Текст книги "Двенадцать подвигов Рабин Гута"
Автор книги: Алексей Лютый
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Слушай, Сеня, что с ним валандаться, – Жомов махнул рукой. – Спеленаем, как младенца, доставим до места, а там пусть попробует отказаться проводником быть. Я ему вмиг покажу, где у мамки титька!
– Нет, Ваня, тут по-человечески нужно, а то он нас заведет куда-нибудь, как Сусанин поляков, – покачал головой кинолог. – Может быть, поможем ему эти конюшни вычистить?
– Да ты офигел совсем? – возмущенно, как бык после укола, взревел Попов. – Тут навоза хватит, чтобы целиком поля двух колхозов удобрить. Без бульдозера мы эти лошадиные останки до седых волос отсюда вытаскивать будем, да и к тому времени вряд ли управимся!
– Так на то у нас и голова есть, чтобы придумать, как процесс механизировать! – перебил криминалиста Рабинович.
– Не положено, – встрял в их дискуссию упрямый Геракл. – Я один должен конюшни вычистить. Таково условие договора.
– Вот видишь, – развел руками Попов.
– Да заткнитесь вы оба! – теперь и Сеня потерял терпение. – Ты, Геракл, швыряй свой навоз молча, а мы пока пойдем на свежий воздух и постараемся придумать какой-нибудь выход. Всем все ясно?
Жомов молча пожал плечами, дескать, как скажешь, начальник. Попов недовольно пробурчал себе под нос все, что думает об упрямстве сынов израилевых вообще и Сени Рабиновича в частности, Геракл меланхолично принялся швырять навоз в окно, а мнения Гомера и вовсе никто не спрашивал. Сеня же обвел строгим взглядом своих спутников и, только выйдя на воздух, вдохнул полной грудью. Удалившись от Авгиевых конюшен метров на сто, Рабинович сел на прибрежный валун и задумался. Гомер несколько секунд смотрел на него сквозь пальцы, сложенные рамочкой, а затем горестно вздохнул.
– Эх, жалко я не Роден и скульптуры лепить не умею, а то такая бы хорошая статуя мыслителя получилась, – пробормотал он себе под нос. – Но ничего, при встрече я расскажу этому ваятелю, какие именно типажи следует выбирать для своих творений.
– Что ты там бурчишь? – недовольно посмотрел на него Сеня. – Если есть какие-нибудь предложения, говори вслух. Никто тебя не укусит. Пока не скажешь, по крайней мере.
После этих слов Гомер вздрогнул и испуганно посмотрел по сторонам, выискивая взглядом Мурзика. Пса нигде поблизости не было видно, и поэт, облегченно вздохнув, покачал головой и спрятался за спину Попова. А Мурзик тут же напомнил о своем существовании громким лаем. Забравшись на вершину прибрежной одинокой скалы, пес накрыл всех присутствующих собачьим матом, давая понять, какого он мнения об их умственных способностях. Сеня прикрикнул на пса, а Жомов как-то странно посмотрел в его сторону и задумался. Андрюша, у которого лай Мурзика, по-видимому, немного активизировал умственную деятельность, почесал затылок.
– Насколько мне помнится, – проговорил он. – Геракл запрудил реку…
– Вот этот доходяга? Без бульдозера? – Рабинович презрительно фыркнул и махнул рукой. – Да он и струю лошадиную запрудить не сможет.
– А что, это мысль, – хлопнул себя по бедру Жомов.
– Струю лошадиную запрудить? – язвительно поинтересовался Сеня. – Нобелевскую премию тебе, Ванечка, за такие мысли присудят.
– Дурак ты, Рабинович, – обиделся на него омоновец и рассказал о своем плане. Сеня как-то растерянно и удивленно посмотрел на него и, чтобы уж окончательно не ударить в грязь лицом, принялся вносить в план коррективы. В общем, молниеносно прибрал руководство проектом в свои загребущие руки.
