Текст книги "Десантура"

Автор книги: Алексей Ивакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

–Ну, положим, еще не подвел. Немцы нас все равно не сегодня, так завтра бы обнаружили. Согласен?

–Это не отменяет девятнадцати, слышишь, Саш – ДЕВЯТНАДЦАТИ похоронок.

–Понимаю. Но и парня понимаю. Сгоряча. Не выдержал. Первый раз в деле. А тут эти летят как дома. Я сам, признаюсь, за наган схватился.

–Но стрелять-то не начал?

–Ефимыч, парню – восемнадцать. Он кроме мамкиной, больше никаких титек не видел. Отмени расстрел. Прошу тебя. Не как комиссар. Как человек. Помяни мое слово, отработает он и за себя и за погибших.

Тарасов пожевал губы. Нахмурился.

–Коль... Он сам себя уже наказал. Думаешь, легко знать, что по твоей вине два десятка товарищей погибло, не сделав ни единого выстрела по фрицам?

–Ладно. Бог с тобой. Уболтал. Черт с тобой. Под твою ответственность.

–Конечно под мою, товарищ подполковник. А Бога нет, кстати.

–Я помню. Лейтенант, приведите этого снайпера, – приказал командиру комендантского взвода Тарасов, когда они подошли обратно.

–Скажи-ка мне, любезный, – сказал проштрафившемуся Тарасов. – Ты почему только три выстрела сделал?

–Винтовку заело, товарищ подполковник, – не поднимая глаз, сказал парень.

–Громче. Не слышу.

Парень поднял голову. Слезы уже высохли, оставив разводы на бледных, не смотря на морозец, щеках.

–Винтовку заело. Три выстрела и все. Не стреляет.

–Так ты и за оружием, значит, не следишь?

–Почему же! Обязательно слежу. Последний раз вчера, перед выходом.

–Дайте винтовку этого обалдуя.

Тарасову протянули 'СВТ' виновника. Подполковник снял магазин, достал затвор...

–Так и есть. Масло застыло за ночь. Три выстрела сделал – отпотело, и тут же ледяной корочкой затвор покрылся. Гадство...

–Не последний раз...

–Начштаба! Соберите командиров. Пусть проверят оружие личного состава. Затворы, трубки, все протереть. Чтобы и следа масла не осталось.

–Есть! – козырнул майор Шишкин, начальник штаба бригады.

–А с этим что? – вступил в диалог уполномоченный особого отдела Гриншпун.

–Чей он, вдовинский?

–Да, из батальона Вдовина.

Хмурый комбат стоял рядом.

–Вот что, капитан... Бардак у тебя в батальоне. В следующий раз пойдешь под трибунал ты. А не твои подчиненные. Бери своего обалдуя и с глаз долой.

Вдовин отправился было в свое расположение, но Тарасов остановил его:

–Стой! Вот еще что... Раз у тебя такие горячие джигиты, завтра идешь первым. Детали сообщу вечером. А теперь – свободен!

3.

Тарасов побледнел и слегка качнулся на стуле.

– Как Вы себя чувствуете, герр Тарасов? Прикажете еще подать чаю?

–Лучше сигарету...

–Вы же не курите?

–Обычно не курю...

–Вы так и не объяснили, господин подполковник, почему пошли служить в Красную Армию? – спросил фон Вальдерзее.

–Мне было семнадцать лет, господин лейтенант. В двадцать первом, после возвращения домой, поехал в губернию. Поступил в училище. А в двадцать четвертом, в звании младшего командира, закончил его с отличием.

–В звании кого?

–Ну... По сегодняшнему это младший лейтенант.

–Понятно. Продолжайте...

Меня отправили во Владимир. Там был командиром взвода два года. В двадцать шестом меня отправили в Москву. На курсы усовершенствования.

–Что значит курсы усовершенствования?

–Ну... – Тарасов даже растерялся, а потом сообразил: – Переподготовка.

–Долго длилась?

–Четыре года. На второй год был назначен при курсах 'Выстрела' командиром роты.

–Какой 'Выстрел'?

