Текст книги "История Константинопольских соборов IX века"

Автор книги: Алексей Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Вторая глава предложений, сделанных папскими легатами, гласила следующее: «Никто из мирян не может быть возводим на будущее время на кафедру Церкви Константинопольской. Если это случалось раньше и было во благо, то это обыкновение не должно считать законом для будущих поколений». Собор не принял и этого предложения легатов. Против него, прежде всего, высказались апокрисиарии трех восточных патриархов. Они говорили: «В Церквах Александрийской и Антиохийской и св. Града принято выбирать епископов безразлично из мирян, монахов и клириков, причем принимаются во внимание, главным образом, душевные достоинства избираемых. Не ради одних клириков, – говорили апокрисиарии, – сходил Христос с небеси, и не им одним Он обещал награду за добродетель, но всем христианам». «Если принять предложение легатов, – продолжали свои речи апокрисиарии, – тогда запустеют архиерейские кафедры и потерпят они вред; притом же, если принять это предложение, то оно будет служить укором для тех достойнейших патриархов, которые прежде этого были избраны из мирского звания». Прочие члены собора говорили: «В каждой Церкви есть свои обычаи, наследованные от древних времен; их находят в Церквах Римской, Константинопольской и прочих восточных патриархатах. Если Римская Церковь никогда не допускала избрания епископа из мирян, то и пусть она остается при этом обыкновении; можно только пожелать, чтобы между клириками и монахами встречалось как можно больше людей, достойных сана епископского; но во всяком случае, никого не следует отстранять от должности епископской под предлогом непринадлежности его к числу клириков, разумеется, если избираемый – лицо, отличающееся способностями и достоинствами». Таким образом, и второе предложение легатов тоже было отстранено собором.[323]323
  Представляется не совсем понятным, почему собор отверг предложение легатов, тогда как собор 861 года (прав. 17) уже принял подобное же определение; но, кажется, это последнее определение было принято не столько ради потребности церковной, сколько ради примирения с папой Николаем. См. выше: «Перво–второй собор».


[Закрыть]

В третьей главе предложений папских легатов значилось: «Никто не должен быть возводим на кафедру константинопольского епископа из числа лиц, принадлежащих к другой Церкви; епископ Константинопольский должен быть избираем лишь из пресвитеров и диаконов, принадлежащих к штату этой Церкви (ex cardinalibus)». И это предложение легатов тоже было отклонено собором. Члены собора говорили: «Это предложение заключается уже в предыдущем» и выражали желание, чтобы в Церкви Константинопольской не переводились отличающиеся достоинствами священники и диаконы; но если между ними не встретится достойных патриаршей кафедры, то нужно отдавать предпочтение достойнейшим, т. е., очевидно, избирать и из клириков других городов, не ограничиваясь штатом духовенства столичной Церкви.[324]324
  Два последних требования, заключающиеся в главах, представленных легатами папы Иоанна VIII, являли собой цель унифицировать избрание архиереев других кафедр по образцу Римской, что, видимо, явилось дополнительной причиной против их принятия восточными Церквами.


[Закрыть]

Два другие предложения легатов, напротив, приняты были собором очень охотно. В четвертой главе рассматриваемых предложений говорилось: «Что сделано против патриарха Фотия, как на соборе Римском при папе Адриане, так и на соборе Константинопольском (869 г.) при том же папе, следует считать уничтоженным».[325]325
  В подлиннике предложение изложено в более строгих выражениях, но едва ли легаты без особенной нужды позволили бы себе говорить таким языком.


