Текст книги "Голые циники"

Автор книги: Алексей Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А ты такой храбрец, ты бы не завизжал?

– Я бы закричал.

– Продолжай.

– Он сдернул пиджак, и тараканы побежали по полу. Все ребята стали кричать, кто-то веселиться…

– Словом, ты сорвал обед?

– Да.

– Что дальше?

– Многие стали топтать его пиджак с тараканами на полу и порвали его.

– Продолжай – продолжай…

– В это время я взял одного таракана и, пока все отвлеклись, засунул его в котлету однокласснику.

Славка, поймав взгляд Оськи, нарисовала пальцами в воздухе сердечко.

– Потом все успокоились. Точнее – директор всех успокоил… Сказала, что найдет виноватого. Ну, все сели и продолжили обед…

Славке не терпелось.

– Он съел его?

– Нет… не съел… Выплюнул… и… стошнил…

После паузы отец начал первым:

– Это все?

– Все.

– Это все ужасно, сын. Ты лишен на три месяца карманных денег, ты отдашь однокласснику свой лучший костюм, а главное – ты извинишься перед ним на завтрашнем школьном обеде. Публично. Понятно?

– Понятно.

– Понятно?! Нет, не понятно: Мне не понятно!!! Почему ты согласился со мной?!

– Я слушаюсь тебя.

– Почему ты не объяснишь причину этих поступков?! Может быть, она уважительная?! Может быть, твой одноклассник – придурок, и ты – прав. Почему ты боишься меня?!

– Он придурок, пап. Он нарисовал на стуле учительницы мелом член, а она села. Все смеялись, а она – плакала. И я не боюсь, я люблю тебя…

Барони переглядывались между собой. Семья.

– Значит, так, – отец встал из-за стола, – Слава ко мне в кабинет, а с вами, молодой человек, мы завтракаем перед отправлением в школу и продолжаем сегодняшний разговор.

Около кабинета он развернулся:

– Милая, наполняй ванну.

– Со свечами?

Юрий Исаакович улыбнулся. Впервые за весь вечер.

– Вячеслава, прошу вас ко мне на аудиенцию.

И только тогда, когда Славка зашла в кабинет, он повернулся к жене и дыханием сказал: «Я люблю тебя».

* * *

Три часа ночи. Варвара лежала на полу. Наркотическое опьянение превратилось в отчаяние. Она встала и подошла к зеркалу. Ненавидела ту, в зеркале. Та была чудовищем, а она была несчастной. У той, в зеркале, на шее были синяки от рук Ричарда, а у нее на шее были объятия его рук. У той была разбита губа, а у этой следы от поцелуев. Та хотела убивать, а она хотела тихонько плакать. И плакала. И чем больше плакала, тем больше копилась злость и месть.

Металлическая рамка с фотографией, на которой они с Ричардом целовались в музее Сальвадора Дали в Фигерасе, вылетела на улицу, разбив окно.

– Ебись с кем хочешь! – Она так зло еще никогда не кричала. – Але, справочная, дайте мне телефон платных объявлений по аэропорту Шереметьево. Вас не ебет!!! – кричала и не слышала. – Объявления по Шереметьеву? Слушайте, дайте объявление. Я потеряла моего мальчика, я его потеряла… Не перебивайте меня! Его зовут Ричард. Я его очень люблю. Передайте ему по радио… Передайте ему по радио: «Ебись с кем хочешь, ебаный мудак!!!»

* * *

– Ты к окну? – спросил Герка Рича в самолете.

– Я какну? Да ладно, мне даже не шутится.

– Знаешь шутку из «Снежной королевы»? «И Герда, расставаясь с Каем, сказала на прощанье: Пока, Кай».

– Смешно.

– Что собираешься делать с Варей? Она ведь любит тебя.

– Я написал ей записку своей кровью в ванной.

– Ты ебаный мудак. Знаешь про это?

– Уже слышал от нее.

– Что написал, хотя я сам отгадаю, – «вскрой себе вены, шлюха»?

– Я написал: «Если в течение трех дней не получу сообщение, что ты клянешься прекратить принимать наркотики, то я…»

– …Отелло с толстым хуем…

– …то я отрежу себе мизинец и пришлю его тебе, сука, по почте!!!!!!!

– Нет-нет… Ты не ебаный мудак… Я недооценил тебя. Ты – ебаный-ебаный мудак-мудак. Скажи мне, Рич, это же понты. А?! Это же просто так, скажи?! Я твой друг, мне по хрену на Варю… Мне на тебя не по хрену, чувак! Ты же не сделаешь это?!

