Текст книги "Русь книжная"

Автор книги: Алексей Глухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Алексей Глухов
Русь книжная

Алексей Глухов провел кропотливую работу, чтобы, пользуясь многочисленными источниками, восстановить картину начала письменности на Руси, зарождения грамотности, возникновения древнейших рукописей. С большим знанием истории ведет он разговор о подвижниках книги, о первых ее авторах и первых читателях. Зримо видишь, как создавались и как исчезали, нередко бесследно, монастырские библиотеки; вместе с исследователями испытываешь истинное волнение за судьбу книжного собрания московских князей, тайна которого не раскрыта до сих пор. А рассказ о новгородских берестяных грамотах походит на своего рода поэтическую новеллу.

Я уверен, что множество наших современников, ныне усердно собирающих произведения литературы, деятельных помощников Всесоюзного общества книголюбов, оценят труд А. Глухова и поставят его в ряд тех, которые учат любить книгу, помогая узнать, какими тернистыми путями, зачастую из потайных хранилищ выходила она на простор, начинала служить просвещению и воспитанию. А без этого каждый культурный человек уже не мыслит своего существования.

В. Лидин

Предисловие

Всегда, во все времена, во всех странах мира люди славили книгу. В Древнем Египте и Ассирии, в Греции и Риме, в городах Арабского халифата и в Киевской Руси… Книга – это и лекарство для души, и кладовая наук, и источник мудрости. Арабский писатель сравнивал книгу с хранилищем сокровищ, а древнерусский – то с реками, «напояющими» Вселенную, то с солнечным светом. «Изборник Святослава» утверждал: «Красота воину – оружие, и кораблю – ветрило, так и праведнику – почитание книжное». В сборнике «Пчела» отмечалось: «Ум без книг, аки птица спешена. Якож она взлетати не может, такоже и ум не домыслится совершена разума без книг. Свет дневной есть слово книжное». В «Поучении соловецкой библиотеки» книги сравниваются с глубинами морей, откуда читатель «выносит жемчуг драгий». После этого автор с удовольствием добавляет: «Добро есть, братие, почитание книжное…»

Древняя Русь оставила нам множество рукописных и печатных произведений, и они рассказывают о том, как жили, о чем думали, что умели делать наши далекие предки, какого уровня достигали у них литература, наука, искусство. И сама книга, особенно рукописная, – предмет искусства: она вобрала в себя мастерство переписчиков, переплетчиков, художников, ювелиров.

Старинные русские книги… Их было, видимо, много. Но одни – истреблены во время войн, другие – сгорели, а третьи – разграблены. Однако и рукописи, уцелевшие после войн и пожаров, часто потом погибали в архивах. И тем не менее дошло до нас около ста древнерусских грамот и свыше пятисот рукописных книг XI–XIV веков. Сохранились они благодаря древним «книгохранительным палатам».

Значение этих «палат», пусть с небольшим фондом, с крайне ограниченным числом читателей, – огромно. Если бы, к примеру, не случайная находка в конце XVIII века в провинциальной монастырской библиотеке единственного списка «Слова о полку Игореве», то наше представление о древней русской литературе было бы значительно беднее. В ту эпоху, кроме «Слова о полку Игореве», создавались, очевидно, и другие подобные произведения, но время не пощадило их. В девятисотых годах Н. Никольский справедливо заметил: «Слово о полку Игореве», «Слово Даниила Заточника», отрывки исторических сказаний в летописях, «Слово о погибели Русской земли» и тому подобные произведения показывают, что в начальные века русской жизни, кроме церковно-учительной книжности, существовала и развивалась светская литература, достигнувшая в Южной Руси значительного расцвета. Если бы «Слово о полку Игореве» было одиночным для своей эпохи, то оно было бы, конечно, исторической несообразностью.

Крепкие стены Кирилло-Белозерского монастыря, где была богатая библиотека, спасли древнейший список «Задонщины»; в книгохранительной палате Троице-Сергиевой лавры Карамзин нашел «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. А сколько выдающихся памятников сберегла Новгородская София!

Основное внимание в этих небольших очерках сосредоточено на судьбах древнерусских библиотек – от первой, созданной при Ярославе Мудром, до начала XVIII века, до петровских реформ. И конечно, попутно рассказывается о наиболее примечательных книгах, составлявших их фонды. В очерках подчеркнута драматическая история многих собраний, а также отдельных литературных памятников, показана их гибель в результате пожаров, наводнений, междоусобных войн. Еще опаснее был идеологический террор церкви – неугодные произведения светского содержания конфисковывались, сжигались, топились. Церковь проводила жесткий отбор, заботясь в основном о церковно-богословских трудах.