План Жомова был прост, как и все гениальное. Выказавший недюжинную смекалку омоновец предложил свалить в реку ту самую скалу, с которой их облаял Мурзик, используя для осуществления этого действия необычные свойства милицейских дубинок, обретенные ими в параллельных мирах. Естественно, колотить «демократизаторами» по камням никто не собирался. Ваня предложил, вбивая в подножие скалы резиновыми дубинками металлические клинья, проделать в камне трещину, а затем просто свалить скалу вниз, перегородив ею реку.
Первым делом решили отправить в Тиринф Гомера за клиньями, однако тут же возникла проблема. Едва Рабинович отдал поэту распоряжение, как выяснилось, что далекий от строительных работ грек совершенно не понимает, что именно от него требуется. После пятиминутных утомительных разъяснений, сопровождаемых созданием эскизов нового камнедробильного аппарата на песке, Сеня махнул рукой и потребовал от Гомера вместо клиньев притащить к скале бронзовые мечи. Грек радостно кивнул головой и, пришпоривая себя ивовым прутом, помчался к городским казармам. Проводив его взглядом, Рабинович позвал соратников за собой, чтобы наметить вдоль подножия скалы точки для импровизированных клиньев.
– Конечно, следовало бы Андрюшу порох заставить изготовить… – развел руками Рабинович.
– Ага! А тротильчику тебе под хвост не накласть? – язвительно перебил его криминалист, но Сеня, не обратив на его слова никакого внимания, закончил фразу:
– …Но красна птица перьем, человек ученьем, а попу с его умом быть в супу окороком.
– Сам дурак, – обиженно буркнул Андрей и, не найдя, что еще сказать, отвернулся к скале, сделав вид, что тщательно изучает место для будущего расположения клиньев.
Несмотря на многочисленные споры и нещадные препирательства, к тому моменту, когда Гомер вернулся назад с охапкой бронзовых мечей в руках, план прохождения трещины троим друзьям наметить все-таки удалось. Больше всех кипятился Жомов, доказывая, что его спутники ничего не смыслят в подрывном деле, но каждый из ментов утверждал то же самое. Даже Мурзик подключился к работе, безапелляционно поставив на скале свою собачью метку. Попов тут же обозвал пса свиньей, но Сеня вступился за своего подопечного, заявив, что даже Мурзик лучше криминалиста разбирается в точках максимального напряжения породы, и настоял на том, чтобы один из клиньев вбили именно на месте собачьей метки. Жомов покрутил пальцем у виска, однако спорить с чокнутым кинологом не стал. Себе дороже выйдет!
А затем сдался и Попов, предоставив Рабиновичу право самому определить места расположения клиньев. Андрюша в итоге даже предложил Сене самому эти треклятые клинья вбивать, на что Рабинович ответил, что для этого у них имеется омоновец. Дескать, Жомову не привыкать дубинкой размахивать, значит, ему и карты в руки! Возражений со стороны Ивана не последовало, и Рабинович, приказав Гомеру свалить мечи возле скалы, предусмотрительно отошел в сторону и отвел с собой пса, дабы случайно не оказаться погребенным под обвалом.
Жомов поплевал на ладони и, скомандовав: «Поберегись», отцепил от пояса дубинку. Первые удары по бронзовым мечам он наносил очень тихо и аккуратно, лишь закрепляя их в намеченных точках, а затем разошелся не на шутку. После его могучих ударов импровизированные клинья входили в скалу, словно нож в масло, своим узором образуя довольно внушительного вида ломаную линию. Гомер, поначалу скептически наблюдавший за действиями чужестранцев, после каждого удара Жомова менялся в лице и вскоре попросту окаменел с открытым от удивления ртом.
– Видимо, силой титанов чудные менты обладают, коли под силу свернуть им ударами гору, – наконец смог выдавить из себя поэт. – Зевс Олимпиец, тебе не играть лучше в прятки с ментами, ибо, устав от исканий, сломают тебе, на фиг, челюсть!
– Заткнешься, может быть? – вкрадчиво поинтересовался у него Рабинович.
– Ага, – тут же согласился Гомер и судорожно сглотнул слюну. – Как скажешь, начальник!
