Текст книги "О чём говорится в сказках?"

Автор книги: Алексей Чадаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

13. Кот в сапогах

То, что «Кот в сапогах» – не столько сказка, сколько самоучитель по Government Relations для чайников, по-моему, достаточно очевидно – но полностью понятной сказка от этого не становится.

Третий сын мельника стартовал, разумеется, «с низкого старта». Но, впрочем, не совсем – всё-таки третий сын всегда и везде тот, кому везёт больше всех (тогда как меньше всех всегда второму – вот и здесь второй получил осла в компаньоны). Третий – это ловец удачи: из ста шансов 99 – что он сложит голову (а это в его безнадёжной ситуации тоже не намного хуже полной нищеты), и один – что он станет королём; все без исключения сказки – про реализацию этого единственного шанса. С котом повезло, ага…

Кот, конечно же, ас "маркетинга" и делает всё как надо. Сначала он ловит кроликов и куропаток, чтобы отнести в подарок королю (хотя хозяин сидит голодный; ну, это ничего – поголодает, стройнее будет). А надо понимать, что такое королевская приёмная: это место, куда бедные приходят с просьбами, а богатые – со взятками. И вдруг кто-то приходит с подарком, вручая его просто так, без повода и праздника. Подарок самый немудрящий – то заяц, то куропатка – но позволяющий сделать вывод, что даритель – завзятый охотник (а охота, как известно, испокон веков любимое развлечение королей). Разумеется, король (который, как подобает королю всегда мучается одиночеством среди толп лизоблюдов) понимает, что у неизвестного ему доселе дарителя есть общие с ним интересы и увлечения, и уже начинает хотеть с ним познакомиться. «Внедрение» произошло – дело за «вовлечением».

С «вовлечением», впрочем, тоже прошло всё чисто и гладко – подстроенная котом мизансцена с купанием и украденной одеждой наложилась на уже сформированное в голове у короля отношение к владельцу бренда «маркиз-карабас» как к равному, и потому он без колебаний дал свою одежду вытащенному из воды сыну мельника, и даже посадил его в карету к себе и дочери (ах, Вам не холодно? Может, Вам чаю? – да нет, спасибо, я нисколько не замёрз! – Вы такой терпеливый… – Да, я привык к холоду…) – уже полдела.

Но вот дальше пришла пора платить по счетам.

Понятно, что убийство хозяина замка (т.н. "людоеда") Котом было задумано ещё тогда, когда он только готовил сцену с купанием – иначе нечего было огород городить. Собственно, уже когда он заставлял крестьян орать в ответ на вопрос «чьи это луга?» «маркиза-карабаса», хозяин замка был обречён – его ликвидация тем или иным способом была не более чем технологической задачей для Кота. И Кот её решил – в блистательном стиле, разведя хозяина замка на «слабo».

Сделать это было непросто: хозяин замка был силён и неуязвим. Однако Кот использовал себе на пользу именно эти его силу и неуязвимость – примерно так, как Далила использовала силу и неуязвимость Самсона: «Ты сильный? Ты всё можешь? Неужели ты не можешь хотя бы на минуточку стать слабым? Значит, ты можешь не всё? Значит, ты не сильный?» А за дверью уже стоит группа захвата и ждёт сигнала, ага…

Хозяин замка, кстати, в сказке называется «людоедом». Но это ни из чего не следует, кроме писательского произвола Ш.Перро. Кроме того, мы по косвенным признакам узнаём, что человек он был незлой и общительный: Кота он принимает ласково и учтиво, а в большой зале у него накрыт стол и он ждёт друзей на вечеринку… То есть, людей он, конечно же, не ел – а «людоедом» его обозвали с одной-единственной целью: дабы «отмыть» его убийство. Единственным настоящим людоедом в сказке оказывается сам Кот, который съедает обратившегося в мышь хозяина замка. Мы-то понимаем, что это не мышь…

Понимал это и король.

Вряд ли он просто так ездил «гулять». Скорее всего, он ехал в этот самый замок владетельного синьора в гости, и был одним из приглашённых на его вечер. Самодержец не мог не понять, что речь идёт о неслыханной афере – трудно себе представить, чтобы он не знал на самом деле, «чьи это поля» и что это за богатый землевладелец в ближайшей округе собственной столицы. А равно и то, что вытащенный из воды сын мельника – никакой не маркиз. Но в тот момент, когда они сидели втроём с принцессой в карете, у него, собственно, не оставалось выбора, кроме как подчиниться ходу вещей и посмотреть, что дальше будет.

