Текст книги "Выживший в племени каннибалов"

Автор книги: Алексей Мильков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Рассказ Антона Куделина потряс своей глубиной и неоднозначностью по причине представленных подробностей необычного характера участия героя в географическом проекте под собственным названием “Антон Куделин”. Сам он посчитал возможным предоставить мне право на живописание массовому читателю. Всё, что я услышал, привожу дословно от первого лица. Повествование о приключениях Антона Куделина на самом деле получилось, как собирательный образ того, что происходит с другими путешественниками, до сих пор рискующими своими жизнями в труднодоступных местах нашей планеты в условиях столкновений с местным населением, не всегда радушно принимающих пришлых людей. Но невзгоды перевесило то, что Антон Куделин, руководствуясь своим нелишним будущим вкладом в науку, презрел их.

Автор

Автор, позиционирующийся на обложке книги, не имеет отношения к мытарствам и лишениям главного героя этого романа, то есть, меня, всего лишь записал мои откровения, как неудавшегося путешественника, цепляющегося за жизнь до последней возможности.

Антон Куделин

Рассказ о том, что я, Антон Куделин, мечтаю оставить свой след в истории

Лавры, если не первооткрывателя, то путешественника манили меня с детства. В моём сердце всегда жила страсть к приключениям, а любопытство всегда зашкаливало и влекло в глухомани неизведанного. Я тоже мечтал побывать и в лесах Полинезии, и в дебрях Африки, и в бассейне Амазонки. Чтобы моё скромное имя Куделин Антон Николаевич застолбилось в энциклопедиях, чтобы оно прозвучало на всех перекрестках истории, да уж чего скромничать – славы.

Мои кумиры – путешественники Миклухо-Маклай и Федор Конюхов. Первый был ученый до мозга костей. Второй, не будучи расположен такими исследовательскими навыками, ставил всевозможные рекорды: то на воздушном шаре вокруг света, то на веслах через все океаны и много других. Федор Конюхов не был в чем-то узким специалистом, но прославился универсализмом. Я же считал себя больше нахватавшимся верхушек широкого профиля разных профессий и знаний, многое почерпнуто из отчетов чужих экспедиций. Не удивлюсь если Конюхов в очередную кругосветку отправится на Марс, как космический исследователь, и запишет себя в первооткрыватели. Я тоже мечтал совершить что-то необыкновенное, поставить рекорд и попасть в книгу рекордов Гиннеса, чтобы хоть каким-то боком маломальский заиметь. Я закинул небольшое шуточное обращение по крупнейшим социальным сетям о своей жажде к открытиям. И некоторые созидательные и прогрессивные силы нашлись, откликнулись, пошли мне навстречу. Есть всегда горячие и рискованные головы. Я в их числе и мои спонсоры, да и Академия географических открытий помогла. Хотя я их в глаза не видел, но это сегодня не обязательное условие, достаточно общения в соцсетях и доверие. Это я нашёл в таких же страстных сердцах понимание, как и у меня обреталось. Главное, отыскались средства на экспедицию. Условие простое: с их стороны обеспечение задуманного предприятия, с моей стороны его полное исполнение. Цели и задачи – послужить родине.

Я предвкушал рекорд и мои филантропы тоже. Далее планировались выпущенная книга, выступления на телевидении и разных творческих площадках, в том числе, на международных форумах, что всё это покроет основную часть расходов.

Книга будет про выживание человека в неблагоприятных условиях.

Несмотря на то, что всё не предусмотришь, и риск для жизни был огромен, тем не менее, я с радостью дал согласие. Путеводными звездами стали Миклухо-Маклай и, как ни странно, Джеймс Кук, которого, если верить, съели аборигены. Никто не считал, сколько путешественников и миссионеров пропало в племенах и по какой причине. Известны только несколько имен, в частности, Джеймс Кук. А я не хотел быть, как он, съеденным людьми, на что и рассчитывал.

