Текст книги "Концепция лжи"

Автор книги: Алексей Бессонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Леон напрягся. Если европейский правовед начинает говорить о кризисе с такой трибуны, как эта, общая направленность симпозиума становится понятна без пояснений. Здесь собрались люди, убежденные в том, что любое движение в теплом болоте равнозначно катастрофе. И собрались они для того, чтобы уяснить, как подобную перспективу ликвидировать – с юридической точки зрения, в первую очередь. Макрицкий вздохнул и раскрыл программу мероприятий симпозиума. Названия этих мероприятий не дали ему ровным счетом ничего – речь шла о проработке каких-то законодательных документов, касающихся международных правил полетов, усовершенствовании договорной базы венерианских разработок и прочей малопонятной бодяги. Можно было, конечно, попросить консультации у Валеры Дороша, но Леон понимал, что названия не имеют ни малейшего отношения к реальной сути тех проблем, ради обсуждения которых и слетелись в Прагу все эти старые крючкотворы.

Когда Леон оторвался от своих размышлений, с трибуны уже вещал краковский профессор. Впрочем, поляк был на удивление не зануден: поприветствовав дорогих коллег, он вкратце рассказал о паре «круглых столов», вести которые предстояло ему лично, и раскланялся. На том официальная часть завершилась.

Дальнейшее присутствие Леона среди членов союзной делегации являлось совершенно излишним, и он, не глядя на величественного московского «генерала из главка», поспешил протиснуться к выходу. Через несколько минут он уже входил в уютный бар «азиатского» ресторана. Пока здесь было пусто, но по личному опыту Макрицкий уже знал: еще минут десять, и бар наполнится его «клиентурой», так как на вечерние сборища первого дня ходят только самые отпетые, либо же те, кому приходится делать это по долгу службы. Людям, имеющим реальный вес, не терпится встретиться в более доверительной обстановке.

Леон заказал себе стаканчик чудесного китайского сливового вина и принялся ждать. Нюх не обманул его: не успел он как следует распробовать лакомство, как в бар повалили мужчины в деловых костюмах с бирками участников симпозиума. К его огорчению, в первой группе не оказалось ни одного знакомого лица. Прошло еще несколько минут, и в дверях вдруг показался не кто иной, как доктор Артур Чизвик собственной персоной. Его Леон никак не ожидал встретить…

Чизвик, вяло помахивая какой-то брошюркой, прошествовал к стойке, взял у бармена рюмку с послащенной рисовой водкой, и обвел глазами полутемный зальчик. Не увидеть Леона он, разумеется, не мог, так как тот специально занял столик в центре.

Макрицкий приветственно поднял ладонь. Доктор Артур обрадованно заулыбался, отчалил от стойки и сел рядом с ним.

– И вы здесь, Лео? – отечески похлопал он по плечу Макрицкого. – Кажется, у вас новые погоны? Поздравляю. Что же привело вас на это, гм, мероприятие? Насколько я помню, вы не имели прямого отношения к юриспруденции.

– Служба, сэр, – расплылся в улыбке Леон, довольный тем, что встретил хоть кого-то знакомого. – Начальство иногда посылает меня в довольно неожиданные места. А вы?..

– Я? – немного рассеянно переспросил Чизвик. – Я прилетел сюда потому, что мне нужно готовить материалы для Комиссии по Контакту… у нас заседание через десять дней. Боже мой, что творится, Леонид, что творится в этом мире! В последнее время у меня плохо с сердцем. Эти негодяи готовы провалить все то, к чему мы шли столько лет… я даже не знаю, что теперь будет, да-да-да!

– Вы имеете в виду Европарламент?

– Разумеется, друг мой. Конечно, шансы у нас еще есть, но они, признаюсь вам честно, мизерны – и если правительства не предпримут энергичных мер – мне страшно даже подумать, что ждет нас дальше. Могу только сказать, что серьезный разговор с нами вести уже не будут. Вы представляете себе, что это значит?

Леон с трудом удержался от жесткой усмешки. Старик остался все тем же сумасшедшим, что и раньше, и никакие доводы его не переубедят. Стоит ли?..

