Текст книги "Островитянин"

Автор книги: Алексей Азаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

7

Нет, что ни говори, а ясность в делах не всегда приносит радость.

Я вытираю разбитую губу и вслушиваюсь в звон браслетов на руках. Петков, тяжело дыша, стаскивает с пальцев кастет и прячет его в карман. Разминает правую руку, похрустывая суставами. Вид у него далеко не парадный. Я быстренько прикидываю, во что обойдутся ему новые пиджак и рубашка, и испытываю маленькое удовольствие. Маленькое, ибо сотня левов и даже пять сотен ничто в сравнении с убытками Слави Багрянова.

– Ну как, успокоились? – говорит Петков довольно мирно.

– Вполне, – говорю я и пробую потереть висок.

Хорошо, что кастет только скользнул, содрав кожу. Хуже было бы, если б шипы проломили кость. Висок саднит, но терпеть можно.

Петков назидательно поднимает палец.

– Сами виноваты. На кой дьявол вам понадобилось меня душить?

– И вы еще спрашиваете?

– Ох, Багрянов! Кажется, мы договорились: без эмоций. Я был склонен вам верить. И надо же!

– Теперь не поверите?

Петков пожимает плечами. Боком присаживается в кресло, покачивает ногой. Черный ботинок притягивает к себе взгляд; в его равномерных движениях есть что-то завораживающее.

Час назад, начиная разговор, Петков вот так же, забываясь, качал ногой, и я подумал, что спокойствие дается ему нелегко. Люди с тонкими губами обычно легковозбудимы, а у Петкова губы словно ниточки. Отметив это, я вел себя тихо, стараясь его не раздражать.

Двое парней, пришедших с Петковым, сидели в холле и не подавали признаков жизни. Активность они проявили лишь вначале, когда Петков приказал меня обыскать. Один из парней, похожий на елисаветинский комод, словно с цепи сорвался: кулак его врезался в мой живот с такой силой, что я явственно ощутил, как сердце уперлось в гортань и застряло там, тяжелое и горячее.

– Эй, эй, полегче! – сказал Петков. – С ума спятил!

Парень с сожалением опустил руки. Помигал. Лицо у него было нежное, с румянцем, как у девушки.

– Э-э... да это я так... на всякий случай. Уж больно здоровый.

– Ничего, – сказал Петков. – Он у нас смирный. Оружие есть?

– Нет... Бумажничек и часики...

– Положи на стол и убирайся. И ты, Марко, иди.

Второй из парней, постарше, выудил из моего кармана портмоне, пошарил в макинтоше и достал записку. Вид у него был озабоченный. Петков молча разгладил смятую бумажку, прочел, кивнул.

– Ладно, Марко. Я сказал – иди. Побудьте в холле, я позову.

Сердце вернулось на место, и я получил возможность дышать. Сил у меня не было. Все произошло слишком быстро и до обидного глупо. Я дремал на диване, укрывшись макинтошем, а Искра караулила мой сон. Что мне снилось? Что-то хорошее. Потом сквозь дремоту я услышал шаги и голос Петкова. Он о чем-то спросил Искру, та ответила; голоса их вплелись в сон, и, почувствовав руку на плече, я все еще досматривал его: стоял по пояс в траве и примеривал новенькие, с иголочки, крылья. Кажется, я собирался взлететь, но правое крыло было не впору, давило, и я стряхнул его с плеча. И проснулся.

Петков стоял надо мной.

– Атанас? – сказал я. – Извини, я тут прилег...

– Ничего, – сказал Петков. – Искра, оставь-ка нас. Да побыстрее, тебе говорят!

– Извини, – повторил я, собираясь подняться.

Петков равнодушно помахал рукой, сказал:

– Не вставай, Багрянов. Не надо. И не устраивай скандала, иначе я пристрелю тебя. Понял?

Ногой придвинул к себе стул. Сел.

– Ордер показать? Или поверишь на слово?

