Текст книги "Голые циники"

Автор книги: Алексей Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А это правда, лейтенант. Все мы как-то пропустили Афган, закрыли глаза и не вышли с протестами. Если бы весь народ восстал против смерти наших ребят, может, и спалось бы нам спокойнее. Где-то в душе мы чувствуем это и боимся об этом думать… Поэтому не беспокойтесь, я ему попробую даже помочь…

– Вот и хорошо, Игорь… Если что-то потребуется от меня – звоните. Хорошо?

– Так точно. Удачи.

– И тебе.

Сергей не боялся встречи, он стыдился себя. Не знал, как начать разговор, как извиниться.

Верник в солнцезащитных очках приоткрыл стеклянную дверь.

– Сереж, че мерзнешь, заходи давай. Я тебе пропуск еще вчера выписал. Ну, давай, смелее…

Сергей оглянулся по сторонам, вынул из камуфляжной куртки портмоне и вошел в телецентр. Уже перед лифтом он протянул Вернику кошелек.

– Я это…

– Забудь, чтоб мне быстрее забыть.

– Я не хотел…

– Сереж, давай сейчас поедем в ресторан «Феллини», там и поговорим.

Сергей схватил Верника за рукав:

– Да послушай ты меня!

Все телевизионщики, тоже ожидавшие лифта, с опаской посмотрели на Сергея.

Верник сдернул солнцезащитные очки:

– Хорошо, что?!

– Я не могу, я сейчас должен извиниться, я ненавижу себя… И не тебя вчера бил, всех бил, понимаешь? Всю ночь, как клоун, просидел у окна. Я, блядь, не свинья… Я, Верник, войну прошел и два ранения перенес. Троих товарищей близких похоронил… – Сергей перешел на крик: – А все остальные сейчас или пьют, или сидят, или опять убивают, или вешаются, как «Архангел». А я не хочу! И вешаться, блядь, не хочу. Понимаешь?! Я жить хочу! Работать! Детей хочу!!! Я, кавалер трех орденов Мужества, в супермаркете охранником работаю, в другие места не берут после Афгана. Ссут!!! – В образовавшейся тишине все не смели даже пошевелиться, Сергей успокоился и, дрожа губами, произнес тихо: – Я любить вчера начал, понимаешь?!

Двери лифта давно открылись, но те люди, которые находились в нем, продолжали стоять и слушать. Сергей замолчал после того, как прорычал что-то нечеловеческое. Тишину прервал Константин Эрнестович, руководитель Второго канала. Он как раз был в лифте.

– Верник, поговоришь и поможешь ему. После этого оба ко мне.

Проходя мимо Сергея, он по-дружески ударил его в плечо:

– Держись, солдат.

– Стараюсь, солдат.

* * *

Съемки в Таиланде заканчивались удачно. Много хорошего материала, интересные ситуации, поэтому фильм получался. В последний день они валялись на пляже. Оператор Герка взял скрытую миникамеру и на нее записывал многочисленных девушек, загорающих топлесс. Семен Горров в ноутбуке показывал улыбающемуся Хорхе фотографии своей жены и двоих детей, съемки с войны в Ираке, Чечне… Хорхе сочувственно вскрикивал при виде раненых и краснел, ревнуя, когда Горров пальцем гладил на мониторе лицо жены.

Ричард долго ворочался, никто его не трогал… Потом решительно встал и стал набирать на мобильном телефоне сообщение для Вари:

«Привет, милая… Мы закончили… Я скоро прилечу… Скучаю… Очень-очень…»

Потом подумал: «Почему, после всего, и „милая“? С чего она мне „милая“? Сука она… Всего меня сожрала изнутри… Уродка… Как скучаю по ней. Но нельзя… Нужно написать сухо… Чтоб поняла свою ошибку и просила прощения. Долго… И я, может быть, прощу»…

Стер текст и переписал:

«Здравствуй, Варь. Ты как? У нас все хорошо прошло. Скоро вернусь…»

– С какого перепуга «ТЫ КАК?» Почему я проявляю слабость? Будет думать, что разрешаю ей колоться и проявляю заботу «ты как? Укололась, чтоб ломки не было?» На хер ее, надо написать просто, так, чтобы не подумала, что она мне нужна. Чтоб подумала, что не нужна. Что пишу, потому что… Почему же пишу тогда?.. Блядь… Надо мало написать. Надо нахамить, вот… Надо нахамить:

«Привет, сука! Живая еще?! И у меня все хорошо. Скоро прилечу. Если надо денег на новую дозу – позвони».

