Текст книги "Карты Люцифера"

Автор книги: Алексей Атеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Садитесь. – Соболев указал на старинное кресло, стоявшее напротив письменного стола, а сам растворил окно и во весь голос позвал: – Ольга Юрьевна!

И когда жена показалась на крыльце, попросил уже не во весь голос, но тоже достаточно громко:

– Принеси, голубушка, нам графинчик и чего-нибудь…

Супруга укоризненно погрозила пальчиком и скрылась в доме.

– Неудобно как-то… – смущенно произнес Артем.

– Молчите, дорогой товарищ корреспондент, и слушайте. Так вот. В самый последний день войны, девятого мая сорок пятого года судьба привела меня в столицу Чехословакии. Уже и Берлин взят, и капитуляция подписана, а мы все воевали. Входим мы, значит, в Прагу. Получено сообщение, что в городе народное восстание и в центре идут бои с эсэсовцами и власовцами. Дана команда при необходимости оказать помощь братскому чехословацкому народу. Я – командир разведроты одного из полков восьмой танковой армии Первого Украинского фронта. Едем впереди танков на грузовике – «Студебеккере». Я в кабине, в кузове десяток бойцов…

В этот момент в директорском кабинете появилась Ольга Юрьевна с подносиком, на котором стоял давешний графинчик, две тарелочки: с копченой стерлядью и с солеными грибами, и две старинные, зеленого стекла, рюмки.

– Много уж не употребляйте, – шутливо-наставительным тоном произнесла она.

– Обязательно напьемся, Оля, – так же шутливо ответствовал Соболев. – Ну, давайте, товарищ дорогой, чтобы воспоминания поярче стали. Хотя все и так перед глазами, будто случилось вчера. Так вот. Въезжаем в город. Насколько я помню, окраина представляла собой район богатых вилл. Я приказываю остановить машину, мы выходим и двигаемся уже пешком по совершенно пустынной улице. По обе стороны шикарные одно– и двухэтажные дома, окруженные декоративными стенами или ажурными решетками… Словом, Запад. Весна! Солнечно, все цветет, птицы заливаются… И ни души! На мне шинель. Жарко… Пить хочется. И не похоже, что где-то рядом противник. Правда, время от времени слышны отдаленные орудийные залпы. Бойцы рассыпались по улице. Некоторые впереди меня. Вдруг слышу выстрел. Одиночный. Рядом, внутри виллы. Я – туда. Вбегаю в большую комнату или, скорее, зал. Смотрю, мой боец по фамилии, кажется, Самохин роется на громадном письменном столе. Ага, думаю, факт мародерства. Я тогда шибко правильным был…

«Ты и сейчас очень правильный», – подумал про себя Артем, но вслух высказываться не стал.

– …а рядом со столом, на полу, труп эсэсовца. И, видать, в больших чинах. А был приказ подобную публику стараться по возможности брать в плен. Барахолишь, говорю, Самохин. Он, похоже, растерялся, что-то в карман хочет спрятать. «Зачем, – говорю, – немца пристрелил?» «Он сам», – отвечает и на пистолет указывает. Как сейчас помню: «парабеллум». И не простой. Штучная работа. Отделан богато… Давай, говорю, сюда то, что в руке держишь. Мнется. Потом подает плоскую коробочку, наподобие шкатулки или табакерки. Я открываю – карты! Да такие красивые, глаз не оторвать. Прямо переливаются всеми цветами. Азартные игры запрещены. Короче говоря, карты я у него забрал и в шинель сунул. И при этом на лице Самохина такое странное выражение появляется, словно он готов меня разорвать. Ничего понять не могу. Всегда исполнительный, даже подобострастный парнишка… Плохого за ним не замечалось. А тут открытая неприязнь, да что неприязнь, злоба… Неужели, думаю, из-за этого забавного пустяка? И тут меня с улицы позвал ординарец полка. Я про Самохина моментально забыл. Ординарец передает приказ комполка: немедленно садиться в «Студебеккер» и двигать к центру, докладывая по рации обстановку. Что мы и делаем.

