Текст книги "Сам без оружия"

Автор книги: Алексей Фомичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

16

К Батюшину Щепкин попал только в начале двенадцатого, хотя полковник должен был прибыть в отделение еще к десяти. Он телефонировал капитану, принес извинения за задержку и пообещал сообщить, когда будет точно.

Полученное время капитан потратил с пользой – провел занятие со своими сотрудниками, хорошенько поработал на татами, потом еще полчаса потратил на силовые упражнения, а потом вместе с Белкиным и Гоглидзе спустился в тир.

Раз в неделю они специально устраивали стрельбу после тренинга в зале, чтобы было сбито дыхание, а в мышцах накопилась усталость. Точность боя, конечно, падала, но ведь и в жизни применять оружие зачастую приходится после нагрузки. Нужно уметь бить в цель, когда грудь ходит ходуном, а руки дрожат и мушка прыгает в целике.

Диана тоже приехала в тир, посмотрела, как мужчины дырявят бумажные мишени и сделанные по спецзаказу фигуры из папье-маше, которые можно было поднимать и передвигать с помощью системы тросов и жгутов.

Грохотали выстрелы, вылетали гильзы, падали пораженные мишени, скрипели тросы. Щепкин, Белкин и Гоглидзе рывками перемещались по тиру, то прячась за укрытиями, то приседая, то падая, то перебегая.

Сегодня капитан сделал упор на работу в ограниченном пространстве, где много препятствий и укрытий, малые расстояния и много посторонних предметов.

Работали попеременно из двух стволов. Контрразведчики всем другим системам предпочитали браунинг модели 1910 и кольт модели 1908 РН. Небольшие габариты, малый вес, патрон калибра девять миллиметров – то, что нужно для скрытого ношения и быстрой стрельбы.

Револьверы в силу их конструктивной особенности не использовали. Долго перезаряжать, да и размеры из-за барабана слишком большие.

Когда мужчины отстрелялись, на огневой рубеж вышла Диана и с ходу продырявила все мишени из своего браунинга. Стреляла она отменно, правда с места. Прыжки и перебежки оставила мужчинам, им вольно скакать, а даме пристало быть солидной и аккуратной.

Впрочем, когда дело доходило до акробатики, Диана могла дать фору любому из коллег. Сказывалась цирковая подготовка в детстве.

– Нормально, – подвел итог занятию Щепкин. – И скорость, и точность на уровне. Дай бог, не пригодится все это… Но я что-то не очень верю в мирный исход дела.

– Там видно будет, – отозвался Белкин, вытирая полотенцем пот со лба. – Не захотят япошки отдать документы по-хорошему, силой отберем.

Он осекся, виновато взглянул на командира. Тот не любил, когда японцев презрительно называли «япошками». Прожив немалую часть жизни в Японии, он с уважением относился и к народу, и к их обычаям. И знал, каким серьезным противником была империя Восходящего солнца. Недооценивать такого врага мог только дурак. А контрразведчики дураками быть не имели права.

– В душ! – скомандовал Щепкин, сделав вид, что не заметил оговорки поручика. – И ждите меня здесь. Я к полковнику, потом в город. Вы готовьтесь к поездке, учите легенду, вживайтесь. И собирайте багаж.

Он повернулся к Холодовой.

– Диана, умоляю – не тащи с собой весь гардероб.

– Слушаюсь, господин капитан, – съязвила та. – Только самое необходимое. Обещаю, это влезет в один вагон.

Гоглидзе прыснул, зажал рот ладонью. Щепкин покачал головой и пошел к выходу. Острый язычок Дианы мог свести с ума кого угодно.

Разгоряченный, полный энергии капитан приехал в отделение. Батюшин встретил его хмурым взглядом. Предложил сесть, сам занял стул напротив. Указал взглядом на лежащую под рукой папку.

– Данные по вагону дипломатов. Планировка, размещение, технические детали… вплоть до санузлов и душевой. Вагон типовой, но сделан по спецзаказу, одно купе усилено броневыми листами. И двери тоже бронированы. Запасной выход, система пожаротушения… ну, сам прочитаешь.

