странным образом «наступившая» на мою судьбу, по знаку гороскопа тоже Водолея. Хотя кажется: всё хорошо, что хорошо заканчивается.

Я принял приглашение Андрея Пылёва, и готовился со своей половиной встречать наступление миллениума на вилле шефа.

Нет смысла описывать Амстердам, через который мы полетели в Марбелью, – за несколько дней город покорил нас своей атмосферой и своей непохожестью на те, что мы видели ранее. Мы постоянно гуляли, посещая всё, куда можно было зайти, и к тому же попали на сезон распродаж. На свои телеса я всегда находил множество вещей, но Ирина с её точёной фигуркой смотрела на меня с весёлой завистью, ради смеха немного выпятив нижнюю губку, изображая растерянного ребёнка. Да и я не увлекался, шутки ради предлагая ей посетить магазин детской одежды.

В одном из многочисленных «кафе-шопов», куда нам непременно советовали заглянуть знакомые, бармен чуть не потерял сознание, узнав, что мы никогда в жизни вообще не употребляли никаких наркотиков, и объявил об этом всей публике, подивившейся на странных русских. Мы выпили чаю с кексами, которые назывались «Спэйс-кекс», так и не поняв, что же заставляет людей менять свою настоящую, насыщенную жизнь на дурманящее Зазеркалье.

Ничем не примечательный праздник прошёл, почти не оставшись в памяти, может быть, кроме примерки нового одеяния моей «музой», «убившей» меня наповал, – платье, которое она сама себе подарила, создавало впечатление обтекания серебряным потоком ее замечательных форм. Оно совершенно не понятно из чего было сделанного и придавало стройному телу образ идеала, высеченного в драгоценном металле.

Вернувшись в столицу, мы вновь окунулись каждый в свои серые будни, правда, со всегда радужными выходными и часто приятными вечерами. Перейдя рубеж, не только временной, но и какой-то внутренний, к тому же предчувствуя разрушение «профсоюза», странным образом совпавшего с восшествием на престол нового «императора» Государства Российского, я чётко начал осознавать, поддержанную старым ноющим желанием, необходимость создания очага для семьи и, конечно, саму семью.

Для этого не хватало спокойствия и уверенности в будущем, но если ждать подобного в моём случае, то можно так и состариться, умерев в ожидании.

Зарплата уменьшилась к тому времени до пяти тысяч, а через год «усохла» вовсе, но накопленная небольшая сумма позволяла рассчитывать на покупку небольшого участка в хорошем, близком к Москве, но не помпезном месте.

Так и вышло, кусочек земли оказался с приличного размера бетонной коробкой на нем, которая стала остовом будущего строения. Разумеется, на себя оформить я этого не мог, как, впрочем, и на любой, имеющийся у меня документ, по которому я когда либо существовал, – к этому времени снова «грек», и вновь в поисках нового паспорта, но уже как базы для создания хороших, надёжных, российских документов, по которым я наконец-то смогу стать «настоящим» мужем и отцом семейства.

Эта дорога была долгой, кропотливой и дорогостоящей, так как тут не было ничего общего с временными, пусть хорошими и настоящими паспортами, но имело всю документальную поддержку и, разумеется, легенду, подтверждённую другими, необходимыми бумагами.

Первый шаг был сделан, после которого ещё долго лицо любимого мною человека сияло счастьем и улыбкой – она увидела наконец-то долгожданный свет, и теперь в его лучах готова была ждать приближения настоящих дней сколько угодно, лишь бы идти.

Чтобы строить дом, пришлось искать новую работу, но, на сей раз, я строго обещал себе, если и пользоваться своими навыками, то только на поприще сбора и анализа информации, что, оказывается, тоже имело свой спрос, не только у подозрительных супругов, но и серьёзных бизнес-дядек, с серьёзными на то причинами и мотивами. Денег хватало в обрез, техника устарела, а защита от неё возрастала, с самой стоимости уровня жизни. Необходимо было искать что-то новое, другое.

