Текст книги "Спаситель Петрограда"
Автор книги: Алексей Лукьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Лукьянов Алексей
Спаситель Петрограда
Алексей Лукьянов
Спаситель Петрограда
Повесть
Автору 28 лет. Живет в г. Соликамске Пермской области.
Весна 1986 года
Возницкий возник из идеи, огня и лошади. Потом к нему приделывали много всего разного: танк Т-74, бороду, пожарную каску и даже имя – Юрий Марян-Густавович. Что-то отваливалось, что-то прирастало намертво (например, имя), но главными его составляющими неизменно оставались идея, огонь и лошадь.
Зрелище, нужно заметить, душераздирающее: кентавр в танке. Да еще и замкомвзвода к тому же. Да, он мог сделать головокружительно быструю карьеру по военной линии, но Юрана это не прельщало.
Много раз удивлялся Возницкий: как же так? Почему в кавалерию, пусть и никчемную, пусть устаревшую и всего-навсего декоративную, не взяли его, Юрана? Да ведь это же был бы высший шик: в самом Санкт-Петербурге, перед Зимним, на военном параде впереди вышагивает, посверкивая эполетами и подковами из нержавеющей стали, кентавр в чине, скажем, даже поручика. Спросил у командира взвода, поручика Нелейводы. Поручик пошевелил тоненькими, как у таракана, усиками, окинул Возницкого критическим взглядом и сказал:
– Ты меня, голубчик, прости, но лицо у тебя уж очень простое. Поручиков с такими лицами не бывает.
Юран это все и сам хорошо понимал. Не раз он по молодости дрался с трамвайными и троллейбусными хамами, что обзывали его дауном. Когда кулаком, а когда и копытом. Околоточный, конечно, в участок препровождал, протокольчик, штраф... А все почему? Потому что у Юрана лицо такое: взглянешь раз и подумаешь, что у этого парня или не все дома, или пьяный, или кокаинист, не приведи Господь. Широкое лицо, глаза маленькие и слегка водянистые, как у старика, улыбка до ушей и маленький подбородок, который, наверное, и портил все. Вдобавок жидкие соломенные волосы. Поляк, одним словом. А ведь при ближайшем знакомстве открывались людям самые что ни на есть лучшие человеческие качества молодого кентавра: искренность и отвага, веселый нрав и острый ум, благодушие и бескорыстие. Возницкий в высшей степени отвечал всем моральным устоям строителя мира во всем мире. В роте его любили.
Так пролетели два года службы. В 1986 году Его Императорское Величество Петр Алексеевич, прозванный в народе Невеликим (росту во внуке Николая Второго и вправду немного было – метр шестьдесят пять), отрекся от престола в пользу своего сына Николая, миротворческую российскую миссию в бывшей кайзеровской Германии, а ныне – Берлинской губернии, посчитали завершенной, да и Юрану на дембель пора было отправляться.
Русский солдат в Германии давно уже не был редкостью, как и русский человек вообще: немцы и русские очень быстро ассимилировались, и уже давным-давно распевались шлягеры типа: "Эс рэгнет шел, погода шлехт была, варум ты не пришел, их бин тебя ждала". Однако Возницкий был весь из огня и лошади (и идеи, конечно), не стоит забывать об этом. То и дело молодого кентавра зазывали то немцы, то хохлы, то свой брат вятич, Бог весть как оказавшийся в Мюльхаузене.
Выпросил Юран у поручика своего, Нелейводы, разрешения отправиться домой своим ходом. Стыд сказать – за два года безупречной службы Европы не повидать! Поручик же заплакал и сказал:
– Что ж ты, сукин китоврас, бросаешь меня? Оставайся, дольше пяти лет в унтерах не промаешься – выучим, блестящим танковым офицером станешь.
– Эх, господин поручик, – прослезился и Возницкий. – Матушка ведь меня ждет, да и не люблю я казенного обмундирования, цивильный я по жизни.
Пришел срок демобилизации.
Крепко-накрепко обнявшись со взводным, Юран вышел за ворота части. Выходное пособие позволяло вполне цивилизованно отправиться восвояси и на поезде, однако же Юран твердо решил добираться домой, в Вятскую губернию своим ходом и, весело цокая по автобану копытами, обутыми в подковы-нержавейки, двинулся на восток.