Соболев неожиданно тяжело вздохнул и вновь наполнил рюмки, проглотил свою залпом и продолжил рассказ:

– Через десять минут наш «Студебеккер» попадает под огонь крупнокалиберного пулемета, я получаю ранение в левую ногу и теряю сознание. Прихожу в себя только в госпитале. Сразу понял: что-то не так. Нога саднит страшно. Я полез ее рукой пощупать. Выше колена – культя, обмотанная бинтами, а дальше… – Он замолчал. – Словом, стал инвалидом…

И вот лежу я в госпитале, в офицерской палате. Вокруг такие же бедолаги. Каждое утро обязательно кого-нибудь на каталке вывозят. Отошел, значит, страдалец. Положение мое стабильно тяжелое. Температура высокая, никак не спадет. О будущем даже не размышляю, все – как в кино – плывет. Время то тянется бесконечно, то сжимается в комок. Все как-то нереально, иной раз не понимаешь, на каком свете находишься. Я хоть и крещеный, но в ту пору убежденным атеистом был… И вот под руку мне попались карты, которые я у Самохина отобрал. Когда сознание чуть прояснилось, я их разглядывал. Часами мог изучать. Карты эти были весьма странными. Коробочка, в которой они лежали, тоже не простая. Сделана, похоже, из золота, а может, просто позолочена, но тяжелая. Крышка покрыта черной эмалью, а на ней контур пятиконечной звезды красными камешками выложен. Я даже поначалу недоумевал: откуда у эсэсовца шкатулка со звездой? Может, это из награбленного в СССР имущества? Потом только понял: коробочка вряд ли имеет отношение к советской власти, поскольку очень старинная. На обратной стороне крышки гравированная надпись готическим шрифтом, похоже, на латыни. Но латынью я не владел и смысла надписи не понимал. Однако дело не в самой шкатулке, а в ее содержимом. Карты! Как сейчас помню, их было семьдесят восемь. Двадцать две – просто разные пронумерованные картинки, а остальные, как и обычные, разбиты на четыре масти. Только символы у мастей совсем иные. Не червы, пики… а мечи, чаши, какие-то палки и кружки с пятиконечной звездой внутри, вроде красноармейских пуговиц. На каждой карте не просто шесть мечей или там три палки, а нарисована картинка, вроде как иллюстрация. И вот я разглядываю эти иллюстрации…

Сами карты изготовлены не из бумаги, а из другого, неизвестного мне, значительно более прочного и качественного материала. Скорее всего – пергамента. А рисунки!.. Это было нечто. Настолько тонко и аккуратно исполнены, что каждую мельчайшую деталь можно разобрать. Вот, например, карта под номером 1. Стоит молодой человек в красном хитоне. Правую руку с палочкой поднял вверх, указательным пальцем левой указывает на землю. Перед ним стол, на котором стоят и лежат символы мастей: чаша, меч, палка, кружок со звездой. У ног его цветущий розовый куст. Пояс на бедрах – змея, держащая во рту свой хвост. Даже выражение глаз этого человека можно охарактеризовать. Умные они и печальные. Или другая карта, под номером 17. Обнаженная женщина, держащая в каждой руке по кувшину, опустилась на одно колено перед озером или прудом, вторая ее нога в воде. Одним кувшином она зачерпывает воду, а из другого ее выливает. Вдали дерево, на котором сидит птица пеликан. Над головой женщины семь звезд. Женщина нарисована так, что видны, извините за деталь, все мельчайшие анатомические подробности. Словно фотография, но изображение не плоское, а как бы трехмерное. Однако больше всего меня занимала карта под номером 6. Юноша и девушка, опять же обнаженные. Позади девушки дерево, которое обвил змей, за юношей пылающий куст. Выходит, Адам и Ева в раю. Их осеняет крылами ангел. И когда я разглядываю эту картинку, так мне легко становится, будто и тоска куда-то исчезает. Представляю: юноша – это я, а девушка… Не имелось у меня до войны настоящего сердечного чувства. Мечтал, конечно…