Он похлопал по папке, почему-то вздохнул.

– График движения поезда с указанием станций, где будут остановки. Вариант с длительной стоянкой одобряю, хотя в министерстве сперва отвергли идею с эпидемией. Самое удобное место – Вятка. Тамошний губернатор предупрежден, торжественное мероприятие организует.

– Он знает?..

– О вас? Нет. Но ему и полицмейстеру предложено оказывать всяческую помощь особой группе контрразведки, если вам нужен будет прямой выход на них.

– Спасибо, Владимир Петрович.

– Кхм… не за что. Теперь по вашему плану… кхм… – Батюшин откашлялся, опять вздохнул и посмотрел на Щепкина в упор. – Идея с маскировкой под съемочную группу. Василий Сергеевич, а не слишком ли, а? Оригинально, спору нет, но как-то…

– Громко?

– Да. И потом, маскировка больше предназначена для Владивостока. Так же вы вроде бы как хотите снимать свою фильму. А что она даст в поезде? Между тем операцию желательно провести в пути.

– Если выйдет. А если нет? Пусть японцы к нам привыкнут, перестанут обращать внимание. План с Вяткой и пожар в вагоне – это да, в пути. Но если оба провалятся, остается только Владивосток. Больше места для маневра.

Полковник встал, махнул рукой Щепкину, чтобы сидел, не вскакивал, обошел стол и сел рядом с капитаном. Заглянул в глаза и как-то неуверенно проговорил:

– Мне тут посоветовали… высказали идею… если вдруг оба плана не сработают, может быть, организовать нападение?

– В смысле? – не понял Щепкин.

– Где-нибудь за Уралом. За Читой. Нападение хунхузов. Налетят, постреляют, своротят рельсы, сожгут пару вагонов.

– А японцы?

– Сгинут вместе с документами. Зато в Токио не попадут точно.

– Сгинут?.. – задумчиво проговорил Щепкин. – Значит, валить всех. Без разбору. Но чтобы вышло достоверно, надо хотя бы еще два вагона поджечь и кого-то ранить или убить… Иначе в Японии не поверят. Поднимется такое… А кого еще убивать-то? Не простых же пассажиров! А, Владимир Петрович?

Батюшин сердито мотнул головой.

– Конечно, не пассажиров! Конечно! Соберем приговоренных к казни, переоденем, подсадим в вагоны. Пусть хоть перед смертью принесут пользу отчизне. Послужат ей… Три-четыре трупа убедят японцев, когда те потребуют проведения расследования. Да, мы потеряем документы, но это полбеды. А вот если они уплывут в Японию – большая беда!

Щепкин замолчал. Эта идея как-то не приходила ему в голову, слишком уж кровавой она была. Так контрразведка не работает. Откровенно грубо, прямолинейно. Да еще с жертвами! Громкое выйдет дело! Хотя и с высокими шансами на успех, тут полковник прав.

– Что скажете, господин капитан? – спросил полковник, внимательно глядя на Щепкина. – И никакой галиматьи с синема!

– Вариант с нападением сложен, – осторожно начал рассуждать Щепкин. – Слишком много шума, много посторонних глаз. Опять же надо собрать банду хунхузов. Будет подозрительно, если именно этот поезд, где едут японские дипломаты, подвергнется нападению. Думаю, посол Японии нашел способ передать информацию о документах в Токио. Значит, японцы вряд ли поверят в случайность и потребуют участия в расследовании. Они станут искать следы банды в Китае, Манчжурии, могут раскопать подоплеку игры. Как тогда поступит императорский двор? Разрыв отношений? Выход из договора, объявление нам войны? Трудно сказать.

Батюшин потер подбородок, встал, прошелся вдоль стола.

– В ваших словах есть резон. Действительно, японцы могут начать свое расследование. Или сделать вид, что поверили нам.

– Могут отомстить за гибель своих людей.

– Могут. – Батюшин повернулся к капитану. – И это поставит наши отношения на грань разрыва. В самый разгар войны!

Он вернулся в свое кресло, тяжело сел, скрестил руки перед собой.

