Текст книги "Последняя радиограмма"

Автор книги: Алексей Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Лихо! – фыркнул старпом. – И привести за собой на хвосте к отряду всю эскадру. Мальшичество!

Сердюк смутился. Газиев с интересом взглянул на старпома. Мне показалось, что у командира возникла какая-то новая мысль.

– Есть еще идеи? – спросил он.

Молодые командиры боевых частей и инженер-механик Богунов молчали. Я тоже не спешил вступать в спор. Взгляд Газиева остановился на молчавшем до сих пор Шухове.

– Вы хотите что-нибудь сказать?

Константин Петрович поднял голову.

– Разрешите обратиться к старшему помощнику, товарищ капитан-лейтенант?

– Обращайтесь, – кивнул Газиев.

– Скажите, товарищ старший лейтенант, предположим, нам удастся скрытно оторваться от противника и соединиться с отрядом… А что дальше?

Старпом пожал плечами.

– Дальше решение примет командир отряда.

– Но как он поступит, по-вашему?

Старпом вспыхнул.

– Я не умею читать чужие мысли, товарищ Шухов!

– А все-таки, – вмешался Газиев. – Интересно, что решит командир отряда?

– Не знаю… – замялся старпом.

– А вы попытайтесь предположить, – настаивал Газиев. – Поставьте себя на его место. Что бы вы решили?

– Я? – Старпом задумался. – Я бы вернулся в ближайший порт союзников, – произнес он наконец. – Вызвал бы эскорт и продолжил путь на норд по более безопасному маршруту.

Газиев перевел взгляд на Шухова.

– У вас есть еще вопросы?

– Нет. Полагаю, что решение товарища старшего лейтенанта наиболее правильное. Командир ни в коем случае не может рисковать всем отрядом. Замечу только, что путь до ближайшей базы союзников при такой близости противника далеко не безопасен. Это во-первых. А во-вторых, даже в случае удачи на возвращение в порт и все прочее, включая новый маршрут до Полярного, уйдет несколько недель. Полагаю, не менее трех-четырех.

Шухов замолчал.

– У вас все? – спросил Газиев.

Шухов хотел еще что-то сказать, но передумал.

– Так точно. Все.

Наступила пауза. Старший помощник молчал.

Газиев добрался взглядом до меня, зажатого в крохотном пространстве между штурманским столиком и перископом. Я сам выбрал себе это место по боевому расписанию. Отсюда можно было видеть все происходящее в рубке сразу.

– Ну, а что думает комиссар?

Видимо, это получилось случайно, но Газиев слово в слово повторил знаменитую фразу легендарного комдива из фильма «Чапаев».

Ответственность, которая ложится на плечи командира подводной лодки, огромна. Он один в такие минуты отвечает за судьбу всех людей, находящихся на корабле. Он один может отдать приказ, который или спасет, или погубит всех доверившихся ему: на подводных лодках редко удается уцелеть части команды. В случае неудачи погибают все.

Все совещание я неотрывно наблюдал за Газиевым и сейчас чувствовал, что командир больше не нуждается в советах. Он взвесил и рассудил все сказанное здесь и готов отдать приказ, и мы должны безоговорочно выполнить его, каким бы он ни оказался. Хорошо зная Газиева, я предчувствовал, что это будет за приказ. Но, понимая всю опасность и невольно думая о том, что ждало меня, Шухова, Газиева, старпома, командира минеров, рулевых, акустиков – всех людей, шедших на нашей подлодке, где-то в глубине души страшась того, что должно было случиться, не мог не одобрить этот приказ.

Я улыбнулся.

– Мне кажется, командир уже принял решение, и я думаю, что оно правильное…

Это была тоже фраза из «Чапаева»: ответ комиссара Фурманова комдиву. Все тихо рассмеялись. Так тихо, как будто нас мог услышать противник. Только Шухов остался по-прежнему замкнуто серьезным.

– Благодарю всех! – сказал Газиев. – По местам!

Рубка опустела. Командиры боевых частей разошлись по своим местам. Склонившись над штурманским столиком, Газиев что-то быстро писал.

– Радист!

На листке был набросан текст двух радиограмм. Первая почти повторяла уже переданную. «Замечен противник, блокирующий проход в минных полях. Пытаясь отвлечь, ухожу на ост. Газиев».

