Текст книги "В небе - пикировщики !"

Автор книги: Алексей Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Вызываю майора Нарыжного – штурмана полка. Тот внимательно выслушал и, подумав, сказал:

– Предлагаю после бомбардировочного удара по танковому эшелону произвести посадку на ближайший к линии фронта аэродром,– отвечает Нарыжный,– до своего "горючий" не хватит. Для экономии топлива предлагаю круга над аэродромом после взлета не делать, сбор полковой колонны произвести прямо на маршруте. Истребители прикрытия будут?

Я молча пожимаю плечами.

– Значит, не будут, иначе комдив сказал бы. Предлагаю следовать к объекту пониже.

– Правильно, бреющим надо идти. Правда, расход горючего на малых высотах значительно выше, чем на больших, но зато высок и тактический выигрыш: на фоне земли нас труднее обнаружить сверху вражеским истребителям, а в случае встречи с "мессершмиттами" мы лишим их возможности атаковать бомбардировщики снизу.

Смотрю на часы:

– Дежурный! Командиров эскадрилий, звеньев и экипажей срочно ко мне!

Снова звонит полевой телефон. Беру трубку и слышу голос инженера полка Чугая. В нем радость, восторг:

– Товарищ командир! Боеготовых двадцать пять! "Шестнадцатую" и "двадцатую" восстановим к утру...

– Спасибо, Чугай. Идите сюда, на К.П.

Отлично! Двадцать пять подготовлено, да пара подрулит из соседнего полка. Чего же еще желать? Но нехватка светлого времени волнует меня все больше и больше. Что же делать? Звоню командиру дивизии. Вначале докладываю о количестве боеготовых машин и что мне нужно добавить к трем десяткам только два самолета. Полковник Степан Игнатьевич Нечипоренко доволен. Отвечает: "Сейчас же даю команду Быстрову!" Благодарю его от души, затем напоминаю о нехватке светлого времени, о том, что меня больше всего беспокоит...

– Знаю,– отвечает комдив.– Меня это самого волнует. Уже докладывал командующему. Генерал Судец ответил: задачу выполнить любой ценой. На железнодорожную станцию Чунишино прибыл эшелон с танками и самоходными артиллерийскими установками, вот-вот начнется его разгрузка. Это намного усилит противника, и еще труднее будет вырваться из окружения некоторым нашим соединениям. Вся надежда на нас – авиаторов.

– Все ясно, товарищ полковник. Приказ будет выполнен!

На КП собрались все экипажи. Над головами сдержанный гул. Здесь же пилот Саша Яковлев. Недавно он возвратился из воздушной разведки и уже доложил мне, как прикрыта железнодорожная станция средствами противовоздушной обороны, как лучше выйти к объекту действия и с какого направления целесообразно нанести бомбовый удар. Прошу его доложить всем воздушную обстановку и последние разведданные. После его слов коротко ставлю задачу. Боевой порядок полка "колонна эскадрилий". Эскадрильи – в "клину звеньев". Первую эскадрилью веду я, вторую – майор Канаев, третью – майор Смирнов. С ним следуют два самолета из 797-го полка. Замыкающим в полковой колонне пойдет старший лейтенант Гривцов. Истребителей прикрытия не будет.

Вижу, как напрягаются лица летчиков, штурманов: понимаю, без истребителей плохо, но путь-то какой: если с воздушным боем, то горючего не хватит даже до цели. А там наступит быстрая темнота, необходимость в сопровождении отпадет сама по себе.

– Ничего не поделаешь,– говорю,– до цели потерпим, как-нибудь отобьемся, если противник навяжет нам воздушный бой. На обратном пути пойдем под покровом ночи...

Люди покачивают головами, чуть улыбаются. Силен, дескать, командир полка утешил. Вполне понимаю: темнота для большинства из них опаснее боя, да еще на таком сложном в технике пилотирования самолете, как "Петляков-2". Две-три минуты говорю об особенностях полета строем в ночное время, о возможной посадке на запасном аэродроме, у которого взлетно-посадочная полоса ограничена по своим размерам. Гляжу на часы.

– На этом предполетную подготовку считаю законченной, вылет незамедлительно по зеленой ракете с КП.