– Да, вроде подойдет. Так лучше… Так лучше.

Ричард нажал клавишу «отправить» и поднял голову. Вся команда стояла вокруг. Все это время все свои мысли он говорил громко, на весь пляж. Горров протянул ему полбутылки водки.

– Нет, все нормально, – Рич встал, потирая руки, – идемте, я вас на скутерах надеру. Чур, я плачу. Все-таки хороший проект мы замутили.

Рич побежал в воду. Ребята переглянулись и тоже поломились за ним, на ходу крича: «Victory! Victory!!!»

На топчане зазвонил телефон самым модным сигналом – голос Левитана говорил: «Говорит и показывает Москва. Работают все радиостанции Советского Союза». На экране был написан абонент «ОТЕЦ, БЛЯДЬ!»

* * *

– Ало, Варвара?!

– Бо-о-олее или ме-е-енее Варва-а-ара…

Варвара валялась на матрасе и докуривала второй косяк. Она твердо дала себе слово «постараться». Сегодня утром она купила марихуаны и решила перепрыгнуть на нее с тяжелого наркотика. Поэтому после героина пошел второй косяк.

– Ты меня слышишь?

– Имеющая у-уши тебя слышит. Че на-адо, маньяк?! И кто ты, ма-ни-ак?!

– Это Константин Эрнестович.

Варвара не особо понимала происходящее и повторяла нараспев:

– Э-это Конста-а-анти-и-ин… Это и-ммя моего ребе-е-нка… Я так его-о-о хотела назва-а-ать в честь ва-а-ас…

– Заткнись меня и слушай внимательно, я – отец Ричарда.

Варвара продолжала спокойно лежать на матрасе и спокойно повторять:

– Оте-е-ец… Ри-и-ичард… Он бы-ы-ыл отцо-о-ом мое-е-его ребе-енка…

Лицо совсем не изменилось, кроме слез, которые начали нервно катиться.

– Варвара, я сейчас приеду. Попробуй открыть дверь. Я очень прошу тебя. Попробуй сейчас открыть дверь… Хорошо?

– Да-а-а… Оте-ец Ри-и-ичарда-а-а.

Варвара повернулась на другой бок и крепко заснула.

Константин Эрнестович вызвал секретаря и дал две команды: свою машину и реанимационную.

* * *

– Жена не смогла, я сам пришел, – начал, входя волевым шагом в кабинет директора, Юрий Исаакович. – Барон старший.

Директор быстро встал и протянул руку. Барон сел на стул и, не отвечая рукопожатием, показал на директорское кресло.

– Сидите-сидите, не вставайте. Так в чем проблема у вас?

– Вы знаете, ваш сын подрался, и, вообще, он постоянно…

Юрий Исаакович перебил:

– …И, вообще, он постоянно борется за свои права. По крайней мере, так следует из историй, которые он мне рассказывает. А ему я верю больше, чем вам. Потому что у него мое воспитание, а не ваше. Так я слушаю продолжение…

– Он подрался со своим одноклассником.

– Потому что у вас хватило ума прочитать его сочинение на весь класс.

– Но это было лучшее сочинение!

Барон треснул по столу кулаком и сквозь зубы сказал:

– Извините… Извините, так какой же вы тогда педагог, если не видите, когда можете нанести вред. Вы что, директор школы, которая призвана наносить вред ученикам? Директор-вредитель?! Отвечайте!

– Да нет, конечно!

– Так как же вы не видите элементарного?! Кроме знаний, вы должны воспитывать человека. Качественного человека, прежде всего. Вы понимаете, почему вы не должны были читать это сочинение перед всем классом?!

Юрий Исаакович приподнялся на стуле и наклонился в сторону директора школы.

– Да понимаю, понимаю, успокойтесь вы!

– Теперь внимательнее, – Барон перешел на шепот, – это касается не только моего ребенка. Я каждый месяц буду обзванивать родителей учеников класса, и если хоть один из них расскажет мне, что учителя вашей школы не уважают их права, не ценят их свободу, пытаются давить своеволием, то я… лично я… лично вам… вырву яйца… Вы меня слышите?!

– Да…

– Хорошо слышите?!

– Да…

– И не думайте, что я говорю образно. Я в прямом смысле вырву вам яйца.

Через мгновение нервной тишины, уже такой же добродушный и улыбающийся Юрий Исаакович поднялся со стула и весело протянул руку:

– Ну, приятно было с вами познакомиться. Если будут какие-то трудности – обращайтесь незамедлительно.