Чрезвычайно тяжелым для русского народа и его культуры было монгольское нашествие. Летописи наши не раз горестно сообщают о варварском уничтожении рукописей, подавляющее большинство которых безвозвратно утрачено.

Надо ли знать это нам, людям XX столетия? Безусловно. Каждый, кто приходит в мир, получает право, как сказал поэт Л. Мартынов, «все на земле унаследовать: капища, игрища, зрелища, истины обнаженные, мысли, уже зарожденные…». И еще одно немаловажное обстоятельство. Нам необходимо не просто «унаследовать», но сберечь памятники старины – свидетельства яркой талантливости наших далеких предков. Именно на это направлен принятый накануне 60-летия Великого Октября закон «Об охране и использовании памятников истории и культуры», в котором бережное отношение к культурно-историческому наследию рассматривается как важная задача не только государственных органов и общественных организаций, но и каждого советского человека. В том же духе выдержаны статьи новой Конституции СССР. Так, в статье 68 записано: «Забота о сохранении исторических памятников и других культурных ценностей – долг и обязанность граждан СССР».

Автор выражает надежду, что эта книга в какой-то мере поможет читателю ознакомиться с той частью нашего национального достояния, которым является древнерусская литература, даст возможность заглянуть в прошлое. Каждому человеку необходимо изучать историю своей страны, ее культурные богатства, ведь история культуры питает наш ум и воображение, многое объясняя, многое помогая понять. По словам А. И. Герцена, «в книге не одно прошедшее; она составляет документ, по которому мы вводимся во владение настоящего, во владение всей суммы истин и усилий, найденных страданиями, облитых иногда кровавым потом; она – программа будущего».

Откуда пошла славянская письменность

В неповторимый мир Древней Руси вводят нас былины. Красуются в нем славные города Киев и Новгород с белокаменными храмами; бушует народное вече; стучат мечи богатырские, и свистят каленые стрелы; стоят на страже родной земли богатырские заставы; звенят гусли, и сказитель поет славу своему времени.

Былины отразили напряженные события и создали исполинские характеры, которые вызывают восхищение и по сей день, – Илья Муромец и Святогор, Василий Буслаев и Алеша Попович, Микула Селянинович и Добрыня Никитич. Любовь к родине, сознание красоты и большой будущности отчизны – все это ость в былинах. Но былины раскрывают не только героические события и героические характеры, они содержат свидетельства о жизни людей в ту эпоху, и перед нами довольно полно предстают их быт, нравы и обычаи.

Не обошли былины и такого важного вопроса, как грамотность героев, распространенность образования вообще… И это не удивительно – ведь они повествуют о временах, когда на Руси были распространены письмена на бересте, то есть о временах довольно широкого внедрения в народ умения читать и писать.

Итак, умел ли читать и писать Илья Муромец? А другие богатыри? Заглянем в текст былин, посмотрим, что в них говорится по этому поводу…

…По дороге в стольный Киев-град Илья Муромец делает остановку, срубает сырой дуб и ставит часовенку. А на часовенке пишет: «Ехал такой-то сильный могучий богатырь, Илья Муромец сын Иванович». А ведь перед этим в былине подробно излагается, что Илья – крестьянский сын, «из беднова положения и от бедных от родителей от трудящих».

Для сочинителя былины, таким образом, вполне естественно, что крестьянин умеет писать.

В другой былине («Три поездки Ильи Муромца») повстречался ему «горюч камень», на котором «подпись подписана»:

 
А в дороженьку ту ехать – убиту быть,
Во другую ехать – женатому быть,
Да во третью ту ехать – богату быть.
 

Илья Муромец, как следует далее из текста, надпись эту прочитал без всякого затруднения. С аналогичными надписями сталкиваются и другие богатыри, в том числе и Саул Леванидович.

В былине «Алеша Попович и Тугарин» Алеша видит камень придорожный и говорит своему спутнику:

 
Ай ты, братец, Еким Иванович!
В грамоте поучении человек —
Посмотри-то на камне подписи,
Что на камне-то написано?
 