А Жомов тем временем продолжал методичными ударами вгонять бронзовые мечи в скалу, расширяя и расширяя трещину у ее основания. Парочка импровизированных клиньев согнулись пополам после его ударов, но остальные свое дело сделали, и вскоре скала держалась на краю обрыва лишь на честном слове. Самодовольно ухмыльнувшись, Ваня прицепил дубинку обратно на пояс и демонстративно, двумя пальцами, столкнул огромный осколок в реку.
Скала с грохотом упала вниз, полностью перегородив неглубокий, но очень быстрый поток. Река сразу озверела от такого посягательства пришельцев на собственный суверенитет и попыталась вытолкнуть скалу обратно, да силенок не хватило. Все-таки это была всего лишь заурядная греческая речка, а не доблестный российский омоновец. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как попытаться удрать через новое русло, пока старое окончательно не завалили камнями бесцеремонные россияне. И под громкое улюлюканье путешественников вода с бешеной скоростью устремилась прямо по направлению к Авгиевым конюшням.
– Мать моя женщина! – неожиданно завопил Рабинович, схватившись за голову. – Мы ведь Геракла не предупредили. Смоет на хрен идиота!
Трое ментов тут же бросились в сторону конюшен, выкрикивая на бегу имя настырного полубога. Впрочем, это было абсолютно бесполезно. Во-первых, потому что за диким ревом воды, отыскивающей себе новое русло, их вопли были практически не слышны. А во-вторых, река намного раньше их добралась до конюшен и, даже если бы Геракл мог их услышать, выбраться из бурного потока он никак не успевал.
Первым до дверей загаженного жилища лошадей добрался Ваня Жомов и, не раздумывая, бросился в ледяную воду. Мощным напором его едва не смыло, и омоновцу пришлось уцепиться за косяк. Попов с Рабиновичем в реку прыгнуть не рискнули, да и незачем было. И так даже с берега было прекрасно видно, что в конюшнях нет не только Геракла, но и задней стены.
– Все, утопили парня, – обреченно выдохнул Андрей и опустился на пятую точку прямо в лужу. – Что мы теперь его папаше скажем?
– Что застыли, тормоза? – заорал на них Жомов, выбираясь из воды. – Бегом марш вниз по течению. Может быть, придурка этого где-нибудь на берегу еще выловим.
Сеня первым сорвался с места и помчался вперед, вдоль бурлящего потока воды. Метрах в двухстах ниже конюшни река вновь возвращалась в старое русло. Рабинович напряженно вглядывался в бурлящие волны, стараясь рассмотреть среди их пенных гребней кучерявую голову Геракла. Поначалу нигде не было даже следа тонущего героя, но за небольшим поворотом русла, где река образовывала довольно широкую и относительно спокойную заводь, кинолог увидел Геракла. Причем не одного! Беспомощного полубога вытаскивал из воды служебный пес Мурзик, схватившись зубами за хитон героя.
– Молодец, Мурзик. Держи его! – радостно завопил Рабинович и, бросив кепку на прибрежный песок, бросился в воду на помощь смелому псу. Через пару минут Геракл был уже на берегу и подвергался нещадным издевательствам в виде искусственного дыхания со стороны Попова. Исторгнув из легких воду, Геракл сел на песке и, удивленно посмотрев по сторонам, поинтересовался:
– Ну и кто кран на полную отвинтил? Теперь что? Мне еще и засорившуюся канализацию чистить?
– Ничего, почистишь. Главное, что живой, – ухмыльнулся в ответ Иван и так ласково хлопнул сына Зевса по спине, что тот зарылся носом в песок, оставив за собой довольно внушительную борозду.
– Тише ты, монстр, – рявкнул на него Сеня. – Я парня из воды не для того вытаскивал, чтобы ты его тут же, на берегу, как муху прихлопнул.
Минут через пять, когда менты вылили воду из ботинок, отжали кители, а Жомов даже умудрился успеть почистить пистолет, вся процессия, возглавляемая гордым Мурзиком, которого растрогавшийся Рабинович обещал наградить медалью за спасение утопающих (из картона, что ли, вырежет?!), отправилась назад, к конюшням. Геракл с тяжелым вздохом осмотрел свое рабочее место, не только лишившееся стены, но теперь еще и гордо украшавшее собой середину реки, меланхолично поинтересовался:
– Ну и как тут теперь лошадей держать?
