Текст книги "Евангелие от Иуды Искариота (СИ)"
Автор книги: Алексей Черных
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Глава 14
Глава 14
Матфей пришел к горе уже с рассветом,
Уставший, весь взъерошенный, одетый
В чужую рваную и грязную хламиду,
В глазах безумие, нос и губа разбиты.
Но не успели мы его приходу
Как следует порадоваться, сразу
За ним явилось множество народа,
Как видно посланного по приказу
Первосвященников, старейшин и всех прочих,
Кто властвует по дедовским законам,
Кому наш Иисус мозолил очи
Своим несоответствием канонам.
Матфея выследили, ибо как иначе
Могли они узнать, что ночевали
Мы под горою Елеонской. На удачу
Они бы нас так быстро не сыскали,
Все эти фарисеи, саддукеи,
Приверженцы течений всех истоков,
Объединенные сейчас одной идеей:
Покончить с не угодным им пророком.
Хотя у некоторых с самого начала
Чесались руки, чтоб побить каменьем
Любого, на кого б ни указала
Рука начальствующая одним движеньем,
Вначале окружившие нас люди
Враждебности своей не проявляли,
В преступной ереси и зле не обвиняли,
Но я-то знал, что долго так не будет.
Начнут выспрашивать, намеренно стараясь
Двусмысленностью заданных вопросов
Сбить с толку нас, нимало не смущаясь,
Что под запутанностью спрятана угроза.
Закончится же это представленье
В исходе наилучшем мордобоем,
А в худшем – хладнокровным убиеньем,
Обыкновенным варварским разбоем.
И что обидно, средь толпы я видел
И тех людей, кого вчера буквально
От тяжких немощей избавил наш учитель
(Как это ни звучит парадоксально,
Но часто нам приходится бояться
И даже избегать и опасаться
Тех именно людей, кому когда-то
Добро мы сделали, не требуя оплаты).
Я часто видел споры фарисеев
С приверженцами всяческих течений
Иного толка, разных направлений,
Будь это саддукеи иль ессеи.
Они так редко завершались мирно,
Почти всегда спор заключала драка,
Как будто все они безумно и настырно
Шли в смертный бой, в последнюю атаку.
Сейчас же эти спорщики собрались
Без всяких разногласий воедино.
Неужто только в том была причина,
Что так они учителя боялись?
Противники нас плотно обступили,
Их взгляды были злобны и циничны.
Я должен был придумать что-то, или
Для нас бы все закончилось трагично.
Я перебрал с десяток вариантов,
Но все они не стоили и сикла.
Я не имел в стратегии таланта,
А надобность в нем острая возникла.
Хотя к чему стратегия? Ведь это
Была не битва бы, а просто избиенье
Тринадцати приверженцев завета
О новом светлом миропостроенье.
К тому ж оружия у нас имелось мало:
У Иоанна под плащом блистал уныло
Короткий меч, который лучше было
Считать скорей всего большим кинжалом.
Когда две силы в противостоянье,
Как мрак враждует с солнцем на рассвете,
Нежданное явленье силы третьей
Большое может оказать влиянье.
Я, приподнявшись на носках, тревожным взглядом
Все оглядел и спереди и с тыла,
Не видно ли где римлян с нами рядом,
Они искомая мной третья сила.
...И в лихорадочных забывшись размышленьях,
Я пропустил начало разговора,
К которому с заметным озлобленьем
Принудили нас эти горлодеры.
Речь шла о трактовании догматов,
О многочисленных мудреных постулатах,
Что были сутью нашей древней веры,
Об их влиянии на жизненную сферу.
Все это продолжалось очень долго,
Гораздо дольше, чем я мог представить,
Нас обступившие сочли, как видно, долгом
Свой фарс подать в законности оправе.
Надеюсь, вашего не заслужу укора,
Коль постараюсь эту прорву вздора,
Что фарисеи говорили, сократить я
И описать лишь окончанье разговора,
Приведшего к трагическим событьям.
Глава 15
Глава 15
"...Что скажешь человеку ты, который
В субботу трудится? Ответь, Назареянин.
Неужто будешь ты чинить потвору
Греху его и будешь с ним лоялен?"