Как о самом обычном деле былины поведали о грамотности Владимира. В былине «Илья Муромец и Калин-царь» рассказывается, как Владимир получил грамоту посыльную, «да и грамоту ту распечатывал и смотрел, что в грамоте написано», а потом сам садился за ответ царю Калину. В других былинах Владимир поручает писать ответы своим приближенным.

…На Киев идет Идолище Поганое. Князь Владимир обращается к Добрыне Никитичу, у которого «рука легка» и «перо востро», с такими словами:

 
Ты бери-тко скоро чернил, бумаг:
Ты пиши-тка ярлыки скорописчаты.
 

Писать, как уточняется в былине «Камское побоище», надо и могучим русским богатырям – Самсону, Дунаю, Святогору, Ремяннику, Пересмете, Пермяку, «брателкам» Петровичам и «брателкам» Сбродовичам, Иванушке, Гавриле Долгополому, Потыке и Алеше Поповичу. Следовательно, все они умели и вполне свободно читать. Когда Добрыня выполнил просьбу князя, то с «ярлыками скорописчатыми» во все концы «святой Руси» был послан Михайло сын Игнатьевич. Он положил их «в сумочку, в котомочку». И доставил послание к богатырю Самсону, а тот «скоро все распечатывал, прочитывал».

В былине «Глеб Володьевич» письмо князю пишут из Корсуни корабельщики. Интересно уточнение – «…купили они чернил, бумаг». Круг грамотных расширяется, это уже не только князья, их дружинники и крестьяне, но и корабельщики.

А вот Садко, перед тем как идти в синее море, к царю морскому, просит свою «дружинушку хоробрую» принести ему «чернильницу вальячную», «перо лебединое», «бумаги гербовой», чтобы составить завещание. У него, у Садко, все дорогое, необычное – и перо, и чернильница, и бумага.

Где, как и чему учились былинные герои? Добрыня Никитич, человек исключительного «вежества», начальное образование получил дома от матушки Амелфы Тимофеевны. Когда ее чаду любимому исполнилось семь лет, она «присадила его грамоте учиться». С семи лет приступил к учебе и новгородец Василий Буслаев:

 
Стали его, Васильюшку, грамоте учить,
Грамота ему в наук пошла,
Посадили его, Васильюшку, пером писать,
И письмо ему в наук пошло.
 

Здесь указан обычный для древних русских школ порядок: сначала обучали чтению («грамоте»), а потом письму. Учился Василий и пению.

Любопытна и такая деталь: Василий Буслаев «писал ярлыки скорописчаты и рассылал те ярлыки со слугой на те улицы широкие и на те частые переулочки», а «грамотные люди шли, прочитывали, те ярлыки». Былина непосредственно свидетельствует о широком распространении грамотности среди городского населения. Ведь Василий твердо убежден, что его «ярлыки скорописчаты» будут прочитаны прохожими. Профессор В. Янин утверждает, что «ярлыки» – это берестяные грамоты.

Не редкость на Руси – отмечают былины – и образованные женщины. Об Амелфе Тимофеевне уже упоминалось. А вот былина «Василий Игнатьевич и Батыга». В ее зачине рассказывается, как «турица златорогая» вместе с турами и турятами разошлись в чистом поле под Киевом. Туры увидели диво-дивное на городской стене и так говорят об этом турице-матушке:

 
…А по той степе по городовыи
Ходит-то девица душа красная,
А на руках носит книгу Леванидову,
А не столько читает, да вдвое плачет…
 

Надо думать, что сказания, былины, песни верно отражают характерную черту русской жизни: образование, тем более грамотность не представляли большой редкости.

Но когда и где возникла славянская письменность? Когда появились первые книги, литературные произведения, первые читатели и библиотеки? Есть ли, кроме фольклорных, какие-либо источники, документы? Такие документы, такие источники существуют.

Прежде всего вспомним кратко о возникновении письменности на Руси. Удивительно, но долгое время господствовало убеждение, что она пришла к нам вместе с христианством в конце X века. Однако постепенно стали накапливаться материалы, опровергающие такое представление.

…Старейшим сообщением о наличии письмен у древних славян считают «Сказание о письменах» черноризца Храбра, болгарского монаха, жившего на рубеже IX–X веков. В «Сказании» Храбр утверждает, что до принятия христианства славяне книг еще не имели, но пользовались для гадания и счета «чертами и резами». [1]1
  Черты и резы – примитивные пиктографические и счетные знаки.