Вот что значит – галопом по Европам, думал Возницкий, пересекая Германию, Польшу и Чехию со Словакией. Любовался готическими соборами, пил пиво, подвозил студенток, путешествующих автостопом, и обрастал бородой.
Шикарная у него получалась борода – пушистая, с мягким золотистым отливом. Усы кентавр подкручивал вверх, и польская его физиономия русела на глазах. Правда, в Бресте ему чуть не пришлось расстаться с этим великолепием, потому что на КПП дотошный старшина-погранец потребовал документы, удостоверяющие личность.
Ясен перец, что на фото в билете у Юрана бороды не было.
– Пройдемте-ка, сударь! – Взгляд унтера из бдительного стал подозревающим, и военник Возницкого к законному владельцу возвращаться не спешил. Оглянувшись, старшина распорядился: – Беликов, за меня, досматривать каждого! Следуйте за мной!
Как и всякий честный человек, Юран воспринял этакий поворот дел явлением временным и не заслуживающим переживаний, поэтому сказал:
– Легко, – и последовал за старшиной, звонко цокая по асфальту.
Административный корпус пограничной службы располагался неподалеку, в уютном стилизованном теремке, стоявшем в центре небольшого скверика. Перед входом старшина озадачился: как быть с задержанным? То ли вести с собой, то ли так оставить, пусть попасется...
– Да вы ступайте, господин унтер, – добродушно улыбнулся Юран. – Куда я без военника-то?
Старшина смерил Возницкого надменным взглядом – и умчался в комендатуру. А Юран тем временем вынул из седельной сумки баллончик с пеной для бритья, бритву и зеркало и неспешно направился к маленькому фонтану, бившему рядом с теремком.
Кентавр плеснул себе в лицо воды и собрался уже запенить бороду, как резкий командирский голос окликнул его:
– Солдат, смир-рна! Кру-угом!
Юран встал на дыбы, оттолкнулся правым копытом, развернулся и, выбив искры, встал на все четыре кости. Перед ним оказался человек в форме офицера Жандармского корпуса.
– Имя, звание, воинская часть! – Потребовал жандарм.
– Старший сержант Возницкий, танковая часть номер девяносто семь четыреста дробь шестнадцать, Мюльхаузен. Уволен в запас девятна...
– Довольно, – перебил жандарм и откозырял. – Капитан Колесников, Девятое закрытое отделение Жандармского Корпуса Его Императорского Величества. Какими судьбами в Бресте, сержант?
– Галопом по Европам, господин капитан, – стоя по стойке "смирно", отрапортовал Юран.
– Дмитрий Борисович, – сказал Колесников. – Расслабься. И утрись. Бриться пока не советую, хотя... – Он посмотрел в сторону комендатуры. Ладно, будем считать, что твоя затея надуть старшину гипотетически удалась.
На крыльце показались крайне взволнованный старшина с пограничным чином, лениво бредущим за его спиной.
– Старшина, верните господину Возницкому его документ, – маленькие карие глазки капитана Колесникова подавили волю пограничника, и то, откозыряв, вернул Юрану его военник. – Игорь Всеславович, прошу покорно извинить, произошла ошибка. Старшине Вяткину объявите благодарность, от себя походатайствую о пятидневном отпуске для него.
Вот тут-то и началось самое интересное.
Шестое января 2003 года
Что и говорить, господин, предъявивший паспорт, выглядел устрашающе. Сотрудник таможенной службы Верещагин внимательно сверил изображение с оригиналом, невозмутимо просмотрел содержимое багажа, сверяя с декларацией, пролистал документ еще раз и уточнил:
– Крокодил, Крокодил Крокодилович, я правильно читаю?
– Совершенно верно, – подтвердил Крокодил Крокодилович, вынимая из огромной пасти дымящуюся трубку. В промозглом питерском воздухе запахло виргинским табаком.
– Цель визита?
– Культурно-просветительская.
– Счастливого пребывания в Петрограде. И – с Рождеством.