Я смотрел на него во все глаза и делал вид, что не понимаю. А как прикажете себя вести? Это только так считается, что разведчик, провалившись, обязан кинуться на агентов и устроить свалку. Удар направо, удар налево! Бах, бах! И что? Шумовые и пиротехнические эффекты хороши, если ты не рассчитываешь в конце концов схлопотать дырку в животе. В любом ином случае разумнее подчиниться и проделать известное гимнастическое упражнение по Мюллеру: руки вверх и за голову. Это дает тебе хоть какие-то шансы...

– О чем ты, Атанас? – сказал я.

– О том, что тебе каюк, – сказал Петков в тон и довольно любезно. – А ты как думал? Впрочем, я тебя не тороплю, Багрянов, поиграй в дурачка, если хочешь.

– Зачем же... Можно вопрос?

– Валяй, – сказал Петков.

– Почему не вчера?

– А смысл? Ты и сегодня бы топал куда заблагорассудится, если б не наделал глупостей.

– Я или твой наружник?

– Оба вы хороши! Где ты его засек? В церкви?

– В клозете, – сказал я со вздохом. – В вокзальном клозете в Плевене. Это так важно?

– Для него – да, но не для тебя.

Я спустил ноги с дивана и сел. Петков явно темнил, вел себя так, словно я дитя без ума-разума. Насколько я помню, «хвост» по меньшей мере трижды подставил себя: в Плевене, в камере хранения и на почте. Кроме того, Петков при знакомстве мог бы поменять шляпу, а трючок с запиской вообще не лез ни в какие ворота. И после этого он хочет внушить мне мысль, что я сам ускорил свой арест?

– Так, – сказал я и потянулся к столу за сигаретами. – Выходит, на многая лета рассчитывать не приходится?

Петков порылся в карманах, протянул спички:

– Закуривай... А как бы ты хотел?

– У нас в роду все были долгожителями.

– Все в твоих руках.

Хорошая вещь – сигарета. Будь моя воля, я бы памятник поставил тому, кто ввел ее в обиход. Каждая затяжка не просто глоток дыма, но и пауза, более или менее продолжительная; паузы же, как известно, дают возможность преодолеть колебания.

– Ну и?.. – спросил я.

– Для начала – все о задании.

– Это просто.

– Подробно о руководстве, структуре, методах.

– Я сидел не наверху, на нижнем этаже.

– На такое никто не рассчитывал. Однако кое-что ты должен знать.

– Естественно! Еще?

– К кому шел, зачем и так далее. Надеюсь, я не слишком требователен?

Я попробовал выпустить кольцо, но дым выскочил комочком. Петков поморщился, постучал ногтем о стеклышко часов.

– Долго думаешь, Багрянов.

– Соображаю. По этому пункту – сложнее.

– Разве? А я-то думал, ты всерьез! Выходит, не сторговались? Тогда валяй выкладывай легенду. Я послушаю, а потом постараюсь получить правду. Но уже бесплатно.

– Ерунда, – сказал я как мог спокойно и сделал новую затяжку: меня знобило. – Рассказать можно лишь то, что знаешь.

– Выходит, мало знаешь?

– Петков, – сказал я. – В торговле лучше иметь дело с хозяином. Перспективнее. Поедем к нему, и, как знать, не сочтет ли он мой товар первоклассным?

– Кто, по-твоему, хозяин?

– Никола Гешев, на худой конец – Праматоров из отделения В.

– Заместитель не годится?

– Сойдет...

Петков опять подбросил коробок. Поймал. Достал спичку, аккуратно положил ее на диванный валик. Сказал:

– Тогда говори со мной. После Праматорова я второй. Не знал?

– Нет, – сказал я искренне. – А чем докажешь? Может, ты от Гешева!

Петков пожал плечами:

– Было бы так, ты сейчас не сидел бы, а катался по полу и выл. У Гешева не так интеллигентно.

Здесь он был прав. Гешев – контрразведка; там не принято галантное обхождение. Сначала – Гармидол, потом – полигон... Праматоров – из политической разведки. Другие процедуры – потоньше и разнообразнее. И полигон далеко не сразу... Крохотная, но все-таки выгода.

Петков достал новую спичку, положил рядом с первой. Сказал без тени иронии:

– Может, все же прочитаете ордер? Там проставлена должность. Или поверите на слово?

