Текст книги "Где не было тыла (Документальная повесть)"

Автор книги: Алексей Рындин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

ВРАГ РАЗГРОМЛЕН

Бои переместились на окраину города. Противник обстреливал наши позиции из минометов, однако вел огонь торопливо, и мины редко достигали цели.

Стало известно, что с нагорной стороны, у лесопосадок, появились гитлеровские снайперы. Это скоро подтвердилось печальным для нас фактом. В конце дня к штабу привезли убитого лейтенанта Добровольского. Обиднее всего было то, что это случилось уже после самых ожесточенных боев.

За Яломицей Добровольский с группой бойцов пытался окружить прорвавшихся к реке автоматчиков. «Убили только его одного», – докладывали бойцы.

– Герои умирают в бою, – тяжело выговорил Хазанович, выслушав сообщение о гибели товарища. С болью в душе мы похоронили Добровольского.

Пришлось усилить круговую оборону вокруг города: подкрепили гранатами и пулеметами участки наиболее вероятного появления танков противника.

Вечером в штабе появился лейтенант румынской армии, сносно говоривший по–русски.

– В поселках и лесопосадках вокруг города остаются гитлеровские разведчики, – сообщил он, – я думаю вы примете меры предосторожности.

– Откуда вам это известно? – спросил я.

– Об этом знает каждый румынский офицер, – твердо сказал он. – И еще вот что: румынские солдаты сочувствуют вам и готовы помочь. После декларации короля Михая I гитлеровцы уже не верят нам[21]21
  Речь идет о декларации короля Михая I от 23 августа 1944 года о смещении Й. Антонеску, создании нового правительства и прекращении военных действий румынских войск в соответствии с условиями перемирия, предложенными Советским правительством еще в апреле 1944 года. См.: Антосяк А. В. В боях за свободу Румынии. М., Воениздат, 1974, с. 108.


[Закрыть]. Это естественно. Наше мнение, что немцы начнут отходить на запад через Балканы, попытаются задержаться на левом берегу Дуная. Отходя от Ясс, они неизбежно будут двигаться на Кэлэраш и Джурджу, а значит, не обойдут Слобозию.

Сообщение румынского лейтенанта оказалось своевременным и весьма ценным для нас.

Следующий день мы посвятили очистке близлежащих селений и лесопосадок от засевших там фашистов. В двух километрах от Слобозии по бухарестскому, шоссе наша разведка обнаружила сильную группу гитлеровцев, занявшую довольно удачный рубеж обороны. К вечеру фашисты были выбиты со всех позиций и рассеяны.

После этого наступило некоторое затишье. Лишь кое–где возникали стычки с небольшими группами противника. Канабиевский, пользуясь передышкой, приступил к сбору трофеев. Среди бойцов нашего отряда были и шоферы. Начальник штаба потребовал, чтобы они срочно освоили трофейные машины. Вскоре шесть автомобилей уже разъезжали по городу и его окраинам, собирали все, что было необходимо нашему отряду.

Позже вся военная техника, отбитая отрядом у гитлеровцев, командованием 46‑й армии была передана румынским войскам, принимавшим участие в последующих боях против немцев.

Капитан–лейтенант Шикин доложил, что в тюрьме под охраной находится более пятисот гитлеровцев, среди них пятнадцать офицеров.

В конце дня Шикин с группой бойцов привел солдата, пойманного в лесопосадках с радиопередатчиком. Фашистский вояка, трусливо озираясь на нашего переводчика, сознался, что его оставили для агентурной работы. Кроме того, он сообщил, что немецкое командование радировало своим частям в Румынии о восстании советских военнопленных в Слобозии.

Эти данные давали нам полное основание ожидать наступления фашистов. Теперь вся надежда на наше спасение возлагалась на наши войска, вступившие в Румынию.

– Какая досада, до сих пор не можем установить, где сейчас линия фронта! – заметил полковник Хазанович. – А это сейчас очень и очень важно. Беркович!

Наш незаменимый Лева влетел в комнату и вытянулся у двери.

– Беркович, стыдно, два дня мы ничего не знаем, что делается вокруг… Уже давно бы пора получить необходимые сведения ну хотя бы в городе.