Вторая была очень краткой: «Веду бой. Газиев».

Командир отдал листок.

– Передать шифром, в порядке очередности и обстановки. Как только будет представляться возможность.

– Есть!

Мигунов скрылся.

– Акустик! Где эсминец?

– Пеленг двести семьдесят! Дистанция двенадцать кабельтовых.

– Поднять перископ! – скомандовал Газиев. – Курс… Средний вперед!.. Опустить перископ!

Перископ нельзя долго держать над поверхностью. Не больше двух-трех секунд. А лучше всего уложиться в одну секунду. Газиев умел пользоваться перископом виртуозно.

– Справа по борту шум винтов сторожевика! – доложил акустик. – Идет курсом к нам.

– Услышали! – усмехнулся Газиев. – Полный вперед! Как эсминец?

– Идет прежним курсом!

– Самый полный вперед! Поднять перископ!

Газиев снова прильнул к окулярам.

– Опустить перископ!

Судя по лицу командира, то, что он увидел в перископ, не устраивало его.

– По корме шум винтов двух сторожевиков! – доложил акустик. – Идут прямо на нас!

– Они меня не интересуют, – отмахнулся Газиев. – Мне нужен эсминец!

– Идет прежним курсом!

Газиев задумался на секунду.

– Поднять перископ!

Матрос выполнил приказание. Газиев не опускал перископ пять… десять… пятнадцать секунд.

– Сторожевики приближаются! – доложил акустик. – Дистанция десять кабельтовых.

Газиев развернул перископ, чтобы взглянуть на преследователей, и снова вернул его в прежнее положение.

– Есть! – вырвалось у него.

– Эсминец меняет курс! – доложил акустик.

– Вижу, дорогой, вижу! – проговорил Газиев. – Хорошо идет… На нас!

Теперь я понял замысел командира. Он все-таки заставил сигнальщиков эсминца «заметить» бурун от нашего перископа.

Эсминец развернулся. Мы шли на встречных курсах.

– Опустить перископ!

– Сторожевики по корме. Дистанция восемь кабельтовых.

Акустик мог бы уже не докладывать этого. Мы ощущали шум винтов противника через корпус подлодки.

Но вот эти неприятные звуки стали ослабевать.

– Сторожевики меняют курс! – доложил акустик.

– Поднять перископ!

– Отходят, – пробормотал командир. – Ну что же, этого следовало ожидать.

Он повернул перископ в сторону эсминца.

Мы быстро сближались. Для подлодки нет ничего опасней торпедной атаки на встречных курсах. Подводная лодка встречается с несущимся прямо на нее эскадренным миноносцем. Надо иметь железные нервы, чтобы выдержать это сближение и в нужный момент послать торпеды во врага. Приближающийся эсминец в перископ кажется гигантским.

Теперь Газиев был предельно осторожен. Перископ подымался над поверхностью воды на одну-две секунды.

– Носовые аппараты – товсь!

Но дистанция была еще слишком велика для атаки.

– Точно держать курс!

Раздался взрыв. Корпус лодки тряхнуло. Снаряд, пущенный с эсминца, разорвался справа по борту и немного впереди. Второй лег за кормой.

Больше ждать было нельзя.

Газиев поймал в перекрест нитей перископа мачту эсминца. Рубанул воздух кулаком:

– Первый, второй аппараты – пли!

– Торпеды вышли! – прокричал старший торпедист.

В руке Газиева зажат секундомер. Секунда, две, три… пять…

– Третий, четвертый аппараты – пли!

Сильный хлопок достиг боевой рубки.

– Торпеды вышли!

Секунды ожидания.

– Торпеды идут прямо! – докладывает акустик.

– Право руля! – командует Газиев. – Ныряй! Погружаемся на глубину сорок метров! Приготовиться к атаке лодки глубинными бомбами.

Лодка развернулась на восток и круто опустила нос. Все невольно откинулись назад. Со штурманского столика посыпались карандаши. Но никто не замечал происходящего. Мысли всех были прикованы к торпедам, вышедшим из носовых аппаратов. Газиев не отрывал глаз от секундомера. Гидроакустик замер у своей аппаратуры. Шум торпед становился все тише, зато грохот винтов приближающегося эсминца напоминал теперь раскаты грома.