Понятно было и то, что лже-«маркиз» – никакой не хозяин замка и впервые его видит: он точно так же таращился на стены и не знал, где туалет, как и все остальные. Однако стол накрыт, кушанья поданы, принцесса уже влюблено таращится на мельникова сына – всех всё устраивает, не рыпнешься. Вот только гостей что-то маловато… Трудно поверить Перро, что они «испугались» только из-за приезда короля: скорее всего, они восприняли гибель хозяина замка как показательную казнь, и решили, что самодержец прогневался и начал рубить головы. Король же, который ни сном ни духом, попал в полный тупик. Да ещё и дочка тут… просто так голов не поотрубаешь.

И самодержец принял хитрое и гениальное, как ему самому, наверное, показалось, решение: сделать вид, что всё так и надо: «карабас» – законный хозяин замка, король – его гость, а принцесса… его невеста. Кот за его спиной потирал лапы – дело выгорело.

Дальнейшее мы знаем: сын мельника женился на принцессе, король благословил их брак, а кот «стал важным господином и мышей не ловит» – то есть, просто так никого не убивает.

В этой истории остался только один непонятный момент: зачем всё-таки коту были сапоги? Ловить в них зайцев – морока. Бегать по полям и лугам – тем более. А в самый критический момент, как мы знаем, эти самые сапоги чуть было не стоили ему жизни – когда пришлось удирать от «людоеда», превратившегося во льва. Так зачем?

А очень просто. Правильный «GR-менеджер», для того, чтобы добиться успеха, должен выглядеть как «то-чего-неможет-быть», быть ходячим нонсенсом. Кот в сапогах – это нонсенс, тайна, загадка. Сними он сапоги – и сразу станет простым котом. Издержки профессии, что поделаешь…

14.Емеля

Сегодняшняя сказка – об одном из самых любимых мною сказочных героев. Это, между прочим, Емеля.

Емеля наш, как известно, патологический раздолбай. Он не женится (как это уже сделали старшие братья), не работает, вообще не делает ничего, пока его очень сильно не попросить или не подмазать пряником. И всё же его образ уже в самом начале сказки, ещё до того, как была поймана щука (ведром в проруби, ага…), таит в себе некую загадку.

Во-первых, он «третий сын». А именно третьи сыновья всегда и везде имеют наивысшие шансы).

Во-вторых, он дурак. А в России, как я уже писал, дурак есть та единственная позиция, из которой можно стать царём; именно поэтому нами всегда управляют одни дураки, но в том-то и проблема, что умный бы не справился. Дурак – это интуист, то есть человек, не доверяющий разуму – своему, а следовательно и чужому; а, значит, способный править, не подавляя разнообразные органические начала русской жизни механикой рациональных схем: это и есть то, что всегда требует от власти большинство.

В-третьих – и это самое интересное – Емеля с самого начала ведёт себя как готовый царь.

В каком смысле? Для начала – он вообще без большой надобности ничего не делает, даже «по щучьему веленью». Он прямо-таки гипнотизирует многопудовой инерцией: «а точно надо дрова рубить? А точно надо за водой идти? А точно надо вообще с печи слезать?» Для нормального человека это убийственная логика поведения, но для монархического правителя, который представляет из себя своеобразный центр системы координат – «источник движения, который сам неподвижен» – это идеальная позиция. Власть должна действовать только если действительно «что-то не так», и «не так» всерьёз. Нормальное же состояние вещей предполагает, что жизнь происходит без деятельного участия и вообще какого-либо вмешательства начальства в её течение.

Однако, не делая ничего сам, Емеля с большой охотой командует другими – вёдрами, санями, топором, печью… И делает это с выдумкой, расчётом и предусмотрительностью: командуя вёдрам идти домой, он тут же оговаривается, чтобы они не расплескали воду, и т.д. Это тебе не Старик Хоттабыч, который дёргает волосок из бороды так, что от этого потом получаются одни неприятности: Емеля пользуется «щукой» обстоятельно и по делу.

Кроме того, как справедливо заметил М.Успенский, «емеля» – это ведь Эмилий: имя-то самое что ни на есть царское… Короче говоря, перед нами – готовый самодержец, и не из худших.

Понимая это, оказывается возможно легче относиться к иным странностям, которые есть в этой сказке.