– Если не получу от нее обещания, то в Таиланде отрежу мизинец и пошлю его ей.

– Дурак… Дурак ты и мудак, блядь… Псих, сука конченая… Он же будет прислан позднее, чем ты сам вернешься домой. Давай сделаем так – ты не рубишь свой ебаный палец, а прибережешь его для Вариного клитора. Возвращаешься – разговариваешь с ней и только потом принимаешь решение. Сука ты, Ричард, меня пожалей. Что я буду паниковать там с тобой без пальца? Меня твой отец выебет, да что там выебет – выгонит с работы, что не уследил за тобой.

– Так он разговаривал с тобой, чтобы ты следил? Ты – гондон сраный. Это правда?! И ты, блядина, согласился, да?! Отвечай, Герка! Ты же мой друг?!

– Я твой друг. Да!!! Я – твой друг!!!!! Помнишь, когда распределялись операторы на телепроект «Последние Герои» на островах, а я очень хотел быть там. Это бы мне помогло вырасти, и в своих глазах… И во всех, блядь, глазах… Я попросил тебя поговорить с отцом, чтобы меня зачислили в операторскую группу. Ты сказал, что гордость не позволяет тебе просить его об одолжении. А на следующий день ты пришел ко мне и просил денег взаймы, потому что твоя ебучая гордость не позволяла тебе просить у отца. У того, кто кровь твоя, и заботится о тебе до сих пор, несмотря на твое к нему блядство?! И я, если помнишь, дал тебе денег. Последние свои деньги отдал, блядь…

– Я не знал, Гер…

– Да не перебивай ты меня, ебаный свет! Ты хоть сейчас послушай… Последние копейки тебе отдал, а на следующий день пешком на работу шел. Сейчас скажу тебе все, что было. Мне плевать, потому что твой эгоцентризм уже всех заебал. Ты только один, блядь, такой несчастный в огромной квартире с богатыми родителями… Отказываешься от проектов… выбираешь что-то… Да заеб ты уже всех! И Варю свою заеб! Придумал тоже, Ван Гог хуев, палец себе отрезать. Да хуй себе отрежь и сожри его, я и глазом не моргну. Заеб… Все… я сплю. И, блядь, не лезь ко мне. Я – оператор телекомпании твоего отца и буду слушаться тебя. Но только в рабочих моментах. Усвоил, пидор?!

Герка закрыл лицо руками и заплакал. И еще… Две женщины в салоне самолета… Тоже.

* * *

Юрий Исаакович закрыл дверь кабинета, прошел мимо Славы и достал из шкафа сигару «СОНІВА».

– Вы не против? – Он к дочери.

– Пап, если можно, не кури пока, а? Мне не нравится запах сигар.

– Молодец, что заботишься о ребенке.

– В смысле?

– В прямом, дочь! Мне Варя все рассказала.

– Что рассказала?

– Про секс в Большом городе. Ты что такая непонятливая или будешь продолжать мне врать?! Смотри, я не стану долго терпеть. Говори. Я хочу, чтоб ты рассказала сама.

Славка упала и схватила отца за ноги. Заревела.

– Папочка, прости, я не хотела, папочка, это впервые…

– Впервые что?

– Я впервые была с мужчиной, после клуба…

– Пьяная?

– Это впервые, папочка, прости…

Юрий Исаакович сел с ней рядом, обнял и поцеловал в голову. Голос его стал совершенно спокойным и заботливым.

– Он кончил в тебя?

– Не знаю, папочка.

Славка плакала, как в детстве.

– Вытри сопли.

Варя стала вытирать заплаканные глаза. Юрий Исаакович улыбнулся.

– Да я в прямом смысле этого слова «вытри сопли».

Сам достал платок и вытер нос дочери. Потом поднялся, открыл портфель и достал коробку. Налил в стакан воды и протянул Славке.

– На, выпей одну таблетку для профилактики.

– Что это?

– Постинор.

– Но это же вредно?!

– Хорошо, не пей.

Слава схватила таблетку и засунула в рот. Жадно запила.

– Откуда у тебя «постинор», пап?

– Принимаю после заседаний Центробанка страны. Шутка. Заехал и купил тебе. Я ж тоже был молодым, прикинь. Давай иди, я почитаю немного. И еще… Варвара мне ничего не говорила. Она тут ни при чем.

