Текст книги "Станция Солярис"

Автор книги: Алексей Корепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я обернулся и обнаружил за спиной человека, похожего на артиста Юрия Никулина. Человек прислонился к дверному косяку и держал меня под прицелом автомата.

До меня наконец дошел истинный смысл происходящего. Но не страх за свою жизнь я испытывал, а только обиду. Потому что меня принимали за провокатора, агента Корвенсака, за простого шпика.

Я даже растерялся. Растерялся от осознания страшной несправедливости и собственной слепоты.

– Тинт, – сказал я, стараясь справиться с дрожью в голосе. – Ты мог принять меня за провокатора?

Тинт неприязненно посмотрел на меня, а атлет с ненавистью сказал:

– Из-за тебя ему теперь придется менять место. Ну, что, долгие разговоры ни к чему, правильно?

Он поочередно обвел взглядом присутствующих. Кое-кто кивнул.

– Так вот, – продолжал атлет. – Работал ты неплохо. Чисто. Жалованье свое заслуживал. И со стражами не общался, мы наблюдали. Уйти тебе отсюда, сам понимаешь, мы не дадим, легенду твою выслушивать не собираемся. А посему, Гор Линест Врондис, суждено тебе здесь закончить свой жизненный путь и затихнуть на дне Сандиры с камнем на шее. Вот и весь наш с тобой разговор. Правильно, ребята?

– Правильно, – раздалось в ответ.

Лично я ничего правильного в этом не находил, но мое мнение, в данном случае, в расчет не принималось. Дело приобрело настолько печальный для меня оборот, что я даже позволил себе поиронизировать. Больше ничего не оставалось.

– Мне нравится ваш скорый и справедливый суд, – начал я, усевшись на стул. – Мне нравится легкость, с которой вы принимаете решение. Позволю отметить, несправедливое решение. Ну, на каком основании вы считаете меня врагом? На основании моих разговоров с Тинтом? Но это же вполне естественные разговоры для человека, который помнит себя только со времени недавнего пребывания в больнице.

– В больнице был, это точно, – кивнул атлет. – А до этого где?

– На другой звезде, – безнадежно ответил я. – В другом мире. Гулял себе вечером, и вдруг очутился у вас. С целью, мне неизвестной. Можно в это поверить?

– Пошути, пошути напоследок, – разрешил атлет.

– Ну, вот. – Я развел руками. – Тем не менее, это правда.

– У, гад! – процедил Тинт. – Из-за тебя я в штурме участвовать не смогу.

– Значит, собираетесь брать приступом дворец, – задумчиво сказал я. Мне все еще не верилось, что участь моя решена. – Так почему же я Тинта не выдал?

Атлет фыркнул:

– Не смеши. Зачем тебе Тинт? Тебе всех целиком подавай. Однако, уважаемый страж, не получилось. У нас и молодежь разбирается, что к чему.

– Рад за вас, – уныло произнес я, лихорадочно соображая, какие еще аргументы можно привести в свое оправдание. Хотя было абсолютно ясно, что таких аргументов нет. – В чем же вы меня обвиняете? В чем конкретно заключались мои действия, направленные против вас? Только конкретно.

– Выспрашивал, вынюхивал, – угрюмо ответил Тинт. – Выведывал.

– Так я же единомышленников искал!

– Хватит! – Атлет решительно хлопнул себя по коленям. – Это все разговоры. Сотрясение воздуха.

– Конечно, – с горечью сказал я. – Гораздо проще, не разобравшись, ликвидировать подозрительную личность. Себе спокойней.

И так мне захотелось очутиться в уютном классе, где шуршат страницами учебников мои десятиклассники, а я стою у стола перед ними и диктую тему урока: «Доверие как атрибут личности и возможность руководствоваться им в критические моменты истории»…

Я не испытывал ненависти к этим парням, распоряжавшимся моей судьбой по своему усмотрению. Я понимал, что они не могут рисковать. И с сожалением подумал, что так и не увижу никогда Соловецких островов, и по лесам Подмосковья будет ходить с корзинкой кто-то другой. Только не я. И стало мне еще обидней.

В этот печальный момент в комнате появился еще один светловолосый бородатый парень лет двадцати пяти, уступающий атлету по части мускулатуры, но тоже крепко сбитый, с резкими чертами лица и пронзительными васильковыми глазами. Он с любопытством посмотрел на меня, молча прошел к стене, подпер ее мощным плечом и скрестил руки на груди.