И вот мы в полете. Пикирующий бомбардировщик Пе-2, до предела загруженный фугасными, осколочными и зажигательными бомбами, как бы завис на месте, а земля несется назад, под крыло: как и решили, идем на небольшой высоте.

Спрашиваю своего стрелка-радиста:

– Что наблюдаешь?

– Наша девятка уже собралась, вторая пристраивается, третья – в ходе сбора.

Самолеты идут строго по заданному курсу. Солнце склонилось к зубчатым верхушкам лесного массива. "Подходим к Артемовску",– докладывает штурман майор Нарыжный. Лучше, если бы город обойти стороной, но нас прижимает время, и мы идем напрямую. На всякий случай надо идти еще ниже. Отдаю штурвал чуть от себя, иду со снижением. Под крыло устремились улицы шахтерского города. По ним мечутся фашисты – ведь под краснозвездными крыльями на наружной подвеске отчетливо видны с земли фугасные авиационные бомбы. Артемовск исчезает за несколько секунд. И снова внизу белый экран степного снега. Следуем маршрутом вдоль дороги на Красноармейское. Судя по тому, как блестит железнодорожная колея, можно предположить, сколь интенсивно за последние часы противник перебрасывает сюда свои войска и технику.

Но вот вдали прямо по курсу – холм. Он быстро приближается. Отчетливо вижу на нем тяжелые орудия артиллерийской батареи. На шоссе справа вытянулась цепочка бронетранспортеров. Чувствую, как "чешутся" пальцы. Наверное, то же чувствует штурман, а еще больше – стрелок-радист, прильнувший к своему пулемету. На всякий случай предупреждаю: "Ребята! Стрелять запрещаю!" Майор Нарыжный смеется: "Вовремя сказано".

За холмом, на высоте метров семьсот-восемьсот, появляются шапки разрывов зенитных снарядов, а справа и выше – группа фашистских истребителей Ме-109. Предупреждаю ведущих групп, даю команду:

– Приготовиться к бою! Сомкнуться!

Произвожу доворот на десять градусов вправо. Необходимо "отодвинуть" от прицелов заходящее солнце, чтобы оно не слепило стрелков-радистов.

Три звена истребителей "Мессершмиттов-109" в строю "пеленг" проносятся мимо нашего строя, разворачиваются на параллельный "Петляковым" курс и... уходят в высоту. Может, не видят? А может, хотят усыпить нашу бдительность? Нет, ни то, ни другое. Просто они хотят атаковать "пешки" на повышенной скорости, чтобы после атаки суметь уйти от мощного огня экипажей пикировщиков. Так и есть. Через несколько минут "мессеры" бросаются в атаку. Однако, не дойдя до плотной цветистой стены наших пулеметных трасс, отваливают: одно звено – влево, другие два – вправо. Не рассчитали или сдрейфили? Словом, атаку до конца не довели...

Они атакуют опять, но теперь уже с. двух сторон. Командую:

– Сбавить обороты!

Скорость наших самолетов уменьшилась, и "мессеры" проносятся мимо, не успев даже прицелиться. Разворачиваются. Наверное, теперь будут атаковать в лоб. На всякий случай приказываю: "Увеличить обороты до максимальных!" Чем больше скорость при встречной атаке, тем лучше. Все! Пронеслись, только мелькнули перед глазами, и опять никто никого не задел. Развернулись. Снова заходят с хвоста. Но почему-то не атакуют, несутся вперед на интервале порядка тысячи метров. Что же у них на уме? Обгоняют третью и вторую девятки самолетов Пе-2, доворачиваются... Теперь понятно: будут атаковать первую девятку. Отчетливо вижу: пара Ме-109 рвется к моему самолету. Стрелки-радисты с других самолетов встречают их плотным огнем. Ведущий истребитель противника, не выдерживая, отваливает, но его настигает пучок огненных трасс. Дымя, "мессершмитт" снижается и пропадает за лесом. Неожиданно вижу второго – он у меня в хвосте. Слышу резкий, короткий удар по машине. Обстреляв наш самолет, "мессер" бросается влево от строя "пешек", но и его настигает огонь штурманов и стрелков-радистов. Наблюдаю, как он валится на крыло, оставляя за собой шлейф густого черного дыма. Остальные истребители противника уходят.

