Текст книги "Лестница в небо"

Автор книги: Алексей Федорочев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– И не надо больше тут караулить! Угрозы жизни уже нет, завтра-послезавтра в общую палату переведем, тогда и приходите! – закончив разговор, отправляет он женщин домой.

Те послушно идут на выход, но направляются не сразу домой, а вначале на этаж к Брониславу. В компании Баринова и Котенка иду за ними.

– Спасибо, Егор Николаевич! – Здоровой рукой Слава вцепляется в мою.

– Не за что. Извини, но больше помочь твоему отцу не мог – не моя специализация, теперь только лекарства и покой. Но прогноз хороший, так что встанет на ноги.

С разрешения Константина Михайловича подлечиваю парню плечо, так что хирург восхищенно цокает языком, тщательно рассматривая место состоявшейся операции.

– Везет тебе, парень! Не будь у вашей семьи Егора в знакомых, тебе бы инвалидность грозила, а теперь швы только снимем и отправишься домой как новенький! Еще и отца твоего подлечил, так что и там теперь все хорошо будет!

Новую волну восхищения и благодарности пресекаю, оправдываясь усталостью. Выставив ненадолго женщин из палаты, опрашиваю Костина-младшего:

– Какие теперь планы?

– Какие планы у безработного?.. Вы ж меня теперь уволите?

– С чего тебя-то увольнять? Отца твоего даже здорового уволил бы, скорее всего: уж извини, но напрячься он меня капитально заставил. Для вашего прикрытия даже ПГБ задействовать пришлось. А ты… Выздоравливай! Не захочешь дальше у нас работать – напишешь заявление, нет – значит, долечишься и выйдешь. Остальные ведь все работают как работали. Директором «Кистеня» теперь Александр Владимирович будет, ты его знаешь.

– Отцу это не понравится.

– Отцу твоему много чего не нравится, но его лечение вам в копеечку влетит, даже несмотря на страховку. Так что мой тебе совет – не майся и выходи на работу, как поправишься. Деньги вам теперь ой как нужны будут!

– Спасибо, Егор Николаевич! Александр Владимирович! – отчаянно уверяет он Бока, так и стоящего безмолвной тенью за моей спиной. – Я обязательно скоро выйду!

Уже на обратной дороге Саша интересуется:

– А Бронислав-то мне зачем?

– У его отца здесь связей много, часть их через Бронислава проходила. На первых порах тебе не лишним будет. А голова у парня светлая, да и Ярославовых закидонов еще нет. И не забывай – он теперь нам благодарен будет.

Часть пути проводим в тишине, радио Бок не включает, а рация, слава богу, пока молчит.

– Напомни, сколько тебе лет? – неожиданно спрашивает Александр.

– Шестнадцать, – удивленно откликаюсь, уж в склерозе-то пилота подозревать явно преждевременно.

– Далеко пойдешь! Но я с тобой! – делает вывод мужчина, ставя точку в разговоре.

И вот пришел этот кошмарный день – первое сентября. Позади суета подбивания дел, переезда, временного устройства в квартире Ярцева-старшего. И теперь я стою в закрытом дворике-колодце гимназии и нервно курю. В переносном смысле, но я и по-настоящему в кои-то веки, не отказался бы. Вокруг меня дети! Дети! Очень много детей!!! И они смеются, перекрикиваются, жестикулируют, гогочут, а эхо многократно это все тиражирует, создавая невообразимое давление на мою несчастную, пошатнувшуюся за лето психику. И это мы еще пришли пораньше!

Рядом съежился Борис. До недавнего времени его круг общения ограничивался семьей и немногочисленным штатом учителей и тренеров, так что столкновение со школьной действительностью для гасителя оказалось тоже излишне впечатляющим. Хотя за этого кадра переживать не стоит: это поначалу он робеет и стесняется, а освоившись – становится обычным молодым человеком. Конечно, со своими тараканами, но кто из нас без них?

– Ага!!! – Сзади в бок под ребро втыкается тонкий, но очень острый палец.

Резко разворачиваюсь и чудом успеваю затормозить замах руки на отпрянувшую княжну Ямину-Задунайскую.

