Текст книги "Теплыми руками (СИ)"

Автор книги: Алексей Котов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

В туалете я умылся и осмотрел лицо. Если не считать двух не очень заметных синяков и рассеченной губы мои потери в уличной драке были не столь уж велики. Я направился в зал.

Не знаю, что подразумевал хозяин кафе под вызывающим лозунгом «Дешево и быстро», но та быстрота, с которой я накачался спиртным, случайно забредя к нему в гости, не шла ни в какое сравнение с обещанием дешевизны. Правда, покидая кафе я немало удивился, взглянув на часы. Было только шесть часов вечера. Я невольно поймал себя на мысли, что до назначенного Светкой срока ухода Раи – восьми вечера – осталось еще целых два часа.

Я сжал зубы и, подняв лицо к небу, дал себе страшную клятву не возвращаться домой до восьми часов. Пусть все рушится к чертовой матери, решил я, и пусть Рая уходит!.. Я никого не собираюсь держать возле себя силой.

Мое жесткое решение объяснялось более чем просто – дешевая водка оказала мне такую же дешевую услугу. Я попросту забыл, что в данный момент Рая лежит связанная на диване и никуда уйти не может. Что же касается поспешности, с которой я постарался похоронить свое семейное счастье, то я испытывал настолько сильные душевные муки, что был готов простить человечеству все его грехи, включая первородный, лишь бы как можно быстрее сдержать свою страшную клятву. Дикая смесь вселенского благородства и обыкновенной ревности терзала мне грудь и требовала выхода.

Я подошел к телефону-автомату, но прежде чем набрать первую цифру надолго задумался. Потом повесил трубку и пошел дальше. Мой друг Коля, к которому я мог заявиться домой в любое время дня и ночи, предал меня. Что же касается остальных, то они не были достаточно близки мне, что бы я пришел к ним пьяный, с побитой физиономией и длинной исповедью о поруганной любви.

На ближайшей остановке я попытался заговорить с людьми. Мне было все равно с кем и о чем говорить. Но народ был безмолвен, безлик и обтекал меня со всех сторон, как вода обтекает севшую на мель лодку. После нескольких отчаянных и безуспешных попыток найти себе нового друга и излить ему свою душу, я вздохнул и побрел прочь.

Наверное, в этот момент я представлял из себя довольно жалкое зрелище. Еще ни разу в жизни я не напивался в одиночестве и не приставал на улице к прохожим. Увы, но, как и любой другой мужчина, решивший показать любимой женщине свой непреклонный характер, я оказался способным только на самоунижение.

Улица была вызывающе пуста…

Глава двенадцатая

в которой рассказывается о том, что люди все-таки иногда обращают внимание на своих ближних, а так же о том, что наши приключения закончились вполне счастливым финалом.

В конце концов, мое несколько меланхоличное настроение и острая жажда общения привели меня на тихую улицу, застроенную полудеревенскими подворьями. Подгоняя перед собой дребезжащую консервную банку, я медленно побрел в сторону островка многоэтажек. В самом высоком здании, похожем на детский пенал, на пятом этаже справа горел свет. Это была моя квартира…

Дойдя до конца улицы, я сильным ударом послал банку в ворота ближайшего гаража. Потом закурил и подошел к невысокому заборчику. Мне было абсолютно некуда спешить, и я поневоле обращал внимание на мелочи. Там, за заборчиком, во дворе дома бродил мальчишка и что-то искал в траве. Покрытая инеем трава серебристо искрилась под падающим из окна светом и, наверное, была очень холодной и неприятной на ощупь.

С минуту я курил, облокотившись на забор, а потом окликнул мальчишку.

– Эй, парень!.. Тебе помочь?

Мальчишка разогнул спину и посмотрел на меня. Ему было лет десять-одиннадцать не больше. Лица мальчика я не разглядел, встречный свет из окна слепил мне глаза.