[Закрыть] Само по себе понятно, такого рода предложение могло быть принято на соборе лишь с радостью. Василий Мартиропольский, апокрисиарий антиохийского патриарха, заявил, что патриарх Александрийский(?) Михаил со своими епископами уже давно отверг и анафематствовал все, что учинено против святейшего Фотия, а всех, принимающих акты собора 869 года, подверг отлучению. Так же поступил, по словам Василия, и патриарх Антиохийский Феодосий, ибо он подверг анафеме всех, кто называет это сборище (869 г.) собором. Апокрисиарий патриарха Александрийского Косма указал на письмо своего патриарха в Константинополь как на выражение согласия этого последнего с тем, что предложено сейчас на соборе легатами. Илия Иерусалимский, апокрисиарий от лица прежнего и теперешнего патриархов Иерусалимских, объявил отлучение на приверженцев собрания, бывшего под руководством «сарацинских апокрисиариев». Все члены сказали: «Все мы так мыслим; все так учили; этому предложению папы Иоанна мы более радуемся, чем другим его предложениям; анафематствуем с величайшей ревностью все, что учинено было против Фотия». Пятая глава предложений выражена была в следующих словах: «Те, которые доселе отделяются от святой Церкви и от патриарха Фотия и остаются в схизматическом заблуждении, таковые лишаются тела и крови Христа, Бога нашего, а также общения с верующими, пока они пребывают в своем заблуждении». Выслушав это предложение, члены собора сказали: «Это всем угодно, вы правильно судите». При этом собор объяснил, что врагов Фотия осталось уже немного и притом они изъявляют готовность припасть к ногам Фотия и испросить у него прощения в своем грехе.

В заключение заседания легат Петр сказал: «Соблазны устранены из среды церковной, истина возблистала» и затем выразил одно желание, которое нашло себе полное сочувствие в членах собора, именно, он предложил, чтобы литургия в день праздника Рождества Христова была совершена самым торжественным образом Фотием вместе со всеми членами собора. Собор отвечал: «Да будет так, как вы говорите». Конечно, для патриарха Фотия такой факт, как служение с ним в Софийском храме легатов и всех членов собора, был в высшей степени приятен; этим давалось наглядное свидетельство, что патриарх в самом деле принят в общение всеми Церквами на Востоке и на Западе. Рассматриваемое заседание закончилось обычным многолетием императору.[326]326
  Mansi. Т. XVII. Р. 485–492.


[Закрыть]

Пятое заседание собора происходило 26 января 880 года в том же отделении Софийского храма, где имели место и другие его заседания, начиная со второго. Первым делом отцов собора на пятом заседании было утвердить авторитет седьмого Вселенского собора. Патриарх Фотий в краткой речи сделал следующее заявление: «Собор, бывший при патриархе Тарасии в Никее, давно уже причислен к числу Вселенских в Церкви Константинопольской, но не так в других странах: в Церкви Римской и в восточных патриархатах, хотя определения названного собора и принимаются, но он не почитается равным прочим Вселенским соборам и не именуется «седьмым Вселенским собором»». Вследствие этого Фотий предложил во всех Церквах принять вышеуказанный собор как собор Вселенский седьмой. Можно полагать, что кроме тех побуждений к рассуждению о Никейском соборе 787 года, какие указаны Фотием, у него могли быть и другие побуждения высоко поднять авторитет этого собора. Сам Фотий был жарким врагом иконоборцев и заявил себя полемикой в пользу иконопочитания: поднятие авторитета собора могло быть некоторого рода санкцией его, фотия, противоиконоборческой деятельности. С другой стороны, руководителем собора 787 года был Тарасий, патриарх Константинопольский, избранный в епископы, подобно Фотию, прямо из мирян; очень возможно, что Фотию желательно было доставить возможно больший авторитет собору 787 года, ибо с этим вместе как возвышался авторитет Церкви Константинопольской (что было очень важно ввиду притязаний папства), так и отнималась возможность ставить Фотию в упрек избрание его в епископы из мирского звания. Наперед можно угадывать, как принято вышеуказанное предложение Фотия на соборе. Римские легаты или, точнее, легат Петр, заявили, что Церковь Римская всегда принимала определения Никейского собора 787 года, а теперь будет считать его наравне с прочими Вселенскими соборами и именовать его седьмым Вселенским собором.[327]327
  Легат здесь говорит так, как будто бы Римская Церковь до этого времени не признавала собора 787 года Вселенским, но это несправедливо, ибо Анастасий, переводчик актов собора 869 г., имел уже представление о семи Вселенских соборах. Не следует ли под словами «Римская Церковь» в речи легата разуметь вообще Западную Церковь, которая в это время еще не вся приняла авторитет собора 787 года?


[Закрыть] Тот же Петр провозгласил: «Кто не признает второй Никейский собор Вселенским собором, тому – анафема». Прочие члены собора повторили это заявление легата. В подобном же роде высказались и уполномоченные восточных патриархов – Василий Мартиропольский и Илия из Иерусалима.