Славка стала выходить из кабинета. Уже в дверях обернулась. Посмотрела на отца, кинулась и запрыгнула на него. Обняла и стала целовать во все щеки.

– Я люблю тебя, папочка… Спасибо тебе, миленький…

В комнате Слава надела пижаму и забралась в кровать. Потом немного оттянула резинку на штанах, как будто думала увидеть что-то там новое. Посмотрела на свое, до боли знакомое, как на личного врага, и тяжело вздохнула.

В дверь постучали. Мама.

– Можно, кис?

– Конечно, мамочка.

– Я тут кое-что принесла.

Мама вытянула руки из-за спины. В них была бутылка шампанского «Moet» и два бокала.

– Держи бокал, – сказала и стала его наполнять. – Я не рассказывала тебе, как мы познакомились. Точнее, я тебе правды не рассказывала. Я говорила, что мы познакомились на дне первокурсника Универа – это правда. Что мы танцевали и влюбились друг в друга – это правда. Что мы в тот же день уехали к нему и провели вместе ночь, что я стала женщиной с ним – это все правда. Проблема была в том, что утром мы проснулись и не поняли, почему лежим голые в обнимку. Имен друг друга даже не помнили. В предыдущий праздник были пьяные в хламину. Про все это нам рассказали, восстанавливая события, – друзья.

– Это попадос, мам.

– Не попадос, милая. Юрка – прекрасный муж и заботливый отец…

– Это уж точно.

– Понимаешь, чем попадос отличается от Юрки?

– Да, мам.

– Все, целую тебя, – она заговорщицки подмигнула. – Он уже в ванной. Пойду, потру ему спинку.

* * *

– Эй, Пинкертон, – Варвара вальяжно облокотилась о дверь магазина, – в прошлый раз я украла бутылку вискаря из магазина, а ты лохонулся.

– «Blue Label» за двести двадцать долларов. Их вычли из моей зарплаты. Я видел, как вы положили ее в сумку.

– Почему ты не сказал? Почему не поймал меня и ментам не сдал?

– Потому что ты – моя женщина.

– Что?! Мне показалось?!

– Ты – моя женщина. Ты будешь моей. Я буду ждать тебя. Терпеливо.

– Ты не прихерел, случаем? Книга жалоб и предложений в магазине есть?

– Сейчас принесу.

Варвара размашисто размашистой губной помадой написала: «В 18:00 у „Сатирикона“».

– Знаешь, что такое «Сатирикон-то»?

– Я был там. «Бабочек» Виктюка смотрел.

– О, да ты – эстет?! Знаешь, что все эстеты – пидорасы?

– Знаешь, что ты очень красивая?

– Ладно, гей, в шесть – и не опаздывай. Я билеты возьму… С меня должок за виски.

– В чем ты будешь одета?

– Это еще зачем?

– Хочу гармонично выглядеть с тобой…

– Гармонично… Обоссаться можно… Ты где такое слово выловил? Из толкового словаря эстетов?

Варвара усмехнулась задумчивыми глазами и уже на выходе из супермаркета нагло прошептала:

– Я буду без трусов, детка…

* * *

Таиланд. Режиссер проекта «всемирная проституция» Семен Горров был прожженным ценителем порноиндустрии и, хоть боялся признаться сам себе, – сексоголиком. Еще не прошло полчаса с момента заселения в гостиницу, как он уже трахнул уборщицу на этаже отеля. А сейчас с бокалом коньяка «Martell X. O.» из Duty-free ломился к Ричарду в номер.

– Осел, открывай. Медведь пришел…

Ричард распаковывал вещи. Достал фотографию Варвары и поставил на тумбочку.

– Какой, блядь, медведь?! Алкаш ты! И почему я – осел?

– Из мультфильма про Винни Пуха. Я – медведь Винни Пух, ты – осел Иа.

– С какого хуя?

– А с такого – я уже задрал одну пылкую телку, которая прибиралась на этаже. Просто разорвал ее. Она как обезьянка визжала: «А-а-а-а!!!» Я ее заставил скандировать: «Ю-ю-ющенко! Ю-ю-ющенко!!» Я ржал так, что не мог кончить, прикинь… Ты не представляешь, какие у них маленькие дырки. Просто дырочки – и все тут. Малюсенькие-премалюсенькие дыроебочки.

– Горров, давай без фанатизма…

– Она все говорила мне потом: «Mister Big fuck». Понял, я – Mister Big fuck. Значит, я – медведь с Биг факом.

– Биг Фак ты в Биг Маке. И с какого перепуга, я – осел Иа?