[Закрыть] И еще: задолго до введения азбуки братьев Кирилла и Мефодия славяне умели записывать свою речь. Каким образом? Оказывается, латинскими и греческими буквами, но безо всякой системы, «без устроения».

Далее, во время путешествия в Хазарию Кирилл останавливался в Крыму, в Корсуни. Здесь у одного русина он увидел евангелие и псалтырь с «русьскими письменами». Кирилл вступил в разговор с русином и, прислушавшись к его языку, сопоставил его со своим собственным болгаро-македонским и вскоре начал читать и говорить по-русски.

Нельзя всерьез предположить, что целые книги были написаны «чертами и резами». Гипотез высказывалось несколько, но наиболее вероятной признают выдвинутую впервые И. Срезневским. Согласно этой гипотезе, книги, найденные в Корсуни, были написаны «протокирилловским» письмом. Короче говоря, «русьскими письменами», применявшимися нашими предками еще в IX веке, были греческие буквы. О путешествии к хазарам через Крым мы узнаем из жития Кирилла, составленного в конце IX века.

Возникает вопрос: зачем понадобилось восточным славянам переводить в дохристианское время христианские богослужебные книги? Потому и сведения о «русьских письменах» считались позднейшей вставкой. Однако это сомнение было довольно убедительно опровергнуто не только тем, что указанное место содержится во всех дошедших до нас 23 списках жития. Дело в том, что в среде восточнославянских племен до официального принятия христианства уже было немало людей новой веры. Византийский патриарх Фотий в послании 867 года сообщает о крещении в начале 60-х годов многих «россов», в том числе целой княжеской дружины. Арабский писатель Ибн-Хордадбег в 40-х годах IX века замечает, что русские купцы в Багдаде «выдают себя за христиан». Эти люди, конечно, нуждались в богослужебных книгах.

Тексты договоров Руси с Византией, относящиеся к первой половине X века, также неопровержимо доказывают, что письменность была распространена до официального «крещения Руси». Уже в договоре 911 года, заключенном Олегом, сказано о привычке русских купцов делать письменные завещания на случай смерти. В договоре 944 года между Игорем и греками говорится о посыльных и гостевых грамотах, которые вручались послам и купцам, отправляющимся в Византию. Грамоты эти удостоверяли мирные намерения приезжающих. Памятниками русской письменности X века являлись, без сомнения, и сами договоры с Византией – ведь их тексты должны были быть зафиксированы и в русском переводе.

Особенно интересно место в договоре 911 года о том, что Русь и Византия и прежде решали спорные вопросы «не только словесно, но и письменно».

Следует, пожалуй, сослаться и на «Повесть временных лет». При осаде князем Владимиром Святославичем Корсуни (конец X века) один из жителей города по имени Анастасий пустил в стан Владимира стрелу с такой надписью: «Кладези еже суть за тобою от востока, из того вода идет по трубе».

Но все это косвенные доказательства; ни одного памятника русской письменности X века не находилось. Да и особых надежд на то не было. И можно понять радость первооткрывателей, обнаруживших строчку, вернее, всего одно слово, начертанное на корчаге.

…Корчагу нашли летом 1949 года. Тогда археологическая экспедиция под руководством Д. А. Авдусина вела раскопки у деревни Гнездово, недалеко от Смоленска. Здесь когда-то было кладбище кривичских дружинников. Наши предки сжигали трупы умерших, прах помещали в глиняные горшки. Естественно, что это место захоронения привлекало внимание ученых. Впервые раскопки начались в 1874 году, когда были вскрыты 14 курганов. В одном из них погребен воин с двумя рабынями. Рядом воткнуты в землю меч и копье. С тех пор археологи появлялись в Гнездове по крайней мере 20 раз, причем вскрыли более 650 курганов.

Исследователям попадались мечи, стрелы, копья, кольчуги, шлемы, а также арабские и византийские монеты и украшения.

