Текст книги "Том 4. Эмигранты. Гиперболоид инженера Гарина"
Автор книги: Алексей Толстой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
Эта тонкая шутка была принята снисходительными улыбками. Третий из промышленников сказал, впившись ногтями в подбородок:
– Очень хорошо. Но мы знаем по опыту европейской войны, что ядра даже самых больших пушек делали ничтожные воронки. А ведь нам нужно разломать шар величиной всего лишь в тринадцать с половиной раз меньше земного.
– Живая сила ядра большого морского орудия равна, приблизительно, десяти миллионам килограммов, – ответил Корвин. – Если принять вес нашего яйца за десять тонн и скорость – в 50 километров в секунду, то живая сила, то-есть давление при ударе нашего яйца о поверхность луны, выразится в 75 триллионов килограммов. Я боюсь одного, – что снаряды станут пронизывать луну, как лист картона.
Промышленники плотно поджали губы. Четвертый, маленький, в очках, похожий на старого сверчка, пристально стал смотреть на Корвина седыми глазами:
– Я хотел задать существенный вопрос, сэр, – проскрипел он высоким голоском, – мы собираемся устроить «неделю ужаса», иными словами, – одурачить умнейших и хитрейших людей во всем мире, сэр… Посреди нас возникло сомнение: а что – если мы ошибаемся? А что – если эта шутка с луной превратится в серьезную опасность? Мы заработаем, но луна шлепнется на землю, сэр… Вы уверены, что она не шлепнется, сэр?
Инженер Корвин молчал. Под сухой, смуглой кожей его на скулах ходили желваки.
– Очень хорошо, – сказал он коротко, – на это я вам отвечу через час.
6
В рубке «Фламинго» в конце обеда, когда подали кофе и ликеры, инженер Корвин отодвинул несколько свой стул, положил на острое колено листок бумаги, исписанный математическими формулами, и начал говорить:
– Луна, так же, как земля, так же, как все планеты нашей системы, как пояс астероидов, кометы и потоки падающих звезд, – образовалась из гигантского кольца, некогда вращавшегося вокруг солнца. Части кольца распались, уплотнились, образовали пылающие миры – небольшие солнца.
Вокруг каждого из этих миров, в свою очередь, стало вращаться кольцо раскаленной, но хладеющей материи, подобно кольцу Сатурна, – последнего остатка этого почти закончившегося процесса.
Маленькое светило – земля – так же была охвачена системой колец, вращающихся с различной скоростью. По мере охлаждения, кольца разрывались, части их уплотнялись, образуя малые планеты или небесные тела. Самым крупным из таких тел была луна, она притягивала близко проносящиеся массы, они падали и поддерживали ее в раскаленно-жидком состоянии.
То же происходило и с землей. Она втягивала в сферу своего притяжения остатки разорванного кольца, и может быть не раз, уже потухнув, – под действием этих чудовищных ударов, – снова и снова вспыхивала звездой.
Понемногу процесс собирания материи окончился. Близ земли оставались еще два свободные мира, – луна и второй, упавший во времена палеозойской эры, спутник. Земля овладевала их движениями силой тяготения. Оба тела постепенно падали по спиральной кривой на землю.
Луна, еще жидкая, вращалась вокруг своей оси. Но при каждом обороте, под действием земного притяжения, по ней пробегала огромная волна прилива, – судорога умирающего, попадающего в плен мира. Вращение луны тормозилось этими приливами, – замедлялось. Луна принимала форму яйца, обращенного толстым концом к земле.
Наконец ее вращение вокруг оси прекратилось, и она застыла и стала спутником земли, подойдя к ней на расстояние 384 тысяч километров. Так как скорость луны равна одному километру в секунду, – я беру цифры приблизительно, – то, по закону Ньютона, икс, то-есть величина, на которую каждую секунду луна приближается к земле, падает на землю, – равна одному и трем десятым миллиметра. Но напряжение силы тяжести на расстоянии луны также равно одному и трем десятым миллиметра. Таким образом, согласно закону мирового тяготения, – луна кажется вполне уравновешенным телом. И это было бы, если бы земля и луна представляли математические тела в идеальном пространстве.