Во-первых, сама по себе пойманная ведром щука. Вы уж извините, конечно, но – «не верю». Я ещё понимаю старый рыбак, который тридцать лет и три года сети бросал – он мог что-то такое поймать; но вот так взять и зачерпнуть ведром волшебную щуку – это, брат, шалишь… Иначе говоря, версий две: либо знакомство со «щукой» состоялось как-то иначе – либо история с ведром была подстроена.

Во-вторых: Емеля, судя по всему, живёт не в самом бойком месте – скорее, где-то в деревне на отшибе. Так как же получилось, что царь мало того что быстрее всех узнал об его существовании (иначе б Емеля стал звездой задолго до царского вызова, на него толпы ходили бы глазеть и мы бы об этом знали)? А вдобавок и уверил себя, что только Емеля может рассмешить его Несмеяну? И настойчиво посылал за ним – хотя и понял в какой-то момент, как опасно с ним, лежебокой, ссориться.

Наконец, слишком уж много ходит вариантов кульминации этой истории, противоречащих друг другу. В разных версиях сказки я читал, что:

1. Емеля пытался рассмешить Несмеяну посредством «веленья», но щука сказала «тут я не могу, давай уж сам» – и он как-то смог, после чего наступил хэппи энд (вариант Ивана-царевича)

2. Емеля сумел рассмешить Несмеяну посредством «щучьего веленья», но царь не захотел выдавать за него дочь, и тогда посредством того же «веленья» Емеля наслал на него разные напасти (вариант Моисея и фараона)

3. Емеля увёз Несмеяну с собой из дворца прямо на печке, и его никто не догнал (вариант "кавказская пленница")

4. Емелю и Несмеяну вдвоём засмолили в бочку и отправили в море, а они потом «по щучьему веленью» освободились и построили себе новый дворец на новой земле (вариант а-ля князь Гвидон)

И это, очевидно, ещё не все из существующих. Иначе говоря, «дело тёмное».

Заметно, что у разных авторов, разных эпох и разных культурных систем были разные точки зрения на этот финал, порой весьма экзотически: скажем, советский кинофильм про Емелю рассказывал про то, как Емеля упразднил монархию, отправившись строить избу и заниматься пролетарским трудом. А в «Бременских музыкантах» Анофриева (которые, как мы заметили, тоже представляют себя некоторую версию этой же истории, а совсем не сказки Гриммов) тамошний Емеля в джинсах и с гитарой вовсе взял Несмеяну в труппу бродячих артистов петь про «статую свободы».

Наверное, никакую другую сказку не переписывали так часто и откровенно, как эту. А, значит, изначальная версия «не вытянула» жёсткую драматургию мифа – финал сказки оказался таким, что все, кому не лень, начали ставить его под вопрос.

Видимо, кто-то «прокололся». И даже понятно, кто.

Итак, моя версия событий.

Есть самодержец. У него есть дочь – классическая представительница «золотой молодёжи»: никого не слушает, ничего не может и ничего не хочет. За государственными заботами отец как-то упустил дочь, а когда спохватился, было уже поздно, и что делать теперь – непонятно. Искать заморского принца в женихи – значит расставаться с государственным суверенитетом: дочь-то единственная. Выбирать среди детей собственного ближнего окружения – они, во-первых, все точно такие же, ибо она росла в их кругу (и наверняка по нескольку раз спала с большинством из них – да-да, такая она теперь, молодёжь…), а во-вторых, это значит усиливать какой-то клан в ущерб другим и, тем самым, разрушать государство… Взять какого-нибудь перспективного боярчика из провинции – но он навезёт с собой толпу своих родственников и друзей, понасажает их на хлебные места, отодвинув местных – и опять конфликт: «семья против урюпинских», плавали, знаем…

Монарх – человек практический и без предрассудков: для него не существует сословий – все, кто ни есть, его подданные. И он принимает самое естественное решение: найти какого-нибудь положительного, несуетливого, представительного и серьёзного увальня где-нибудь в самой далёкой глуши, да и обновить подгнившую династию здоровой деревенской кровью.

На Емелю выбор пал ровно по тем признакам, о которых я написал выше. Друзей у него нет, родственники его ни во что не ставят (а он, соответственно – их), но сам он по себе кадр вполне подходящий, нужными талантами обладающий. Опять же, не умник и не говорун. Всё как надо. Одна загвоздка: если вот так вот просто взять и привезти его из деревни – никто не поймёт. А, значит, нужно чудо.