–Высшая тактическо-стрелковая школа командного состава РККА имени Коминтерна 'Выстрел'. Переподготовка командного и политического состава сухопутных войск в области тактики, стрелкового дела, методик тактической и огневой подготовки. Командиром был комкор Стуцка Кирилл Андреевич. Арестован в тридцать седьмом...

–А дальше?

–Дальше не знаю. Наверное, расстрелян.

–Меня интересует ваша жизнь, – строго сказа лейтенант.

–Ах, вот как... Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток...

**

...Так бывает только в романах. Молодой млалей шагал по весенней, майской Москве, сверкая разговорами на новенькой гимнастерке. Девчонки весело хихикали в ответ на его взгляды. А он хмурил брови и старался казаться серьезным!

–Надя?!

–Извините?

Рыжая короткая прическа вразлет, тот же маленький носик...

–Я Коля... Простите, Николай Тарасов.

И совершенно по старорежимному кивнул:

–Девятнадцатый. Пермь. Муж. Помните?

Она, испуганно оглянувшись, схватилась за рукав гимнастерки.

–Пойдемте гулять, рука об руку, Вы не против?

И потащила его по асфальтовой дорожке вдоль пруда.

–Вы тот мальчик, да? Коля? С которым в машине ехала?

И почему он тогда не обиделся на мальчика? Может быть, ей было бы легче жить...

–Ваш муж собственной персоной!

Она засмеялась и сжала его локоть.

Какой-то пожилой брюнет, сидящий на скамейке, неодобрительно поджал губы и сжал свою трость. Правый глаз его был черный, левый почему-то зеленый. Сидящий же рядом со стариком лысый мужчина посмотрел на них печально. Впрочем, выходной, на Чистых Прудах сегодня половина Москвы отдыхает. Кого только тут нет...

–Вы уж простите меня Коля, что я так по-хамски себя повела тогда. Ударила вас наганом...

–Хм... Хорошо не пристрелили... – улыбнулся он.

Надя виновато посмотрела на лейтенанта. Господи, какие глаза... Батюшка бы велел перекреститься...

–Мороженое, кому мороженое? – внезапно подкравшись, заорала почти в ухо Тарасову тетка с ящиком холодной сладости.

Они взяли по шарику ванильного – оказалось, что ванильное они оба больше любят – и зашагали дальше.

Когда рядом не было людей, Надя рассказывала о себе.

Дочь золотопромышленника Келлера зачем-то вступила в партию эсеров. Хотела освобождать народ от царского ига. Было-то ей всего семнадцать... А вот понесло же за счастье народное... В восемнадцатом расстреляли семью. Маму, отца, двух братьев и сестричку... Из-за нее и расстреляли. В ЧК узнали, что дочь осталась в боевой организации и даже принимала участие в восстании Савинкова в Ярославле. Это были страшные дни...

Город полыхал ровно в аду. Обложенный со всех сторон красными войсками. Вырваться удавалось единицам. Наде повезло...

Месяц она отсиживалась в лесах, прячась от чекистов. Иногда притворялась тифозной больной, ради этого пришлось подстричься.

–Да, я помню. Волосы у тебя короткие были. Как у мальчика, – осторожно улыбнулся Николай.

–Да... С тех пор так и не отросли. Хотя сейчас так модно...

Перекладными она отправилась в Сибирь. Где на поезде, где на телегах, а потом на санях, а где и пешком.

Добралась только до Перми, где ее и свалила испанка... А встала на ноги, когда двадцатидевятилетний белый генерал Пепеляев уже отступал обратно, к Уральскому хребту.

–Я помню... Ты тогда грозилась ИМ – выделил Николай голосом слово – мандатом...

Надя засмеялась:

–Это был листок из 'Арифметики' Магницкого...

–Да ладно? – удивился млалей. – Там же печать была! Я же видел!

Девушка захохотала:

–И ты тоже поверил? Это был библиотечный штамп!!

–Поверил! – глупо улыбаясь, ответил он, А если бы они не поверили? Если бы грамотный среди них оказался бы?

–Если... Тогда бы мы с тобой тут не гуляли!