– Спасибо, не надо, – глухо отозвался он.

В голосе пацана звучала нотка тихой скорби. Он снова нагнулся. Я выбросил окурок и открыл калитку.

Трава была действительно очень холодной на ощупь и чем-то напоминала расплющенную проволоку.

Я посмотрел на мальчишку и спросил:

– А что ты ищешь?

– Ничего.

– Тогда ты очень быстро найдешь это «ничего», – пошутил я и нагнулся к траве. – Вот тут ничего нет и тут тоже…

Неожиданно я нащупал в траве что-то небольшое и твердое.

– Стоп! Кажется, нашел что-то.

Я поднял предмет к глазам. Это был черный шахматный конь. Мальчишка сердито засопел, быстро выхватил у меня фигурку и спрятал ее в карман курточки.

Мы помолчали.

– И много потерял? – спросил я.

Мальчишка отвернулся и, присев на корточки, снова принялся шарить в траве.

– Много… Еще четыре штуки осталось.

– Ясно, – я отошел сторону и чиркнул спичкой.

В траве зашевелились черные тени. Вскоре, при помощи спичек, мне удалось найти еще две шахматные фигурки.

Мальчишка взял их с моей ладони и тихо сказал:

– Спасибо, дядя.

– Пожалуйста. Наверное, мать шахматы выбросила?

– Нет, отец.

– Чем же они ему не понравились?

– Не знаю, – мальчик коротко вздохнул. – Отец пьяный был. А когда он пьяный, он всегда почему-то к ним пристает…

«К ним», как я понял это, наверняка, к шахматам. По своему личному опыту я знал, что увлечение шахматами, каким бы тихим и скромным оно не казалось людям, иногда способно довести до умопомешательства родственников самого шахматиста. Например, жена одного моего знакомого даже подала в суд на развод, мотивируя свой поступок тем, что ей страшно надоело каждый вечер видеть перед собой спину человека впавшего в гипнотический транс над клетчатой доской. Суд счел причину не уважительной и приговорил женщину к дальнейшей семейной жизни с шахматистом. Говорят, дамочка рыдала. Ну, а вечером того же дня председатель суда, проиграв незадачливому мужу очередную блиц-партию, обиженно доказывал ему, что тот ничего не смыслит в сицилианской защите. Муж-шахматист был абсолютно спокоен. Он отлично знал, что играет лучше, а, кроме того, он так и не понял, зачем днем жена таскала его в суд.

На веранде хлопнула входная дверь, и на порожки вышел здоровенный, рыжеволосый мужик, одетый в трико и полосатую, на бретельках, майку.

– Мишка! – рявкнул он – А ну, марш домой.

Я вытер руки носовым платком и недобро усмехнулся.

– Дядя, дядя!.. – жалобно зашептал мальчишка. – Пожалуйста, не надо.

Я пожал плечами и шагнул в ярко освещенный падающим из дверного проема светом прямоугольник.

– Привет, сосед.

Рыжий спустился с порожек и подошел ближе.

– Сосед, говоришь? – спросил он, внимательно разглядывая мое лицо. – Что-то я тебя не знаю.

Я кивнул головой в сторону многоэтажек.

– А я вон там живу.

– А-а-а… – рыжий замялся, не зная, что говорить дальше.

Его замешательство можно было понять: человек, живущий в своем личном доме, довольно неохотно признает соседом ближнего, проживающего в многоквартирной громадине. Пусть даже балкон последнего нависает над его печной трубой.

Через пять минут мы сидели с рыжим на порожках веранды и по очереди отхлебывали из бутылки, которую я прихватил с собой, покидая кафе. Моего нового знакомого звали Толик. Мы мирно беседовали. Жена Толика категорически отказалась пустить меня в дом. Она предложила мужу, в качестве компенсации за моральный ущерб, теплую куртку, а также совет не связываться с «разными приблудными алкашами».