– Мы живем в демократическом обществе, сэр Артур, – осторожно заметил он.

– Не произносите при мне этого слова! – сверкнул глазами Чизвик. – Я разочаровался в демократии, юноша. Демократия, пф-ф! Наши лидеры не сумели подготовить общественное мнение, а ведь времени у них было более чем достаточно! Вот вам демократия! Теперь придется принимать непопулярные, так сказать, решения, и к чему это приведет? Впрочем, есть еще возможность – широкая пропаганда, возможно, что-то и изменит. Но индокитайцы наверняка поступят по-своему, а это может напугать наших брюссельских недотеп.

– Пропаганда? – поднял бровь Макрицкий. – Вы считаете, что ее было недостаточно?

– Но вы же видите! – возмутился сэр Артур. – Ах, дорогой Леонид, вы еше слишком молоды и многого не понимаете. Широкой публике вовсе не обязательно знать некоторые детали происходящих событий. Они вредны. Если уж дело идет так, что приходится выкладывать всю подноготную, то делать это необходимо таким образом, чтобы массы твердо верили в благие цели, преследуемые властями. И никак иначе!

– По-моему, врут и так немало, – не удержался Леон.

– Ах! – как обычно, Чизвик не слишком вслушивался в реплики собеседника, предпочитая слышать лишь себя самого. – Пропаганда простых и ясных идей – задача далеко не такая легкая, как может показаться на первый взгляд. И уж конечно, в таком деле не место трусости и нерешительности. Для нашего дела, дорогой Леонид, все средства хороши – но как мы теперь видим, не все это понимали. Да-да-да! Если б мы поняли это раньше… да и то сказать: по-настоящему нас поддерживают только во Франции, остальные все мнутся и блеют что-то о праве на информацию, праве на самоопределение… глупости! Подобные понятия давно пора выбросить на свалку истории. Впрочем, надеюсь, что скоро так и произойдет. Недавно я побывал в Штатах, и должен вам сказать, эта поездка произвела на меня сильное впечатление. Правительственные круги Вашингтона настроены по-боевому! Вот у кого нам следует учиться! Никакого визга, никаких стонов, правильно проведенная пропагандистская кампания и твердая готовность элит идти до конца, невзирая на любые возможные осложнения. А в Брюсселе – сплошной либерализм. Кое-кто, подумать даже страшно, ставит под сомнение необходимость исполнения Кодекса! Мне приходилось слышать голоса, упрекающие Старших в нарушении некоторых его статей… но даже если это и так, то что же? Разве такие мелочи могут встать на нашем пути?

– А такое было, сэр Артур? – вкрадчиво поинтересовался Леон, дождавшись момента, когда Чизвик наконец перестал тарахтеть, чтобы сделать глоточек.

– Мы невоспитанны, – легкомысленно махнул рукой ученый. – Что из того, что Старшим приходилось принимать решения, которые могут быть неверно истолкованы досужими болтунами? К счастью, правящие круги уже тогда понимали, что предавать огласке некоторые факты весьма неразумно… – Чизвик вдруг привстал и замахал кому-то рукой. – Простите, Леонид, я вынужден покинуть вас…

Леон проследил за ним взглядом, и увидел, что сэр Артур, не расставаясь с рюмкой, бросился к дверям бара, где маячила массивная темная фигура во французском мундире, легко идентифицируемом по характерной фуражке-«кастрюле».

Макрицкий вздохнул и подошел к стойке, чтобы заказать себе еще порцию вина. Этот сорт довольно редко встречался даже в киевских «шанхаях», как называли китайские рестораны на берегах Днепра, поэтому не следовало отказывать себе в невинном удовольствии, хотя стоило оно весьма и весьма.

– Двести, – приказал он бармену, приземистому дядьке с залысинами.

– Чем пан закусит? – поинтересовался тот.

Леон помотал головой и вытащил из кармана золотую кредитку с логотипом крупного киевского банка. Бармен уважительно блеснул глазами и выставил на стойку высокий бокал.

– Как будет угодно пану майору.

Повернувшись, чтобы вернуться за облюбованный им столик, Макрицкий с удивлением заметил, что там уже кто-то сидит. В слабом свете красных шелковых фонариков, подвешенных под потолком, лицо сидящего показалось ему знакомым. Он приблизился.