Он взял ее ладошку и осторожно погладил. Она посмотрела ему в глаза. Но руку не отняла. Мимо пробежала веселая девчушка с воздушным шариком.

–А потом я сбежала. А ты?

–Я тоже... И больше не вернулся к белым.

–Я вернулась в Москву. Как-то жила, сама не понимаю как. Но вот жила.

–А сейчас?

–И сейчас как-то живу. Работаю в паровозной газете 'Гудок'. А ты?

–А я, как видишь...– он одернул гимнастерку.

–И что, тебя бывшего белогвардейца взяли в Красную Армию?

–Да у нас половина воевала то у красных, то у белых, – настала очередь смеяться Коли.

–Смотри... Церковь открыта... Давай зайдем? Не боишься?

–Кого мне бояться? – удивился Тарасов.

–Ну, ты же красный командир!

–Ну и что? Красный командир не должен никого бояться!

–А меня боишься?

–Немного...

–Пойдем!

Через час они повенчались...

**

Младший лейтенант Митя Олешко шепотом материл упавшего на снег бойца. Упавшего и ни как не желавшего вставать. Мелкий снег хлестал пургой по щекам, красноармейца заносило снегом.

–Вставай, сука ты такая, вставай! – командир минометного взвода первого батальона бригады уже собрался снять лыжное крепление и пнуть упавшего бойца, как тот зашевелился, стряхивая снег.

–Я вам не какая и не сука, товарищ командир и нечего лаяться! Я, между прочим, сюда по призыву комсомола пришла!

Олешко слегка ошалел. Боец оказался девкой.

–Ты кто такая? Откуда, твою м... – младший лейтенант едва сдержался от ругани.

–Не надо лаяться! Я же просила... – девка схватила млалея за протянутую руку и встала. – Ну, упала, ну подумаешь...

–Лейтенант, ты идешь? – донесся приглушенный крик из темноты. Взвод уходил по лыжному следу в темноту демянских болот.

–Сейчас, – так же полушепотом крикнул млалей. Пурга пургой, а немцы где-то тут... – Слышь ты, баба, объясни кто такая?

–Техник-интендант третьего ранга, Довгаль! – козырнула девчонка и едва опять не упала в сугроб. Млалей ее удержал за руку. – Переводчица я, из первого батальона.

–Митя... Олешко... Младший лейтенант Олешко! Так я тоже из первого. Командир пульвзвода. Ты откуда тут взялась-то? – удивился лейтенант, глядя в карие глаза.

Наташа, на мгновение, прижалась к груди Мити. Пошатнулась снова? А потом они пошли по лыжне вглубь демянского котла

–А нас тут четверо! В каждом батальоне переводчица. Любка Манькина вон в четвертом, а я что хуже, что ли? Нам Тарасов говорил, мол, оставайтесь, а мы – нет! – пошли! А как не пойти? Война же!

–А чего лежала-то? – краешком рта улыбнулся Олешко.

–Споткнулась, а все мимо идут, мимо. А я встать не могу, тяжело, думаю ну все. Подведу сейчас батальон. Отстану. Ты первый, кто меня поднял, ага!

–А я тебя раньше не видел... – посмотрел на Наташу младший лейтенант.

–А нас подполковник прятал. Вон вас сколько. Красавцы. Все на подбор. Три тыщи почти, а нас всего четверо. Вот и спрятал, чтобы девки не блазнились! Да ты не думай, я не такая! Мы все не такие!

–А я и не думаю, – буркнул Олешко.

Но техник-интендант третьего ранга не услышала его за очередным порывом ветра.

–Ладно, сама я дальше...

Она оторвалась от крепкой руки младшего лейтенанта и побежала вперед, догонять своих, наверное...

4.

-Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток...

–В каком году вас арестовали? – спросил фон Вальдерзее.

–Летом тридцать седьмого.

–А какова причина?

–На Дальнем востоке я был адъютантом командующею байкальской группой Дальневосточной армии у полковника Горбачева. Горбачев же до этого работал в военной миссии в Германии. Руководителем ее был соратник Тухачевского Путна.