– Эх, ребята, – обреченно сказал я. – А я-то с вами хотел. Через тернии к звездам, так сказать…

– Что?! – Тот бородач у стены изумленно распахнул васильковые глаза.

Присутствующие непонимающе воззрились на него, а бородач стремительно подошел ко мне.

– Что ты сказал?

– Это не я сказал. – Я вздохнул. – Это сказал один неведомый вам мудрец. Давным-давно сказал. Пэр аспэра ад астра. Через тернии к звездам. Звался он Луций Анней Сенека, а жил в Древнем Риме. Было когда-то такое интересное государство, только не здесь. Вот и все.

Больше я ничего не собирался говорить. Бесполезно было им говорить. Отвлекал бы я их своими разговорами от подготовки к важным делам. К штурму.

Бородач присел на корточки передо мной и тихо и умиленно произнес, почему-то умиротворенно улыбаясь и моргая своими васильками:

– Агент ты мой дорогой, служитель ты тайный императорский, страж ты переодетый общественного спокойствия. Рано ты себя хоронишь. Жизнь-то прекрасна. Она ведь – как пьеса: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна. Ни о чем эти слова тебе не говорят?

Издевался он, что ли? Я молча пожал плечами.

– А это ведь тоже не я сказал. – Бородач вдруг начал тихонько смеяться. – Не я это сказал, а древнеримский мудрец Сенека, воспитавший на свою голову палача христиан Нерона и написавший «Нравственные письма к Луцилию», где и поделился своими мыслями относительно жизни.

Бородач продолжал смеяться при полном недоумении окружающих, и я, после выхода из ступора, охотно принял участие в его веселье.

6

Да, Ульф давно был здесь своим. Его знали и ему верили, и никто не подверг сомнению его заявление о том, что я тоже участник подполья, боец страшно засекреченной ячейки, о которой известно лишь очень и очень немногим посвященным. И когда Ульф объяснил присутствующим, что они только что чуть не совершили непоправимую ошибку, напряженность исчезла. Тинт даже нашел в себе мужество прилюдно извиниться передо мной. Почти каждый счел своим долгом похлопать меня по плечу или просто подмигнуть, или ободряюще улыбнуться.

Вскоре все разошлись, остался только хозяин квартиры, тот, что смахивал на Юрия Никулина, и мы с Ульфом получили возможность пообщаться. Сказать, что я испытывал облегчение – значит, ничего не сказать. И дело не только в том, что миновала угроза преждевременного моего ухода в загробный мир. Просто теперь я знал, что не одинок в совсем-совсем чужой Стране. Нас было двое.

Артист Никулин с автоматом на ремне удалился в другую комнату. Мы пересели на диван и поделились своими историями. Я, по настоянию Ульфа, рассказал первым. И в ответ услышал его повествование.

Шведский студент Ульф Ульфссон из Стокгольмского университета тоже пребывал в этом мире с двадцать четвертого июля. История его исчезновения была сродни моей. Одним прекрасным утром Ульф листал книгу, сидя за столом в комнате общежития. За окном пели птички и сыпал ласковый дождик. Затем, без всякого пролога, он очутился среди действующих лиц известного мне странного спектакля. Выпало ему вволю побегать, попрыгать, погонять на автомобиле и подраться, а поскольку был он молодым спортивным парнем, чемпионом факультета по большому теннису, напористым и решительным, то ситуации у него сменялись стремительно, одни увлекательнее другой, и закончилось все в ночном лесу неподалеку от Столицы.

В Столице Ульф быстро сообразил, что находится не в Швеции и, скорее всего, не на Земле. И сразу подметил у местного населения родимые пятна, похожие на его собственное.

Ульф, в первую очередь, был человеком действия. Он оставил до лучших времен осмысление происшедшей с миром метаморфозы, основываясь на следующем тезисе: все, что может произойти – рано или поздно должно произойти, и коль уж произошло – не место и не время для размышлений, нужно действовать – и смысл происходящего в конце концов прояснится.

