Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Алексей Толстой

[А. П. БОБРИНСКОМУ]

 
Когда ж окончишь ты нелепый свой устав
По всем его частям, отделам, параграфам?
Два графа здесь сошлись, ты тоже родом граф,
Теперь уж час ночной, и к чаю пора графам.
Когда, скажи ты мне, та выйдет колея,
Где встретятся с тобой забытые друзья,
Когда ж ты явишься к охрипшему соседу
И снова поведешь с ним длинную беседу?
Здесь ждут тебя давно, словам моим поверь,
Для дружбы и стихов приют у нас келейный,
А утомительный твой люд узкоколейный
Без всякой жалости толкай скорее в дверь!
 

Начало 1870-х

НЕЗАКОНЧЕННОЕ. НАБРОСКИ. ОТРЫВКИ

“Бегут разорванные тучи...”

 
Бегут разорванные тучи,
Луна задумчиво плывет,
От моря брызжет дождь летучий,
Шумя несется пароход.
 
 
[А там дворец с широкой крышей,
Там истуканов виден ряд,
Стоят, один другого выше,
Вослед печально мне глядят.
 
 
Простите вы, картины юга,
Прости, гитар веселый звон,
И песней пламенная вьюга,
И соблазнительный балкон!]
 
 
Увижу ль я страны другие,
Простор испаханных степей,
Страны, где волны золотые
Колышет ветер средь полей,
 
 
Где ночи зимние так долги
И где весна так молода,
И вниз по матушке по Волге
Идут тяжелые суда?
 
 
Увижу ль тройку удалую
Среди степей на всем бегу,
Гремушки, кованую сбрую
И золоченую дугу?
 
 
Бегите ж ... тучи,
Луна, плыви над бездной вод,
От моря брызжи, дождь летучий,
Лети на север, пароход!
 

1840-е годы

“Как часто ночью в тишине глубокой...”

 
Как часто ночью в тишине глубокой
Меня тревожит тот же дивный сон:
В туманной мгле стоит дворец высокий
И длинный ряд дорических колонн;
Средь диких гор от них ложатся тени,
К реке ведут широкие ступени.
 
 
И солнце там приветливо не блещет,
Порой сквозь тучи выглянет луна,
О влажный брег порой лениво плещет,
Катяся мимо, сонная волна,
И истуканов рой на плоской крыше
Стоит во тьме, один другого выше.
 
 
Туда, туда неведомая сила
Вдоль по реке влечет мою ладью,
К высоким окнам взор мой пригвоздила,
Желаньем грудь наполнила мою.
  .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
  .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
 
 
Я жду тебя. Я жду, чтоб ты склонила
На темный дол свой животворный взгляд,
Тогда взойдет огнистое светило,
В алмазных искрах струи заблестят,
Проснется замок, позлатятся горы
И загремят невидимые хоры.
 
 
Я жду, но тщетно грудь моя трепещет,
Лишь сквозь туман виднеется луна,
О влажный берег лишь лениво плещет,
Катяся мимо, сонная волна,
И истуканов рой на плоской крыше
Стоит во тьме, один другого выше.
 

1840-е годы

СЛОВА ДЛЯ МАЗУРКИ

 
Вон на кладбище белеют кресты.
Месяц взирает на них с высоты.
 
 
Там дремлют кости вельможного рода,
Рядом с гетманом лежит воевода.
 
 
“Скучно, панове, все спать на погосте,
Седлаем коней, едемте в гости!
 
 
Вишь, серебром как дорога устлана.
Едем на свадьбу до пана гетмана!”
 
 
[Вот пошатнулись кресты и упали,
По полю мертвые вдаль поскакали.]
 
 
Там, над Двиною, напротив парома
Светятся окна вельможного дома.
 
 
Слышны в нем скрыпки, цимбалы да флейты,
“Ну же, маршалок, докладывал, гей ты!”
 
 
В страхе маршалок из рук бросил блюдо:
“Пане вельможный, случилося чудо!
 
 
От, далибуг же! До панскои мости
Прямо с кладбища приехали гости!”
 
 
“Брешешь ты, бестья, зараз изувечу!”
Встал и, ругаясь, идет к ним навстречу.
 
 
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
 
 
                                                ... похоронный.
Так был наказан гетман коронный.
 

