Текст книги "Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера"

Автор книги: Алексей Шерстобитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Размышления на тему – состояние страны

В Москве время «малиновых пиджаков» уже прошло, переместившись на периферию, кожаные куртки были всегда модны, а бритые затылки кому-то скрывали залысины (ведь время шло неумолимо), а кому-то придавали недостающей брутальности. Достигшие чего-то в общей криминальной массе уже не просто вросли в костюмы, рубашки и галстуки, но и научились их носить. «Зена», «Корнелиани», «Картиджиани», «Бриони» уже не просто что-то им говорили, а стали обязательным атрибутом вместе с дорогими часами, коих имелось у каждого по нескольку, дорогих и уже не угнанных автомобилей, охраны при «гаврилке», обращению по имени-отчеству и, как последний писк, – с недвижимостью в Европе или за океаном. Причем каждая бригада и дружественная ей (разумеется, речь идет о «верхушке») выбирали свои страны и города и селились по 3–5 семей, пользуясь, как правило, услугами одного и того же адвоката-мошенника со знанием русского языка и умеющего «лизнуть» где и когда нужно. Последние бессовестно обдирали, зарывались, обогащались и иногда вдруг пропадали.

Вообще, те времена так и можно охарактеризовать-они отличались «вдруг происходящим». Конечно, в основном это касалось чьей-либо жизни – она либо исчезала бесследно вместе с телом, либо покидала его из-за вмешательства из вне нескольких граммов свинца. Вдруг друзья становились врагами, вдруг становились нищими, возмещая убытки или моральные потери крепким ребятам, очень дорого ценящим свои нервы. Вдруг вдова какого-нибудь авторитета становилась женой певца или певец-любовником какого-то антрепренёра. Затмевали все «вдруг» превращения секретарши в главу огромного холдинга или мальчика на побегушках, номинально владевшего фирмочкой, – в миллиардера, а чьей-то жены – в депутата или высокопоставленного чиновника.

Но эти «вдруг» никогда не касались остального подавляющего количества граждан РФ. Здесь «вдруг» только жена могла изменить или водка оказаться некачественной.

Условия жизни не улучшились, забота государства не чувствовалась, инфляция поглощала здоровье, а обещания правительства превосходили только быстро дорожающие продукты. Понятие слова «зарплата», так радовавшее раньше своим приближением, поменяло свое значение и звучало теперь, как «издевательство». Подиумы мод переместились в Госдуму, а честь и совесть – в «дом терпимости».

Укравшие курицу или 5 кг картошки получали срока по три года, вместо трех месяцев, поправляя статистику наказаний, вместо избегающих её бандюков, проворовавшихся чиновников и вечно голодных политиков. Интеллектуальная собственность страны в виде «молодых и талантливых» перемещалась на запад в местечки, подобные «Силиконовой долине», а взамен плавно перемещались интересы западных спецслужб, надежно поселяясь в коридорах власти.

Представители России и бывшие ее граждане, круто влияющие на состояние государства и странно принадлежащие почти одной только национальности, стали завсегдатаями «Бильдербергского клуба». Министерства стали меняться своими назначениями, а то и вовсе своим реальным состоянием издеваться над вывесками входа в свои здания. Названия можно было менять смело, заменяя на выдержки из известного или исторического. Ну, скажем: Минздрав – на «Забудь надежду всяк сюда входящий», Министерство обороны – на «SALEw-скидка при распродаже. Министерство образования – на «спасение утопающих дело рук самих утопающих»… И только за счёт фанатично преданных своему делу людей, перебивающихся с хлеба на воду, страна имеет что-то, что ещё можно восстановить.

Церковь Христова православными общинами прирастала к Телу Господню. Многие растерявшиеся в пустоте духовной вновь по-детски открыли глаза на мир и через проблемы, сложности и невзгоды ощутили поддержку ранее неведомой Силы Царя Небесного. И наполнились храмы, и потекли слёзы раскаяния! Многие ли из рабов и чад Божьих раскрыли своё сердце навстречу любви Божьей или просто предались модному веянию – сие нам не ведомо. Но даже одна настоящая слезинка, выставившего себя напоказ во время службы церковной, и тщеславящегося мецената, губернатора, министра или милиционера, чиновника или преступника, дорогого стоит!

У каждого своя дорога, и всему свое время. И праведный может оступиться, и законченный грешник может спастись, ибо: «В чём Господь найдет нас, в том и будет судить, и праведника, вдруг согрешившего, и грешника, вдруг кающегося». (Архиепископ Сергий Старогородский).