Неправильно думать, что торговля – простое дело. Спросите сведущих людей, и они приведут тьму примеров, когда лавка прогорает, хотя и товар хорош, и цены вроде бы без запроса. А все почему? Или у приказчика физиономия Джека-Потрошителя, или хозяин «тыкает» покупателям без разбора. «Вы» было именно тем нюансом, которого я ждал и без коего Петкову практически не на что было рассчитывать.

– Хорошо, – сказал я и в упор посмотрел на него. – Хотите, чтобы я представился?

– Это от нас не уйдет.

– Куда вы отвезете меня?

– Спешите?

– Не очень.

– Понимаю... И тем не менее поехать придется. Здесь, как вы сами догадываетесь, не та обстановка.

– Знакомые слова! С них вы начали в сладкарнице.

– С чего б ни начать! Важно было другое – вы поверили.

Момент был удобный, и я спросил:

– А вы?

Петков легко, как мяч, поймал на лету мою мысль.

– Тогда или сейчас?

– Сейчас, разумеется.

– Хотел бы, да не могу.

Вот тут-то я и разыграл истерику... Попади я Петкову ребром ладони пониже уха, и в следующий раз моим собеседником был бы кто-нибудь другой. Возможно, Гармидол. Но я приказал себе не попасть, и Петков успел тюкнуть меня кастетом. Все произошло быстро, даже Марко не прибежал на шум. Петков придавил мою грудь коленом; защелкнул на запястьях наручники. Пока он проделывал все это, я барахтался и успел порвать ему рубашку и пиджак.

Созерцание лохмотьев доставляет мне в данный момент маленькое удовольствие. Приятно, знаете ли, сознавать, что кое-какие реплики и ремарки в спектакле ДС пойдут по твоим собственным наметкам.

Кроме того, мне понравилось, что Петков не позвал Марко. Мелочишка, конечно, пустячок, но в нем есть своя прелесть. Как говорится, умеющий понимать да поймет! К одной мелочишке я, пользуясь заминкой в разговоре, наскоро приплюсовываю несколько других: отсутствие интереса к Лулчеву, странные промахи шпика, поведение Искры.

Петков качает и качает ногой в медленном гипнотическом ритме. Я перевожу взгляд с ботинка на окно и бездумно всматриваюсь в белесые сумерки. Зимой в Софии темнеет довольно рано. А это что за полоски? Снег?

Память моя – зыбучие пески пустыни. Все в ней тонет. Стоит только захотеть. Я слежу за снегом и перебираю анналы. На самое дно укладываются чемоданчик из крокодиловой кожи, поминание и модный магазин. Колеблюсь, не спровадить ли следом открытку, но, вспомнив, что адресована она безликому предъявителю газеты «Днес» от 16 апреля 1935 года, оставляю ее на поверхности. Там же нахожу местечко и моей старой конторе. Что еще? Господин Любомир Лулчев! Это уже не песчинка – глыба!

– Начнем снова? – говорит Петков, прерывая затянувшееся молчание. – Или поедем?

– Как угодно.

8

Странный дом. Дурацкий дом. С нелепой планировкой. Он вполне мог быть построен английским архитектором Нэшем в период увлечения абстракционизмом. Я слоняюсь по нему, убивая время, и Марко с недовольной миной бродит за мной по пятам. Два этажа и подвал, поделенный на клетушки. Не надо быть Пинкертоном, чтобы смекнуть, для чего они предназначены.

Петков привез меня сюда прямо с бульвара Дондукова, минуя Дирекцию с ее одиночками. Это было моим условием. В сущности, не так-то и важно, где дотянуть остаток дней, но мне хотелось проявить хоть какую инициативу.

– А если я не соглашусь? – сказал Петков, выслушав меня. – Не слишком ли рано вы выдвигаете условия?

– Нисколько! – заверил я. – Умные люди утверждают, что на каждое дерево найдется свой садовник. Лишь бы в перспективе виделись плоды.

Петков достал из коробка спичку. Погрыз.

– Садовник – это Праматоров?

– Лавры любят все, – сказал я неопределенно. – Праматоров не исключение. И вот еще что. Надеюсь, вы не думаете, что я верю в святость гостеприимства?’