Но закон Ньютона требует поправок: в формуле отброшен квадрат одной малой величины, который является роковым для судьбы земли. Принимая эту поправку, принимая затем влияние лунного притяжения на воды земных океанов – приливы – и вызываемое ими замедление движения самой земли, – Г. Дарвин показал, что луна приближается к земле, стремясь войти с ней в твердую связь, то-есть, согласно третьему закону Кеплера, – приблизиться настолько, чтобы время ее обращения вокруг земли было равно земному дню. Только тогда, как бы скрепленные невидимыми связями, оба тела установят между собою полное равновесие.
Но и этот закон – чисто математический, – влияние тяготения кометы Биэлы, увеличение плотности земного ядра, возмущение магнитных полей под влиянием солнечных пятен, затем вторая поправка закона Ньютона, – приводят нас к выводу, что оба тела должны окончательно сблизиться.
Инженер Корвин оглядел собеседников, затаивших дыхание. Его щеки порозовели, на всегда жестких губах неожиданно легла усмешка.
– Пятьдесят тысяч лет в худшем случае отделяет нас от последнего часа земли. (Игнатий Руф и четверо его компаньонов свободно выдыхнули воздух, вытерли черепа, налили золотые, зеленые, розовые ликеры в рюмочки.) Падение лунного шара на землю вызовет выделение такого громадного количества тепла, что обе планеты вспыхнут, расплавятся и сольются в новое тело. И, быть может, вторичная жизнь, которая возникнет на новой земле, увеличенной в размерах и обогащенной пожаром, будет лучше нашей. В это я также верю. Вот вам все данные. Что же касается нашего предприятия, – то мы, действительно, несколько приблизим срок падения осколков луны на землю…
– То-есть, мы это именно и желаем от вас услышать: на сколько приблизится срок…
– Я подсчитывал: тысяч на десять лет…
– Во всяком случае сорок тысяч лет в нашем распоряжении! – громогласно крикнул Игнатий Руф и в первый раз за все течение этого рассказа рассмеялся, откидывая огромную челюсть.
7
Руф и его компаньоны остались удовлетворенными объяснениями инженера. В тот же день, 28 мая, были просмотрены и утверждены списки фабрик, транспортных компаний, нефтяных приисков и химических заводов, которыми решено было овладеть в «неделю ужаса».
Во все страны света были посланы агенты – вести переговоры с намеченными в списке предприятиями. Переговоры были маской. «Союз пяти», подготовляя ограбление целого мира, – осторожно и тщательно исследовал состояние биржи и рынка; открывал онкольные счета; сажал на места своих маклеров; перекупал газеты и основывал новые; раздавал чудовищные авансы ученым – популяризаторам и писателям, обладающим хотя бы каплей фантазии.
На книжный рынок полились потоки астрономических рассказов, утопий, мрачной мистики, апокалипсических поэм. В Швейцарии возродилась теософская община. Члены ее разъезжали по городам, говорили о наступающем дне страшного суда и учреждали ложи борьбы с антихристом.
В конце июля вышла небольшая заминка: по обыкновению в это время года с Балкан потянуло трупным запахом, пошли тревожные слухи, и истерическая стрелка биржевого барометра подвинулась к «буре».
Тогда Игнатий Руф бросился в Европу, как кабан в тростники. Он устроил заем Юго-Славии и свалил министерство. С чудовищной ловкостью, нажимая тайные пружины, созвал конференцию Малой Антанты. Надавал приятных обещаний Германскому Союзу. Опубликовал поддельный документ Московского Совнаркома, чем вызвал в Польше бешеный взрыв ненависти и отвлек ее внимание от дел на Балканах.
В какие-нибудь пять недель он предотвратил очередную опасность войны и вернулся на воздушном корабле в Нью-Йорк. Тогда появилась во всех газетах вторая статья за подписью астронома Ликской обсерватории:
Возвращение кометы Биэлы.