Подобные рассуждения можно продолжать сутками, но книга не о том, а о нашем месте в этом сумбурном круговороте. Какое место в нем занимал я? Мне казалось, что ровно посередине между рвачами наверху и страдальцем-народом. Я был рад, что смог вырваться из безнадёжной беспросветности, но, оглядываясь сейчас назад, в ужасе оттого, каким путём!

Но всё-таки что-то я мог сделать и от чего-то мог удержаться и удержался. «Человек с ружьем» всегда опасен, тем более чувствующий вседозволенность и бесконтрольность. Безбашенная стрельба сдуревших, зарвавшихся представителей всех классов унесла много жизней и испортила многие судьбы. Я же всегда предпочитал уступить обычным обывателям, не отвечать на дерзости, пакости и подлости, если, конечно, это не граничило с личной безопасностью. Я скорее заступился бы за кого-то, ту же униженную женщину или обиженного старика, чем ответил на хамство против себя. И здесь не только играло свою роль воспитание и привитые принципы, но и понимание происходящего в обществе, и жалость к обычным гражданам, которые элементарно могли сорваться только из-за одного вида моего благосостояния, хотя я и старался особо не выделяться. Подобные случаи были единичны, из которых большинство исходило от начинающих бандюшков, поверивших в себя, и которые, видя перед собой длинноволосого, хоть и крепкого парня, старающегося избежать конфликта, с лексикой без ненормативной брани и блатного жаргона, наступали безоглядно. Если не было свидетелей, можно было и проучить. Такие в миг осознавали, что всё же терять им было чего. А с лишними глазами и ушами скандалов я пытался избежать, ибо в моём положении нелегальной жизни подобный риск был просто недопустим. А ведь сколько таких стычек заканчиваются и будут заканчиваться членовредительством, а то и смертью.

После того, как удавалось уклониться от подобных ситуаций, я был действительно горд собой, хотя и щемила где-то подорванная гордыня.

Единственный раз я не смог сдержаться и наказал двух представителей негроидной расы, и додумался где-на одной из дискотек о. Тенерифа (посещение подобных мероприятий в России было табу). Прилично выпивший, оставив свою даму на танцполе, я спустился в уборную. Конечно, я виноват сам – привычка класть открыто деньги в карман сыграли злую шутку, и здесь торчащая толстая пачка, сложенных пополам долларов привлекла внимание незадачливых грабителей. На выходе из кабинки мне улыбались две чересчур смуглые физиономии с ослепительно белыми зубами, один схватил за плечо, второй, по всей видимости левша, прижал к моей груди раскрытую опасную бритву и, что-то говоря, потянулся к карману. Не знаю, кого они во мне увидели, но две «подаренные» руки хрустнули, правда, для этого пришлось глубоко присесть, от чего порвались штаны, после чего я быстро ретировался не только из туалета, но и, забрав экстренно свою «половинку», вообще исчез из города Плая де Лас Америкас, оставив грабителей в расстроенных чувствах.

Без пореза не обошлось, и я корил себя за несдержанность: ведь в этом помещении могла быть видеокамера, и тогда пришлось бы отвечать за что-то сломанное и побитое, но, разумеется, живое.

Всё обошлось, хоть и не без волнения и не без совсем понятых «моим сокровищем» действий, ведь с её точки зрения ничего страшного в том, что человек оборонялся, не было. И это действительно так, но для того, у кого в жизни всё чисто и не криминально….

ЧИП (Сергей Чаплыгин)

…В это время настал апогей в моих отношениях с человеком, от которого многое зависело, но чем больше я о нём заботился и прощал, тем больше он себе позволял. Чаплыгин был бы неплохим исполнителем по оперативной части, но водка губила любые начинания. Дважды я выкупал его из милиции, планы мероприятий срывались одно за другим, он начал позволять появляться на встречах со мной в пьяном виде. Дисциплина упала, пора было что-то предпринимать.

Я уже был знаком ещё с одним офицером ГРУ в отставке – Александром Погореловым, человеком более интеллектуальным и знающим, чем Сергей и, в принципе, в «греческом» деле сохранность информации – его заслуга, именно благодаря ей и её наличию я смог «спасти» многое, в том числе и тело Солоника.

Этот более чем разумный человек, начитанный и приятный собеседник, высокий красавец, любимый женщинами, был вынужден находиться под ярмом теперь спившегося пьяницы, каждому собутыльнику рассказывающему о своей причастности к убийству Солоника. Бахвальству не было предела и, как я уже говорил, дошло и до Пылёвых. Подобные шутки мало кто понимал, а они тем более.