– Ты че, чувак, не помнишь мультфильма?! Ну, вспомни, когда хвост свой он в горшок вставлял, что говорил?

– Зачем он вставлял свой хвост в горшок? Что за ебаный порносценарий мультфильма?

– У тебя детство-то было?! Ладно, объясняю. Он говорил: «А сейчас входит… И выходит… Входит… И выходит…»

– И при чем здесь я?! И почему ты обдолбался коньяком в первый день съемок?!

– Вот и я про работу. Сегодня ты с несколькими героинями и одним героем будешь: «И входит… И выходит… И входит… И…»

– …И пошел ты на хуй…

– Нет, не пойду-у, скажи спасибо, что я не стал настаивать, чтоб ты с педиками спал. У худсовета телекомпании было такое предложение, но я его отверг. Ради тебя, моя упругая попка…

– Пошел ты на хуй…

– Боюсь-боюсь… Ухожу-ухожу…

Горров поставил бокал с коньяком на стол.

– Ладно, теперь серьезно. Коньяк тебе. Выпей. У меня в номере сидит главная героиня этого проекта про Таиланд. Она будет с тобой всю программу сквозным героем, будет показывать и рассказывать, снимать тебе проституток и договариваться о цене, съездим к ней домой, посмотрим на семью и подарим двум ее детям куклу Барби и Кена, будем в самых ужасных борделях и самых дорогих ресторанах, а под конец программы мы поедем с ней в хоспис к ее другу, умирающему от СПИДа…

– С ним-то, надеюсь, мне не нужно будет трахаться?

– С ним нет. Но с ней нужно будет переспать в конце программы…

– Уродка?

– Да нет, даже забавная очень.

– Как зовут?

– Хорхе… Он – травести.

* * *

Оська не боялся предстоящего разговора с отцом. Он, конечно, понимал, что по голове его за тараканов не погладят, но и лупить по ней не станут. На всякий случай он взял свой лучший костюм, но не для того, чтоб отдать, как велел отец, а чтоб продемонстрировать родителям свое послушание.

– Садитесь, молодой человек, – Юрий Исаакович, уже в галстуке, даже не посмотрел в сторону сына – мельком посмотрел на жену и не удержался. – Как я люблю тебя, моя милая.

Она подошла и поцеловала его в голову.

– Итак, дорогой сын, как мы будем себя вести сегодня? Подложим кому-нибудь в портфель гремучую змею или запустим в школьный бассейн семейку пираний?

– Хороший совет, пап, спасибо.

– Мне вообще-то не до шуток…

– Я взял костюм, потому что ты сказал, что мне нужно отдать свой лучший костюм. Но я не хочу его отдавать этому барану.

– Вот как мы заблеяли?! Откуда такая самоуверенность?

– Лучше лишите меня карманных денег на всю жизнь, лучше накажите еще как, но я считаю, что этот баран – совершенный баран…

– Совершенный баран, значит?

– И свинья, недостойная мужского имени…

– А ты, Осень, значит, Бэтмен, или на крайний случай д'Артаньян?!

– Кто такой д'Артаньян?

– Никто… Проехали… Ну так кто ты, Робин Гуд?

– Я твой сын…

– Подойди ко мне… Как ты считаешь, нужно ли тебе, чтобы снять негативное отношение директора школы к нашей семье, подойти и рассказать причину твоего поступка. Всю правду… Как ты думаешь?

– Я не хотел бы этого делать.

– Почему?

– Одноклассник знает, почему я это сделал с ним. Мне этого достаточно. И я – не стукач. Каким бы свинским бараном он ни был, я, пап, не стукач.

Юрий Исаакович снял со своей руки часы «Breguet 1109 Санкт-Петербург» лимитированной серией в 100 экземпляров и протянул их сыну.

– Они твои – заслужил. Костюм повесь в шкаф. Карманные деньги все равно не получаешь три месяца. Извиняться перед бараном публично не нужно. А гордиться собой – тем более… Все. Вы свободны.

Оська взял костюм и стал подниматься в спальню по лестнице.

– И вот еще что, сын, – Юрий Исаакович обнял жену и расплылся в циничной улыбке, – тоньше нужно работать… Понимаешь, тоньше…

* * *

Герка взял камеру и вместе с переводчиком, не спеша, прогуливался по вечерним улочкам, пытаясь снять национальный колорит страны.

– И чем люди в Таиланде занимаются?