– Вы о чем?

– О Гармидоле и побоях. Собираясь в вояж, я заранее брал их в расчет...

Петков закусил зубами спичку, пощелкал по ней ногтем, сказал:

– Ради бога, не делайте вид, что лишь от вас зависит дать или не дать плоды. Суть в ином: что именно вы дадите?

– Праматорову?

– Мне.

– Лично вам – достаточно много.

Он был очень нужен мне – этот разговор. Втягивая Петкова в него, я все пытался понять, насколько он зависит от Праматорова. Если у Петкова нет власти единолично принимать решения, то дело плохо. Хуже некуда.

Петков размолол зубами спичку.

– Хорошо, Багрянов. Пусть будет по-вашему. Мы поедем туда, где нет ни решеток, ни Гармидола, но – святой праматерью клянусь! – и то и другое появится, если попробуете финтить.

Я кивнул, соглашаясь. Кивок вышел вялый, как раз такой, какой надо, хотя на этот раз я не играл и жест полностью соответствовал моему настроению.

...Остаток дня и большая часть вечера ушли на переезд и писанину. Стилист из меня никудышный, но трехстраничное сочинение на тему «Зачем я здесь?», написанное мной, Петков прочел не отрываясь. Лицо у него при этом было отрешенное, словно исповедь, вышедшая из-под пера Багрянова, потрясала совершенством формы и глубиной содержания.

Я следил за ним с видом первого ученика.

Петков достал авторучку, подчеркнул несколько строк. Разбросал на полях вопросительные знаки.

– Что-нибудь неясно? – сказал я. – Могу уточнить.

– Да нет, на сегодня хватит.

– А пометки?

Петков нехотя улыбнулся. Почесал щеку кончиком ручки.

– Не валяйте дурака, Багрянов. Ваши шуточки и подковырки были хороши за выпивкой, но не здесь.

– Что вам не нравится?

– Все. Тон. Манера. Побольше простоты!

Я и сам понимал, что веду себя не так, как следовало бы, но ничего не мог с собой поделать. «Раз начавши...»

Петков сложил листок пополам.

– Марко! Принеси портфель.

Оба охранника, пока я писал, торчали у двери. После стычки на бульваре Дондукова Петков не отпускал их от себя. Он явно не верил в мою искренность, а у меня не было доказательств чистосердечия. Сочинение, родившееся с немалым трудом и испещренное помарками и вставками, знаменовало самый первый, робкий еще шажок к нашему с Петковым сближению. Я писал его медленно, куда медленнее, нежели мог бы при желании, стремясь, чтобы каждая строчка с фотографической точностью запала в память. За этими тремя страницами должны были со всей очевидностью последовать новые и новые, и горе мне, если хоть в одном-единственном случае я буду пойман на разночтении!

– До завтра, – сказал Петков и щелкнул замочком портфеля. – Марко останется при вас, Багрянов, и покажет вам, где тут спальня. Ты слышал, Марко?

– Точно так.

– Если захотите есть, позвоните – Марко знает куда, – вам привезут. Есть вопросы?

– Нет, – сказал я и прибавил невинным тоном: – Спасибо, Атанас.

Петков стремительно повернулся ко мне. Глаза его стали хрустальными.

– Скотина! – голос его сорвался. – Если ты... если еще раз... то я знаешь что сделаю? – Марко выдвинулся из-за его плеча, но приказа не последовало: Петков, как видно, умел быстро брать себя в руки. – Ладно. До завтра!

...Всю ночь Марко, как собака, пролежал у двери, вдоль порога. Он ни разу ни о чем не спросил у меня, и я, в свою очередь, попытался обойтись без его услуг. Спальня оказалась на втором этаже; я разобрал постель и проспал до утра как убитый.

Петков приехал около полудня и был спокоен и свеж, точно роза. Сравнение напрашивалось само собой, поскольку заместитель начальника отделения В был облачен в свитер чайных тонов, каждая складка которого была совершенна, как лепесток. Марко вытянулся у двери по стойке «смирно» и ел глазами начальство.