Уже на выходе он обернулся: и совсем по-другому, вспомнив о сыне, сказал:

– А сочинение действительно хорошее. Отличные у вас педагоги. Держись.

Дверь закрылась. Директор облокотился головой о стену. Он не был скотиной. Иногда и приличные люди совершают промахи. Он долго и заботливо руководил школой, но разве за всем уследишь. Прекрасно понимая слова отца Оськи, он немного обижался… И на себя… В первую очередь на себя… За то, что эти слова вообще возникли. Он вздохнул, как вздыхают приличные люди, осознав промах. Поднял телефон и позвонил своей маме.

* * *

Дверь в квартиру пришлось вышибать. Вообще, реаниматоры делают эту операцию постоянно. Вот и сейчас двое молодых парней медленно поднимались по лестничной клетке, в надежде, что дверь хоть как-то, но без их помощи откроют. Их усталость от наркоманов трансформировалась в апатию и бездушие.

– Очередной?

– …ая…

– Молодая?

– Ага.

– Спасем?

– Неа.

– Жаль рабочий день так заканчивать.

– Не уверен.

Дверь была открыта… Настежь. Константин Эрнестович сидел у изголовья Варвары и вливал в нее воду. Увидел неторопливых санитаров:

– Бегом вытаскивайте ее.

Санитары удивленно переглянулись, открыли чемодан и вынули уже подготовленный раствор «Доктора Живаго», так они называли его.

Константин Эрнестович перевернул на живот слабо соображающую Варвару. Хоть она и отбивалась, сдернул с нее штаны.

– Бегом… колите.

Санитары переглянулись.

– Это не птичий грипп – куда ни попадя не вколешь. Вена нужна.

Натренированным жестом вогнали десять кубиков сыворотки в руку развалившейся Варвары. Посмотрели в зрачки, привычно посветив фонариком на остекленевший взгляд.

Переглянулись между собой повторно.

– Спасем. Кажется, успели.

– Ну, вот и ладненько.

Так же спокойно санитары собрали свои аптечки. И так же спокойно направились к выходу, не обращая внимания на Константина Эрнестовича.

– Ребята, сколько с меня?

Санитары не хотели его слышать.

– Неплохо сегодня.

– Да уж…

– Семерых вытащили.

– Уж да…

– А ты прошел восьмой уровень?

– Уже на одиннадцатом.

– Где там «жизнь» лежит, я не успеваю найти, как гоблин меня убивает…

– Она в фонтане с водой.

– Но я тону, если туда прыгаю…

– Нужно нырнуть, не собирая до этого в зале тяжелых боеприпасов.

– А, понятно…

Уже на пороге санитар помоложе посмотрел на Константина Эрнестовича:

– Нужно, чтоб она блевала целый день. Поите ее водой с содой. Пускай выблюет все.

Константин Эрнестович не знал, что говорить в этой ситуации. Он был благодарен этим странным санитарам, не знал, как помочь начинающей приходить в себя Варваре. Поэтому робко спросил:

– Может… может, на всякий случай ей клизму поставить?

Молодой санитар только рукой махнул, а другой уже в дверях оглядел всю картину: молодую Варьку, раскинувшуюся, словно малахольная, от легкого передоза… Мужчину в возрасте, в дорогой одежде, с трясущимися губами. Оглядел и каким-то грустным и беззлобным тоном сказал:

– Клизму ты себе поставь… засранец.

Они захлопнули дверь, а у Константина Эрнестовича покатились слезы. Такие же, как слова санитара: грустные и беззлобные. Взял мобильный телефон и набрал абонента «Сын».

* * *

Верника опять избили и порезали. До полусмерти. В этот раз друг Сергея – Мейерхольд. А произошло это вот как.

– Игорь, извини, я не пойду в «Феллини». Я не могу туда ходить.

– Это еще почему?

– Я только вернулся с войны тогда, ну, знаешь, понтов много, деньги даже были какие-то. Я с девушкой тогда познакомился. С Ольгой. И все, знаешь, как крышу снесло. Не могу без нее, и все тут. Ни дня не могу.

– С красивыми всегда так… Кинула тебя?

– Ну да, когда деньги кончились… Был такой период, знаешь…

– У каждого был.

– Ну да… Только не каждая в такой момент кидает. В общем, ушла она от меня к какому-то педриле.

– При чем тут ресторан «Феллини»?

– Я как-то мимо проходил. Ну, смотрю через стекло, они там сидят…

– Понятно…

– Ну, я и зашел поздороваться. Я его не сильно бил.

– Знаю я, как ты не сильно бьешь.