1840-е годы

“Ты меня поняла не вполне...”

 
Ты меня поняла не вполне,
И хоть сердце открылось.
.     .     .     .     .     .     .     .
О, как хочется мне передать
.     .     .     .     .     .     .     .
О, узнай же, как горестен я
.     .     .     .     .     .     .     .
Мы друг друга никак не поймем
.     .     .     .     .     .     .     .
Никогда мы себя не поймем?
.     .     .     .     .     .     .     .
И души увядающий май
Ты пойми иль душой отгадай
.     .     .     .     .     .     .     .
О, узнай мое горе, узнай!
И душою меня отгадай.
 

Лето 1856

“Что за время, что за нравы...”

 
Что за время, что за нравы!
Где вы, Генуи сыны!
По руинам Балаклавы
Ходят красные штаны!
 

Лето 1856

“Как вчера хорош у моря...”

 
Как вчера хорош у моря
Был наш русский самовар,
Шли мы долго вместе, споря,
Между саклями татар.
 

Лето 1856

“О, не страшись несбыточной измены...”

 
О, не страшись несбыточной измены
И не кляни грядущего, мой друг,
Любовь души не знает перемены,
Моя душа любить не будет двух...
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
И если я      .     .     .     .     .      отчизной
.     .     .     .     .      отдам остаток сил,
Не говори про друга с укоризной:
“Он для другой обетам изменил”.
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
Быть может, грусть, страдания и годы
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .      вид.
Быть может, вихрь житейской непогоды
Меня с тобой надолго разлучит.
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
.     .     .     .     .     .     .     .     .      не прокляну.
Я сквозь земной увижу оболочки
Твоей души бессмертную весну.
 

Осень 1856

“Закревский так сказал пожарным...”

 
Закревский так сказал пожарным:
“Пойдем, ребята, напролом!
На крыше, в свете лучезарном,
Я вижу Беринга, сидящего орлом!”
 

Осень 1856

“Причину моего смятенья и испуга...”

 
Причину моего смятенья и испуга
Узнать желаешь ты, невинная подруга
Моих девичьих игр; послушай .     .     .     .
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
Ложились на спину участники их игр,
Ласкаясь, пестрый барс и полосатый тигр
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
.     .     .     .     .     .     .     .      с румяными устами.
Лев морщится.     .     .     .     .     .     .
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .      душистый
Из фиговых ветвей венок широколистый
Мне жрица подала, и [пьяная] тогда,
Волненье подавив последнего стыда
И взор отворотив      .     .     .     .     .     .     .
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
И трепетной рукой касаясь пьедестала,
Могучую красу я бога увенчала.
 

Осень 1856

“И на крыльце по вечерам...”

 
И на крыльце по вечерам,
Внимая тихим разговорам,
Лягушек слушать дружный гам,
Вдали звенящий слитым хором.
 

1857 (?)

“Друзья, вы совершенно правы...”

 
Друзья, вы совершенно правы,
Сойтися трудно вам со мной,
Я чту отеческие нравы,
Я патриот, друзья, квасной!
 
 
На Русь взирая русским оком,
А не насквозь ей чуждых приcм,
Храню в сознании глубоком
Я свой квасной патриотисм.
 
 
Вы высшим преданы заботам,
Меня, который не за вас,
Квасным зовете патриотом,
Пусть будет так и в добрый час!
 
 
Хоть вам со мной стезя иная,
Но лишь одно замечу я:
Меня отсталым называя,
Вы ошибаетесь, друзья!
 
 
Нет, я не враг всего, что ново,
Я также с веком шел вперед.
Блюсти законов Годунова
Квасной не хочет патриот.
 
 
Конца семейного разрыва,
Слиянья всех в один народ,
Всего, что в жизни русской живо,
Квасной хотел бы патриот.
 
 
________

Уж так и быть, признаюсь в этом,
Я патриот, друзья, квасной:
Моя душа летит приветом
Навстречу вьюге снеговой.
 
 
Люблю я тройку удалую
И свист саней на всем бегу,
Гремушки, кованую сбрую
И золоченую дугу.
 
 
Люблю тот край, где зимы долги,
Но где весна так молода,
Где вниз по матушке по Волге
Идут бурлацкие суда.
 
 
Люблю пустынные дубравы,
Колоколов призывный гул
И нашей песни величавой
Тоску, свободу и разгул.
 