Слегка лишь улыбнувшись фарисеям,
Спокойно Иисус ответил тут же:
"Ему скажу я, вспомнив Моисея:
Коль знаешь, что ты делаешь, так будь же
Благословен, но если же не знаешь
И если голодом, нуждою не гонимый,
То будешь проклят, ибо нарушаешь
Закон, отцами непреложно чтимый".
Но фарисеи с книжниками дальше
Продолжили вопросы к Иисусу
С язвительной и едко-лестной фальшью:
"Что делать нам с налоговой обузой?
Не откажи нам в дружеском совете:
Платить ли подать кесарю? Иль, может,
Непозволительно то с точки зренья Божьей?"
На что учитель веско им ответил:
"Возьмите в руки римские монеты.
Чьи надписи там? Чье изображенье?"
Сказали ему: "Кесаря". "Ответа
Другого не должно быть, без сомненья.
И потому меня не искушайте,
Не избегайте выплаты налога,
Все кесарево кесарю отдайте,
А Божье все же возвратите Богу.
Я знаю, вы надеетесь лукаво
Меня заставить, отвечая на вопросы,
Нарушить Рима путаное право.
Но мне претит подобная угроза.
Вы мне напоминаете собаку,
Что за своим хвостом неугомонно,
Затеявши сама с собою драку,
Гоняется и зло и возбужденно.
Догнав свой хвост, она достигнет цели,
Но укусив, заверещит от боли.
В том двойственность бездарной канители
Тягучей человеческой юдоли.
Мы часто ради выгоды минутной
Свершаем то, что после отзовется
В нас сожаленьем, болью беспробудной
И тем, что мукой совести зовется.
Увы, так часто гнали мы пророков,
Не осознав всей глубины их мысли,
Что сами все в бездумии закисли,
Подобно передержанному соку.
Вы ту же совершаете ошибку,
Пытаясь погубить меня прилюдно.
Но совесть вашу боль укоров хлипких
В дальнейшем не коснется абсолютно.
Вы сможете придумать объясненье
Любым делам, пусть даже самым гадким.
А в чем являете вы бешеное рвенье,
Так это в показухе. К ней вы падки.
Вы молитесь так лицемерно долго
На людях бесконечными часами,
Кичитесь непонятным чувством долга,
Которое и выдумали сами.
Вы создали две тысячи запретов
И видите любое вольнодумство
Как оскорбленье вековых заветов
И как отступничество, бесовство, безумство.
У входа в царство Божее вы сито
Соорудили, чтобы неугодных,
Всех иноверцев, инородцев неумытых,
Отсеять как животных беспородных.
Вам мало править жизнью человечьей,
Вы смертью его править порешили.
Не потому ли царство Божье удалили
С земли на небо вы – вдаль от противоречий?
Но если в небе царство Божье, значит, птицы
Быстрее в нем сумеют очутиться,
А если в океане оно, рыбы
Опередить, бесспорно, нас смогли бы.
Поэтому я утверждаю смело,
Что царство Божье в нас и в наших душах".
Толпа от возмущенья зашумела
И перестала Иисуса слушать.
Раздались окрики, что призывали к скорой
Расправе над учителем и нами.
Бардак поднялся страшный: кто-то спорил,
А кто уже размахивал мечами,
Взметнулись колья вверх над головами.
Настало время действовать. Я тихо,
Воспользовавшись поднятой шумихой,
Скользнул между ближайшими врагами
Под их поднятыми в проклятии руками.
Меня не задержали – вышло гладко.
Я на дорогу выскочил. Там быстро
Нашел солдат, о страшных беспорядках
Им рассказал наиграно ершисто,
Добавив значимо, что по престижу Рима
Ударить это может ощутимо,
И римляне свернули с нетерпеньем
В указанном им мною направленье.
На гору Елеонскую поднявшись,
Я наблюдал, как римские солдаты,
В толпу, подобно молниям, ворвавшись,
Всех разогнали без разбора и пощады.
Им даже не пришлось достать из ножен
Своих мечей, одним лишь появленьем
Они такое привнесли смятенье
В толпу бурлящую, что трудно подытожить.
Народ рассеялся. Печальная картина
Побоища доступна стала взору.
Лишь Иоанн – здоровая детина -
Успел-таки троих из этой своры
На землю уложить мечом ретивым.
Но наших все же варварски избили,
И если б не солдаты, вряд ли были
Они еще к тому моменту живы.