В сезон 1949 года проникли в 42 кургана, причем самая богатая «жатва» ожидала их в кургане, получившем порядковый номер 13. Он представлял собой песчаную насыпь и имел плоскую вершину. Высота – 1,6 метра, диаметр – 15, окружность основания – 51,5 метра. В толще громадного кострища разрыли свыше 200 различных предметов. Глиняный сосуд, «лепленный от руки», с жжеными человеческими костями и женскими украшениями, стоял в центре. Среди находок – воткнутый в землю меч, рукоять которого отделала серебром, складные карманные весы, гирьки к ним… Во время похорон знатного дружинника было разбито не менее трех сосудов. Черепки, разбросанные на площади диаметром более трех метров, собрали, склеили. Получилась амфора с узким горлом, двумя ручками, круглым дном.

Такие сосуды изготовляли на гончарном кругу и называли на Руси корчагами. У одной из ручек имелся значок, похожий на букву N, процарапанную чем-то острым по сырой глине. С той же стороны – надпись, сделанная уже на обожженной поверхности. Восемь букв, которые сразу были прочтены, составили слово «гороухща», то есть горчица.

Удалось установить примерную дату корчаги – вторая четверть X века. Но если надпись имела торгово-бытовое значение, она принадлежала простым трудовым людям. Следовательно, человека кто-то учил грамоте, и учил, видимо, по книгам, которые до нас не дошли.

Академик М. Н. Тихомиров и Д. А. Авдусин в своей статье подчеркивали: «Гнездовская надпись заставляет заново поставить вопрос о распространении письменности на Руси… Она показывает, что грамотность на Руси восходит к начальным десятилетиям X века, причем эта грамотность была кирилловской… Если мы вспомним, что кириллица была распространена в Болгарии, с которой Россия уже в X веке имела оживленные сношения, то ее распространение на Руси представляется нам вполне закономерным явлением».

Слово на корчаге дает возможность определить характер славянской письменности, которую видел арабский путешественник с длинным именем Ахмед Ибн-Фадлан ибн-ал-Аббас ибн-Рашид ибн-Хаммад. Вернувшись в начале X века из далекого, опасного и очень интересного путешествия к волжским болгарам, он описал его. Прежде чем привести сведения из этой книги, кратко – о судьбе ее. Автору не поверили. Один составитель поместил в своей энциклопедии несколько фрагментов из труда Ибн-Фадлана с таким комментарием: «Это ложь с его стороны, и на нем лежит ответственность за то, что он рассказал». Правда, в Средней Азии сохранились отдельные отрывки из книги Ибн-Фадлана в чужих, искаженных пересказах. Автора еще в прошлом веке обвиняли в лживости, считали бесстыдным мистификатором. Потом книгу потеряли. Но вот сравнительно недавно в Иране, в городе Мешхеде, нашли средневековый сборник, посвященный путешествиям. И в нем оказалась большая часть произведения Ибн-Фадлана.

Чрезвычайная ценность его в том, что автор побывал в тех краях, куда никто до него не добирался. Он своими глазами видел жизнь наших предков и воссоздал ее подробно и точно. Ибн-Фадлан был секретарем посольства, которое отправилось 21 июля 921 года из Багдада в почти неведомую землю. Этот знатный, но бедный секретарь отличался любознательностью и острой наблюдательностью, он интересовался всем новым и непривычным. Через Иран, в Среднюю Азию до Бухары, оттуда в Хорезм и далее на север… Север страшил арабское посольство. «На каждом из нас была куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее длинная войлочная одежда, покрытая кожей, и бурнус, из которого видны были только два глаза, шаровары одинарные и другие с подкладкой, гетры, сапоги из шагреневой кожи и поверх другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд, которые были на нас». А ведь требовалось всего-навсего пересечь Казахстан и попасть на среднюю Волгу.

Весной посольство достигло цели… До недавнего времени представлялось, что в X веке по дремучим приволжским лесам бродили полудикие племена охотников. Ибн-Фадлан рассеял эти представления. Тогда здесь находилось богатое государство. Царь Алмуш сам сопровождал гостей, и Ибн-Фадлан видел в его стране столько удивительных вещей, что не смог перечесть их «из-за множества».

Поразили южанина светлые ночи, когда «красная заря ни в коем случае не исчезает окончательно», необычная земля – «черная, вонючая» и огромные леса; пища тоже необычная: «просо и мясо лошади, но и пшеница и ячмень у них в большом количестве». И жители не похожи на задавленное налогами население халифата: «Каждый, кто что-либо посеял, берет это для самого себя». Необычны и нравы: на приемах жопа царя сидит с ним рядом.