– Черт, герр Уленгут, я не узнал вас!

Рослый мужчина в светлом костюме приветственно поднял кружку с пивом. Узнать его и впрямь было не слишком легко – Пауля Уленгута, известного антверпенского правоведа и друга его семьи, Леон не видел уже лет семь, если не больше.

– Привет, парень… я так сильно постарел, да?

– Что вы, Пауль, вовсе нет! – запротестовал Леон, радуясь неожиданной и приятной ему встрече. – Просто здесь так темно…

– Постарел, постарел, – усмехнулся юрист, расправляя ладонью пышные седые усы. – Зато ты как новенький, хотя дед и говорил, что ты порядком возмужал. Но от этого не уйти, так лучше уж наслаждаться молодостью, не забивая себе голову проблемами возраста. Как ты? Я много слышал о твоих приключениях. Ты сейчас работаешь у Коровина?

– Вы знаете? – удивился Леон. – Что-то у нас слишком много болтают.

– После Севильи некоторые тайны перестали считаться таковыми. Да, в общем-то, и Коровин для меня человек не чужой – я познакомился с ним лет двадцать назад, и при довольно своеобразных, мягко говоря, обстоятельствах. В первый же день нашего знакомства мы пересчитали друг другу зубы. А потом стали друзьями… Так бывает, э?

– Вы, Пауль, остаетесь верны себе. Честно говоря, я никак не ожидал увидеть вас среди этих…

– Этих говноедов, ты это хотел сказать? Чего уж там, давай называть вещи своими именами. Да, я здесь, но вопросы решаю свои собственные. А вот что в твоем обществе делал этот безумный англичашка?

– Вы имеете в виду Чизвика?

– Кого ж еще, парень? Странные у тебя знакомства. Чизвик стал просто опасен, ты не находишь? Он маньяк, не так ли?

Леон побарабанил по столу пальцами.

– Да, – согласился он. – Сэр Артур в самом деле говорит довольно странные вещи. Похоже, он то ли действительно спятил на своих обожаемых Старших, то ли дошел до той грани, когда цинизм превращается в… не знаю даже, как это сформулировать…

– Спятил, – жестко произнес Уленгут. – Можешь мне поверить, в данный момент он уже плохо соображает, где кончаются его фантазии и начинается суровая реальность. Именно этим он и опасен. Так что лучше держись от него подальше, майор. Но расскажи-ка мне лучше, как там твои? Дед недавно сообщил мне о свадьбе твоей сестры… где гуляли?

Некоторое время они болтали о делах семейства Макрицких, потом Уленгут с сожалением посмотрел на часы и отставил в сторону уже опустевшую кружку.

– Как жаль, что мне нужно улетать. С другой стороны – здорово, что я тебя встретил, а то это дело тянулось бы еще пару лет. У меня к тебе небольшая просьба, Леонид. Совершенно необременительная, не переживай.

– Ну, Пауль, я всегда к вашим услугам!

– Тогда слушай. Дело в том, что я должен Коровину бутылочку вина, и не могу отдать ее уже чуть ли не год. Но искать сейчас что-нибудь приличное мне некогда, зато здесь, а Праге, у меня есть добрые знакомые. Завтра вы наверняка потащитесь смотреть на местные древности – и Староместскую площадь, естественно, не минуете. Спросишь, где находится Гусова улица, тебе любой гид покажет – а там найдешь погребок «Старый Иосиф». На самом деле никакой он не старый, но именно там можно всегда найти что-нибудь интересненькое… Я туда позвоню, и завтра в любое время тебя будут ждать. Можно не завтра, послезавтра, только зайди обязательно, слышишь? А то я и так в дурацком положении, все никак мне до Москвы не добраться.

– Но Пауль, я не слишком разбираюсь в европейских винах. Что мне выбрать?

– Ничего выбирать не нужно, все выберут за тебя. Расплачиваться, естественно, тоже не надо. Придешь, представишься, заберешь, а в Москве вручишь Валентину. Я думаю, он порадуется. Ну и привет передашь, само собой. Все, Леон, – Уленгут встал и грустно улыбнулся. – Прощай. Увидимся, я надеюсь.