Меры требовались моментальные. Прежде всего нужно было убрать Сергея из казино в отеле «Ленинградская», где все мои люди работали для прикрытия, числясь в охранной структуре и посещая это место раз в четверо суток. Далее старшим у них я назначил Александра, определив три месяца и тому, и другому как испытательный срок. Недовольству Чаплыгина не было предела, но оправдаться ему было нечем, пришлось терпеть. Объяснять, что жизнь его болтается на ниточке, было бесполезно и опасно, ведь никто из них не сталкивался с мера-ми наказания, господствующими в нашем «профсоюзе». Можно быть не только избитым, но и оказаться в тюрьме на год-полтора, и такое устраивалось – заодно и хорошая проверка. Своим же я чуть ли не подгузники менял, понимая эксклюзивность нашего квартета и необходимость его сохранности. Дооберегался…

…Вопрос с «Чипом» стоял ребром, к тому же такой носитель информации никому нужен не был. После Греции двоих уже отправили «на тот свет» за гораздо меньшие знания. И в какую ситуацию я попал? С одной стороны чувствовал ответственность за него как человека, которого привлёк, с другой понимал – шансов тем меньше, чем на большее толкало его хмельное эго. Но чтобы попытаться его выручить и самому не «сгореть», оставалось только одно средство – взять все на себя, в противном случае он пропал бы в течении двух дней, скорее всего, обосновавшись на дне Яузы или Москвы-реки в запаянной бочке с цементом, как это было модным в то время. Кстати, подобное захоронение уже никогда не найти.

Всё, что можно было придумать, дав ему шанс, – инсценировать отравление опиатами. Но я не учёл его «убитую» печень и ослабленный алкоголем организм. Переданную мне «отраву» я несколько разбавил, даже отхлёбывал сам на его же глазах. Происходило все в моей машине, напротив магазина «Мегаполис». План якобы состоял в том, что после принятия жидкости и потери сознания его должны были забрать ждущие (разумеется, тщетно) во дворах парни Олега.

Почему нельзя было обойтись без настоящих средств, а просто инсценировать подобное, поговорив с Сергеем? Да потому, что никто не знал, какое решение примет Олег после неудавшегося покушения. Я всегда оставлял возможность утечки информации, тем более в таком случае.

Итак, по моим расчётам, «Чип» просто не должен был потерять сознание, но почувствовать, на всякий случай, себя очень плохо, что в результате и произошло. Через четыре часа общения мы расстались, он пересел в свою «99», купленную мною, и благополучно уехал, чувствуя недомогание. Олегу я сообщил, что ничего не получилось, рассчитывая завтра сказать о том, что Чаплыгин попал в больницу, а дальше попытаться придумать что-нибудь еще. К тому же я надеялся, что этот балбес поймет причины болезни и прибежит с расспросами, где я ему добавлю и жёстко объясню создавшееся положение.

Но… через 10 минут мне позвонили и рассказали об аварии в пятистах метрах от нашего места встречи. Чаплыгин въехал в стоящее на красном сигнале светофора авто, и подчинённые Пылёва забрали его в полуобморочном состоянии. Он ничего умнее не придумал, как «закинуть» в себя сразу после нашего расставания припрятанную бутылку водки. Ситуация вышла из-под контроля, и всё что я мог сделать, это, ссылаясь на огромное количество свидетелей, попросить просто вывезти его в лес, недалеко от военного городка, где он жил, и, надавав тумаков, выбросить в лесополосе. Что можно еще было придумать? Поначалу мысль понравилась Олегу, но сделано было всё с точностью до наоборот. Его завезли в гаражи и только накинули «удавку», как появился патруль ППС и спас его, отвезя в больницу, а молодцов в отделение милиции, откуда их благополучно выпустили через несколько часов.

У пострадавшего хватило ума не говорить или, скорее всего, не было сил говорить, но так или иначе это сыграло роль и заставило поверить в его разумность. Сергей продолжал жить по тому же адресу, и через несколько встреч наши отношения прекратились, несмотря на все его усилия остаться в команде.

На суде он предстал свидетелем, повествующим о своей нелегкой доле, о нищете, которую он испытывал, будучи под моим руководством, о запугивании и о постоянных преследованиях, свалив всё на Александра, которому, кстати, оставался должен 5000 долларов и жену которого, в отсутствие Погорелова, пытался соблазнить, что чуть было не кончилось его преждевременной насильственной кончиной от руки разъяренного мужа.

Та история с отравлением закончилась мирно, я заплатил за ремонт обеих машин, пострадавшим в аварии 4500 долларов, пару раз ещё одалживал ему деньги, но твёрдо отказывал в работе, несмотря на мольбы на коленях взять его обратно, объясняя, что просто чудом удалось сохранить ему жизнь. Это он в конце концов был вынужден признать на суде под градом вопросов моих, адвоката и судьи.