– Товарищ полковник, приемник опять забарахлил… Я послал за мастером в город… Что касается юго–западного направления, так мы уже установили – наступают войска Толбухина и Малиновского…

Более 50 дивизий 2‑го и 3‑го Украинских фронтов успешно наступали, стремясь замкнуть кольцо вокруг германских войск, дислоцирующихся в Румынии. Соединения противника начали поспешный отход к реке Прут. Но попытки фашистов вырваться из окружения не достигли цели. Об ожесточенности боев с гитлеровскими войсками говорит то, что лишь за 25 августа 1944 года войска 3‑го Украинского фронта уничтожили до 30 тысяч и взяли в плен свыше 20 тысяч немецких солдат и офицеров[22]22
  Архив МО СССР, ф. 243, оп. 2900, д.1102, л. 148.


[Закрыть]. К исходу 27 августа окруженная кишиневская группировка, расположенная к востоку от Прута, была ликвидирована. 29 августа та же участь постигла соединения гитлеровцев, находящихся юго–западнее Хуши. В разгроме германских войск боевое крещение получила 1‑я румынская добровольческая пехотная дивизия имени Тудора Владимиреску.

Успешное наступление Советской Армии создало благоприятные условия для действий румынских патриотов. Повсюду шло разоружение небольших гитлеровских гарнизонов. Вместе с бойцами патриотических отрядов мужественно сражались советские военноплен ные вырвавшиеся из концлагерей. В книге кандидата исторических наук полковника А. В. Антосяка «В боях за свободу Румынии» говорится: «2 тыс. советских военнопленных из лагерей города Слобозия вместе с румынами в течение нескольких дней сражались против немецких войск. Ими было взято в плен сто немецких солдат и офицеров и большое количество военного имущества»[23]23
  Антосяк А. В. В боях за свободу Румынии. М., Воениздат, 1974, с. 130.


[Закрыть]. В те дни более 75 тысяч советских военнопленных, томившихся в румынских лагерях, вышли на свободу. Большая их часть была включена в состав 2‑го Украинского фронта[24]24
  Архив МО СССР, ф. 240, оп. 2779, д.1187, л. 128.


[Закрыть].

РАДОСТНАЯ ВСТРЕЧА

1 сентября 1944 года – день, который навсегда останется в памяти участников вооруженного восстания в городе Слобозии.

Примерно в 3 часа дня на Яссинском шоссе послышался гул танков. Мы насторожились и спешно разослали связных к командирам подразделений с приказом усилить оборону.

Каждая минута могла стать началом боя. Наша надежда была только на подразделения Коршунова, Епифанова и Собецкого.' Именно на их участки в первую очередь обрушится огонь вражеских машин. Мы знали, что подразделения, возглавляемые этими командирами, хорошо вооружены и смогут отразить натиск врага. Но все же наступают танки… Выдержим ли?

Но что это? Лязг гусениц все усиливается. Танки в пределах города, а выстрелов, боя со взрывом гранат и призывными криками не слышно.

– Что за чертовщина? Сдается, что наша оборона отходит, – заволновался командир отряда.

На лицах Канабиевского, Берковича, Бучека тревога и смятение. Беркович срывается с места:

– Я побегу, узнаю, в чем дело?

А танки в городе. И вдруг дребезжащий гул моторов утихает, доносится неясный шум голосов.

– Вроде рукопашный, товарищи, – отзывается Канабиевский.

Но в этот момент, запыхавшись, вбегает один из связных штаба, кричит на ходу:

– Танки! Наши танки!

– Как – наши?

– Советские, офицеры в погонах, ордена! – радостно улыбается возбужденный связной.

– Может быть, это переодетые немцы или власовцы? – усомнился Хазанович.

Следом прибежал Беркович:

– Что же вы ждете? Вас просит командование! – выпалил он единым духом. – Скорее идите! Там такое…

Через несколько минут мы с Хазановичем были уже на площади города. Танки густо облепила толпа наших людей и горожан. Молодые танкисты по–братски целовали военнопленных, угощали папиросами, слышались радостные и возбужденные выкрики.