Как известно, ежегодно 30 ноября земля проходит через орбиту кометы Биэлы. Об этом свидетельствуют потоки падающих звезд, – малых небесных тел, разбросанных по всему пути кометы. Каждые двадцать три года Биэла проходит близко от земли, почти в точке пересечения орбит. Тогда звездные потоки, выходя из созвездия Льва, огненной метлой раскидываются по всему небу и представляют восхитительное зрелище.
Известен в истории случай, когда в 1783 году, вследствие неточности вычисления, ожидали столкновения земли с Биэлой. Людей охватил ужас. В Париже были случаи смерти от страха. Недостойные представители духовенства, предлагая за хорошие деньги полное отпущение грехов, недурно обделывали свои дела. Великий геометр Лаплас писал в то время:
«…Действие подобного столкновения не трудно себе представить: положение оси и характер вращения земли должны измениться, море покинуло бы свое теперешнее лоно и устремилось бы к новому экватору, люди и животные погибли бы в этом всемирном потопе, все народы были бы уничтожены, все памятники человеческого ума разрушены»…
Но столкновения не произошло и не могло произойти, так как земля опаздывает на несколько часов в точку пересечения орбит и настигает только хвост кометы в виде потоков падающих звезд.
Столкновение, однако же, возможно, но лишь тогда, когда прохождение кометы через перигелий, то-есть ближайшую к солнцу точку ее орбиты, придется на 28 декабря. Подобный случай бывает только раз в 2.500 лет. Нынешний 1933 год как раз является этим годом.
Но опасаться, как это было раньше, нам не имеет основания. Масса головы кометы слишком ничтожна и разрежена, чтобы наделать нам бед, воздушная оболочка земли – слишком надежная броня. Быть может пронесутся магнитные бури; да, мы будем свидетелями великолепнейшего из мировых фейерверков.
По-другому ожидаемое столкновение может отозваться на нашем спутнике. Луна не защищена атмосферой. Шар ее прорезан трещинами. Бомбардировка луны метеорами Биэлы начнется 29 ноября. На этот раз мы с уверенностью не поручимся за благополучную судьбу нашего спутника.
Статья произвела нужное впечатление. В Вашингтоне был сделан парламентский запрос о «безответственной лунной литературе». Игнатий Руф понял, что биржа на этот раз клюнула. И действительно, – биржевые ценности испытали ничем не обоснованное колебание вниз и вверх и повисли в неустойчивом равновесии.
Наступило время решительных действий.
8
Утром 28 ноября Игнатий Руф прибыл на стопятидесятитонной моторной полуподводной лодке в бухту острова и, не сходя на берег, передал инженеру Корвину приказ от «Союза пяти» начать сегодня же в ночь бомбардировку лунного шара.
Затем лодка стала на внешнем рейде и опустилась так, что над волнами виднелась только овальная коробка капитанского мостика с задранными люками.
Дул сильный ветер порывами. Низко летели тучи над мрачным морем. Кипели буруны, и океанские волны разбивались о скалы острова. Дождь, не переставая, лил. Вдали в горах пенились водопады.
Игнатий Руф стоял один в рубке, поглядывая сквозь заливаемый зелеными волнами иллюминатор на мотающиеся общипанные пальмы, на тускнеющие облака, которые рвались и крутились среди скал над кратером. Наступал вечер. Снизу, из лодки, погруженной в воду, доносились веселые голоса механиков, не подозревающих ничего дурного.
Руф близко к глазам поднес хронометр. Сейчас же вытер рукавом потеющее стекло иллюминатора. Теперь он слушал, как медленно бьется сердце. 30 секунд оставалось до назначенного срока.
От качки от масляно-жаркого воздуха закупоренной лодки, от переутомления последних дней, – в тридцать этих последних секунд Игнатий Руф почувствовал такой внезапный разлад с самим собой, что это почти превысило его душевные силы. Горло было схвачено железной спазмой. Тучное тело ослабело, – он привалился к железной обшивке. В тридцать секунд, – он это понял, – он не успеет спуститься в каюту и по радио приказать инженеру Корвину оставить безумное, непомерное, чудовищное предприятие…
И вот, наискосок, из-за скал, – он увидел это только, на мгновение сквозь иллюминатор, – скользнула в рваные облака овальная тень, – красноватый след от нее погас в небе.