Для объяснения дальнейшего ни слова
Не смог я подобрать от возмущенья:
Был и учитель почему-то арестован
Среди зачинщиков возникшего волненья.
Задержанных отправили с конвоем.
Когда ж апостолам я, было, попытался
С раненьями помочь, то лишь нарвался
На их ругательства с проклятьями и воем:
Меня они предателем считали,
Пытаясь выместить на мне глухую злобу,
И все в аресте Иисуса обвиняли.
Их в том Матфей подзуживал особо.
Глава 16
Глава 16
Почти уже подходит к окончанью
Нехитрое мое повествованье.
Смирись, читающий мои скупые строки,
Тебе остался путь уж недалекий,
Коль, наконец, я начал описанье
Часов последних жизни Иисуса.
О Господи! Мне не отринуть груза
Моей вины, моей души терзанья...
Всю ночь не спал я. Как полубезумец
Бродил я между сонными домами,
Не различая ни дворов, ни улиц
Своими воспаленными глазами -
Не мог в смятении найти себе я места.
А ведь еще не знал о том, как плохо
Закончится история с арестом,
Не ждал, глупец, подобного подвоха.
Рассвет пришел, прекрасный, свежий, чистый,
Такой бодрящий пред дневной жарою.
Дул с моря ветер легкий, шелковистый,
А я был скован серою хандрою.
И даже хуже. Я был оглушенным
Настолько внутренним переживаньем,
Что пропустил тот фарс синедрионный,
Что ими называется собраньем.
Они сошлись к утру. Постановили,
Что Иисус виновен в гнусной смуте,
Что он и им смущаемые люди
Не только Палестину возмутили,
Но пол-империи. "Достоин смерти!" -
Как эхо звучно в Иерусалиме
Неслось волной в базарной круговерти,
Вспеняясь слухами и домыслами злыми.
Судили Иисуса, словно вора,
Казнимого за все грехи в расплату.
Потом для утвержденья приговора
Его послали к Понтию Пилату.
А прокуратор не считал достойным
Вникать в перипетии непристойных
Религиозных распрей наших глупых,
Для римлянина – варварских и грубых.
Он подписал движеньем безучастным
Все, что подсунули, не глядя, не жалея,
Хоть Иисус как житель Галилеи
Не мог ему, Пилату, быть подвластным.
Но кто вникает в глупые законы,
Когда закон тот входит в расхожденье
С желаньем власть имущих и препоны
Чинит им, не считаясь с их же мненьем?
С учителя одежды посрывали
И стали бичевать. Его же кровью
Измазали все щеки и надбровья,
В него бросали мусор и плевали.
На голову одев венец терновый,
Солдаты стали громко насмехаться -
Вот, дескать, царь наш Иудейский новый,
Перед которым нужно преклоняться.
Учителя поволокли на площадь,
Куда еще троих таких пригнали,
Которых ранее судили. После общим
Голосованием они о том решали,
Кого в честь Пасхи отпустить на волю.
Я далее, читатель мой, позволю
Отвлечь тебя от мрачных описаний
Жестоких Иисусовых страданий.
Тем более что, я уверен, будут
Они описаны и ярко и умело
Апостолами, жаждущими людям
Предательство подать как подвиг смелый.
А ведь никто из них то ль из боязни,
То ль по другой причине не явился
Ни в час суда, ни в час жестокой казни,
Когда учитель в смертной муке бился.
И вот тогда в глухой тоске стеная,
Пришел на площадь я, еще не зная,
Что осужден учитель быть распятым.
И в том невольно я был виноватым.
Спасая от толпы, синедриону
Его я отдал с тщетною надеждой
Помочь ему, спасти от раскаленной
Оравы грешников, где властвуют невежды.
С огня да в полымя. Из рук убийц безумных
Убийцам хладнокровным и пристойным
Я передал в намереньях бездумных
Учителя нелепо и спокойно.
О добрые намеренья! Чарует
Ваш сладкий дух, для самолюбья лестный.
Гоните прочь все то, что вам диктует
Порыв душевный, даже самый честный.
Порыв и есть порыв! Любого шага
Непредсказуемого можно ждать при этом.
И нужно быть глупцом или поэтом,
Чтоб принимать порыв без внутреннего страха.