Как только мы с полковником приблизились, от группы офицеров, стоявших у передних машин, отделился старший лейтенант и бросился к нам навстречу. Остановившись, вскинул руку к козырьку и громко отчеканил:

– Товарищ майор, разрешите доложить! Старший лейтенант Сироткин задание подпольного комитета выполнил.

С крайним изумлением мы узнали в офицере с полевыми погонами Федора Сироткина, весной прошлого года отправленного из Тимишоары с поручением на Родину.

– По приказанию командующего фронтом для оказания помощи отряду военнопленных привел танковую часть, – докладывал далее Сироткин.

Он радовался нашей встрече как ребенок. Знакомя нас с офицерами–танкистами, на чумазых лицах которых застыло выражение радости и недоумения, говорил:

– Командир танковой части подполковник Цулукидзе.

Еще молодой подполковник с десятком орденов и медалей на груди крепко пожал нам руки:

– Поздравляю, товарищи, с победой! Вы, оказывается, сами справились с гитлеровским гарнизоном, значит, помогли всей нашей армии.

Вечером Сироткин рассказывал подробности своего «путешествия» после побега из Тимишоары.

– На тридцатые сутки, – говорил он, – мы пытались перейти реку, но куда ни кинемся – патруль. Что делать? А тут уже и сил нет. И тогда решили: будь что будет – рискнули на поезде реку переехать. На станции стоял эшелон с танками. Как только стемнело, залезли на одну из средних платформ и под танк… Лежим час, другой, а эшелон стоит и стоит. «Вот, – думаю, – суки, задерживают наш маршрут… Уснуть, что ли? Холодно, ночь туманная, кругом железо». Но деваться некуда, так и уснул. Проснулся, когда солнце локоть припекло. Вижу, кто–то лезет на платформу, показались погоны ефрейтора. Влез, начал осматривать танк со всех сторон. Наверно, машина была его. И как двинет ботинком по моим голым пяткам, да как заорет, поднялся настоящий аврал.»

– Надо было сразу смываться, друзья! – заметил Беркович, остро переживавший рассказ товарища.

– Поздно было бежать, проспали, – ответил Сироткин и продолжал: – А тут другие солдаты сбежались. Вытащили нас из–под танка, щупают, толкуют, слышу говорят: «Шпионы, шпионы». Столкнули с платформы. Явился офицер, начальник эшелона, долго расспрашивал, кто, что и зачем полезли под танк. Партизаны! Офицер приказал расстрелять. Но на наше счастье, явился комендант станции, румын. Узнав, что мы военнопленные Румынии, поднял крик. На станции случайно оказался генерал румынской армии со своей свитой. Он вмешался в наше дело. Мы не поняли, о чем генерал спорил с немцами, уже потом нам рассказали румынские солдаты, что генерал выразил протест, заявив, что мы военнопленные Румынии и что, дескать, это дело румынского суда решать: расстреливать или помиловать. Спасибо ему! А через полчаса румынские солдаты кормили нас молоком и белой пыней[25]25
  Пыня – хлеб (рум.).


[Закрыть].

– Опять попали в лагерь, вот беда, – выразил сожаление Беркович.

– На следующий день, – продолжал рассказчик, – утром нас направили этапом в ближайший лагерь. Ночевали в селе. Но ведь мы люди военные, дело свое знаем. Охрана отнеслась к нам с непонятным доверием, и ночью мы убежали. И опять на восток. Через несколько дней оказались в Измаиле. Там я когда–то бывал.

Сироткин хитро улыбнулся, покраснел.

– Знакомая девушка там у меня была, молдаванка. Ну, думаю, неужели забыла? Вечером добрался до ее дома, вызвал. Сначала не узнала, а как узнала – ахнула и говорит: «Я теперь замужняя». Вот тебе и на, думаю. Все же четверо суток мы жили у нее, а потом ее брат свел нас с партизанами. Долго нам не верили, но после нескольких боев командир сказал, что можно перебраться на ту сторону. Через девять суток мы перешли линию фронта.

Сироткин замолчал. Встал, прошелся, как бы разминая ноги. Закурил сигарету.