Вряд ли Миклухо-Маклай, рискнув в одиночку прожить несколько лет среди туземцев, не участвовал в их общественной жизни, в частности, в судопроизводстве, благо конфликтов на его глазах происходило много. Не все они попали на страницы его дневников.

Вот почему я жаждал окунуться в самое нетронутое глухое место на карте, которое ещё может предоставить наша планета, и где еще может позволить она отыскать познавательное.

Рассказ о том, как я легко попал на необитаемый остров

Итак, я на острове в южных широтах. По имеющейся у меня ознакомительной информации – это райский уголок, одно из самых заколдованных и загадочных мест, куда практически не может попасть человек “из вне”, здесь живет племя. Какое? Туманно намекнули, что коренные жители – антропофаги. Умеют ученые бросаться научными терминами, нет бы сказать сразу по-простому, чтобы было понятнее, что это каннибалы. Мне только огласили: “В случае непредвиденных обстоятельств, связанных с риском для жизни, дай нам знать, и сразу будет послан корабль”. Но в суматохе (как обычно бывает в действительности на сборах) забыли дать ценные указания по этому поводу.

По сравнению с проживанием Миклухо-Маклая на северо-восточном берегу Новой Гвинеи, названного Берегом Маклая, мне невольно (осознанно или не осознанно) ужесточили нахождение среди диких людей, как оказалось, из-за нашей российской расхлябанности, разгильдяйства и ротозейства, которые преследовали меня на всём протяжении пребывания на острове.

Меня высадили на берег. Я находился в таком радостном восторге и азарте послужить родине, что готов был принять на себя все невзгоды. По Ярославу Гашеку я “патриотик эпидемики первой степени”, намекая на мою легкую сговорчивость. Писатель иронизировал над такими персонажами, выпячивая их доведенную до абсурда и слепого послушания исполнительность. Признаюсь, я тот покорный дурак, которого заставь молиться, так он и лоб расшибет. Но всё же! Какой есть – такой я есть! На дураках мир держится и на них воду возят! А как иначе? Что можно сказать о человеке, бросающего налаженный быт, любимую и любящую жену, пусть он хоть трижды с глубокой верой в свои силы и без суеверий? Он кто? Предатель семьи? Рыцарь без страха и упрека? Всё тут сложнее.

Началось с того, что остров безмолвствовал, и не было широких рукоплесканий со стороны встречающих меня жителей. Груз выгрузили в виде многочисленных коробок прямо на берег. Объяснили, что всё самое необходимое есть в наличии и найдешь в этих коробках. И поспешно удалились.

До еды в коробках я не добрался, вследствие того, что ее просто не выгрузили, и попенять интендантскую службу за раздолбайство в горячих выражениях не пришлось, потому что было некому.

Я кинулся искать ящик с оборудованием – и его не нашел! Вот те раз! Как это назвать, каким крепким словом? У Даниеля Дефо в его книге с длинным названием “Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля кроме него погиб; с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим”, океан снабжает Робинзона почти всей необходимой бытовой утварью для дальнейшей островной жизни, включая сюда огнестрельное оружие и боеприпасы к нему. У меня же не было под рукой ничего! Даже ножа и топора! Обещали микроскопы и научного оборудования двести килограмм. Где они? Но больше всего меня возмутило отсутствие средств связи!

В дальнейшем моем пребывании на острове я не раз чертыхался и в других неразберихах, убеждался в “рассеянностях” моей родины, что не только нервировало меня, а не раз ставило меня на грань жизни и смерти. Оправдывал тем, с кем такое не бывает, успокаивал себя, что на это надо смотреть беспристрастно. Каждый может дать маху. Есть форс-мажоры, близорукость, существуют растяпы, людям свойственно ошибаться – и ученым, и министрам. И всё же должны быть ответственные люди.