– Что ж, доводы убедительные. Однако… считаю, надо продумать этот вариант, изменить его, дополнить.

– Простите, Владимир Петрович. Я сосредоточен на варианте с синема. Если начать разрабатывать и этот вариант, можем не успеть с подготовкой. Нельзя распыляться.

– Мне некому поручить разработку и подготовку второго варианта. Все люди заняты. Но вы правы, времени на проработку и подготовку нет. Что ж! – Батюшин развел руками. – Работайте по основному варианту. Операцию… назовем ее «Синема» – не возражаете? – одобряю и разрешаю. Средства вам выделят по надобности, помощь окажут. Привлекайте любых людей, можете оформлять их помощниками, если надо. Но помните, время поджимает.

– Я помню, господин полковник.

Батюшин встал, подошел к висевшей на стене карте, отодвинул занавески. Бросил взгляд на линию фронта.

– Обстановка тяжелая. Немцы и австрияки пока еще сильны. Хотя уже просят мира. А в России растет недовольство, все эти эсеры, анархисты, большевики митингуют, подбивают народ на бунт. Коррупция и мздоимство разъедают общество, не хватает… много чего не хватает.

Батюшин повернулся к Щепкину.

– Василий Сергеевич, я все это говорю к тому, что мы не можем допустить новой конфронтации. Япония должна оставаться союзником. И в этом свете ваша операция становится стратегически важной. Понимаете?

– Так точно, господин полковник!

– Без официоза, Василий Сергеевич. Мы не на плацу. Я знаю, что вы приложите все силы для выполнения задания. Просто напоминаю об ответственности… нашей ответственности перед страной и богом.

Бога Батюшин поминал крайне редко и только в действительно сложных ситуациях. Щепкин это оценил.

– Действуйте, Василий Сергеевич. И держите меня в курсе дела.

Он пожал руку капитана и кивком отпустил того.

Щепкин вышел из кабинета и быстрым шагом направился к выходу. На душе было тяжело. Вдвойне от того, что пришлось врать полковнику.

Предложенный Батюшиным вариант с нападением на поезд показался Василию самым удачным и надежным. Конечно, его надо было доработать, продумать детали, эпизоды подстраховки легенды, просчитать каждый этап, вплоть до следов на земле и наличия гильз на месте ложной засады. Но все же этот вариант практически стопроцентно гарантировал успех.

И не принял его Щепкин только по одной причине – слишком много жизней должно быть принесено в жертву. Пусть это жизни закоренелых преступников и недругов, но все же. И потом, никто не исключал случайные жертвы.

Брать столько крови на себя Щепкин не хотел. Пусть он не прав и интересы отчизны превыше всего, но пойти на такой шаг капитан не мог. Возможно, потом он будет осуждать себя за малодушие и колебания. Но сейчас он сказал «нет». Пусть и через силу.

Щепкин спустился вниз, сел в автомобиль и завел мотор. Взглянул на часы. Через тридцать минут Зинштейн должен ждать его в «Дононе». Разговор с ним тоже не сахар. Надо настроиться и до конца выдержать роль, чтобы новоявленный режиссер не дал заднего хода.

«Я так сам артистом стану. Одни роли – то послушного сотрудника, то мецената, то строгого начальника. Не запутаться бы…»

Капитан вырулил на улицу и прибавил скорость. Он хотел приехать на место раньше Зинштейна, чтобы иметь преимущество в положении. Мелочь, а иногда срабатывает. И это важно.

17

Зинштейн пришел точно в срок, явив подлинную вежливость королей. Уважительно кивнул Щепкину, сел напротив. От предложенного бокала вина отказался, поданное официантом меню отложил в сторону. Видно было, что он готовился к серьезному разговору.

– Я согласен, – сказал он сразу же. – Я берусь за это… авантюрное мероприятие. Хотя не очень-то верю в успех.

– Сергей Михайлович, с чего оно такое авантюрное? – растянул губы в снисходительной усмешке Щепкин. Он успел настроиться на роль мецената и теперь излучал веселье и уверенность. – Дело верное, как говорят… лихие люди.