Леон вскочил и схватил протянутую ему ладонь. В серых глазах юриста ему почудилась какая-то то ли тоска, то ли горечь, но наваждение длилось не более секунды – улыбнувшись, Уленгут подмигнул ему и пошел прочь, в сторону тускло светящегося дверного проема.

Глава 2.

Уленгут ошибся – экскурсия по пражским достопримечательностям в программу симпозиума не входила, очевидно занятым юристам было не до того. Поэтому, обойдя после завтрака все возможные места скопления праздных участников на предмет участия в тусовке и не обнаружив оных, Леон вернулся в свой номер, чтобы переодеться и подъехать за бутылкой для шефа. О том, что Пауль Улегнгут может быть знаком с Коровиным, прежде он даже и не догадывался. Впрочем, насколько ему было известно, судьба не раз забрасывала старого крючкотвора в самые разные места. В молодости, например, ему случилось даже поработать на Венере, так что в принципе факт такого знакомства не выглядел чем-то из ряда вон выходящим.

Леон велел таксисту высадить его на Дворжаковой набережной, едва машина пересекла Влтаву по недавно отстроенному путепроводу севернее легендарного Карлова моста, и, вызвав на дисплее коннектера пражский навигатор, принялся соображать, как теперь добраться до Гусовой улицы. Насколько Макрицкий помнил Прагу, Гусова должна была находиться где-то неподалеку. Сориентировавшись, Леон спрятал аппарат в карман и двинулся к югу. Вокруг него толпились туристы всех языков и цветов кожи, снаряженные яркими банками с дешевым чешским пивом, из приоткрытых дверей таверн и подвальчиков несло сосисками м кислой капустой. В недавнем еще прошлом и сам он, оказавшись здесь, не преминул бы заглянуть в приличный ресторан, но сейчас Макрицкий даже не обращал внимания на происходящее. Вчера, залитый некоторым количеством китайского винца, короткий разговор с доктором Чизвиком не вызвал у него особой тревоги, тем более, что сверху на него наложилось удивление от встречи с Уленгутом. Но теперь слова англичанина не шли у Леона из головы.

Герр Пауль был безусловно прав – Чизвик и впрямь перестал отдавать себе отчет в происходящем. В противном случае он не стал бы болтать с Леоном о таких вещах, как… как что? Что он имел в виду, заявив, хоть и не прямо, о фактах нарушения Кодекса самими Старшими? И, черт возьми, не ради ли сокрытия этих фактов и была выстроена вся та громоздкая и дорогостоящая система лжи, система оболванивания налогоплательщиков, именуемая Чизвиком «пропагандистской кампанией»? Эх, взять бы старика Артура за шкирку, да покопаться у него в голове: наверняка там найдется немало интересного. Или – задать прямой вопрос Коровину?

Сейчас Леону казалось что скоро, особенно в свете последних событий, настанет тот час, когда подобный вопрос может быть задан, не глядя на чины, допуски и карьерные перспективы. Ощущение близости чего-то чрезвычайно гадкого, преследовавшее Макрицкого в последние недели, здесь, в Праге, вдруг усилилось едва не на порядок.

Он дошел до пересечения Карловой и Гусовой, машинально свернул направо – и почти сразу же увидел нужную ему вывеску.

«Старый Иосиф» оказался крохотным подвальчиком с несколькими дубовыми столами и темной, покрытой специальным тонированным лаком стойкой, за которой на стеллажах ждали своего часа десятки и сотни разнокалиберных бутылок, прибывших сюда со всех концов земного шара.

– Hello, – обратился он к пухленькой девушке в нарядном клетчатом переднике, дремлющей посреди этого великолепия с включенным медиапроектором в руке, – мне должны были передать кое-какую посылку… от пана Уленгута.

Девица встрепенулась, с некоторым недоумением обвела сонным взглядом пустой зальчик, и подняла глаза на Леона.

– Посылку? Для пана?.. Ах, сейчас… Я-ан!