И вдруг раздался взрыв… Вот она, музыка подводника!

– Есть! – воскликнул Газиев. – Точно!

– Торпеда попала в цель! – подтвердил акустик.

Мгновения. Новый взрыв. Вторая торпеда тоже точно угодила в цель.

– Шум винтов сторожевика справа по борту. Пеленг сорок! – доложил акустик.

– Спасать кинулся, – сказал Газиев. – Спеши, спеши…

– Второй сторожевик идет курсом напересечку нам!

В этот момент раздался третий взрыв. Лодку тряхнуло даже на глубине. Своей силой этот взрыв намного превосходил два первых. Сомнений быть не могло – на тонущем эсминце взорвался боезапас.

Тут же раздались характерные взрывы глубинных бомб. Второй сторожевик начал бомбежку…

35

Из вахтенного журнала подводной лодки «С-716»

08.15. Шум винтов сторожевого судна за кормой.

08.20. Шум винтов прослушивается по пеленгу 130 градусов.

08.25. Разрывы глубинных бомб: восьми или девяти над лодкой и с обоих бортов. Повреждений нет.

08.45, Продолжаем идти курсом на ост. Еще одна серия глубинных бомб.

09.57. Обстановка без изменений. Повреждена электропроводка. Перешли на аварийное освещение.

10.11. Взрывы четырех глубинных бомб через малые интервалы. Аварийный свет в кормовой части погас. Продолжаем следовать на ост.

11.20. Прослушиваются шумы винтов второго эсминца. Видимо, вернулся из прохода в минных полях.

11.35. Погрузились на предельную глубину. Дали малый ход.

11.40. Судя по шуму винтов, нас преследуют эсминец и три сторожевых корабля противника – практически вся эскадра, вышедшая наперехват нашего отряда.

11.49. Корабли противника циркулируют по кругу с центром примерно метрах в пятистах от нашего места. Интенсивная бомбежка глубинными бомбами.

36

Дневник Сергея Самарина

14 февраля.…Наш корабль напоминает свалку битого стекла, развороченных приборов, сорвавшихся с переборок вещей… Через впускной клапан дизельного отсека начинает просачиваться вода. Соляр хлещет через отверстие в трубопроводе. Ледяная вода тугими струями вырывается из пробитой системы охлаждения дизелей. В отсеках темно – отказывает даже аварийное освещение…

Но лодка жива! А главное, удался план Газиева. Вся эскадра противника преследует нас. Немцы сбиты с толку. Они никак не могут понять, почему мы не затихаем, а время от времени даем ход, пытаясь прорваться за кольцо. Вероятно, гитлеровцы предполагают, что преследуют не одну, а несколько подводных лодок. Возможно, весь отряд. И методично отжимают нас к берегу, не давая пробиться на запад…

Штурман утверждает, что сейчас мы находимся в пятнадцати милях к востоку от прохода в минных полях. Путь для нашего отряда свободен. Надеемся, что наши товарищи уже далеко ушли на норд. Но взявшие «С-716» в кольцо суда противника вряд ли отпустят нас. Они идут за нами, как стая волков.

Пользуясь передышкой, на лодке исправляют повреждения. Все работы ведутся в полной тишине, чтобы ни один удар молотка или гаечного ключа не был услышан вражескими гидрофонами…

Фельдшер перевязывает раненых. Есть несколько серьезных ушибов. Шухов, поранивший голову, отказался оставить свой пост у горизонтальных рулей. Да и как было ему уйти? Сейчас требуется все его искусство, чтобы удержать лодку на нужной глубине…

Акустик выкрикнул, что слышит шум винтов. Все замерли без команды там, где их застиг этот возглас.

Шум винтов приближается… Сейчас вновь обрушатся бомбы…

37

Записка, лежавшая между страницами дневника Самарина

Оля!

Я не теряю надежды, но надо смотреть правде в глаза. Все мы отчетливо понимаем, на что идем.

Что бы ни случилось – знай, мы боролись до конца и сделали все, что могли. Если суждено нам погибнуть – мы сумеем уйти из жизни как мужчины, как моряки, как советские люди…

Все эти дни ты была рядом со мной. Я не расставался с тобой ни на секунду даже в бою. Ты была со мной все бессонные ночи и долгие вахты во время похода.