– Слушай, чувак, а ты не оборзел? – возмутился Жомов. – Базар был только о том, чтобы конюшню почистить, а вот насчет лошадей разговору не было. Мы за тебя работу сделали, так что теперь докладывай своему начальству и пойдешь с нами на Олимп.
– Действительно, – согласился с ним Рабинович. – Веди-ка нас к этому Эврисфею, а уж остальное мы сами разрулим.
– Да мне все равно, – пожал плечами Геракл. – Отпустит царь – пойду и на Олимп. Мне без разницы, где именно подвиги совершать.
– Подвиги? – удивился Ваня.
– Ну да. Подвиги, – так же меланхолично пояснил сын Зевса. – Помогать страждущим, утешать несчастных, бороться с приспешниками моей злой мачехи Геры. Можно и кентавров перебить, если Дионис вина подбросит.
– Вы поглядите только на него. Он не только псих, но еще и буйный алкоголик, – фыркнул омоновец. – Молчи лучше, трепач. Твоя задача нас до Олимпа довести. А будешь в дороге без команды дебоширить, мигом жвалы тебе местами поменяю. Мы все-таки в форме, а это значит – при исполнении.
Геракл удивленно посмотрел на Жомова и пожал плечами. Дескать, мне по фигу. Все равно люди про мои подвиги легенды станут рассказывать. Затем он еще раз окинул грустным взглядом разоренные конюшни и поплелся в сторону дворца Эврисфея. Менты последовали за ним. Гомер замыкал процессию. Пронырливый грек тут же прикинул, что приписать подвиг никому не известного в Элладе Жомова всенародному кумиру Гераклу куда выгоднее для увеличения собственной популярности. На ходу придумывая строки нового стиха, он принялся вполголоса проговаривать их себе под нос, но наткнулся на испепеляющий взгляд гонителя поэтов Рабиновича и, обиженно шмыгнув, тут же замолчал и всю дорогу до покоев Эврисфея не произнес больше ни слова.
Стража у ворот дворца уже освободилась от оков пропаганды Морфея. Сон после обильных возлияний в честь Диониса штука, конечно, хорошая, но от похмелья греков он, как ни странно, не вылечил. Только что проснувшиеся и выгнанные из постелей на яркое солнце стражники были не в состоянии выполнять свои обязанности и просто проводили измученным взглядом пятерых путников с собакой, даже не спросив у них удостоверения личности.
Эврисфей оказался тучным бородатым стариком, одетым в пурпурный плащ поверх белоснежной туники. Он восседал на атласных подушках, постеленных поверх огромного мраморного трона, и дремал, безвольно свесив на грудь кудлатую голову в короне, больше похожей на диадему какой-нибудь светской львицы, чем на величественное украшение царского чела. Его охрана, услышав звуки шагов путешественников, встрепенулась, старательно пытаясь выбраться из дремотного состояния, но сам владыка Тиринфа даже не пошевельнулся. Жомов критически окинул царя взглядом и резко свистнул, засунув два пальца в рот. Эврисфей резко дернулся и поднял голову, уронив на пол корону. Та, коротко звякнув о мраморные плиты, закатилась под трон, но царь этого даже не заметил.
– Что такое? Кто такие? – удивленно поинтересовался он, обведя присутствующих мутным взглядом и, остановив свой взор на лице Геракла, облегченно вздохнул. – А, сын Зевса? Ты почему уже вернулся?.. Впрочем, ладно. Подай со стола кубок с вином, а то у меня голова после вчерашнего трещит.
Геракл кивнул и уже двинулся выполнять приказание Эврисфея, но Жомов остановил его, грубо дернув за плечо.
– Ты, что ли, здешний царь? – наглым голосом поинтересовался омоновец у Эврисфея, за что тут же получил от Рабиновича удар локтем по печени.
– Ваня, вечно ты поперек батьки в пекло лезешь, – зашипел кинолог. – Стой молча. Я сам все улажу, – и произнес уже громче, обращаясь к правителю Тиринфа: – Эврисфей, Геракл вычистил конюшни. Теперь мы пришли забрать его на Олимп. Дело государственной важности. Так что ты не обессудь. Остальные подвиги он будет выполнять после возвращения.