Путешествие продолжалось уже несколько месяцев, как вдруг пришла весть, что приплыли руссы… Ибн-Фадлан не мог упустить возможность поближе познакомиться с этими людьми. Русские торговцы – высокие, румяные, белокурые, с голубыми глазами и окладистыми бородами – держались приветливо, но независимо. Они, видимо, прибыли надолго, построили большие деревянные дома и расположились в них со своими товарами. Двери домов не запирались. Но, пишет Ибн-Фадлан, «если они поймают вора или грабителя, то они поведут его к длинному толстому дереву, привяжут ему на шею крепкую веревку и повесят его на нем навсегда».

Странными были деньги руссов – «серая белка без шерсти, хвоста, передних и задних лап и головы, а также соболь».

Потом Ибн-Фадлан узнал «о смерти одного выдающегося мужа из их числа». И он подробнейшим образом воспроизвел похороны по языческому обряду – сожжение. Ибн-Фадлан смотрел на огонь, и русс, стоявший рядом с ним, сказал ему через переводчика: «Вы, арабы, глупы. Вы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его в мгновенье ока, так что он немедленно и тотчас входит в рай».

И произошло самое интересное: «Они соорудили нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большую деревяшку белого тополя, написали на ней имя этого мужа и царя руссов и удалились».

Приходится только сожалеть, что арабскому путешественнику не пришла в голову мысль скопировать надпись! Академик М. Н. Тихомиров считает, что «надпись на могиле знатного русса, умершего на Волге, могла быть сделана кирилловскими буквами». Ведь Ибн-Фадлан ведет речь о том же времени, к которому относятся гнездовские курганы.

Ценно свидетельство и другого арабского ученого – Ибн эль Недима. В труде «Книга росписи паукам» он не только упомянул о наличии у наших предков письмен, но и оставил образец. Причем отвел этой теме специальный раздел. «Мне рассказывал один, на правдивость которого я полагаюсь, – пишет Ибн эль Недим, имея в виду 987 год, – что один из царей горы Кабк (Кавказ) послал его к царю руссов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезаемые на дереве. Он же показал мне кусок белого дерева, на котором были изображены, не знаю слова или отдельные буквы». Вслед за этим в книге помещалась копия текста.

В русской летописи от 986 года сообщается о посольстве хозарского когана к киевскому князю Владимиру. Именно с этим посольством мог прибыть на Русь и кавказский посол. Возникают два предположения: во-первых, оригинал недимовской надписи был выполнен в год пребывания этого посольства в Киеве и, во-вторых, то могла быть «охранная грамота» – своего рода посольский документ.

Русским исследователям «показания» Недима стали известны в 1.836 году. Они лишний раз подтверждают, что еще до введения христианства руссы имели какую-то письменность. Но пока расшифровать надпись не удалось: по своей графике она отличается и от греческой, и от латинской, и от глаголической, и от кирилловской азбуки.

Зато всевозможных гипотез было высказано немало. Одни ученые стояли за то, что это искаженная переписчиком арабская вязь, но это маловероятно. Другие вообще сомневались в ее подлинности и принимали за выдумку. Пытались найти общие черты со скандинавскими рунами, с древними буквами Синайского полуострова, с символами славянской глаголицы. Выдвигалась мысль, что это – не надпись, а простые рисунки или пиктографическая маршрутная карта с обозначением рек, гор, лесов. Кто-то прочел имя «Святослав», а кто-то – фразу «Славянин с Руси», но такие догадки казались не очень убедительными.

Вызывает спор и то, на чем была первоначально выполнена надпись, срисованная любознательным арабом. Она была вырезана на доске, таково мнение некоторых ученых, так же как долговые обязательства Древней Руси. Нет, возражают им, она начертана на коре дерева, подобно «лубяным» документам. А может быть, на бересте?

В настоящее время большинство специалистов – советских и болгарских – считают образец Ибн эль Недима славянским письмом типа «черт и резов».

Как бы там ни было, надпись эта свидетельствует о существовании на Руси дохристианской письменности. Расшифровка ее продолжается. И успех откроет еще одну тайну из жизни людей того далекого прошлого.

В заключение упомянем еще несколько фактов. Арабский писатель Эль Массуди (умер в 956 году) в труде «Золотые луга» утверждает, что он обнаружил в одном из русских храмов пророчество, выбитое на камне. А персидский ученый Фахр ад-Дина (начало XIII века) сообщал, что хозарское письмо «происходит от русского».