Странный гость подхватил в правую лапу саквояж и пошел прочь, скребя толстым хвостом по обледеневшей брусчатке. Вскоре его клетчатое драповое пальто и стильная шляпа-котелок, которых в Питере не видели с двадцатых, пожалуй, годов, растворились в сырых сумерках. Аэроплан, в котором прилетел Крокодил Крокодилович, так и остался стоять перед Исаакиевским собором.
Верещагину ничего не оставалось делать, кроме как опечатать транспортное средство и самому удалиться восвояси.
Спустя час бледно-серый "руссобалт-3132" с шашечками на дверцах взвизгнул тормозами и замер у парадного подъезда отеля "Palace". Электрическая иллюминация самой шикарной питерской гостиницы была несколько приглушена внезапным снегопадом, обрушившимся на столицу накануне, дворники в белых фартуках в поте лица разгребали снег возле центрального входа. Подъехавший таксомотор не отвлекал их от работы до тех пор, пока водитель не открыл дверь пассажиру, и вот тогда-то широченные деревянные лопаты перестали скрести керамическую брусчатку, ибо пассажир был не только экстравагантно одет, но и физиономию имел необычную. Премерзкую, прямо скажем. Морда у пассажира была вместо физиономии, широкая вытянутая морда, и дворник Василий сказал вполголоса:
– Нильский крокодил.
– Скорее кайман. – Дворник Феофилакт оперся на лопату.
– Кайман? Нет. Именно нильский крокодил, это я как специалист по рептилиям тебе прямо заявляю. – Василий тяжело вздохнул и продолжил свою работу.
Крокодил расплатился с водителем, раскурил трубку и направился к дверям отеля. Поднявшись по длинной пологой лестнице и очутившись под огромным навесом, удерживаемым на весу тремя мраморными атлантами, он внезапно остановился, уставившись на двери. Внимание его привлекла надпись "No smoking", продублированная русским "Не курить". Крокодил с сожалением вынул трубку, тяжело вздохнул... и вытряхнул тлеющий табак прямо в пасть, на глазах у портье, который давно уже наблюдал за потенциальным клиентом через стекло.
Фокус был настолько обескураживающим, что и без того удивленный портье открыл рот.
Клиент же спрятал трубку в карман пальто и, едва фотоэлементы сработали, вошел в просторный, хорошо освещенный холл отеля.
– Добрый вечер! – Портье подобострастно улыбнулся, как это могут только официанты и служащие гостиниц. – Чем могу быть полезен?
– Номера для курящих есть? – не ответив на приветствие, осведомился крокодил. Говорил он совершенно без акцента, как будто всю жизнь прожил на Васильевском или, скажем, на Балтиморской.
– Вам с бассейном или просто с ванной? – портье был сама любезность.
– Бассейн? Зачем мне бассейн? – Клиент погрузился в себя, достал из кармана пальто трубку, засунул в пасть... снова вынул и продолжил: – Номер для курящих, бассейн мне не нужен.
– Люкс? Полулюкс?
– Номер в пентхаусе для курящих.
– О! Господин будет платить наличными или кредитной картой?
На стойку тяжело улегся желтый саквояж постояльца, клацнули серебристые замки, и перед глазами портье на мгновение вспыхнул пожар, которому в сердце потухнуть суждено было ой как не скоро. В саквояже сияли золотые монеты.
Получив электронный ключ от номера, постоялец совсем уже собрался уходить, как вдруг обернулся к портье и задал странный вопрос:
– У вас тут с людоедством как?
– Виноват? – Лоб служащего на мгновение исчез, оставив место лишь густым бровям и округлившимся глазам.
– Экий ты, братец, непонятливый, – пробормотал крокодил и прошел к лифту.
В последний момент портье вдруг показалось, что желтая кожа саквояжа... уж не человеческая ли?
Седьмое января
Пожалуй, самое дикое изобретение человечества – это зверинцы. Вонь и грязь, царящие в этих увеселительных заведениях, удручают, но более всего выворачивает душу на изнанку то выражение страдания и унижения, которое читается в глазах запертых в клетках и вольерах тварей Божьих.