Так вот. Среди пронумерованных карт не только хорошие имелись. Были там и страшные карты: Смерть, Дьявол, повешенный за ногу юноша, встающие из могил мертвецы, разная прочая чертовщина. И вот что самое странное: когда долго пристально смотришь на одну карту, попадаешь как бы в другой мир, словно проваливаешься в него. Картинки будто оживают, и ты видишь происходящее, ну как в кино. И не только саму картинку, а как бы события – предшествовавшие и будущие. Например, понимаешь, повешенный за ногу юноша – предатель. Но предал он не ради чего-то низкого, денег или похоти, а из желания познать истину… – Соболев крепко потер ладонью лицо, словно отгоняя одурь. – Как начинаю вспоминать, опять перед глазами эти картинки. Так врезались в память, что, приехав домой, пытался их на бумаге изобразить. Вот только таланта не хватило. Не способен к рисованию. Н-да… Возможно, такое их действие на меня объяснялось высокой температурой и воздействием наркотиков. Не знаю. Но только я жил как бы в двух разных измерениях: в реальности – на больничной койке и в удивительно правдоподобных грезах, некоем средневековом мире, полном чудес и превращений. Нужно сказать, до этого я был равнодушен к истории и мечтал стать математиком.

Госпиталь наш находился в Праге, в какой-то крупной больнице, наскоро приспособленной под военные нужды. Врачи были советские, а младший персонал – сестры, санитарки – частично местные. Правда, я, постоянно находясь в полубреду или, точнее сказать, в иных измерениях, ничего этого не замечал. Условия в больнице, конечно, европейские: хорошие кровати, на тумбочках ночники. Мой обычно горел всю ночь…

А состояние тем временем все ухудшалось. Сам-то я об этом узнал только потом. Похоже, начинался сепсис. И вот однажды ночью лежу я без сна. На этот раз в полном сознании. Лежу в полной прострации и ни о чем не думаю. Подходит ко мне нянечка. Немолодая женщина, скорее даже старушка. Я еще подумал: откуда в военном госпитале старушки? Свет, говорит, нужно погасить, больной. Я прошу не гасить, а дать мне коробочку, которая лежит на тумбочке. Она берет ее в руки, долго смотрит на крышку, затем открывает. Достает карты, перебирает их, потом читает надпись на обратной стороне крышки.

Откуда они у вас, спрашивает. Так, говорю, случайно достались. А что это? – спрашиваю в свою очередь. Это карты Таро. Для гадания используются. Но, как бы это сказать, не совсем обычные. Я, отвечаю, заметил. И очень, продолжает старушка, нехорошие. Тем более для человека в вашем положении. Они как бы отсасывают у вас жизненную энергию, лишают последних сил. Владеть ими может или очень здоровый человек, или… личность, обладающая специальными знаниями.

Бабкины речи не производят на меня никакого впечатления. Я жду только одного, когда разговорчивая нянечка исчезнет, а карты будут вновь у меня в руках.

– А хотите, я вам погадаю? – спрашивает старушка. И, не дожидаясь моего согласия, притаскивает небольшую низкую кушетку, нечто вроде табурета, только мягкую.

– Банкетку? – подсказал напряженно слушающий повествование Артем.

– Возможно. Вот на этой, как вы ее называете, банкетке она и производила гадание. Но до этого она попросила достать из колоды десять карт, потом дала подержать одну, как сейчас помню, короля мечей. Старушка разложила карты. Довольно долго их изучала, шептала что-то себе под нос, морщила губы, и весь вид ее свидетельствовал о напряженном мыслительном процессе. Мне даже смешно стало. Но и при этой процедуре опять же происходило нечто странное. Разложенные карты, казалось, слегка мерцали.

– Вот, смотрите, – сказала нянечка и выключила ночник.

Карты были настолько хорошо видны в полумраке палаты, что можно было различить даже мелкие подробности рисунка. Я приподнялся на локте и смотрел то на расклад, то на лицо старухи.

– Так вот, слушайте, – наконец произнесла она. – Сейчас вы находитесь в критическом состоянии.

– Это и так ясно, – возразил я.

– Не перебивайте. Другими словами, на пороге смерти. Но вы не умрете. Нужно только сделать одну вещь… Вы по натуре человек упрямый и несколько ограниченный. С одной стороны, это благоприятно скажется на ваших последующих занятиях, с другой – сузит круг ваших интересов. Сейчас думаете только о том, как нелепо, в первый день мира, стали инвалидом. Жизнь вам не мила, а напрасно. Очень скоро вы обретете уверенность в будущем и счастье. Судьба ваша будет складываться весьма благоприятно. Высоких чинов вы не достигнете, но вам это и не нужно. Всю дальнейшую жизнь вы проработаете учителем в своем родном городе. Будущая жена будет вам под стать и по образу мыслей, и по профессии.