– Пора! – говорит мне штурман Нарыжный.

Это значит, до цели осталось несколько минут полета, и надо успеть набрать высоту. Набираем 500, 800, 1300, 1500... Уверенно следуем дальше, к цели. Справа сзади появляются семь Ме-109, догоняют, заходят в атаку. Внезапно справа от нас возникает заградительная стена зенитных разрывов. Безусловно, огонь предназначен для нас, но стена оказалась на пути фашистских истребителей, и они, будто обжегшись, бросаются влево. Атака сорвалась.

Разворот – и ложимся на второй, последний отрезок маршрута. Курс на Чунишино. И снова нас атакуют. Все та же семерка. Дымит левый мотор на машине Яковлева – он атакован парой истребителей. Стрелок-радист В. Макаренко тяжело ранен в голову и левую руку, но радиосвязь с экипажем не прекратилась ни на минуту.

Еще одна вражеская пуля – и рука комсомольца Макаренко замерла, так и не достучав последние цифры донесения... Запрашиваю командира экипажа:

– Как себя чувствуешь? Состояние штурмана?

Яковлев отвечает:

– Остаюсь в строю, пойду на цель.

Пробиться к объекту действия было трудно. Еще дважды наш строй самолетов подвергался атакам истребителей. Однако монолитный боевой порядок и четко организованный огонь в звеньях не дали возможности сбить самолеты с курса.

Скрылось за горизонтом солнце. "Петляковы" настойчиво продолжают полет к цели. Высота 2 тысячи метров. Полковая колонна перестраивается в правый пеленг эскадрилий, а затем летчики, взяв необходимые дистанции, образовали из 27 самолетов замкнутый круг, своеобразную "вертушку". Перевожу машину в крутое пике. Ведомые держатся на установленных дистанциях и затем один за другим пикируют на цель. Навстречу стремительно несется земля. На длинной цепочке платформ видны танки и самоходки. Видно, как бегут от разгружаемого эшелона солдаты. Сброшена первая серия бомб. Выводя самолет из пике, наблюдаю: первые наши бомбы свернули под откос локомотив, накрыли цель от последней до первой платформы.

Штурманы эскадрилий докладывают о нескольких прямых попаданиях в платформы с танками и артиллерийскими установками, о возникших пожарах и взрывах в районе станции. В наступающих сумерках еще дважды заходим на бомбардировку и штурмовку вражеского эшелона с бреющей высоты. Эшелон полыхает. На фоне дымных хвостов, сносимых от станции ветром, вижу самолеты под управлением летчиков И. Глыги, П. Назарьева, П. Журавлева. Они штурмуют колонну мотопехоты, проходящую вблизи Чунишино.

Отбомбившись, уходим. Поставленная задача выполнена. Железнодорожная станция закупорена надолго! "Петляковы" стягиваются в звенья, звенья – в эскадрильи. Полк, проведший ожесточенную атаку, вновь в полном составе.

Но радость сменяется тревогой: самолет 2-й эскадрильи летчика Г. Хуторова атакует пара "Мессершмиттов-109". Теперь-то они настигли нас, пытаясь взять реванш. Экипажи Пе-2 с большим трудом отгоняют противника от строя. У самолета Хуторова повреждено хвостовое оперение, пулеметным огнем срезана часть правого крыла.

Запрашиваю:

– Как вы? Сумеете ли оставаться в строю?

– Да.

– Я – Восьмой... Я – Восьмой...– вызывает командир звена С. Карманный.Атакован истребителями. Одного сбили, но и наш самолет сильно поврежден. В строю оставаться не могу.

– Разрешаю одиночное возвращение.– Это первый выбывший из нашего строя самолет. Он уходит напрямик – к линии фронта.

Шестерка фашистских истребителей Ме-109 проходит вперед, разворачивается, идет в лобовую атаку. Встретить их нечем, боекомплект иссяк. Даю команду: "Следуй за мной!" – и пикирую вниз, в темноту. Истребители противника проносятся над нами и исчезают. Бой закончен, но риск и опасность остаются. Темнота вырвала землю из-под ног. Ориентиров не видно никаких. До своего аэродрома тридцать пять минут лёту. Горючее на исходе. Домой явно не дотянем... Что же делать? Как поступить в столь критическом положении? Обращаюсь к штурману Нарыжному:

– Прокладывай курс к Василию Зайцеву на Красный Лиман!