Игнатий Руф налег всею тяжестью на бронзовый анкер люка, отвинтил, откинул его и до пояса высунулся из лодки. В лицо хлестнула волна, и ветер, танцуя по пенным гребням, засвистал у него между крахмальным воротником и ушами. В сумерках слышался только тяжелый грохот прибоя.
Затем ахнуло, раскатилось где-то в горах и затарактакало, – чаще, проворнее…. громовые удары слились в рев чудовищной сирены, и, шипя, из-за зубчатых скал метнулся в небо второй снаряд.
Игнатий Руф потряс над седой головой кулаками и, вне себя, закричал:
– Гип, гип, ура!
Но голос его потерялся среди шума волн и ветра, как писк комара.
9
Тем временем, на дне кратера, где раскачивались на столбах электрические фонари, и тени от клубов желтого дыма и от двигающихся кранов мотались по скалам, – инженер Корвин распоряжался отправкой снарядов. На лицо у него была надета свиным рылом противогазовая маска. Несколько десятков отборных рабочих, – также в противогазах, – одни зацепляли крюком подъемного крана стальное яйцо, другие – подводили похожий на виселицу кран с висящим яйцом к полетной площадке, третьи – осторожно опускали снаряд, жерлом вниз, на стальной, слегка наклонный диск площадки и спешили отойти подальше.
Инженер Корвин приближался к стоящему дыбом яйцу, поворачивал массивные винты диска, ставя его на нужный угол, и ломал взрывной капсюль… Секунду – сыпались искры, затем раздавался громоподобный удар, гигантское яйцо подскакивало на несколько метров в воздух, и там, крутясь, как бы начинало бороться, не взлетая и не падая, все учащеннее стреляя и взрываясь, – еще секунда, и, подхваченное ураганом взрывов, оно взвивалось тяжело, – шипящий след от него исчезал за тучами…
Так, один за другим, через промежутки в 2–3 минуты, снаряды уносились в междупланетное пространство.
Густой и едкий дым наполнял кратер. Настала ночь, а было отправлено всего еще только 60 яиц. Люди изнемогали. Один, другой, шатаясь, брели к ручью, чтобы опустить вспухшую голову в воду. Другие брали из разбитых ящиков бутылки и, отшибив горлышко, глотали водку.
Корвин торопил, подбегал к изнемогающим, выхватывал из кармана пачки долларовых бумажек, обещал огромную премию за каждое отправленное яйцо. В последующий час удалось послать 25 яиц. Но затем несколько человек содрали с себя маски и упали, задыхаясь. Одно из яиц, подведенное к диску, сорвалось с крана и откатилось. В ужасе все легли. Но инженер вскочил на клепаную обшивку снаряда и написал на ней мелом: «Отправка – полторы минуты – 1.000 долларов»…
Обильный дождь, пролившийся над кратером, освежил ненадолго воздух, и число «разрушителей луны» перевалило за сотню. Во втором часу ночи дождевые тучи разорвались на мгновение, и пролился лунный свет.
В эту ночь население острова, – слишком четыре тысячи рабочих, – было удалено от места работ в бараки на побережьи. Люди стояли в темноте толпами. Глядели на взвивающиеся из кратера огненные хвосты ракет. Никто не знал – для чего строились эти снаряды и куда улетали они в эту бурную ночь. Чувствовали только, что делается недоброе дело.
Суеверные шептали молитвы. Озлобленные сговаривались опубликовать в газетах, – как только получат свободу и вернутся на материк, – все беззакония и преступления, совершонные на проклятом острове. Трусливые прятались между приморских скал, затыкали уши, когда нестерпимый вой снаряда заглушал грохот прибоя и шум толпы. Немногие из сознательных говорили между собой, – мрачно и злобно, – что снарядами бомбардируют в эту ночь через Атлантический океан Москву или другие города республик России.