Откровенно говоря, в тот момент я слушал старушку вполуха. Видимо, она это поняла.

– Что, не особенно верится? – спрашивает. Я молчу. – А хотите, я скажу, когда умер ваш отец? Так вот. Четыре года назад, незадолго до нападения Гитлера на Россию. – Я вздрогнул: она говорила правду. – Он тоже был учителем, – продолжала нянечка, – вы – единственный ребенок в семье… Теперь верите?

– А вы давно в госпитале работаете? – вместо ответа спросил я.

– Я не в госпитале, а в больнице Святого Лазаря. И не советская я, а чехословацкая подданная. Сама из белых эмигрантов, двадцать пять лет живу в Праге. Но не во мне дело. Если хотите выжить, во что бы то ни стало избавьтесь от этих карт. Лучше всего подарите кому-нибудь. Иначе не протянете и двух дней. Я понимаю: очень жалко. Но все же послушайтесь моего совета.

И старушка ушла. Я вновь беру в руки карты, ту часть колоды, которая использовалась при гадании, начинаю их перебирать… Вот тут-то и самое главное… Впадаю в забытье, и перед моими глазами проходит будущее. То есть я, конечно, в ту минуту не допускал, что вижу в ускоренном режиме свою собственную жизнь, и только потом, когда все начало сбываться, я понял: старушка говорила правду. После ранения я вернулся в Плутаев, а вскоре поступил в Костромской педагогический институт. Там же встретил Олю… Живем душа в душу двадцать лет. Словом, вышло в точности, как нагадала бабка. И главное, те картины, которые я созерцал сразу после гадания, воспроизводятся до мельчайших подробностей. Хотите – верьте, хотите – нет, но и вас я помню.

– Что, что? – Артему показалось, что он неправильно понял своего собеседника.

– Именно помню. Как только увидел, сразу появилось ощущение узнаваемости.

Артем в сомнении смотрел на Соболева: уж не разыгрывает ли? Молчал и учитель.

– Ну, хорошо, а что стало с картами? – наконец спросил Артем.

– Я их подарил. Последовал совету старушки. Кстати, ее с той ночи я больше не видел. Пытался потом разыскать. Но мне сказали, что подобной сотрудницы в госпитале нет и быть не может. Эмигрантов мы к нашим военнослужащим не подпускаем, сказал мне смершевец.

– Кому же вы подарили карты? – не отставал Артем.

– Врачу, который меня лечил. Марку Соломоновичу Цесарскому. Он все поглядывал на карты. На другое же утро я их ему и отдал. И, знаете, старушка опять оказалась права. Почти сразу пошел на поправку.

«Значит, карт у Соболева нет, – без особого огорчения отметил Артем. – Ну и черт с ними. Может, это и к лучшему. Нужно запомнить имя следующего владельца. – Марк Соломонович Цесарский. Наниматель, должно быть, и им заинтересуется. Что это, однако, за карты такие забавные? Волшебная сказка получается…»

– Ну а с этим Цесарским что приключилось? – спросил Артем у Соболева. – Как они на него повлияли?

– Вот этого я знать не могу, поскольку больше ни разу его не встречал. Через неделю меня перевели в отделение для выздоравливающих, а потом и вовсе отправили в Россию. Такая вот история. И еще хочу добавить. С той поры у меня появилось некое особое чувство… Предвидение, что ли… Срабатывает оно нечасто, но если уж посещает, то не обманывает. Не буду описывать его действие, скажу только одно: вас подстерегает опасность.

– Какая именно? – с интересом спросил Артем.

– Точно сказать не могу, но опасность близкая и очевидная.

Глава 7
ФАКТ АГРЕССИИ И ТАИНСТВЕННЫЙ ПЕС

Какая польза надевать собаке золотой ошейник?