– Я прикинул смету, нашел людей… – не принял шутливого тона Зинштейн. Он выложил на стол блокнот, постучал по нему пальцем. – Операторы, осветители, гримеры, костюмеры. Во Владивостоке вряд ли есть специалисты. Массовку там набрать можно, рабочих. Но остальных – не уверен. Однако что касается сценария…

– А что не так?

– У нас, я так понимаю, времени мало.

– Пока будем ехать, – простодушно ответил Щепкин, разглядывая соседние столики. – У вас в запасе максимум восемь-девять дней. Этого мало?

Зинштейн поперхнулся, вскинул на капитана изумленный взгляд.

– Воды?

– К-какие восемь дней? Это сценарий! Понимаете – сце-на-рий! Это… чертеж! База! Основа! Костяк, если позволено так выразится! Под него я буду подбирать актеров, под него ставить декорации, под него костюмеры будут готовить наряды. В конце концов, точные цифры в смете тоже получатся под него! Ваши, между прочим, деньги!

Щепкин стер с губ ухмылочку, серьезно взглянул на собеседника.

– Сергей Михайлович, я понял вас. Но и вы поймите меня. Я ведь не к первому встречному подошел, не случайного человека пригласил. Я же видел, что вы способны не только на работу, но и на творение! Впрочем, это я говорил уже. Работяги творят годами, таланты – днями и часами! Вы талант! Уверен, вы переплюнете Бауэра и Гриффита!

Зинштейн открыл было рот, чтобы возразить, но Щепкин не дал ему вставить слово.

– В конце концов, создатель сотворил нам грешный мир за семь дней. Почему бы не взять его пример на вооружение?

Режиссер возмущенно всплеснул руками.

– Но я не господь бог!

– Так и я не инквизитор Лойола! Не волнуйтесь, Сергей Михайлович. Не боги горшки обжигают и пьесы пишут. И давайте на будущее договоримся так – я решаю все финансовые и организационные проблемы, а вы снимаете фильм. Понадобится паровоз, будет паровоз! Корабль – будет корабль. Нужен Нептун с трезубцем – организуем и Нептуна, и трезубец. И Афродиту из пены. Ваше дело – творить! В конце концов – вам будет рукоплескать благодарная публика, вас будут носить на руках почитатели, о вас будут писать в передовицах! Я останусь в тени, вам стоять на пьедестале! Уж постарайтесь туда взобраться. А я помогу. Уговор?

Зинштейн, завороженный нарисованной картиной будущего триумфа, неопределенно кивнул.

– Отлично! Дайте-ка ваши расчеты… – Щепкин ловко вытащил блокнот из-под руки Зинштейна, раскрыл его, пробежал глазами по строчкам. – Угу… так… ну все в порядке. Вполне приемлемая сумма.

Капитан бросил блокнот на стол, вытащил небольшой сверток, положил рядом с блокнотом.

– Это на подготовку. Остальное по мере надобности. Только бога ради не таскайте такие деньги при себе. Пользуйтесь чековой книжкой, что ли. Или храните их в надежном месте.

Зинштейн спрятал пакет с деньгами в небольшой несессер.

– Отобедайте, Сергей Михайлович! И выпейте за успех нашего предприятия!

– А вы? – растерянно спросил Зинштейн.

Щепкин достал часы, проверил время.

– А я, увы, не могу. Дела-с… Нужно же обеспечить нас финансами, причем с запасом. Кто знает, что вам еще потребуется?! Хочу быть готовым ко всему. Кстати, мои телефоны помните? Хорошо. Звоните, если что.

Он встал, кивнул режиссеру.

– И не забудьте, поезд уходит в три. Приезжайте на вокзал на час раньше. Будет время спокойно устроиться и обсудить дело. Хорошо?

Не дожидаясь ответа, капитан пошел к выходу, про себя прикидывая, не перегнул ли он с ролью мецената и не отпугнул ли жесткими условиями Зинштейна. Тот мог и передумать. Хотя не должен. Слишком хороша приманка. Перспективы, успех, слава.