Чтобы дом рос, и, прежде всего, стал залогом будущей благосостоятельности жены и предполагаемого ребёнка, на случай, если со мной что-нибудь случиться, а это, в принципе, предполагалось, пришлось продать две квартиры, небольшой деревянный домик на «Медвежьих озёрах» и, лежавшую около самого сердца, маленькую усадебку в Спас-Дёминске, остальное, заработав уже мирным трудом.

В конце концов, получился приличный коттедж, со спецификой моих желаний, часть которых исходила, как из безопасности, так и экономичности, куда мы и переехали через два года, за несколько месяцев до рождения дочки, после чего целых полтора года, я был по-настоящему счастлив, что, правда привело, в конечном итоге, к аресту, суду и срокам и потери семьи, как «ячейки общества».

Но, даже сейчас, уже несвободным одиноким человеком, я уверен, что те 18 месяцев стоили, пусть даже, и пятидесяти лет, которые я мог бы прожить в одиночестве, и сожалении о потерянном, брось я семью, и скройся в каком-нибудь отдалённом углу планеты.

Даже ушедшие на пенсию с моего профиля работы, должны помнить, что и здесь нет места слабостям, что есть норма в обычной, нормальной жизни, которая, может быть и заедает своей серостью и обычностью обывателя, но даже такая, недоступна мне.

Семьи

Примерно, в это же время года, в один из походов в ресторанчик, на этот раз это был китайский, произошёл казус, повлиявший на нашу жизнь, и одному Господу судить, каким образом.

Как всегда, устроившись после выбора столика, и заказав по меню понравившиеся блюда, я отправился мыть руки. Выходя из уборной, и довольно улыбаясь, в ответ посланному поцелую, подаренному моей, теперь уже, после приобретения недвижимости, счастливой спутницей, как вдруг воздух разорвался мощным криком моего имени, в уменьшительно-ласкательной форме: «Лёлик!».

Не успев повернуться и еле среагировав, я уже ловил стройную, черноокую, с длиннющими, по цвету такими же, как и у меня, волосами, девушку, впившуюся объятием, как львица в добычу. Вторая молния радости, смешанная с опасением неожиданности, пронзила меня, когда я понял, что это моя сестрёнка, от которой, как и от всех родственников, я скрывался уже лет пять, и которая меня давно похоронила. Обоюдному восторгу не было предела.

Как вдруг я, боковым зрением, заметил недобрый блеск глаз, ещё так недавно, излучавших любовь. Свирепое желание с гневным выражением лица, с изогнувшимся телом, «приготовленным для прыжка», в желании бороться с соперницей. Эта натянутая тетива, и скрученная пружина, ещё момент и…: «Малыш – это моя сестрёнка, познакомьтесь уже наконец-то!» – Светик была вдвойне поражена и вдвойне обрадована.

Впечатления, сменявшие одно другое, были бесконечны, и мы расстались, твёрдо обещав друг другу, больше не пропадать, что, в большей степени, конечно, касалось меня.

Наверняка, многих сестёр и братьев, как, впрочем, сестёр и сестёр, а так же братьев и братьев, объединяет не всегда одно и тоже, как и разъединяет. Но верно и однозначно следующее – генетически они навсегда родственники, а значит – самые близкие по крови, а вот друзья или враги – это уж как Господь положит.

Будучи маленьким, я мечтал о братике, и мои мысли в доказательство их материальности воплотились в сестрёнку. Думаю, виной было неполное понимание своих желаний и ещё что-то, чего я тогда не осознавал, ибо в свои 10 лет, а именно такова наша разница, был увлечён спортом и гонял мяч на Песчаных полях в составе СДЮШОР ЦСКА 1967 года рождения. Школа меня интересовала постольку поскольку, да и 704 спортивная не особенно этому способствовала, больше делая упор на свою специализацию, хотя, надо отдать должное – преподаватели там были превосходные.