Слишком редко я говорил тебе о своей любви и, должно быть, лишь теперь осознал до конца, что ты значишь для меня, какое место занимаешь ты в моей жизни. Мне хочется все время говорить тебе самые нежные, самые прекрасные слова, сделать все, чтобы ты ежесекундно ощущала мою любовь…

Эту записку я передам комиссару Сергею Самарину. Это верный, настоящий человек. Если сможет – он отыщет тебя.

Постарайся быть счастливой. Я знаю, это очень трудно, но постарайся. Я очень хочу, чтобы у тебя было много детей… Когда они подрастут, расскажи им обо мне…

Помни, я любил тебя, как никто, никогда, никого…

38

Дневник Сергея Самарина

15 февраля.Боюсь, что делаю последние записи в дневнике. Об этом никто не говорит, но думаю, что каждый в душе готовит сейчас себя к самому страшному. И ни одного спасовавшего перед опасностью. С гордостью смотрю на своих товарищей по походу.

Сейчас раннее утро. Над морем висит густой туман, такой плотный, что его, кажется, можно попробовать на ощупь. Этот туман надежно нас прикрывает. Мы вновь получили недолгую передышку.

Всплыли на поверхность, подзарядили аккумуляторы, а главное, вдохнули свежего воздуха.

Последние часы пребывания под водой были невероятно тяжелыми. Мы задыхались. Только помогали машинки для регенерации воздуха.

Люди теряли сознание, а всплыть было невозможно. Кругом стоял кромешный ад. Немецкие корабли циркулировали вокруг нас и засыпали градом глубинных бомб. Старпом считал взрывы, перекладывая спички из кармана в карман. Ему не хватило двух коробков. Не знаю, как выдержали эту бомбежку наши акустики.

Океан превратился в кипящее месиво. А мы, пользуясь каждой возможностью, скрытно, толчками, под шум винтов противника меняли место и тут же вновь пытались контратаковать…

В разгар бомбежки попросил разрешения пройти в центральный пост лейтенант Сердюк. Появившись в нашем отсеке, он торопливо зашептал что-то на ухо Газиеву. (Мы все говорили шепотом, опасаясь даже слишком громким словом привлечь внимание акустиков врага.)

Газиев жестом подозвал меня.

– Послушай, что предлагает этот джигит… Повтори, Сердюк.

– Нельзя допустить, чтобы наша лодка попала в руки фашистам, – взволнованно зашептал минер.

Газиев нетерпеливо мотнул головой.

– Давай дальше…

– Я предлагаю заложить парочку подрывных патронов в запасную торпеду… И при необходимости…

– Понял? – спросил Газиев.

– Самоубийство не подвиг! – сказал я. – Драться надо до последнего.

– Но я предлагаю только на случай, – запротестовал Сердюк.

– Не будет случая! – резко оборвал Газиев. – Правильно комиссар сказал. Драться будем до последнего. Зубами гадам глотки грызть… Еще выкарабкаемся! Идите на свое место, лейтенант!

Минер вышел из отсека.

– Не знаю, как политически, – сказал мне Газиев в промежутке между двумя разрывами бомб, – но практически ты решил правильно.

– И политически тоже, – возразил я. – У людей нервы натянуты до предела. Подкинуть сейчас им мысль о возможном самоубийстве – преступление… – Я помолчал. – А патроны… Что же, патроны всегда положить успеем…

…Самое страшное случилось около 16 часов. В дизельном отсеке начался пожар: от короткого замыкания загорелась подстанция. Командир отделения мотористов Василий Каманин не растерялся, накинул на себя подвернувшийся полушубок и бросился в огонь. Он сумел выключить рубильник подстанции. Это спасло лодку. Но сбить пламя мотористам не удалось. Отсек заполнился едким дымом. Нельзя было дать распространиться дыму по лодке – атмосфера и без того была отравлена. Мы бы все задохнулись.

В машинном отделении были инженер-механик Богунов, главный старшина Семенцов и мотористы. Газиев приказал им покинуть отсек и наглухо закрыть переборку. Он рассчитывал, что без доступа воздуха огонь сам загаснет.

Командиру пришлось повторить приказ дважды, прежде чем мотористы ушли из дизельного отделения. Богунова вытащили без сознания.