– Есть, к Зайцеву!

Мороз пробирает по спине. Зайцев – мой хороший товарищ, Герой Советского Союза (а впоследствии – дважды), но он командует полком истребителей, и садиться на его ограниченных размеров площадку не только не просто, но и опасно. Представляю, сколько дров можно наломать...

Вскоре Нарыжный подготовил маршрут полета к Красному Лиману. Даю группе компасный курс и добавляю необычную для летчиков команду:

– Ведомым подойти на видимость выхлопов патрубков своих ведущих!

Такую команду мои пилоты слышат впервые. Держать свое место в строю по выхлопным огням из моторов ведущих нелегко. А что делать, если сами машины скрыла ночная тьма? Теперь лишь двое – я и Гривцов – сможем в наступающей темноте вернуть еще совсем юных советских парней на нашу родную землю. Каждого из двадцати шести пилотов на правильном курсе может удержать лишь компас, а на своем месте в строю – слабый свет выхлопных патрубков моторов впереди идущего, сейчас заменяющий бортовые огни.

Свалилась еще одна беда: моего стрелка-радиста не слышит командный пункт полковника Зайцева. Это значит, что нам не включат прожектор, не помогут выйти на площадку. Такова ситуация. Воздушный бой с "мессершмиттами" в сравнении с ней, прямо скажу,– забава.

Принимаю связь на себя. Долго, все больше и больше теряя надежду, пытаюсь связаться с К.П, и вдруг слышу знакомый голос. Даже не верится. Нарушая все правила связи, кричу:

– Вася! Дружище! Это я – Алексей. Иду к тебе на посадку. "Хозяйство" в полном составе...

– Да что ты, Алеша, рехнулся! Куда же я тебя посажу?..– в голосе друга больше, чем беспокойство. Вполне его понимаю, но сделать ничего не могу.

– Выхода нет,– говорю,– принимай...

Вот и аэродром Красный Лиман. Вспоминаю ночные полеты в мирное время. Вывозная учебно-тренировочная программа. Полеты по кругу и в зону. Разборы полетов. В районе аэродрома – прожектор, он виден отовсюду. Полосу освещали три прожекторные станции – настоящее море огня. А сейчас на посадочной полосе три едва заметных костра. И все. А вокруг – черная донбасская ночь. Но это не самое страшное. Посадка скоростного пикировщика – вот что меня больше всего беспокоит!

Напрягая глаза до предела, различаю во тьме ночного неба едва мерцающее парами патрубков световое кольцо: один, два, семь... двадцать шесть – все здесь, все находятся на большом кругу аэродрома. Каждый видит впереди идущего. Замыкающим следует старший лейтенант Гривцов. Закладываю неглубокий вираж. Снова взгляд на землю. Одинокий, еле заметный костер вместе с чернотой земли как бы разворачивается, медленно занимая место прямо по носу моей машины. С трудом ощущая снижение, первым захожу на посадку, приземляюсь, торможу насколько возможно, но во второй половине пробега самолет тяжело врезается в глубокий снег, страшная сила инерции тянет его на моторы, отрывает хвост от земли... Секунды показались мне годом. В течение этих секунд машина как бы "решала" вопрос: перевернуться ли ей на лопатки и смять, раздавить меня и мой экипаж или вернуться назад, в обычное свое положение...

Она вернулась назад, но винты – я вижу это даже во тьме – чуть загнулись, будто бараньи рога. Вот что значит "любой ценой..." Но раздумывать некогда, на посадку заходит очередной самолет, он может столкнуться с моим. Включаю бортовые огни. Это, конечно, риск: линия фронта проходит близко, а Ме-110, фашистский истребитель-бомбардировщик, или "Юнкерс-88" – нередкие гости в районе аэродрома. Но зато мой самолет виден пилотам. По рации летчикам следует команда:

– На пробеге выключайте моторы, с полосы уходите влево!

Вот садится самолет Саши Яковлева. Он еще не успел закончить пробег, а техники и механики полка истребителей уже "поймали" его и волокут на руках, освобождая место идущей следом машине. Мой экипаж им помогает.