К моменту появления сестрёнки на свет, как потом тту причину объяснила бабушка – семейный цербер, «строящая по стойке смирно» мать и недолюбливающая отца – для сохранения семьи. Я же уже позабыл о своем желании и пытался понять, зачем в семье нужен ещё один человек. Ответ появился быстро – для воспитания у меня качества ответственности. Я оказался быстро обучаемым, и уже через пару недель мог легко заменять для малышки и маму, и папу, впрочем, отец опять убыл в очередной город «Н-ск», спасать интересы Союза. Мы с мамой раньше ездили с ним, когда эти командировки были длительными. То Чита, то ближе – Тейково, то… то иногда я оставался с бабушкой, носившей звучное имя Манефа. Она увлекалась рыбалкой и в своё время была не только секретарём женского общества рыболовов – спортсменов г. Москвы, но и постоянным призёром и не только в женском коллективе.

Мужа, получившего перед самой смертью звание генерал-майора артиллерии, она потеряла ещё в конце 50-х, и «тащила» двух дочек – Элеонору и Татьяну, дав им и образование, и воспитание, и приличный достаток.

Обрастая связями в описываемое время, она уже занимала пост секретаря министра Нефтяного и химического машиностроения СССР и, пользуясь своими знакомствами умудрилась пробить двухкомнатную квартиру для молодой семьи своей дочери. Отец тогда учился в военной академии.

Когда я оставался на её попечении, то воспитание моё становилось не легче и не слаще, хотя её поморские пироги, рецепт которых знали только беломорцы, в основном с ягодами, капустой и рыбой, я любил, если не сказать, обожал.

Бабуля по натуре была не только диктатором, не терпевшим возражения, но и просветителем, а потому наша молодая семья, в которой я имел честь быть самым юным и, соответственно, самым любимым (конечно, до появления сестренки), но не переласканным, претерпевала постоянные вмешательства во внутренние дела, для меня зачастую оборачивающиеся благом.

Правда, до поры до времени. Оставаясь с бабушкой, я постоянно посещал во множестве музеи, концертные залы и театры. Разумеется, не были забыты и рыболовецкие базы, да и любые попавшиеся на пути наших прогулок водоёмы.

Мой наставник в своей дамской сумочке всегда имел запасец рыболовецких снастей и, как минимум, зимнюю мормышку. До сих пор с улыбкой вспоминаю прилично одетую, уже немолодую женщину, стоящую, скажем, у парапета Измайловского пруда, отстукивая 12 сантиметровыми каблучками какую-нибудь трель (а туфли с такими каблуками она носила лет до 70), в ожидании поклёвки. Мы менялись местами либо через равный промежуток времени, либо при частых атаках рыб, на вторую или третью поклевку, когда нужно было менять приманку.

Помнится, в московских водоёмах чаще попадались ерши и бычки, но всё равно больше клевали мужчины, и меня всегда мучили два вопроса: первый – чего они от нас хотят, второй – почему мне нужно называть бабушку мамой. Время всё разъяснило и расставило на свои места.

Светик была солнечным ребёнком, имея в своём распоряжении с самого рождения не только весёлый нрав и всегда улыбающуюся мордашку, но и светлые кудряшки, такие же, как и у меня в моём детстве – странно это утверждать и мне, и ей сейчас, будучи чистыми брюнетами.

Субботу – воскресенье я часто оставался приставленным к сестрёнке, пока родители проводили время в каких-нибудь гостях или подобных мероприятиях, зато до их отъезда был предоставлен себе больше обычного. Мне доверяли многое, и поход с коляской, разумеется, не пустой, а с грудным ребёнком, в поликлинику, и дальние прогулки, и купание и даже целые сутки один на один с этим неугомонным и не сидящим на месте существом. Ради обследования комнаты по недосмотру она могла грохнуться с дивана головой об пол и, уже начиная плакать, но обнаружив, что явно этим никто не озабочен, делала хитрую мину и продолжала прогулку на четвереньках, пока не научилась спускаться вперёд ногами.