Мы с нетерпением ожидали продолжения рассказа, но Сироткин шагал и шагал, что–то обдумывая. В глазах погас огонек задора, сошла улыбка с губ. Он бросил сигарету, сел снова и посмотрел на нас так, будто вторая часть его рассказа была самая страшная и тяжелая.

– Вы знаете, что такое «пропесочить»? Так вот, нас сначала пропесочили… Немало огорчений пришлось пережить, пока командование убедилось, что мы действительно пришли со специальным поручением подпольного комитета. Через несколько дней после перехода линии фронта и «пропесочивания» меня куда–то повезли. Оказалось, в штаб фронта. Сопровождающие говорили, что со мной будет говорить «сам». «Неужели, – думаю, – командующий. А я арестант арестантом».

– Ну, ну, дальше, – торопили слушатели.

– Вхожу в большой кабинет, вижу: три генерала.

Один, самый полный, за столом. «Ну, думаю, это он». Я стал в пяти метрах от стола по всем правилам и представился: «Товарищ генерал, старший лейтенант Сироткин…» – «Подожди, подожди, – остановил он меня, – мы еще не знаем, старший лейтенант ли ты или кто другой». – «Так точно, старший лейтенант Сироткин». – «Ну, расскажите, кто вас послал, куда и зачем?» – спрашивает генерал.

Я рассказал все по порядку, даже из своей биографии немного добавил. Видимо, рассказ мой не походил на рапорт военного человека. Это я понял, когда генерал спросил меня: «Вы что, до войны были художником?» – «Нет, товарищ генерал, после техникума пошел в танкисты». Я рассказал о положении в лагере, о подполье и попросил помочь нашим товарищам вырваться из плена. «А меня зачислите в действующую армию, я хочу воевать…»

Командующий посмотрел на генералов и сказал: «Хорошо, старший лейтенант. Вам надо окрепнуть, поправить здоровье, и уж потом вы можете стать в строй». Вот так я стал служить в танковой части.

– Ну, а как же ты попал именно к нам, теперь? – допытывался Хазанович.

– Это когда мы вошли в Молдавию, меня вдруг вызвали в штаб и говорят, что надо подготовиться к танковому рейду в тыл противника. «Да мало ли мы ходили по рейдам до этого, значит, какое–то специальное задание», – подумал я. И вот только в день выступления узнал, что из сообщения немецкой радиостанции нашему командованию стало известно, что в Слобозии идут бои и ее заняли военнопленные… «Ну, думаю, наши ребята…» Мне сказали, что я буду проводником. Мы спешили. Прорвали линию обороны фашистов, мчались через мосты, селения, давили тылы противника, стремясь скорее добраться до Слобозии. И вот я снова с вами…

На лице Сироткина засветилась радость человека, честно исполнившего свой долг.

* * *

На следующий день с утра по совместно разработанной дислокации командование группы разместило танки вокруг города, на намеченных позициях. Некоторые подразделения нашего отряда отвели на отдых.

Мы сидели за легким завтраком и продолжали начатую вчера беседу. Вдруг в дверях с шумом появился… Иван Денисов.

– Принимайте гостя! – из–за спины Денисова раздался взволнованный голос Берковича.

– Ваня, дорогой! – бросился я к приятелю.

Денисов будто онемел, улыбался во всю ширь своего заросшего щетиной лица, сбросил с головы румынскую рогатую шапку, крепко сжал меня в своих объятиях.

– А что это за маскарад? – указал я на его головной убор.

– Ехал под румына.

– Как же ты добрался до Слобозии?

– Поездом, как и полагается «цивильному румыну».

Вопросы сыпались со всех сторон. Денисов терялся и не знал, кому отвечать. Наконец страсти улеглись, гость уселся и начал подробный рассказ о жизни лагеря, товарищей, о работе подпольщиков.

– В один из дней на Дунае появились три немецкие канонерки. Не знаем, чем это было вызвано, возможно, событиями у вас, в Слобозии. Немцы открыли артиллерийский огонь по лагерю Загорелся барак, появились раненые, убитые. Это и положило начало активному выступлению пленных. Был брошен клич к немедленному разоружению лагерной охраны. Специально подготовленные красноармейцы, работавшие на кухне, распахнули внутренние ворота, и вся масса пленных хлынула из общего двора лагеря.