– Ничем. Просто живут в основном. Весь день думают, где взять еду, что приготовить, где подработать… Многие, как у вас, – колхозники. А вечером все работают с туристами. Правительство решило делать ставку на международный туризм и иностранные инвестиционные кампании, строящие отели и развлекательные комплексы, которые и вложили деньги. У них было неофициальное условие – сделать из Таиланда страну для секс-туризма. Правительство не долго думало, и согласилось при условии, что счета и предприятия будут регистрироваться на территории страны.

– Это для чего?

– Чтоб налоги собирать и хоть как-то контролировать их деятельность.

– Засада…

– Да, вот такие дела. Теперь, если в семье рождается мальчик, – это считается большим горем – мальчика нужно кормить больше, он еще долго не принесет денег семье. А семьи огромные – по семь – десять детей.

– Потому что презервативов нет?

– Презервативы есть, только это не очень дешево стоит. А секс – демократичное получение бесплатного удовольствия. Вот мужчины и не заботятся. Пусть лучше родит, – считают, чем он отдаст деньги за презерватив.

– Да, дела…

– Знаешь, у современных тайцев есть две мечты: выгодно продать дочь в бордель или обеспеченным немцам-грибам…

– Что значит «продать немцам-грибам»?

– Ну, так у нас их называют. Они в основном немцы. Лет под пятьдесят и больше. Приезжают найти красивую маленькую тайку, выкупить ее у родителей за две-три тысячи долларов и поселить в отдельной квартире. Она гарантирует не трахаться с приезжими туристами и родить ему детей. «Грибы» улетают из Германии от своих страшных фрау примерно один раз в три-четыре месяца в новые семьи.

– И тайки становятся содержанками? И их это устраивает?

– Для них это счастье! Что бы ее, в противном случае, ждало? Ежедневные туристы, трахающие с особым остервенением?! Знаешь, сколько в день фиксируется случаев, когда туристы избивают, калечат?

– Ну…

– В Патайе – ежедневно – до тридцати случаев. Но это только тяжелые ситуации, когда девушка самостоятельно не может добраться до дома. А сколько тех, которые не заявляют?

– Да, дела… А что полиция и власть, почему молчат?

– Ты хочешь, чтобы они распугали туристов и рассердили западных инвесторов? Сидят – пердят своими напуганными дырками. Да им и все равно, по большому счету, ты первый раз в Таиланде?

– Ага.

– Вечером все сам увидишь. Сейчас все отсыпаются, а к вечеру весь город будет усыпан девочками. Такое ощущение, что столица – группа продленного дня в школе. Прозвенел звонок с урока, и все вышли на улицы и в бары.

– А сколько стоит одна девушка на ночь?

– По-разному, можно и за десять долларов договориться, а если пучок девушек возьмешь, то по пятерке.

– А мальчики есть на улицах?

– Интересуешься мальчиками?! Да че тут краснеть, в нашей стране никто не краснеет, здесь и нет таких вопросов и предрассудков. Как в Древнем Риме: хочешь мальчика – будет тебе мальчик, хочешь садо-мазо – будет, есть все, включая животных.

– Ну, вы даете?!

– Да, даем, потому что вам этого хочется. Ваш демократический спрос рождает наш рабовладельческий рынок.

– Мне не верится, что все эти девушки готовы переспать за деньги.

– Белые мужчины для них – это что-то недосягаемое и непостижимое. Они, как-то инстинктивно, относятся к вам, как к господам. Вон, видишь продавщицу фруктов, спорим, я договорюсь, что она переспит с тобой вечером или прямо сейчас.

– Нет, не надо, спасибо…

– Так, значит, все же по мальчикам?! – И он расплылся в добродушной улыбке.

* * *

Сергей уже двадцать минут жал на звонок входной двери. Друг, все звали его Мейерхольд, не раз спасал Сергея, да и не только его. В «горячих точках» он ставил немыслимые задачи и разрабатывал немыслимые стратегические планы, и в результате – никто из солдат не погиб. Пил беспробудно… Седьмой год… От настоящего лица не осталось ничего. Синяк синяком. Крепкое тело солдата и, опухшая до омерзения, голова. С болью внутри… С ненавистью к себе… К стране… И к Богу.

Сергей знал, что тот дома. Поэтому жал на звонок сорок минут.