Но стоило только охнуть, как вырывался град какофоний звуков, плавно переходящих в сирену, призывающих в следующий раз заблаговременно снимать с этой непонятной пока для неё мебели. Там же проявлялась требовательная двойственность, выражавшаяся в обязательном присутствии во время всех её путешествий на всякий случай – вдруг понадобишься, но таким образом, чтобы она никого не видела.

Фильм «Свободу попугаям» в режиме он-лайн можно было смотреть, если вдруг оказывалось, что в детской кроватке сестрёнка просыпалась или случайно попадала туда не спящей. Она металась от стороны в сторону, ища явного освобождения, спаситель же, и здесь явная параллель с моей дочкой, получал благодарность в виде повышенного и даже исключительного внимания до самого вечера. Эх, девочки – девочки!

Она росла преданным товарищем, способным взять любую вину на себя, что бы не было. Между нами до сих пор существует порука, мы можем спорить, быть изредка недовольными, но берегись тот, кто попробует задеть одного из нас!

Отец и мать – красивые люди, достойные друг друга, с нравами неспокойными, ищущими, но любящими друг друга, неоднократно расходились, но всегда возвращались, по всей видимости понимая, что лучше среди противоположного пола та или тот, что является твоей природной половиной.

Их борьба со своим эгоизмом, неординарностью, необычностью и привлекательностью, а мама всегда была окружена вниманием мужчин, отец же не был обойдён женской назойливостью, принимала подчас причудливые формы, хотя скорее выражалась в понимании временности как побед, так и проигрышей в этом противостоянии.

Их совместная жизнь имела и свадьбу, и развод, и опять свадьбу, и просто противоборство, к примеру, когда батя ломился в дверь бабушкиной квартиры, где пряталась вся семья, обещая устроить Апокалипсис. А он человек начитанный, буквально полиглот и прекрасно знал, что это такое.

Он вообще знал многое и во многом был старомоден, скажем, мог и, не только в юности, вызвать обидчика на дуэль, прекрасно понимая, чем это может закончиться для коммуниста.

Женщины по другую сторону двери тоже в это верили, а потому приготовились заранее, оббив дверь 3-х миллиметровым железом, запаслись топором и, в конце концов, вызвали милицию, которую папа поначалу раскидал, а потом, придя в себя, подчинился.

Через неделю был заключен всесемейный мир, от которого я был в шоке, не понимая происходящего, так как именно я в своём малолетстве потворствовал организации и увозу из нашей квартиры особо ценных вещей в этот момент ссоры родителей, мало того, при этом возникшей необходимости выбрать сторону – мамину или папину.

Правда мне не очень подробно объяснили предстоящее, и после отъезда бабушки, увозившей сестру, я взял документы и какую-то часть полного собрания сочинений ну в очень красивой оплётке В.И.Ленина.

Видя и понимая отношение отца к книгам, я проникся к ним и сам таким же уважением, читая много и запоем, правда, в основном не то, что задавали по программе в школе, а то, что было отмечено в списке, составленном отцом.

Но хоть чем-то всех повеселил, явившись совершенно взмокшим, неся на загривке пару десятков книг с известным содержанием. Но не это было главным, я был причиной исчезновения сестры, которую отец боготворил, и души в ней не чаял, тогда мне показалось это предательством по отношению к нему, ведь он совершенно точно понимал, что забрать ее из детского сада, кроме меня было не кому!

Перед тем, как это сделать, я рыдал, пытаясь найти выход, который приведёт к правильному выбору, но отец всегда говорил, что мужчина должен по слабости женщин принимать их сторону, что я и сделал по просьбе матушки, находящейся в те дни в больнице.

Да, жизненных уроков было много. Однажды маме, беременной сестрой, стало плохо, и отец, вручив какую-то небольшую сумму денег, уже к полуночи отправил меня в дежурную аптеку, километрах в 5 от дома. Я бежал сломя голову, а бегал, надо сказать, я всегда хорошо, причём как в прямом, так и в переносном смысле.