Теперь же я прошу тебя, читатель,
Представить, что почувствовал тогда я,
Узнав, что мой духовный настоятель
Казнен сегодня будет, и такая
Судьба его есть следствие ошибок
Моих, чужих, суда и даже Бога.
(Кичился знаньями я черезмерно много,
Но оказалось, что я глуп, негибок.
Меня не научили очень важной
И нужной в нашем обществе науке -
Интриге. И любой обманщик зряшный
Меня обкрутит просто ради скуки.)
Отчаянье, бессилье, безысходность
Меня сковали тяжкими цепями.
И описать ту давящую плотность
Всех чувств моих я не могу словами.
Глава 17
Глава 17
Дальнейшее я вспоминаю смутно.
Почти в предлихорадочной горячке,
Подобно как вышагивает трудно
Сомнамбула в час полуночной спячки,
Я шел в толпе, которая к Голгофе
Несчастных осужденных провожала.
Что для меня равнялось катастрофе,
Их, спутников моих, не волновало.
Средь них, конечно, были и такие,
Кто осуждал возню синедриона,
Корил за обвиненья плутовские,
За приговор их, злобой порожденный.
Но вслух никто не возмущался, ибо
Все знали, что синедрион имеет
Повсюду уши, и любой, кто смеет
Протестовать, закончит препаршиво.
Сочувствующих были единицы.
А в основном вокруг троих несчастных,
Измученно бредущих вереницей,
Несущих на плечах своих ужасный
Тяжелый груз крестов, на коих будут
Они же на потеху всем распяты,
Шагали равнодушные к ним люди
И были нетерпением объяты.
В подобных зрелищах они почти эстеты,
Так нравилось им лицезреть мученья,
Чужую смерть и получать при этом
Физическое просто наслажденье.
Дорога на Голгофу длилась вечность.
Порою я почти терял сознанье,
Мир для меня утратил быстротечность
И весь обмяк, как перед издыханьем.
В полубреду я видел, как учитель
Упал без сил под тяжестью огромной
Массивного креста. Распорядитель,
Руководивший казнью вероломной,
Схватил в толпе ближайшего зеваку
И принудил его крест Иисуса
Нести к Голгофе. И присев под грузом,
Зевака тот добавил сразу шагу
Процессии нескорой, будто сзади
Его копьем кольнули шутки ради.
При римской власти казнь через распятье
Являлась столь обыденной картиной,
Что исполнители ее свое занятье
Считали нудной и пустой рутиной.
Неспешно римляне трех бедных осужденных
К крестам, неловко сбитым, пригвоздили.
В солдатах чувствовался опыт, были
На их счетах десятки осужденных.
Кресты подняли, водрузили прямо,
Присыпав основания каменьем.
Солдаты выстроились кругом в оцепленье,
Поодаль зрители расположились с гамом
И шумом возбужденным в предвкушенье
Увидеть чьи-то долгие мученья.
Уж кто-то меж собою спорить начал
О том, кто же быстрей из трех несчастных
Испустит дух. И в разговорах страстных
Народ и горлопанил и судачил.
Жара усиливалась с каждою минутой -
Толпа терпела. Словно изваянья
Солдаты замерли недвижимо, как будто
Их не касались солнца излиянья.
Один из осужденных, тот, что справа
От Иисуса был распят, вскричал тоскливо,
К учителю воззвав: "Я слышал, право,
Что ты Христос, сын Бога горделивый.
Так почему Отец твой не поможет
Тебе и нам двоим с тобою вместе?
Из нас лишь ты овеян дланью Божьей,
А нам, разбойникам, звать Господа не к месту".
"Разбойник ты иль праведник, – ответил
Учитель им, превозмогая боли, -
Для Господа нет разницы, Он встретит
Всех с радостью после земной юдоли.
Господь велик, всемилостив, и будет
Таким всегда по отношенью к людям.
Поверь мне, друг мой, что втроем сегодня
Перед десницей встанем мы Господней".
В толпе со мною рядом закричали:
"Смотри каков! И перед смертью даже
Он богохульствует". "Не зря его распяли!"
"С такими надо быть всегда на страже".
Но тут же кто-то с видимым презреньем
Сказал в ответ: "О глупые невежды!
Он же дарует грешникам надежду,
Чтоб смерть они приняли с облегченьем".
Взмолился я: "О Господи, быстрее
Прими его в отцовские объятья
И смертью немучительной скорее
Освободи от страшных мук распятья".