– Машка! Охреносовела?! – почти ору на старую знакомую. Совместно пережитое приключение нас немного сблизило, но мое обращение однозначно не вписывается ни в какие рамки. Спохватившись, начинаю извиняться:

– Мария Кирилловна! Маш! Прости, пожалуйста, а? Это от испуга, нервное… Честное слово, не хотел! Ну Маш! Прости-и! – тоном мыша из мультика про кота Леопольда тяну я, пытаясь загладить промах.

Не тут-то было. Машкин взгляд впивается в букет из громадных гладиолусов, купленный мною с утра первого сентября.

– Это… это что?.. Это мне?! Нам надо сделать перерыв?! Ты!.. Ты болван!!! – Развернувшись так, что кончик косы хлещет меня по лицу (это типа боевое умение такое?), девчонка уносится к стоящей чуть поодаль стайке подружек, явно подумав что-то не то.

– Я правильно понимаю, что это была та самая княжна Мария Кирилловна Ямина-Задунайская, с которой ты обещал меня познакомить? – сочась ехидством, спрашивает Борис.

– Какой перерыв?.. Ты хоть что-то понял? – все еще под впечатлением спрашиваю я.

– Гладиолусы!

Охренеть, какой информативный ответ: потому что гладиолус! Прямо родным чем-то повеяло!

– А для тупых?

– Букет из гладиолусов означает: «Давай сделаем перерыв».

– Ты серьезно?!

Приятель закатывает глаза:

– Ты хоть что-то из тех книжек, что я тебе купил, читал?

– Ну!..

– О боже; ты безнадежен!

– Так объясни! Хорош уже издеваться!

– Каждый цветок имеет значение, а конкретно гладиолусы – именно то, что я сказал!

– То есть Машка решила, что этот веник для нее и типа я с ней прощаюсь?

– Ну по всей видимости, да! Так что поздравляю, ты – болван!

Болван – это явно не то слово!

Вот с чем ассоциируется у миллионов людей первое сентября? С дождем, первоклашками и букетами цветов. В моем конкретном случае – мимо все три раза. Солнце светило и грело совсем не по-осеннему и не по-питерски, первоклашек в Первой гимназии отродясь не было – здесь учились только с четырнадцати лет, а цветы учителям на «день знаний» дарить было не принято! Вообще! Нигде! Дикие люди!!!

А я, смирившись с внезапно возникшей необходимостью вернуться за школьную парту, решил получать удовольствие от процесса по максимуму. И раз уж выпала такая карта, сделать все в последний раз как положено. Отутюжил форменный костюм и рубашку (вру, просто отдал ярцевской прислуге, но ведь это почти то же самое?), начистил ботинки (та же фигня), сходил накануне в парикмахерскую (наконец-то!) и спозаранку отправился за цветами. Уж сколько лет прошло, а связка из длинных гладиолусов с веточками чего-то пушистого посредине является для меня неотъемлемым атрибутом начала учебного года. И ничто меня не сбило с этой мысли: ни стойкое удивление продавщицы в цветочном магазине, ни странный взгляд Шамана, заскочившего поутру на доклад, ни ярко выраженное недоумение Черного. А я еще подшучивал над их стереотипами!

Выкидывать букет на глазах заинтересованной публики было бы еще более странно, поэтому, оказавшись среди нарядных, но абсолютно бесцветочных детей, я продолжал крепко сжимать несчастный веник, судорожно придумывая, куда бы его деть. Еще и значение приплели, а я в этом языке цветов ни в зуб ногой!

– Та-а-ак! А еще что-нибудь он означает?

– Ну еще: «Я искренен в своих намерениях», – но так трактуют реже. А кому ты вообще цветы нес?

– Да уж не Машке! Секретарше, за помощь, – удачно нахожу я выход, – без всяких смыслов. Просто букет понравился.

– А-а-а, а я-то уж подумал…

Слушать Борькины теории нет ни малейшего желания, так что предлагаю:

– Пойдем тогда? Пока построение не объявили. Пока еще кто-нибудь что-нибудь не напридумывал, – и тащу приятеля к зданию.