В силу понятных причин я не могу припомнить с достаточной точностью все, о чем мы беседовали с Толиком. Впрочем, даже если бы мне удалось это сделать, то все равно мне не под силу передать волшебную ауру случайной, пьяной беседы, которая возникает не из слов, а скорее из чего-то такого, что можно назвать неуемным желанием высказать все, что накопилось на душе. Высказать и быть понятым сейчас, именно в эту минуту…

Толик говорил много и быстро. И если я пытался простить всех и вся (разумеется, кроме своей жены), то Толик желчно ругал все сущее на свете. Мой собеседник тоже был неудачником, но, в отличие от меня, он пытался оценить свои потери в денежном эквиваленте. Не думаю, что мы достаточно хорошо понимали друг друга. А, впрочем, именно это и помогало нам поддерживать беседу.

Толик в очередной раз стукнул кулаком по колену и заявил, что все люди – сволочи. Я попытался возразить, ведь утверждение собеседника опровергало само себя. Даже если бы все люди и являлись сволочами, то, как не крути, но опять-таки выходило что все люди – братья, пусть даже как сволочи.

Толик пошел в своих рассуждениях дальше и обрушился на власть. Толик не любил демократию чисто интуитивно, как не любят девушку, которая не только не пришла в назначенный час на свидание, но еще чуть позже прошла мимо под ручку с другим.

Я посмотрел на часы. Стрелки показывали половину восьмого. От выпитого у меня уже начинало двоиться в глазах, но понять, о чем рассказывает мне Толик я все-таки еще мог. Он ушел от политической темы и стал рассказывать мне о кирпиче, который он дважды крал и дважды возвращал на место в течение одной недели.

Я снова невольно приложился к бутылке. Теперь я понял, почему лицо Толика мне показалось немного знакомым. Он был тем самым мужиком, который ломал свой сарайчик после появления моей статьи; тем самым, который строил его заново, когда я спешил на встречу со следователем и, кроме того, одним из тех, кто поверил слухам «про мафию» и вторично вернул кирпич.

Я протянул Толику бутылку и закурил. История Толика была проста: он работал водителем и однажды, воспользовавшись случаем, стянул кирпич. Разумеется, он боялся, хотя с другой стороны не воровать он просто не мог. И даже не потому что вокруг воруют все. Его воровство было той же зарплатой, которую было бы глупо не брать, но с той лишь разницей, что брать ее нужно было достаточно осторожно. Это была неформальная форма оплаты человеку его труда. Так жили все люди. Но страх заставил Толика дважды вернуть ворованное назад. Страх был черным и липким как паутина. Толик не был трусом, но оба раза его заставляли бояться чего-то непонятного и от этого еще более пугающего.

Толик закончил свой рассказа и посмотрел на меня. В его глазах было столько злости и скорби, что я невольно содрогнулся. Передо мной сидел простой русский мужик, слегка прижимистый и незамысловатый, но именно такой, каким вылепила его жизнь. А жизнь не баловала его успехами, заставляла делать простые вещи и не думать ни о чем, кроме практической выгоды. Таких как Толик любили ругать в книжках и газетных статьях при социализме, а при случае лягают и сейчас, при демократии. Правда, уже не за излишек практицизма, а за кургузость мышления и деловую доморощенность. Толика долго и плохо учили, давая знания, которые он забыл, едва выйдя из стен школы. До всего более-менее значительного и нужного в жизни он был вынужден добиваться своим умом… Самоучкой и в полном одиночестве.

Толик сидел рядом со мной, и я чувствовал, как на моем плече подрагивает его теплая рука. Он ждал моего ответа на только что услышанное.

– Ты знаешь, – тихо сказал я, – мне очень интересно будет узнать, какая сволочь затеяла всю эту возню с кирпичом.

– Теперь концов не сыщешь, – Толик потупился. – Обидно…

– Что обидно-то?