В середине ночи зажгли кое-где костры и варили еду. Многие радовались концу утомительных работ и хорошим деньгам, которые они привезут домой, на родину.
А в это же время на юго-западе, над океаном, из-под низу туч, идущих грядами, начал разливаться кровяно-красный неземной свет. Это хвостом вперед из эфирной ночи над землей восходила комета Биэла.
10
Игнатий Руф, как это ни странно, крепко заснул в железной капитанской рубке. Разбудил его резкий удар над головой по обшивке. Он прислонил большое лицо к иллюминатору и увидел на красных гребнях танцующую шлюпку, – в ней стоял человек и размахивал веслом.
Руф откинул люк. Человек выскочил из шлюпки, проскользнул сквозь люк, сел рядом с Игнатием Руфом и одним шевелением губ проговорил:
– Немедленно!.. Полный ход в открытое море!
Это был инженер Корвин. Он взял из ящика сигару и чиркнул спичкой. Платье его было прожжено, руки, шея, лицо, кроме белого кружка – следов маски, – черно и обуглено. Когда лодка, гудя от мощи моторов, двинулась на северо-восток от острова, Руф вполголоса спросил:
– Дело сделано?
– Нет еще, не все сделано, – у инженера так сверкали глаза, что Руф отвернулся.
– Что же еще осталось?
– Успокойтесь, осталось то, чего через десять минут не останется.
– Я не понимаю, Корвин.
– Врете, Руф.
Огромная челюсть у Игнатия Руфа начала отваливаться. В неясном свете кометы лицо его бледнело, как у утопленника. Корвин сказал отрывисто, с омерзением:
– Имейте мужество признать, что вы этого хотели, об этом постоянно мне намекали и сейчас этого ждете.
– Остров?
– Да! Со всеми обитателями. Со всеми следами преступления…
Корвин быстро взглянул на часы, кинулся к капитанскому рупору.
– Алло! Полный, самый полный, до отказу! – Он повалился на кожаную банкетку и закрыл глаза. Руф, сутулясь, глядел в иллюминатор. Мрачен и дик был океан, изрытый бурей, озаренный сиянием кометы, раскинутой петушьим хвостом на полнеба.
– Снаряды достигнут луны завтра в полночь, – сказал Корвин, – готовьте бумажник.
Вдруг Руф попятился и сел на пол. На юго-западе, на том месте, где лежал остров, из океана поднялся огромный косматый столб праха. Зеленоватые молнии быстро прорезали его во всех направлениях. Блеснул ослепительный свет.
Через минуту лодку ударило тяжестью воздуха. Раздались громовые раскаты. Большая волна покрыла капитанский мостик.
11
Третью ночь население большого города собиралось весело встречать восхождение кометы Биэлы. Где-нибудь в деревенской глуши или в степях, среди остатков кочевников, – люди трепетали и молились, служили в стареньких церквах милостивые молебны или садились в круг слушать колдунов и шаманов, потрясающих бубном навстречу огненным перьям кометного хвоста. Африканские негры устраивали пляски и били в там-тамы. Желтолицые мудрецы на плоскогорьях Памира вычисляли, им одним важные, сроки судеб и улыбались улыбкой Будды потокам падающих звезд. Дети и животные были охвачены тоской. Но в больших городах играли всю ночь оркестры. Под открытым небом среди столиков и осенних цветов, в полутьме потушенных улиц, – смеялись нарядные жинщины, пелись злободневные песенки о комете, о луне, об Игнатии Руфе, пугающем весь свет.
Едва только закатилось солнце, по небу из точки – созвездия Андромеды – помчались стремительные линии падающих звезд. Их, как угли, словно швыряла чья-то рука. Они неслись к зениту и исчезали. Иные устремлялись к земле, вспыхивали зеленоватым светом и рассыпались в хлопья. Казалось – в высоте бушует огненная метель. Отсветы ее играли в бокалах с вином, в изумленных, смеющихся, взволнованных глазах, в драгоценностях на непокрытых волосах женщин.