Тем не менее Иван Филаретович проводил в зверинце бульшую часть своего свободного времени. Подолгу стоял он у клеток с яркими тропическими птицами, разглядывая их шикарную окраску, изрядно потускневшую в неволе. От всех этих попугаев и прочих райских птиц веяло жаркими странами гораздо сильней, чем от книжек с бригантинами и прочими картинками. Книжки эти, что ему давали родители, Иван Филаретович давным-давно перечитал по несколько раз, как и те, что родители ему не давали.
– Ванька! – Окликнули Ивана Филаретовича, и он резко обернулся, потому что голос принадлежал другу его Шустеру.
Мишку Шапошникова звали все не иначе как Шустером, и проистекало сие, естественно, от его феноменальной расторопности. Классный наставник Ивана и Мишки Герман Геннадьевич Лопатин, с подачи которого Мишка и получил прозвище, не раз пенял мальчикам:
– Ну как же так можно, господа кадеты? Я ведь говорил, что товарищ ваш шустер, как Фигаро, но почему же вы его окрестили кратким прилагательным, а не севильским цирюльником?
Но Шустер ни в коей мере не был уязвлен, тем паче что пьесы Бомарше его пока не привлекали. Он действительно всюду поспевал одновременно, никогда не стоял на месте и за партой ерзал, как будто был наездником на родео, а скамья под ним – диким мустангом.
Шустер подбежал к Ивану и выпалил:
– Я на Невском только что крокодила видел. Живого!
Чем еще был замечателен Мишка – так это прямотой и искренностью. Никого и никогда Шустер за свои девять лет еще не надул. Поэтому Иван задал самый резонный из всех возможных вопросов:
– На поводке, что ли?
– Балда! Сам по себе, на задних лапах. Ростом с Майкла Джордана, а пасть... – Вытянув руки и скрючив пальцы, Мишка несколько раз изобразил клацающую пасть крокодила. – В пальто, штанах и котелке.
Тут уж Иван не поверил.
– Брешешь? – Пальцы его в перчатках нервно теребили золотистую пуговицу форменной шинели.
– Я? – оскорбился Шустер. – Я тебя хоть раз обманул?
– Ладно, не заводись. – Иван примирительно пихнул друга в плечо. – Ты бы мне тоже не поверил...
– Точно, – выдохнул Мишка. – Я ведь и себе сначала не поверил, когда увидел...
А дело было так: Мишка собрался на "Властелина колец", который только-только попал в российский прокат, начистил ботинки, надраил пряжку и пуговицы до золотого блеска, кокарду начистил, отутюжил самостоятельно брюки и выскочил на улицу. Но на троллейбусной остановке вдруг вспомнил, что оставил дома карманные деньги, и устремился назад. Пока поднимался на лифте, пока раздевался, пока то да се, прошло минут пятнадцать, и когда он наконец снова выскочил на улицу, то увидел, что на Невском произошло нечто странное: огромная толпа народу шествовала в сторону Зимнего, а центром притяжения зевак был респектабельного вида высоченный господин, вблизи оказавшийся самым что ни на есть настоящим крокодилом. В кино Шустер так и не попал.
– И еще трубку курил, – закончил он свой рассказ.
– Как в считалке, – улыбнулся Иван.
И они с Шустером хором продекламировали:
– Шел крокодил, трубку курил, трубка упала и написала: "Шишел-мышел, пернул – вышел!" – завершив малоприличный текст дружным хохотом.
– Пошли, посмотрим? – предложил Мишка.
Тут Иван чуток скис.
– Извини, Миш, я не пойду.
– Почему? – огорчился Шустер.
– А ты бы хотел, чтобы вокруг тебя толпа ходила и глазела, будто ты крокодил?
– Так ведь он крокодил и есть, – заметил Мишка.
– Ну если бы вокруг тебя крокодилы собрались и шагу ступить не давали?
Перспектива быть окруженным крокодилами подействовала на Шустера весьма своеобразно. Он заозирался и вынул из кармана игрушечный кольт, стреляющий пластиковыми шариками весьма болезненно даже с пятидесяти шагов.
– Я буду отбиваться, – на полном серьезе заявил он.
Иван весело рассмеялся. Озадаченное выражение на лице Мишки тут же переплавилось в задорную улыбку.
– Ладно, заболтался я с тобой. Побегу к метро, может, на следующий сеанс еще успею.