Не выходил из головы счастливый Робинзон. Надо сказать, этот парень на острове был не таким уж бедолагой. То есть он, конечно, был одинок. Сделав не меньше двенадцати ходок на разбитый корабль, он основательно обшарил его и с него взял огнестрельное оружие и порох, ножи и топоры, ножницы, бритвы, вилки и ложки, кучу плотницких инструментов, серьезное количество еды, немалое количество спиртного. Даже на всякий случай прихватил деньги серебряной и золотой монетой.

В этот момент солнце и луна друг за другом встали в клинч и потянули за собой массу воды. Морские или океанические воды набирают иногда по инерции достаточно большую высоту, тогда мы видим выкатывающиеся на берег волны – это, так называемый, прилив. Когда солнце или луна уходят, волны откатываются обратно – это, понятное дело, отлив.

Вот с таким природным явлением встретились мои коробки. Подступила вода и они оказались на плаву, хорошо, что не утонули. Я бегал по берегу и взывал о помощи. Хуже того, отливом их стало уносить в открытое море. Поверженный горем, я сам попал в отхлынывающую волну, нахватался воды и потерял сознание.

Но видимо вода сжалилась и оставила меня на берегу.

Окончательно очнувшись, я обнаружил успокоившееся море и себя среди многочисленных картонных коробок, и дальше от берега подпрыгивающее на волнах несметное их количество. Словно в бреду, я пробирался сквозь завалы коробок и натыкался на них как слепой котенок. Ещё я увидел себя почти голым. На этот момент на мне, кроме – одно название – порток, была ещё рубашка. Всё в лохмотьях, раздербаненное волнами из отливного течения. Хотел позвонить, но телефон был смыт. Туда ему и дорога, когда нет связи!

Коробки не пропали, потому что это был берег бухты, и был узкий проход из нее, не давший коробкам свободно уплыть в открытое море.

Море словно не на шутку взбеленилось, коробки на берег наползают как льдины, громоздятся. Они всё прибывают, заполняя собой близлежащую акваторию. Перетаскиваю их подальше от берега, чтобы бурей или новым отливом не унесло обратно в море. Чем черт не шутит в этом незастрахованном от неожиданностей чужом мире – вдруг всё это понадобится в хозяйстве.

Я открыл первую попавшуюся коробку, долго и безучастно смотрел на её содержимое, а затем и на остальные такие же однотипные коробки непонимающим взором ещё не совсем пришедшего в себя человека.

Пока не дошло до сознания!

Гуманитарка! Не к слову сказано. Для поддержки духа! Анекдотичность комедии положений была следующая: к сожалению, всё, что вынесло морем на берег, не может пригодиться по причине их прикладной специфической направленности для сугубо гармоничных, увеселительных, праздничных отношений людей, то есть, между мужчинами, женщинами и детьми, которых надо ещё поискать здесь. Одним словом, не к смеху сказано, это механические средства удовольствия и настроения, а точнее, обычные резинотехнические изделия из латекса разных форм и размеров, и в виде сердечков, на все случаи торжественных мероприятий, известные как воздушные шарики. Несколько штук я надул и развесил для демонстрации. Смотрел и дивился, что кому-то они добавят восторга, только, понятно, не мне в отчаянной ситуации.

В других коробках были наборы, состоящие из трех иголок, шпульки ниток и нескольких пуговиц, всё на одной картонке. Но упаковки тоже не вызывали во мне стремление к одобрению, хотя бы из-за своего бесполезного огромного количества.

Коробок собралось уже целая гора. Я по берегу ходил как тень, спотыкался о них, искал пищу, и мой могучий молодой желудок выдерживал всё, что голод заставлял тащить в рот. Кричал, звал на помощь. Никто не откликался. Я поменял репертуар и стал импровизировать.

– Остро осознаю, – надрывался мой голос, – свой гражданский и общечеловеческий долг перед соотечественниками – выполнить цели и задачи родины, предоставленная мне гуманитарка должна остаться в целости и сохранности!