– Вольно! – сказал я ему голосом Петкова, и Марко вздрогнул.

Петков посмотрел на меня с интересом.

– Иди, Марко. – Он бросил шляпу на стол. – Не дразните его, Багрянов! Можете доиграться. – Он сел. – Впрочем, дело ваше. – Отодвинул шляпу. – У меня мало времени, Багрянов, и я попрошу вас ответить быстро, коротко и точно. Три вопроса...

Я сел напротив.

– Какие вопросы?

– Первый: номер газеты?

– «Днес» от шестнадцатого апреля тридцать пятого.

– Текст поминания?

– Он не имел значения. Что открытка получена, я узнал по надорванному левому уголку. Это означает: через три дня здесь же.

– А если не придут? Или что-нибудь помешает?

– Тогда каждый вторник с десяти до десяти тридцати на улице Царя Калояна.

– Вас знают в лицо?

Я растопырил ладонь и демонстративно пересчитал пальцы. Загнул четыре.

– Сдается мне, что вопросов должно быть три?

Петков засмеялся, принимая шутку.

– Не скаредничайте.

– Да нет, валяйте, вы здесь хозяин. О чем вы спросили?

– Знают ли вас в лицо?

– Не думаю...

– Предполагаете или уверены?

Он говорил с таким напором, что меня разобрало зло.

– Я не господь бог!

Петков приподнял бровь, но промолчал.

– Пусть так. Сейчас я уеду, а вам принесут завтрак. А потом мы снова встретимся, и, как знать, не удивлю ли я вас кое-чем...

Он сделал паузу, улыбнулся – ни дать ни взять прежний Атанас Петков, хорошо знакомый мне по застолью.

– Не гадайте, Багрянов. Не нужно. Потерпите часок – и все узнаете. А пока – приятного аппетита!

...Час уже истек, а Петкова все нет и нет. Соответственно нет и обещанного им сюрприза. Я сижу в одиночестве и думаю об этом, и еще о том, что или я полный профан, или же сюрприз, обещанный Петковым, не такой уж секрет для Слави Багрянова, каким представляется заместителю начальника отделения В. Впрочем, гадать нет смысла: рано или поздно все в этом мире становится на свои места.

9

Завтра истекает срок.

Завтра кто-то, кого я не знаю, войдет в условленное время в модный магазин на улице Царя Калояна и, не найдя там человека в макинтоше из серой английской шерсти и с «Зорой», торчащей из левого кармана, постоит у прилавка в глубине, купит галстук или коробку носовых платков и удалится, чтобы никогда больше не прийти сюда, ибо мое отсутствие в переводе с языка символов на болгарский скажет кому надо, что человек в макинтоше провалился.

Голова... У меня ужасно болит голова. И губы – не мои губы. Они вспухли, стали огромными; я пытаюсь облизнуть их, но не могу. Марко и тот второй – его зовут Цыпленок – на славу отделали меня в подвале. Им помогал неуклюжий детина со сплющенными ушами боксера. Для начала они завели мне руки назад, стянув их колодкой, а затем без долгих разговоров пустили в ход дубинки. Я корчился на бетонном полу, и вонь – одуряющая вонь свежевычищенных ботинок – душила меня. Дубинки врезались в спину, почки, полосовали шею и крестец. Все трое били размеренно, сменяя друг друга, а когда Марко – старший – сказал: «Хватит», – сели возле стены на корточки и закурили. Покурив, Цыпленок встал и нехотя, без особой силы, раза три тюкнул, меня лицом об пол.

– Эй, – негромко сказал Марко. – Нашел забаву.

Я с трудом повернул голову и увидел лицо детины с примятыми ушами. Он упирался подбородком в колени и смотрел на меня как на вещь. Или как на покойника.

Сейчас я вспоминаю все это и радуюсь, что жив. Я лежу на спине, прихлестнутый двумя парами наручников к железной кровати. Ноги привязаны к спинке. Матрас и подушка убраны, и круглые пружины впиваются в ребра.

Я лежу и жду. Чего?