Повторяю, Ульф был, в первую очередь, человеком действия, поэтому, пробродив два дня по Столице и переночевав на скамейках, он устроился разгружать вагоны на железной дороге. Работа была поденной, крутилось там много всякого люда, и удостоверение личности никто ни у кого не спрашивал. Довольно быстро Ульф разобрался в сложившейся в Стране ситуации и уяснил, что стражи общественного спокойствия охраняют не общественное спокойствие, а режим императора, подкрепленный атомной угрозой. А уяснив ситуацию, Ульф сразу решил действовать. Случай не замедлил представиться, тем более, Ульф просто выискивал такой случай. Ночью на тихой окраине Столицы он прыгнул с забора на патруль, рассчитывая завладеть оружием, был неожиданно поддержан группой неизвестных, выхватил у оторопевшего стража автомат и скосил патруль длинной очередью, как в сценах из странного спектакля. Он ушел вместе с группой, базировавшейся в подвале многоэтажки в одном из секторов Столицы.

Ульфа признали сразу, окончательно и бесповоротно. Свою настоящую историю он, конечно, не рассказал, а заявил, что является террористом-одиночкой. Ему смастерили документы, поставили, так сказать, на довольствие, и стал он Терием Викстом Мадиусом, боевой единицей полууголовной группы отчаянных ребят без бога и монарха в голове, промышлявшей принудительными денежными поборами с представителей крупного капитала. Особых политических целей группа перед собой не ставила, хотя жить в постоянном ожидании атомного уничтожения никто из ребят не желал. После переговоров группа превратилась в одно из подразделений вооруженных сил подпольного комитета, ведущего подготовку к штурму атомной цитадели.

– Вот так и получилось, что недоучившийся философ-теоретик превратился здесь в практика без всякой философии, – закончил Ульф свой рассказ.

– Вовремя же ты появился. Как в кино.

– Да, понимаешь, хотел полюбоваться на агента стражей. Ребята мне сообщили о предполагаемой твоей поимке. И вроде бы кстати оказался.

– Очень кстати, Ульф! Ты просто не представляешь, как кстати.

И мы засмеялись. Между прочим, мы с Ульфом прекрасно понимали друг друга, хотя там, у нас, общаться не смогли бы: он не учил русский, а мои познания в языке соотечественников Ульфа ограничивались словами «Тре крунур» и «Хейя».

Ульф помолчал, поглаживая курчавую викинговскую бороду, проговорил задумчиво:

– Не знаю, какой там высший разум всеми этими делами заправляет и какую цель преследует, но ясно одно: мы здесь не случайные гости.

И тут мне пришло в голову одно соображение. «Меня осенило», – как пишут в книгах.

– Послушай, Ульф, – сказал я. – Нам нужно создать какое-нибудь общество. То есть объявить о создании какого-нибудь общества. Скажем, общества «Через тернии к звездам»…

– Имени древнеримского мудреца Сенеки, – подхватил Ульф, мгновенно уловив мою идею. – И дать объявление в «Вечерних новостях Столицы». Ежедневно давать объявления о создании акционерного общества. Игорь, ты молодец! Давай продумаем детали.

И мы продумали детали.

Объявление о приеме заявок на вступление в акционерное общество «Через тернии к звездам» имени древнеримского мудреца Сенеки мы решили давать ежедневно с указанием адреса, по которому постоянно дежурил бы наш человек. Это Ульф брал на себя. Мнимая цель нашего мнимого общества – организация на севере континента, с разрешения правительства, добычи алмазов, которые и в этом мире были большой редкостью. Отсюда вытекало вполне приемлемое для любопытствующих объяснение странного названия: оно призывало преодолеть все трудности и раздобыть драгоценные камни, по красоте подобные звездам. Ну, а древнеримский мудрец Сенека со своими словами о терниях и звездах был малоизвестным персонажем сказания какого-нибудь мелкого древнего государства. Концы с концами вроде сходились.

О подлинной же цели объявления вы, конечно, догадались. Да, мы с Ульфом исходили из того, что и афоризм, и имя Сенеки, и наконец определение «древнеримский мудрец» станут сигналом для тех, кто, подобно нам, мог попасть в этот мир. Сигналом о том, что они не одни, и что их ждут. Мы надеялись, что такие найдутся. Придут по указанному адресу и скажут: «Швеция» или «Дания», или «Тулуза», или «Кострома»… Придут. Очень хотелось, чтобы пришли. Пришли, преодолев театрализованные испытания, затеянные по чьей-то неведомой воле. Пришли и вместе с нами двинулись к цели.

Потому что, казалось мне, я понял эту цель.

Нашу затянувшуюся беседу прервал светловолосый атлет с бицепсами циркового жонглера. Он носил имя Олин Медорий Эндор, или просто Оль.

– Пора уходить, – коротко сказал он Ульфу, входя в комнату.

Ульф поднялся.