– А Сатир вам не мясо?! – протрезвев от удивления, поинтересовался царь. – Что это за уроды и кто их сюда пустил? Стража, вышвырните их из города. Геракла можете оставить.
Несколько секунд дюжина закованных в бронзовую броню воинов пыталась сообразить, что именно от них требуется, а затем они все как один радостно хлопнули себя по лбу и, опустив вниз копья, направились в сторону незваных гостей. Рабинович развел руки в стороны, дескать, я не виноват, сами напросились.
– Вот теперь, Ванюша, можешь поразвлечься, – великодушно разрешил Рабинович и отошел в сторону. – Надеюсь, с этими недоумками справишься?
– Справлюсь, не маленький, – буркнул омоновец и отстегнул от пояса дубинку. – Ну, идите сюда, недомерки.
Схватка получилась короткой. Для начала Жомов с размаху провел дубинкой по наконечникам направленных на него копий, словно заправский тапер по клавишам пианино. Копья, тихо шурша, тут же вылетели в окно, оставив своих хозяев наедине с разъяренным сотрудником российских органов внутренних дел. От такого нежданного поворота событий в первую секунду стражники опешили, а затем попытались неуклюже вытащить мечи из ножен, что позволило Жомову спокойными ударами дубинки размазать их всех, по очереди, по ближайшей каменной стене. И пока охрана царя плавно стекала вниз, Ваня подскочил к Эврисфею и схватил его за бороду.
– Ты, старый жирный козел, не слышал, что тебе сказали? – вкрадчиво поинтересовался он. – Повторю: Геракл идет с нами. Ясно?
– Да, пожалуйста. Я выпишу ему командировку, – тут же согласился перепуганный царь.
– Вот и договорились, – оскалился Иван и, отпустив Эврисфея, вернулся к друзьям.
Геракл, широко раскрытыми глазами удивленно наблюдавший за скоротечной битвой, тут же подошел и восхищенным взглядом посмотрел в лицо омоновца. Жомов удивленно мотнул головой, спрашивая, что нужно сыну Зевса. Тот улыбнулся.
– Сила твоих ударов достойна богов, – радостно сообщил Геракл, будто Ваня и сам этого не знал. – Покажешь как-нибудь на досуге пару приемчиков?
– Пошли на Олимп, а там видно будет, – ухмыльнулся Жомов и, хлопнув полубога по плечу, направился к двери. Остальные последовали за ним, причем Андрюша Попов не постеснялся стащить со стола кабаний окорок… В дороге все сгодится!
Глава 5
После представления, устроенного Жомовым во дворце Эврисфея, мы всей компанией отправились в гости к Авгию одолжить у него лошадей. Пока мы добирались до его дома, какой-то не в меру быстроногий товарищ уже доложил греческому конезаводчику о погроме, случившемся во дворце царя, и тот не только не стал нам препятствовать, но даже ругать Геракла за потопленные в реке конюшни не решился. Напротив, Авгий похвалил его за усердие и недюжинную силу, не переставая коситься на Жомова. А затем так заспешил от нас избавиться, что вместе с конями и колесницей даже съестных припасов на дорогу выделил, чем весьма порадовал прожорливого Попова.
Коней для нашего путешествия поручили выбирать Гераклу и Гомеру, поскольку, хоть мои менты и передвигались в последнее время по дорогам в основном на этих ненавистных Попову животных, разбираться в лошадях так и не научились. Я во всей этой чехарде со сборами участия никакого не принимал. Ну, разве что рыкнул на парочку особо любопытных слуг Авгия, пытавшихся пощупать руками диковинного пса чужестранцев. То бишь меня. Догадываетесь, что с ними стало после таких вольностей? Да нет, не съел я их! Говорил вам уже, что греками не питаюсь. Просто показал этим наглым аборигенам свои великолепные клыки, и любопытство слуг Авгия словно ветром сдуло. А следом сдуло и их самих. В другой конец двора. Причем так поспешно, что их скорости иной котяра позавидовал бы.