Судя по шагам и шорохам, доносящимся сверху, Петков и его люди собрались в угловой гостиной первого этажа. Я недаром потратил полтора часа на осмотр дома и помню наизусть каждый закоулок. Признаться, я немало этим горжусь, ибо архитектор, строивший виллу, по-моему, задался целью доказать, что смысл и искусство несовместимы. Ход в ванную он устроил из оранжереи, а на втором этаже – между кухней и залом с антресолями – разместил две треугольные комнаты без окон. Любопытно, зачем он все-таки соорудил этот хаос? Впрочем, бог с ним, с домом! Гораздо больше меня волнует другое: чем занят Петков и не готовит ли он очередной – третий по счету – сюрприз?

Говоря по совести, я сыт первыми двумя.

Даже более чем сыт...

...Петков – вопреки обещанию быть через час – приехал на виллу с опозданием. И не один, а в сопровождении короткопалого субъекта с фонендоскопом в кармане пиджака и саквояжем в руке.

– Заждались? – спросил Петков и подтолкнул меня к окну. – Раздевайтесь... Осмотри его, Фотий.

Я разделся, и эскулап выстукал мою грудную клетку, пощупал пульс. Пальцы у него были холодные и толстые, как каротель. «Дыши!» – буркнул врач и, игнорируя фонендоскоп, припал ухом к моей груди. «Не дыши!» Пока я послушно выполнял команды, Петков скучал в кресле и курил, стряхивая пепел куда попало. «Садись!» – сказал врач и достал коробку с прибором, похожим на градусник. Давление, слава богу, мне измеряли и раньше, но сейчас – не знаю почему – мне стало не по себе... «Сто двадцать на семьдесят...» Врач сложил фонендоскоп, захлопнул крышку коробки. Затолкал их в саквояж.

– Одевайся! Он здоров, здоровее не бывает.

– Минутку, – сказал Петков. – Ты помнишь, Фотий, о чем я говорил? Обморок, высокая температура.

– У него? Позавчера?

– Не у меня же! – сказал Петков с подавленным раздражением.

– Он ничем не болел, даже насморком.

– Ладно, Фотий. Я понял... Спасибо за консультацию.

Петков оттянул ворот своего роскошного свитера, словно расслабляя петлю. Проводил глазами врача. Подождал, пока за тем захлопнулась дверь, и только тогда обратился ко мне с вопросом, бывшим, пожалуй, лишним при этих обстоятельствах:

– Слышали?

– Да, – сказал я, понимая, что здесь к чему.

– Диагноз верен?

Я пожал плечами.

– Врачи ошибаются. Даже профессора.

– Наш Фотий – нет. Правда, ему больше везет на переломы и вывихи, чем на ангины, зато практика у него обширная, и распознать симуляцию ему ничего не стоит.

Петков вынырнул из кресла и встал передо мной.

– Багрянов! Я предупреждал: простота и откровенность! – Он оттянул и отпустил ворот свитера. – Так вот, вы многое выиграете, если скажете, зачем вам понадобилось терять сознание на улице Царя Калояна, а перед тем подсовывать нам в номерах градусник с несбитой ртутью. А заодно – поняли, за-од-но! – объясните, и без вранья, где и на чем вы засекли моих наружников? Не того, что ездил с вами в Добрич, а других, пораньше.

– Велик секрет!

– Не велик? Так где? Где вы их срисовали? Возле гостиницы?

– Рассказать сейчас?

– Лучше напишите. Можете не сейчас, к вечеру. Кстати, какой препарат вы проглотили, когда шли в аптеку? Фармацевт клянется, что пульс у вас был бешеный.

Я вспомнил печального пройдоху, выманившего у меня пятнадцать левов, и подумал, что люди Петкова наверняка выудили из него все.

– Ваш Фотий неуч, – сказал я с тупым упрямством. – Я действительно был болен. Слышите: бо-лен! Или вам нужна ложь? Целая гора лжи?

Петков посмотрел на меня в упор.

– Не так пылко, Багрянов! Отрицая, вы даете лишнее доказательство, что обморок не был случайностью. Так сказать, импульсивной реакцией на нечто конкретное. Соображаете?

– Признаться, с трудом.