Загерметизированный отсек рассек лодку. Пройти в кормовые помещения было невозможно. Связь с ними поддерживалась только по телефону…

Через час машинный отсек открыли. Богунов бросился туда с аварийной командой. Затухающее пламя удалось погасить. Сейчас мотористы приводят в порядок свое хозяйство после пожара…

Повреждений масса. Но нам удалось сохранить плавучесть, ход. Торпедные аппараты в порядке… Так что разговор еще далеко не окончен, пираты адмирала Редера!

Газиев только что отдал мне исписанный листок.

– Спрячь хорошенько, – сказал он. – Это для Ольги. Если что – передашь…

Я не стал спорить. Знаю, если останется жив Фахри, он то же самое сделает для меня – передаст этот дневник моей семье… Только кому? Где вы, мои родные? Что с вами сейчас?..

…Не забыть записать разговор с Шуховым, случившийся вчера, когда мы отлеживались на предельной глубине.

Мы с фельдшером обходили отсеки, перевязывали раны, раздавали сухой паек.

Бой боем, а аппетит у наших ребят не пропадает. Все, как волки, накинулись на галеты и консервы.

Шухов лежал на койке. У него был странный, отсутствующий взгляд.

– Константин Петрович! – тихо окликнул я.

Шухов не отозвался.

– Товарищ Шухов!

Он лежал неподвижно и смотрел как будто сквозь меня. Я тронул его за плечо. Слегка тряхнул.

– Костя!

Шухов встрепенулся. Взгляд его стал осмысленным. Но он тут же отвел глаза.

– Примите сухой паек! – с шутливой официальностью сказал я. – Подкрепляйтесь!

– Спасибо… – с трудом проговорил Шухов. – Я потом…

Он закрыл глаза. Я встревоженно присел на койку.

– Что с тобой?

– Ничего… Сейчас пройдет…

– Рана?

– Царапина… Пустое…

– Я позову фельдшера.

– Ни в коем случае.

Шухов с усилием поднялся, сел.

Постепенно менялось выражение его лица. Становилось привычно строгим, пожалуй, даже ожесточенным.

– Сорок лет назад, – криво усмехаясь, проговорил он, – на английских подводных лодках держали в клетках белых мышей… Когда у них портилось настроение, командир приказывал всплывать. Вот и я вроде белой мыши…

Шухов вынул из кармана пустой мундштук, засосал.

Я заглянул ему в глаза:

– В чем дело, Костя?

– Нервы… – Шухов снова усмехнулся. Пододвинулся вплотную ко мне и, не отводя взгляда, еле слышно произнес: – Ты никогда не тонул в подлодке, Сергей?

Я невольно вздрогнул. Мне приходилось слышать об этом и раньше. О тяжелых психических нарушениях у подводников, переживших аварии. Часы, проведенные на дне моря в ожидании конца, не проходят даром. Некоторые после этого вообще никогда не смеют опуститься даже на самую малую глубину.

Я знал отличного парня, командира-подводника, храброго до отчаянности, совершавшего самые дерзкие походы… Однажды его лодка легла на дно на рейде, возле самого причала. Ее удалось поднять с помощью водолазов и плавучего крана. Люди остались живы. Но они пробыли на дне десять часов. Мой приятель был вынужден списаться из подводного флота, перейти на берег…

Я понял, что испытывал бывший командир «Щ-612» во время похода. Какую надо было иметь силу воли, чтобы ни разу не выдать себя.

Когда я возвращался из кормовых отсеков, Шухова на койке уже не было. Я нашел его в центральном отсеке. Он спокойно стоял у горизонтальных рулей. Никто бы не мог даже подумать, что с ним было всего несколько минут назад…

…Туман рассеивается. Открылись просветы неба. Сигнальщики обеспокоенно оглядывают горизонт. Газиев стоит на корме. Там у рулей в ледяной воде возятся двое матросов в легководолазных костюмах.

– Воздух! – кричит сигнальщик.

Появились самолеты. Они ищут нас.

Быстро подымаются на борт водолазы. Последний глоток свежего воздуха… Срочное погружение…

39

Радиограмма командира гитлеровской противолодочной эскадры на базу в Стангер-фьорд

Противник оказывает отчаянное сопротивление. Кроме погибшего в первый день эсминца, торпедировано сторожевое судно… Глубинными бомбами уничтожены по крайней мере две субмарины противника.