А самолеты продолжают приземляться. Третий, седьмой, десятый...

Едва успеваем растаскивать их. Пятнадцатый, восемнадцатый... Выдержим ли? Машины таскают буквально все. И только единственный Василий Зайцев стоит у командной радиостанции, руководит вместе со мной посадкой. Я слышу наконец его голос:

– Двадцать шесть! Последнего что-то нет...

"Последний" – это командир звена Сергей Карманный, самолет которого подбили в бою.

– Сели все,– говорю я командиру истребительного полка.– Гасите костры.

Наши машины – двадцать шесть Пе-2 буквально забили все поле левее взлетно-посадочной полосы. Василий Зайцев задумчиво смотрит во тьму и вдруг, покачав головой, говорит:

– Ты знаешь, Алеша, трое твоих пытались упасть левее посадочного "Т". Представляешь, что бы они натворили?

Я представляю. Перед глазами встает весь этот необычный полет, и чувствую, что ноги не держат меня. От усталости, от чрезмерного нервного напряжения я валюсь прямо на снег, не в силах пошевелиться, вымолвить хоть слово. Подходят и рядом со мной садятся мои пилоты, штурманы, стрелки-радисты...

– Расселись, как дома,– шутит Зайцев и вдруг, посерьезнев, предупреждает:А на рассвете чтобы и духу вашего здесь не было. Могу заверить: утром обязательно придут фашистские бомбардировщики.

Ошалело щупаю родную землю, на которую все-таки возвратился наш 39-й бомбардировочный авиаполк. У меня нет никаких сил подняться, хотя на дороге, которая подходит к самому краю летного поля, вижу приближающийся легковой автомобиль. Он останавливается недалеко от нас. Дверца раскрывается, и кто-то, не выходя оттуда, спрашивает знакомым властным голосом:

– Вы что здесь расселись? Командир полка где?

– Я командир тридцать девятого полка.

– Федоров! Жив!

Генерал В. И. Аладинский вываливается из машины. Едва успеваю подняться.

– Так точно, товарищ комкор! Мы все, кроме летчика Карманного, здесь сели.

– Голубчики вы, родные мои... Да неужто и вправду все живы? А я ведь только что твоего Карманного километрах в сорока отсюда видел. Думал, один его самолет и уцелел от всего полка...

Еще долго расспрашивал генерал о деталях полета, затем спросил:

– Каковы дальнейшие ваши планы?

– Утром простимся с погибшими в бою товарищами и будем готовиться к перелету на свой аэродром,– отвечаю ему.– Надо бы отдохнуть летному составу, да командир истребительного авиаполка торопит нас побыстрее улетать отсюда.

– Правильно делает Зайцев,– по-дружески говорит комкор.

Глубокая февральская ночь укрыла плотным покровом донбасскую землю. Я сидел в землянке у истребителей и, закрыв глаза, вспоминал до мельчайших подробностей о необычном полковом вылете, продолжавшемся 1 час 49 минут. Как на экране, промелькнули передо мной цепочка бронетранспортеров, тупорылые тени фашистских "мессершмиттов" на чистейшем полевом снегу, улицы шахтерского города Артемовска...

Здесь же, в землянке, летчики-истребители наперебой рассказали нам, "бомберам", как командование полка, узнав о трудном положении пикировщиков, стремилось сделать все, чтобы помочь нам благополучно приземлиться на их аэродроме.

– Раз "пешки" просят посадки ночью, – значит, нет у них иного выхода,заявил Зайцев.

– Оперативный!

– Слушаю вас, товарищ подполковник.

– Быстро машину с дровами и бензозаправщик на старт! Спички не забудь прихватить.

– Понял!

Не прошло и десяти минут, как нагруженная досками трехтонка, а за ней бензозаправщик направились на старт. Туда же последовала полуторка с замполитом полка В. Рулиным и начальником штаба Н. Калашниковым. Зайцев остался на радиостанции. В воздухе уже слышится нарастающий шум приближающихся к аэродрому самолетов.

Торопясь, младшие авиаспециалисты дружно растаскивали доски вдоль посадочной полосы, обливали их бензином из шланга бензозаправщика. А когда машина трогалась – поджигали. Рядом с посадочным "Т" появилось три костра из дров.