 
Она, как Волга, отражает
Родные степи и леса,
Стесненья мелкого не знает,
Длинна, как девичья коса.
 
 
Как синий вал, звучит глубоко,
Как белый лебедь, хороша,
И с ней уносится далеко
Моя славянская душа.
 
 
Люблю Москву, наш гор[од] ц[арский],
Люблю наш Киев, столь[ный] гр[ад],
Кафта[н]      .     .     .     .     .     .      боярский
.     .     .     .     .     .     .     .     .
 
 
Я, признаюсь, беды не вижу
Ни от усов, ни от бород.
Одно лишь зло я ненавижу,—
Квасной, квасной я патриот!
 
 
Идя вперед родной дорогой,
Вперед идти жел[аю] всем,
Служу цар[ю]  .     .     .     .     .
.     .     .     .     .     .     .     .     .
 
 
Иным вы преданы заботам.
Того, кто к родине влеком,
Квасным зовете патриотом,
Движенья всякого врагом.
 
 
Нет, он не враг всего, что ново,
Он вместе с веком шел вперед,
Блюсти законов Годунова
Квасной не хочет патриот.
 
 
Нет, он успеха не поносит
И, честью русской дорожа,
O возвращении не просит
Ни языков, ни правежа.
 
 
Исполнен к подлости враждою,
Не хочет царск[их] он шутов,
Ни, нам завещанных ордою,
Застенков, пыток и кнутов.
 
 
В заблудш[ем] видя человека,
Не хочет он теперь опять
Казнить тюрьмой Максима Грека,
Костры скуфьями раздувать.
 
 
Но к братьям он горит любовью,
Он полн к насилию вражды,
Грустит о том, что русской кровью
Жиреют немцы и жиды.
 
 
Да, он грустит во дни невзгоды,
Родному голосу внемля,
Что на два разные народа
Распалась русская земля.
 
 
Конца семейного разрыва,
Слиянья всех в один народ,
Всего, что в жизни русской живо,
Квасной хотел бы патриот.
 

1857-1858 (?)

“Святой отец, постой: тебе утру я нос...”

 
Барон
Святой отец, постой: тебе утру я нос,
Хотя б меня за то сослали и в Милоc.
 
 
Папа
Не хочешь ли, барон, ты выпрыгнуть в оконце?
Пожалуй, подостлать велю тебе суконце!
 
 
Барон
Не прыгну ни за что! Не прыгну за мильон!
 
 
Папа
(в сторону)
Мне кажется, меня в досаду вводит он!
 
 
Барон
(в сторону)
Придет пора – и он, не знающий, что брак,
Румянцем от стыда покроется, как рак!
 
 
(Уходит.)
 

1866

“В дни златые вашего царенья...”

 
В дни златые вашего царенья,
В дни, когда любящею рукой
Вы вели младые поколенья,
О созданья юности мирской,
Как иначе все тогда являлось.
.     .     .     .     .     .     .     .     .
И твои цветами, о Киприда,
Украшались алтари.
.     .     .     .     .     .     .     .     .
Гелиос в величии спокойном
Колесницей правил золотой.
.     .     .     .     .     .     .     .     .
Благородил вымыслом природу,
Прижимал к груди ее поэт,
И во всем .     .     .     .     . народу
Божества являлся след!
 

Октябрь 1867

“Желтобрюхого Гаврила...”

 
Желтобрюхого Гаврила
Обливали молоком,
А Маланья говорила:
“Он мне вовсе незнаком!”
 

9 декабря 1868

“О, будь же мене голосист...”

 
О, будь же мене голосист,
Но боле сам с собой согласен...
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .
Стяжал себе двойной венец:
Литературный и цензурный.
 

Декабрь 1868

“Ища в мужчине идеала...”

 
Ища в мужчине идеала,
Но стыд храня,
Пиявка доктору сказала:
        “Люби меня!..”
 

1868 (?)

“То древний лес. Дуб мощный своенравно...”

 
То древний лес. Дуб мощный своенравно
Над суком сук кривит в кудрях ветвей;
Клен, сока полн, восходит к небу плавно
И, чист, играет ношею своей.
 

15 декабря 1869

“Теперь в глуши полей, поклонник мирных граций...”