– А черт его знает, – Толик попытался улыбнуться, но улыбка получилась довольно жалкой. – Трезвый я ни о чем таком не думаю, а вот как подопью, так мне сразу мысли всякие в голову лезут. Все воруют, вот и я тоже… Зло меня берет. Я же не вор, понимаешь?.. Но с другой стороны, живем-то мы все как тараканы в темном шкафу. И что толку от такой жизни?

Моя жалость к собеседнику стала теплой и нежной.

– Ты себя не ругай. Ты что, только для себя кирпич брал, что ли?

– Конечно, нет, – легко согласился Толик. – У меня же жена и трое детей. Понимаешь?.. А без них бы я уже спился, наверное, к чертовой матери, – его голос сентиментально дрогнул, а глаза вдруг стали по-телячьи добросердечными. – Думал, вот сарайчик построить и два десятка кур завести. Все прибыток какой-то…

– Правильно, – горячо поддержал я. – Это значит, что ты не этот… Не простой хапуга… То есть не эгоист. Ты же для детей старался. Что касается кирпича, то кое-что про эту историю я слышал.

Толик насторожился и коротко спросил:

– А что?

– Ты можешь поехать и забрать свой кирпич назад, – твердо сказал я. – Только не весь, конечно, шесть тысяч принадлежат какому-то типу. (Я имел в виду Колю) А остальное – твое.

Толик недоуменно заморгал глазами и попытался вытащить из меня все, что я знал об истории с кирпичом. Больше всего его удивило, что я знаю номер участка, где находится кирпич и то, что, судя по всему, я был на этом участке совсем недавно – я упомянул про только что построенный рядом дом. На все вопросы Толика я соврал что-то неопределенное, чем, вполне возможно, еще больше укрепил его уверенность в своем праве на разрешение забрать кирпичи. Потом я, кажется, даже пригрозил всеми возможными карами зарвавшейся прессе печатающей непроверенные факты.

Дверь за нашими спинами тихо скрипнула. Протиснувшись между нами, по порожкам спустился Мишка.

– Ты что это, сынок? – добродушно спросил сына повеселевший Толик и попытался погладить его неловкой рукой по голове. – Мать послала?

– Я просто так, – соврал Мишка. – Пап, пойдем домой, а?

– Сейчас. Ты шахматы все собрал?

– Одна фигурка осталось. Я завтра ее найду.

– Завтра не надо… – возразил Толик. – Я сам сейчас поищу.

Толик попытался встать, но Мишка быстро взобрался на колени к отцу.

– Сиди, сиди!.. Ты пьяный, пап, ты упадешь еще.

– Вот какой у меня сын, – Толик довольно заулыбнулся: – Заботливый. Бережет папку.

Отец и сын принялись шутливо бороться друг с другом. Вскоре Мишка едва не повалил отца на бок. Толик ласково матюгнулся.

– А я тоже люблю шахматы, – неожиданно признался я. – И даже в шахматный клуб иногда езжу.

– Правда?! – в Мишкиных глазах вспыхнули восторженные огоньки. – А где он, клуб этот?

– На правом берегу. Там, кстати и кружок для детей есть.

Мишка умоляюще посмотрел на отца. Толик не выдержал взгляда. Он потупился и, как я успел заметить, удивленно заморгал глазами. Мое неожиданное признание что я, судя по всему, окончательно сформировавшийся мужик, играю в какую-то детскую игру, было для Толика чуть ли большим откровением, чем мой рассказ о кирпиче.

– А книжки шахматные у тебя есть? – спросил я Мишку.

– Нет.

– Как же ты играть научился?

– А у нас дома старая подписка журнала «Крестьянка» есть, – пояснил за сына Толик – Там раздел… Ну, этот, шахматный. Мишка страницы из журналов вырвал и сам себе книжку сделал.