Одной из важных задач деятельности собора было – примирение игнатиан с Фотием, вторично занявшим Византийскую кафедру. Есть основания допускать, что это дело собором ведено было не без успеха. Но оставались и такие игнатиане, которые ни под каким видом не соглашались войти в общение с Фотием и признать его законным патриархом. Во главе таких стоял Митрофан, митрополит Смирнский, ревностный и деятельный приверженец Игнатия и церковной политики пап Николая и Адриана.[328]328
  Курганов Ф. А., также занимавшийся периодом патриаршества Фотия, на основе высказываний Митрофана, митрополита Смирнского, пришел к выводу, что этого иерарха не следует зачислять в сторонники папской политики. См.: Курганов Ф. А. Указ. соч. С. 198.


[Закрыть] Для собора очень важно было привлечь на свою сторону этого Митрофана, но этот последний оставался упорен и непреклонен. В пятом заседании собора находим довольно подробное рассуждение по делу Митрофана Смирнского. Папские легаты тотчас после рассуждений относительно авторитета седьмого Вселенского собора сделали предложение послать к Митрофану, который, очевидно, находился в Константинополе, депутацию и спросить его: согласен ли он примкнуть к церковному единству, т. е. принять Фотия патриархом? Для указанной цели избраны были собором три митрополита (очень почетное посольство) – Василий Критский, Григорий Сельгийский и преемник Митрофана на кафедре Смирнской (как упорный игнатианин, Митрофан лишен был кафедры) Никита. Эти митрополиты отправились к Митрофану и от имени собора и папских легатов приглашали его явиться на собор с целью заявить о своих расположениях и дать ответ, по какой причине он, Митрофан, отделяется от Церкви. Митрофан отвечал: «Я болен и потому не могу много говорить; я охотно пришел бы на собор и дал бы достаточный ответ о причине моего отделения, но свидетельствуюсь моей совестью, что я тяжко болен и не в состоянии идти и предстать перед собором. Прошу оставить меня в покое, пока я не поправлюсь здоровьем. Впоследствии я стану защищаться». Ответ Митрофана доложен был собору. Римские легаты остались недовольны объяснениями, данными Митрофаном; они при этом объявили, что, согласно указаниям папы Иоанна, они не раз и не два, а многократно увещевали Митрофана отстать от своего заблуждения и присоединиться к Церкви Божией; и теперь, через посланных к нему депутатов, на увещания их он отвечает отговорками; он болтает пустяки, показывает себя схизматиком; он будто бы не в состоянии сказать несколько целесообразных и спасительных для него слов: «Я соединяюсь с Церковью, как велит святейший папа Иоанн», а между тем он плетет длинные и суетные речи, как бы забывая, что он болен; видно, что болезнь его – только благовидный предлог. Вследствие всего этого, так закончили свою речь легаты: «Согласно приказанию папы Иоанна и сообразно церковным правилам, мы отрешаем его от церковного общения, пока он не возвратится к своему законному архипастырю». Затем легаты объявили, что они, согласно указаниям папы Иоанна, предлагают собору принять такое правило: «Кого патриарх Фотий связал или разрешил, всех тех и мы считаем связанными и разрешенными, ибо он (Фотий. – А. Л.) и собор с нами согласны; а также: кого святейший папа Иоанн каноническим образом лишил церковной степени, того и патриарх Фотий обязан считать лишенным сана; со своей стороны, и папа обязан считать разрешенными или связанными всех тех, кто разрешен или связан патриархом Фотием». В заключение своих слов легаты предложили выдать и обнародовать в таком именно смысле составленное церковное правило. Таким образом, открылся путь для составления первого правила рассматриваемого собора. Инициатива в этом случае принадлежала легатам. Предложение их было принято собором, и вот явилось первое правило собора – такого содержания:

«Св. и Вселенский собор определил: если кто из италийских клириков, или мирян, или епископов, обитающих в Азии, или Европе, или в Ливии (Африке. – А. Л.), подверглись или узам отлучения, или низвержению из сана, или анафеме от святейшего папы Иоанна, те да будут и от святейшего Фотия, патриарха Константинопольского, подвержены той же степени церковного наказания. А кого из клириков, или мирян, или архиереев и иереев Фотий, святейший патриарх наш, в какой бы ни было епархии, подвергнет отлучению, или низвержению, или предаст анафеме, таковых и святейший папа Иоанн, и с ним святая Божия Римская Церковь да признает подлежащими тому же наказанию. Притом в преимуществах, принадлежащих святейшему престолу Римской Церкви и ее председателю, совершенно да не будет никакого нововведения ни теперь, ни впредь».