...С рассветом на аэродроме Красный Лиман выстроился личный состав 5-го истребительного и 39-го бомбардировочного авиаполков. Предстояло похоронить с воинскими почестями летчика-истребителя младшего лейтенанта Александра Соколова, погибшего накануне при бомбежке аэродрома, и Василия Макаренко, стрелка-радиста нашего полка.

Линия фронта проходила всего в нескольких километрах от аэродрома. Нередко содрогалась земля от разрывов снарядов и бомб. Шли ожесточенные бои за освобождение советского Донбасса. А в эти минуты боевые друзья в скорбном молчании, обнажив головы, подходили к могиле двух авиаторов. Наступила минута прощания. Затем последовал первый оружейный залп... И вдруг внезапная команда:

– Воздух!

– Истребители – по самолетам!

Летчики бросились к машинам, и через несколько минут дежурное звено уже было в воздухе.

Передаю приказание своим экипажам:

– Стрелкам-радистам занять места у пулеметов и быть готовыми к отражению налета самолетов противника.

Над аэродромом Красный Лиман с двух направлений появились группы бомбардировщиков Хе-111 и пикировщиков Ю-87 под прикрытием истребителей Ме-109. Авиация противника пыталась нанести массированный удар по скученному расположению бомбардировщиков Пе-2 и стоянкам истребителей.

Вслед за дежурным звеном взлетели три группы истребителей Ла-5 во главе с командиром полка. При наборе высоты подполковник Зайцев дал четкие указания ведущим групп об их действиях при атаке врага. Не теряя времени, комэск капитан И. Лавейкин и восемь его летчиков вместе с дежурным звеном дружным огнем отсекли "Мессершмитты-109" от двухмоторных бомбардировщиков "Хейнкель-111", а затем и одномоторных "Юнкерсов-87". В это же время командир полка Зайцев со своей группой атаковал уже перешедшие в крутое пике самолеты Ю-87. Командир другой эскадрильи капитан Дмитриев и его ведомые тем временем атаковали вторую группу бомбардировщиков Хе-111, стремясь сбить их с боевого курса и не дать возможности сбросить бомбы. Аэродром Красный Лиман ощетинился: зенитная артиллерия, пулеметно-пушечный огонь с земли помогал истребителям быстрее справиться с противником. И все же несколько прямых попаданий бомб вывели из строя три наших самолета.

Воздушный бой происходил на разных высотах. Разрывы бомб, гул и рев десятков моторов, непрерывные очереди скорострельных пушек и пулеметов с трудом позволили расслышать на КП полка команды, подаваемые Зайцевым в воздухе.

Пока капитан И. Лавейкин со своей группой преграждал путь "мессерам", завязав с ними "карусель", подполковник Зайцев на пикировании сбил ведущего группы Ю-87. Не выходя из крутого угла, он врезался в землю. Второго "юнкерса" пушечным огнем сразил летчик Н. Цымбал. Мы, находящиеся на аэродроме, отчетливо видели, как шестерка истребителей Ла-5, возглавляемая подполковником Зайцевым, врезалась в боевой порядок фашистских бомбардировщиков Ю-87 и сбила Двух из них. Так же отважно действовали и другие ведущие групп истребителей. Летчик Дмитриев, а затем и Сытов, сбили по одному "Хейнкелю-111". А истребители Шардаков, Кильдюшев, Глинкин, Мастерков. Попков, Анцырев и Лавренко вели упорный бой с "Мессершмиттами-109", не давая им возможности прикрыть свои бомбардировщики.

Удачно действовали Ла-5 парами. Почти в упор Н. Анцырев расстрелял Ме-109, пытавшийся сбить ведущего пары И. Лавренко. И все же вражеским истребителям удалось соединиться со своими бомбардировщиками. Они, словно шмели, облепили самолеты группы Лавейкина и Дмитриева. Развернув свою группу, командир полка Зайцев бросился на помощь комэскам. Шестерка Ла-5 ворвалась в "карусель", закрученную Лавейкиным, рассеяла наседавших "мессеров", а затем бросилась в атаку на бомбардировщиков Хе-111. Их строй дрогнул. И, бросая бомбы вне цели, самолеты со снижением уходили к линии фронта.