Я буквально нёсся, пока не был остановлен двумя охламонами, лет за 20 каждому и судя по наколкам и разговору, уже сидевшие, в то время как сам был, кажется, во втором классе. Некоторое время меня помучили, потолкали, повыворачивали руки вместе с карманами и, почему-то, всё не отпускали, возможно с этого времени, у меня отложилось негативное отношение к блатному миру, которое я пронёс до сегодняшнего дня через всю жизнь, как бы странно это не звучало.

Вполне возможно и это тоже сыграло свою роль в принятии решения о первом убийстве, где стрелять нужно было в человека из этого же мира.

Мои объяснения не помогли и я просто молча терпел, хотя внутри всё перегорало от переживания за матушку. Про себя же представлял, как я их буду мучать, когда подрасту, и подрос же…, и…. Чем бы это закончилось неясно, но мимо пробегающий крепыш, по всей видимости, ночная пробежка по скверу была для него нормой, надавал им подзатыльников, забрал деньги и, получив объяснение, что заставило меня так поздно выйти из дома, велел бежать в аптеку и обещал придержать этих… не стану повторять, кого.

Получив свои деньги и уже добежав, при оплате медикаментов я заметил, что сумма явно больше, пробегая же мимо ещё стоявших мужчин, отдал лишнее хулиганам, удивив всех троих. Навсегда запомнил лицо и улыбку спортсмена. С тех пор дал себе слово никогда не обижать никого, слабее себя, а по возможности и заступаться.

Не знаю, на кого из них я стал больше похож – не мне судить, но очень часто заступался, сам того не замечая, и даже незадолго до ареста, возмущённый поведением «братков» на дороге, которые выскочив из своего «БМВ», начали лупить чем попало «москвичонок», в салоне которого были – водитель, худосочный интеллигент в очках с женой и двумя дочками, попёрся вступаться при том, что совсем забыл о своей, находящейся в положении супруге, сидящей рядом со мной машине.

Перевес был явно не в мою сторону и я, конечно же, получил, но семейство вместе с «москвичом» спокойно покинуло сию баталию, правда, с треснутым боковым стеклом, одной фарой и двумя раскрошенными зеркалами, кстати, во время происходящего, а это было в пробке, остальные водители даже не посмотрели в эту сторону. Не то, что бы молодец, скорее это заслуга отца и воспитания, я же просто носитель этого.

В шестом классе вся семья, кроме меня, убыла в очередной гарнизон в одно из местечек Азербайджана. Кстати, отец за год о этого шёл прямой дорогой к генеральским погонам, но бабушка буквально заставила мать написать письмо в Главное Политическое Управление МО, после чего отца сняли с должности, и отправили с понижением не в самую ближнюю и перспективную точку. Такого результата не ожидал никто, а вот ехать пришлось всем, разумеется, кроме бабушки. Приструнили называется.

Я погостил у них некоторое время – чуть больше месяца, настрелялся вдоволь, был несколько раз на охоте. Отец свозил меня как туриста в Шемаху и Гянджи, где мне всё очень понравилось, хоть и не всё было понятно – другая история, другой мир, другие порядки, после чего я укатил в Москву с одним «но» – в последние дни между родителями произошла ссора. Отец опять сорвался, мама позвала меня на помощь и я, памятуя о словах отца же о защите женщин…. да что вспоминать.

Это я сейчас понимаю, что бывают ситуации между двумя супругами, где мнение третьего лишнее, а мама, к тому же знала, где именно у папы кнопка «турбогнев».

Ему было настолько стыдно, что он сутки не мог смотреть мне в глаза и постоянно каялся и ругался сам на себя. Мать исчезла и скоро появилась в Москве, куда почти следом отправился и я. Трёхлетняя сестрёнка осталась.

Отец не хотел её отдавать, бабуля напрягала все свои мускулы и подняла все знакомства. Через несколько месяцев мама, её двоюродная сестра, тоже Татьяна, между прочим, мастер спорта международного класса по воздушному пилотированию, а заодно и парашютному спорту, имея за спиной более 2000 прыжков, ну и конечно я – по всей видимости, мои поступок произвёл впечатление, отправились выкрадывать Светку.