Я спросил Мишку, что он знает о шахматах. Мальчишка довольно уверено объяснил мне, чем отличается испанская партия от сицилианской защиты и почему, по его мнению, в последней все-таки лучше на втором ходу передвинуть пешку на с3, а не ходить конем f3.

– А у вас шахматные книги есть? – жадно спросил Мишка.

– Конечно.

– А много?!

– Да ни мало… Пожалуй, штук пять могу и тебе отдать.

Мишка чуть не задохнулся от счастья.

– Когда?! – воскликнул он – Сейчас, да?

– Ну, разошелся, – оборвал сына Толик. – Прямо сейчас тебе все подавай, цыганенок.

Мишка посмотрел на отца. Когда он все-таки понял, что с заветными книгами придется подождать, мальчишка чуть не заплакал от горя. Я улыбнулся. Еще совсем недавно, до того как моя старая страсть немного остыла после знакомства с Раей, я был таким же отчаянным фанатом, как и Мишка.

Мишка молча обнял отца за шею и уткнулся ему носом в плечо.

Все прекрасно, думал я, все прекрасно!.. Пусть Толик, в конце концов, достроит свой многострадальный сарайчик, а Мишка получит вожделенные книжки, о которых он не смел даже мечтать. Мишка очень любит шахматы, а его отец совсем не вор. Он просто хозяйственный мужик. Толика не нужно учить уму разуму, потому что это может только раздавить в нем все естественное и доброе. Он такой же человек, как и все мы. А мы – люди… Мы должны делать друг друга счастливыми и делая это, становиться счастливыми сами.

– Ну, до свидания…

Я встал и направился к калитке.

– Ты еще зайдешь? – окликнул меня Толик.

– Зайду. Завтра книги Мишке занесу. Толик, ты про кирпич не забудь, а то без тебя все расхватают.

– Не расхватают, – Толик все еще гладил притихшего Мишку. – Я завтра туда прямо с утра пораньше поеду. Ну, бывай!..

Выходя на улицу, я разорвал карман плаща о дверную задвижку.

Мне было безразлично куда идти. Вскоре я заметил, что иду в прежнем направлении – к своему дому. Я чертыхнулся и посмотрел на часы. Кажется, время решило остановить свой бег – стрелки показывали без пятнадцати минут восемь.

Я остановился и огляделся по сторонам. Ярко светила луна. Вокруг не было ни души. Я направился в ближайший переулок.

Каково же было мое удивление когда, свернув за угол, я нос к носу столкнулся с Веней Скворцовым. Он был в форме и держал в руках большую, черную дубинку. Чуть дальше за его спиной стоял милицейский «Уазик». Мотор машины работал на холостых оборотах, а возле нее курили три темные фигуры.

Мы посмотрели друг на друга. Судя по всему, Веня был на службе.

– Он что ли? – окликнул Веню один из милиционеров стоящий возле машины.

Веня не оглядываясь, молча кивнул.

– Берем?

Веня снова кивнул. Я вынул руки из карманов куртки. Лицо Вени мне не нравилось. Оно было холодным и решительным.

– Пошли, – Веня взял меня за руку и потянул к машине.

Я вырвал руку и шагнул назад.

– Куда пошли? – довольно грубо спросил я.

– Домой.

– А тебе не кажется, что это мое личное дело? Куда хочу туда и пойду.

– Ты лучше на себя посмотри, – Веня брезгливо улыбнулся. – Вся физиономия в синяках, куртку порвал да еще пьяный в дребезину.

– Это тоже мое личное дело.

– Зато у меня не личное.

– А какое?

– Служебное.

– Вот и иди, служи. Я тебя не задерживаю.

Разговаривая, мы цеплялись руками друг за друга, причем Веня старался схватить меня поудобнее, а я освободиться от захвата. Веня наступил в лужу и выругался.

– Веня, отстань по-хорошему! – не унимался я.

– Не могу. У меня приказ доставить тебя домой.

– Не ерунди. Чей приказ?