Ожесточенный воздушный бой над аэродромом Красный Лиман продолжался в это тревожное утро более двадцати минут. Наши гвардейцы летчики-истребители храбро и мужественно сражались против шестнадцати Хе-111, двадцати семи Ю-87 и двадцати двух Ме-109. Земля помогала своим самолетам, находящимся в воздухе. В момент пикирования "Юнкерсов-87" бойцы батальона аэродромного обслуживания под ливнем бомб и пуль продолжали вести огонь из счетверенных зенитно-пулеметных установок и сумели сбить одного "юнкерса".

В наступивших сумерках долго еще был виден дым от догоравших на донбасской земле фашистских самолетов. К концу подходили самые памятные для меня сутки минувшей войны.

Песня, рожденная в боях

Ревущий автомобиль захлестывается грязью. Еще по-зимнему обжигает прорывающийся сквозь брезентовые боковины ветер, однако, запахи, принесенные им, уже напоены признаками весны...

Штаб Юго-Западного фронта собирает совещание. Из командиров обычных полков мне предстоит быть там, кажется, в одиночестве. Додумываться до причин этого бесполезно. Лучше поразмыслить над захваченными с собой бумагами. Но трясет отчаянно, кидает из стороны в сторону– едва успеваешь увертываться от штанг, поддерживающих брезентовый верх кузова. Нелегко разобраться и в прыгающих строчках.

Но строки акта сдачи мне этого полка предшественником не столько узнаю, сколько помню. Еще раз обращаю внимание на сводку боеготовности полка на сегодняшнее утро. До чего же схожи в них цифры! Формалист, пожалуй, скажет, что наш полк вернулся к тому, с чего начал. Да, борьба за Донбасс потребовала многого. Март оказался печальным. Достигший было полного комплекта и по количеству самолетов и по личному составу 39-й полк потерял 10 самолетов и 23. человека из летного состава. Из строя выбыла чуть ли не целая эскадрилья. За каждый успех в этой ожесточенной борьбе мы платили дорогой ценой. 19 марта, например, семерка "Петляковых" под прикрытием пяти гвардейских истребителей из зайцевского полка прорвалась к Терновой. Нашим бомбовым ударом уничтожено до роты гитлеровцев, 14 автомашин и 3 танка противника. Но в этой схватке сгорели и два экипажа нашего полка. Не стало еще шестерых товарищей.

Уже нет среди нас командира эскадрильи коммуниста майора Канаева. На всю жизнь запомнился мне этот офицер: скромный, молчаливый, внешне даже несколько замкнутый. Но подчиненные понимали своего командира, любили его. С ним они вели боевую работу мужественно и с подлинным мастерством. Вспоминаю несколько боевых вылетов.

Разведка установила район крупного сосредоточения мотопехоты гитлеровцев. Необходимо было накрыть бомбами готовящегося к наступлению врага. Счет на минуты, иначе удар обрушится на боевые порядки трех дивизий наших войск, с трудом удерживающих оборонительные рубежи. Через пять минут командиры экипажей разбегаются по своим машинам, через четверть часа сомкнутый строй девятки Канаева навис над вражеским резервом. По его команде самолеты расходятся на дистанции, обеспечивающие им самостоятельность действий. Еще минута, и каждый из командиров кораблей, выбрав цель, сваливает свою машину в пологое пикирование. Девять дымных всплесков обозначают прямые попадания в центрах вражеского сосредоточения. Через несколько минут на трехсотметровой высоте эскадрилья смыкает свой строй, и бомбовый залп второй серии ложится по колонне танков и бронетранспортеров гитлеровцев. Разворот со снижением-и сплошной шквал огня из всего бортового оружия рассеивает фашистских пехотинцев.

Резерв, изготовленный для удара по нашей обороне, разбит. Всего двадцать шесть минут потребовалось на это эскадрилье майора Канаева...