Щепкин поймал себя на мысли, что ему стало жаль простоватого наивного парня. Ведь он едет, чтобы снимать настоящий фильм. И не догадывается, что это только прикрытие операции контрразведки. Что с ними будет, когда все станет известно? Как бы с ума не сошел. Надо потом присмотреть за ним, поберечь.

Капитан дошел до дверей, когда почувствовал укол чужого взгляда. Встал у зеркала поправить воротник рубашки, глянул в отражение. За спиной никого. Показалось? Бывает. С этой морокой последних дней и не такое привидится.

Он вышел в услужливо открытую швейцаром дверь и пошел к авто. До отъезда мало времени, надо закончить приготовления. Но сперва обсудить ситуацию с группой. И выработать окончательный план.

…Все утро Григорий провел в разъездах. Побывал на двух малинах, заскочил к одному барахольщику, потом нашел двух мелких шавок, которых пока до серьезного дела не допускали и использовали больше постоять на шухере.

– Сидите у бабая, ждите. Если что – свистну. Поможете – не обижу, развяжете помело – укорочу их до пупка. Ясно?

Шавки почтительно закивали. Для них Скок – большой авторитет, его слово – закон. Отказать такому в помощи – поставить на себе крест в воровской жизни.

– Не сумлевайся, Скок, – веско сказал тот, что повыше. – Сделаем!

Григорий поморщился. После Европы он свою кличку слышать спокойно не мог. Знакомцы это давно подметили и больше называли его по имени. Даже брательник, разок в шутку решивший дать подзатыльник младшому брату, получил он него чувствительный тычок в живот и вполне серьезное предупреждение: «Не замай». Мишка все понял верно и называл брата Гриней. Только отец все кривил губы и на людях называл его Скоком. А наедине тоже Гриней.

– Ждите, – повторил Григорий и поехал дальше.

Что в городе идет облава, он уже знал. И знакомые рассказали, и барахольщик намекнул. А сейчас увидел и сам. То и дело мелькали фигуры городовых и жандармов, иногда проскакивали пролетки и авто, в которых тоже сидели обмундированные легавые. Трясли малины, хаты воров, обкладывали трактиры и кабаки.

Наделал шуму ночной побег, долго еще легавые не успокоятся. Но Григорию на это было наплевать. Действовал он нагло, в открытую. Что вкупе с переодеванием и дало нужный результат.

Одно огорчало – где искать того жандарма (или кто он там), Гриша не знал, хоть убей. А завалить парочку первых попавшихся полицейских не позволяла гордость.

Наверное, Григорий плюнул бы в итоге и на месть (подождет немного, так даже лучше), и на дела в городе, но из чистого упрямства решил сделать круг по центру города и зайти пообедать в какой-нибудь ресторан. Хотя в костюме такого покроя вроде бы не с руки по первоклассным ресторациям разъезжать, ну и да черт с ним!

В «Донон» он завернул случайно, просто велел извозчику свернуть с Невского на Мойку и взглядом наткнулся на вывеску.

«Донон» так «Донон»! Плевать! И Гриша плюнул, остановил пролетку, бросил извозчику монету и смело шагнул мимо швейцара. Раньше здесь он не был, в лицо его знать никто не может. Пусть легавые шарят по малинам и подворотням, а он изволит откушать по первому классу tout seul[4]4
  В полном одиночестве (фр.).


[Закрыть].

Когда широкоплечая фигура мелькнула перед глазами, он покончил с десертом и допивал «Шато-Лафит». При виде знакомого лица Григорий едва не поперхнулся, медленно склонил голову, словно поправляя воротник, через несколько секунд осторожно поднял глаза.

Он!

Григорий опустил бокал, осторожно приподнялся, обогнул стол и пошел за легавым. Тот дошел до стола, за которым сидел некий тип с всклоченными волосами, поздоровался и сел напротив. Так, он еще и не один! Забавно…

Пришлось заказать еще десерт и давиться куском торта, ожидая, когда легавый закончит разговор. А вдруг он надолго?

Григорий сидел удачно, неподалеку от кадки с растением, которое почти полностью скрывало его от легавого. Можно спокойно рассмотреть того и обдумать свой план.