– А с княжной что теперь делать будешь? – на ходу интересуется товарищ.

– Что-что… Извиняться! Как будто есть другие варианты… Это ж типичная женская логика: сама придумала, сама обиделась. А я оправдывайся и извиняйся.

Борька прыскает на мое бурчание, как будто я сказал что-то смешное. Это он просто по молодости еще не знает, что это не шутка, а суровая правда жизни.

– А что бы ты посоветовал Машке подарить? Из цветов.

– В твоем случае – только кактус! – подначивает Черный. – Вполне нейтральное значение – упорство.

– Ага, а потом получить им по морде… вместе с горшком. Еще есть идеи?

– Не знаю, я же не специалист: так, только основное знаю. Ирис вроде бы дружбу означает…

– Ага, как я – так безнадежен, а как сам – так сразу в кусты! Кактусовые!

– Да не майся ты, спроси у продавщицы, она тебе что-нибудь подберет!

– Вот они! Слова не мальчика, но мужа! Свалить ответственность на третье лицо – это нормальное мужское решение! – Не все же только ему надо мной ехидничать. – Пришли. – Мы замерли перед дверью канцелярии, откуда доносился каркающий голос Светланы Ильиничны, говорившей с кем-то по телефону.

– Иди! – подталкивает меня ко входу Борис.

– Нет уж, пошли вместе!

– Тогда сам с ней разговаривай, я ее боюсь! – шепотом признается гаситель, который может убить старушку, не прилагая ни малейших усилий, всего лишь сняв на несколько минут контроль.

– Не вопрос!

Просачиваюсь в приемную директора:

– Светлана Ильинична! Добрый день!

– Добрый день! – с виду холодно и высокомерно, но на самом деле стеснительно вторит мне Черный.

– Позвольте отблагодарить вас за помощь и поддержку! Ваши своевременные советы очень помогли нам с Борисом. Чрезвычайно вам признательны! – Несчастные цветы наконец-то обретают владелицу, а мне где-то наверху добавляется + 1 к пронырливости.

Старушонка расплывается в крокодиловой улыбке. Жуткое зрелище, но мы и пострашнее видали… хотя нет: судя по побледневшему Бориному лицу и судорожным сглатывающим движениям кадыка, с множественным числом я поторопился.

Вообще-то и я, и Борис зря так про нее. Бабулька нам очень помогла здесь устроиться, подсказала, где учебники и принадлежности купить (чтоб и не дорого, и не стыдно перед одноклассниками), где форму быстро сшить, а главное – сколько добавить за срочность; и многое другое. Учитывая, что из-за задержки в Москве прибыли мы всего за несколько дней до начала занятий, все приготовления пришлось делать в страшной спешке, а это почти всегда означает переплачивать. Для обычных школьников, может, и не такие большие деньги, а вот в нашей пафосной гимназии – очень даже ощутимые. И хотя оба мы не нуждались, тратить лишнее на ерунду не очень любили. Так что благодарность она заслужила, и букет оказался весьма кстати.

А то, что выглядит злобной и устрашающей, так, во-первых, лет ей как бы не под сто, а во-вторых, со школярами и их влиятельными родственничками только так и надо – другая бы здесь не выдержала.

– Борис, Егор! Спасибо, мальчики, порадовали. С формой, я смотрю, успели?

– Да, по одному комплекту нам в ателье подогнали, сменные позже будут. Надеюсь, на это время хватит.

Черный морщится – приятель оказался жутким модником, и перспектива ходить две недели в одном и том же костюме его угнетает. Ничего, на рубашках оторвется: отец ему чемоданы с вещами в Питер с оказией переслал, так там этих рубашек – штук сто на все случаи жизни.

– А к учебе всё купили?

– Почти, разве что мелочи какие остались. Светлана Ильинична, спасибо вам огромное, если б не ваши списки – растерялись бы.

– На здоровье, мальчики, вы у меня не первые, кто без родителей жить будет, так что появится необходимость – обращайтесь за советом, всегда помогу, – тепло улыбается женщина, и на этот раз ее лицо становится почти приятным. – А теперь бегите, у меня еще дел полно, да и звонок скоро уже будет! Андрей Станиславович очень не любит опаздывающих.