Немец прошелся по комнате, разминая затекшие мышцы. Подошел к окну. Посмотрел на улицу. И задал неожиданный вопрос:

–Как вы считаете, заговор Тухачевского действительно был? Или это параноидальные страхи Сталина?

Тарасов удивился:

–Лично я не знаю. Тогда я был всего лишь майором.

–Но ведь вы были адъютантом, и какая-то информация до вас все же доходила?

–Герр обер-лейтенант, Вы плохо себе представляете нашу жизнь...

Тарасов вдруг задергал щекой.

А лейтенант вдруг наклонился над старым столом.

–Не понимаю вас, господин Тарасов.

–И не поймете, герр обер-лейтенант...

–Нихт ферштеен...

Тарасов грустно посмотрел на Вальдерзее. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку...

**

–А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! Причем тут эти говнюки, а?

Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрызнул с кухни в комнату.

–Коль, ты не горячись так. Ты майор?

–Майор. Что это меняет?

–Все, Коля, все меняет, – полковник Горбачев махом кинул в себя полстакана кваса, запивая горький водочный вкус, горько осевший на корне языка. – Ты – майор. Ты старший. Так это с латыни переводится?

–Так. Дальше-то что?

–Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит что?

–Что? – пьяно покачиваясь на табуретке, спросил Тарасов.

–Что ты не один. Понимаешь? – хлопнул его по плечу Горбачев.

–Нет, – качнулся Николай.

–Сейчас я тебе объясню... Вот ты, – полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки.

–Ну?

–Не нукай, не запряг... Где твой батальон?

–У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл что ли?

Горбачев откинулся на спинку единственного в квартире стула.

–Будет у тебя батальон, когда-нибудь. А может и полк. Или бригада. Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь?

Тарасов почесал щеку:

–Не понимаю.

–Твою мать... Начну сначала. Какая разница – кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так?

–Так... Ну и что?

–Что? Вот тебе вопрос, – Горбачев оперся локтем на столешницу. – Что такое Родина?

Тарасов взялся за бутылку:

–Бхнем, тарищ плкник?

–Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо?

Тарасов подержал бутылку на весу, подумал... И поставил ее:

–Надя.

–Что Надя?

–Надя – моя родина. А вот родит...

–Поздравляю. Но не в этом суть. Значит Надя – твоя Родина?

–А кто еще?

–Тебе виднее, кто еще...

Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Горбачев широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу...

–Мужики, вы спать-то собираетесь? – Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери.

–Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! – спас Тарасова Горбачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли?

–Вот еще секундочку, Надин... Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, – почему-то Горбачев казался Тарасову трезвым. – Надо что-то менять. Что и как не знаю... Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Ни техники, ни солдат обученных, ни идеи. Есть только одно – организация. Они злые. По-хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все – танки, люди, орудия. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен?

Тарасов покачнулся, почти упав, и, на всякий случай решил согласиться – тем паче, кто такое Родина он не знал. Просто пытался не думать. НЕ ДУМАТЬ!

Надя презрительно покачала головой и тяжело унесла беременный живот обратно в комнату. 'Завтра опять ругаться будет... Надо бросать пить. А то ведь беда...'

А настоящая беда пришла позже. Под утро...

–Открывайте! НКВД!

Бешеный стук ломал дверь.

Еще пьяные они открывали двери. Еще пьяные тряслись в открытой полуторке. Еще пьяные весело затянывали: 'Черный ворон, чооооорный вороон!'

–Имя, звание?

–Тарасов... Майор...

–Цель заговора?

–Какого еще заговора? Не понял!

Конвоир так двинул прикладом, что все вопросы снялись.

Особая тройка дала пять лет. Полсотни восемь дробь три.

А освободили в сороковом. По бериевской амнистии. Статью не сняли, но хотя бы поражения в правах не было. Живи – где хочешь, работай – кем хочешь. Но не в армии.

В Харькове его встретила Наденька с дочкой на руках. Со Светланкой...

Четыре года он просидел в одиночке. Есть такой город – Ворошиловск. Родина, говорите?

А потом он работал инструктором по парашютному делу. В парке развлечений. Ну, лекции еще читал. Сто семьдесят прыжков! Сто семьдесят!

