Текст книги "Вымышленные и подлинные истории Алекса (СИ)"

Автор книги: Алексей Искенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Подсудимый Калюжный, – хитрым и въедливым голосом спросил старый очкарик-судья, – пожалуйста, встаньте, назовите свой возраст, место рождения, место работы.

Гаврила, весь избитый ментами, нехотя ответил.

– Признаёте вы себя виновным? – хитро прищурившись, снова задал вопрос Филимонов.

– Нет, – коротко и чётко произнёс Калюжный.

– Напрасно, подсудимый, напрасно, – ехидно продолжал Арсений Петрович, – увы, не в вашу пользу.

– А мне плевать! – вдруг рявкнул Гаврила. – Этот козёл надругался над моей родственницей, обрюхатил её...

– Успокойтесь пожалуйста! – тоненьким голосочком пропищал его "адвокат".

Калюжный брезгливо посмотрел в сторону высокого парня и отвернулся.

– Присаживайтесь, подсудимый, – невозмутимо и властно приказал Филимонов.

Так же спокойно он начал допрос Рюрикова. Тот, всё так же, как и дома, трясясь как осиновый лист, сбивчиво и уклончиво отвечал на вопросы.

Калюжный презрительно и насмешливо смотрел на своего бывшего "дружка", проклиная тот день, когда вообще с ним сдружился.

В зале суда сидели родственники подсудимых и мать потерпевшего Зинаида Львовна. Василий до сих пор находился на лечении и никаких показаний давать не мог. Свидетельницей проходила по делу и двоюродная сестра Калюжного – Нейман Эльвира, та самая рыжая оторва, которая оговорила и подставила несчастного Васю Лейкина.

– Да никто меня не насиловал! – вдруг закричала на весь зал Эльвира. – Я хотела проучить Васькину мамашу – она меня бить начала, там, у них в квартире, и за волосы драла. И как щенка вышвырнула.

– Дочка! Ты что?.. – встала со своего сидения давно ушедшая в "завязку" с пьянством мать рыжей Оксана Нейман. Это была уже прилично одетая и хорошо выглядевшая для своих сорока лет высокая и стройная женщина. Отчим-алкаш на суде не присутствовал, и, как только Оксана бросила пить, ушёл от неё к своим пожилым родителям, бессовестно проживая и пропиваясь на их жалкие пенсии.

– Успокойтесь, гражданки! – усмехнулся судья, – И сядьте на свои места. Мы вас ещё успеем допросить.

– Ух и сука ты! – крикнул Калюжный, вырываясь от заламывавших ему сзади руки ментов, – ух и падла! Не насиловал, говоришь? И юбку разодранную мне показывала, и кровь на трусах...

– Да это минструха была, братец, – ехидно скривилась Эльвира. – А юбку я нарочно разодрала. И вообще я у Васьки в джинсах была, в которых была и в парке, когда вы этого лоха метелили.

– Чтоб тебя под мостом нашли с изорванной м….дой и ж….пой, змея подколодная! – орал Гаврила, но менты, уже скрутив его, выводили из зала, а судья перенёс процесс ещё на полмесяца.

Теперь рыжая сама могла угодить на скамью подсудимых, но язык глупой девки уже её выдал, назад не повернёшь. Оксана Нейман была в ужасе и готова была снова приложиться к бутылке.

А в это время другой судья рассматривал дело Васи Лейкина.

Роза Степановна Кравцова, 35-тилетняя судья, полная женщина с грубоватым прокуренным голосом, внимательно читала дело Лейкина, то и дело морщась от протоколов допросов малограмотного следователя. Сразу было видно, что из парня просто выбивали признания, основываясь только на заявлении Эльвиры Нейман, так же как выбивали показания, только уже по другому делу – умышленное нанесение тяжких телесных повреждений, повлекшее значительное расстройство здоровья – тому же Василию Лейкину.

Кравцова понимала, что если надзорная жалоба законного представителя Лейкина полетит в вышестоящие инстанции, то ей, как и остальным ведущим эти дела, достанется по полной программе. Остаётся одно – полностью оправдать Лейкина, но больше всего не хотелось этого делать. А делать что-то надо было. И решать как можно быстрей.