– Всё-всё! Нас уже нет! – На прощанье выдаю самую мощную улыбку из своего арсенала и выталкиваю молчащего Борю из приемной. – Пошли живей, опаздунов никто не любит.

– Вот как у тебя это получается? Я же к этой грымзе подойти боюсь, не то что заговорить, а ты раз – и все! – на бегу спрашивает Боря.

– Опыт, дружище! – наставительно тыкаю пальцем вверх. – Сын ошибок трудных. Поживи с мое один – и сам так сможешь.

– Зато с княжной – в лужу сел!

– Уел! – почти в рифму отвечаю. – Выкручусь, не впервой!

Пока учителя ровняют стадо подопечных, разглядываю будущих одноклассников. В нашем классе двадцать четыре человека: пятнадцать девушек и девять парней, включая нас двоих. В других классах картина примерно та же – девушки в большинстве. Чем это обусловлено – не знаю: по статистике, мальчиков, даже одаренных, рождается больше. Возможно, что их, как и нас с Митькой когда-то, держат в закрытых интернатах с раздельным обучением. Царскосельский лицей, например, так и остался чисто мужским заведением с пансионным проживанием.

– Дорогие ученики!.. – ну вот, завелась шарманка. Бла-бла-бла… мы рады вас видеть… этот год – он такой важный!.. учителя ночей не спали, в обед не доедали… администрация вообще трындец как уработалась… а император-батюшка возлагает на нас что-то там… кладет, в общем, с прибором.

Пережив торжественную часть, расходимся по классам. Фантазии о сексуальной классной даме в очках и чулках разбились еще на линейке: наш классный наставник – пожилой мужчина, преподаватель истории. Очки присутствуют, насчет чулок сказать ничего не могу – брюки мешают. Впрочем, знать это я не хочу, ориентация не та.

Большая часть класса держится сложившимися компаниями, новичков всего трое – мы с Борисом и мелкая девушка-брюнетка с темным источником. Приглядевшись, понимаю – не мелкая, а миниатюрная, и, кстати – Морозова, судя по гербу. Теоретически – сколько-то-юродная кузина, фактически – чужой человек.

– Здравствуйте, дамы и господа! Рад вас всех видеть, рассаживайтесь по местам, – завел нас наставник в светлый просторный кабинет. – Специально для наших новеньких представляюсь – Спицын Евгений Евгеньевич. У вас буду преподавать историю и основы права.

Хм… что-то не помню я основ права в обычном школьном курсе.

– Теперь предлагаю познакомиться с пополнением. Господа, вы уступите даме? – Поняв, что обращаются к нам, киваю и за себя и за впавшего в ступор Бориса. Тот, уставившись на выдающуюся грудь соседки через ряд, потерялся во времени и пространстве. Незаметно пинаю его ногой под партой.

– Да, конечно, – заторможенно отзывается этот озабоченный.

– Лариса Морозова, шестнадцать лет, – встает новенькая, – перевелась из лицея номер четыре. Люблю литературу и начала искусств, историю люблю не очень, – виновато стреляет глазками в наставника, – увлекаюсь чтением и кулинарией.

– Егор Васин, шестнадцать лет, – встаю, поняв, что процесс представления девушки окончен, – переехал из Москвы. Люблю математику и физику, из остальных предметов не люблю литературу. Увлекаюсь медициной и немного – военным делом.

– Борис Черный, семнадцать лет, – следует моему примеру приятель, – переехал из Москвы. Люблю физику, историю, не люблю физическое воспитание, – вместе с остальными учениками удивленно смотрю на атлетически сложенного Борьку, – увлекаюсь физическими опытами и чтением книг.

– С чего это ты физвос-то не любишь?.. – шепотом интересуюсь, пока классный треплется о целях и задачах последнего года обучения.

– Лень… – коротко и так же тихо отвечает Борис.