Потом мне стало хуже: как туманом
Заволокло глаза, и гул народа
Унесся прочь в неведомые своды,
Влекомый опьяняющим дурманом.
Я в обморок упал, горя желаньем,
Чтоб и учитель потерял сознанье.
Глава 18
Глава 18
Два дня почти я пробыл без сознанья.
Меня, бесчувственного, подобрал Иосиф,
Мой родственник, который с должным тщаньем
За мной ухаживал, свои дела забросив.
Иосиф мог себе позволить без боязни
Первосвященниковой гневной неприязни,
Поскольку человеком был богатым,
Явиться прямо к Понтию Пилату
За разрешеньем снять с крестов казненных
Для их достойного захороненья.
Он получил такое разрешенье
И всех троих несчастных осужденных
Похоронил на основаниях законных.
И сделал это лишь из состраданья -
Не как сторонник нашего ученья,
Надеясь этим дать мне облегченье
В моем болезненном и слабом состоянье,
Уняв мои душевные страданья.
На третий день поднялся я с постели, -
Свои болячки глупо было холить, -
Но, видя мою слабость, не хотели
Мои радушные хозяева позволить
Покинуть дом их в столь плачевном виде.
Но я настаивал. С известным чувством такта
Иосиф уступил мне, ясно видя
Мою решимость в этом странном акте.
Он дал мне двух рабов в распоряженье,
Чтоб те меня домой сопроводили.
И я, когда уже мы уходили,
Рабам такое сделал предложенье:
"Коль выполните вы одну работу,
Которая сейчас мне не по силам,
Вас отпущу обоих на свободу, -
Мне нужно сдвинуть камень от могилы."
Рабы те оба были иноверцы,
Поэтому без лишних лицемерий
Они свернули камень, что был дверцей,
Ведущею в могильную пещеру.
Мы тело Иисусово достали
И вынесли наружу, развязали
Платок на голове, распеленали
Все остальные погребальные детали.
Обилием глаголов пустотелых,
Что отзвенели в предыдущей фразе,
Не описать в сухом моем рассказе
Мои терзания над неподвижным телом.
Я собирался умереть с ним рядом, -
Кинжал заранее был спрятан под хламидой,
Осталось только мне его булатом
Свершить свой суд – собою быть убитым.
Я так и сделал бы, меня остановили
Рабы, которые мне с камнем помогали.
Они, хоть я их отпустил, не уходили,
Неподалеку, замерев, стояли,
Как будто стража в скорбном карауле.
Когда рука моя ощерилась кинжалом,
Они из-за спины моей скользнули
И вырвали оружье столь удало,
Что я не ждал такого оборота.
Один из них сказал: "Ты зря, хозяин,
Решил свои покончить с жизнью счеты.
Одумайся, сейчас ты невменяем.
Умрешь ты здесь, нас обвинят в убийстве,
В вандальском осквернении могилы.
Без всякого судебного витийства
Толпа бы нас каменьями побила."
Другой добавил: "Нас и так уж могут
В кощунстве обвинить. Без промедлений
Нам следует отправиться в дорогу".
"Не жди, хозяин, злобных обвинений", -
Продолжил первый. Будто бы очнулся
От пут я наркотической отравы,
Поднялся на ноги, угрюмо оглянулся
И понял, что рабы, конечно, правы.
...И мы решили Иисуса тело
Перевезти в Вифанию, где были
В моем владении земельные наделы.
Там мы учителя втроем похоронили.
Глава 19
Глава 19
Вот все, читатель. Не надейся даже
Найти в моих записках след морали...
Весь ход событий не был мной украшен,
Хотя на том я б присягнул едва ли, -
Мы все, увы, мир видим субъективно:
Любой из авторов, кто написал когда-то
Хотя б с десяток строк, писал предвзято,
Пусть даже ненароком, импульсивно.
В горячечном чрезмерном возбужденье
И я не объективен безусловно,
Нельзя в истерзанном, разбитом настроенье
Быть рассудительным и хладнокровным.
Тем более, что душу рвет на части
Вина за необдуманность деяний.
Я то корю себя за все несчастья,
А то ищу слова для оправданий.
Уже три дня, как мы похоронили
Учителя. Его исчезновенье,
Коль верно то, что здесь мне говорили,
Объявлено чудесным воскресеньем.