– До свидания, Гор. Меня не ищи, я тебя сам найду. Все дела по нашему Сенеке беру на себя.

Он подмигнул мне и вышел. Я двинулся было за ним, но Оль меня остановил:

– Не спеши, Гор. Я в твои секреты вникать не собираюсь, не мое это дело. Но и ты наших секретов знать не должен, согласен?

– Так и должно быть. Больше шансов на успех.

– Вот и отлично. Поэтому не торопись, пусть Терий уйдет. Вернешься так же, как и попал сюда. Стод!

В комнате возник хозяин квартиры, мой давешний провожатый.

– Проводи.

Стод молча кивнул. Оль нахмурился и добавил, обращаясь ко мне:

– И прошу, приказываю: больше ни с кем никаких разговоров.

– Понял.

– А наблюдение мы все-таки будем продолжать, ты уж извини. И справки кое-какие наведем. Я по цепочке передам, там проверят.

Я пожал плечами:

– Проверяйте. Но у меня документы на чужое имя. Поддельные. Совсем недавно изготовленные. Я не Гор Линест Врондис, под этим именем меня здесь не знают. Впрочем, и под любым другим тоже. Но я с вами. Хочу помочь прикончить прелестных крошек.

– Та-ак… – Оль забарабанил пальцами по столу. – Стод, что будем делать?

Стод прошелся по комнате, не выпуская меня из поля зрения.

– Поддельные бумаги не аргумент. Ни за, ни против, – рассудительно проговорил он, ожесточенно потирая подбородок. – Знаю я кое-кого с поддельными документами. Вполне надежные люди. Опять же, Терий его знает. И вообще, Терий знает больше, чем мы. Надо передать по цепочке.

– Да говорю же, ничего это не даст, – вмешался я. – И имя вымышленное, и о прошлом моем ничего не выясните. Гарантирую. Предположим, это тоже секрет. Главное-то что? Главное ведь – определить, разделяю ли я ваши убеждения, готов ли бороться вместе с вами. Можно это определить или нет?

Стод резко остановился:

– Он прав, Оль. Главное – убедиться, что он никакого отношения к стражам не имеет.

– Верно, – согласился Оль. – Очень верно. Еще раз извини, Гор, но придется посидеть здесь немного. И дверь я закрою. Стод останется в коридоре, а я быстренько вернусь. Иначе никак нельзя.

Я вздохнул:

– Не надо извиняться, я все понимаю. И на вашем месте поступил бы так же.

Они вышли и заперли дверь. Я сел на диван и прислушался, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук из-за стен, но вокруг стояла, как говорится, мертвая тишина.

Оставалось только удивляться, как этим парням, не имевшим никакого опыта конспиративной работы, удалось создать разветвленную и строго засекреченную организацию. Как они, воспитанные с детства в духе почитания монарха, являвшегося земным олицетворением небесных сил, решились на столь не угодное императору, а значит, и богу дело, как покушение на атомное могущество Корвенсака? Жажда жизни оказалась сильней веры в бога? Чаша жизни перевесила чашу загробного воздаяния? Кто-то ведь первым решил для себя, что лучше хорошая жизнь здесь, на земле, чем проблематичное существование после смерти, о котором никто из живых ничего не знает, а мертвые не шлют никаких вестей. Кто-то решил, и зажег других, и все больше становилось убежденных в том, что лучше жить здесь и сейчас без непрерывной угрозы атомной смерти, чем там, в неведомом мире, которого, возможно, и вовсе не существует. И возникла организация… Или все происходило совсем по-другому?

Я уже начал подумывать, что заключение мое продлится до утра, когда дверь распахнулась, и Стод с Олем осторожно внесли в комнату опутанный проводами тяжелый аппарат.

– Это, конечно, детектор лжи, – поднимаясь, сказал я.

– Он самый, – подтвердил Оль и взгромоздил аппарат на стол.

Стод распутал провода, закрепил на моей голове и запястьях блестящие прохладные обручи.

– Задаем только один вопрос, – предупредил Оль, согнувшись над аппаратом. – Твоих секретов нам не надо, поэтому только один вопрос.

– Валяй, спрашивай, – согласился я. – Спрашивай, не есть ли я переодетый тайный страж общественного спокойствия.

Я не волновался. Если детекторы лжи в этом государстве работали исправно – а в этом убеждал случай с членом Совета сорока пяти, – то мне ничего не угрожало.

Оль кивнул:

– Так и спросим. Скажи, Гор, только искренне, имеешь ли ты какое-то отношение к стражам?