В перерыве нас обступают мальчишки. Хотя правильнее сказать – молодые люди, пушок на лице у многих начал превращаться в неряшливые завитки. Сам такой же, а Борьке так вообще бриться пора начинать. Хотя ему хорошо – у блондина щетина не так заметна.

Семерых парней можно уверенно поделить на три устойчивые группки, которые сразу коротко обзываю: мачо, ботаны и непримкнувший.

Троицу мачо возглавляет темный клановый из Гагариных, он же первый начинает разговор:

– Чьи будете? – Фраза, прочно ассоциирующаяся с зэками, гопотой или хотя бы дворовыми компашками, приводит меня в восторг. Теперь осталось дождаться, что этот тип сейчас присядет на корточки и засмолит бычок; так и вижу эту картину! Несвоевременное веселье подавляю, а видя, что Борис опять впал в стеснительность, отвечаю за обоих:

– Свои собственные. Черный – урожденный Ярцев, я при нем.

– Ярцевы? Это которые строители? – быстро соображает одноклассник.

Приятель кивает.

– Сергей Гагарин, – представляется главный красавчик и протягивает Борису руку, которую тот аккуратно жмет, не снимая традиционных перчаток.

– Не знаю, как у вас в Москве, но в Петербурге воспитанные люди снимают перчатки, прежде чем здороваться, – презрительно замечает клановый, теряя к нам интерес.

– Некоторые особенности… Боря, сними, и пожми Сергею руку нормально, – голосом выделяю слово, а пока Борис стягивает перчарсу, оборачиваюсь к остальным: – Долго объяснять, проще один раз показать.

Повторное рукопожатие сгоняет румянец со щек здорового парня и даже заставляет пошатнуться. Вряд ли Борис так много взял, да и даром наш собеседник не обижен, скорее это он от неожиданности.

– Ого! Понял. Осознал. Претензий не имею! – выносит он вердикт. – Ты такой же? – переводит взгляд на меня.

– Нет, я вполне обычный.

С некоторой опаской он обменивается рукопожатием и со мной, ради прикола бросаю ему бодрящую волну. Парень слегка расширяет глаза, но никак не комментирует.

– Александр Поляков-Гагарин, Вадим Горячев, – представляет он своих товарищей. Ритуал знакомства идет своим чередом, больше к Бориным перчаткам никто не придирается.

Упомянутые перчатки оказались очень непростым, а еще жутко дорогим и специализированным предметом гардероба. Кожа на них пропитана каким-то изолирующим составом, дающим слабую защиту при случайном прикосновении. Основная защита – это собственный контроль гасителя, который тот держит даже во сне, но остальным так спокойнее. Если б приятель захотел, то Гагарин и при повторном касании ничего не почувствовал бы, но требовалось раз и навсегда показать всем, с кем имеют дело.

После мачо приходит черед ботанов.

– Наконец-то и нашего полку прибыло! А то в прошлом году двое ушли, зато трех девчонок приняли, совсем в бабьем царстве оказались!

На удивление низкорослый и щуплый для одаренного, Юрий Щелоков оказывается из рода, ходящего под Юсуповыми. И, несмотря на браваду, слова про баб он произносит заговорщицким шепотом, так, чтоб не услышали у окна.

– Что в этом плохого? Смотри, какая красота! – кидаю взгляд на солнечную сторону класса, где девчонки обступили Ларису Морозову и, судя по непрекращающемуся щебету, наперебой просвещают новенькую. Форменные пиджаки и юбки вроде бы должны прикрывать все стратегически важные места, но мастерство портных, по желанию заказчиц, умудрилось превратить простую одежду в шедевры обольщения, не отступив от стандартов гимназии. А моя фантазия успешно дорисовывает все скрытое.

– Ну будь моя фамилия Гагарин и внешность вроде вашей, я бы не жаловался. А так, только и слышу: «Ю-юрчи-ик, а ты задачку дашь списать?» – Мальчишка так забавно тянет гласные, изображая томный голос явно известной остальным барышни, что обступившая нас мужская часть класса дружно грохает хохотом, включая упомянутого Гагарина.