Толстуха, сняв и протерев очки, такие же, в золотой оправе, как и у Филимонова, задумалась.

– Так, мать Лейкина слегла с инфарктом в больницу, следовательно, на судебном заседании вряд ли окажется... Нанятый адвокат... Этому рот заткнуть она всегда сможет. А вот "потерпевшая" Нейман уже призналась на том судебном процессе, что оговорила Василия. С ней что делать? Её показания уже запротоколировали, на неё заведено уголовное дело – заведомо ложный донос. Родственнику Нейман и его подельнику приговор ещё не вынесен, судебное заседание отложено из-за срыва Калюжного. Надо бы опередить их... Но как?..

Кравцова думала.

Допустим, назначить судебный процесс на послезавтра. А сегодня должна пройти судебно-психиатрическая экспертиза, насчёт вменяемости или невменяемости Лейкина. Осталось подождать всего пару-тройку часов.

Санитары ввели под руки изнемогающего Лейкина в просторный кабинет заведующего психиатрического отделения тюремной больницы, где должна была состояться комиссия. Рядом с этим противным старикашкой-очкариком сидели профессиональные психиатры высшей категории из областной психбольницы, во главе с начмедом, красивой и ухоженной женщиной, лет сорока. За многодневное пребывание в тюремной психушке Вася превратился чуть ли не в «овощ», которого ежедневно кололи целой артиллерией нейролептиков в виде болючих уколов и сильнодействующих таблеток, от которых он погружался в долговременный сон и тяжело просыпался от жуткой боли в исколотых ягодицах. От мучительной смерти спасали нехилые передачки от матери, но в последнее время Зинаида Львовна сама слегла в больницу: тяжёлый инфаркт от бессонных ночей и переживаний за своего сыночка – единственного, кого она любила в своей жизни.

Пару раз к Лейкину наведывался его адвокат, но разговор не состоялся по причине «тяжёлого состояния больного».

Передачками пытались воспользоваться всё те же шакалы, которые по большому блату находились в больничке, но после той схватки из-за молодой медсестры двоих отправили в карцер, а затем по этапу, поэтому Вася спокойно мог распоряжаться своим «гревом» сам. Да и за несколько дней до экспертной комиссии Лейкина кормить стали лучше, почти наравне с теми блатными. И вот настал долгожданный день судебно-психиатрической экспертизы.

Судебные медики по очереди задавали Василию примитивные вопросы, но тот молчал, иногда с ненавистным взглядом косясь на очкастого старика, заведующего отделением.

Начмед с нескрываемой жалостью смотрела на Лейкина, как и та добродушная медсестра Даша, – всё же они женщины...

И тут Василий сам себе усугубил положение.

– К маме хочу, домо-о-ой! – вдруг безумно и истошно заорал он и бросился на ненавистного очкастого старикашку, вцепившись мёртвой хваткой обеими руками тому в горло.

Заведующий отделением захрипел, глаза в линзах закатились, по стулу, где он сидел, побежала на пол зловонная жижа поноса; санитары с огромным трудом расцепили озверевшего Лейкина и, скрутив его, завели в палату, закрутив усиленными вязками с широким бинтом.

Врачи были в шоке, за многолетний стаж работы подобное случалось крайне редко. Вслед за поставленным диагнозом ХРОНИЧЕСКАЯ ШИЗОФРЕНИЯ, вместо обычной психбольницы Лейкину определили принудительное лечение в специализированной, строгого режима, с интенсивным наблюдением – на радость судье Кравцовой...

Мать Васи Лейкина, узнав об этом от его адвоката, умерла в тот же день, не выдержало сердце.

Гаврилу Калюжного суд приговорил к восьми годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима, то есть на всю катушку. Согнувшийся от ментовских побоев, Гаврила успел попрощаться со стариками-родителями. Его мать с отцом были фронтовиками, прошедшими всю войну, с тяжелыми ранениями, медалями и орденами на груди.

Несмотря на всё это, старики не смогли вытащить единственного сына: не по карману им оказалось нанять дорогого адвоката. Они смотрели на сильного парня, бывшего десантника, плачущими глазами, сына, который к ним никогда уже не вернётся.