Рассуждения собора по поводу этого правила были коротки. Легаты спросили: «Угодно ли это правило собору?», и ответ был утвердительный. Уполномоченные от лица восточных патриархов выразили свое согласие на утверждение правил. Илия Иерусалимский сказал: «Бог так устроил, что как кафедры восточных патриархов, так и папа Иоанн составляют одну душу, один дух с нашим патриархом Фотием, и их воля есть нечто общее и нераздельное». Василий Мартиропольский говорил в несколько ином роде. Вот его слова: «Первосвященники восточных патриарших кафедр, которые стали питать особенно тесную дружбу к Фотию с тех пор, как он занял патриаршую кафедру, послали нас (апокрисиариев. – А. Л.) сюда за тем, чтобы предоставить Фотию такую власть и авторитет, что он получает право на всякого отделяющегося от Церкви налагать такое наказание, какое ему заблагорассудится. Так как теперь Фотий, – продолжает оратор, – принял власть восточных патриарших кафедр и подкреплен авторитетом римлян (т. е. папы. – А. Л.), то мы объявляем связанными всех, кого он связал, и разрешенными, кого он разрешил». Папские легаты, со своей стороны, сказали: «Благословен Бог, ибо определения и решения высших патриархов являются единогласными, и благодаря общему согласию и миру все, что предначато и было обсуждаемо на святом соборе, пришло к доброму окончанию». Епископы собора тоже не оставались безмолвны, – они говорили: «Все, что нами предпринято на соборе, получило благой конец, и если бы мы умолчали об этом, то камни возопили бы. Кто не держится того, что утверждено собором, тот отлучил себя от причастия Святой и единосущной Троицы».

Какой смысл имеет правило собора, сейчас нами рассмотренное? Некоторые писатели придают этому правилу очень большое значение, видят в нем провозглашение какого–то «византийского приматства» или папства, а также находят здесь полное уравнение церковных прав константинопольского патриарха с правами римского палы, первого из вселенских патриархов, духовной власти которого подчинены были в большей или меньшей мере все епископы Запада.[329]329
  Hefele. Op. cit. Bd. IV. S. 462; Барсов Т. В. Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью. СПб., 1878. С. 114–115.


[Закрыть] Можно ли давать правилу такой обширный смысл? Кажется, нет. В самом деле, правило вовсе не дает таких широких прав патриарху Константинопольскому, как думают иные канонисты: во–первых, правило предоставляет право константинопольскому патриарху подвергать духовным наказаниям лиц, того заслуживших, делая это безапелляционно; но разве этим только правом и пользовались папы на Западе? Это лишь одно из прав, которые усвоили себе папы. Следовательно, правило далеко не создает «византийского папства», как думают некоторые ученые. Да при этом нужно принять еще во внимание, что рассматриваемое ограниченное право дается не всем патриархам Константинополя на будущее время, а лишь одному Фотию. Конечно, правило не случайно говорит лишь о личности Фотия, а не о кафедре Константинопольской: ему, а не кафедре дается данное право. Это показывает, что правило имеет значение временной церковной меры, имеет лишь пожизненное значение для Фотия. Стоит только вникнуть в обстоятельства, ради которых возникло правило, и истинный смысл его откроется в полной ясности. У собора и Фотия происходила борьба с игнатианами; борьба эта не кончилась на соборе; можно было ожидать дальнейших происков со стороны игнатиан. Например, недовольные исходом своих дел в Константинополе, они могли, сея смуты и нарушая мир церковный, обратиться к папе в Рим с какими–либо кляузами, с требованием нового суда папского над собой (история знает много таких примеров; чтобы не заходить далеко, достаточно будет указать на домогательства игнатиан в Риме после собора 861 года, когда они были осуждены, а сторона Фотия взяла верх над ними). И вот, чтобы предупредить подобного рода домогательства, собор 879—880 годов облек Фотия исключительной, но временной властью – наказывать непослушных игнатиан, так, чтобы они не рассчитывали на возможность поправить свои дела через апелляцию к папе, так как правило прямо замечает, что связанные Фотием (т. е. подвергнутые им наказанию) будут считаться связанными папой Иоанном. Итак, по нашему суждению, ни о каком «византийском папстве» в правиле нет речи. Во–вторых, каким образом Фотий допустил бы себе на соборе провести антиканоническую мысль – о возведении Константинопольской кафедры в достоинство кафедры, упраздняющей власть прочих восточных патриархов (а это именно и было бы «восточное папство»), когда все усилия, вся энергия многолетней жизни и ученой деятельности Фотия направлены были к тому, чтобы доказать, что папы своим вмешательством в дела других Церквей, своим неуважением прав, принадлежащих другим Церквам, попирают церковные каноны, делают нечто, достойное осуждения? В–третьих, католический ученый Гергенрётер[330]330
  Hergenrother. Op. cit. Bd. II. S. 505. Ср. Epistola Photii… PG. T. 102. Col. 616–617.