Верник потер скулу.

– Я и не хотел. Ну, только когда в себя пришел, увидел, что все разнес в «Феллини». И этого гондона, и картины со столами…

– Олю-то хоть не ударил?

– Ты что?! Оля – мой Бог. Я люблю ее очень… Очень сильно…

– И сейчас?

– И завтра… Ладно.

Сергей плотно надавил себе на глаза.

– Слушай, Игорь, а пойдем лучше к моему брату Мейерхольду.

– У тебя брат есть?

– На войне… В битве, брат, становятся братьями.

* * *

Накатавшись на скутерах, Ричард вернулся к телефону. Шестнадцать пропущенных звонков от отца и одно сообщение: «Варвару еле спасли. Давай срочно домой. Отец».

Сзади подкрался Горров и швырнул Ричарду в трусы горсть песка:

– Рич, охуеть, мы сейчас, когда катались… у Хорхе встал, прикинь…

– Конечно, он же позади тебя, латентный ты наш, сидел…

Горров обиделся:

– Пошел ты в жопы-ыу…

– Иди это Хорхе предложи…

В этот момент Рич думал о сообщении. Он и отвечал-то Семену случайно. Точнее – бессвязно. Точнее – отрешенно. Потом решил побесить Горрова.

– Слушай, а давай все-таки Хорхе натянем.

Горров строго посмотрел на Рича.

– Слушай, Рич, я – твой друг. Понимаю, что у тебя проблемы, но попробуй подняться над своими проблемами… над собой, в конце концов…

– Не могу, чувак… Боюсь задохнуться от зловония…

– Пошел ты на хер. И еще, Рич, не нужно каждый раз для собственной релаксации делать что-то плохое другим…

– Трахнуть Хорхе – это плохо?! Он же для того и рожден, чтоб его трахали…

Злость Ричарда опережала его мысли. Ему было все равно, на ком сейчас сорвать злость. А ему очень нужно было ее сорвать. Горров повернулся, чтобы уйти.

– Горров, ты знаком с теми украинками?

– С какими?

– Вон, чуть правее. Три полуголые.

– Рич, я бы тебе не советовал. Три полуголые украинки в Таиланде – это извращеннее, чем Хорхе, его мамочка и все его друзья вместе взятые.

Ричард сосредоточенно поднялся.

– Пойдем со мной.

Горров с неудовольствием поднялся.

– Хозяин – барин, подожди только, я у Хорхе отпрошусь и презервативы тебе возьму…

– Мудак…

– Как хочешь, смешно будет… Был в Таиланде, а сифилис от украинок словил…

– Хорошо, неси давай… И водку прихвати.

Ричард подошел к девушкам, но разговор не клеился. Они не отвечали, не кокетничали, просто валялись и наслаждались собой. Это и бесило Ричарда. В обычные моменты, когда он не нервничал, когда любил Варю, девчонки сами к нему лезли. И тогда он вел себя так же, как эти украинские модели сейчас. Спас Горров, подкравшись к Ричу сзади.

– Гарны дивчинки, горилки тяпнем?

Ответила, видимо, самая взрослая:

– А що, доня, е?

Горров руками сжал начинающиеся образовываться «ушки» на боках живота Рича и радостно прохрюкал:

– Е, мамка! И сало е!

Девчонки рассмеялись и оторвали свои худые жопки от песка и собственной значимости.

– Ну что, москалики-кацапики, наливайте. Будем налаживать наши внешнеполитические связи.

Вдалеке на песке, поджав ноги, сидел грустный Хорхе. Смотрел на Горрова и вздыхал. Потом стал собирать свои вещи. Из сумки выпал зажим для денег с долларами. Хорхе поднял. В зажиме была маленькая бумажка с одной надписью: «For your child. Gorrov». Хорхе перевернул. На него смотрело дурацкое и смешное лицо Горрова, снятое в каком-то фотоавтомате подземного перехода. Хорхе поднялся. Последний раз посмотрел. И побрел…

В этот момент, оторвавшись от уже бурного веселья с моделями, Горров провожал его взглядом. Потом поднял стакан с водкой:

– За Хорхе!

– А кто такой Хорхе?! – закричали веселые модели.

– Хорхе?! – сказал серьезный Горров. – Хорхе, красавицы, это человек и пароход. С судьбой покруче, чем у Федора Ивановича Крузенштерна.

– Это точно, – Ричард понимающе посмотрел в глаза Горрову.

Украинки ничего не поняли, но завизжали и по-русски, с размахом, опрокинули в себя по рюмке «Финляндии».