Не стану рассказывать всю детективную историю, замечу лишь, что везде нас встречали у трапов самолётов, к трапам же и подвозили, организация, помогавшая в этом, носила аббревиатуру КГБ и иногда напряжённые лица женщин, совершавших нечто без страху и упрёка, напрягали и меня, ещё мальчишку, неимоверно. И только с сестрой на коленях все заснули спокойными, сном праведным и с чувством исполненного долга, летя в самолёте, направлявшимся в Москву.

Н-да, если бы папа узнал о краже дочки чуть раньше, а он такой бы шутки точно не понял, не знаю, что бы он натворил, но мы её выкрали из детского сада с утра, чему она не по-детски обрадовалась, всё-таки мать-это мать! А узнал отец только вечером, когда пришёл за дочерью, и когда мы уже были в столице. Кто-то всё хорошо продумал и неплохо организовал, чтобы и задача была выполнена и никто не пострадал, в том числе отец и его без того несправедливое положение.

В это может не совсем повериться, памятуя о советском времени, но факт остаётся фактом в памяти каждого из принимавших в этом участие, сегодня вызывая только улыбку.

Родился я в Москве, матушкины корни с Поморья по бабушке, по деду из Питера. Отец же терский казак, и по умению, и по призванию.

Не раз бывая в Грозном, я привык к тамошним местам, а улица «8 марта» запомнилась на всю жизнь. Бабушкины компоты, соки и особенно из винограда «Изабелла», кажется остались в прошлом и никогда не будут больше попробованы, причин тому масса, но не будем о грустном.

Когда-то казачья станица Грозная, а нынче столица никогда не существовавшей республики, перестала быть населённым пунктом где, когда-то чувствующий себя как дома славянин, теперь вряд ли захочет быть хотя бы гостем…

Футбол футболом, но как справедливо считали взрослые, да и пожалуй я сам, накормить он не может, по крайней мере не мог тогда, а стезя офицерская меня ждала и тянула, а потому, после 8 класса, я поступил в Калининское (ныне Тверское) суворовское училище. Но некоторые обстоятельства, из ряда семейных заставили, вернуться домой, а после, по данному отцу слову, отправиться к нему в гарнизон. Это решение оказало на маму неизгладимое впечатление, и явно не положительное, но она не стала лишать меня свободы выбора. Мужское же начало тянуло к тому, к чему тянет любого: раздолье, независимость, военные полигоны и настоящие коллективы.

Возможно, скука по мне и моё последующее, после окончания 10 класса, поступление в военное училище, сподвигло родителей объединиться вновь. Хотя, мне кажется, что искра, пробегающая между ними никогда не находила заземления, уже на 5 десятке лет, в сущности, ещё молодые, они соединяются опять. Но у матери через 2 года обнаруживается рак груди, который оперируют, чем дарят ещё 7 лет жизни, и в 49 она покидает этот мир.

Вся жизнь семьи отца и матери – сумбурна и феерична, как и моя, и моей сестры. Может мы пытались бороться с наследственностью, но не генетической, ибо всё происходящее с нами, детьми, было отголоском жизни страны в целом. Именно её бурное дыхание создавало те условия, в которых жил каждый из нас.

Мы часто разъединялись, иногда я пропадал вообще, по странным образом встречаясь вновь, мы чувствовали друг к другу прежнюю родственную тягу.

Маленькой я звал её Фёклушкой но, возмужав, ей хватило одного слова, чтобы дать понять – передо мной Светлана, и эта красавица-умница моя сестра.

В детстве крепким я не был, хотя младенцем и выглядел пузатым, и с «перетяжками». Все имеющиеся запасы организма уходили в рост, своих 185 сантиметров я достиг к 8 классу и остановился. Всю свою жизнь занимаясь спортом, начиная с футбола, который дал сильные рельефные ноги и великолепную выносливость. Перешедшее от отца впалое строение грудной клетки создавало впечатление сбоку моей визуальной плоскости, плюс дикая сутулость. Словом, «гончий велосипед».