– Юрасик, – нормировщица Люська положила локотки на круп Возницкому и с легкой истомой посмотрела в глаза кентавру, – Рождество ведь, а?
Юран в кожаном фартуке поворошил в горне пылающий кокс и придвинул поближе к краю толстую железную болванку, светившуюся уже нестерпимо белым. Отложив кочергу в сторону, он оглянулся на Люську, но только она открыла рот, как хвост Юрана, заплетенный самой же Люськой в африканские косички-дрэды, игриво шлепнул ее по заду.
Нормировщица взвизгнула от неожиданности, Возницкий жизнерадостно расхохотался, схватил влюбленную Люську за талию и посадил себе на спину.
– Дурак, – надула губки Люська.
– Ага! – еще громче засмеялся Юран и стал напяливать на широченные ладони свои рабочие рукавицы. Те уже изрядно промаслились, кое-где были прожжены, но Возницкий никогда не менял рукавиц прежде, чем обожжется. Следы ожогов щедро украшали его руки. – Лючия, не отвлекай.
С этими словами он взял в руки клещи, выхватил из огня заготовку и прыгнул к молоту, возвышавшемуся в трех метрах от горна. Щелкнула кнопка пускателя, молот взвыл, и лоснящийся маслом поршень пришел в движение, показавшееся Люське весьма двусмысленным.
Юран положил заготовку на боек и левым передним копытом нажал на педаль молота.
Пока трехсоткилограммовый цилиндр ритмично лупил по раскаленному металлу, Люська с любовью смотрела, как Юран проворно поворачивает железку под удар то одним, то другим боком, время от времени проверяя размеры поковки штангеном. Левша.
Железяка постепенно оформилась в шестигранник, темно-красный, светящийся изнутри, похожий на таинственный артефакт из фантастических фильмов. Юран несколько раз прогнал его вдоль бойков и положил в песок, рассыпанный на полу, остывать.
Молот смолк, Люська сама спрыгнула с кентавра и пошла вон из кузницы, как будто обиделась. Возницкий догонять не стал – знал, гад, что просто так она не уйдет.
– Вот чего ты такая сволочь, Возницкий? – Люська развернулась и пошла в лобовую атаку. – Я ему намекаю, намекаю...
– А ты не намекай, ты прямо скажи. – Красная бородатая рожа Юрана осклабилась.
– Не могу, я девушка. – На глазах Люськи выступили слезы.
– Ой-ой, какие мы нежные! – Передразнил кузнец. – А я дедушка, мне через три года сороковник стукнет, я тебе в папы гожусь.
– Дурак, – всхлипнула Люська. – Сам только сказал – дедушка, а потом сразу – папа.
Она хотела еще что-то сказать, потом фыркнула и выбежала прочь, едва не сбив с ног конюха Ваську, входившего в кузню с уличного входа.
– Куда? – Васька в сердцах хлопнул себя по ляжкам. – Совсем сдурела! Там же мороз, а она в косынке...
– Кровь играет, – пожал плечами Юран. – Садись.
Васька уселся на колченогий стул возле здоровенного дубового чурбака, заменявшего сменщикам Юрана стол, и вынул из-за пазухи литру.
– С Рождеством.
– Варвар, – радостно вскричал Возницкий. – Варвар. Отмывай стаканы, доставай закусь, я сейчас...
Выглянув во двор, Юран заметил синий ватник Люськи, мелькнувший за углом основного корпуса, и это значило только одно – девка успокоилась и вернулась в цех. Возницкий вздохнул и подумал, что, может быть, действительно пора понять намек и провести Рождество... Ладно, в следующий раз.
– Ну, тебя только за смертью посылать. – У Васьки изо рта уже свешивалась квашеная капуста, чей тминно-укропный запах дополнял дух "Столыпинской особой", не Бог весть какой водки, но все же неплохой для конца рабочего дня на вредном производстве.
Через десять минут кузница наполнилась автослесарями, токарями и прочим работным людом, каждый со своей долей праздничного ужина на рабочем месте...
На вокзале, прежде чем сесть в электричку и отправиться домой к матушке, в Волхов, Юран по давней привычке зашел по делу в привокзальный сортир (туалеты в электричках не рассчитаны на кентавров), и у третьей кабинки от входа остолбенел.