– Офицеры и солдаты охраны, – продолжал Денисов, – так растерялись, что побросали оружие и, испуганно озираясь, скучковались у своей канцелярии. Пленные их не тронули, но, подхватив брошенные охраной автоматы, винтовки, пистолеты, бросились за внешние ворота лагеря. Вы знаете, что за внешней оградой лагеря на берегу Дуная стояла румынская артбатарея. Майор Литвин со своими артиллеристами захватил ее. В это время на реке показались гитлеровские канонерки. С каждой минутой они приближались к берегу. Может, фрицы думали высадить десант автоматчиков или расстрелять нас прямой наводкой – трудно сейчас гадать. И мы решили не ждать. Майор Литвин расставил свои расчеты у орудий и, как только первая канонерка оказалась в зоне прямой наводки, дал команду: «Огонь!». Грохнули сразу три выстрела. На одной канонерке вспыхнуло пламя, затем ее заволокло дымом. «Огонь по второй и третьей!» – снова раздалась команда. Первая канонерка, окутанная дымом, быстро уходила вверх по течению. Вторая, сделав лишь два выстрела, завертелась на месте, ее стало относить к берегу. На третьей загорелись надстройки. Орудийные выстрелы с берега гремели беспрерывно. Первая канонерка, добравшись до острова, скрылась в прибрежных зарослях…

Подполковник Цулукидзе, внимательно слушавший рассказ Денисова, наклонился к Трифону Коберидзе, командиру одного из наших подразделений, и что–то по–грузински ему сказал. Лицо Коберидзе оживилось:

– Ваня, дорогой, ради бога скажи, а что делается с моими грузинами, как они воевали?

Денисов улыбнулся, понимая нетерпение соратника.

– Дорогой друг, что они делали? Делали то, что и раньше… Грузины одними из первых воспользовались оружием румынской охраны и бросились к Дунаю, готовые встретить врага, как и полагается советским командирам.

– Ты хорошо сказал, Ваня. Молодец!

Денисов продолжал:

– Вскоре все было закончено. Две канонерки пошли ко дну. Мы с Пляко, Володаренко, Пселом, Шевченко, Шамовым и Литвином здесь, на берегу, в спешном порядке вынесли решение: потребовать от командования лагеря выдать всем трехсуточный паек, обмундирование, представить транспорт для больных и слабых и походной колонной идти к городу Крайове, где, – как предполагалось, через день–два должны быть советские войска.

Но как мы были удивлены, когда, вернувшись в лагерь, не обнаружили ни одного румынского служащего. Многие бросились к штабу лагеря и арестовали не успевших скрыться предателей и полицаев. На следующее утро две тысячи советских офицеров, недавних узников, покинули лагерь. Для больных и слабых нашли лошадей и брички. Используя леса и пересеченную местность, колонна двигалась навстречу советским войскам. За трое суток, больные и уставшие, мы одолели около сотни километров. Утром четвертого дня достигли Крайовы. Там уже были советские танки, – закончил рассказ Денисов.

СНОВА НА ОГНЕВОЙ ЛИНИИ

Отдел комплектования 46‑й армии поручил мне побывать в филиалах румынских лагерей и в местах скопления советских военнопленных с приказанием немедленно направить всех к месту сбора в город Слобозию. Для поездки мне дали легковую автомашину, капитана румынской армии, коммуниста. Это поручение я выполни; за трое суток.

Тогда же, получив направление, мы с Хазановичем на попутной машине прибыли в город Орад–Маре. Здесь стоял отдельный армейский полк резерва.

Пасмурная, туманная погода придавала городу унылый вид. Сожженные и полуразрушенные здания, захламленность свидетельствовали о только что прошедших здесь ожесточенных уличных боях. Личный состав полка размещался в большом корпусе бывшего военного училища. Мы сразу же оказались среди своих товарищей по лагерям. Взаимным расспросам не было конца. Федор Псел обрадовался мне как родному и не отходил от меня. На нем было новое обмундирование с полевыми погонами лейтенанта.