[Закрыть] заметил, что разбираемое правило представляет сходство с одним предложением церковного характера, сделанным в письме Фотия к папе Николаю, так что сказанное предложение и послужило исходным пунктом для самого разбираемого правила. А если так, то правило не имеет ничего общего с какой–то идеей о византийском папстве, ибо безрассудно было бы предполагать, что Фотий когда–либо предлагал папе Николаю создать византийское папство. Яснее всего в разбираемом правиле выступает намерение положить границы для дальнейших незаконных притязаний папства самовластно распоряжаться в Церкви. В конце разбираемого правила, как мы видим, говорится: «В преимуществах, принадлежащих святейшему престолу Римской Церкви и ее председателю, совершенно да не будет никакого нововведения ни теперь, ни впредь». Указанное намерение вполне согласуется с общим характером деятельности рассматриваемого собора. Заметим еще кстати: возможно ли этому правилу приписывать стремление расширить и вообще изменить права константинопольского патриарха, когда в нем, в приведенных словах заключается желание противодействовать папским притязаниям – умножать и расширять свои старые преимущества? Разве могло одно и то же правило заключать в себе такие явно противоречивые стремления?

Имея в виду содержание первого правила, члены собора спросили папских легатов: «Как нужно поступать с теми из схизматиков (игнатиан), которые, по заключении соборной деятельности, изъявят покаяние в своем заблуждении?» Легаты отвечали: «Папа Иоанн предоставил патриарху Фотию власть раскаивающихся принимать, а упорных лишать церковного общения». Эти слова легатов не возбудили прений. Затем легаты снова обратились к вопросу о Митрофане Смирнском – они сказали, что следует сообщить ему о том осуждении, какое произнесено против него на соборе. Собор для этой цели выбрал депутацию, которая состояла из трех митрополитов – Иоанна Ираклийского, Даниила Анкирского и Георгия Никомидийского. Когда они передали Митрофану содержание соборного определения о нем, то он сказал: «Известно, что закон положен не для праведника» (1 Тим. 1, 9), а равно он, закон, не простирается на больного и немощного. Я болен и не могу прийти на собор». Затем Митрофан просил, чтобы трое легатов удостоили сами прийти к нему, больному, и выслушали его. По выслушании этих слов Митрофана от депутатов легаты сказали: «Вместо того чтобы тратить слова по–пустому, он сделал бы лучше, если бы коротко и просто сказал: «Я желаю войти в общение с Церковью»; его уловки не могут принести ему пользы, при посредстве их он не избежит наложенного на него наказания». Прокопий Кесарийский заметил: «Митрофан слишком часто ссылается на свою болезнь и слабость; очевидно, он хочет уклониться от суда папских легатов». После того как легаты и Прокопий обменялись еще некоторыми замечаниями не важного содержания, легат Петр сказал: «Папа Иоанн, получивший свою власть вязать и решить от апостола Петра, сообщил ту же власть и патриарху Фотию; если Митрофан через свои уловки хочет избежать осуждения, то не удастся ему. Ибо Фотий, в силу приобретенной им власти, и без нашего присутствия может произнести суд над этим виновным».