* * *

– Мейерхольд, открывай уже, ебать-копать!

За дверью послышались неторопливые неуверенные шаги. Дверь открылась. Заспанный, в трусах и недельном запое, Мейерхольд меньше всего походил на солдата-афганца.

– Открыта дверь всегда. Я замок давно вышиб, когда спьяну не попадал в скважину ключом. Прошу, блядь, к нашему шалашу…

Сергей посмотрел на настороженного Верника.

– Не страшно, он часто пьяный. Практически всегда. Но он очень добрый. Заходи.

Мейерхольд уже сидел на кухне. Навалил еды коту Митричу.

– Эй, Митрич, давай жрать иди…

Как ни удивительно, но Митрич прибежал и благодарно промяукал.

Мейерхольд стоял и пил из чайника. Потом немного сморщился и понюхал ржаной хлеб. Верник посмотрел удивленно.

– Мейерхольд, в чайнике что, водка?

– Нет, фраер, в чайнике – спирт. Валюха, соседка моя, приносит. Она в больнице городской работает. Хорошая такая баба. Жаль только, ей 63 уже. И это, еще… – Мейерхольд еще раз поднял чайник, но там уже ничего не осталось. Он потряс его над своим ртом – пусто. – И вот еще что… Я – Мейерхольд для него, – он ткнул пальцем в Сергея, – и для моих солдат. А для тебя, фраер из телевизора, я – майор Замятин…

– Эй-эй, Мейерхольд, – Сергей кинулся в разговор, – это свой, слышишь. Он из наших.

– Такие в армии не были. Или я ошибаюсь?!

– Слушай, не пизди, он просто мужик настоящий, слышишь? Ну, как мы все, понимаешь?!

– Кто на войне не был, тот не мужик, а рвань.

Он неожиданно бодро поднял начинавшую уже сваливаться от постоянного пьянства голову. Посмотрел на Сергея; прищурив глаза, «навел фокус» и быстро выпалил:

– Гони за водкой.

– Тебе уже хватит…

Мейерхольд сильно ударил по столу кулаком, поднял нажравшегося Митрича, смачно, по-родственному, поцеловал его в нос и почему-то полушепотом сказал:

– Гони за водкой, брат.

Сергей поднялся:

– Игорь, идем вместе сходим.

– Сереж, я здесь подожду. Познакомлюсь с майором Замятиным.

Мейерхольд пьяно улыбнулся:

– Правильно, майором Замятиным. Сто пятая гвардейская воздушно-десантная дивизия. Так и запишите. – Он повернулся к Сергею. – Ты еще здесь? Да иди же быстрей.

Сергей посмотрел на Верника, потом показал кулак Мейерхольду:

– Хорошо, я скоро. Аккуратней тут.

Когда он захлопнул дверь, сердце бешено колотилось. Страх, похожий на афганский, был где-то рядом. Сергей побежал в магазин. Быстро, купив водку и трехлитровую банку томатного сока, побежал обратно. Все это заняло от силы 15 минут. По дороге его обогнала машина «скорой помощи» и остановилась у подъезда Мейерхольда. Сергей вбежал в квартиру вместе с медиками.

Оба в крови. Мейерхольд сидел на полу около стены, нежно держа Верника и показывая на него пальцем. Видимо, врачам. У Верника изо рта шла кровь. Нож валялся рядом. Медики нацепили на Верника кислородную маску, быстро загрузили на носилки и унесли. Сергей сидел на стуле. Мейерхольд на полу. Полная тишина. Потом Мейерхольд посмотрел на часы и улыбнулся.

– Вызвал вместе, а менты едут дольше.

Потом встал. Открыл водку. Налил в два граненых стакана. В этот момент милиция вломилась в дверь. Три спецназовца с АКМ встали в стойки в кухонном дверном проходе. Мейерхольд рукой остановил их.

– Тихо, ребята. Все под контролем, – выпил сначала один стакан. Еще секунда – потом второй стакан. Посмотрел на Сергея. – Ты поймешь. Не простишь – по хую, главное – поймешь. – Повернулся к спецназовцам: – Я только форму свою парадную надену. Сопротивляться не буду, слово солдата.

Надев парадную десантную форму, Мейерхольд вошел на кухню. Кот Митрич терся о ноги, предчувствуя расставание. Мейерхольд взял его на руки.

– Ребят, с котом можно? – глупо спросил он омоновцев.

– Шутишь, что ли? – грустно ответили они.