А двадцать четвертого июня его снова призвали в армию.

Двадцать четвертого июня сорок первого...

***

–Двадцать четвертого я первый раз водку попробовал. Когда батю на войну провожали. Мать тогда как зыркнет... А отец спокойно так ей: 'Он сейчас старшой'. И в стакан мне плеснул на донышко. Не чокаясь. Как знал. Осенью похоронка пришла. В октябре. Пропал без вести под Киевом. Вот же... Где Киров, а где Киев?

–И что?

–Что, что... – пожал плечами рядовой Шевцов. – Ни что! Унесло меня тогда с того самогона... Батю так и не проводил толком. Полуторка за ними пришла – а я в кустах блевал. Стыдно до сих пор. А после похоронки я в военкомат побежал. Добровольцем, говорю, возьмите. А они говорят – приказа нет такого, чтобы до восемнадцати. А мне восемнадцать в ноябре. В ноябре и ушел. Сначала в запасный полк. А оттуда уже в бригаду.

–За сиську баб так и не подергал в колхозе-то? – засмеялся кто-то из темноты.

–Коров только... – вздохнул Швецов, – Матери, когда помогал...

И тут до рядового дошло:

–Что? Что ты сказал? Да наши девки...

–Да не ори ты, – добродушно ответил ему голос. – Бабы, они же и в Турции бабы. Их дергать надо, да. Иначе тебе дергать не будут.

Отделение заржало в полный голос.

–Ошалели совсем? Сейчас у меня кто-то не по сиськам огребет!

Сержант Заборских выскочил из темноты:

–Млять, епишкин корень, вы чего, уху ели? Швецов – три наряда вне очереди!

–А я то что? – возмутился рядовой. – Это они!

Рядом кто-то прыснул со смеху.

–Норицын! Три наряда!

–Есть три наряда! – придавливая смех, ответил ефрейтор Норицын.

–Заборских, мать твою! – послышался голос отдалече. – Совсем обалдели? Тишину соблюдать! Еще один звук – пять нарядов сержанту.

–Есть, товарищ младший лейтенант! – сержант Заборских показал отделению кулак.

Парни замолчали, тихо смеясь про себя.

А потом кто-то из них свистнул. Тихонечко так.

–Млять, кто свистит? – зашипел командир взвода.

В ответ свистнули еще раз.

–Удод! Заткнись! Узнаю – хохолок в жопу засуну. Заборских, опять твои хулиганят?

–Никак нет, тащмлалей! – полушепотом крикнул сержант.

За его спиной кто-то засмеялся в полголоса. Отделение зафыркало в рукавицы.

–Лежать! Лежать, я сказал!

В темноте щелкнул затвор.

–Лежать, пристрелю! Вы чего, бойцы, совсем охамели?

Младший лейтенант Юрчик погладил левой рукой дергающуюся щеку – результат летней еще контузии. Ссука... Сколько дней прошло...

–Лежать тихо. Без звука. Чтобы слышно было как мышка пернет. Что особо не ясного? Почему орем на весь котел, так что в Демянске слышно?

Небо чернело мартовской ночью. А ели почему-то голубели...

–Товарищ младший лейтенант, вы бы пригнулись... Хоть и темно, но демаскируете...

Юрчик заиграл желваками. Сержант явно издевался над ним. Знают, сволочи, что не воевал еще. Хоть и контузия...

...Младший лейтенант Женя Юрчик не всегда был младшим лейтенантом. Раньше он был студентом Гомельского педагогического техникума. Только вот доучиться не успел. Двадцать шестого июня наскоро сформированный из коммунистов и комсомольцев истребительный батальон приступил к охране 'Гомсельмаша'. Там-то Женя и столкнулся с первым немцем.

–Ваши документы, товарищ командир!

Высокий, ладный артиллерийский капитан с удивлением посмотрел на двоих студентов в кепочках, но с винтовками за плечами.

–Вы еще кто такие?

Женя показал ему красную повязку на рукаве:

–Истребительный батальон Центрального района, товарищ капитан.

–Нуда... Истребительный батальон... Свои документы предъявите для начала!