Собор переходит к составлению других церковных правил. Инициатива составления 2–го правила вышла от патриарха Фотия. Этот последний предложил собору постановить определенное правило относительно тех епископов, которые, будучи в этом сане, принимают на себя монашеский чин, делаются монахами. При этом он говорил, что, по его мнению, епископы, делающиеся монахами и таким образом переходящие в положение подчиненности и повиновения, не могут удерживать за собой епископской кафедры. Начешись прения. Папские легаты сказа ли, что у них (на Западе) не допускаются такие случаи, а если какой епископ принимает на себя монашество, т. е. становится в положение кающихся, то он лишается архиерейского достоинства.[331]331
  Схоластики говорили, что епископство есть status perfectionis acquisitae (состояние достигнутого совершенства), а монашество есть status perfectionis acquirendae (состояние искомого совершенства).


[Закрыть] Апокрисиарии Василий и Илия, со своей стороны, утверждали, что в патриаршествах Антиохийском и Иерусалимском не дозволяется епископам принимать монашество и в то же время управлять Церковью; монахи беспрепятственно возводятся в епископы, но епископы, в случае принятия монашества, оставляют свою должность. Собор согласился, чтобы об этом составлено было церковное правило, принимая во внимание недоумения и споры, возникающие касательно вышеуказанных епископов, ибо иные утверждали, что епископы, принимающие на себя монашеское звание, имеют право по–прежнему управлять Церковью, а другие, напротив, находили, что монашество епископов устраняет их от должности. Легаты сказали, заканчивая прения: «Да издастся правило касательно спорного вопроса». И было составлено правило и прочтено. Вот оно – правило 2: «Хотя доныне некоторые архиереи, принявшие монашеский образ, усиливались пребывать в высоком служении архиерейства, и такие действия оставляемы были без внимания, но сей святый и Вселенский [332]332
  «Вселенским» собор называет себя потому, что на нем присутствовали уполномоченные от всех патриархов, подобно тому, как этим именем назвался и собор Перво–второй (861 г.).


[Закрыть] собор, ограничивая такой недосмотр и возвращая вопреки порядку допущенное действие к церковным уставам, – определил: если какой епископ или кто иной архиерейского сана захочет снизойти в монашество, таковой впредь да не присваивает себе архиерейского достоинства. Ибо обеты монашествующих заключают в себе долг повиновения и ученичества, а не учительства или начальствования: они (монахи. – A. Л.) обещаются не иных пасти, но быть пасомыми. Посему, как выше сказано, постановляем: да никто из находящихся в звании архиереев и пастырей не низводит сам себя на место пасомых и кающихся. Если кто дерзнет сделать так, после провозглашения и приведения в известность произносимого ныне определения, таковой сам себя (т. е. произвольно. – A. Л.) устранил от архиерейского места, да не возвращается к прежнему достоинству, которое самым делом отложил».

Смысл этого церковного правила, составленного на рассматриваемом соборе, не тот, конечно, что епископы не должны быть выбираемы из числа монахов. Правило отнюдь не воспрещает возводить монахов в епископы, так как в этом случае не нарушается общепринятый порядок промоции, возведения от низшей степени к высшей. Правило запрещает лишь неестественную, необычную практику, когда высшее лицо переходит к низшему состоянию – монашеству, смешивая в своем лице и деятельности обязанности начальника и подчиненного. Писатели, не расположенные к Фотию, думают,[333]333
  Hergenrother. Op. cit. Bd. II. S. 509.


[Закрыть] что этот последний предложил собору провозгласить сейчас приведенное правило не ради чистых церковных интересов, а ради эгоистических, личных стремлений, – именно думают, что Фотий принятием этого правила в число канонических определений хотел преградить доступ к архиерейской кафедре тем из игнатиан, которые по восшествии Фотия на патриаршество вынуждены были оставить свои архиерейские кафедры и проживать в монастырях. Можно ли думать, что правило составлено было с целью повредить, навсегда лишить доступа к архиерейской кафедре указанных игнатиан? Нет, потому что правило имеет в виду таких епископов, которые произвольно приняли на себя подвиги монашеского жития, а игнатиане искали в монастырях лишь временного убежища и очутились здесь только вследствие занятия их кафедр фотианами. Правило не имело, таким образом, целью вредить игнатианам. Если бы Фотий имел в виду эту злокозненную цель, то правило было бы изложено как–нибудь иначе.