На ее зов из подсобки с готовностью выскочил низкорослый и лысый старикашка с крючковатым носом. Ни говоря ни слова, он очень внимательно изучил физиономию Леона, терпеливо ожидавшего какой-либо развязки, и тихо поинтересовался:

– Пан Макрицкий, если не ошибаюсь?

– Так, пане, – кивнул Леон, немного удивляясь конспиративной обстановке происходящего.

– От пана Уленгута? Он, если мне не изменяет память, близко знаком с вашим почтенным батюшкой?

– Н-да, – согласился Леон. – Но…

– У нас все готово, – старикан взмахнул сухонькими ладошками и снова исчез в дебрях своего заведения. – Пан выбрал прекрасный Порто, – сообщил он, возвращаясь в желтоватым бумажным пакетом: из пакета появилось темное горлышко бутылки, и Макрицкий воочию убедился, что это действительно портвейн весьма почтенной выдержки. – Пан будет доволен…

– Сколько я должен? – на всякий случай поинтересовался Леон, пока девушка упаковывала пакет с бутылкой в нарядную картонную коробку с красноносой физиономией того самого Иосифа.

– Нет-нет, – замахал руками старец. – То – подарок… за все уплачено.

Коротко поблагодарив, Леон взял коробку под мышку и вышел на улицу. В спину ему пристально смотрели на удивление молодые серые глаза, спрятанные в густой сетке старческих морщин…

«Если б не девка, – подумал Леон, невольно оглянувшись на вывеску, – ну подземелье с гномами…»

И – замер.

На противоположной стороне улицы, погруженной в сероватый сумрак тени, стояла Люси. Несколько секунд Макрицкий торчал как вкопанный, разглядывая девушку. Она тоже посмотрела на него, и губы раздвинулись в до боли знакомой улыбке – тогда Леон, дернув головой, резко повернулся и быстро зашагал прочь, к Карловой. В горле у него было сухо. Сев в такси, он назвал адрес и добавил, непривычно для себя резко:

– Два счетчика, если быстро! Гони!

Таксист – молодой парнишка в светлой замшевой куртке, обернулся, бросил на Макрицкого оценивающий взгляд и кивнул:

– Будет…

В номере Макрицкий запер коробку с портвейном в сейф и уселся в кресло. Его пальцы нервно мяли сигарету.

Игра света и тени, в сотый, пожалуй, раз, сказал он себе. Всего лишь игра света… но даже если это действительно она… нет, я не должен был реагировать, потому что чем закончится такая игра, не предугадает никто. Он приказал доставить в номер бутылку водки и пиццу с грибами и подумал, что сегодня ему нелегко будет вернуться в рабочее состояние. Да и смысл? Похоже, Коровин несколько ошибся, посылая его на это мероприятие в качестве наблюдателя. Ничего особо ценного тут не высмотреть, как ни старайся. Господа юристы слишком заняты своими договорами и «круглыми столами», чтобы тратить время на кулуарную говорильню в барах. В Севилье – да, а здесь, увы, не та публика.

Замыленный коридорный вкатил в номер столик на колесиках, шмыргнул носом, принимая от Леона монету на чай, и исчез. Очевидно, дел у него было много. Макрицкий неторопливо распечатал поллитровку «Смирновской», налил себе в заранее приготовленный бокал и снял крышку с коробки – на него дохнуло горячей пиццей. Сто грамм мягко ушли по пищеводу, в груди появилось тепло. Леон поморщился и встал, чтобы приоткрыть окно. В номере тотчас же возник неясный шум переполненного людьми города. Макрицкий задержался у окна, бездумно глядя вниз, в легкое, желтое осеннее марево. Кругом была толпа, он почти физически ощущал ее присутствие: те эмоции, что давно превратили Злату Прагу в бесконечный праздник, существующий вне зависимости от сезона и времени суток, – но улочки и площади, мосты и соборы, впитавшие неисчислимые количества взглядов и чувств, оставались бесстрастными. В этом желтоватом древнем бесстрастии его собственные чувства показались Макрицкому лишними, неискренними: он сделал глубокий вдох и вернулся в кресло.

Даже если это была она… Девушка в скромном сером жакете и длинной, не по моде, юбке, стоящая на старинном тротуаре Гусовой улицы.