Из сказки мы понимаем, что про «щуку» монарх, в общем-то, знал – иначе бы избавился от Емели сразу же: пока тот (неспешным деревенским говорком) будет формулу «щучьего веленья» произносить, с ним можно что угодно делать… Но нет ведь, ничего подобного не делается: насилие к Емеле попытались применить один-единственный раз, и то лишь затем, чтобы заставить приехать в столицу, а как только удалось его уломать, тут же перестали шашкой махать и больше уже не принимались. И не шибко-то изумляет царя самоходная печка, больше для виду…

Иначе говоря, есть ненулевые основания подозревать, что он-то и «дал леща» (т.е. подстроил историю с ведром). Волшебная щука – это такой (чудесный и секретный) атрибут царской власти, который Емеле «дали поносить» – причём со строго определённой целью. Цель – в том, чтобы «было чудо» (которое, как и в «Золушке», является универсальным оправданием любых экстраординарных действий, вроде брака принца со служанкой – или, наоборот, принцессы с простолюдином). Чудо получается, но несильно: (топор сам дрова наколол – эка невидаль, чего не наврут с пьяных глаз). И тогда организовывается «большое чудо» – оно же по совместительству и знакомство с принцессой.

Царь, в общем, неплохо понимал своего «клиента». И догадывался, что тот (как, впрочем, и он сам на его месте) ни за какие коврижки на свете даже смотреть «на эту дуру» не станет: не тот кадр. А потому монарх сделал две вещи: во-первых, крепко поругавшись с дочерью, от чего та впала в своё привычное состояние «ничего не хочу», устроил этот идиотский общегосударственный конкурс «рассмеши Несмеяну», а во-вторых, добился, чтобы Емеля на своей печке на него приехал – причём в тот самый момент, когда барышня уже заколебалась дуться (или деньги понадобились – а, значит, надо как-то к папе подольститься). И «всё получилось»: Емеля (сам ли, или посредством щуки – история об этом умалчивает) – сумел вызвать интерес у падкой до диалектно-этнической экзотики столичной штучки, и царь его торжественно наградил «рукой и сердцем» своей дочери. Куда ж денешься от такого подарка…

Самое интересное – это что случилось потом.

Понятно, что Емелю в его текущем виде сажать было нельзя ни на царство, ни на полцарства: ему требовался курс молодого бойца, а дочери, в свою очередь – интенсивная трудотерапия. А, значит, с точки зрения отца было бы правильно отправить её на несколько лет в ту самую деревню, «чтоб человеком стала». Но тогда надо и «щучье веленье» отнимать у Емели… вот он и отнял. И, когда это произошло (т.е. когда печь вдруг взяла и не поехала), парень, хоть и был не шибко умный, понял, как его взяли в оборот – и крепко обиделся на тестя.

Что из этого вышло – мы не знаем: знаем только (и этот-то аспект присутствует во всех без исключения версиях сказки), что расстались они с царём не очень-то хорошо. Но, тем не менее, нельзя не признать, что по существу монарх оказался в итоге прав. Подумаешь, дуться будут: брань на вороту не виснет. Зато судьба дочери (а потом, через какое-то время, и государства тоже) будет в надёжных руках. Какой ни есть дурак, а всё – хозяин…

15. Красная Шапочка

Сегодня мне предстоит, наверное, самое тяжкое испытание с тех пор, как я вообще взялся за эпопею «сказок». Потому что в этот раз речь пойдёт о Красной Шапочке.

"Шапочку" кто только и как только не препарировал. И всё-таки ни одна из версий не была сколь-нибудь удовлетворительной.

Что я помню про "шапочку" с тех пор, когда мне её читали в соответствующем возрасте? Только одно: ощущение какого-то глобального вранья в самом финале. Когда приходят некие "охотники", убивают Волка, и из его брюха вылезают бабушка и Шапочка, живые и невредимые. Совершенно очевидно, что так не бывает: хотя бы следы зубов и плещущейся в желудке соляной кислоты на них должны были остаться. Но нет: "целые и невредимые".

Отсюда следуют два варианта. Либо хэппи-энд искусственно прикручен, чтобы слушающий сказку ребёнок не плакал в конце (и тогда сказка становится грустной историей про то, как съели маленькую глупую девочку), либо… либо было как-то не так. А как?