Он и Стод уставились на детектор, а я неторопливо ответил:

– Совершенно искренне заявляю, что не имел и не имею ни малейшего отношения к стражам общественного спокойствия. Совершенно искренне заявляю, что хочу вместе с вами попытаться ликвидировать атомные заряды, расположенные под императорским дворцом, и тем самым устранить угрозу уничтожения Страны.

– Порядок! – успокоенно сказал Оль. – Готов в очередной раз принести извинения.

– А я готов в очередной раз ответить, что извиняться не надо. Такова жизнь.

Стод собрал обручи и провода, Оль просветлел лицом, но тут же, словно спохватившись, нахмурился:

– Гор, еще раз повторяю: ни с кем никаких разговоров. Будем молча делать каждый свое дело, а в нужное время встретимся в нужном месте. А увидишь меня на улице или его увидишь – не узнавай. Понял? Сейчас Стод тебя проводит. Повезут тебя опять с повязкой. Кстати, для твоего же удобства – в случае чего, никакой детектор тебя ни в чем не уличит. Ты ведь действительно не знаешь и знать не будешь, где был.

– Между прочим, Гор, – вступил в разговор Стод, – удостоверение-то немалые деньги стоит. Где взял столько? Это я уже без детектора.

Я рассказал о Лон и типе в темных очках.

– Подожди.

Стод вышел в другую комнату и вернулся с пачкой синих бумажек с изображением императора.

– Это не от меня – от организации. Из фонда помощи, – пояснил он, протягивая мне деньги. – Бери, фонд у нас солидный.

– Спасибо. – Я засунул деньги в задний карман джинсов. – Когда нужно вернуть?

– Это фонд помощи, – повторил Стод. – Никто ничего не должен возвращать. Это же для своих.

– В таком случае, вдвойне спасибо. Кстати, почему вы сразу не додумались проверять своих людей на детекторах? Тогда бы и ошибок не было, как со мной. Ведь меня-то вы хотели отправить на тот свет, руководствуясь только своими субъективными впечатлениями. А ведь гораздо полезней для дела использовать детектор, если возникают какие-то подозрения или сомнения.

– Дело в том, Гор, что к нам никто не просится, – веско ответил Оль. – Потому что, кроме нас самих, о нас никто ничего не знает. Мы сами отбираем людей. Тебе что, это неизвестно?

Он с подозрением посмотрел на меня, и я поспешно спросил:

– А нападения на стражей? Кому-то ведь там, во дворце, не может не прийти в голову мысль о существовании организованной оппозиции.

– Не приходит такая мысль, – отрезал Оль. – Это мне доподлинно известно. Уголовники шалят.

– Ладно, – сказал я. – Хорошо, коли так.

– И хватит вопросов. – Оль хлопнул по столу. – Каждый знает свое дело. Машина ждет.

Я кивнул на прощание и вслед за Стодом направился к двери.

– А все-таки зачем ты к Тинту лез с разговорами? – спросил вдогонку Оль.

– Каждый знает свое дело, – улыбнулся я. – А вообще, проверял, не страдает ли паренек болтливостью. Императора-то поругивает.

– Проверял Тинта? – Оль обменялся взглядом со Стодом, и они засмеялись. – Не надо его проверять, он у нас проверенный. А императора многие поругивают, это модно. Будто не знаешь. До встречи, человек с другой звезды!

Я вздрогнул, но сразу понял, что Оль иронизирует над моими же словами. И зря иронизирует.

Стод вывел меня в темноту и тихо свистнул. Хлопнула дверца автомобиля, послышались шаги. Кто-то остановился рядом.

– Гор, позволь повязочку надеть, – сказал Стод.

Я покорно наклонил голову и предложил:

– Совет на будущее дать?

– Дай.

– Подозрительных обыскивать надо. У меня ведь вполне могла какая-нибудь игрушка в кармане оказаться.

– Карманы твои мы проверили, – сообщил Стод. – Спасибо, что оценил нашу ловкость. Поезжай.

Автомобиль опять долго петлял по улицам, а я лежал на заднем сиденье, утомленный пережитыми событиями.

– Приехали, – сказал наконец водитель. – Можешь идти.

Я молча сдернул повязку и выбрался из машины. Она тут же сорвалась с места и скрылась за поворотом.

Я огляделся. На перекрестке бледно светили два фонаря, рядом находился темный сквер, напротив тянулись невысокие здания. Место было незнакомым и безлюдным. Я медленно двинулся по спящей улице, надеясь хотя бы к рассвету добрести до знакомого района.