Часов около десяти по улицам побежали газетчики:
«Небывалая катастрофа в Тихом океане. Гибель острова Руфа со всеми обитателями».
Это известие придало еще больше остроты дивному и жуткому зрелищу. Многие и многие в первый раз сегодня глядели на седые созвездия. Оркестры играли похоронный марш Шопена. Над головой беззвучно бушевала метель небесных тел. На облетевших аллеях бульваров, в скверах, где пахло вянущими листьями, на чисто подметенных улицах и площадях мужчины в вечерних цилиндрах и женщины в мехах, веющих духами, – испытывали острое и небывалое влечение.
С изумлением глаза вглядывались в глаза. Женские руки, плечи, видные сквозь приоткрытый мех, душистые волосы, – обещали, казалось, неиспытанное и головокружительное наслаждение. И женщины глядели с нежностью и волнением на своих спутников. С переполненным сердцем откидывались в плетеных креслах, улыбались восходящему свету кометы. Легонький озноб неожиданно и всеми желанно принятого влечения веял в эту октябрьскую ночь на площади, полуосвещенной ресторанными фонариками.
Потоки звезд все гуще бороздили небо. Началось падение аэролитов. Извиваясь, как змеи, раскаляясь до ослепительно-зеленого цвета, они силились пробить воздушную броню земли и распадались в пыль. Их встречали криками, как борцов, идущих к финишу. Вот один, другой, третий аэролит устремились со страшной высоты прямо на площадь. Испуганно кое-где вскочили люди. Площадь затихла. Но, не долетев, разорвались воздушные камни, и только издалека громыхнул гром. Между столиками закрутились серпантиновые ленты. Негритята-бои разносили корзины с фруктами.
И вот, над крышами начал вставать сияющий хвост Биэлы. Она возносилась все выше, раскидывалась все шире. Наконец, появилась ее голова, похожая на тупую голову птицы. Оркестры заиграли туш. К небу поднялись руки с бокалами шампанского. Через двенадцать часов, по точнейшим вычислениям обсерваторий всего мира, Биэла должна была пройти всего в тысяче километров над пустынной южной областью Великого океана. Ожидались бури, большие приливы, усиление деятельности вулканов и даже падение в океан крупных осколков, из которых составлен зыбкий, окутанный раскаленными газами головной шар кометы.
Все это было необычайно, красиво и волновало, в особенности женщин. Множество глупостей было сказано и еще больше – наделано в эту ночь.
Неожиданно на площадь в широкий проход между столиками вылетел мотоциклет. Бестактно и нагло ослепительный луч его фонаря скользнул по глазам. Мотор стал. Седок в кожаном шлеме что-то хрипло прокричал. Закутался вонючим дымом, затрещал и вихрем унесся в боковую улицу.
Сейчас же засуетилось несколько человек. Что-то, видимо, произошло. Начался ропот. Возвысились тревожные голоса. Оркестры нестройно замолкали. Всюду вставали на стулья, вскакивали на столики. Зазвенело разбиваемое стекло. Вся площадь поднялась. Еще не понимали, не знали, из-за чего тревога. И вдруг, среди глухого говора, раздался низкий, дурной женский крик. В сотне мест ответили ему воплем. Пошли водовороты по толпе. И так же внезапно площадь затихла, перестала дышать.
Вдалеке, из-за безобразной островерхой башни восьмидесятиэтажного дома выплыла луна. Она была медного и мутного цвета. Она казалась больше обычного размером и вся словно окутана дымом. Самое страшное в ней было то, что диск ее колебался подобно медузе.
Прошло много минут молчания. Стоявший на столе высокий тучный человек во фраке, в шелковом цилиндре набекрень, зашатался и повалился навзничь. После этого началось бегство, давка, дикие крики. Люди с поднятыми тростями наскакивали на кучу мужчин и женщин и били по головам и плечам. Пролетали стулья в воздухе. Захлопали револьверные выстрелы.