Сказка вообще-то, наверное, потому и вызывает к себе столько внимания до сего дня (вот даже и Пелевин отметился), что в одном своём, самом главном аспекте она удивительно современная. Я говорю о самоидентификации и выражения своей индивидуальности через вещи – в данном случае, через головной убор и его цвет. Это есть тот паттерн поведения, который сегодня в нас всаживает рекламная индустрия: отвечать на вопрос "кто ты" посредством конструкции "я – тот, кто (ездит на машине марки Х // носит одежду марки Y // пьёт напиток марки Z) и т.д. Иначе говоря, речь идёт о делегировании своей личной уникальности потребляемым вещам (а через них – соответствующим брендам). Именно такова Красная Шапочка: девочка, которая сама о себе знает только то, что она носит эту самую шапочку с изящным вырезом.

Волк же, напротив – это Волк: цельная, неотчуждаемая идентичность с ярко выраженными смысловыми коннотациями – главный антигерой "животного" фольклора. У него нет "вещей", которые определяют его уникальность: его уникальность – это те самые неотъемлемые от него "большие" глаза, уши, зубы и хвост. Иначе говоря, Личность, как её понимали ренессансные бунтари и французские просветители, и вообще все до конца модерна – подлинная и целостная.

Это, собственно говоря, и определяет основной конфликт между двумя главными персонажами сказки. Волк существует в логике агона – т.е. борьбы, столкновения сил и войны нервов, реальных страстей прошлого. "Шапочка" же существует в логике игры, придурковатого шутовства и нарочитой детскости, фрагментарного сознания. Для Волка мір является подлинной, объективной, витальной реальностью – для Шапочки же он представляет из себя забавное приключение, игру, непонятно кем и зачем придуманную. Иначе говоря, это конфликт постренессансного и постмодернистского сознаний.

Сама сцена, на которой происходит драма, беспредельно проста, до математического схематизма. Есть две точки: точка А (дом Шапочки) и точка Б (дом Бабушки). Туда ведут только два пути: короткий (АБ1) и длинный (АБ2). Оба пути до половины (т.е. до полянки, где произошла встреча с Волком) совпадают – а вот дальше расходятся – и эта полянка является местом некоторого абсолютного выбора.

Выбор этот устроен как-то очень странно: с каждой стороны он видится по-своему. Казалось бы, что мешало Волку съесть Шапочку вместе с пирожками прямо в лесу? Или прибежать вслед за Шапочкой к бабушке и съесть обоих? Но нет: сказочник даёт нам понять, что девочка в разговоре с волком допустила какую-то ошибку, в результате которой он смог прибежать раньше к дому бабушки и съесть сначала бабушку, а потом и внучку. Иначе говоря, сказочный ландшафт устроен так, что Волк действует в рамках "правил игры", и возможность кого-либо съесть у него появляется только тогда, когда девочка делает тот или иной неверный ход.

А она как будто бы только их и делает. Сначала выбирает себе более длинный путь АБ2, оставляя Волку АБ1 (хотя мы понимаем, что дорогу до бабушки она знает как свои пять пальцев). Затем сообщает Волку, как проникнуть в дом Бабушки. И потом, наконец, не узнаёт Волка, легшего на бабушкину кровать и обрядившегося в её чепец. С чего бы это вдруг? Ладно Бабушка – она слепая и глухая; но юная и бойкая (судя по спокойному разговору с незнакомым Волком в лесу) остроглазая девчонка?!

На рациональном уровне – так. А вот на сценарном, экзистенциальном уровне – ошибки делает Волк и только Волк.

Первая ошибка Волка: встретив Шапочку в лесу, он расспрашивает её о том, куда и зачем она идёт. И она рассказывает: так и так, иду из точки А в точку Б с корзинкой пирожков. Он говорит: и я тоже иду! Иначе говоря, он сам, по доброй воле, принимает систему координат, навязанную ему собеседницей. А равно и её же правила игры: соревнование в вопросе о том, кто именно раньше добежит до домика Бабушки. Ещё раз: кто больше всех выигрывает от футбольного поединка – победившая команда или организаторы матча? И даже если организатор становится одновременно и участником, то его проигрыш в самом матче никого не волнует: главное, что матч прошёл на его площадке и по его правилам, взаимно признанным и не оспариваемым сторонами. Как участник соревнования Шапочка – проиграла. А вот как их организатор – безусловно выиграла, ибо Волк оказался помещённым в созданный ею ландшафт (а не наоборот).