Никто не отзывался. И снова я кричал:

– Как единственный из оставшихся в живых, с этой ответственной минуты официально заявляю, что я полномочный представитель России и, следовательно, сопровождающее груз физическое и юридическое лицо со всеми вытекающими на этот факт такого рода полномочиями!

Даже эхо не хотело со мной разговаривать.

Снова и снова я повторял в пространство:

– Умру, но каждая вещь пойдет по назначению!

На этот раз эхо признало меня за своего и стало уносить куда-то в сторону гор моё воззвание.

Итог моей печальной морской эпопеи совсем безрадостный и неутешительный.

Тысяча чертей и один шанс из миллиона! Но его надо искать! И он оказался мой!

Прошло три дня. Крайнее истощение, тревожные хлопоты, душевная опустошенность, и, особенно, последние бессонные ночи от не дававших покоя полчищ муравьев и москитов, а днем на зное донимавших земляных и чёрных мух, роем облеплявших моё голое тело, умножая страдания, – всё перечисленное привело меня в нервное состояние на грани срыва. К тому же постоянно допекал громкий, резкий, неприятный крик чёрного какаду.

Я почти не мог держаться прямо, делал всё машинально, как во сне: голова кружилась, ноги подкашивались, руки в суставах плохо слушались. Так что пребывание на острове показалось мне, несмотря на всё великолепие природы, очень и очень тоскливым. Но, вдыхая всеми легкими, я уже почувствовал, что здешний целебный воздух словно выдувает из меня последние страхи и тревоги, а с ними напасти и болезни, погружая в состояние спокойного равновесия.

Хотя, как я сказал, от усталости, волнения и бессонных ночей я все ещё продолжал находиться в весьма плачевном состоянии, но это уже не шло ни в какое сравнение с нервотрепкой первых дней на новом месте. И я решил проверить другие районы.

Уделил время на знакомство с природой. Очень много птиц. Растительность всевозможная – от широколистных деревьев до кустарников. И лианы, лианы, закрывающие свет и уплотняющие пространство. Ботаник мог бы сказать гораздо больше меня. Экспресс-осмотр показал, что этот Богом забытый клочок земли необитаемый остров без следов человеческой деятельности. Никакой разумной жизни, ни единого признака того, что почва где-то возделывалась. Такое впечатление, будто этого острова не касалась рука человека. Впервые близко ощутил на себе полное одиночество и мелкое свое ничтожество перед грубыми силами природы. Придется бросить ей гордый вызов и начать нелегкую борьбу за выживание.

Назвал для себя остров – островом Надежда, хотя с таким же успехом можно назвать, не знаю, не уверен, как лучше, – Безнадежности, а может, напротив, Спасения, или Забвения, в зависимости от того, как сложится моя дальнейшая судьба и сколько времени мне предстоит здесь находиться.

Чрезвычайность ситуации продолжать спасение коробок, ещё прибывающих с моря и ленивыми волнами разбрасываемых в беспорядке по всему берегу, воодушевляла меня и поднимала на работу через крайнюю усталость.

Только море, ласковый ветерок и порой какая-нибудь непонятная птица нарушали общее спокойствие. И все же эта перемена обстановки, видимо, целенаправленный мой труд, очень благотворно на меня подействовали, и я почувствовал себя почти превосходно. К тому же, разнообразие буйной растительности, красота ландшафта заставили совершенно забыть предшествующие драматические обстоятельства.

Бухта, которой не иначе как промыслом Божьим я обязан спасением коробок, попавших во время прилива по счастливой случайности в её спокойные воды, блестела и плескалась меж золотисто-зеленых холмов. За бухтой в отдалении открывался океан. Ветер нес отличительные запахи соли и йода.