Пройдя квартала четыре, я заметил в свете, льющемся из нарядной витрины, голубые мундиры стражей. Патруль медленно двигался в мою сторону, и я пересек было улицу, чтобы расспросить дорогу, но вовремя одумался. Не те тут стояли времена и не те вокруг простирались пространства. В заднем кармане, вместе с удостоверением на чужое имя, лежала солидная пачка синих купюр, и стражей вполне могло заинтересовать их происхождение. А обыскать прохожего им было проще простого. Поэтому я счел за благо скользнуть в приоткрытую дверь ближайшего подъезда.

В подъезде высоко под потолком горела одинокая лампочка, едва освещающая двери двух квартир.

– Эй, дядя, – сказали из полумрака под лестницей. – Ты в гости?

Я шагнул в полумрак, пригляделся и обнаружил белоголового курчавого мальчугана лет пяти. Мальчуган сидел у стены, подняв колени и обхватив их руками.

– А ты почему здесь сидишь? – в свою очередь спросил я, присаживаясь рядом на корточки. – Мама домой не пускает?

– Да, – серьезно ответил мальчик и засопел.

– В чем провинился?

– Я только спросил… Я только спросил… – Мальчик всхлипнул. – А она сказала: иди, ночуй на улице, пусть тебя стражи заберут.

– О чем же ты спросил?

– Я ночью проснулся, посмотрел в окно, а на небе звезды. Много-премного. И я подумал: может быть, там тоже есть мальчики, ну, как я, и вот они тоже сейчас смотрят там, у себя, в окно и думают, как я. Я подумал: хорошо бы нам всем вместе собраться, с разных звезд, и поиграть. Наверное, у них там какие-нибудь свои игры. А я бы их в «перевертыши» научил, и в «императорские скачки», и в «четыре загадки»… Вечером мама пришла, я и спросил: живут ли там мальчики, на звездах? А она… А она…

Мальчуган уткнулся носом в колени и засопел на весь подъезд.

Я потрепал его по курчавому затылку.

– Есть там мальчики, малыш. Есть, я точно знаю. По крайней мере, на одной звезде.

Он поднял голову и уставился на меня широко раскрытыми печальными глазами. И даже рот приоткрыл.

– И играют там мальчики в войну, в прятки, в мушкетеров, и в футбол играют… И представляешь, даже иногда дерутся. Знаешь, как все мальчишки?

– Знаю! – воскликнул малыш. – Это я знаю.

– А еще там мальчишки играют в космонавтов. В людей, которые летают в небо на специальных кораблях. На ракетах.

– Как – в небо? – с ужасом закричал мальчуган, так что по подъезду заметалось эхо. – Разве можно людям в небо? Разве можно?!

– Можно. Всем можно. И тебе тоже можно.

– Ты что, дядя? – залепетал малыш, втянув голову в плечи. – Ты что?

– Можно, можно. Летают там в небо, и будут летать, и ничего людям не страшно. Потому что люди всемогущи. А сейчас мы вместе пойдем к твоей маме…

В это мгновение из квартиры выбежала женщина с распущенными волосами, в не запахнутом халате, наброшенном поверх ночной рубашки. Она оттолкнула меня, схватила мальчугана и прижала к себе.

– Сейчас стражей вызову! – грозно пообещала она. – Чего к ребенку пристаешь?

– Послушайте, мама, – поднявшись, ответил я. – Ваш сын задал вам очень неплохой вопрос. Совсем не праздный вопрос. На звездах тоже есть люди. Не мешайте сыну думать, очень полезно не мешать детям думать. Думать не вредно, уверяю вас. Это я как учитель говорю. Как воспитатель.

Она пятилась от меня и тянула за собой малыша, другой рукой пытаясь запахнуть халат.

– Наказывать сына так, как наказали его вы, просто бессердечно. Пусть сын думает и задает вопросы. Он додумается до очень интересных вещей. Только не мешайте ему.

Женщина добралась до двери и втолкнула сына в квартиру.

– Учитель! – гневно и презрительно бросила она. – Я вот сейчас стражей вызову, они тебе покажут учителя. Ты у меня поговоришь! Учитель с Райских рудников!

Дверь захлопнулась, и до меня донесся приглушенный плач мальчугана.

И все-таки эта неожиданная встреча окрылила меня. У Страны было хорошее будущее.