В отношении Чаплыгина мне не за что себя корить и, если раскаяние – это не просто осознание, признание и осуждение своей вины, но и действие наоборот, то это хороший тому пример, который должным образом, наравне с другими, подействовал на присяжных.

Здесь же вспоминается и ещё одна драма, разыгравшаяся сразу после смерти Солоника.

В Греции я познакомился с Юрой, бывшим офицером-десантником, что нас, как обоих бывших кадровых военных, и сблизило, хотя с его стороны, конечно, сыграл роль и меркантильный фактор – он зарабатывал обслуживанием подобных мне, приехавших получить гражданство, посредничеством, поиском недвижимости и устройством других дел. Бизнес шёл неплохо, а главное – стабильно. Дом я приобретать не стал, но в памяти осталось приятное времяпрепровождение.

При моем отлете из Эллады, будучи уже ее гражданином, от благодарности, выраженной в пачке купюр, он отказался, довольствовавшись ранее обговоренным гонораром, и мы расстались приятелями. Он и его жена были очень похожи на тех греков, к образам которых мы привыкли в детстве: белокурые, крепкого телосложения, радушные и всегда в хорошем расположении духа – нечего сказать, красивая пара.

Впоследствии он помогал с очередным комплектом документов братьям, Осе и иже с ними, естественно, понимая и зная, кто они, был знаком близко с Солоником.

Всё вместе послужило причиной вынесения решения по нему нашими «главшпанами».

После смерти «Валерьяна» Юрий приехал в Москву, гонимый необходимостью получения денег-около 100.000 долларов от Пылёвых за два комплекта паспортов. Спешка была оправданной – греки арестовали супругу, на которую был оформлен дом, найдя при обыске патроны, подходившие к пистолетам разных марок и, на самом деле, принадлежащие Солонику. В Москве Юра искал встречу с должниками, но те выставили барьер, составной частью которого стал и я.

Через своего приятеля Андрея «Ботаника», общего нашего знакомца по Греции, российского таможенника, он вышел на меня и попросил о встрече, которая и состоялась в отеле «Олимпик-Пента-Ренессанс».

Всё бы ничего, но он был отчаянно настроен на получение своих денег, вплоть до сообщения в милицию об эллинской трагедии, причём явно понимая, с чьей подачи это происходило. Мы вспомнили общие поездки, поговорили о перспективах, я задавал наводящие вопросы, ответы на которые ждали боссы, отдал застарелый долг в пару тысяч, и мы расстались, договорившись встретиться через неделю, когда всё прояснится.

Планы правдоискателя были кем-то доложены до меня, поэтому не особенно шокировали, но заставили поморщиться «главшпанов». Уже предполагая, чем это закончится, я взял разрешение на повторную встречу, совершенно чётко понимая, что как носитель информации он неудобен Буторину, а братьям лишь как человек, которому они должны. Я надеялся предупредить, а, в случае утечки, объяснить это желанием освободить Пылевых от долга менее криминальным путём, что мог бы поддержать Андрей, который всегда приветствовал бескровное решение проблем. Рисковал отчаянно, ведь если Юра не поймет или не захочет понять и не скроется, то перед тем, как его убить (а в случае моей неудачи, сомнения в этом не было), у него могут выпытать все, что он знает.

На втором рандеву, пытаясь уговорить обоих, и Андрея-«Ботаника» в том числе, исчезнуть хотя бы на год, даже предлагал денег, но тщетно – жена, оставшаяся в Греции в заключении, была беременна, её ждал суд, чего вынести он не мог, как нормальный мужик.

Уверять капитана-десантника, что ему грозит смертельная опасность, объясняя, что судья учтёт всё, говорить о более цивилизованных тюрьмах, по сравнению с нашими, и о сроке не более одного года оказалось делом неблагодарным. Он не послушал меня даже после того, как я уже прямо сказал, что его милой жене явно будет тяжелее и хуже, если он вообще пропадет и тем самым оставит её без поддержки, без средств к существованию и без мужа, а дочку без любящего отца, так как, скорее всего, по причинам, которые он хорошо понимает, никто его жалеть не будет, а убьёт. Вопрос только в том – как?!

Таможенника долго убеждать не пришлось, он исчез в тот же день и появился только на суде, как свидетель обвинения, но с показаниями в мою пользу и благодарностью за спасение жизни, чему очень подивились все, от судьи до присяжных.