– Серег, это… – он хотел ему отдать кота. Посмотрел… не договорил и не попросил. Поцеловал кота в мокрый нос, так как делал это много раз, спокойно и быстро взял его за задние лапы и сильно ударил головой о дверной кухонный косяк. Кот не успел даже вскрикнуть.

Мейерхольд заботливо положил Митрича на стол. Погладил. Сделал шаг назад и «отдал честь».

– Похоронишь в палисаднике, – сказал Сергею. Развернулся и вышел. Ошалевшие омоновцы за ним.

Через минуту в квартире была абсолютная тишина. Сергей сидел один на кухне и допивал водку, которая казалась водой. Недавно, вроде бы начинавшаяся складываться жизнь, опять была в жопе.

Только через несколько дней он узнает, что в тот день, когда ушел за водкой, Верник поинтересовался, «что такое 105-я гвардейская ВДД»? Мейерхольд тогда посмотрел на нож и взял нож.

– На, Верник, держи.

– Зачем?

– На примере покажу, что такое сто пятая. Атакуй меня.

– В смысле?!

– Попробуй зарезать меня.

– Я не хочу.

– Тогда хотя бы имитируй.

– Ну, хорошо…

Верник даже не успел двинуть рукой в сторону Мейерхольда, как тот уже сломал ему руку, перехватил нож, зарычал и нанес четыре колото-режущих ранения. Когда пришел в себя и огляделся, горько констатировал: «ебаный свет». Вызвал «скорую» и милицию. Сел на пол и прижал к себе Верника.

* * *

Константин Эрнестович залез в телефон Варвары. Стал искать телефон Славы Барон. Не найдя такого имени, сообразил, что абонент «еврейская шлюшка» – это именно она. Позвонил, Славка «прилетела» через двадцать минут.

– Давно она так? – начала она с прохода.

– Часа два. Врачи были. Сказали, что нужно много блевать. Слав, мне нужно на Совет Правления телеканала. Я должен уехать.

– Конечно, Константин Эрнестович. Без проблем. Я останусь.

– Буду звонить. Водитель привезет тебе сейчас еды. Я завтра перед работой заеду. Вот мой мобильный.

– Не волнуйтесь. Все будет хорошо.

– Да… – протянул он, совершенно развалившийся от таких событий, которые всегда проходили мимо его телевизионной жизни, хоть и наполненной скандалами и войнами. Так близко, так физиологично и незащищенно он был с проблемой впервые. Может и поэтому, не зная, что сказать, сказал финальную фразу Сережи Бодрова из программы «Взгляд»: «Все только начинается». Не глядя на Славу, он встал, подошел к двери и только там, словно себе, сказал:

– Спасибо, Слав.

Дверь хлопнула.

Варвара, до этого лежавшая мертвяком, резко повернулась на кровати и своим смертельно уставшим лицом закричала в дверь:

– Мне «спасибо» не надо!

Мне бы воздуха слово!

Мне обида – награда!

А отрава – не больно!!!

Она начала реветь… С соплями, слюнами… В голос…

Слава быстро села рядом, обняла за голову и тоже заплакала.

– Тш-ш-ш… Успокойся, подружка… Все будет хорошо…

– Я, блядь, чуть «коньки не откинула», Славк, прикинь… Пересралась вся… Как мне плохо, Боже мой… Я такая несчастная…

Славка вытерла слезы. Посмотрела на Варю. И небрежно сбросила ее с себя на кровать.

– Пошла ты в жопу, Варь. Задрала меня уже, просто пиздец какой-то. Да и не только меня – всех! – Славка стала грозно ходить по комнате. – Че тебе не хватает, ты скажи, что у тебя плохо?!

– Что ты на меня орешь, не ори! – Варвара зажала уши руками. Славка подсела и стала насильно разжимать ей руки.

– Нет, ты послушай. Я тебе сейчас все выскажу и свалю отсюда на хер. А ты тут жри свои колеса или вешайся – мне уже по херу.

– Что ты гонишь, Слав, мне плохо. Я еле выжила.

– Да уж не знаю даже, кому от этого лучше стало! Рич тебя любит, родители у него охуенные, вон тебя, блядь, вытаскивают из ада. А она, посмотрите, несчастная: бухает, ширяется, ебется с охранниками, со всеми флиртует. Скоро клейма негде будет ставить, миледи!

– Ты говоришь, как парень какой-то!

– Я говорю так, как сказал бы мой отец, если бы сейчас был здесь.

– Иди и ебись тогда со своим отцом. Тоже мне идеал нашла!