– Хотя бы твоей жены.

Факт, что моя жена уже командует милицией, нисколько меня не удивил. За последние дни произошло столько разных событий, что даже если бы я узнал, что Светлану Шарковскую вдруг назначили премьер-министром, я не удивился бы и этому.

– Не пойду.

– Мы тебя уже четыре часа ищем! – перешел на крик Веня. – Кто на проспекте драку устроил?

– Не я!..

– Слушай ты, идиот, это была банда Угрюмого. Ее наши и фээсбэшники уже полгода искали, к операции неделю готовились. А ты, значит, просто решил кулаками помахать?

Трое Вениных сослуживцев осторожно, явно избегая резких движений, окружили меня с трех сторон. Мое бегство исключалось напрочь. От усталости и изрядного количества выпитого я еле-еле стоял на ногах.

Я довольно смутно помню, как меня втолкнули в машину и после минутной и езды и еще менее короткой стычки в подъезде дома, погрузли в лифт. На лестничной площадке я решил дать последний бой и, наверное, именно поэтому открыл дверь головой. Попыток вырваться на свободу я уже не предпринимал. Я едва переставлял ноги. Все повторные проблемы Вени по моему этапированию в квартиру могли заключаться разве что в том, что бы перетащить мое бесчувственное тело через порог.

Дверь захлопнулась.

– Только попробуй выйти! – грозно сказал снаружи Веня.

Я вытер пот и огляделся по сторонам. В коридоре было тихо и только из кухни доносились какие-то звуки, напоминающие ворчание закипающего чайника.

Я прошел дальше и заглянул в зал. Рая стояла у окна и смотрела на улицу. Я взглянул на часы. У меня оставалось еще три минуты для того, что бы уговорить жену остаться.

Я вытащил сигареты и чиркнул спичкой. Рая оглянулась. По-моему она собиралась мне что-то сказать, и не думаю что нечто приятное. Но как только ее взгляд скользнул по моему лицу и одежде, Рая в ужасе прикрыла рот ладошкой. Весь горячечный монолог, который она наверняка долго и обстоятельно обдумывала и который совершенно точно начинался с вычитанного в романе «Я уже устала от тебя…», моментально вылетел у нее из головы. Единственная фраза, которую смогла вымолвить Рая, да и то полушепотом, была:

– Идиот ты мой, где тебя черти носили?

Я гордо усмехнулся и направился в ванну. Рая остановила меня в коридоре. Она быстро подбежала ко мне сзади и рывком развернула к себе. Мы долго и молча смотрели друг другу в глаза. Потом я отвернулся…

– Поздравь меня, – Рая горько улыбнулась. – Сегодня, наконец, я стала женщиной.

– Мне казалось, что ты ей стала еще полгода назад, – попытался пошутить я.

– Ах, дурак!..

– Никакой я не дурак. Пожалуйста, дай мне умыться.

– Конечно ты дурак! Ты – гордый дурак. Зачем ты убежал?

Я попытался освободиться, но маленькие ладошки крепко держали меня за лацканы куртки. Отвернуться я тоже не мог. Рая тянулась ко мне лицом и жадно ловила мой взгляд.

– Ты знаешь, я, наверное, только сегодня поняла, что того счастья, о котором мы мечтаем в детстве, просто нет. Я не могу пока решить хорошо это или плохо, но мне грустно. Я потеряла мечту и из девочки превратилась в женщину… Знаешь, почему я хотела уйти от тебя? Ты думаешь из-за Светки? Нет! Наверное, я просто хотела сохранить свою мечту… Как детскую игрушку, как желание чуда. Теперь во мне что-то сломалось, что-то детское… И его больше нет. Чудес тоже нет. Я твоя жена и я остаюсь с тобой. И знаешь, что самое удивительное? Мне кажется, что именно сейчас я понимаю тебя значительно больше и лучше, чем когда была глупой девчонкой и только мечтала понять тебя. Когда ты сбежал, ты, словно оттолкнул меня и… И прижал к себе еще крепче. Странно, да? Пожалуйста, не смейся, но я подумала, что ты решил…

Рая замолчала. Неожиданно в ее глазах блеснули радостные искорки.