– Прости меня, мама, батя, прости!.. – промолвил Гаврила, – Я вас никогда не забуду.

– Что же ты, сынок?.. зачем ты так? – ответил ему отец и заплакал вместе со своей пожилой женой, бывшей «боевой подругой».

…Гаврилу зарежут в зоне урки, когда тому останется всего лишь месяц до освобождения. За время отсидки он сумеет найти себе подругу по переписке, которая будет к нему приезжать на свиданки, затем они женятся, казалось, будут счастливы, деваха родит от него ребёнка... Однако судьбе было суждено распорядиться иначе...

Подельник Калюжного, Эдуард Рюриков, получил три года условно; обеспеченным родителям удалось "откупить" своего отпрыска, дав огромную сумму жадёбе-судье Филимонову, которого через эти же три года пристрелят бандиты лихих 90-ых. Но и Рюрику недолго пришлось наслаждаться насыщенной жизнью: через пять лет его зверски убьют те же бандиты, а родители сопьются, станут нищими.

Не осталась безнаказанной и Эльвира Нейман. Суд приговорил её за заведомо ложный донос к двум годам лишения свободы в колонии общего режима, то есть к максимальному наказанию по этой статье.

Шёл 1991-й год...

СПУСТЯ ГОДЫ...

Эльвира Нейман, отсидев два года женской зоны, вышла на свободу в пустую квартиру. Мать окончательно спилась и нуждалась в психиатрической помощи. Она меняла хахалей одного за другим, в комнате стоял полный срач, по ошарпанным стенам и деревянному, давно немытому полу ползали разного вида паразиты – тараканы, клопы и прочие твари. Вдребезги разбитая посуда, стёкла от окон, которые теперь были закрыты обыкновенной фанерой, добытой алкашами возле помоек. В квартире включалась только одна лампочка – свет, воду и газ то и дело вырубали за неуплату коммунальных услуг.

Повзрослевшая девушка пришла в ужас, когда увидела свою потерявшую разум от дешёвого пойла мамашу и её дружков-собутыльников, один безобразнее другого.

– Вернулась, паскудина! – с опухшей до неузнаваемости рожей, вся в жутких синяках и гематомах, вылезла чуть не на карачках Оксана. Двое её дружков, беспорядочных пьяниц, окосевшими бельмами разглядывали вошедшую девушку.

И тут Эльвира, очнувшись от шока, неожиданно прозрела. Пинками и нехилыми кулаками она разогнала пьяную шушеру, которая, грязно матерясь, кувырком полетела с лестницы.

– Убью, суч-чар-ра!!! – пригрозил ей один алкаш и тут же словил по кумполу.

– На родную мать руку поднимаешь?.. – оскалилась, криво замахиваясь дрожащей рукой, взвизгнула синюшница, и тут же упала как подкошенная от Эльвириной подсечки. Безжалостно схватив "родительницу" за сальные, некрасивые и немытые волосы, рыжая ударила её сначала лбом об стену, затем спустила с лестницы вслед за её "любовниками".

– Погуляй, проветрись, старая шкура! – злобно прошипела ей Эльвира.

– Ты ещё пожалеешь, доченька... – еле ворочая языком, промямлила Оксана Нейман, но домой больше не вернулась.

Девушка быстро начала наводить в квартире порядок. От насекомых сразу не избавиться, тем более когда почти нет средств к существованию. В старой, потрёпанной сумочке были какие-то крохи, заработанные на зоне, но их хватит ненадолго.

Надо срочно находить самой любовника или состоятельного мужчину для интима за материальную поддержку. О супружеской жизни Эльвира пока не помышляла, наслушалась всякого насчёт мужской половины от непутёвых или поломанных жизнью зечек в местах лишения свободы.

На последние деньги девушка купила отравы и выморила паразитов. Затем сходила в парикмахерскую, сделав себе недорогой макияж, приобрела приличный вид, став привлекательной благодаря стройной фигуре.

С состоятельными мужчинами, как правило, встречалась в гостиницах или у них на дачах. Появились деньги на хорошую одежду, модное, сексуальное нижнее бельё и даже на ремонт в квартире.