Леону стыдно было признаться самому себе в том, что главным – тем, что потрясло его больше всего, – была не вовсе привязанность, зародившаяся в нем на борту погибшего планетолета и вновь, как ему казалось, вспыхнувшая сейчас, а тайна, жгучая, выедающая его изнутри тайна, которую несла сейчас в себе пражанка Люси.

Он налил себе еще сто и разодрал наконец хрусткий пакетик, в котором лежали прилагавшиеся к пицце одноразовые вилка и ножик. Что ей довелось увидеть? Быть может, действительно – звезды? После странной фотографии, показанной ему Мельником, внутри Леона вспыхнула некая почти неощутимая искорка. Быть может, то была искра надежды, но о таких надеждах здравомыслящие люди не говорят даже сами с собой. И все же она существовала – а вдруг… а может быть, и я?

Ему трудно было бы покинуть не просто Землю, а весь вскормивший его мир: существовал, в конце концов, и долг, та сфера неких внутренних обязанностей, которую каждый человек определяет сам для себя. Цветущая степь, бездонное голубое небо, купола церквей, словом, все то, что создает ощущение общности, единения с людьми, так или иначе окружающими тебя. Но все же Леон знал, что преграда эта – тонка, и события, в водоворот которых он оказался вдруг вовлечен, с каждым его шагом делают ее еще тоньше и уязвимее.

В кармане запищало.

– Да?, – ответил Макрицкий, не прекращая жевать.

– Ты готов? – с какой-то ехидцей поинтересовался в трубке голос Дороша.

– К чему? – Леон не сразу понял, о чем идет речь.

– К китаяночкам. Мы ж договаривались. Забыл, что ли?

«Ах, ну да… – вспомнил он вчерашний разговор. – Действительно, сейчас лучше выкинуть что-нибудь этакое, а то досижусь до депрессии.»

– Да, Валерчик, – ответил Леон. – Помню. Так как у нас с китаяночками?

– Напяливай мундир, цепляй саблю и жди. Я сейчас за тобой забегу.

– Мундир?! Какого еще черта я по Праге буду с саблей таскаться? Ты что, Валер, не в себе?

– Тихо-тихо, – засмеялся Дорош. – Я с ними уже обо всем договорился, и пообещал, что все будет по-гусарски. Бравых офицеров с саблями им видеть еще не доводилось, так что готовься – можешь пока тестикулы размять.

Леон вздохнул и закатил глаза. Спорить с Дорошем, раз тот решить упереться, не имело ни малейшего смысла, все равно заставит, – это Леон хорошо помнил еще с академии. Но действительно, шествовать по Праге в форме!.. Этакое шоу для миллионов туристов! О, господи…

Дорош появился, когда он застегивал китель.

– Молодца! – одобрил подполковник, глядя на тонкую талию Макрицкого, перетянутую сейчас поясом. – Сразу видно, что на бумажной работе ты относительно недавно. Ничего, год-другой, и станешь весьма похож на меня.

– Не думаю, – мрачно хмыкнул Леон, вытаскивая из шкафа саблю. – Я лет до сорока продержусь, а то и дольше. Как батя.

– Все так говорят, – скривился Дорош. – А потом посидят в кабинетике да по банкетикам, и готово пузо, хрен чем вытравишь. Разве что на тренажерах мучиться – так ты думаешь, сможешь себя заставить? Ох, сомневаюсь.

– Что нам брать с собой? – перебил его Леон. – Не идти ж с пустыми руками!

– Там возле заведения есть магазинчик, – ответил Дорош. – Меня уже проинструктировали. Да-а… барышни они, как я понял, обстоятельные.

– Куда мы хоть едем? Это вообще – что?

– Сказано ж было – театр. Но иногда в театре бывают выходные. Все, хорош болтать, поехали.

В машине Дорош уверенно назвал таксисту адрес на Вышеграде и вдруг хихикнул, поворачиваясь к Леону:

– Наших, там, поверь, знают и любят. Вот только с саблями еще не видали.