Слава как-то сразу стала спокойной. Села рядом с Варварой и наклонилась близко к ее глазам.

– Иногда смотрю на тебя и думаю: «Может, ты мне и не подруга совсем. Может, просто „левая“ ты, Варь?»

Варвара заревела в голос и обняла Славу. Первые секунды Слава сидела спокойно. Варвара словно обезумела. Она стала целовать руки подружки и шептать:

– Прости меня, миленькая. Прости, прошу тебя. Клянусь, я стану лучше. Клянусь тебе. Подруга ты моя, слышишь?!

Славка заплакала. Они обнялись. Снова вдвоем. Снова сидели и плакали. И снова прощали друг друга.

* * *

Уже размякший Горров терроризировал уже размякших моделей.

– О чем мне с вами разговаривать, если вы не видели интервью Оливера Стоуна с Фиделем Кастро?! Может, о П.М.С.?!

Девчонки заливались смехом.

– Слушай, Горров, ты знаешь о П.М.С., судя по всему, ты все знаешь… Слышал такой музыкальный гурт «Виагра»?

Девушки заговорщицки переглянулись.

– Ну да, слышал. С такими, как у вас… большими… этими (он повернулся к Ричу, как бы подбирая слова… подмигнул)…

– Большими глазами, – ввернул Рич.

– Точно, – Горров ударил в ладоши, – большими глазами!

Девчонки рассмеялись. Комплименты, хоть и на силиконовом уровне, нравятся всем девушкам без исключения. Видимо, поэтому они и перешли в наступление. Начала Вера, черненькая.

– Спасибо за комплимент. Так вот, слушай, у «Виагры» есть песня со словами «Лучик мой любимый Л.М.Л.». Так им все предлагают переделать, как «Самый нелюбимый П.М.С.».

Девчонки просто катались по песку от смеха.

– Горров, скажи, мы всем мужчинам при знакомстве задаем этот вопрос, кто из нас троих милее, всех румяней и стройнее, – как сказочница начала Альбина, но закашлялась и быстро свернула свое обаяние и рассказ, – словом, кто лучше из нас?

Горров чуть не поперхнулся тоже.

– Лучше, в целом, нельзя сказать. Вы – разные. Для разных целей я подбирал бы вас по-разному. Как ножи для разделки разных продуктов.

– Красавчег, – девчонки переглянулись, – нас впервые сравнивают с такими опасными штучками. А тебе какой нож больше нравится?

– Пластмассовый.

– Это еще почему?! Потому что безопасный?

– Нет, потому что одноразовый.

– Какой же ты гад! Слушайте, девочки, какого же гада мы пригрели у себя на… на глазах.

Все рассмеялись.

– Обычно говорят «сволочь», – начал Горров, – сволочь – мне больше нравится. Хоть и женского рода, в отличие от «гад», но звучит более мужественно. По-моему.

– Ну, я бы не сказала, что более мужественно. Может, ты просто «латентный гей»?

Теперь рассмеялся Ричард.

– Вот и я ему про то же самое говорю.

Он обнял Горрова и начал издеваться.

– Да, ладно, друг, прекрати… С кем не бывает. Подумаешь, латентный гей. Ты же у нас человек сильный. Активный – быстро перейдешь рубеж из латентных геев просто в геи.

Вера поддержала:

– Да, Горров, знаешь, мой друг говорил, что гей – это не тот, кто пристает, а тот, к кому пристают…

Горров стряхнул руку Рича со своего плеча.

– Ответный вопрос. Кто самый крутой в мире режиссер?

– Ты?

– Нет.

– Байрак?

– Это еще кто такой?

– Не обращай внимания. Стенли Кубрик?

– Нет.

– Феллини? Джармуш? Кустурица? – неслось с разных сторон.

– Нет.

– Задолбал уже. Кто?

– Гай Риччи.

– Это еще, блин, почему?

– Почему? – Горров сделал паузу. – Потому что он Мадонну ебал!

– Красиво, Горров. Только при чем тут Гай Риччи и наш разговор?

– А при чем тут латентность, геи и я?!

В этот момент к ребятам подбежала маленькая девочка с фотоаппаратом.

– Здравствуйте, я – Ксюша. Я самый большой ваш кумир.

Девочки сразу оживились. Ричард перебил:

– Ты, наверное, хотела сказать «фанат»?

Девочка засмущалась, понимая, что не то ляпнула.

– Ну да, конечно… Вы мой самый большой фанат!

Все рассмеялись. Ричард и Горров не особо понимали происходящее. Пока молчали и соображали, девочка выдала всем по чупа-чупсу.