Такое созерцательное, безмятежное восприятие и понимание красот скоро наскучило, ибо я вовремя заметил, что чуть не пропустил немаловажный фактор. Впору объявлять ЧП¹. Коробки были намокшие, я начал их содержимое раскладывать на просушку и уже все окончательно высохшее сносить в пещеру для последующего сохранения от осадков, жгучего солнца и, кто его знает – кто судьбу ещё может предопределить – от возможных расхитителей. Лучше подстраховаться. Если существует гуманитарка – значит она кому-то нужна!

Большую часть времени каждого из дней – а они к счастью выдавались солнечными и безветренными – я тратил на эту работу. Труд адовый, но не аховый, считаю, почетный, больше обращая внимания не на нитки с иголками и не на воздушные шарики, а на мысли о будущем, остро сознавая, что меня ждет нелегкая жизнь.

Еще до многих коробок с пуговицами, нитками и иголками, также с воздушными шариками руки не доходили, из-за очередности эту гору не трогал, и она лежала в стороне и ждала своей участи.

Работы по спасению продолжались много дней несмотря ни на что, хотя постоянно преследовала мысль: “а что, если этот труд впустую”. Ведь если не пустить гуманитарку по назначению сразу, сегодня, немедленно, гарантийный срок годности ее будет просрочен и на мне отзовется, как следствие, стихийным бедствием, которое мною посчастливится впоследствии коротко назвать дорогой в никуда или дорогой с односторонним движением опять же в никуда.

Рассказ о том, как я приобрел первых трёх спутников жизни

Двадцатый день ознаменовался тем, что меня неожиданно свалил сильнейший пароксизм лихорадки. Быстрый подъем температуры, беспамятство, обезвоживание организма и прочие болезненные прелести. Обманчиво безоблачное небо и сказочное побережье живописного острова. Под ясной лазурью небес таится страшное явление – коварная тропическая лихорадка, не щадящая даже самых сильных и здоровых людей. С этим демоном, погубившим не одну тысячу путешественников, исполненных надежд на будущее, в полном расцвете сил и молодости, бороться пришлось и мне. Я оказался бессилен против невидимого, но сильного врага, как слабое и беззащитное звено природы. Счастье, что пик акклиматизации пришелся чуть раньше и мой организм встретил болезнь во всеоружии, поэтому смог активно бороться с ней и мне не пришлось отдать Богу душу. По электронным часам я прикинул, что болезнь протекала пять дней, после которых я уже умудрялся как лунатик тыкаться в лес, чтобы добыть себе пищу или пойти к ручью утолить мучительную жажду. Хворь ещё несколько дней давала о себе знать своими мучительными возвратами.

В один из таких очередных приступов, когда дикий бред еще терзал мой истомленный болезнью мозг, судьба подарила мне спутников жизни.

Очнулся я на этот раз от поглаживания иссиня-чёрных рук по телу и почувствовал, как жидкость вливается в меня. Она была густая, приторно-сладкая и пахла цветами. Это был холодный млечный сок кокосового ореха. Открыв глаза, я увидел над собой лица склонившихся папуасов. Они визгливо переговаривались и с огромным интересом ощупывали мое лицо, плечи, руки, а когда я попробовал пошевелиться, заулыбались. Выражение лица первого близстоящего незнакомца после улыбки показалось мне довольно симпатичным, а два других лица рядом с ним, оказавшиеся на удивление миловидными, женскими, тем более. Одно взрослое, другое девочки. На шее у каждой висело по ожерелью, состоящих из продолговатых ракушек, спускавшихся на голые груди. Из других украшений на всех троих были кольца, браслеты и мохнатые с бахромой жгуты на руках и ногах. Тела негритянской крупной формы и индейские длинные волосы – вот что было броское и нелогичное в них. Но ещё примечательнее – тонкие, можно сказать, европейские лица, и губы не очень пухлые – не совсем негроидные. Самый большой дикарь был высокого роста, темно-шоколадного цвета, с матово-чёрными, долгими до плеч волосами, широким, но не сплюснутым носом, глазами, выглядывающими из-под нависших надбровных дуг, с большим ртом. Туземец явно был хорошо сложен и отличался достаточно развитой мускулатурой.