Макрицкий поморщился и не стал утруждать себя ответом. При иных обстоятельствах он скорее всего отказался бы от поездки, но сегодняшнее наваждение, встреченное им возле «Старого Иосифа», могло рассверлить мозг всерьез, а попытки залить его в одиночестве вряд ли увенчались бы успехом.

«В конце концов, – подумал он философски, – может молодой неженатый офицер поехать в бардак? Разумеется, да, особенно, если вчера он случайно встретил однокашника, с которым не виделся много-много лет.»

Таксист высадил их на небольшой площади возле сквера, украшенного каким-то небольшим памятником. Леон выбрался из машины, надел на голову высоковерхую фуражку с тризубом на околыше и, морщась, огляделся в поисках восторженных туристов, целящихся в него записывающими головками, однако не без удивления уяснил, что до него никому нет дела. Это немного успокоило его, и он поинтересовался у вертящего башкой приятеля:

– Ты что, собственно, шукаешь? Здание китайской оперы?

– Да нет, – отмахнулся тот, – магазинчик здесь должен быть.

– Как он выглядит, твой магазинчик?

– Ну винная лавка, разумеется… как еще?

– Так вон, наверное, олух! – и Леон махнул рукой в сторону затейливой вывески, извещавшей всех желающих, что здесь продаются «наилучшие крымские сорта». – Это ты имел в виду?

– А, да! – обрадовался Дорош и поволок его по пешеходному переходу. – Очень уж они просили, бедняжки. Для них ведь дороговато такие вещи потреблять, вот и намекают заранее.

Леон горестно покачал головой и потянул на себя большую стеклянную дверь, облепленную десятками маленьких стикеров, заверявших покупателя, что лавка принимает платежи с любых карточек, существующих на этой планете. Среди переливающихся логотипов крупных банков мелькнули и несколько эмблем европейских и штатовских «социалок», что, по мнению Леона, могло быть расценено как мелкое издевательство политкорректных чехов.

В магазине уютно пахло карамелью. Увидев офицеров, из угла зала выскочил юноша в малиновой жилетке.

– Что панам будет угодно? – спросил он на хорошем русском.

– Что нам будет угодно? – повернулся к приятелю Макрицкий. – Что они там у тебя пьют – мускат, поди?

– Ты знаешь что, – отчего-то скис вдруг Дорош, – ты ведь в крымских делах куда лучше моего тянешь?… ты тут сам походи с пареньком, коньячку возьми, ну и сладенького, конечно, куда без него, – а я пока воздухом подышу. Как наберешься всего, позови, рассчитаемся вместе.

– Что это с тобой? – удивился Леон. – Голова заболела?

– Да не могу я на такое количество бухла смотреть спокойно, – прошипел Дорош, непритворно краснея. – Не могу вот… Из-за жены, заразы… давай ты сам, а? А потом позовешь.

– Ну ладно, – пожал плечами Леон. – Тоже мне, алкоголик замаскированный… Что ж, пойдемте, дружище, посмотрим, что у вас тут имеется.

Пройдясь вдоль рядов, пестреющих сотнями этикеток, Макрицкий взял три бутылки коньяку и набор мускатов, оставив неизбежные конфеты на усмотрение менеджера. Почтительно улыбающийся мальчик помог донести добычу до кассы, кивнул девушке-кассирше на солидного клиента и скрылся в дебрях кондитерского отдела. Леон тем временем повернулся к двери и, поймав вопросительный взгляд Дороша, поманил его пальцем.

– Вот то, что надо! – облизываясь, похвалил тот. – Вина, я думаю, хватит. Будет мало, пошлем за местными напитками, нужно, в конце концов, и европейскую промышленность поощрять.

Парень в жилетке вернулся с двумя корзинками в руках: одна была пуста, а во второй торчали несколько шоколадных наборов и какой-то тортик.

– Ох-хо, – сосредоточенно запыхтел Дорош, силясь извлечь из внутреннего кармана кителя бумажник.

– Успокойся, – Леон стянул с правой ладони белую перчатку, бросил ее на прилавок и вытащил свою «мелкорозничную» кредитку. – Пожалуйста, отсюда.

– Да ты что?! – попытался было возмутиться Дорош, но юноша уже складывал бутылки в пустую корзинку.