– А между тем все просто. Вы установили, что вас ведут, и все-таки поперлись на явку. Почему? Надеялись стряхнуть наружников и выйти на рандеву? Пожалуй... При этом, однако, вы допустили варианты. В частности, такой: наружники опытны, и оторваться не удастся. На этот случай вы заготовили свой «обморок». Сознаюсь: удачная находка, и забазировано все было по высшему классу. Термометр, визит в аптеку, неровная походка. Вы правильно рассчитали, что любые мелочи, касающиеся вас и, в частности, вашего драгоценного для ДС здоровья немедленно будут доведены до сведения тех, кто принимает решения, и после этого им придется поломать голову над вопросом: как поступить? Начни вы без зазрения совести мотать наружников по городу, обходя явку, мы б разобрались в ситуации и вынуждены были бы вас взять. Какой смысл давать вам бегать по воле, если наблюдение расшифровано? Но вот как быть, ежели чистая случайность, этот вот самый обморок, вдруг останавливает вас и лишает возможности дойти до цели? Вы следите за моей мыслью? Так вот, что должны предпринять в ДС при подобном раскладе? Очевидно, оставить вам свободу и ждать, пока вы снова выйдете на рандеву. Не так ли?

Идея была изложена длинновато и не совсем точно, но суть, к сожалению, совпадала с моими собственными соображениями на этот счет, и я сделал печальное открытие, что Слави и Петков мыслят одинаково.

– И вам, конечно, известна явка? – спросил я, изо всех сил стараясь быть ироничным.

– Пожалуй. Модный магазин?

– Почему он?

– Два визита за двое суток, и мелкие, ненужные вам покупки. Перечислить? Расческа, перочинный нож, портмоне.

– Ну и что? Их вы нашли у меня при обыске. Выходит, они были мне нужны. В обиходе.

Петков раздвинул губы в вежливой улыбке.

– Нашли. Но вам, если хотите, покажут урны, куда вы спровадили другие ножик и расческу – те, которыми пользовались раньше.

Что ж, приходится признать, что наблюдение велось прилично. Я действительно дважды заглядывал в модный магазин, разведывая обстановку, но наряду с ним заходил и в другие. От ножика же и расчески я избавился в разных концах города и, как мне казалось, с достаточными предосторожностями.

– Это все? – сказал я довольно спокойно. – Не вижу связи.

Петков предупреждающе поднял руки.

– Я устал повторять: не спешите! Мне не нужны ваши экспромты. Вечером и письменно! И в такой последовательности: все о причинах обморока, все о модном магазине и все о том, как засекли наружников. Кроме того, я хочу получить еще один отчет о задании.

Обстоятельность, с которой Петков добирался до цели, внушала уважение. Он не пренебрегал мелочами и не лез напролом, и это в какой-то степени соответствовало моим собственным желаниям. На сбор мелочей уходило время – часы и часы, складывающиеся в сутки. В положении же Слави Багрянова лишние сутки были резервом, ценность которого ничто не могло приуменьшить.

– Я ждал сюрприза, – сказал я и сел. – Доктор и светлое озарение, посетившее вас по поводу явки, – это все или у вас есть еще что-нибудь про запас?

Петков нехотя улыбнулся. Сделал несколько шагов к двери, приоткрыл ее и поманил кого-то пальцем. Я сидел и ждал, что увижу Искру, и готовился сказать ей: «Привет!» Почему-то мне казалось, что Петков даст нам очную ставку и попытается выяснить, с чего я вздумал назвать ей давно проваленный пароль. Однако вместо Искры в комнате появился молодец в макинтоше и шляпе, точь-в-точь таких, как мои собственные.

– Проходи, – сказал Петков парню. – Стань-ка поближе к свету. Вот так. Ну как он, на ваш взгляд?

– Довольно похож.

– Пройдись-ка, дружок! Вы что, недовольны, Багрянов?

– Да нет, ничего, – сказал я без энтузиазма.

Если Петков рассчитывал меня поразить, то мог бы приготовить что-нибудь поэффектней. Подобрать среди агентов того, кто фигурой и манерой держаться походил бы на Слави Багрянова, не составляло труда. Банальный трюк с подменой, старый как мир. И это все? Выходит, я переоценил Петкова?