Яркая мысль пронзила меня – кого-то туземец напоминает. Не могу вспомнить, но хоть убей – знакомая личность! И туземка – тоже!

Вспомнил своих соседей!

– Ты похож на Семена Михайлича! – были мои первые слова.

Туземец широко улыбался и в подтверждение с удовольствием кивал головой.

– А ты на Анастасию Вотоцкую, – обратил глаза я на женщину.

Она не менее отчаянно кивала головой.

“Им что ни скажи, – подумал я, – всё будет правильно. – И отметил: – Главное, что они доброжелательны и участливы по отношению ко мне”.

Они отпаивали меня соком кокосовых орехов, пока я окончательно не встал на ноги. Этих чёрных миловидных человечков я назвал Хуан, Хуана и Хуанита. Имена им понравились и прилипли гармонично, так что они забыли свои прежние.

Первое, что я сделал после болезни, это в знак признательности надул воздушный шарик, перетянул ниткой и протянул Хуану.

– На. Нравится? Я тебе дарю.

Он, словно обжегшись, выронил его на землю. Не сводя глаз, он глядел на него, на его глянец, и всё не мог наглядеться досыта, и притронуться к нему хотя бы пальцем тоже боялся, словно это был предмет настолько священный, что простому смертному не подобало бы брать в руки, не осквернив его или себя. Ну, в точности, реакция как у большинства моих не приобщившихся к культуре развлечения соотечественников (в частности, с тёщей моего друга на его глазах приключилась точно такая же анекдотичная история, когда он разыграл ее в День смеха Первого апреля. Она, к несчастью, от подарка в виде летающего поросенка упала тогда в обморок.). И только Хуанита, со свойственной ей детской непосредственностью, схватила его и убежала в лес.

С пуговицами и иголками всё было понятнее. Мои спутники, попробовав иголки на язык, наколовшись до боли, проигнорировали их. Пуговицы тоже не вызвали ажиотажа, поскольку ракушки были предпочтительнее.

Наше дальнейшее общение было весьма интересным, живым и плодотворным. Несколько месяцев я спокойно наслаждался обществом этих туземцев. Приютивший меня остров они называли Кали-Кали. Хуан, Хуана и Хуанита устраивали тематические сценки, где разыгрывали передо мной уроки папуасского языка, чему я им был бесконечно благодарен. Узнавал всё больше о их жизни, что они принадлежат племени масоку. А я им всё пытался втолковать, каким образом попал на остров, про жестокий прилив с отливом, о том, какой разгильдяй оказался капитан корабля, оставивший меня одного без нужных вещей, при этом неистово бил себя в грудь. Видимо оттого, что я часто и эмоционально повторял слово “капитан”, они назвали меня Капитана. Что мне не совсем нравилось, и я хотел искоренить это слово и заменить на “Путешественник”, но вытравить “Капитана” так и не сумел, видимо “Путешественник” было длинное слово и сложным по произношению. Так и пошло имя гулять по острову. Но когда требовалось особое уважение ко мне, мои туземцы в редких случаях сами переходили на ломаный “Путешественник”.

Иногда они проявляли излишнее любопытство и спрашивали, поднимая вверх воздушный шарик:

– Что это такое?

Первое время я умудрялся обходить острые углы, применял нейтральные жесты и при этом просто натягивал его на палец. Ничего подобного у них в жизни не было, и демонстрация производила впечатление.

Но вопрос повторялся, и я в который раз отвечал бодро:

– Это клево! Это супер-пупер! Это круто! – при этом горделиво поджимал губы и резко вздымал голову.

До их ума что-то доходило, но тяжело и долго, а возможная полезность, неясная направленность, непонятная премудрость и предметность изделия их увлекала.