Вот теперь пора подумать и о своём избраннике. И он нашёлся! Высокий, уверенный в себе молодой человек, с чувством юмора, добродушный и обеспеченный. Вот о ком мечтает почти каждая девушка или женщина.

Они познакомились в том же парке им. Пушкина, где когда-то на танцах, будучи обычной и некрасивой 17-тилетней девчонкой, Эльвира встретилась с подвыпившим и простодушным Васей Лейкиным...

– Лейкин, на свиданку! – здоровущий амбал-санитар рукой слегка потряс спящего больного. Немолодой, седоволосый Василий, изнемогающий от тяжёлой болезни, медленно поднял на санитара удивлённый взгляд. Кто это мог к нему приехать? Мама давно умерла, отца тоже нет, какие ещё могут быть родственники?

– Вставай, Васька! – повторил санитар уже веселей и ласковей.

– Кто это ко мне? – спросил удивлённо Лейкин.

– Увидишь! – пообещал работник медперсонала.

Вася тяжело поднялся: от тяжёлой артиллерии нейролептиков было трудно ходить, не то что встать. Он медленно, но аккуратно заправил шконарь, одел пижаму и, ковыляя, направился вслед за санитаром Иваном Георгиевичем, местным мужиком и большим любителем женского пола вместе с алкоголем.

Три с половиной года пролежал несчастный Лейкин на принудительном лечении в небольшом городке Сычёвка, Смоленской области. Ужасная, нашумевшая дурной славой специализированная психбольница для душевнобольных, совершивших тяжкие и особо тяжкие правонарушения. Рядом, по соседству, находилась зона особого режима, и находившиеся там за такие же тяжкие преступления зеки, дабы скостить себе срок, направлялись на работу санитарами в психбольницу, во все мужские отделения. Они бесчеловечно и самым бессовестным образом издевались над больными, отбирали у них передачи, жестоко избивали, совершали в отношении них разные подлости, некоторых опускали и насиловали.

Больных, которые пытались противостоять беспределу санитаров, заводили в наблюдательную палату и привязывали, в том числе и под широкий бинт, врачи-психиатры (менты в погонах, выучившиеся на курсах), назначали очень болезненные уколы – сульфозин, аминазин; а бесформенные, некрасивые шлюхи-медсёстры долго их кололи, доводя больных до состояния "овоща", делая их беспомощными и пассивными. Некоторые умирали в страшных мучениях.

Побои, издевательства продолжались почти каждый день, как и крики придурочных санитаров, медбратов и медсестёр.

Однако, не всё было так уж и плохо. Чтобы выжить в таких условиях, нужно было искать необходимые свои лазейки.

И Вася благополучно их нашёл. Наладив контакты с заведующим отделением ментом-подполковником в отставке, а ныне врачом-психиатром Александром Владимировичем Сосновым, Лейкин благополучно перевёлся из наблюдалки в хорошую палату, с более-менее спокойным контингентом. Вася принимал все лекарства, что назначил ему врач, не пытаясь выплёвывать, под строгим надзором медсестры-раздатчицы. Зеки-санитары требовали у Лейкина корректор (колёса), но тот отвечал, что нечаянно проглотил, после чего получал кулаком по мордасам. Но на этом всё и ограничивалось.

Вася мыл полы в палатах, накрывал в столовой, носил еду в наблюдательную палату, кормил привязанных больных с ложечки. Добрый и кроткий, он пытался хотя бы морально поддерживать других, более слабых.

Вскоре заведующий проникся к Лейкину большим вниманием и доверием. Он направил его с бригадой других больных работать в больничные мастерские, заниматься трудотерапией.

Лейкин с радостью освоился на новом месте, шил телогрейки и другую спецодежду на машинке, получал за это, как и другие, по 10 сигарет в день и дополнительное питание.

Конечно, по вине зеков не обходилось и без ЧП – далеко не в пользу Лейкина. Очередная подлость санитара Краюшкина чуть не довела несчастного Васю до суицида. Когда Лейкина пытались вынуть из петли, которую он сделал из простыни, чтобы на руках удавиться, озверевший Василий набросился на обидчика-зека и перегрыз ему сонную артерию.