– Ладно, заходи…

Квартира, заблеванная наглухо, остатки лампочки, кот, испуганно таращившийся из-за батареи, нет посуды, банок пятнадцать тушенки, пустых и вылизанных пустых, разбросанных в бешенстве пьяном, презрение по углам и тупик повсюду… А на гвозде, вбитом кулаком в стену, идеально чистый парадный костюм десантника с орденами… Все… Это могила неизвестного героя Афганской войны, а потом и Чеченских…

– Че пришел?

– За советом, брат.

– Какой я тебе советчик?! Посмотри на меня! Лучше убей меня, Серега… Я не справляюсь уже с собой…

– Мне нужен твой совет. И мне всегда был нужен твой совет.

– Принеси выпить. Иначе нет советов. Это тебе не Страна Советов, ебаный свет! Здесь ее уже давно проебали и заблевали, ебаный свет!

И он стал бить распухшим кулаком дверь. Уже распухшую дверь.

– Хорошо, не запирай… Я скоро…

– И сырой килечки полкило.

– Кильки? – удивился Сергей.

– Коту, блядь…

Мейерхольд поднял кота на руки и поцеловал в нос. Кот улыбнулся.

– Только ты меня, Митрич, и понимаешь… И любишь…

Эти двадцать минут ожидания, пока Сергей не вернулся, были для Мейерхольда вечностью.

– Давай быстрее.

– На.

Мейерхольд нагло и одновременно стыдясь, посмотрел на Сергея. Открутил пробку «Немиров» и, как на водопое, жадно залил себе в горло треть бутылки.

– Спасибо.

– Перестал бы ты.

– Заткнись. Говори, че пришел? – И стал наполнять миску свежей килькой. Кот заурчал.

– Я с девушкой познакомился.

– Молодец… Молодец, – и залил еще треть в горло. – А я уже забыл, как они выглядят… голые.

Водка подействовала. Мейерхольд подошел и вытаращил испуганные глаза на глаза Сергея. Схватил его за голову. Сначала зашептал, а потом и закричал:

– И уже не помню, когда у меня хуй стоял в последний раз… Понимаешь!!! Я не помню этого!!! Серега, вытягивай меня, слышишь, брат!!! Спасай, еб твою мать, меня!!!

Они стояли посередине комнаты в обнимку и рыдали. Два героя. Потом вытерли рукавами слезы. Отошли на шаг друг от друга и… отдали честь. Два солдата.

Митрич доел кильку. Благостно развалился и задремал.

* * *

Слава Барон и Варвара всегда ели мало сладкого – поддерживали фигуру. Славка оттого, что была предрасположена к полноте, а Варя, чтоб не соблазнять подругу. Сейчас они сидели в кондитерской «Семадени», за столом, который был завален самыми разными сладостями, и, глядя на все это, пиратски потирали руки. Предвкушая.

– Я буду есть руками.

– Я тоже.

– Я, Славк, буду много есть, все на хрен съем…

– Я тоже, на хрен, все съем, но потом – поблюю…

– На хрен блевать?

– Чтобы потом еще поесть.

– Логично, я тогда тоже поблюю.

– Варь, шутка, это диета такая. Поел все, что хочешь, – поблевал. Мозг получил сигнал, что ты – сытый, и успокоился.

– Получается, что ты мозги ебешь?!

– Да, я мозгоебка, – рассмеялась Слава. У нее было хорошее настроение, потому что начались месячные, с отцом налажены отношения, они даже стали лучше. Словом, жизнь налаживалась.

– Я тоже, подружка, мозгоебка, – и Варвара стала серьезной.

– Что опять-то натворила?

– Помнишь охранника Сергея из супермаркета?

– Ну, нет, только, Варь, не говори мне…

– Да нет, пока – нет. Я его в театр пригласила. На «Служанок» Виктюка.

– Варь, может, не надо, а? Вернется Рич, вы помиритесь, и все будет у вас хорошо. Ведь вам же было очень хорошо вместе, вы такие цельные были вместе, вы такой бандой были.

– В том-то и дело, что были…

– Это все легко поправимо.

– Поправимо? Не уверена. Губа заживет, но внутри – нет. Обида – нет. Злость – нет. Он меня всегда упрекать будет, я его знаю. Может, помолчит немного, но потом обязательно вякнет. Сколько раз так было. Я ему говорю: «Мне под эту блузку нужно надевать бюстгальтер»? Он посмотрел и небрежно так: «Да нет, так хорошо». Я ему: «Точно? Не будешь ревновать – ведь я только твоя. Все тебе завидовать будут». Он опять заверил, что все нормально. Мы в гостях были, жарко, вот они кондишн и включили. У меня от холода соски немного встали и стали видны через майку немного…

– Вот, блядь, этого Ричард не любит…

– Ричард не любит, зато все окружающие посмотрели. Тут Рич встали громко всем: «Ну что, нравятся соски моей девушки?» Потом он зло схватил кувшин с морсом и выплеснул его мне на майку: «Вот так, по-моему, совсем хорошо! Может, потрогать кто хочет?! Так она даст! Дашь ведь, сука?!» Вскочил и ушел из квартиры.