– Ничего, – повторил я, стараясь не выдать разочарования. – Газету пусть положит в левый карман, так, чтобы заголовок был хорошо виден.

– Еще что-нибудь?

– Да нет, вроде бы все..

– Иди, – сказал Петков парню. – Посиди внизу. Чего вы морщитесь, Багрянов?

– Что же мне – «браво» кричать?

Петков позволил себе улыбнуться.

– Верно. На вашем месте я бы тоже не ликовал, зная, что вместо меня на явку пойдет подменный. Думали, я повезу вас на улицу Царя Калояна? И дам шанс бежать?

– А был бы шанс?

– Вряд ли, – сказал Петков уже без улыбки. – Ладно, до вечера!

Мы расстались, и до самых сумерек я трудился не покладая рук. Отчет получился чистеньким, без помарок, и Петков, приехавший вечером, мог быть доволен Слави Багряновым – все было подробно, последовательно и удобочитаемо. Но он и не глянул на творение рук моих. Сел, отодвинул бумаги в сторону, молча закачал ногой.

– Что-нибудь стряслось? – спросил я, предвидя ответ: вид у Петкова был такой, что вопрос был чистой воды риторикой.

– Для вас – да! – сказал Петков и оттянул ворот свитера. – Багрянов, когда вы познакомились с Искрой? Быстро!

– Вы же знаете, позавчера.

– Кто дал вам записку?

– Понятия не имею. Я и сам был бы не прочь узнать, кто!

Я сказал правду, и Петков, очевидно, понял это. Тон его стал спокойнее, и палец перестал терзать ворот.

– Вот что, постарайтесь не напутать. Вспомните: была ли Искра на улице Царя Калояна до того, как вы соорудили свой обморок? Видели вы ее?

– Нет, – сказал я, подумав. – По-моему, нет.

– Вы сами набились на знакомство или она проявила инициативу?

– Все вышло спонтанно, само собой.

– Спонтанно? Багрянов! Слушайте и будьте предельно внимательны. Напрягите ум и призовите на помощь логику. Не сложилось ли у вас впечатление, что Искра подсунула вам записку?

– Бред! – сказал я быстро.

Петков стиснул зубы, скулы его напряглись.

– Без эмоций, Багрянов. Да или нет?

– Но она же ваш работник!

– Не совсем... Ваша подружка – человек Гешева.

– Тем более.

Петков с силой потер висок ладонью. Сказал, словно размышляя вслух и адресуясь скорее к себе, чем ко мне:

– Гешев не поручал ей быть на улице Царя Калояна и вступать с вами в контакт. Совпадение или умысел?.. А записка?

Он замолчал, давая время по достоинству оценить откровенность. Минуты, отпущенной им, хватило на то, чтобы прикинуть разные разности и вспомнить, что мысль о причастности Искры к записке мелькала у меня самого.

– Ну уж нет! – сказал я сердито. – Послушайте, Петков, когда речь идет обо мне и задании, я готов идти до конца. Но в ваши с Гешевым семейные делишки меня не путайте! Понимаю, у вас появилась возможность подставить ему ножку, припутав Искру к записке и делу Багрянова. Однако, согласитесь, участвовать в вашей склоке мне не с руки. Гешева вы не свалите, а с меня Гармидол или кто-нибудь другой спустит шкуру... Нет, нет. Я пасую.

Странное выражение лица Петкова остановило меня, и последнее слово я выговорил уже по инерции. Петков встал. Помедлил.

– Марко! Цыпленок! Божидар!

Трое шагнули через порог и остановились у меня за спиной.

– Багрянов, – сказал Петков тихо. – Мне очень жаль, но я не вижу другого выхода. Мне нужна правда, Багрянов...

Он говорил еще что-то, но здесь в памяти Слави Багрянова зияет пустота. Я лежу и пытаюсь вспомнить. Тщетно.

Воздух в комнате уплотнился до такой степени, что его легче откусить, чем вдохнуть. Придет кто-нибудь наконец или я задохнусь? Я закрываю глаза, и мир плывет, плывет...