Второй акт драмы: Волк, опередивший Шапочку, приходит к дому Бабушки и выдаёт себя за её внучку. Бабушка покупается на обман и впускает Волка к себе – он её съедает. И это – его вторая ошибка: тем самым он загнал себя в модельную ситуацию: теперь каждый следующий, приходящий к домику, будет "дёргать за верёвочку" и говорить голосом Шапочки: "это я, пирожки несу" – и так до тех пор, пока не придёт кто-нибудь с ружьём. Это как в золотой пещере дракона: любой рыцарь, убивший дракона, сам становится драконом: так и Волк, съев Бабушку, сам стал Бабушкой – и теперь ему ничего не оставалось, кроме как обряжаться в чепец, ложиться на бабушкину кровать и ждать внучку с пирожками.

Третья, финальная часть – захватывающий, на высшей точке нервного напряжения, неимоверной внутренней силы диалог между двумя главными героями – Волком в чепце и Шапочкой, открывшей дверь бабушкиного дома. Напомню его:

"Бабушка! А почему у тебя такие большие глаза?"

"А это – чтобы лучше тебя видеть, моя внученька…"

"Бабушка! А почему у тебя такие большие уши?"

"А это – чтобы лучше тебя слышать, моя внученька…"

"Бабушка! А почему у тебя такие большие зубы?"

"А это – чтобы тебя СЪЕСТЬ!!!"

Только не надо говорить, что это наивная девочка обозналась и ничего не поняла. Всё было ей понятно с самого начала: на бабушкиной постели, в бабушкином чепце лежит Волк – тот самый Волк, с которым она говорила в лесу. Но – вспомните особенность её сознания: определяя себя через вещи (шапочку), она точно так же определяет и других: раз на постели и в чепце – значит, Бабушка! И она жизнерадостно играет с Волком, ей по-детски смешно: как это так – Волк оказался её бабушкой?! И она говорит Волку всё время: "Бабушка! Ты же моя бабушка! Ты можешь клацать зубами, зыркать глазами и махать хвостом, ты можешь даже меня съесть – но не перестанешь от этого быть моей бабушкой!" А Волк – материалист и позитивист, для которого сама такая постановка вопроса является невозможной (в его-то логике он ловко обманул Шапочку, выдав себя за бабушку, и теперь ждёт, когда она поймёт это и побелеет от ужаса), сам приходит ужас от этой реакции, попросту ломается психически – и, не выдерживая, срывается и набрасывается на Шапочку, захватывая своими "большими" зубами её маленькое тельце, и сходит с ума при виде того, как девочка веселится от возможности поиграть с бабушкой в такую интересную игру.

…никаких "охотников", конечно же, не было. Девочка спокойно вернулась домой к маме, и рассказала ей про то, как она принесла своей бабушке пирожки, а потом они немного поиграли с ней в волка и маленькую девочку. А в конце игры они решили, как будто бы пришли охотники, распороли волку брюхо, и он умер.

А ещё она сказала, что у бабушки в этот раз были большие-большие глаза. Совсем как у волка.

16."Буратино"

Где-то на прошлой неделе появилась новость про то, что в Италии нашли могилу Пиноккио – видимо, в порядке асимметричного ответа на найденный в России череп Ивана Сусанина. В связи с этим у меня появилось острое желание в какой-нибудь из ближайши выходных разобрать "Буратино"; но как подступиться к этой, вне всякого сомнения, культовой истории, я, честно говоря, не знал.

Выручил Павловский, предложивший на записи той самой передачи образы кота Базилио и лисы Алисы для характеристики нынешних президента и премьер-министра Украины. Разворачивая эту метафору, я осознал, что именно украинские события помогут нам понять, что же на самом деле произошло в сказке про говорящее полено.

В самом деле. Кто такой Буратино, ещё задолго до меня сообразили всякие рудневы: Буратино – это банальный гомосоветикус (совок, проще говоря), кое-как выдолбленный из суковатого полена по марксистско-ленинским лекалам (то есть понятно, да, что собутыльника папы Карло звали папа Фридрих). Карло же его и снабдил всем минимально необходимым – шапочкой, курточкой, башмачками и какой-никакой азбукой (т.е. дал какой-то уровень жизни и знания), и отправил дальше в школу (т.е. перестал быть руководящей и направляющей силой – поход в школу есть метафора Перестройки).