Луна, – это ясно теперь было видно, – развалилась на несколько кусков. Комета Биэла действовала на их неравные части, и они отделялись друг от друга. Это зрелище разбитого на осколки мира было так страшно, что в первые часы много людей сошли с ума, бросались с мостов в каналы, накладывали на себя руки, не в силах подавить ужаса.
* * *
Улицы осветились. Отряды полиции и войск заняли перекрестки и площади. Кареты скорой помощи подбирали раненых и убитых. В ту же ночь многие города были объявлены на военном положении. Вместо музыки и веселого смеха слышались грузные шаги идущих частей, колючие крики команды, удары прикладов о мостовую.
* * *
Игнатий Руф и инженер Корвин лежали в креслах салон-вагона специального поезда, мчавшегося по озаренным кометой прериям западных штатов. Оба курили сигары, глядели из темноты вагона на дымный, зыбкий, разрушенный ими лунный шар. Время от времени Руф брал трубку радиотелефона, слушал, и рот его одним углом лез вверх. Инженер Корвин сказал:
– Когда я был ребенком, меня преследовал сон, будто я бросаю камешки в луну, – она висела совсем низко над поляной, – я не знал тогда, что этот сон означает – преступление.
– Возьмите себя в руки, – сказал Руф, нахмурившись, – нам предстоит не спать семь ночей, через неделю я даю вам отпуск на лечение.
12
«В ночь на 29 луна разбита кометой Биэла»… «Пожар луны»… «Возможность падения луны на землю»… «Выдержит ли земная атмосфера удары лунных осколков»… Таковы были заголовки газет от 30 ноября.
Из Ликской обсерватории сообщалось, что лунный шар распался на семь основных кусков, и все они окутаны дымом и тучами пепла. Дальнейшая судьба луны пока еще не определена. Телеграммы о бедах, которые на земле натворила Биэла, никем не читались. Приморские города, затопленные и унесенные в море огромной волной прилива, землетрясение, несколько населенных островов, уничтоженных аэролитами кометы, отклонение теплых течений, – эти мелочи никого не интересовали. Луна! Последние доживаемые дни мира! Внезапная гибель человечества, или – чудо, спасение? Вот о чем говорили, шептали, бормотали в телефоны в течение двенадцати часов тридцатого ноября. А ночью все окна, балконы и крыши были усажены жалкими, боящимися смерти людьми.
На улицах, куда запрещено было выходить с закатом солнца, разъезжали патрули велосипедистов, перекликались пикеты. Стояла небывалая тишина в городах, лишь кое-где с крыши доносился плач. Облака, закрывавшие луну, редели, и зрелище осколков, все еще собранных в неправильный, потускневший диск, наводило смертельную тоску.
В ночь на первое декабря Руф созвал «Союз пяти». Подсчитали разницу, которую за истекший день дала биржевая игра на понижение. Суммы барыша оказались так чудовищно велики, что Руф и его компаньоны испытали чувство едкой радости. Действительно, паника на бирже перешла границы разума. В редакциях газет набирались длинные колоннки знаменитейших фамилий, объявленных банкротами.
Под утро стали поступать от маклеров радио из Европы, Азии и Австралии, – коротко сообщалось о неописуемой панике, о черном дне биржи, о гибели капиталистов, крахе банков, о самоубийствах денежных королей. Были и нехорошие известия о массовых помешательствах, о начавшихся пожарах в европейских столицах.
Неуважительное, беспомощное, детски жалкое было в этой человеческой растерянности. Деньги, власть, уверенность в прочности экономического строя, в незыблемости социальных слоев, всемогущество, – все то, к чему шел «Союз пяти», – во всем свете вдруг потеряло силу и обаяние. Миллиардер и уличная девка лезли на крышу и оттуда таращили глаза на расколотую луну. Неужели вид этого разбитого шара, не стоящего одного цента, способен лишить людей разума? Член «Союза пяти», старичок, похожий на старого сверчка, потирая сухие ладошки, повторял:
– Я ожидал борьбы, но не такой капитуляции. Прискорбно в мои года стать мизантропом.