– Ну, так что же я решил? – спросил я.

– Ты решил спасти меня?

– От кого?

– От себя самой.

Я вспомнил драку на улице, желание причинить Рае боль, тусклое помещение кафе, дурацкую клятву…

– Ты ошибаешься. Я просто решил напиться.

– Врешь! Я знаю…

– Что ты знаешь?

Рая осторожно прикоснулась губами к синяку на моем лице.

– Я знаю тебя.

Еще никогда в жизни я не видел такого фантасмагорического коктейля в глазах женщины. В них было все: радость, боль, грусть, смех и вызов.

Я потупился.

– Слушай Зайчик, все-таки дай мне умыться, а?

– Не дам, – Рая тихо засмеялась. – Скажи, я права?

– Ты опять становишься наивной девочкой.

– Может быть. А вот ты превращаешься в алкоголика. Кстати, ты снова обозвал меня Зайцем. Или мне послышалось?

– Конечно, послышалось. Если через минуту я не смогу присесть, я упаду от усталости.

– А хочешь ты упадешь прямо сейчас и совсем не от усталости?

– Как это? – удивился я.

Рая приложила палец к губам. Она осторожно толкнула дверь на кухню и показала рукой на зеркало. Зеркало висело на стене так, что стоя спиной к ванне, в нем можно было видеть все, что происходит на кухне. Я мельком взглянул на ярко заблестевшее от света стекло, и уже было хотел отвернуться, как вдруг вздрогнул и вернул тело в прежнее положение. Если бы я увидел в зеркале отражение моей покойной прабабушки, это произвело на меня гораздо меньшее впечатление.

Рая прыснула от смеха и зажала рот ладошками. Я устало привалился к стене, и напрочь забыв о сигарете, которую держал в руке, принялся нашаривать в кармане пачку. На кухне, за столом, сидели сестрички Шарковские. Они идиллически рыдали, положив головы друг другу на плечо.

– Светка в шесть часов пришла, – зашептала Рая. – Коля с ней чуть не подрался. Он пошел тебя искать и наткнулся на следователя возле подъезда…

– А зачем пришла Светка?

– Она пронюхала, что Надя у меня и что… Ну, в общем, ты сам понимаешь. Светка знала, что Надя меня ни за что не отпустит. Коля успел добежать до квартиры первым и стал баррикадировать дверь…

Я задумчиво потер щеку. Там же, на кухне, возле окна стояли Коля и Настя. Они о чем-то не слышно спорили, и казалось, совсем не обращали внимания на сестер Шарковских.

– А почему Коля здесь, а не в КПЗ? – спросил я. – Там что, нет свободных нар?

– Подожди, не перебивай! Светка пригрозила, что выломает дверь, и Наде пришлось пойти на компромисс. Меня перенесли в ванну, а потом Светка и Надя устроили переговоры в нашей спальне. Они хотели найти компромисс…

– Компромисс?! И как быстро сестрички Шарковские снова подрались?

– Почти сразу же. Светка разбила подушкой окно. Потом их растащили в стороны Коля и еще сержант какой-то. Кажется, его Веней зовут. Надя еще на нем мундир порвала. И вообще, тут столько беготни было, я думала, что потолки обвалятся. Про меня все забыли и я чуть не утонула…

– Где?

– В ванне! Я же в ней связанная лежала.

– Ну?

– А Гриша опять напился – он утверждает, что трезвый не умеет думать – и пошел на кухню чай готовить…

– Это когда все по квартире бегали?