Леон вернул в карман кредитку и взялся было за ручку одной из корзин, но валера проворно оттолкнул его в сторону.

– Нет, нет! – горячо зашептал он. – Понесу я сам… всегда сам бухло носил.

Макрицкий вежливо улыбнулся кассирше и двинулся вслед за Валерой.

– Пан офицер! – закричал кто-то в спину, когда он уже открыл перед Дорошем дверь магазина.

Леон обернулся. Кассирша, встав со своего места, помахивала забытой на прилавке перчаткой. Макрицкий усмехнулся и зашагал назад.

– Вы очень любезны, – сообщил он девушке. – Однажды я умудрился забыть на кассе…

– Пан, пан!! – вдруг истошно завопила она, глядя куда-то за спину Леона.

Макрицкий мгновенно развернулся и понял причину ее ужаса. Вот только выглядела она как-то нереально… напротив двери магазина, заехав правым передним колесом на тротуар, стоял черный, наглухо тонированный мини-лайнер «Фольксваген-Мунвинд», и из сдвинутой назад правой боковой двери выпрыгивали двое – одетые как обычнейшие туристы, в необъятные брюки с десятками карманов и «надувные» яркие жилетки, – но с черными обтягивающими масками на лицах. А возле самой двери лежал на спине, слабо подергивая ногами, Валерка Дорош, и в падении не выпустивший свою драгоценную ношу.

Даже не пытаясь понять, что все это может значить, Леон бросился к двери, толкнул ее плечом и сразу же, едва магазин остался за спиной, рванул из ножен саблю.

Парни в масках оказались поразительно проворны. К тому моменту, когда Леон вылетел на тротуар, они уже поднимали безвольное тело подполковника Дороша, намереваясь запихнуть его в свою машину – увидев же Макрицкого, налетчики немедленно бросили Валеру и ударились в бегство. Однако расстояния хватило только одному из них: сверкающая парадная сабля с коротким шипеньем покинула ножны и, описав воздухе едва видимую глазу восьмерку, полоснула второго наискось через всю спину. Леон еще тянулся в своем замахе, тянулся, выгнувшись дугой, – но «Фольксваген», завизжав всеми четырьмя электромоторами, бешено сорвался с места, унося с собой обоих налетчиков: уцелевший втаскивал раненого в салон.

Через несколько секунд в уши Леону ударил многоголосый визг прохожих. Со всех сторон к магазину бежали люди. Не глядя на них, Макрицкий достал из нагрудного кармана запечатанный одноразовый платочек и тщательно вытер им окровавленный клинок.

Из шеи обмякшего, но вполне ровно дышащего Валеры торчала крохотная оперенная стрелка. Оттолкнув какого-то азиата, уже нависшего над его другом с записывающим проектором, Леон осторожно вытащил стрелку из ранки и, вскрыв еще один платок, поместил ее в прозрачный пакетик.

– Полицию вызовите! – крикнул он.

– Скорая уже едет! – возбужденно ответили ему. – Сейчас будет!

Леон подложил под голову Дорошу его собственную фуражку и выпрямился. С противоположной стороны сквера приближался вой сирены. Несколько секунд спустя у магазинчика остановились сразу три полицейских машины, и патрульные принялись разгонять собравшуюся толпу.

– Лейтенант Майер, – козырнул Макрицкому вихрастый светловолосый парень, перекрещенный поверх кожаного комбинезона двумя портупеями, на который висело его довольно хитроумное снаряжение. – Следователь сейчас будет. Он жив? Жив?

– Удар паралитиком, – ответил Леон. – Убивать его не хотели, так что опасности для жизни нет. Вы в наряде? Мне необходимо срочно переговорить с вашим начальством.

– Сейчас будет следователь, – повторил Майер, очевидно, успокоенный сообщением о том, что с трупами ему возиться не придется. – Кто это его? Вы разглядели?

– Свяжитесь с районным комиссариатом, – жестко произнес Леон. – Срочно…

Лейтенант недоуменно моргнул, но спорить не стал. Две минутами позже Дороша уже грузили в подъехавшую машину скорой помощи, а Леон садился в автомобиль Майера. Корзинки с выпивкой и сладостями стояли у него под ногами.