Инженер Корвин ответил ему на это:
– Подождите, мы всего еще не знаем.
На заседании «Союза пяти» было решено часть добытых миллиардов снова бросить на биржу, играя на этот раз на повышение. И начать скупку предприятий, обозначенных в списке 28 мая.
13
Игнатий Руф остановил автомобиль у подъезда многоэтажного универсального магазина и долго глядел на оживленную толпу женщин, мужчин, детей. Многое ему начинало не нравиться, – за последнее время в городе появились дурные признаки, и вот сейчас, всматриваясь в этих девушек, беспечно выбегающих из дверей «Торгового дома Робинзон и Робинзон», Руф захватил всей рукой подбородок, и на большом лице его легли морщины крайней тревоги.
Прошло три месяца со дня, когда лунный шар, многие тысячелетия служивший лишь для бредней поэтов, был наконец использован с деловыми целями. За семь дней ужаса «Союз пяти» овладел двумя третями мирового капитала и двумя третями индустрии.
Победа далась легко, без сопротивления. «Союз пяти» увидел себя распорядителем и властелином полутора миллиардов людей.
Тогда им была передана в газеты крайне жизнерадостная статья «О сорока тысячах лет», в которые земля может спокойно и беспечно трудиться и развиваться, не тревожась столкновений с останками луны.
Статья как будто произвела благоприятное впечатление. Крыши были покинуты созерцателями, открылись магазины, и понемногу снова заиграла музыка в ресторанах и скверах. Но какая-то едва заметная тень печали или рассеянности легла на человечество.
Напряженная озабоченность, борьба честолюбий, воль, железная хватка, дисциплина, порядок, – весь обычный, удобный для управления организм большого города, – понемногу начал превращаться во что-то более мягкое, расплывающееся, трудно уловимое.
На улицах все больше можно было видеть без дела гуляющих людей. Тротуары и мостовые плохо стали подметаться, размножились уличные кофейни, иные магазины стояли по целым дням закрытые, к иным нельзя было протолкаться, и в этой сутолоке, среди болтающих чепуху девчонок, встречали директоров банков, парламентских деятелей, солидных джентльменов.
В деловых кварталах города, где раньше не слышалось иной музыки, чем шум мотора, треск пишущей машинки да телефонные звонки, – теперь с утра и до утра на перекрестках играли маленькие оркестры, и лифтовые мальчишки, клерки, хорошенькие дикталографистки отплясывали шими и фокстрот, а из окон деловых учреждений высовывались деловые люди и покатывались со смеху.
Полиция, – это было уже совсем тревожно, – ничего не имела против беспорядка, благодушия и беспечного веселья на улицах. У полисменов торчали цветы в петлице, трубки в зубах; иной, подойдя к перекрестку, где на составленных столах бородатый еврей пиликал на скрипке, и багровый германец трубил в корнет-а-пистон, и плясали растрепанные девушки, – поглядев и крякнув, – сам пускался в пляс.
В деловых учреждениях, на железных дорогах, на пароходах, – наблюдалась та же беспечность и легкомыслие. Замечания встречались добродушными улыбками, нагоняй или расчет – грустным вздохом: «ну, что ж поделаешь», – и не успеет человек выйти за дверь, – слышишь – уже засвистал что-то веселенькое.
«Союз пяти» начинал чувствовать себя как бы окруженным мягкими перинами и подушками. Он усиливал строгости, но они никого не пугали. Он печатал приказы, декреты, громовые статьи, – но газет никто больше не читал. А в то же время в кофейнях и на улицах, собирая толпу, какие-то юноши с открытыми шеями декламировали стихи туманного и тревожного содержания.
На заводах, фабриках, рудниках, – пока еще все обстояло благополучно, но уже чувствовалось замедление темпа работы, как будто система Тейлора стала размыкать стальные кольца… «Союз пяти» решил не медлить: в ближайшие дни произвести политический переворот, встать во главе правительства, объявить диктатуру и, – пусть даже брызнет кровь, – призвать человечество к порядку и дисциплине.