У Краюшкина округлились глаза, а безобразное и без того лицо напоминало фильм ужасов. Зечара сдох потом, так ему и надо, а Васю скрутили, жестоко избили и завели надолго в наблюдалку под широкий бинт.

Лейкина могли забить до смерти или заколоть уколами, но заведующий отделением умел помнить добро. На обходе пожилой Соснов укоризненно покачал головой:

– Ну что же ты, Лейкин, так? Ты хоть понимаешь, чем это может для тебя кончиться?

Василий молчал. Оправдываться и сваливать вину на покойника, который сам и довёл Лейкина до такого состояния, себе дороже.

Прошло полгода, и после очередной врачебной комиссии Васю снова вывели из наблюдалки в хорошую палату. Александр Владимирович опять позаботился о реабилитации-трудотерапии Лейкина, и Вася стал по-прежнему трудиться в мастерских, с удовольствием и усердно выполняя заказы.

Вскоре ему вновь подфартило. Заведующий написал в суд хорошую характеристику и успешное выздоровление в документе о лечении.

– Ну что ж, Лейкин, поздравляю! – произнёс начмед на комиссии. – На днях тебя переводят на общий режим по месту жительства. А там и до дому, если жить есть где.

За день до перевода мастер по трудотерапии дала Лейкину специально подобранный материал, и Василий в благодарность Соснову сшил подарок – фирменные футболку и шорты на лето.

Александр Владимирович был очень доволен.

В последнюю ночь зеки-санитары хотели придумать очередную провокацию и подлость Лейкину, но заведующий постарался обезопасить своего подопечного, строго-настрого пригрозив беспредельщикам. Шакалы только лишь оскалились и показывали Васе кулак. Но нашему дембелю было уже всё ни по чём.

Иван Георгиевич провёл Лейкина по длинному коридору отделения загородной психбольницы, в которой лечатся пожизненно. Пока Вася пребывал на принудке в специализированной Сычёвке, квартиру, где он был прописан, незаконно продали его дальние родственники – троюродные сестра и брат. Деньги поровну они поделить не смогли, сестра убила брата и закопала, надеясь остаться безнаказанной и всю наличность присвоить себе. Через полгода дело вскрылось, пьяная дура проговорилась своему тоже нетрезвому сожителю, а наутро тот, протрезвев, молчком по-тихому сдал свою «благоверную». Менты ворвались в хату, скрутили убийцу, наскоро сделав обыск, обнаружили всю выручку с продажи Васькиной квартиры – алчная баба даже не подумала положить бабло на книжку в сбербанк.

Следаки быстро выбили показания у женщины и признания в убийстве, но в незаконной продаже жилья почему-то копаться не стали. Вскоре над убийцей состоялся суд, отправивший подсудимую на приличный срок в дальние лагеря.

Василий узнал об этом лишь на общем режиме, в одной из личных бесед со своим лечащим доктором. Бедняге враз сделалось плохо, и врач очень пожалел о том, что пришлось рассказать больному горькую правду.

Лейкину долго снимали очередной приступ большими дозами нейролептиков; лечащий врач, жалея больного, безуспешно пытался пробить путёвку в ПНИ. Но в психоневрологический интернат психбольных с агрессивным поведением направлять противопоказано, а Вася был всегда непредсказуем.

Так и прожил почти двадцать лет Василий на больничной койке, то в спецухе, то в пожизненной Содышке.

– Вася!!! Миленький мой! Васенька! – хорошо ухоженная рыжеволосая женщина бросилась растерянному больному на шею.

Слёзы ручьями полились у Эльвиры, смывая тушь с накрашенных ресниц. Лейкин изумлённо глядел на эту женщину как на прекрасное создание.

Тяжёлые сумки с дорогими передачами, накрытый больничный стол... Василий за обе щёки уплетал тушёную картошку в горшочке, похрустывая уцелевшими зубами солёным, бочковым огурцом. Забытый запах порезанной на столе сырокопчёной колбасы, которую не ел полжизни…

– Прости меня, Васенька! – женщина ласково гладила седые волосы больного, – дура была, сам знаешь...

– Бог вам судья! – ответила вместо Васи наблюдавшая за ними дежурная пожилая медсестра. Она как будто знала всю эту печальную историю со сломанными и разбитыми судьбами.