В остальном все прошло тихо и мирно. Местные кони на Андрюшу косились и беспрестанно фыркали, но истерик не устраивали и вообще вели себя вполне пристойно. Да и сам Попов, хотя не выглядел счастливым, буянить не начинал, и мне казалось, что он уже смирился со своей участью вечного пассажира колесниц и телег – верхами ехать Андрюшу по-прежнему невозможно было заставить.
Наши сборы в дорогу закончились погрузкой в колесницу съестных припасов, добровольно пожертвованных на нужды экспедиции Авгием. Впрочем, добровольной из них была лишь малая часть. Наш самозваный завхоз Попов, которому любое количество продуктов всегда кажется маленьким, увидев, что именно выдает разоренный потопом конезаводчик, попросту взбесился.
– Да ты не офигел тут совсем?! – возмущенно заорал он на оторопевшего Авгия. – Мало того что мне придется всю дорогу на твоей вонючей кляче ехать, так ты еще и овес меня жрать заставить хочешь? А ну, тащи сюда нормальный харч, да побольше!
– И винца не забудь, – ласково улыбнувшись, поддержал его Жомов.
В итоге на колесницу было нагружено столько, что обе клячи, запряженные в нее, от удивления даже присели на задние ноги. Пришлось моему Сене вмешиваться и урезонивать дорвавшихся до дармовщины друзей. Отогнать-то от Авгия он их отогнал, но и сам от стяжательства удержаться не мог. Попов с Жомовым этого не видели, но я-то находился рядом, лично присутствовал при том, как Рабинович вкрадчивым голосом принялся вымогать у конезаводчика кругленькую сумму на дорожные расходы. Грек, не знавший уже, как от нас избавиться, попытался сунуть моему хозяину несколько медяков, чем едва не довел его до инфаркта.
– Слушай, родной, как ты думаешь, сколько имущества уплывет из твоего дома вниз по реке, если его так же, как конюшни, почистить? – вкрадчиво поинтересовался он у Авгия.
Фу-у, Сеня, это уже банальный рэкет! Я фыркнул и отошел подальше, не желая наблюдать за дальнейшими перипетиями шантажа в виртуозном исполнении моего хозяина. Просто поначалу стыдно стало. Ведь, согласитесь, «трясти» коммерческие ларьки перед профессиональным милицейским праздником – это одно, а терроризировать невежественных аборигенов – это совсем другое. Впрочем, брезгливо скалился я совсем недолго. Мы же в античную Грецию не на курорт приехали, а спасением их мира от катастрофы занимаемся. А это уже называется «спасательная операция». Значит, и содержать нас греки просто обязаны.
В общем, Сеню я винить ни в чем не стал, а он сам себя и подавно. Вернулся назад со счастливым выражением на лице и тут же приказал отправляться в путь. От этих слов Авгий просто расцвел и едва на колени не бухнулся, чтобы помолиться за свое счастливое избавление от безжалостных стяжателей. Я, конечно, не слышал, каких пожеланий он нам в спину после нашего отъезда с его двора наговорил, но думаю, что речь шла совсем не о попутном ветре.
Путь до Фермопил предстоял неблизкий, и в этот раз транспортным средством я брезговать не стал. Побегав немного по округе, почти сразу забрался в телегу к Попову. В этот раз путешествие проходило довольно скучно и почти без происшествий, если не считать того, что в самом начале нашего пути две клячи, запряженные в колесницу, видимо, обидевшись на то, что Андрюша обозвал их «вонючими», на самом деле начали отравлять воздух. Попов поначалу стоически выдерживал их специфический запах, но затем и его терпению пришел конец. Грозно рыкнув на лошадей, он клятвенно пообещал замазать цементом все дырки в их организме. Лошади от таких угроз сильнее любить Андрюшу не стали, но и орошать нас дезодорантом собственного производства больше не пытались.
Впрочем, Попову это настроения не прибавило. Всю дорогу он стенал, ворчал, жаловался на жизнь, проклинал нашего персонального эльфа, всех его предков и начальников. Даже ночевки на относительно мягких кроватях в придорожных харчевнях и тонны поглощенной пищи не поднимали ему настроения. А уж когда Гомер напомнил Андрюше, что тот обещал научить его ораторскому искусству, так Попов до того взбесился, что своими истошными воплями перебил у хозяина одного из трактиров всю птицу во дворе. Ну что же. И это тоже можно было считать уроком поэту.