Повод к составлению 3–го (и последнего) правила соборного дали, вообще, епископы – члены собора. Они заявили, что некоторые из дерзких мирян позволяют себе подвергать ударам и заключать в тюрьму епископов и священников. «Правда, – говорили они, – это встречается редко, однако же очень недавно бывали подобные случаи». Поэтому они предлагали для обуздания дерзких людей постановить правило, которым оскорбляющие священническое достоинство подвергались бы церковному наказанию. Апокрисиарии Василий Мартиропольский и Илия из Иерусалима соглашались, что, действительно, полезно составить подобное правило. И вот правило составлено и прочитано.

Правило 3: «Если кто из мирян, воспреобладав и пренебрегши повеления Божие и царские и посмеваясь над достойными благоговения церковными уставами и законами, дерзнет бить или заключать в темницу епископа или без вины, или под вымышленным предлогом вины, такому да будет анафема».

«Анафема», – воскликнул собор, повторяя последнее слово правила. По всей вероятности, это правило появилось под влиянием некоторых тяжких обстоятельств времени. Известно, что сам Игнатий и его приверженцы после низвержения первого из них немало потерпели бед от светских властей. В свою очередь, и фотиане, по низвержении Фотия, натерпелись различных неприятностей и оскорблений от неблаговолившего к ним светского начальства. Ввиду этих тяжких испытаний текущего времени собор и решился провозгласить 3–е правило.

После того как закончилась законодательная деятельность собора, выразившаяся в указанных трех правилах, представители собора сказали один за другим несколько речей, в которых старались, так сказать, подвести итоги всей соборной деятельности. Прежде других говорил сам Фотий. Он сказал: «Все, что предначато было собором, все это имело благополучный конец, поэтому возблагодарим Бога, который удалил соблазны, положил предел схизматическому заблуждению, рассеянное совокупил, святым Церквам даровал мир». Затем говорили папские легаты. Они напомнили о том, что прежде читанная папская инструкция, составленная на Римском соборе, была подписана всеми епископами, присутствовавшими на этом соборе, и предложили, чтобы подобным же образом подписались и под актами собора Константинопольского 879–880 годов все его участники. Потом те же легаты говорили о своих ревностных заботах содействовать прекращению раздоров в Константинополе и успехах, ими достигнутых; сознавали, что еще не все ими сделано, что нужно для достижения цели, но остальное они предоставили довершить самому Фотию, т. е. научать и увещевать отщепенцев и подвергать наказанию упорных из них. Подобную власть, замечали легаты, Фотий получил еще раньше нашего прибытия от самого Бога, но теперь, по воле папы, власть эта удвоилась (duplicavit). В заключение своей речи они заявили, что Фотия они так же уважают, как и самого папу Иоанна. Фотий, выслушав это последнее замечание и желая сказать что–либо угодное легатам, назвал их «отцами» и похвалил их ревность к приведению в исполнение принятых ими на себя задач. Уполномоченные восточных патриархов, со своей стороны, сочли долгом выразить чувство глубокого уважения к Фотию. «И наша любовь к Фотию во Святом Духе не меньше вашей (т. е. легатов. – A. Л.). Церкви Антиохийская, Иерусалимская и Александрийская всегда признавали его патриархом и анафематствовали лживых апокрисиариев, сделавших злое патриарху Фотию». Все епископы собора единодушно восклицали: «Благодарим Бога, даровавшего нам такого патриарха и архипастыря (как Фотий. – A. Л.)[334]334
  Папа Иоанн VIII не одобрил этого собора и его деяний, поскольку его требования не были исполнены. В 881 г. Иоанн VIII вновь анафематствовал Фотия. См.: Лебедев А. П. История разделения Церквей… С. 220–222.


[Закрыть].

В заключение пятого заседания члены собора подписались собственноручно под актами собора 879–880 годов, написанными на пергаменте. Из этого видно, что собор смотрел на это заседание, как на заключительное, а остальные два заседания имели, очевидно, значение побочных, добавочных. Подписи самого Фотия под актами собора не видим; ее нет, вероятно, потому, что, главным образом, соборная деятельность касалась его лично, а известно, что в собственном деле никто не судья. Первыми подписались папские легаты в таком порядке: сначала Павел, епископ Анконский, а потом Евгений, епископ Остийский и кардинал–пресвитер Петр. Павлу отведено первое место не по значению его на соборе (деятельнее других был Петр), а, вероятно, потому, что он был старшим епископом. Павел, подписывая акты, подробно излагает и изъясняет свой приговор. Он говорит о том, что Фотия, согласно с папскими письмами и папской инструкцией, он признает законным патриархом; что отвергает все, что сделано было прежде против Фотия; к этому присоединено было отлучение на противящихся признанию Фотия патриархом. Два другие легата вполне согласились с этим приговором и подтвердили его собственной подписью. [335]335
  Mansi. Т. XVII. Р. 492–512.