– Что это такое? – снова и снова возобновляли они вопрос. Когда уходить от него стало невозможно, я перестраивался и уже говорил, будь что будет, следующее:

– Это незаменимая в жизни вещь.

– Почему?

– Эта вещь ещё больше сближает мужчин, женщин и детей между собой.

– Зачем?

– Они боятся друг друга, бывают перекосы в семейной жизни, и теперь в их отношениях наступает счастливый радостный момент, когда не надо ничего бояться.

– А чего не надо бояться?

Оба-на! Один вопрос хлеще другого!

– Бояться потерять друг друга, – отвечал я и добавил: – Воздушные шары – это прекрасный подарок и украшение к любому празднику, они вызывают улыбку у всех детей и взрослых. С помощью воздушных шаров можно не только создать праздничную атмосферу, а ещё и здорово повеселиться.

Кто не хочет ничего не бояться в жизни, полной опасностей? И повеселиться! Все! Хуана и Хуану вполне устраивала фраза с этими ключевыми словами, прибавлявшим им уверенности и отсутствие страха.

Изнывая от безделья, я хватался за любую работу, и нам удалось оттеснить буйные заросли вглубь острова, и теперь бананам и манговым деревьям стало свободнее. Вместе с деревьями росло наше жизненное пространство и повышалось благосостояние. Заодно мы отсекли набеги диких животных.

Тем временем я каждый день усердно овладевал языком масоку. Он оказался типично дикарским изобретением и содержал около трехсот слов без всякой глубокой семантики и морфологии. Если к словам присовокупить их произношение через выражение гнева, радости и других проявлений чувств и эмоций, то количество слов возрастает к двум тысячам. А это уже достаточный словарный запас для общения.

Итак, набор языковых средств, мной приобретенный, превратился в доступный и удобный инструмент. Как говорится, кто владеет языком, тот владеет миром.

Однажды, мои спутники затронули интересную тему, о подоплеке которой я не сразу догадался. Начал Хуан:

– Масоку – это хорошо!

На что Хуана не в притязательность ответила:

– Манирока – лучше!

– А Капитана? – шутливо спросил я.

– А Капитана тоже хорошо! – Хуан смешно, как вампир, оскалил зубы. – Даже лучше масоку и манирока.

Я засмеялся и одобрительно похлопал Хуана по плечу.

– Капитана – хорошо! – Хуана тоже оскалила зубы.

Что за казуистика? Она дошла до моего понимания по линии реального восприятия и по прошествии времени, когда мне воочию пришлось увидеть и осознать эти слова на практике. Оказывается, речь шла о людоедстве, о человеческой плоти. А что касается моей, то это был высший мне комплимент с точки зрения пищеварения туземцев.

Диспут с шутками “чья плоть лучше” еще не раз возникал в минуты нашего общения. Этим мои спутники меня окончательно уморили и покорили. Шутки шутками, а по образу их питания, по разговорам, относящимся к еде, к их гастрономическим слабостям и пристрастиям, я понял, что им ничего не стоит съесть человека, только проверить эту версию было нельзя за отсутствием кандидата на эту почетную роль, если себя не брать во внимание. Пока я не проникся боязнью, не было причины, и мои позиции были прочны, поскольку знал, что дикарям присущ термин “критическая масса”, и один, два, три дикаря не создают эффекта кровожадной толпы.

И ещё, это Хуан помог мне полностью справиться с закладкой на длительную консервацию корабельного груза. Чтобы не плодить будущий травматизм, коробки с иголками отселили в самый дальний угол тайника.

Мы поставили частокол на вход в пещеру и завалили его ветками. Я сказал Хуану:

– Запомни, это Ворота Жизни.

– Почему? – спросил он.

– Эту пещеру надо беречь как зеницу ока, и чтобы ни один человек не узнал про неё.

– Отныне мы будем больше, чем друзьями! – сказал Хуан. – Вот тебе моя рука в том, что мой рот для неприятеля всегда будет закрыт на палку.