– Он – псих, Варь, но он любит тебя.

– Я взяла рубашку у хозяина квартиры и вернулась домой. Что, ты думаешь, он делал?

– Что?

– Смотрел фильм Питера Гринуэя «Вор. Повар. Его жена. Ее любовник».

– И что из того?

– Да он – псих, блядь. Он мне, на примере этого фильма, стал демонстрировать, что такое любовь. Начал кричать, что настоящая любовь у главных героев, где любовника жены убивает муж, а она, из-за большой же любви, запекает того в духовке и съедает. Всего съедает. Целиком, прикинь. Он считает, что это настоящие чувства, псих ебаный.

– Не поспоришь.

– Начал упрекать, почему я надела майку без лифчика? Я говорю: «Ты сам же разрешил?!» Он: «Я не разрешал».

– Ты че-нить понимаешь?

– Понимаю, Варь.

– Посмотрите на нее, понятливая какая?!

– Ты и сама все понимаешь…

– Да! Понимаю! Я видела, что его это бесит. И хотела, чтобы он бесился.

– Вот он и бесился. И ты же этого хотела, не так ли?! Варь, может, не он – псих?

Потом они сидели двадцать минут молча. Потом обе посмотрели друг на друга, синхронно встали и обнялись.

– Давай, Славка, сожрем здесь все, к чертовой матери!

– Сожрем обязательно… и это… еще вот что… не спи, по крайней мере… сегодня не спи с охранником, а?!

– Посмотрим на его поведение.

– Че сказать… по крайней мере – честно, подруга.

* * *

Через час Сергей сходил еще раз в магазин. Вернулся, поставил на стол пакет с продуктами и стал вынимать: бутылка «Столичной», сосиски, ржаной хлеб, килька для Митрича, маринованные помидоры и «Coca-Cola».

Мейерхольд подошел, схватил бутылку «Coca-Cola» и вышвырнул в окно. Вернулся к столу и сел, жадно глядя на еду. Потом, почувствовав вопрос во взгляде Сергея, поднял голову:

– Кровь афганских детей.

– В смысле?

Мейерхольд ударил по столу кулаком:

– «Coca-Cola» – это кровь афганских детей.

– Ладно, проехали. Давай стаканы.

Они сидели на пустой кухне. Два солдата. Два героя.

– Давай, Мейерхольд, за наших парней.

– Давай, брат, за «Архангела», который остался без ноги после этой ебаной бойни…

– Мейерхольд, послушай… Только спокойно, ладно? Я не говорил тебе… Все тебе не говорили… Он ушел… Повесился…

Тишина. Мейерхольд молча поднял стакан водки и выпил. Поставил его на стол. Молча смотрел на него минуту. Потом вскочил, схватил стакан и кинул в стену, схватил за волосы и ноздри Сергея и придавил к холодильнику.

– Что ты несешь, сука?! Что ты порешь, блядва?!

Сергей врезал ему в живот. Мейерхольд задохнулся, закашлялся и загнулся на пол. Сергей сел рядом.

– Два года назад. Избил свою девушку, чтоб ей легче было перенести все потом… Чтоб вины не чувствовала… А потом повесился на перекладине, на которой с детства подтягивался…

Мейерхольд сидел на полу, как подросток, поджимая ноги, упершись в них подбородком и чувствуя себя парализованным.

– Написал почему? Хотя, хуй ли тут писать… И так ясно.

– Оставил записку. Мать, когда ее открыла, то ничего не поняла.

– Что там?

– Служу Советскому Союзу!

– Налей.

– Иди, садись.

Мейерхольд, словно старик, забрался на табурет. Взял на руки кота и стал чесать его круглую башку.

– Пусть земля ему будет пухом.

Выпил стакан и запустил его в стену.

– Давай, Серега, вываливай, что там у тебя с девушкой?

– Она в магазине бутылку виски украла, так мы и познакомились.

– Нашенская сучка!

– Да уж… Она меня в театр сегодня пригласила на Виктюка.

– А это еще что за пидор такой?