– Да нет же! Когда все первый раз помирились. Потом меня Веня нашел, и я попросила его отыскать тебя. Глупо, конечно, но я же не думала, что они во второй раз подерутся. По крайней мере, так быстро. А потом из крана вода пошла…

– Господи, из какого крана?!

– Какой же ты бестолковый, из крана в ванной, конечно. Гриша на кухне лазил-лазил, а потом спьяну все краны открывать стал, в том числе и под газовой колонкой. Когда Светка и Надя второй раз подрались, Гриша в спальню побежал, а про чай забыл. Не знаю, что такого он сказал, но потом его сестрички Шарковские по всей квартире ловили. Кажется, он Надю со Светкой перепутал и что-то не то ляпнул.

– Бедный Гриша. Наконец-то сестрички нашли общего врага. Он жив?

– Он уже спит… Вот, значит, я в ванне лежу, а вода все льется и льется. Бр-р-р!.. – Рая зябко поежилась. – Я думаю, а пускай льется! Я захлебнусь, и пусть тебе станет стыдно…

Я улыбнулся и присел на корточки. Сил стоять на ногах почти не осталось. Рая уселась рядом и продолжила рассказ: о том, как неизвестно почему поссорились Коля и Настя, о том, как визжал Гриша и том, как, наконец, над его неподвижным телом зарыдали сестры Шарковские.

Я взглянул на зеркало и вдруг с грусть понял, что наши приключения окончились. Через три месяца у меня день рождения. Светка наверняка придет ко мне в гости вместе со своей сестричкой. Они будут много смеяться и подарят мне что-нибудь полосатое, похожее на тюремную робу. Например, тельняшку… В конце концов, если разобраться, то я не лишал сестер их семейного счастья, а всего лишь разрушил его иллюзию. И не моя вина в том, что женщины любят жить в воздушных замках только до той поры, пока не начинают понимать, что в них нельзя по вечерам жарить картошку, штопать носки и изредка рожать детей.

Я встал и, с трудом переставляя ноги, прошел в зал. Возле книжного шкафа я остановился и выбрал несколько шахматных книг – не очень сложных и хотя бы отдаленно напоминающих учебники для начинающих. Завернув их в подвернувшийся под руку полиэтиленовый пакет, я направился к выходу.

Рая растерянно улыбнулась и взяла меня за руку.

– Ты куда это собрался? – быстро спросила она.

– Тут не далеко, – я освободил руку. – Я скоро вернусь.

– Господи, да ты же на ногах еле стоишь!

– Я превосходно себя чувствую, – я осторожно освободил руку. – А, кроме того, я пока не хочу говорить со Светкой. Когда она уйдет, я вернусь. Я не хочу портить своим присутствием чужое счастье.

– А, по-моему, ты все еще злишься на Светку.

– Ты ошибаешься. Сейчас я даже не злюсь на себя самого.

Я вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Лифт не работал. В его кабине подозрительно пахло сгоревшей резиной и кирзовыми сапогами. Бедолага-лифт явно перетрудился, поднимая наверх четверых довольно крупных мужчин.

Спускаясь вниз по лестнице, я споткнулся и выронил книги. Нагнувшись за ними, я вдруг почувствовал, что у меня сильно кружится голова. Я сжал зубы и крепко вцепился рукой в перила. Я подумал о том, что беспокоить Толика, пожалуй, не стоит. Подарок можно оставить на порожках веранды. Утром Толик найдет его и решит, что я занес его по дороге на работу.

На улице я несколько раз глубоко вздохнул и с силой потер ладонью лицо. Оставалось сделать совсем немного – дойти до цели, а потом вернуться домой… Я несколько раз повторил про себя последнюю фразу и улыбнулся. Как это много и как мало!.. Ведь, по сути, вся наша жизнь – дорога куда-то, а затем возвращение домой.

Дойдя до угла, я услышал за спиной звонкий, женский окрик и оглянулся. Меня торопливо догоняли четыре женские и одна мужская фигура. Впереди всех бежала Рая…