Имад ибн Мухаммад ан-Наари «Повесть о синем шакале»

Собственно говоря, делать в Плутаеве больше было нечего. Однако катер в Кострому отправится только завтра. Артем взглянул на часы. Начало седьмого. Куда податься? С Соболевым он наговорился «до отвала». Учитель показался ему несколько «не в себе», а рассказы его и вовсе странными. Вокруг таинственных карт сгустился полный туман. Впрочем, какая ему разница? Деньги ведь платят. Что касается «ясновидения» Соболева и невнятных намеков, так это и вовсе чепуха. Какие здесь могут быть опасности?

Вопрос с ночлегом был решен, но сидеть в доме у Соболевых не хотелось, и Артем решил прогуляться по городу.

Вечерело. Тучи вдруг разошлись, засверкало предзакатное солнце, и тут же неожиданно пролился легкий дождик. Он быстро кончился, и над городом повисло разноцветное коромысло радуги. Когда Артем видел радугу, ему вспоминалось детство. Казалось тогда: нет на свете ничего красивее. Нежные краски ласкали душу, вызывали восторг, заставляли забывать о сиюминутных заботах. Интересно, сидя на радуге, взглянуть на землю, думалось тогда. Наверное, с высоты не видно грязи и убожества наземного мира. Подобная мысль возникла и сейчас. Это жалкое скопище домишек, называемых Плутаевом, словно куча мусора, брошенного неведомой рукой на землю…

Артем неожиданно для себя вышел на косогор, с которого открывался великолепный вид. И сразу стало понятно, почему Левитан ездил в эту дыру писать свои картины.

Далеко за Волгой бушевала гроза. Зигзаги молний изнутри воспламеняли клубящиеся тучи, и они взрывались с ослепительно лиловым светом, изрыгая из своего нутра яростные раскаты, которые, преодолев расстояние, трансформировались в недовольное ворчание. Над самой же рекой тучи расступились, образовав нечто вроде огромной небесной полыньи. И через эту полынью на воду и берега падал конус света, сотканный словно из множества отдельных лучей. Это только усиливало впечатление необъятности пространства. Радуга растаяла, но сияние, лившееся из-за туч, приобрело розоватый оттенок, затем сгустилось, проходя все стадии от алого до багряного. И речные воды тоже меняли цвет, но не краснели, напротив, становились синими, как спелая слива, а потом и вовсе почернели. Необычное освещение рельефно выделило предметы, лежащие на берегу реки: перевернутые лодки, бакен, створные знаки. Низко пролетевший над водой журавль и вовсе создал впечатление ожившей японской гравюры.

Последний луч сверкнул на золоте креста далекой заволжской церкви, и, словно знаменуя этот миг, издали послышался протяжный колокольный звон. Отчего-то стало грустно, сладко защемило сердце… Артем, отродясь не бывавший в церкви, перекрестился, смахнул слезу и побрел назад в город.

Пахло дождем, скошенной травой и парным молоком: вовсе не индустриальными, а исконно сельскими ароматами. Густые, как сметана, сумерки пали на Плутаев. В домах зажглись огоньки, из открытых окон до Артема доносились звуки обыденной жизни: детские голоса, смех, перебранка… Здесь звякала посуда, там громко играло радио. И Артем подумал, что в этот час везде на Руси происходит одно и то же: народ кончает ужинать и начинает готовиться ко сну. Он взглянул на часы. Почти девять.

В этот миг из проулка прямо на Артема вышла большая белая лошадь.

– Что, конявый, – спросил у лошади Артем, – и тебе грустно? И ты небось задумываешься о смысле бытия. Зачем ты, конявый, бродишь впотьмах по улицам? Почему не стоишь в стойле, не хрумкаешь овсом или сеном? Может, потерялся? А возможно, сбежал с живодерни. Скажи, конявый, собрат мой! И ты забыт и неприкаян?

Лошадь в ответ тихонько заржала.

– Значит, я угадал, – констатировал Артем. – Тебе так же грустно, как и мне. Жизнь бессмысленна что для лошади, что для человека. Как говорит мой друг Колычев: суета сует и всяческая суета. Суета и бессмысленность… Ладно, конявый, будь здоров.

Артем размышлял, что делать дальше. Вернуться в гостеприимное семейство Соболевых, выпить по рюмочке с хозяином да завалиться спать? «Перины, наверное, у них замечательные», – думал он. Или еще немного погулять?