В военное училище я поступил при весе 63 килограмма, что было явным недобором и единственным плюсом была возможность бежать сколь угодно долго, а вот подтянуться я ни разу не мог. За время учёбы я не только постигал всевозможные дисциплины, но и прикладывал массу усилий, в результате чего выпрямился, стал подтягиваться 30 раз не «техникой», а силой, и прибавил 15 килограмм чистых мышц и, как замечала мама, выглядел «аполлонисто».

Наверное, сравнивая меня периода школьного и офицерского, можно сказать словами Ивана Миронова, сказанных правда о сегодняшних днях:

«Да, глядя на тебя, приходится поверить, что всё возможно».

Итак, родители вновь сходятся и, похоже, начинают новую жизнь. Прежняя фонтанировала ссорами и перемириями, перемежалась с покойными участками тишины и счастьем домашнего очага, чему доказательством служит многочисленные чёрно-белые фотографии с шашлыков, лыжных прогулок, застолий а то и просто, выходов с детьми или каких-нибудь выездов на природу.

Отец любил фотографировать маму, и всегда умел выбрать самые удачные ракурсы. Он просто её любил и это было причиной стороны, где жило счастье и ревновал что, по вполне понятной причине, порождало отрицательные эмоции.

При случае защищал, иногда бил физиономию предполагаемому ухажёру, при этом чётко объясняя, кто единственный имеет право на эту женщину. Лев Георгиевич или, как его уважительно звали сослуживцы – Егорыч, постоянно дарил Татьяне Алексеевне цветы, целовал руки и совершенно не важно, были ли они при этом наедине или в многочисленной компании. Он любил и любит готовить. Завтраки лежали на его плечах, так же как на моих гладильная доска со всем бельём на ней. Зато я был самый лучший в доме специалист по глажке брюк и рубашек, и уж точно не доверяю до сих пор этой процедуры никому. Нормальным считалось встать из-за стола и помыть за собой посуду. Я не помню, чтобы хоть раз поднимался вопрос, кто будет это делать. В мои обязанности, которые я исправно выполнял, входили ещё походы в магазин за продуктами, вынос мусорного ведра, и когда вещи после бесшабашных прогулок пачкались до неузнаваемости, мне приходилось приводить в порядок их самому, от стирки до зашивания дыр. А еще я был поставлен «главным водителем пылесоса», на котором объезжал всю двухкомнатную квартиру, при этом понимая, что это не самый лучший вид транспорта.

Мама работала в таможне в аэропорту Шереметьево, где требовалось знание английского языка, отец же довольно сносно выучил разговорный немецкий, после двух летней службы ГСВГ, откуда чемоданами привозил маме косметику, Светке детские вещи, а мне иногда перепадала жвачка. Надо отметить, что себе он не приобретал ничего, и имел лишь одну пару гражданского белья в виде костюма, одной рубашки и пары галстуков на протяжении чуть ли не 25 лет, считая, что офицеру это не нужно, и всегда гордился своим щеголеватым бравым видом и выправкой. Как сыну и будущему офицеру мне было с кого брать пример и в быту, и на службе.

Когда семья была вместе, весь интерьер жилища с нехитрым, по-советски, убранству, играл по весёлому чистотой и свежестью. Когда же отец уезжал, при тех же порядке и опрятности, поддерживаемых общими усилиями, всё было несколько печальнее, хотя мама всегда была приветливой и доброй.

Наказать, в том числе и ремешком, могла только она, отец так и не смог поднять руку даже с тканевой бечёвкой от халата жены, и дети так и оставались неприкосновенны. Подобное было редкостью и самой маме тоже не нравилось, но иногда наказание признавалось необходимостью, впрочем, спасибо ей за науку – всегда справедливое и не больше нужного нравоучение.