– Это вам, чтобы сосать, папа купил.

Горров чуть не подавился.

– Да уж, только этого нам сегодня не хватало…

– Фу, какой ты пошлый?! – Вера перебила его.

– Я? Я пошлый?! – Горров хотел уже начать возмущаться.

– Тс-с, – Альбина просто закрыла рот Горрова ладонью. Ему стало приятно, он и заткнулся.

Девочка протянула лист и ручку:

– Можно у вас автограф попросить?

Девушки стали копаться в пляжных сумках.

– Конечно, малыш. Мы сейчас тебе и календарик подарим. – Они расписались все по очереди и отдали девочке. Та сияла от восторга.

– Спасибо вам пребольшущее. В школе все обзавидуются. Можно еще с вами сфотографироваться, – девочка покосилась на «большие глаза» и хихикнула, – папа попросил.

Вдалеке стояли двое мужчин. Когда все ребята обернулись, чтобы посмотреть на папу, мужчины смущенно помахали руками.

– Малыш, вряд ли мы сейчас порадуем твоего папу нашей фотографией. Скажи ему, пусть приходит на концерт сегодня вечером в «Rock-отеле», там и сфотографируемся.

– Хорошо, передам. – Девчонка развернулась и убежала.

Горров не выдержал.

– Ого, Рич, так мы с «рок-звездами» киряем?

Девушки стали собираться.

– Ребят, мы сегодня выступаем, приходите, если время будет. Спасибо за веселье. Чава-какава.

Самая молодая девочка, которая ни одной фразы за весь день так и не сказала, уходя, что-то сунула в руку Горрову.

Они остались вдвоем. Ричард торопил.

– Чувак, давай, покажи, что там…

Горров разжал руку. На календаре было написано:

+ 38–068–360–22–54. Гай Риччи позавидует. Оля.

Он перевернул его другой стороной. Три сказочно красивые богини, местами напоминавшие тех, с кем они только что распивали горилку, стояли на сцене. Над ними красовалась надпись «Виагра».

Рич и Горров посмотрели так, словно обвиняя друг друга в лоховстве. Показали друг другу «fuck» и, довольные, пошли кататься на скутерах.

* * *

– Где Славка? Почему ее нет с нами? – сухо спросил Юрий Исаакович у жены, выждав, пока сын Оська отбежит от них и встанет на эскалатор.

– Там у Варвары проблемы. Она чуть не умерла. Славка все время с ней проводит.

– Блядь.

– Да, близко к передозу. Спасли… Она отошла более-менее. Просились вместе приехать сегодня. С тобой хотят поговорить.

– Хотят?

– Чш-ш-… Варвара хочет… И я хочу… Поговори и помоги.

– Поцелуй меня быстро.

– Я тебя люблю.

Семья Баронов каждое воскресенье сначала проводила на бранче в «Редиссон-Славянской», потом все прогуливались по выставочным залам, копались в «загашниках» мастерских художников, шли в кинотеатр, причем фильм для просмотра определялся голосованием. При равном количестве голосов решающим голосом всегда был голос Оськи. Он этим очень гордился, но всегда выбирал тот фильм, за который голосовала мама. После фильма все пили чай и уезжали играть в пейнтбол, или боулинг, а чаще, как сейчас, в картинг-центр.

– Пап, я тебя сейчас обгоню на целый круг, – не унимался Оська, натягивая свой личный шлем на голову.

– Таким тоном с директором школы разговаривай. Договоришься сейчас – подрежу тебя на трассе, Шумахер, вылетишь курам и девчонкам на смех.

– Посмотрим, пап. – Оська подошел к Еремее. – Мам, отец говорит, что обгонит меня.

– Я с ним сейчас поспорю, Осень, что ты его обгонишь. Только не подведи меня. Я с ним на очень большой приз поспорю.

Густые брови Юрия Исааковича застыли в изумлении. Ему и самому был интересен приз соревнования.

– И на что это мы спорим?

– Если Оська тебя надерет, то ты мне выдашь беспроцентный кредит на строительство пяти европейских булочных «Я Люблю Тебя» сроком на пять лет.

– Предположим… Но не больше 500 000 евро. Твои условия более чем гангстерские. Что взамен?

– Ну, если Оська придет вторым, то я… то я…

– Что «я», не томи…

– То я… рожу… третьего ребенка.

– Идет, – быстро и словно небрежно протянул руку Юрий Исаакович. Еремея сжала его, до бесконечности любимую руку и шепнула Оське: – Руби, чемпион.