На ней какой-то вандал размашистым почерком нацарапал: ""Зенит" – лохи, "Спартак" – чемпион!"
Так и не отлив, Юран вышел на перрон, постоял, разглядывая пестрый зимний люд, потом вошел в здание вокзала, подошел к таксофону и позвонил домой.
– Слушаю. – После четвертого гудка мама таки подняла трубку. Дома было шумно – наверняка приехали сестры с семьями, теперь недели две матушка будет нянькаться с внуками-подростками и зятьями-занудами. – Юра, это ты?
– Привет, мам! – Юран улыбнулся: мама чувствует, когда он улыбается, даже по телефону. – Мам, у меня заказ срочный, шабашка, на неделю в Питере задержусь.
– Роза с Ирой приехали, ты знаешь? Не опоздай.
– Целую, мам. Поздравь всех, скажи, что через неделю приеду.
– Привези ребятам чего-нибудь... игры какие-нибудь.
– Обязательно. Пока.
Повесил трубку. Потом вновь снял, набрал комбинацию из семи цифр, и, когда солидный мужской голос сообщил, что профессор Красс слушает, Юран бухнул:
– Сами вы лохи!
Через пять минут он скрылся в питерской подземке.
Восьмое января
"...таким образом накануне февральского путча вся агентурная сеть Германии была раскрыта..."
Пых. Пых. Плохой табак.
Крокодил одну за другой курил сигареты и папиросы всех марок, найденных им в табачных ларьках Питера, и листал приобретенную в магазине военной книги на углу Большой Конюшенной и Невского монографию "История российской монархии: от самодержавия до парламентаризма" некоего Дмитрия Волконогова.
Запах и вкус одной из папирос показался ему странноватым, но изысканным. Крокодил взглянул на коробку. На картонной крышке был изображен фрагмент географической карты, довольно топорно исполненный, и над картой название: "Беломор".
"Ага, конопля", – понял Крокодил, и странный запах вдруг обрел название – анаша. Известно, что в Российской империи наркобизнес не нашел благодатной почвы: все наркотики запрещены к массовому употреблению еще с восемнадцатого года, и единственный легкий конопляный наркотик с правом употребления не ранее чем с тридцати лет – анаша, которую мешают с легкими сортами табака и забивают в особым образом скрученные гильзы, в узкой среде именуемые косяками. И в районе Онежской губы расположена единственная фабрика по производству косяков. Как ни странно, уровень употребления данной марки в России невелик, производство ее процветает только за счет экспорта в Амстердам, где "Беломор" – качественная экзотика.
Все это мгновенно пронеслось в мозгу Крокодила, как справка из путеводителя. Он сгреб пачки всех прочих марок в наволочку и выбросил в мусоропровод, затем вернулся в спальню и продолжил чтение монографии о русских царях.
Ага, вот интересное:
"...Ульянов, известный также как Ленин, был случайно задержан казачьим разъездом в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое октября..." Так, бла-бла-бла... "...с Урала с триумфом возвращалось в Петроград семейство Николая Второго...", пыф, как интересно... "...Брестский мир, и таким образом навсегда вышла из военной истории Европы. На сегодняшний день Германия на добровольных началах – российская провинция, что не мешает ей быть центром развития оптико-информационных технологий и аграрных наук, а Берлин по праву является столицей мировой этнографии...", пропустим... "...вершиной столыпинских реформ стал небывалый подъем российской экономики в середине сороковых..." – это уже оскомину набило, пролистываем... "...непростой вопрос государственной религии..."
Так, отсюда подробнее:
"Одним из самых злободневных вопросов современной парламентской монархии является непростой вопрос государственной религии. Православие со своей тысячелетней историей довлеет над Думой и Его Императорским Величеством, но нельзя забывать, что на Кавказе и в Средней Азии подавляющее большинство – приверженцы ислама, а на Дальнем Востоке, в Туве и на Памире буддисты с небольшой прослойкой последователей Кун-Цзы, есть еще и кришнаиты, и прочие граждане империи, исповедующие восточные религии политеистического характера. Несмотря на то, что Православная Церковь не может влиять на жизнь государства в целом..."