Полк офицерского резерва вел усиленную военнополитическую подготовку. В сводках Совинформбюро сообщалось о новых и новых городах, освобожденных Советской Армией.

Рядом с моей стояла койка подполковника Пляко. По поручению штаба полка он занимался со старшей группой офицеров–кадровиков и всегда был в курсе событий на фронтах. От него я узнал, что части 2‑го Украинского фронта уже сбили заслоны гитлеровцев в Венгрии и нацеливают основной удар на Дебрецен и Будапешт.

– А успеем ли мы побывать на передовой и наверстать в бою то, что упустили за время пребывания в плену? – спросил я однажды его.

– Не беспокойся. Впереди предстоят тяжелые бои, – ответил Пляко. – Гитлеровцы создают сильно укрепленные линии обороны, прикрывая подступы к Германии.

Во время нашей беседы подошли Володаренко и Шамов.

– Да, Гитлер любой ценой постарается остановить наступление советских войск, – сказал Володаренко. – Мы все рвемся на фронт, а командование одно твердит: «Учитесь, набирайтесь опыта, Советская Армия теперь уже не та, что была в сорок втором. Придет и ваш черед».

– В армии действительно много нового, – подтвердил Шамов.

– Нам надо изучать методы обороны противника, новую тактику уличных боев и многое другое.

Учились мы упорно, настойчиво, с желанием побыстрей применить знания в боевой обстановке.

…С первых дней 1945 года фронт наступления советских войск расширился. Советское командование после освобождения от гитлеровских захватчиков южной части Венгрии решило нанести удар немецко–хортистским войскам в междуречье Тисы и Дуная, занять Будапешт – главный экономический, политический и военный центр Венгрии.

Командование знало, что враг попытается использовать все средства, чтобы остановить советские войска у стен венгерской столицы, ибо, утратив Будапешт, он лишится важнейшей водной артерии и последней естественной преграды на пути в страны Юго–Восточной Европы – реки Дуная.

Ударом левого крыла 2‑го Украинского фронта по Будапешту предполагалось рассечь вражеские армии и открыть путь на Вену.

Пытаясь остановить советские войска, гитлеровское командование перебросило под Будапешт еще двадцать дивизий. Однако в результате стремительных и строго согласованных действий наших войск эти дивизии были разбиты.

Наш полк готовил резервы офицеров для фронта. Группа в две тысячи человек состояла из крепкого ядра. Среди нас уже не было людей, которые бы вызывали сомнение или подозрение. Оставшиеся в наших рядах ^товарищи с полным сознанием своего долга перед Родиной рвались на передовую. В каждом жила беззаветная преданность своему народу, непоколебимая вера в победу.

Когда закончилось формирование батальонов и были выданы автоматы, подразделения представляли грозную силу. Меня вызвали в штаб. Командир полка В. С. Зайцев объявил:

– В вашем подчинении будет несколько сот бойцов и офицеров, как резерв фронта. На передовой поступите в распоряжение полковника Свиридова. Желаем счастливого возвращения.

На укрытых «студебеккерах», вооруженные, что называется, до зубов, мы покатили на запад. Дороги еще хранили свежие следы горячих боев.

Отступая, фашистская армия ожесточенно сопротивлялась На нашем пути вперемежку с подбитыми вражескими танками, машинами, пушками и прочим военным снаряжением лежали награбленные на чужой земле транспортные средства, заводское оборудование, имущество городских учреждений, даже предметы домашнего обихода.

Шли бои за Будапешт.

Не успели мы окопаться, как поступил приказ сменить позиции. Идем мимо виноградников, крохотных огородов, аккуратных домиков Пересекли железнодорожную ветку, снова оказались на окраине города. Тихо в тыл отходит какая–то часть, очевидно, на отдых. Майор Голетенидзе, командир подразделения, приказывает не разговаривать, не курить – враг близко.