Студенты смущенно переглянулись. Патрулировать им приходилось в гражданской одежде. Хотя командир батальона – старший лейтенант НКВД товарищ Соловьев – обещал в ближайшее время обеспечить истребителей армейским обмундированием.

Женя закинул винтовку на плечо и полез в карман белой рубашки.

Капитан взял временное удостоверение и стал его изучать:

–Действительно, истребители... А что ж как махновцы одеты? – капитан добродушно улыбнулся.

–Так не успели еще, товарищ капитан. А вы с фронта? – спросил товарищ Юрчика, Коля Савельев.

–С фронта, ребята, с фронта.

–И как там? – жадно спросил Костя. У него даже заблестели глаза, и он подался всем корпусом к капитану так, что тот слегка отодвинулся.

–Нормально! – спокойно кивнул капитан. – Мы давим. Временные трудности есть, но мы их скоро преодолеем. И пойдем вперед.

–Эх... Не успеем повоевать... – грустно вздохнул Женька, поджав губы.

–Не переживайте, – подмигнул артиллерист. – А покажите-ка мне как к заводоуправлению пройти.

Женька повернулся, показывая дорогу:

–Значит вот прямо сейчас пойдете, вдоль этого забора, там свернете налево и...

Вдруг он запнулся, будто вспомнил что-то:

–Товарищ командир, а документы все-таки покажите...

–Вы что ребята, немецкого шпиона во мне разглядели? – развел руками капитан, удивленно улыбаясь.

–Порядок такой, товарищ капитан...

Капитан опять улыбнулся, полез левой рукой в карман гимнастерки и мельком посмотрел за спины ребят.

Юрчик машинально стал оглядываться...

Последнее, что тогда увидел Женя – финка, летящая в горло Косте. А потом сокрушительный удар чем-то тяжелым сзади.

Диверсантов тогда так и не взяли. Это Женя узнал уже в Смоленском госпитале. А в октябре его призвали в армию...

...-Заткнитесь, говорю, ироды! – Юрчик вышел из себя от злости. – Немцы рядом!

–Лейтенант, разведка возвращается!

Взвод моментально затих. Послышался скрип снега... А потом появились две фигуры в маскхалатах. Ребята из его взвода, посланные за речку посмотреть – что там да как.

–Ну что там?

–Речка промерзла. А за речкой в перелеске – кабели связи. Тихо, следов нет. Что делать будем?

–Норицын! Бегом до командира роты. Доложи.

–Да, товарищ младший лейтенант.

–Бегом!

Норицын исчез в темноте.

Ребята-разведчики разгребли снег до земли и зажгли там сухой спирт-пасту – синее пламя давало иллюзию уюта и крохи тепла – и торопливо стали грызть гороховый концентрат.

–Эй, вы что это? – возмутился Юрчик. – Это же НЗ. Паек не трогать!

–Товарищ младший лейтенант, сутки уже не ели...– не отрываясь от сухпая, пробурчал один из разведчиков.

–И в самом деле, – поддержал их Заборских. – Кишка кишке бьет по башке. Последний раз перед заброской суп хлебали, силы-то надо восстанавливать.

–Есть приказ по бригаде... – сквозь зубы, зло и решительно сказал Юрчик. – НЗ не трогать. На то он и НЗ. Продукты будем добывать у немцев. Вот возьмем обоз или продуктовый склад, там и поедим. Да и местные жители нам помогут.

–А на кой черт мы тогда жратву с собой тащим, а товарищ младший лейтенант? – спросил кто-то из темноты и тут же зашуршал фольгой. – Пока до немцев дойдем – копыта отбросим.

Стоявший рядом Заборских ухмыльнулся.

Юрчик же, понимая, что бойцы после суточного перехода хотят, есть как волки, махнул рукой. Зимой голодным быть нельзя.

–Черт с вами. Разрешаю по половине брикета горохового концентрата. И по сухарю.

–Вот это дело!

Взвод обрадовано загомонил и моментально стал шуровать в вещмешках.

Сам же млалей сел чуть в стороне, прислонившись к старой березе. И с огромным удовольствием вгрызся в соленущий брикет.