Ну да, ну да... Потом всё, конечно, объяснят именно религиозными мотивами, хотя это все для обывателя, жующего тележвачку. Тот, у кого есть мозги, наверняка поймет, что вера не значит ничего, когда речь идет о деньгах. И не имеет никакого значения, президент ты, мулла или сельский учитель, к какой конфессии себя относишь или вообще ни во что не веришь, деньги решат все за тебя. Пожалуй, это единственный Бог, в которого можно верить.
– Жил да был крокодил, он по улицам ходил, папиросы курил, по-турецки говорил. Крокодил, Крокодил Крокодилович, – декламировал Эдя Орехов, наседая на немцев, за которых играл Иван. Рыцари с трудом сдерживали натиск новгородских полков с флангов, хотя с предательского льда Чудского озера основные свои силы оттянуть уже удалось. Иван решил, что сможет свести игру вничью, как вдруг с тыла ударила русская конница.
– Как это так? – возмутился Ваня. – Откуда у тебя конница?
– Ты что, с Луны упал? – Орехов оторвался от своего компьютера. – Игру же в Новгороде писали, ты думаешь, что они позволили бы немцам победить? Смотри, как она называется – "Господин Великий Новгород, стратегическая игра, развивающая чувство патриотизма".
– Дурацкая игра! – Ваня встал из-за стола. – Это... шапкозакидательство какое-то!
– Ты чего? – Эдя удивился. – Наши ведь побеждают.
– Наши не могут побеждать только потому, что они наши. – Глаза Вани наполнились слезами. – Я читал, что в семнадцатом году большевики бы обязательно победили, если бы в одиннадцатом году получилось покушение на Столыпина.
– Так ведь не получилось! – Засмеялся Эдя.
– Ты, Орех, вообще... – Иван даже задохнулся. – Если бы у Богрова осечки не вышло, то... я не знаю... Это случайность! А случайные удачи, которые нам выдают за тщательно продуманные операции, расслабляют...
– Узнаю голос Филарета Ильича. – Покашливая, в детскую въехал на инвалидной коляске прадед Эди, Витольд Несторович. – Кхм, не помешал?
– Ну, деда, ты чего... – Орех вскочил с места и подвез прадеда к компьютерам. – Ваня просто расстраивается, что игра патриотическая...
Кашляющий смех оборвал Эдю.
– Внучек, а ты знаешь, почему есть игра "Суворов", а игр "Цусима" и "Битва при Калке" – нет?
– Потому что... Нечестно, деда. При Калке и у Цусимы противник имел численное превосходство.
– А Суворов утверждал, что воюют не числом, а умением, что и доказывал своим примером, – парировал прадед.
– Нет, деда, наши воюют умением...
– Ага, а враги – числом, – усмехнулся Иван.
Прадед Эди пристально посмотрел на Ваню.
– Вы, Иван Филаретович, можете впасть в сильнейшую ересь. Этак вы начнете думать, что русское оружие одерживало много славных викторий именно из-за стечения обстоятельств. В вас есть здоровый скепсис, взращенный вашим почтенным папенькой, однако он может вылиться в махровое западничество, что вредно так же, как и махровый ура-патриотизм моего правнука.
Отдышавшись немного, Витольд Несторович продолжил:
– Наши действительно не могут победить только потому, что они наши. Другое дело, что у нас нет иного выбора, кроме как играть за наших. И сердцем. – Кривой палец старика больно ткнул в грудь Эдю. – И головой. Голове Ивана тоже пришлось несладко. – А эту игру, Эдуард, выброси. Поиграйте-ка лучше в "Спартака" или в "Покорение Сибири"... кхм... Давайте так – я за Кучума, а вы за Ермака. Эдька, кыш из-за компутера, дед вас сейчас шерстить начнет.
Начался великий поход Ермака Тимофеевича на Сибирь. Мальчики играли сдержанно, и только время от времени, когда Кучуму удавалось побольнее ущипнуть Ермака, Эдя начинал бормотать про крокодила.
– Ты его тоже видел? – поинтересовался Ваня, не отрываясь от экрана.