Продолжаем преследовать уходящие на ост остатки отряда подводных лодок.

40

Дневник Сергея Самарина

15 февраля(продолжение). …Мы лежим на грунте вблизи от берега. Немцы все-таки прижали нас к материку. Газиев положил лодку на грунт, выключил двигатели, и враги на время потеряли нас. Но они не уходят. Нас настойчиво ищут. Мы слышим шум винтов над собой. В эти секунды все замирают…

Прошло 36 часов с момента встречи с противником. Думаю, что весь наш отряд сейчас уже миновал минные поля и идет полным ходом на норд…

Газиев и Вихров в рубке склонились над картой. Передышка не может продлиться долго – рано или поздно корабли противника обнаружат нас.

Командир настойчиво ищет выход. Лодка изранена. В таком состоянии нам нечего и думать пытаться прорваться в открытое море. Нет шансов уйти от преследования и достичь ближайшего порта союзников. Надо найти что-то другое.

Можно дождаться темноты, попробовать подойти вплотную к берегу, затопить лодку, взять личное оружие и превратиться в партизанский отряд. Но долго в чужой стране, в районе, кишащем фашистскими базами и постами, в пешем строю не навоюешь. У нас нет ни карт, ни людей, знающих норвежский язык. На берегу неизбежна гибель в неравном бою. А быть может, и страшней того – плен…

Нет, такое решение нам не подходит. Лодка изранена, но еще боеспособна. Это грозное оружие в умелых руках. У нас остались торпеды, и можно еще немало попортить крови фашистам!

– В трех милях – Стангер-фьорд, – говорит штурман. – Там гитлеровская военно-морская база. Тут этой нечистью, наверное, каждый квадрат кишит… Осиное гнездо.

– Думаешь? – спрашивает Газиев.

Он хромает – тяжело расшиб ногу во время бомбежки. Фельдшер говорит, что перелома нет, но пошевелить ногой командир не может.

– Осиное гнездо, – задумчиво говорит Газиев.

Он нетороплив. Как будто разбирает задачу на учении. Командир повзрослел вдвое за последние тридцать шесть часов. Сейчас это человек, который не знает страха не в силу азарта юности, а потому, что он видел смерть, не раз прошел рядом с ней и новая встреча уже не может испугать его.

– Осиное гнездо… – повторяет Газиев. – Вихров, тебя когда-нибудь осы кусали?

– Что-то не припомню, – улыбается штурман. – Я ведь москвич, на Арбате вырос. Там осы не водятся.

Сейчас все удивительно спокойны. Быстро, но без спешки исправляют повреждения. Шутят. Похоже, никто не думает о том, что произойдет в ближайшие часы. Не думают? А может быть, просто запрещают себе думать?

– А мне раз досталось, – смеется Газиев. – Ты в Дагестане не был?

– Нет.

– Ай, ай, ай! Большое упущение… Ты после войны обязательно приезжай.

– Спасибо.

– Благодарить потом будешь, когда приедешь. И ты, комиссар, приезжай.

– Я бывал в твоих краях.

– Все равно приезжай…

– Приеду, обязательно.

– У нас вокруг аула по горам леса буковые… Густые – не продерешься. А выше – альпийские поля. Такой красоты никто из вас не видал! Там весной цветы… Ах, какие цветы! Но меня в те времена красота их не очень интересовала. Там пчелы взяток богатый брали. Дикие пчелы. У них в лесу в дуплах улья. И там мед. Ай, какой мед! – Газиев даже зажмурился от сладких воспоминаний. – Мальчишками мы эти ульи здорово очищать приладились. И вот присмотрел я как-то дупло. Полез на огромный бук…

Пожалуй, неспроста предался командир сейчас детским воспоминаниям. Рассказывает он вроде одному Вихрову, а слушают его все в рубке.

– Лез, лез, весь о суки ободрался, – продолжает Газиев, – а дупло, представляешь, осиным жильем оказалось. Их гнездо! Меда у них нет, а злости!.. Отделали они меня! Ой, бог ты мой! Домой приполз – родная мать не узнала…

Газиев смеется. Хохочут все в рубке. Хохочут от души, раскатисто, благо не слышно винтов противника. Не так смешон рассказ, но это естественная нервная разрядка после нечеловеческого напряжения последних суток. Я добавляю:

– На всю жизнь тебе, командир, была наука – не лезь за чужим добром!