Едва забрезжил рассвет, мы увидели впереди и по сторонам силуэты многоэтажных домов. Над городом висел туман. В пять утра в нашей зоне стали рваться мины. Где–то высоко гудели самолеты. Разведчики сообщили, что за лежащий перед нами квартал крепко держатся фашисты.

Старший лейтенант Собецкий получил задание двинуть свое подразделение на врага и поднял бойцов в атаку. Фашисты стреляли из окон, с чердаков, из подвалов. Нашим солдатам все время приходилось прижиматься к стенам домов. Появились первые убитые и раненые. Горячая схватка завязалась в одном из дворов. Взвод Собецкого сумел довольно быстро сломить сопротивление гитлеровцев. Более трех десятков вражеских солдат бросили оружие и сдались.

Очищая подвалы, группа продвигалась по темным коридорам, которым, казалось, не было конца, В глубоких нишах отсиживались перепуганные женщины, старики, дети.

Снова и снова вспыхивала перестрелка с противником, пытавшимся преградить нам путь. В одном месте сквозь пелену дыма и известковой пыли я услышал крик:

– Эй, рус, сдавайс!

Собецкий засмеялся:

– Это, наверное, какой–то комик, артист. Мы их гоним, а они велят сдаваться..

Подземный коридор уперся в широкую дверь. Ее тут же разбили гранатами.

– Хальт, хальт, рус! Плен, плен… – раздалось из темноты. В проходе показался фашист с поднятыми руками. За ним шли еще одиннадцать человек.

К 9 часам утра весь квартал был очищен. За это время подразделение Собецкого понесло значительные потери. Среди погибших были и его близкие друзья.

Он стоял передо мной в огромном, затянутом холщовым поясом бушлате. Под широкой каской лицо выглядело похудевшим, обычно веселые карие глаза были воспалены.

– Ну вот мы снова бьем фрицев, снова в рядах защитников Родины, – проговорил он возбужденно, и под его рыжеватыми усиками засияла улыбка.

Я решил пробраться к другому, также проверенному на бастионах Севастополя офицеру – А. Королеву, который к 3 часам дня вместе с бойцами занял еще один квартал. Высокие, гладкостенные здания плохо укрывали наших солдат от прицельного огня фашистских снайперов. И все же наше продвижение продолжалось.

Королеву пришло в голову поискать среди прятавшихся в подвалах жителей переодетых в гражданскую одежду или женское платье вражеских солдат и офицеров. И что же? В первых же убежищах он обнаружил более десятка гитлеровцев. Нередко местные жители указывали «вояк», пытавшихся скрыться таким образом.

Королев доложил мне, что один из подвалов оказался вражеским продовольственным складом и забит мукой, консервами, жирами, вином. Позже наше командование передало эти продукты в распоряжение властей освобожденных районов венгерской столицы.

Вскоре подразделение Королева завязало бой на одной из улиц, расположенных вблизи здания парламента. Противник буквально засыпал магистраль градом свинца. Наконец были подавлены основные пулеметные гнезда, державшие улицу под перекрестным огнем.

Королев решил атаковать дом, господствовавший над тремя улицами, в лоб. Выскочив из подъезда с автоматом в руках, он бросился вперед, крича:

– Вперед, за Родину!

Солдаты устремились за ним.

В боевом порыве Королев выглядел грозным. За его спиной бойцы чувствовали себя как за каменной стеной. Товарищи, бывшие с ним в Севастополе, рассказывали, что не раз в атаках и контратаках Королев хватал автомат за ствол и, как дубиной, бил гитлеровцев прикладом.

Александр добежал до угла крайнего дома, но тут его встретила снайперская пуля. Он остановился, закачался. Собрав последние силы, крикнул:

– Вперед, ребята! – и упал на мостовую.

Смерть Королева будто могучий вихрь подхватила бойцов.

– За командира!

– За Сашу Королева!

– Ура, ура!

Дом был взят. Из окна третьего этажа, как пламя, вырвалось алое полотнище. Тем временем четыре бойца подняли тело своего командира и отнесли к стене дома.

Гибель Королева потрясла всех. В каждом еще жила память о нем как об организаторе побегов из фашистских застенков, горячем патриоте своей страны, крепком, мужественном человеке.