А Эльвира плакала: ей, состоятельной и теперь уже свободной женщине было просто совестно за своё прошлое. Поступки, которые она совершила, сломав жизнь без вины виноватому Лейкину, его несчастной маме, а затем и своей, которую она самым безжалостным способом выкинула на улицу, вместо того чтобы помочь в лечении.

Да, Эльвира получила от жизни всё, или почти всё. Богатого мужа, шикарный особняк, престижную и хорошо оплачиваемую работу, дорогую иномарку.

Но мужа вскоре убили в бандитских разборках, а детей она так и не заимела. Получив богатое наследство, её жизнь превратилась в сплошной и кромешный ад. Заимев свободу, Эльвира пыталась себя развлечь то с мужчинами в постели, то с женщинами-лесби. Но по ночам кошмары и терзания приходили снова. Дурные сны не давали ей покоя. Бесполезны оказались высокооплачиваемые психотерапевты и частные клиники: совесть не обманешь и не проведёшь.

Узнать где находится несчастный Лейкин, занимая высокую должность в бизнесе и имея собственные связи, не составило труда.

Шикарный «Мерседес» на высокой скорости покатил в загородную психбольницу. Быстро договорилась и сунула несколько сотен в еврокупюрах главврачу. Тот позвонил в отделение, где лежал Лейкин.

– Прости меня, Васенька... – всё ещё доносилось в голове тяжелобольного. А в коридоре, с экрана телевизора доносилась печальная мелодия песни Вячеслава Бутусова:

«В комнате с белым потолком, с правом на надежду.

В комнате с видом на огни, с верою в любовь…»

* * *

ЗАБЕРИТЕ ВАСЮ!

Менты приехали за Васькой посреди ночи – вызвала по мобильному телефону умудрившаяся выскочить на улицу тёща. Только недавно внагляк «осмелевший» дебошир похвалялся, что сейчас «зарубит топором всех»: и жену, и детей, и тёщу, и весь наряд полиции – попробуют только сунуться. Избитые в кровь молодая жена Райка Костомарова и двое детей Ванька с Анькой, трясясь, жались в угол. Девятилетняя Аня плакала навзрыд: подвыпивший «папаша» рассёк губу, разорвал трусики и платье. Ещё меньше «повезло» Раисе: всё лицо было разбито ударами кулаков, под глазами синяки, из носа и губ текла кровь. У двенадцатилетнего Ивана была вывихнута рука и выбиты два зуба. Мальчик громко стонал от невыносимой боли. Плакала и Рая: пожалуй, несчастной женщине было всех больней...

Костомаров стоял и нагло улыбался, принимая в присутствии ментов напускной радушный вид.

– Ребята! А давайте выпьем! – Василий потянулся к полуразваленному столу за очередной бутылкой недопитой водки.

– Отставить! Стоять на месте! Руки за голову! – скомандовал полицейский сержант.

– А пошёл бы ты на х…р! – гаркнул вконец оборзевший Костомаров и замахнулся на мента подвернувшимся под руку табуретом. Накачанный и физически крепкий мент, ловко увернувшись от удара, свалил Ваську с ног и резко дал ему под рёбра. Дебошир охнул, согнулся пополам и, обессиленный, расспластался по полу.

– Не трогайте батю! – вдруг вмешался мальчишка. – Бабушкины нравоучения любить своих родителей, какие они ни есть, не прошли даром.

Но менты Ваньку не слушали: ловко скрутив Костомарова-старшего и защёлкнув ему на запястьях наручники, вывели пьянчугу из дома. Затем усадили в полицейский ГАЗик и увезли в "Обезьянник".

Раиса молча оделась и вышла следом за матерью. Садист сегодня вдоволь покуражился, жестоко изнасиловав жену в задний проход, потом принялся избивать её и детей. Пытавшуюся заступиться тёщу отшвырнул в угол. Та поднялась и, с трудом дотянувшись до входной двери, выползла на улицу. На счастье, мобильник оказался в кармане халата. Пожилая женщина набрала номер полиции.