Половины его молодому желудку не хватило. Но он, переборов себя, сунул брикет обратно в мешок. И вовремя. Вернулся ефрейтор Норицын.

–Комбат приказал – уничтожить кабели к эээ..., вобщем к такой-то матери.

–Комбат?

–Да, он в роте сейчас.

–Понятно... Первое отделение! Есть возможность отличиться!

Юрчик торопливо надел вещмешок:

–Смирнов, поведешь дорогу показывать! – бросил он одному из разведчиков.

–Смирнитский я, товарищ младший лейтенант. А чего ее показывать? Мы как слоны лыжню натоптали.

–Не рассуждать! Вперед.

Десантники попрыгали на месте, проверяя – не бренчит ли снаряжение и пошли на спуск к речке.

Каждый шаг давался с трудом – спуск ночью по берегу, заросшему кустами чреват опасностями. Полуметровый слой снега скрывал все, что угодно – от валунов до стволов деревьев. Шагать приходилось высоко. Да и шума было – как от стада коров.

Кусты трещали, кто-то упал, сбряцав котелком, кто-то матюгнулся вполголоса.

Наконец спустились на лед реки и зашагали по сугробам. Юрчик шел вторым, после разведчика, чью фамилию он так и не мог запомнить.

На противоположный берег поднялись не так шумно – подниматься всегда легче – лесенкой, один за другим.

–Пить хочу, сил нет, – тяжело дышал замыкающий маленькую колонну Миша Иванько. – Товарищ младший лейтенант. Там промоина. На обратном пути наберем водички?

–А что, фляжка пуста уже у тебя? – утирая пот с лица – мороз, а ходьба на широких лыжах по ночному лесу способствует согреванию организма – ответил вопросом Юрчик.

–Да концентрат этот – соленый, ужас!

–Терпи. На обратном пути попьешь. Далеко до кабеля?

–Километр, примерно.

–Отлично... Вперед, вперед, вперед!

Смирнитский протянул свою фляжку Иванько. Тот сделал несколько больших глотков и пошел...

Кабель нашли быстро. Пережгли термитными шариками в четырех местах, куски же выбросили подальше.

Немцы здесь не бродили зимой – целина нетронутая. Так что времени много. Часа два, а может и больше. Не любят немцы ночью по лесам ползать.

Поэтому не спеша тронулись обратно. На речке наполнили фляги ледяной водой. Иванько, как самого легкого, положили на лыжи и он подполз к промоине. Напился сам, потом и фляжки наполнил.

А через час его скрутило от боли в животе.

Санинструктор ничего не мог понять – любое прикосновение к животу вызывало у рядового дикие стоны.

–Мама, мама, ой, мамочка!

–Хрен его знает, товарищ младший лейтенант, – растерянно чесал затылок санинструктор. – Живот тугой как барабан. На аппендицит не похоже. Может, отравился чем?

–Да чем он травануться-то мог? Не водой же из реки?

Пришлось соорудить волокуши и тащить его в батальон.

Еще час прошел в томительном ожидании. И немцев с той стороны, и санинструктора Белянина.

Вернулся он мрачнее тучи.

–Помер Иванько.

–Как?! – всполошился взвод.

–Как, как... Взял да помер. Скрутило парня так, что разогнуть не смогли.

–Сержант Заборских! Вещмешок его дай, – заиграл желваками Юрчик.

Младший лейтенант начал рыться в мешке. Гранаты, патроны, тротил, лыжный ремнабор, смена белья, продукты...

Продукты!

Командир взвода достал шесть пустых бумажных оберток из-под горохового концентрата.

–Батюшки-светы! – изумился Белянин. – Так он что... Шесть упаковок сожрал?

Юрчик хмуро кивнул.

–Так это он, почитай, ведро супа разом умял... Таперича и понятен ход... Заворот кишок у парня случился...

– Всё всем понятно? – спросил Юрчик. – Командиры отделений довести до личного состава, что продуктовый НЗ не трогать ни под каким предлогом.

А сам стал готовиться к неизбежному вызову к комбату, а то и комбригу. А Тарасов был суров на расправу...