Откуда-то, словно из-под земли, послышались звуки музыки. Играл духовой оркестр. Знакомая мелодия… Артем прислушался. Вальс «Амурские волны». Ага, уж не танцульки ли имеют место быть? Оказывается, в Плутаеве, как и повсюду на земле, хоть в том же Париже, кипит ночная жизнь. Есть смысл познакомиться с ней поближе. И наш герой отправился на поиски приключений.

Он шел почти наугад, ориентируясь на уханье барабана, всхлипы кларнета и жестяной лязг тарелок. Звуковая дорожка вывела к месту гульбища – ярко освещенной деревянной эстраде, на которой сидело человек семь музыкантов, называемых в народе «духоперами». Дирижировал оркестром невысокий лысый толстячок в свободной бархатной куртке, наподобие тех, какие носят художники, похожей на старинный кафтан. Нижнюю половину одеяния дирижера скрывала стоявшая за ним афиша, на которой было написано:

«МУЗЫКАЛЬНЫЕ ВЕЧЕРА ДЛЯ ЮНОШЕСТВА.

ПОСВЯЩАЮТСЯ НАЧАЛУ НОВОГО УЧЕБНОГО ГОДА.

ИГРАЕТ ОРКЕСТР «ВОЛЖСКИЕ ПРОСТОРЫ»

РУКОВОДИТЕЛЬ СИЛАНТИЙ ИЛЬИЧЕВСКИЙ».

По-видимому, человек в бархатной куртке и был означенным Силантием. Он резво махал палочкой и отбивал такт правой ногой, обутой в стоптанный сандалет.

Вокруг эстрады, в лучах нескольких прожекторов, резвилась многочисленная публика. Очевидно, в Плутаеве под понятие «юношество» подпадали самые разные возрастные категории, поскольку на танцевальной площадке кружились и сопливые ребята, и солидные немолодые пары.

Вальс кончился. Дирижер обернулся к публике, одарив присутствующих звездной улыбкой. Он купался в лучах славы.

– Чарлистон давай! Чарлистон!!! – закричали с мест.

– Идите вы со своим чарлистоном куда подальше! Твист давай!.. Шейк!..

Скорее всего, противоречивые требования в рядах танцующих заставили концертмейстера самому сделать выбор. Он взмахнул палочкой, и «Волжские просторы» завели удалой краковяк. Часть публики яростно засвистела, более пожилые ее представители тут же пустились в пляс.

Артем встал поодаль и стал изучать присутствующих, в основном женскую половину. Девушки держались кучками, либо не решаясь исполнять столь знойный номер, как краковяк, либо просто не умея его танцевать. Артем отметил, что среди девиц довольно много хорошеньких. Правда, большинство лиц было похоже друг на друга, словно на танцплощадке присутствовали исключительно родственники. Плутаевки, как правило, имели широкие скулы, русые волосы, были курносы и сероглазы. Артем заметил, что и в его сторону бросают любопытные взгляды. Это обстоятельство наполнило его сердце привычной решимостью, и, когда толстенький Силантий объявил новый номер программы, он рванулся на штурм.

На сей раз концертмейстер пошел значительно дальше, избрав для исполнения пресловутого «Черного кота».

Данное произведение можно было танцевать как угодно: на манер твиста, шейка или даже польки. Какой-то немолодой гражданин в ковбойской шляпе настолько увлекся предыдущей мелодией, что принялся отчебучивать «Черного кота» в стиле краковяка.

Артем решил исполнить твист. Он выбрал самую привлекательную аборигенку, такую же курносую и сероглазую, как и остальные плутаевки, но при этом обладающую совершенно обалденной фигурой. Девица, чуть пожеманничав для порядка, вполне уверенно закрутила попой. Потом Артем пригласил ее на тур вальса, в процессе которого выяснилось, что девушку зовут Зиной и что ей очень нравятся москвичи. Видимо, весть о прибытии столичной штучки широко распространилась по Плутаеву. Наконец Силантий под одобрительный гул объявил белый танец. На этот раз Зина пригласила Артема.

Танцуя с девушкой, он обратил внимание на нескольких молодых людей, явно неодобрительно поглядывающих в его сторону. Однако местных орлов Артем не опасался. С одним-двумя он справится без труда, к тому же вряд ли они настолько агрессивны. А девчонка хороша! Пахнет парным молоком. А уж на ощупь (Артем успел в этом убедиться) словно резиновая. Цветок душистых прерий.