А Юрий был приглашен на встречу с Пылёвыми якобы мной, причём мой голос по телефону озвучивал «Булочник», он же и убил его по пути в лес. Причём бывшему офицеру после пересечения МКАД объяснили, что шансов у него нет, в машине, помимо его самого, сидели ещё четверо. Он выпил две бутылки водки, и одному Богу известны мучившие его мысли на пути к смерти. Возможно, также как я, мысленно прощался с любимыми женой и дочуркой в день ареста, по пути в МУР, сидя на полу «Газели» со связанными руками и ногами, прекрасно понимая, что никогда их больше не увижу. Но я хоть сижу за содеянное, и они обеспечены всем необходимым. Поэтому «уходя», я уходил с чувством выполненного перед семьей долга. А Юра?! Он не был гибким и терпеливым и пострадал из-за чьих-то ошибок, трусости и жадности.

Париж, 1997 год

В том году я впервые увидел Париж, но умирать не собирался, и очень было приятно оттого, что сделал это не один. Если пишут, что Венецию нужно посещать только с любимой женщиной, то о весенней французской столице можно сказать то же самое. Не знаю, как выглядят сегодняшние «Намазы» на Монмартре – Горе Мучеников с прилегающими лестницами, а тогда веял свободный дух ничему не подчинявшихся чувств, которыми ещё в прошлых столетиях насыщались Рембо и Верлен, Ван Гог и Дега, Пикассо и Золя и еще многие, кто хоть раз посетив Париж, обязательно о нем что-то оставили в своем бессмертном творчестве.

Скорее всего, ощущения усиливались близостью дорогого человека и нашей молодостью, вырвавшейся из оков условностей и правил.

С наслаждением мы передвигались только пешком, прошагав весь центр застройки Наполеоновской эпохи. Ширина улиц и окружавшая архитектура, улыбчивые прохожие, узнаваемые достопримечательности, о которых что-то можно было рассказать друг другу, вызывали восторг, и казалось понятным, почему многое здесь нашими соотечественниками воспринималось близким сердцу и соединённым мостом Александра Первого во множестве пересечений истории Франции и России.

Многое из прочитанного в юности материализовалось в базилике Сакре-Кёр, в Соборе Парижской Богоматери, Эйфелевой башне, Триумфальной арке, Соборе Александра Невского, Лувре – когда-то королевском дворце, Колонне Трояна и ещё во множестве достопримечательностей, в которых утопает этот город.

Елисейские поля, где то ли после героической смерти отдыхают великие воины, то ли бурлит жизнь, как и всегда, бурлила, площади Пигаль, Тертр, кабаре Мулен Руж, Лидо – место феерического наслаждения, танцы на грани искусства и эротизма, и прочее, прочее, прочее.

А вечером медленно фланируя по глади Сены на речном трамвайчике, разглядывая пройденное и посещённое днём, сидя в обнимку, с гудящими от приятной усталости ногами на верхней открытой палубе, весело мечтая о возможном будущем, мы действительно становились единым целым, и не только предугадывая одно и тоже. Вернётся ли то время? Останется ли Париж прежним? Станем ли мы его желанными гостями, если вообще станем?!

Но как всегда, наступало время и мысли же возвращались к печальным прошлым будням и, разумеется, таким же предстоящим.

Кроме магазинов, магазинчиков и бутиков, посещение которых сопутствует любой поездке, гастрономическая тема во Франции неповторима, хотя я и не сторонник сравнивать, а просто люблю изредка наслаждаться. Здесь я впервые попробовал икру морского ежа, поедать которую можно лишь месяц в году, разумеется, ублажал и обнаружившуюся слабость к устрицам, правда, мы не гурманили с выбором вин, а выбирали средненькое, считая, что аристократом нужно родиться, а не становиться им как-нибудь, или с появлением денег и возможностей, изображая из последних сил, обманывая себя и окружающих.

Неплохо, когда есть возможность красиво одеваться, но лучше удобно и аккуратно. Приятно иметь вычурные дорогие украшения, но для меня предпочтительнее иметь то, чем постоянно пользуешься или то, что имеет для тебя какой-то определенный смысл, или ценность, скажем перстень с чуть голубоватым сапфиром, с отделкой кабошон, через который хорошо виден мальтийский крест…

Ну, а пища, само собой, должна быть здоровой, вкусной, свежей и необильной, машина – та, которая обслуживает тебя, а не наоборот, жилище-достаточное, близкое к реальной мечте и удачное сточки зрения выгодного вложения – таково мое мнение, может, и необязательно верное. Всё это не касается людей с повышенным статусом и запросами, где им, «бедолагам», удержаться крайне тяжело и редко возможно, хотя знавал я и среди них людей самодостаточных и скромных.