Не было ничего искреннее этого крепкого рукопожатия и сокровеннее устрашающего для будущих врагов жеста.

Тогда же я подумал: “А почему Ворота Жизни?” За ними находятся иголки, которые есть убийцы жизни! Душегубы жизни!! Разрушители, а не созидатели! Правильней бы назвать Воротами Смерти. Я совсем запутался – второй вариант мне не нравился, да и кому понравится? Как можно превозносить жизнь, приоткрыв и миновав Ворота Смерти? Как можно противопоставлять жизни смерть, если мы уж точно не убийцы и не самоубийцы? Логики не было. Поэтому первое название осталось в ходу.

Однажды я возлежал на толстом стволе поваленного дерева и любовался морем. Одновременно я следил взглядом, как малышка Хуанита, бравшая у меня уроки вежливости и этикета, делала книксены. Забавно было смотреть на её поклоны с подворачиванием ножек.

Я расслабился, отдавшись омовению ласкового ветерка. Красота неописуемая. Море с коралловыми рифами с одной стороны и лес с тропической растительностью с другой. В глубине острова горы с причудливыми очертаниями, над горами клубятся облака фантастических форм и проявлений.

Иногда я бросал взгляды на веселое семейство Хуана. Этот черныш лет двадцати, ширококостный крепыш большого роста, что удивительно, с ясными глубокими синими глазами, освободил от завала тропической растительности площадку в один гектар. Его жена Хуана старательностью и работоспособностью не отставала от него. Цвет кожи у неё был светлее, чем у Хуана, а правильный нос с чуть горбинкой, что встречается редко среди туземок, придавал её миловидному личику совсем не папуасское, а своеобразное выражение. Я про себя называл её чёрной грацией за то мягкое и непринужденное, словно отрепетированное, прямохождение, которым отличалось каждое движение юной туземки, что бы она ни делала, выполняя и легкую и тяжелую работу.

Я не сказал главное. Как естественна сама природа в совокупности с моими попутчиками по случайной дороге жизни! Это я к тому, что неоднократно был свидетелем их половых взаимоотношений в редкие часы отдыха.

И на этот раз они растянулись в моих ногах. Хуана билась в чувствах, как горный поток. Сделав премилое дело, они присели и принялись за песню. Хуан тихо запел “Желанная, любимая…”, Хуана подголосовывала ему, но очень удачно, я бы даже сказал, согласованно. Этой песне научил их я. Интересно, не пора ли им доверить другие хиты, например, “Зайка моя, я твой кролик”.

Смотрю на них и вынашиваю впечатление: вполне приличная музыкальная подготовка, и какие нормальные европейские лица, если б только не представленные в чёрном цвете…

Долгое вглядывание в лица дало мне повод сделать кое-какие выводы в типизации туземцев. Хуана без сомнений была продуктом любви: с мужской стороны индийца, а с женской – африканки. Не совсем африканские губы подчинены божественной индийской форме лица, но глаза не смуглянки – голубые. Я был в тупике, потому что очень чувствовалось привнесение вмешательства третьей силы – европейца. Азия, Африка, Европа! Всё сразу! Намешанность кровей уникальная, как в кипящем и бурлящем бульоне! Хотя такое в принципе по причине изолированности острова невозможно, как не предполагаются варианты и не берутся в расчет исключения. И вся из себя Хуана, как гудронный шоколад. Но сбивает с толку тонкая талия, высокая грудь, правильные черты лица.

Ещё раз убедился (бывает же такое!): в профиль Хуан похож на Семена Михайлича, а Хуана – вылитая Анастасия Вотоцкая.

Чего только не взбредёт в голову! Да, вот еще и наваждение, сопровождавшее меня. Я ощущал от Хуаны аромат моего любимого дорогого мыла “Люкс”.

Хуанита забавлялась рядом. Я схватил её и начал подбрасывать в воздух, пока она не завизжала.