И многие уже, наверно, верят,
Что он мессия, посланный на землю,
Чтоб приоткрыть в небесном царстве двери,
Но лишь для тех, кто бодрствует, не дремлет.
Воистину, как странно все свершилось:
Сначала Иисуса осудили,
Толпа визжала злобой, кипятилась,
Когда его к распятью пригвоздили.
Потом его назвали сыном Бога,
Вторым в след за Отцом в небесном царстве.
Познав при жизни разные мытарства,
Он получил посмертно слишком много.
Зачем учителю такое возвышенье?
Оно придумано его же палачами,
Чтоб им свою вину придать забвенью,
Сокрыв постыдное высокими словами.
Пред ним как пред распятым человеком
Склонюсь сильней, чем пред распятым богом,
Богам бессмертным не понять вовеки
Ни ужас боли, ни надрыв тревоги.
Не плачу я. Здесь у могилы скорбной
Пишу свои записки, размышляя
Над жизнью прожитой, как будто составляя
Своих ошибок каталог подробный.
Я образован был, но там, где правит
Религиозный фанатизм победу,
Любая образованность доставит
Сплошные неприятности и беды.
Я был богат, имел дома и яства,
Позволить мог любую вещь и сладость.
Но дало ль мне чрезмерное богатство
Покой душевный, счастье, мир и радость,
Когда я видел зло, несправедливость,
Упадок светлого, могучий натиск мрака
И был бессилен излечить паршивость,
Мир поразившую, как дряхлую собаку.
Я, человек, считаю, не из худших,
Не смог за жизнь свою свершить такого
Что сделало бы мир наш бренный лучше,
Добрей, прекрасней, чище хоть немного.
Наоборот, когда я собирался
Явить свою для света добродетель,
То делал людям больно, ошибался,
Болезненно на этом обжигался,
Жалел о сделанном. Господь тому свидетель.
Бездарной жизни горестное тленье.
Я не хочу, чтоб так и продолжалось.
И мне одно, наверное, осталось,
Убить себя, прервав свои мученья.
...Но что это?!. Знакомая картина
Вновь предо мной внезапно приоткрылась:
Слепящий свет, звенящие сурдины,
Движенье воздуха, в котором все искрилось...
Наверно, это ангел. Гаснут свечи,
Перо откладываю я, готовясь к встрече...
...Мне в третий раз являлся ангел Божий.
(Наверно, этим я могу гордиться,
Ведь мало кто на целом свете может
Таким вниманьем неба похвалиться!)
Меня пытался ангел успокоить,
Сказав мне, что свершилось все, как надо,
Что мне расстраиваться попусту не стоит,
Что ждет меня великая награда.
Он обещал нам с Иисусом право
Сесть рядом с Господом у горнего престола,
Мне быть там слева, Иисусу – справа,
За путь наш к царствию небесному тяжелый.
Я отвернулся, не желая слушать
Речь, полную жестокого цинизма,
Из уст того, кто должен наши души
Беречь от пут духовных катаклизмов.
Им, небожителям, дано смотреть широко,
С их точки зрения вся наша жизнь напрасна,
И то, что нам покажется жестоким,
Они сочтут лишь целесообразным.
Теперь тем более жизнь смысла не имеет,
Когда весь свет – театр марионеток,
Что мнят себя людьми, в себе лелеют
Надежду на побег из узких клеток,
Сплетенных из пустой лозы законов,
Из перезревших смокв пустой морали,
С репейника неписаных канонов,
Что по рукам и по ногам связали.
А Режиссер вселенского театра
Уже давно распределил все роли,
Что делать нам вчера, сегодня, завтра,
Кому предать, кому страдать от боли.
Умом и сердцем не могу принять я
Подобной веры, что для утвержденья
Своих ревнителей через позор распятья
Ведет стезею грехоискупленья,
Забыв о радости любви и всепрощенья.
Кинжал готов. Узор его металла
Искрит на солнце яркой мишурою.
Когда вонзится он подобно жалу
Под сердце мне, тогда дождусь покоя.
Жди, Иисус, иду к тебе на встречу,
Прости меня, что вверг тебя я в муки.
Пусть тяжкий груз мои оставит плечи,
Кладу перо, беру кинжал я в руки...
1995-1998 гг.
С изменениями 2010 г.