Раиса повела домой под руку свою мать, которая, тяжело дыша, с трудом поднималась по ступенькам. На улице было прохладно и сыро. В соседних окнах пятиэтажки зажегся свет: теперь Турамбековы по всему дому разнесут про Васькины подвиги... У Костомаровой болело всё внутри, муж-садист поиздевался над беззащитной молодой женщиной как хотел. Откуда у Васьки такая мощь в эрекции?.. У пьяниц обычно на нуле, а этому всё мало!

Помимо своей жены, Васька отрывался на леваке: минимум с десяток женского пола, от тридцати до сорока пяти лет, предавались с этим невзрачным, далеко несимпотным мужичонкой любовным утехам. Что влекло этих женщин к беспорядочному пьянице, домашнему хулигану и развратнику? Да разве разберёшь...

Зато свою жену Василий ревновал к каждому столбу. Стоит только ей перекинуться парами фраз со знакомыми по работе мужиками в присутствии мужа, как вечером начинались разборки. Костомаров бил женщину по лицу кулаками и ногами, попадало и детям, пытавшимся заступиться за мать.

Раиса вкалывала на двух работах, выкладывала всю свою пенсию её пожилая мать. Лишь Васька уже несколько лет нигде официально не работал: перебивался случайными заработками, нередко воровал или выносил вещи из дома.

Когда наступал в семье финансовый кризис, Костомаров-старший, даже не подумав о своих домашних, уходил к очередной лярве, чтобы пожить за её счёт и удовлетворить ненасытную плоть.

Небезгрешна в этом плане была и Раиса. Но детей кормить и одевать как-то было надо, и женщина после тяжёлой работы набирала по мобильнику таинственный номер. Одевшись как можно поприличней и наскоро уложив детей спать, женщина бежала вниз по лестнице к подкатившей к подъезду машине-иномарке. Пожилая её мама тихо и безропотно стояла на кухне возле икон и торопливо молилась.

– Ты все равно должен любить своих папу с мамой, какими бы они ни были! – внушала бабушка старшему Ивану, который, недоедая и недосыпая из-за вечных родительских склок, по утрам, нахмуренный, собирался в школу.

– Я убью его! – повторял мальчишка про себя, но, придя с занятий, тут же забывал все обиды. Гораздо тяжелей приходилось Анне. В школе её не любили: пытались издеваться и дразнить, учителя выставляли «гадким утёнком», даже не заступаясь за бедную девочку. Однажды её пытались изнасиловать старшеклассники, но им помешал дворник Семён. Увидев, как тот достаёт из кармана мобильный телефон, малолетние насильники бросились врассыпную. Сенька подошёл к рыдающей девчушке и отвёл её домой.

Единственным заступником у неё был брат Иван. Он со своим старшим другом и боксёром Саней Шуканкиным нещадно били Анькиных обидчиков. Те и пожаловаться боялись, зная, что будут сами наказаны.

– Фамилия, имя, отчество? – грубо и резко спросил записывающий протокол капитан полиции Октябрьского РОВД, куда доставили домашнего дебошира и тунеядца.

– Костомаров Василий Алексеевич, – ответил пьянчуга.

– Дата и год рождения? – рявкнул мент.

– Чего? – сделал вид, что не понял, Васька.

– Сколько лет тебе, дебилу, полных лет? – взбесился полицейский.

– Сорок четыре... – икнув, проговорил Костомаров.

– Как зовут супругу? Её возраст? Почему вызвала наряд? Отвечай, падла! – цедил сквозь зубы неуравновешенный капитан.

– Райка... тридцать три года... Зачем вызвала? А я х…р его знает... – промямлил Василий.

– Молчать, сука! – снова взорвался блюститель порядка. – По существу отвечай! Полное имя, фамилия, отчество.

– Костомарова Раиса Павловна...

Неожиданный удар дубиналом свалил дебошира с табуретки, прикрученной ножками к полу.

– Ты чё, легавый?.. За что бьёшь, гад? – зашипел на мента Васька.

– Што? Кто легавый?.. Да я тебя, сучару, сейчас в крошево! – взвизгнул капитан и принялся изо всех сил ногами избивать мужика.