[Закрыть] Когда прочитаны были во всеуслышание подписи и приговор легатов, весь собор выразил благодарность Богу. Затем подписались апокрисиарии восточных патриархов. Сначала апокрисиарии антиохийского патриарха Василий Мартиропольский, вероятно, потому, что он был епископом, потом Илия Иерусалимский (пресвитер) и Косма Александрийский (пресвитер же). Они также более или менее подробно излагают свой приговор и объявляют, что патриаршие кафедры Востока всегда признавали Фотия законным патриархом, отвергают все соборы, когда–либо и где–либо бывшие против Фотия. После апокрисиариев подписались митрополиты Константинопольского патриархата. Прежде других подписались Прокопий Кесарийский (в Каппадокии), Григорий Эфесский и Иоанн Ираклийский; их подписи и приговор обоснованы, о прочих же членах собора в актах просто замечено: «И все прочие архиереи (участники собора. – A. Л.) собственноручно подписали соборные акты». Заседание закончилось возглашением многолетия императору Василию и его сыновьям, его супруге Евдокии Ингерине, а также папе Иоанну и патриарху Фотию.

Шестое и седьмое заседания собора имели, как мы заметили выше, значение добавочных заседаний и притом полуофициального характера. Что касается взаимных отношений этих двух заседаний, то первое из них лишь служит приготовлением к следующему и последнему; на первом было выработано то, что предложено принять и утвердить на последующем заседании.

Шестое заседание происходило 3 марта 880 года. Оно имело место в императорском дворце, вероятно, потому, что на нем заседали император и его сыновья. Значение присутствия на нем императора видно будет из дальнейшего рассказа. Кроме патриарха Фотия, участниками соборного заседания были папские легаты, уполномоченные восточных патриархов и восемнадцать митрополитов. Когда император, что и естественно, занял председательское место, прочитана была речь императора к собранию следующего содержания: «Разумеется, было бы прилично, чтобы мы лично присутствовали на заседаниях этого святого собора, но мы не сделали этого, чтобы не открыть возможности для злых языков злословить собор, ибо могли говорить, что собор не имел свободы, что признание Фотия патриархом – дело вынужденное, что страх перед императором руководил собором». Затем император в той же речи объявлял, что он согласен утвердить и подписать определения собора. Наконец император предложил в знак единения, господствующего на соборе, и как выражение мира, провозгласить торжественно какой· либо образец веры, причем он заметил, что для этой цели лучше всего может служить Никео–Константинопольский символ. Все, конечно, приняли это предложение. Так, папские легаты говорили, что, действительно, приличнее всего провозгласить и подтвердить никейское вероизложение, как пользующееся уважением во всем мире. Вслед за тем протонотарий Петр прочел, очевидно, заготовленный заранее, документ. Документ этот, несомненно, составлен был Фотием и заключал в себе, кроме текста Никео–Константинопольского символа, объяснения, почему этот символ должен иметь особенное значение, и прещения на тех, кто осмеливается изменять и дополнять тот же символ. Вот, в кратких чертах, содержание прочитанного: «Мы принимаем всем сердцем и исповедуем устами дошедший до нас из древности символ и возвещаем его, ничего не убавляя и не прибавляя к нему и не изменяя и не повреждая его». Затем следовал символ; в заключение говорилось: «Если кто из лиц духовных допускает изменение или добавление к этому символу, таковой подлежит низвержению из сана, а мирянин, дерзающий сделать это, подлежит анафеме». По прочтении документа все присутствующие епископы восклицали: «Так мыслим и мы все, в этой вере должны крестить, эту веру исповедывать при возведении в духовный сан. Кто мыслит иначе и допускает изменение в символе, тот подлежит отлучению». В подобном же роде говорили, в частности, Илия Иерусалимский и Косма Александрийский.