Зато Ваня Жомов только тренировками всю дорогу и занимался. То утром заставит Геракла отжимания и приседания выполнять, то рядом с лошадью приказывает кроссы устраивать, ну а во время привалов, для собственной разминки, натаскивает сына Зевса по рукопашному бою. Ваня и меня пытался к занятиям привлечь, да не на того напал. Вы сами попробуйте носиться по горам рядом с греком, от которого за версту потом и чесноком несет, так не хуже меня зубы скалить начнете. Рыкнул я пару раз на Жомова с его курсантом, и они сразу от меня отстали. Тем более и Сеня за меня вступился. Объяснил Ивану, что псы хуже людей перемещения в параллельные миры переносят, а из-за этого кого угодно покусать могут. Тоже мне, знаток собачьей психологии нашелся, нечего сказать! Но я на него за такую галиматью не обижался. Он ведь у меня страдал больше всех.
Видите ли, у моего хозяина не так уж много психических отклонений, но все они крайне серьезные. И оба, я думаю, где-то на генетическом уровне существуют. Во-первых, Рабинович даже дня прожить не может, чтобы не провернуть какую-нибудь выгодную сделку. Ну, хоть спор у кого-нибудь выиграть. А во-вторых, без женщин Сеня просто сохнет. И если в наших двух предыдущих путешествиях компанию моему хозяину составляли некоторые особи противоположного пола, то сейчас идти нам пришлось исключительно в мужской компании. Вот и вздыхал Рабинович, горестно глядя на гречанок в тех городишках, мимо которых мы проезжали.
А тут еще и тоска зеленая одолевать начала. Греки с этими выборами нового верховного бога просто взбесились. Кидаются из крайности в крайность, а нормальные человеческие дела позабросили. Не разбойничают, не грабят, не убивают никого. Даже драк в кабаках не стало. А скажите мне на милость, как нормальному российскому милиционеру развлекаться там, где ни одного правонарушителя нет?! Не знаете? Вот и мы тоже не знали до тех пор, пока до Фермопильского прохода не добрались.
Я тогда от скуки и безделья совсем шальной стал. Чем только не пробовал себя занять. Даже лошадей в Андрюшиной колеснице пугать пытался, чтобы хоть какое-то развлечение было. Но Сеня на меня за такие вольности наорал и пригрозил к поводку пристегнуть, вот я и счел за благо подальше от него убраться, а то еще заставит действительно на поводке рядом с его каурой клячей бежать, словно пешего буденновца за басмачами.
Я свернул в придорожный лесок, начинающийся у пологого спуска в довольно узкую ложбину, и попытался там найти кого-нибудь, кто не будет орать, как Попов, когда я к его кобылам приближаюсь. Однако после Андрюшиного истошного вопля, судя по всему, вся окрестная живность решила убраться подальше от дороги, видимо, приняв его рев за трубы Иерихона.
Я уже собрался вернуться назад, к нашему каравану, и вздремнуть на трясучей поповской колеснице, но именно в этот момент наконец заметил какую-то живность в ближайших кустах. Подкравшись незаметно, я приготовился выскочить прямо перед обитателем зарослей и радостно объявить: «А вот и я!» Тут выяснилось, что «живностью» является какой-то обнаглевший абориген, который старательно метил территорию.
Я пес не драчливый и на чужие владения обычно не претендую, но когда какая-то безволосая и беспородная животина наглеет до того, чтобы у меня под носом территорию помечать, тут, извините, не сдержался – рявкнул на наглеца так, что тот с испугу кусты перескочил и с дикими криками прочь помчался.
Ну уж такого развлечения я пропустить не мог. Все-таки погонять хоть кого-то можно, не слыша за спиной истеричные призывы моего «альфа-лидера»! Вот и бросился следом за вопящим греком, выкрикивая ему вслед всякие обидные словечки. Сомневаюсь, чтобы он меня дословно понял, но вот интонации угадал безошибочно. Поэтому и продолжал бежать дальше, не разбирая дороги.