 
Теперь в глуши полей, поклонник мирных граций,
В деревне дедовской под тению акаций,
От шума удален, он любит в летний зной
Вкушать наедине прохладу и покой,
Степенных классиков все боле любит чтенье
И дружеских бесед умеренные пренья,
Прогулки к мельнице иль к полному гумну,
Блеяние стадов, лесную тишину,
Сокровища своей картинной галереи
И мудрой роскоши полезные затеи,
И      .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
И      .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
[А осенью глухой, усевшись у камина,
Велит себе принесть он дедовские вина,
И старый эскулап, друг дома и знаток,
Бутылки пыльной с ним оценивает ток.]
[Блажен      .     .     .     .     .     .     .     .     .
Кто, просвещением себя не охладив,
Умел остепенить страстей своих порыв
И кто от оргии неистовой и шумной
Мог впору отойти, достойный и разумный.
Кто, верен и душе, и светлому уму,
Идет, не торопясь, к закату своему.]
Блажен, кто с оргии, неистовой и шумной,
Уходит впору прочь, достойный и разумный,
Кто, мужеством врагов упорных победив,
Умеет торжества удерживать порыв.
Блажен, кто каждый час готов к судьбы ударам,
Кто в суете пустой не тратит силы даром,
Кто, верный до конца спокойному уму,
Идет, не торопясь, к закату своему.
.     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .     .
Так в цирке правящий квадригою возница,
Соперников в пыли оставя за собой,
Умеривает бег звенящей колесницы
И вожжи коротит искусною рукой.
И кони мощные, прощаяся с ареной,
Обходят вкруг нее, слегка покрыты пеной.
 

Конец 1860-х годов

“Честь вашего я круга...”

 
Честь вашего я круга,
Друзья, высоко чту,
Но надо знать друг друга,
Игра начистоту!
 
 
Пора нам объясниться —
Вам пригожусь ли я?
Не будем же чиниться,
Вот исповедь моя!
.     .     .     .     .     .     .     .
И всякого, кто плачет,
Утешить я бы рад —
Но это ведь не значит,
Чтоб был я демократ!
.     .     .     .     .     .     .     .
Во всем же прочем, братцы,
На четверть иль на треть,
Быть может, мы сойдемся,
Лишь надо посмотреть!
.     .     .     .     .     .     .     .
Чтобы в суде был прав
Лишь тот, чьи руки черны,
Чьи ж белы – виноват,
Нет, нет, слуга покорный!
Нет, я не демократ!
.     .     .     .     .     .     .     .
Чтоб вместо твердых правил
В суде на мненья шло?
Чтобы землею правил
Не разум, а число?
.     .     .     .     .     .     .     .
Чтоб каждой пьяной роже
Я стал считаться брат?
Нет, нет, избави боже!
Нет, я не демократ!
.     .     .     .     .     .     .     .
Барон остзейский ближе,
Чем русский казнокрад.
.     .     .     .     .     .     .     .
Vox populi – vox Dei![37][37]
  Глас народа – глас божий! (лат.).– Ред.


[Закрыть]
Зипун – гражданства знак.
Да сгинут все злодеи,
Что носят черный фрак!
.     .     .     .     .     .     .     .
Не филантроп я тоже
.     .     .     .     .     .     .     .
И каждый гражданин
Имел чтоб позволенье
Быть на руку нечист?
Нет, нет, мое почтенье!
Нет, я не коммунист!
.     .     .     .     .     .     .     .
Чтоб всем в свои карманы
Дал руки запускать?
 

Сентябрь 1870

“Но были для девы другие отрады...”

 
Но были для девы другие отрады,
Шептали о боге ей ночь и луна,
Лавровые рощи цветущей Эллады,
Залива изгибы и звезд мириады;
И в юном восторге познала она,
Молитвой паря в необъятном просторе,
Бездонной любови безбрежное море.
 

“Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость...”

 
Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость,
Застенчивость в делах, а в помышленьях лихость,
Стремленье тайное к заоблачной отчизне,
Грусть безотчетная по неземной отчизне,
Меж тем уступчивость вседневной грубой жизни,
И мягкая коса, и стан изящно-гибкий,
      грусть
И ______, застенчиво прикрытая улыбкой,
      смерть
              восторженный
Порой _____________, порой убитый взор,
              встревоженный
И в сердце над собой всегдашний приговор.