Новый взрыв хохота. Улыбается даже Шухов. Из переговорной трубы изумленный голос командира торпедистов:

– Центральный? Что случилось?

Газиев становится серьезным.

– Так вот, товарищи, – медленно произносит командир. – Боюсь, уроки детства мне впрок не пошли… Я все думаю, не потревожить ли нам еще одно осиное гнездо?

Его карандаш упирается на карте в Стангер-фьорд.

Смех стихает. Мысль командира неожиданна, но это самое трудное и, безусловно, самое верное решение. Это максимум того, что мы можем сделать.

– Попробуем подобраться скрытно, – продолжает Газиев. – И устроить гитлеровцам маленький фейерверк.

– Но там наверняка мины у входа, – несмело возражает штурман. – Посты, дозоры…

– Не буду спорить! – говорит Газиев. У него снова отличное настроение. – Но хотел бы убедиться в этом лично! Проложите курс!

Это уже приказ.

Пока Вихров прокладывает курс, командир о чем-то сосредоточенно думает. Потом решительно пишет на чистом листке несколько слов. Размашисто подписывается и протягивает листок мне:

– Взгляни, комиссар!

Это радиограмма. В ней всего четыре слова: «Погибаю, но не сдаюсь».

Под текстом рядом с подписью командира оставлен пробел.

– Подпиши, комиссар, – негромко говорит Газиев.

Я подписываю…

41

Из показаний командира сигнально-наблюдательного поста на острове Луобон у входа в гавань Стангер-фьорда

Пятнадцатого февраля в девятнадцать часов семь минут мимо сигнально-наблюдательного поста на базу проследовал танкер «Рейланд», ответивший на запрошенные позывные.

В девятнадцать часов тринадцать минут на подходах к базе появилась подводная лодка, шедшая в надводном положении тем же курсом, что и танкер. Сигнальщик Ганс Кальтофен запросил позывные корабля. С лодки тут же ответил ратьером, но сигнальщик не разобрал ответа. Кальтофен запросил подводную лодку вторично и вновь получил ответ, которого не понял. Однако, предполагая, что так открыто могла идти на базу лишь наша, возвращающаяся с задания подводная лодка, сигнальщик не счел нужным доложить о странных ответах корабля. За подобное грубейшее нарушение инструкции сигнальщик Ганс Кальтофен должен, несомненно, понести самое серьезное наказание…

42

Из показаний дежурного наблюдательного поста на рейде гавани Стангер-фьорда

В девятнадцать часов семнадцать минут на рейде показалась подводная лодка, полным ходом идущая к месту стоянки кораблей. На ходовом мостике подлодки отчетливо были видны фигуры людей. Я запросил позывные лодки. Ответ ратьером был дан немедленно. Однако я не сумел разобрать его. Лодка полным ходом миновала пост. Поскольку лодка уже прошла мимо сигнально-наблюдательного поста на острове Луобон, я не счел нужным подымать тревогу, однако сообщил по телефону о случившемся на береговой наблюдательный пост базы…

43

Из показаний дежурного берегового наблюдательного поста штаба военно-морской базы в Стангер-фьорде

В девятнадцать часов двадцать минут наблюдатель на рейде сообщил мне о том, что не разобрал позывных подводной лодки, проследовавшей в гавань. Указанная лодка в это время уже появилась на внутреннем рейде. Я немедленно затребовал ее позывные. Полученный ответ оказался и для меня непонятным. Я потребовал срочно повторить позывные. Одновременно дал сигнал общей тревоги.

Спустя несколько секунд у причала раздался мощный взрыв…

44

Дневник Сергея Самарина

15 февраля(продолжение). У пролива, ведущего в фьорд, ходил курсом, параллельным берегу, сторожевой корабль. Мы затаились на перископной глубине и терпеливо ждали, пока какой-нибудь случай укажет нам проход в минных полях. Ждать пришлось не очень долго. Здесь, видимо, действительно «кишели» корабли немцев. Вскоре на севере показался направляющийся в порт танкер. Чувствовали себя здесь немцы вольготно, хозяевами. Танкер шел без всякого охранения. В десяти кабельтовых от нас судно изменило курс и пошло на ост.