Развернувшись над Чугуевом, полковая колонна без истребительного прикрытия вошла в зону цели. В два захода сбросили бомбовые кассеты. Заполыхали фашистские танки. Но не успели мы пережить заслуженного удовлетворения, как шквальный огонь тщательно скрытых пулеметов охватил всю нашу колонну. Сверху насела восьмерка "Фокке-Вульфов-190". Разом вспыхнули три "Петлякова". Резким разворотом влево я вывожу полковую колонну из-под двухслойного перекрестного огня. Машина Канаева принимает на себя разящий удар вражеских истребителей. Самолет комэска загорелся. Но сквозь дым и пламя все еще настойчиво прорывается ниточка трассы, посылаемая твердой рукой воспитанника Канаева стрелка-радиста Н. Коряко. Задымил атакующий истребитель, но в этот момент самолет Канаева врезался в землю. Через два дня неожиданно для нас Н. Коряко вернулся в полк. Он был выброшен из пылающего самолета в крону ветлы. Придя в себя, захоронил командира со штурманом и возвратился в полк...

В тот же день над той же целью погиб храбрейший летчик Григорий Хуторов. Оборвалась необычайно многообещающая жизнь разностороннего человека, не только мужественного воина и волевого человека, но и чуткого сердцем поэта. Его стихи легли в основу многих песен, спетых в 39-м полку. Гриша относился к слову столь же строго, как и к боевому оружию. Хорошо помню выступление Хуторова на конференции разведчиков 17-й воздушной армии,

– Шаблон плох везде. В полете он смертельно опасен.

Зал стих. К трибуне повернулись лица. Сидящий в президиуме командующий 17-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации В. А. Судец улыбнулся, одобрительно склонил голову, и карандаш его быстро побежал по блокноту. А Григорий продолжал:

– Разведчик должен разглядеть каждую складку местности. Значит, полет должен быть бреющим. Увидел населенный пункт – знай: на подступах тебя подстерегают вражеские зенитчики. Зазеваешься ты – не прозевает смерть. Обходи населенный пункт вдоль околиц по широкой дуге. Огнем тебя не достать, а улицы, постройки и деревья тебе видать со всех сторон. Стало быть, укрытую вражескую боевую технику и живую силу засечешь точно. Сложна ориентировка на бреющем. Одному штурману она не по плечу. Стало быть, все – на помощь штурману. Командир должен вести общую ориентировку по курсу, подсказывать штурману, что досмотреть надобно, а стрелок должен ждать штурманской команды, приглядеться к тому, что убежало под хвост. Не хочешь стать легкой добычей для "мессеров" или "фоккеров" – помогай командиру: смотри вверх и вокруг. Генерал Судец прищелкнул пальцами, прошептал: – Молодчина-то какой!

Хуторов посмотрел на генерала, еле заметно улыбнулся и продолжал:

– Недавно летчик нашего полка Журавлев со штурманом Ботовым и стрелком-радистом Атражевым возвращались с задания и на обратном пути обнаружили танковый резерв противника. С пикирования они зажгли танки, попав в стоящую недалеко колонну бензозаправщиков. Редкая удача! Секрет ее прост. Экипаж действовал в хорошо изученном районе: малейшее изменение наземной обстановки не могло укрыться от его глаз.

Разведчику бомбы – не помеха, но все должно быть в разумных пределах. Побольше запас горючего – увеличиваешь дальность и время полета, больше добудешь разведданных. Больше боеприпасов к бортовому оружию– не дашь сбить себя с курса вражеским истребителям, да и наземным целям с бреющего урон нанести можешь.

Командующий воздушной армией, обернувшись, что-то говорит начальнику штаба и редактору армейской газеты. Через несколько дней выступление Григория Хуторова было напечатано в газете и положено в основу приказа по армии.

– Сейчас об этом легко рассказывать,– продолжал тогда Хуторов,– а начало было трудным. Первые разведполеты наш экипаж совершал на высоте трехсот-четырехсот метров: избегали зенитного огня противника. Но детального изучения наземной обстановки не получалось. Перешли на бреющий полет. Зенитное прикрытие населенных пунктов заставляло на подступах к ним совершать набор высоты "горкой". И вот однажды на кабрировании у населенного пункта получили зенитный снаряд в хвост. От "горок" отказались. Перешли на сплошной бреющий полет. Наши товарищи стали натыкаться на проволочные сетки. Мой экипаж был подбит над населенным пунктом организованным ружейным и пулеметным огнем. Мы тогда с трудом дотянули до своей территории, сели на "брюхо" и вывели из строя винты. Это заставило крепенько призадуматься. Теперь перешли на метод, о котором я вам рассказал.