Конечно, в зарослях леса догнать аборигена в бронзовых доспехах труда мне не составляло. Сомневаюсь, что он убежал бы от меня и по ровной дороге, но все-таки я решил ему дать шанс хотя бы попытаться. Вот только забега по прямой у нас не получилось! Едва выскочив на дорогу, я тут же затормозил, поскольку прямо передо мной, ощетинившись копьями, стояло не меньше взвода вооруженных до зубов греков. Своего товарища внутрь строя они, естественно, пропустили, а вот мне продолжить финишный спурт не дали. Пришлось перед строем замереть, чтобы не получить несколько лишних и совсем не нужных дырок в моей шикарной шкуре. А аборигены, увидев, кто именно гонится за их товарищем, истошно заржали. Ну, ни дать ни взять, как те лошади из колесницы Попова, когда Андрюша в первый раз пытался им постромки развязать.
– Ну, Тесей, ты храбрец! – послышался звонкий голос из толпы греков.
Я оторопел: прямо посреди разношерстой орды стояла огромная девица, одетая практически в то, в чем ее мать родила, но со щитом и мечом в руках. Хотя, может быть, эти предметы ей тоже достались от рождения. А девица, не обращая никакого внимания на мое замешательство, продолжила:
– Мы-то думали, что за тобой целый выводок сатиров несется, – давясь от смеха, проговорила она. – А тут всего лишь щенок какой-то облезлый…
Что-о?! Это я щенок облезлый?.. Я зарычал, приготовившись за такое оскорбление вцепиться дамочке в какую-нибудь чувствительную часть тела. Наглая особа тут осеклась, уставившись в мою сторону испуганным взглядом, и я было на миг решил, что это мой рык на нее такое неизгладимое впечатление произвел, но оказалось, что я ошибался. Позади меня раздался бешеный стук копыт, и на поляну перед строем аборигенов вылетели мои друзья. Естественно, за исключением Попова, колесница которого громыхала на ухабах где-то неподалеку.
– К бою! – истерично завопила гренадерша, и ее воинство, мгновенно проглотив смех, вновь сомкнуло ряды.
Ну что же. По крайней мере, их дисциплинарной подготовке следует отдать должное. Мои спутники осадили коней, удивленно всматриваясь в толпу перед собой.
– Что это тут за бардак? – поинтересовался Сеня, лихо гарцуя перед строем на своем скакуне. Прямо-таки настоящий джигит. Только тель-авивского разлива!
– Ба, кого я вижу? Клянусь мечом Ареса, это Геракл, собственной персоной! – вместо ответа на вопрос Рабиновича закричала предводительница отряда, выходя вперед и упирая руки в бока. – А это что за ярмарочные клоуны с тобой? Ты теперь в цирковой труппе работаешь?
– Ну вот, опять приставать будет, – меланхолично вздохнул сын Зевса и спрятался за широкую спину Жомова. – Эх, ну почему мне так не везет все время?
– Это кто такая? – удивленно поинтересовался мой Сеня, оборачиваясь к Гераклу.
– Да так. Зена. Зовет себя королевой воинов и генеральным секретарем Партии Приверженцев Ареса, – махнул рукой тот. – А на самом деле простая воинствующая феминистка или сексуально озабоченная нимфоманка. Я все время их путаю. Работает предводительницей банды разбойников. Постоянного места жительства не имеет, состоит на учете в милиции, но никем не разыскивается, потому что такая баба на фиг никому не нужна.
Мой хозяин после этой тирады полубога обернулся назад и оценивающе посмотрел на Зену. Судя по тому, как скривились его губы, я понял, что, несмотря на отсутствие женского общества, Сеня еще не дошел до такой стадии, когда мужчины начинают ухаживать за слонихами в бигуди и галантно подавать руку колченогим коровам в бикини. Хотя, может быть, Рабинович просто давно не пил водки?! Выяснить, в чем разница между первым и вторым, мне так и не удалось, поскольку в интеллигентную беседу хозяина и полубога встрял Ваня Жомов.