Трудно было предположить, что на танкере есть гидроакустическая аппаратура. Мы двинулись за ним.

Мы шли под перископом, тщательно повторяя все маневры танкера. Немецкое судно поравнялось с островом, лежащим у входа в фьорд. В перископ было видно, как корабль запросили с наблюдательного поста, расположенного на острове, ратьером. Темнело. Вспыхнувший прожектор тщательно ощупывал узкое горло пролива.

Вряд ли можно было даже под перископом проникнуть в бухту незамеченными.

Газиев выждал, пока сторожевой корабль ушел на север, и еще раз поднял перископ. Секунду раздумывал и решительно приказал:

– Всплывать!..

…Мы шли в надводном положении средним ходом, не скрываясь, так, как если бы возвращались из похода на свою базу.

На мостике стояли мы с Газиевым, Шухов у руля и сигнальщики.

Танкер уже почти скрылся из виду. Мы шли как бы по его следу. Все ближе был яркий луч прожектора, пересекающий пролив. Впрочем, и без прожектора было еще достаточно светло, чтобы разглядеть длинный корпус нашей подлодки.

– На острове наблюдательный пост! – предупредил сигнальщик Блинов.

– Знаю, – негромко уронил Газиев.

И тут же на острове вспыхнул острый луч ратьера.

– Сигнальный фонарь! – воскликнул я. – Нас заметили!

– Отвечать, товарищ командир? – спросил сигнальщик.

– Конечно!

– Что?!

– Ответь… – Газиев секунду помедлил. – Ответь: «Ищу эскадру. Покажите место». Быстрей!

– Есть!

Блинов стремительно замигал ратьером.

Пост на острове несколько мгновений молчал. Очевидно, наблюдатель тщетно пытался разгадать странный сигнал. Затем ратьер с острова замигал вновь.

– Просят повторить! – возбужденно «перевел» Блинов.

– Уважь хозяев! Повтори!

– Есть!

Наклонившись к переговорной трубе, Газиев скомандовал:

– Полный вперед!

Мы вошли в залив. Мы были в самом логове врага, в подлинном осином гнезде.

– Товарищ командир! Запрашивает наблюдатель на рейде! – доложил сигнальщик.

– Ответьте: «Нужен врач. На борту эпидемия». Сам соображай, действуй быстрей! – Газиев снова склонился к переговорной трубе. – Вперед самый полный! Все, что можно! Носовые аппараты – товсь!

Мы влетели на внутренний рейд. Еще секунда, другая, и немцы должны были опомниться…

Впереди у причалов стояли корабли. Тральщики, сторожевики. Два эсминца. Подходил к причалу транспорт, послуживший нам проводником. А чуть дальше у пирса возвышался затянутый переплетом маскировочных сетей от налетов авиации громадный тяжелый крейсер.

– Право руля! – скомандовал Газиев. – Стоп! Так держать!

Шухов развернул лодку. Мы шли прямо к крейсеру.

– Запрашивают с берега! – выкрикнул сигнальщик.

– Ответь! – Газиев сжал кулаки. – «Смерть фашистским гадам!»

– Есть!

Крейсер стремительно приближался.

– Залп!!!

Вздрогнула лодка. Прочерчивая четкий след в темной воде, вылетели четыре торпеды. Не было нужды скрывать их – крейсер не мог увернуться от удара. Он надежно стоял у причала.

Над гаванью завыл отчаянный сигнал сирены. Появились стремительно бегущие по палубам кораблей команды. Срывались чехлы с орудий. Их стволы разворачивались в нашу сторону. Забили крупнокалиберные пулеметы.

Двойной взрыв потряс порт.

– Срочное погружение! – скомандовал Газиев.

Сбегая с мостика, мы еще успели увидеть, как накренился огромный борт крейсера. Рядом ярким пламенем вспыхнул танкер, только что пришедший в порт. В него попала одна из торпед. Пламя было ярко-оранжевым. Танкер, видимо, доставил в порт авиационный бензин.

Ослепительный оранжевый факел высотой метров в двести пятьдесят взметнулся над заливом…

45

Из вахтенного журнала подводной лодки «С-716»

19.23. Срочное погружение.