– Вы меня после танцев проводите? – Девица решила взять инициативу в свои руки.

– Само собой, – охотно согласился Артем.

– Только ребята наши… могут и щелбанов надавать. Не боитесь?

– Пусть попробуют, – усмехнулся Артем.

Танец кончился, наш герой галантно поцеловал девушке руку, вызвав ропот и хихиканье в рядах ее подружек. Он отошел в сторонку. «Волжские просторы», похоже, исчерпали репертуар, потому как поднялись с мест, спустились с эстрады и смешались с публикой. Однако народ не желал расходиться. Вокруг концертмейстера в бархатном кафтане началось какое-то смутное движение. Артем было подумал, что Силантия собираются физически принудить продолжить программу. Однако все оказалось гораздо проще. Внутри кружка, сгруппировавшегося вокруг Силантия, звякнуло стекло, потом послышался характерный звук разливаемой жидкости. Артем даже различил емкость, из которой производился розлив: здоровенную четверть, ласково поблескивающую в лучах прожекторов. Силантий снисходительно, как нечто само собой разумеющееся, принял угощение. Потом подозвал своих трубадуров: «Маркел, Семен, Яшка… дуйте сюды! И ты, Пантюха… Все канайте…»

Жизнерадостный призыв кафтаноносца вызвал здоровое оживление в рядах приуставших духоперов. Причастившись, они вновь рванули на эстраду и грянули «Чаттанугу» – явный прорыв в иные измерения. Публика взревела от восторга. В пасторальный букет начали примешиваться нездешние ароматы.

Однако Артем не поддался всеобщей вакханалии. Он стоял в сторонке и наблюдал за ломкой вековых устоев. Неожиданно наш герой почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он осмотрелся. Никто из присутствующих как будто не обращает на него особого внимания. Показалось… И вновь то же неприятное чувство. Явно кто-то смотрит. Тяжело, злобно… И в то же время изучающе. Кто же?

Артем нарочито уставился в землю, словно искал оброненный двугривенный, с минуту держал очи долу, потом мгновенно вскинул голову и поймал чужой взгляд.

Изучал его мальчишка лет двенадцати, стоявший напротив. Лицо ребенка показалось смутно знакомым. Поняв, что его вычислили, он мгновенно повернулся и исчез в толпе.

Что бы это могло значить? И откуда он мог знать мальчика? Видел на катере? Или в городе? Черт его знает. Может, показалось.

«Чаттануга» кончилась, но следом, даже без паузы, загремела «Let's Twist Again» Чабби Чекера.

Силантий сбросил бархатный кафтан, надетый, как оказалось, прямо на голое тело, извлек откуда-то саксофон-»альтушку»; взмахнув ногой, словно собирался пнуть футбольный мяч, зашвырнул в толпу сандалет и, отбивая такт босой ногой и потряхивая волосатым животом, выдал такое соло, что народ обезумел. Даже Артем не выдержал и бросился в пляс.

Боже мой, что тут началось! Толпа выла, ревела… Казалось, земля сейчас разверзнется и безумное гульбище рухнет в преисподнюю. Артем в самозабвении выкидывал лихие коленца, однако краем глаза заметил: бесцеремонно расталкивая беснующуюся толпу, в его сторону двигается некий чернявый субъект. То, что парень направлялся к нему, Артем понял сразу. Подобные лица он хорошо знал. Мокрый чубчик, словно приклеенный к низкому лбу, оловянные глаза, сплюснутый нос… Меж тонких презрительных губ поблескивает фикса, как пишут в протоколах опознания, «из желтого металла». Хулиган, или по-блатному «баклан».

Артем напрягся. Парень теперь был почти рядом. Артем видел заведенную за спину правую руку, в которой либо заточка, либо финка. Артем сунул ладонь в карман куртки, где у него лежал кастет.

Теперь их разделял мужичок в ковбойской шляпе, лихо «твистующий» в паре с немолодой размалеванной гражданкой. Чернявый решил обогнуть «ковбоя», но тот, на беду, потерял равновесие и рухнул ему прямо под ноги. Парень споткнулся и, в свою очередь, завалился на мужичка.