– Отставить, капитан! – в дверях появился сам начальник местного управления.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! – капитан отдал честь старшему по званию. И, как бы оправдываясь, добавил:

– Задержанный Костомаров, Василий Алексеевич, сорок четыре года, дебоширил у себя дома. Жестоко избил свою супругу, значительно слабее и моложе его, а также свою тёщу и детей. При задержании оказал сопротивление властям, вёл себя крайне агрессивно, нецензурно выражался, угрожал. При заполнении документов и опросе вёл себя нагло и вызывающе.

– Всё понятно, – ответил начальник. – В камеру его! Пусть посидит с уголовниками. Там его "просветят", как женщин надо уважать.

– Меркулов! – крикнул капитан.

В комнату вошёл тот самый здоровяк-сержант, который забирал из дома Василия.

– В тридцатую хату этого хмыря.

– Слушаюсь! – отдал честь сержант капитану и подполковнику, а Костомарову скомандовал:

– Встать! Руки за спину!

Весь побитый, пьянчуга, еле поднявшись на ноги, скрестив руки за спиной и согнувшись, поплёлся из комнаты в тёмный коридор маленькой тюрьмы.

Васька получил двушку в хрущёвке по наследству от отца. Алексей Фёдорович всю свою сознательную жизнь вкалывал механизатором в совхозе, там же и познакомился с матерью Васьки, Полиной Ивановной, там же и женился. За отличную работу и перевыполнение планов председатель совхоза ходатайствовал об улучшении жилья Костомаровым в ГОРКОМе. Высокопоставленное начальство пошло навстречу, и Алексей с семьёй после многолетнего ударного труда переехал с семьёй в город. Васька был единственным сыном в семье, учиться не хотел, прогуливал уроки. И, хотя Полина Ивановна сама работала учительницей в той же школе, где учился её сын, повлиять никак на него не могла. Алексей Фёдорович устроился в городе на завод мастером. Уставший приходил домой, а когда поздно вечером сынок появлялся дома, отец уже крепко спал, ему было не до разборок.

Так и вырос кумир семьи полным бездельником и тунеядцем. Школу он бросил, слонялся по улицам, знакомился с окрестной шпаной, но в их тёмных делах не участвовал, боялся колонии.

Васька бесцельно проводил время и ничем не интересовался, кроме девок. В шпанской компании были почти совершеннолетние "шалашовки", которые уже набрались сексуального опыта и вовсю "отрывались" на пьяных гулянках. Не остался в стороне и Васька. Он всех активней "участвовал" в оргиях, меньше всех пил спиртное, а когда шобла шла на какое-то тёмное дело – избить кого-то или ограбить, – незаметно сматывал удочки.

Ближе к совершеннолетию Васьки произошёл вопиющий случай. Пьяная шпанская команда, в том числе и три девки, которые в ней были, напали на Алексея Фёдоровича, который, подвыпивши после работы и с хорошей получкой, возвращался домой. Он посидел в хорошей компании своих рабочих, которые его очень уважали, выпил с ними вина в кафе, за заводом. Душевный и добрый человек по натуре, Алексей Фёдорович никому не рассказывал, что не повезло ему в жизни с женой-училкой, которая благодаря стройной и красивой фигуре, как только они переехали в город, так и загуляла от мужа. Кто только не спал с Васькиной матерью – от большого начальства в городе до её учеников в старших классах.

Не повезло Васькиному отцу и с сыном, с которым не нашёл ничего общего.

Пьяные парни со своими подругами-шалавами остановили Алексея Фёдоровича в подворотне.

– Мужик! Дай закурить! – хрипло произнёс прыщавый жиган в кепке и кожаной куртке, ударив мастера своим плечом в грудь.

– Ты что толкаешься? Я не курю, – смело ответил Васькин отец.

– Вы посмотрите, мля... Он не курит! – заржал жиган и ударил Алексея Фёдоровича.

Но мастер был крепкий мужик и, выдержав удар, дал шпанюге сдачи – да так, что тот отлетел, "поцеловавшись" со стенкой.

– Ты чё, козёл! – завопила одна из размалёванных девок и, подойдя к мастеру, оголила перед ним подол. Резкий запах неподмытой вагины и вид омерзительной бабской рожи вызвал у Васькиного отца отвращение.