– Да не важно, важно – что мне надеть нечего. Я еще выебнулся, мол, в чем одета будешь, чтоб тебе под стать… А сам думаю: «Блядь, что несу… У самого только рабочий камуфляж и парадная десантная». Хотел у тебя че-нить одолжить на вечер.

Мейерхольд заржал, как угорелый, и показал на гвоздь с формой.

– У меня, брат, только это. Надеваю три раза в год – на день десантника, на день вывода войск из Афгана и на день рождения покойной матери. Так что ты не по адресу чуток. Убить кого – ты мне скажи, за тебя – убью. А за шмотками иди к блатате.

Мейерхольд встал, открыл окно и что было сил заорал:

– Блатота, выходи, на хуй, биться. До смерти, сука!!! До смерти вас, ебаных шакалов, ненавижу. Не ради вас, пидоры, мы воевали в Афгане – ради нормальных людей…

Сергей встал и, не прощаясь, вышел из квартиры. Агонию Мейерхольда уже ничто не могло остановить. Только крики, слезы, сон, окончание водки и чудовищное похмелье. Выйдя из подъезда, он видел, как прохожие испуганно озирались на окна Мейерхольда и ускоряли шаг. А тот продолжал.

– А вы, суки, здесь свои жопы бабками набивали, пока нас там «духи» вспарывали. Но мы соберемся скоро и тогда тряситесь, гондоны вонючие. Мы!!! Мы будем вспарывать вас на хуй…

* * *

Травести Хорхе оказался очень симпатичной «бабой», с третьим размером груди и силиконовыми губами. Он сидел на кровати, крутил на пальце трусы Семена Горрова и пялился в телевизор на программу, аналогичную нашей «Поле чудес», с такими же ебанько-игроками, специально подобранными редакторами проекта, чтоб веселее и глупее было. Хорхе очень переживал и активно жестикулировал, кричал буквы и иногда срывался на бас. Когда ребята вошли, он смущенно положил трусы на кровать, расправил их ладонью, словно утюгом, и положил смиренно руки на коленочки.

– Нет, Рич, ты посмотри, какой у него рабочий рот.

Горров подсел с Хорхе рядом и нагло начал его рассматривать в упор.

– Не рот, а просто ротоебочка, какая-то. Как у девок в самых дорогих клубах. Он бы был наразрыв в нашей опьяневшей от разгула стране. Да и кто после литра водки и экстази определит – мужик он или баба. Многие снимут телку, она им минет сделает в такси по дороге домой, и выпинывают сразу. Хули с ней делать-то еще?! О постимпрессионизме с ташизмом, что ли, разговаривать?!

– Вот и забери его себе, будешь с ним в такси по Тверской разъезжать, вдувать, как у тебя встанет, и разговаривать о Параджанове. Единственный слушатель твоей херотени появится у тебя. Сможешь еще своим друзьям – таким же ебнутым режиссерам, как и ты, – на ночные монтажи в прокат сдавать ее.

– Я бы на вашем месте много не пиздил. Иди, знакомься с ней. И ручку не забудь поцеловать – а то еще обидится, подол задерет и с визгом убежит в березки. Девочка, видать, изнеженная вниманием русских туристов из Сибири.

– Зови переводчика, хватит уже.

– А переводчика нет, милый, он (Семен выпятил попу и писклявым голосом пропел) с Герой пошел на прогулку Герин член выгуливать.

Хорхе рассмеялся и, показывая на Горрова, пропищал: «Lady-man».

Горров подбежал к Хорхе и сделал ему «сливку».

Хорхе обидился, и весь остаток времени сидел молча, обиженно потирая нос.

– Не лезь к нему, слышь, и еще… Герка – не гей.

– Прекрати паясничать.

– Не гей, конечно, не гей… он просто так под хвост долбится. А че бы просто так под хвост не подолбиться?! Ты скажи, ты под хвост долбишься?

– Не долблюсь.

– Вот и я не долблюсь, а он – долбится. И этот пидор (он ткнул пальцем в щеку Хорхе)… пардон… И этот пидор тоже долбится под хвост.

Горров сел на колени перед не понимающим происходящее Хорхе и с доброй улыбкой, издеваясь, продолжил:

– Ну, скажи, мой милый! Долбишься под хвост? Скажи: «Я долбоеб!» – Говоря это, Герка добродушно-утвердительно мотал головой, так что Хорхе, расплывшемуся в улыбке, ничего не оставалось, как тоже утвердительно замотать головой.