Разглядывая легавого, Григорий постепенно пришел к выводу, что этот парень не только силен, но и хорошо тренирован. Очень уж хорошая пластика, легки движения, видна мощь в теле. Непростой этот тип, совсем непростой. Не так легко будет его убрать. Вплотную лучше не подходить, бить из пистолета метров с пяти. В спину, а потом добить в голову. Наверняка! Как убили его брата и отца.

О чем они там базарят? Какое дело обговаривают или просто языками мелют? Григорий осмотрелся. Легавый с корешем сидели в верхней части зала, а он внизу. Если пройти вдоль перил, можно оказаться неподалеку от них. Сверху его видно толком не будет, зато ему все будет слышно. Рискнуть?

Григорий встал, лениво поглядывая по сторонам, прошел несколько шагов. Немногочисленные в это время посетители на него внимания не обращали, официанты вообще делали вид, что их нет. Еще несколько шагов… и еще…

– …Это сценарий! Понимаете – сце-на-рий! Это… чертеж! База!.. – гремел чей-то взволнованный тенор.

Тот, патлатый. О чем это он? Ну-ка?!

– …Ваше дело – творить! Вам будет рукоплескать благодарная публика… Я останусь в тени, вам стоять на пьедестале!

Это голос легавого. Голосина что надо! Но что за бред? Какой пьедестал?

– …И не забудьте, поезд уходит в три. Приезжайте на вокзал на час раньше. Будет время спокойно устроиться и обсудить дело. Хорошо?..

Ага, поезд! Легавый провожает этого патлатого? Куда? А тот писатель, что ли? Пьедестал, публика… Сценарий! Фильмы снимает! Видел Григорий пару фильмов. Смешно было. Но при чем тут легавый и фильмы? Или он не легавый и Григорий ошибся? Черт, стрелять в постороннего – моветон. Нет, тут надо разобраться. Опа, легавый (или нет?..) уходит.

Григорий быстро дошел до своего стола, сел, вытащил часы и впился в них взглядом. Когда здоровяк прошел к выходу, Григорий мгновение подумал, но за ним не пошел. Есть более простой способ узнать, кто же все-таки этот фраер и что за сценарий такой.

Еще через полчаса, когда патлатый покинул зал, Григорий двинул следом, лихорадочно придумывая способ знакомства. Такого, чтобы этот scénariste сам рассказал все и по доброй воле. Ну не вытягивать же из него жилы!

Из «Донона» Зинштейн заехал в банк и положил полученные от Щепкина деньги на счет. Потом решил заглянуть к знакомому литератору, чтобы обсудить будущий сценарий. Но вместо этого бесцельно пошел по улице, глядя под ноги. В голове был сумбур.

Сценарий за неделю! Ну пусть за полторы! Ладно, напечатать, полсотни страниц или чуть больше – не проблема. А вот придумать! Любовь, романтика, приключения, погони, драки! Что возомнил себе этот нувориш?! Что сценарии, как бублики, пекутся в печи, раз – и готово? Что гениальную идею можно родить вот так, на ходу? Сыто отдуваясь после обеда и мечтая о славе? Трижды нет!

Ох уж эти богатеи-меценаты, радетели искусства! Горазды на выдумки и прихоти! Хотя нет… Василий Сергеевич хоть честно сказал, что ничего не понимает в синематографе и доверяет ему, режиссеру!

Хотелось, ох как хотелось Зинштейну гордо швырнуть пакет с деньгами на стол и сказать: «Сударь, я не создатель, за семь дней мир не сотворю! Я не способен явить людям чудо, ибо синема не занимается чудесами! И ваши деньги не станут эликсиром, как вода в фонтане Талии! Шедевр, как и жизнь, нельзя создать из ничего! И тем более нельзя купить!..»

Кстати, неплохое название фильма – «Жизнь нельзя купить!», нет, лучше так – «Цена жизни – грош!» Нет, слишком грубо…

Зинштейн отвлекся от обличительной речи, которую составлял в голове, и подумал, что любовная линия должна идти сквозь весь фильм и закончиться трагически. Но концовка фильма будет полна оптимизма. Парадокс, который оценит зритель. А чтобы он наверняка был потрясен, стоит добавить изюминку. Падшая женщина и отпрыск знатного рода! Или дочь обедневшего дворянина и молодой гордый моряк… который спасает ее из тенет рабства… рабства чего?..