– А тебе бы хотелось, чтоб она таким же голосом говорила: «Ю-юрчи-ик, давай на свидание сходим?» – отсмеявшись, спрашивает Сергей, гораздо менее удачно пародируя пока еще незнакомую нам одноклассницу. – Ты хоть знаешь, куда в нашем городе девушку сводить можно?

– А что, библиотека не прокатит? – с изрядной долей наигранного ужаса и самоиронии спрашивает Юра.

Одноклассники опять смеются. Похоже, поторопился я записывать парня в ботаны: с чувством юмора у него все в порядке, даже Борис расслабился и улыбается вместе со всеми.

Виктор Родин и Максим Толокнов – из свободных родов наподобие Ярцевых. Несмотря на более представительную внешность, они теряются на фоне шебутного Щелокова, так что успеваем узнать только имена.

Перерыв небольшой, времени только-только хватает переброситься с одноклассниками парой фраз. До оставшегося парня в аккуратном, но явно не новом костюме очередь не доходит, но у нас впереди целый год.

Вторая часть пары не запомнилась ничем особенным. Много надежд я возлагал на избрание старосты – по моим представлениям, это должно быть весело, но ничего подобного не произошло: должность оказалась давно и прочно занята какой-то Людой Марцевой из неизвестного мне рода. Хорошенькая девчонка сразу же после звонка узурпировала наше внимание, лишив возможности продолжить общение с новыми знакомыми:

– Новенькие! Попрошу никуда не уходить и подождать меня!

– Так-так!.. Люда – это надолго. Сочувствую вам, но против власти не попру. Увидимся в понедельник! – кивает нам на прощанье Гагарин и исчезает за дверями вместе со свитой. Следом за ним тянутся остальные, один только Юра вьется вокруг старосты, пока она не берет его за шиворот и не выдворяет за дверь. Даже мне видно, что упрись Щелоков чуть посильнее – фокус бы не удался, но этот шут, наоборот, свешивает голову, закатив глаза и высунув язык, и двигается семенящими шажками, создавая ощущение, что Люда несет его на выход как куклу. Да уж, поведение детей аристократов я абсолютно точно представлял себе не таким. Уходящие последними девчонки окидывают нас заинтересованными взглядами и хихикают, вгоняя в краску стеснительного Бориса.

Наконец в классе остаемся только мы, троица новеньких, и староста. После продолжительного допроса под запись (во внушительного вида ежедневник), собираемся линять, но опять не тут-то было:

– Каждый год специально для вновь поступивших устраивается экскурсия по нашей гимназии. Здание старое, имеет свою историю, а некоторые ходы так запутаны, что легко можно заблудиться. Я провожу вас к началу, – объясняет девушка нашу задержку.

Под конвоем Людмилы отправляемся в холл, где потихоньку собирается толпа восьмиклассников, в которой мелькает темно-русая макушка моей новой проблемы. Мозг плавится в попытках найти выход. Обида, какой бы надуманной ни была, нанесена Задунайской в общественном месте, следовательно, и извинения требуется приносить публично. А теперь задачка: как при толпе народа сказать Машке, что она дура, да еще так, чтоб она не обиделась еще больше, и при этом не выставить ее дурой перед остальными? А еще дополним: желательно и самому не выставить себя полным придурком. Теорема Ферма, на мой взгляд, попроще будет.

Взгляд в распахнутое окно рождает идею.

– Люда, а сколько времени до начала?

– Минут пятнадцать, – посмотрев на часы, отвечает староста.

– Успею! Боря, держи! – вручаю растерянному приятелю портфель и выпрыгиваю в окно, сопровождаемый испуганным вскриком девчонок. Воздух не подводит, и я благополучно приземляюсь прямо на тротуар среди отпрянувших прохожих. Со всех ног несусь к примеченному цветочному магазинчику, махнув рукой удивленным одноклассникам, выглядывающим из покинутого мной окна.

– Скромный букет для девочки четырнадцати лет, в качестве извинений, не подруге, а просто хорошей знакомой. Очень быстро! – единым махом выпаливаю продавщице. Боря прав, такие дела надо поручать профессионалам, самому это не выучить, да и нет никакого желания забивать голову подобной ерундой.