– У него нож! – закричала размалеванная.

Пока двое барахтались под ногами танцующих, Артем выскочил из толпы.

«Нужно бежать, – мелькнула мысль. – Еще не хватало привлекать внимание милиции».

– Постой, земляк. Ты куда? – Пред ним встали две темные фигуры. – Нехорошо к нашим девушкам клеиться. Ты у себя в Москве чувих клей.

– Идите вы…

– Ага. Да ты борзеешь! А если малость примочим? Заляжешь тут, сука, дранками вперед.

Артем попытался в стремительном броске обойти парочку, но те разгадали его маневр и вновь перегородили дорогу. Теперь Артем видел, что у парней в руках здоровенные колы. Но не детины с дубьем страшили нашего героя, а фиксатая личность позади. Спина была не защищена. И Артем не стал дожидаться, когда стальное лезвие воткнется ему под лопатку, и решил «делать ноги». Поэтому он рванул не вперед напролом, а назад, в толпу, причем в сторону эстрады. Однако из этого ничего не вышло. Подставлена ножка, и вот уже наш герой барахтается в пыли.

Артем мгновенно поднялся, но вновь был сбит ударом кулака в челюсть.

«Сейчас будут бить», – понял он. В этот миг совсем рядом раздалось злобное рычание. Ничего не понимающий Артем приподнялся с земли и увидел, что толпа расступилась, а рядом с ним стоит громадная собака. Вначале он решил, что собака принадлежит преследователям, но скоро понял: гнев пса направлен в противоположную сторону. Собака явно пыталась его защитить.

– Иди отсюда, зараза! – закричал на собаку один из парней и взмахнул колом. Однако пес, несмотря на внушительные размеры, стремительно бросился вперед, сбил детину с ног и стал яростно рвать на нем одежду. Второй преследователь, видно, решил прийти на выручку своему товарищу. Он что есть силы огрел собаку по спине. Яростное рычание было ответом. Новый бросок, и опрометчивый хулиган лежит рядом с первым. Фиксатый деятель так и не появился. В мгновение ока расправившись с Артемовыми обидчиками, пес вопросительно взглянул на нашего героя.

– Молодец, – одобрил поведение животного Артем.

Толпа зрителей восхищенно загомонила.

– Тогда пойдем, – вновь заговорил Артем, – проводи меня, раз уж взялся защищать.

Пес завилял хвостом. Артем присмотрелся. Это был громадный сенбернар с мощной лобастой головой и рыже-белой шкурой.

– Как же мне тебя отблагодарить? – задумчиво произнес Артем. – Жрать, наверное, хочешь? А за один раз ты, похоже, съедаешь ведро. Ну да ладно, что-нибудь изыщем. Пойдем, друг. – И собака послушно затрусила рядом.

Артем шел прочь с танцплощадки и на ходу обдумывал случившееся. О местной красотке Зине, которую собирался проводить, он вовсе забыл. Почему ни с того ни сего он подвергся нападению? Из-за девчонки? Вполне допустимо, однако уж слишком наглым и жестким был наскок. Фиксатый явно хотел ударить его ножом. Но с какой стати? Ведь ничего не произошло. Ну, станцевали пару раз, и только… Да и эта Зина сама к нему липла. Нет, здесь что-то не то. Подобное вряд ли могло бы произойти даже в трущобных районах Москвы или в какой-нибудь тюремно-лагерной Воркуте. То есть там, где человеческая жизнь копейки не стоит. Но здесь, в патриархальном захолустье?! Да притом так нагло, у всех на виду. Допустим, хотели избить. Так почему не дали уйти с площадки? Расправились бы в подворотне. Проще, удобнее, а главное, безопаснее. А здесь десятки свидетелей… Непонятно. И этот ребенок… Кто таков, почему так пристально и с такой злобой смотрел? И почему его лицо показалось знакомым? Теперь – дальше. Откуда взялась собака? Сенбернар – порода редкая. Их в Москве-то раз-два и обчелся. Впрочем, про собаку, да и про этих молодцев можно выяснить у Соболева. Он наверняка знает всех в городке. Да, Соболев!.. Ведь он совсем недавно предостерегал его. Говорил про некую близкую опасность… Именно это имел в виду или что-нибудь другое?