Он остановился, вдруг поймав себя на мысли, что уже обдумывает идею фильма и что внутренне уже решил начать работу. В конце концов, сдаваться и отступать он не намерен.

Появление двух молодцов не вывело Зинштейна из задумчивости. И только когда чья-то рука рванула его вбок и швырнула в полутьму арки, он удивленно огляделся и возмущенно вскрикнул:

– В чем дело, господа? Что вам надо?

Один из молодцов вытащил нож и сунул его под нос режиссеру.

– Никши, тля! Еще вякнешь, и перо в бок!

– Какое перо?

Второй молодец рванул из рук Зинштейна несессер. Тот ойкнул, потянулся за вещью и получил удар в грудь.

– Да что вы себе позволяете?! Я полицию позову!

Последовал второй удар, по спине.

– Фраер, дырку в башке сделать? Умолкни, вошь! Выворачивай карманы!

Тот факт, что почти в центре города его грабят двое грязных пацанов, настолько возмутил Зинштейна, что он, позабыв про страх, вдруг тонко завопил:

– Пошли вон, христопродавцы! Иуды! Низринет вас бог да покарает мечом огненным!

С чего его повело на христианскую тематику, Зинштейн не знал сам. Вспомнилась роль одного из персонажей так и не доснятого фильма. Тот был проповедником и обличал судей.

Бандиты озадаченно замерли, услышав столь странные слова. Потом тот, что с ножом, опомнился и подступил к Зинштейну вплотную.

– Кончай его! – подзадорил товарища второй.

– То есть как кончай? – икнул от испуга Зинштейн. – Я только сценарий начал обдумывать! Мне же фильм снимать!

Он с ужасом смотрел на кончик ножа возле своего носа и не заметил возникшую за спиной бандитов тень.

– А ну, шавки, вернули весчь и свинтили быстро! Чтоб не дыша и не моргая!

Зинштейн вытаращил глаза. В проходе арки стоял молодой широкоплечий мужчина в дорогом костюме. Руки он держал за спиной, ноги широко расставил, являя собой уменьшенную копию Колосса Родосского, правда, без вскинутой руки.

– Хорь, щекотни его, – бросил второй бандит. – А потом этого уделаем и ноги.

Первый бандит – Хорь – отступил от Зинштейна и пошел на нежданного заступника, поигрывая ножом. Тот спокойно выждал, дал подойти Хорю ближе, потом вдруг выбросил вперед ногу и выбил ей нож из руки бандита. Хорь взвыл от боли и упал на колени. Нож мелькнул в воздухе и упал.

Второй бандит достал кастет, торопливо натянул его на руку и визгливо крикнул:

– Ща закрою!

И опять заступник дал подойти к себе, легко отбил удар бандита, хлопнул его по уху, добавил по лбу. Тот упал на колени и застонал.

– Еще, сявки?

Сявки расклад поняли, кое-как поднялись и рванули вглубь подворотни.

Молодой человек отшвырнул ногой нож и подошел к Зинштейну. Поднял упавший несессер, протянул его режиссеру.

– Вы бы хоть велодог[5]5
  Небольшой пистолет для самообороны.


[Закрыть] носили, что ли. Раз такие вещи яркие имеете, – добродушно проговорил он. – Шпана-то думает, там деньги.

– Б-благодарствую, сударь, – выдавил Зинштейн. – Совершенно г-глупая ситуация. Здесь и шпана! Откуда?

– Бывает… Пошли на свет, что мы, как тати, по углам.

Молодой человек вывел Зинштейна на улицу, осмотрел его, указал на грязный рукав. Режиссер попробовал отряхнуть его, бросил и сжал руку спасителя.

– Сердечно благодарен! Сердечно! Вы спасли меня от ужасной участи! Они могли меня зарезать! Да еще сейчас, когда я только… – он осекся, поправил ворот пальто. – Разрешите представиться – Зинштейн! Сергей Михайлович! Режиссер и сценарист! Да!