Без единого слова, не прекращая держать фирменную улыбку, девушка начинает надергивать из вазонов какие-то листики, веточки, цветочки и травинки, компонуя их в небольшую корзиночку. На мой взгляд, все выглядело достаточно невзрачно, лично мне привычнее крупные и яркие цветы, но лезть под руку специалисту со своим даже не дилетантским мнением не стал. Украсив получившуюся композицию ленточками и бантиками, цветочница протянула мне результат.

– Сколько?

– Пятьдесят рублей, господин гимназист.

Мысленно присвистываю: злополучные гладиолусы, купленные тоже в весьма приличном магазине, стоили червонец. Дороговато, однако, обходятся мне Машкины заскоки. Но если уж пошла такая пьянка, надо и испуганным девчонкам отдариться.

– Еще пару цветов для одноклассниц, без оформления.

– Пару?

– Да, их две.

Расторопная девушка протягивает мне еще два цветка, названия которых даже не пытаюсь запомнить.

– Сколько?

– Это за счет заведения.

– С чего такая щедрость?

– О, господин гимназист, я уверена – вы станете у нас частым покупателем!

Расплатившись, пулей вылетаю обратно, успев даже раньше назначенного для экскурсии времени.

– Барышни, простите за испуг! Это вам! – сбиваю с воинственного настроя двух поджидавших меня в дверях девиц, вручив каждой по цветку. Лариса принимает свой с достоинством, как должное, а староста краснеет, смущается, но тоже сжимает тонкий стебелек. О заготовленной ругани, слава богу, обе забыли, что и требовалось.

– Боря! Сколько до начала?

– Пять минут.

– Нормально! – и несусь к выхваченной взглядом в толпе княжне.

– Мария Кирилловна, позвольте принести извинения за утренний инцидент. Моя вина: не успел объясниться; но, может, эти цветы скажут за меня лучше?

– Вот как? – дрожащим голосом отвечает девчонка, но сама при этом смотрит на принесенную мною корзинку расширенными глазами, а компашка девиц-подпевал за ее спиной начинает шушукаться. – Хорошо, я прощаю вас, – царственно (как она думает) принимает подношение княжна. До спокойной уверенности Морозовой ей еще расти и расти, но какие ее годы!

– Можем мы отойти?

Машка задумчиво оглядывает с интересом прислушивающихся к нашему разговору соучеников и кивает в сторону свободного пятачка у стенки:

– Хорошо.

– Маша, я, конечно дурак, что не догадался тебя сразу с первым днем учебы поздравить, но уж позорить или компрометировать тебя перед всеми я бы точно не стал! Мир?

– Ладно, я тоже была не права. Мир! Кому букет-то хоть был? – включает наконец-то мозги Задунайская.

– Секретарше директора, даме прекрасной во всех отношениях, за исключением возраста: ей лет сто, так что если трактовать по твоему справочнику, до конца перерыва она может банально не дожить. – Машка на этом месте фыркает, но тут наш тет-а-тет прерывает зычный голос директора, распределяющий учащихся по закрепленным преподавателям-экскурсоводам. К счастью или нет, но я и княжна оказываемся в разных группах, так что с девочкой я прощаюсь.

– Бурная у тебя жизнь, я смотрю… – шепотом комментирует мои подвиги Борис, пока мы следуем в авангарде двух десятков восьмиклассников, внимая рассказу о славном прошлом здания, где проведем следующие девять месяцев. Посмотреть и правда есть на что: стены украшены портретами прославившихся выпускников, и это не банальные фотографии, а настоящие картины кисти известных мастеров. Здание, подаренное городу под гимназию в первой половине девятнадцатого века, кое-где до сих пор сохранило следы первоначальной отделки, так что ощущение создавалось как от посещения музея. Заодно нам показали местоположение стратегически важных объектов вроде замаскированных туалетных комнат, столовой, актового зала и основных кабинетов.

– Да уж, точное определение: бурная!.. – так же шепотом отзываюсь. – Не пожалел еще, что связался?

– Нет! Где я еще бесплатно такой цирк найду? – отвечает приятель.