– Спросишь тоже! – пропыхтел Орех. – Кто ж его не видел?
Баня, парикмахерская, косметический салон – и вот заросший мужик превратился в импозантного мужчину. На это у Юрана ушел целый день, но зато каков результат! Задние ноги сами по себе отплясывали что-то веселое. Возницкому явно нравились все эти внешние перемены. Хотелось еще приодеться и приобрести какую-нибудь экстравагантную сбрую, но это, как чувствовал Юран, еще впереди.
Итак, он стоял у Исаакия и наблюдал, как бригада таможенной службы пытается оттранспортировать Бог весть как оказавшийся перед собором аэроплан. На платформу для транспортировки легкового транспорта маленький летательный аппарат не вмещался, оставлять его под открытым небом тоже было нельзя...
– Да вы его на тросе отбуксируйте! – крикнул Юран.
– Умный какой...А управлять кто будет? – ехидно пробухтел старший чин.
– Вот уж здрасте! – удивился кузнец. – Как же так – у вас и управлять никто не может? Крути руль – и все дела.
– Вот сел бы и покрутил! – огрызнулся чин.
– Так я бы с радостью, да комплекция неподходящая.
– Вот и помалкивай в тряпочку.
Дело не задавалось. Рабочие уже переругались между собой, а мороз крепчал.
И тут на Юрана снизошло вдохновение.
– Что же вы, таможня! – расхохотался он. – Разверните его хвостом – да на платформу, в повороты, наверное, впишетесь. Только пропеллер демонтируйте, чтоб асфальт не скреб.
Очевидная простота решения поразила всех, и рабочие без всякого на то распоряжения принялись претворять в жизнь дерзкий план Возницкого. Грузовик с низкой платформой подъехал с другой стороны, лебедкой подтянули хвост на максимальную высоту, и весь фюзеляж, почти до самых крыльев, поместился над платформой. Парой тонких стропов фюзеляж зафиксировали, чтобы не слишком болтался и не оборвал трос на лебедке, и оказалось, что пропеллер и демонтировать не надо – он достаточно возвышался над землей.
– Смекалистый ты, братец, – крякнул старший чин. – Закуришь?
В руках у таможенника оказалась пачка "Примы".
– Балет уважаете? – Корявыми пальцами Юран извлек из пачки длинную тонкую сигарету с угольным фильтром.
– Внучка... кхм... учится, – покраснел чин, махнул рукой рабочим и крикнул: – Самойлов, вези на стоянку, оформи как транспортное средство с подтвержденной экстерриториальностью и дуй сдавать смену.
Едва грузовик уехал, чин вздохнул:
– Беда с этими иностранцами. То на Красную площадь им приземлиться вздумается, то у Исаакия, то еще где. А нам для них лично чиновника направлять надо, чтобы по закону все... Неприлично как-то. Мы же в Колизей на парашюте не приземляемся, когда отпуск в Италии провести хотим.
Для Юрана отпуск в Италии был чем-то запредельным, поэтому он сменил тему разговора:
– С Рождеством вас, дяденька.
– И тебя, Юра, и тебя, – закивал чин. – Пройдем-ка за угол.
Возницкий даже рот забыл раскрыть от изумления. Он-то думал, что за ним подъедет какой-нибудь служебный фургон, его повезут на Литейный, объяснят, введут в курс дела, но вот так, между делом... Тонкая работа, ничего не скажешь.
Они прошлись до перекрестка и по пригласительному жесту старшего таможенного чина вошли в пивную.
– Ты, Юра, слушай внимательно, потому что я тихо говорить буду и один раз, – пробубнил чин, сдувая с поданной кружки пива пену совершенно плебейским манером. – Через два часа у "Сайгона" начнется драка, твоя задача в нее ввязаться и, когда нагрянут фараоны, попасть в участок. Там тебя оформят и направят в следственный изолятор, как подозреваемого в ограблении продовольственной лавки. Там ты потребуешь встречи с жандармским чином, утверждая, что имеешь сведения о готовящемся террористическом акте. Жандарм выдернет тебя на Литейный, и тогда поговорим плотнее... А теперь допивай свое пиво и дуй в "Сайгон", чтобы не случайно там оказаться.