Молодой человек учтиво склонил голову.

– Григорий С-с… Скорин. Свободный художник. Пишу… гм… понемногу.

– Очень приятно! Очень! – Зинштейн схватил большую руку Григория двумя руками и затряс. – Очень прият… простите, кто вы?

– Художник! – блеснул улыбкой Скорин.

– Серьезно? Нет, правда! – заволновался Зинштейн. – Но это же судьба! Понимаете?

– Пока нет.

Скорин осторожно потянул пальцы из тисков рук режиссера. Тот не заметил этого, увлеченно заговорил:

– Это перст судьбы! Вы являетесь, как архангел Гавриил, спасаете мою душу… и грешное тело и оказываетесь тем, кто мне очень нужен! Теперь понимаете?

– Пардон, нет.

Зинштейн огляделся. Неподалеку, на другой стороне дороги была вывеска кафетерия.

– Уделите мне немного вашего времени? Прошу, не отказывайте, Григорий! У меня есть к вам деловое предложение! Не смейтесь!

Скорин перестал улыбаться, кивнул:

– Что ж, не стану возражать. Ведите, Вергилий.

Зинштейн радостно взмахнул рукой и устремился через дорогу, проигнорировав пролетку, которая едва не наехала на него. Не отвечая на ругань извозчика, режиссер увлеченно тащил спасителя за собой, пребывая в приподнятом настроении.

…Хорь и Скула сработали как надо. Подкатили к фраеру, взяли на нож, тряхнули. Правда, фраер едва не испортил дело, сам полез на сталь. Отчаянным оказался, хотя на вид хлипок. Ждать дальше Григорий не стал, явил себя. Хорь и Скула дружно бросились на него, получили лещей и отвалили. За кровянку и шишки Григорий им выдал по червонцу. И велел пропасть на неделю, а потом привязать языки намертво. Шавки солидно покивали и сделали, что велено. Молодцы.

Григорий рассчитывал на благодарность спасенного, но не ожидал, что тот проявит ее так пылко. И слова Григория о том, что он свободный художник, воспримет буквально. Патлатый представился Зинштейном, тут же сказал, что он режиссер и сценарист и пригласил Григория в кафетерий. Тот от неожиданности едва не выдал свою кличку. Вовремя исправился и назвал фамилию дядьки Митрофана – Скорин.

В кафетерии, угостив спасителя, Зинштейн тут же предложил ему работу и стал рассказывать о новом фильме, о поездке во Владивосток.

– Это будет нечто новое, особенное! Сплав жанров, огонь и пламя! Нам нужен художник! Просто необходим! Григорий, вы просто обязаны поехать с нами! Понимаете?

Григорий посмеивался, неопределенно пожимал плечами. А сам все поворачивал разговор к тому здоровому собеседнику, что был с Зинштейном в «Дононе».

– Это продюсер! Ну, меценат, он платит за картину! Богат, конечно, деятелен, энергичен.

– Он тоже едет?

– А как же! – Зинштейн тряхнул гривой. – Он, директор, кое-кто из актеров…

Вот это уже было интересно. Легавый едет во Владивосток. Будет в поезде все время. Уж найти момент и всадить ему нож в бок всегда можно. Хотя… если он и впрямь меценат и просто похож на того легавого? Надо разобраться. Он – хорошо. Не он – по крайней мере, Григорий исчезнет из города на время, пока тут все утихнет. Да и занятие себе найдет, хватит с него воровской жизни, это уж точно!

– А, пропадай моя телега! Согласен! – заявил Григорий.

Зинштейн бросился обнимать его, крича:

– Мы покорим Россию и создадим шедевр! Григорий, вы войдете в историю!

– Да я туда не спешу, – хмыкнул новоявленный «Скорин». – А этого… мецената как величать-то?

– Щепкин. Василий Сергеевич Щепкин. Однофамилец великого русского артиста. И сам близок к искусству! Собирайтесь, Григорий. Завтра в три пополудни поезд повезет нас к славе и успеху!

«Подальше от Питера и полиции», – про себя добавил Григорий и пожал на прощание руку Зинштейну.