Таким образом, не вызывает сомнения, что письменность у славян, в том числе и у восточных, возникла довольно рано. «Отнюдь не явилось бы смелым предположение о принадлежности каких-то форм письменности уже руссам антского периода» (т. е. примерно VI век н. э.), – высказал свою точку зрения академик С. П. Обнорский. Древнейшее славянское письмо могло быть лишь очень примитивным, типа «черт и резов» – простейших счетных знаков в форме черточек и зарубок, родовых и личных знаков, маршрутных схем, календарных заметок… Такое письмо совершенно не пригодно для более сложных документов – военных и торговых договоров, богослужебных текстов, исторических хроник. Для этого славяне использовали греческие и латинские буквы по крайней мере в течение двух-трех веков, постепенно приспосабливая их к передаче фонетики своего языка. Вполне возможно, что у разных племен письмо было различным.

Упорядочили славянскую азбуку просветители Кирилл и Мефодий.

862 год. В византийский Константинополь прибыло посольство от моравского князя Ростислава. Моравские племена, жившие в бассейнах рек Лабы, Влтавы и Моравы, в начале IX века объединились, создав Великоморавское княжество со столицей в Велеграде. При Ростиславе княжество, отразив военный поход Людовика Немецкого, добилось полной самостоятельности. Однако немецкие феодалы хотели заручиться поддержкой католической церкви для своих захватнических устремлений. В те времена европейские народы переходили в христианство по греческому или римскому образцу. Германия исповедовала римский канон, при котором богослужение велось на латинском языке. И моравский князь опасался принимать веру своих воинственных соседей. Вот почему он искал помощи у Византии… Между Византией и Римом шла ожесточенная борьба за сферы влияния. И Моравия из двух зол выбрала меньшее.

Представители моравов в Константинополе на специально созванном совете попросили императора Михаила и патриарха Фотия прислать к ним проповедников, чтобы о христианстве населению рассказывали на славянском языке. В Моравию решено было отправить Кирилла и Мефодия.

Братья родились в Македонском городе Солуни, в семье крупного военачальника. Уже с детства Кирилл полюбил науку. В короткий срок он изучил грамматику, диалектику и риторику, арифметику и геометрию, астрономию и музыку, а также, как говорится в его жизнеописании, Гомера и «все прочие эллинские художества». Он хорошо владел славянским, греческим, латинским, еврейским и арабским языками. Такие разносторонние знания он получил благодаря тому, что учителем ого был Фотий, превосходивший по уму и образованности едва ли не всех своих современников. Отказавшись от предложенной ему административной должности, Кирилл занял скромное место патриаршего библиотекаря. Потом он преподавал философию, успешно участвовал в диспутах, что принесло ему известность. Начиная с 50-х годов IX века император Михаил, а затем патриарх Фотий посылают его в разные страны с религиозными миссиями. Кирилл побывал в Болгарии, Сирии, совершил поездку к хозарам. Его старший брат рано поступил на военную службу, долго был правителем одной из областей, а потом стал игуменом монастыря, где усердно «прилежал книгам».

Вот на этих-то братьев и пал выбор.

Кирилл спросил: «Имеют ли моравы азбуку своего языка? Ибо просвещение народа без писмен его языка подобно попыткам писать на воде!» Ответ на заданный вопрос был отрицательным.

Кирилл принялся за дело. Взяв за основу греческое уставное письмо, он изобрел простую и удобную форму для начертаний новых славянских букв. Дополнил азбуку знаками, передающими звуки, свойственные славянской речи и отсутствующие в греческой. Пользуясь этой азбукой, Кирилл с помощью Мефодия очень быстро перевел основные богослужебные книги – всего за несколько месяцев. Объясняется такая быстрота тем, что создавалась азбука не на пустом месте и «русьские письмена», которые видел Кирилл в Корсуни, помогли ему, послужили толчком к упорядочению славянской письменности. Но и при наличии исходных материалов такой труд был под силу лишь очень крупному ученому и топкому филологу.

Лишь после этого, в 863 году, братья поехали в Моравию (с 863 года ведет свою «родословную» славянская письменность), где развернули бурную деятельность: в Велеграде и в деревнях на богослужениях они читали привезенные с собой книги, выбирали учеников и обучали их славянской азбуке, продолжали переводить греческие труды. Братья сделали многое для распространения в стране славянской письменности и культуры.