Разумеется, ни в какую школу Буратино не пошёл, а вместо этого загремел в кукольный театр (т.е. на бесконечный съезд народных депутатов).

Понятно, кто такой Карабас: он олицетворяет класс "крепких хозяйственников", которым де-факто принадлежала уже к тому моменту советская экономика (а значит – и весь цырк, т.е. "кукольный театр"). К этому же классу принадлежал и президент Кучма; поэтому для простоты будем считать, что Кучма и Карабас – одно и то же лицо.

Что такое нарисованный очаг, висящий на стене у папы Карло? Это – не более чем постер с рекламой какой-нибудь "кокаколы", привезённый в каморку из благословенного края (т.е. с Запада).

Откуда Карабас о нём знает? Да очень просто: когда Карабас был сам ещё не грозным карабасом, а маленьким буратиной, в его собственной каморке висел точно такой же. Как, наверное, и у каждого совка – в виде мечты о лучшей, глянцевой импортной жизни.

Известно же, как работает реклама: любую вещь она представляет не как просто вещь, а как ключ, открывающий дверь в иной, лучший, преображённый мир. Известно также, какое магическое действие на совков производил глянец реклам и витрины супермаркетов: они впадали в ступор и переставали думать о чём-либо ином, кроме как о возможности перейти из своего мира в тот.

Карабас-Кучма мечтал, что когда-нибудь он добудет ключ к двери, находящейся за холстом, и перейдёт по подземному ходу в этот лучший мир ("Украина станет частью Европы"), и будет там директором кукольного театра, нового и светлого, с радостными куклами, а не грязного и облупленного, как сейчас… Но ключика у него не было, и где его искать, он не знал. И очень хотел узнать.

Как, впрочем, и Буратино. А также и все остальные герои сказки, за исключением только двух – собственно кота Базилио и лисы Алисы. Эти персонажи – "прагматики"; им никакой ключик не нужен, а нужно известно что. Они – символы сословия либерально-бандитских приватизаторов, специалистов по конвертации власти в собственность; сословия, к которому принадлежат также и Ющенко с Тимошенко; поэтому для простоты будем считать, что это они и есть – слепой кот (Ющенко с его "мордой льва") и хромая, но голосистая лиса (Тимошенко с её уголовным делом).

"Поле чудес" – это, конечно же, майдан. Раньше, в 90-е, он использовался как довольно простая разновидность лохотрона: грубо говоря, политическая борьба была тем, чем маскировали отъём у лохов их собственности (понятно же, что спор хозяйствующих субъектов – лисы и кота – за закопанные по деревом буратинины золотые есть лишь иллюстративный эпизод, и после него неизбежно примирение и новый альянс). Но в финале сказки именно это поле сыграло самую важную роль. В сказке, впрочем, сие осталось за кадром – как и вообще дальнейшее участие лисы и кота в перипетиях сюжета.

Ключевую же роль в нём играет история с ключиком.

Итак, что такое ключ в системе отношений потребительской цивилизации, мы уже выянили. Это практически любая вещь (точнее, товар). Товар маркируется модным брендом и предъявляется рекламной индустрией в качестве предмета, волшебным образом преображающего скучную и тоскливую реальность будней: как только ты вскрыл шоколадку или взял в руки пачку стирального порошка, к тебе моментально прилетает какое-нибудь волшебно-мультипликационное существо, а твои повседневные вещи становятся не просто чистыми, а блестящими и искрящимися. То есть, ключ не надо понимать железяку с выемками и бороздками: в роли ключа может выступить абсолютно любая вещь, сакрализованная посредством рекламных медиа. Так, в случае украинских буратин и барабасов соответствующим ключом оказался оранжевый шарфик.

В общем, как я понимаю, всю разводку с ключиком устроила тёплая компания из лисы, кота и… Черепахи Тортиллы.

"Тортилла" – это, конечно же, объединённый символ лидеров Запада. Её болото – это метафора "окна в Европу" (не случайно Питер выстроен именно на болоте). Сама черепаха со свитой лягушек – это образ Штатов и ориентированных на них государств Евросоюза. Разумеется, возможностью создавать (а равно и передавать кому-либо) подобного рода ключики монопольно обладают именно они.

Карабас-Кучма искренне надеялся, что ему удастся договориться с черепахой о передаче ключика (т.е. стать официальным флагманом европейского транзита Украины). На это же надеялся и Дуремар – символизирующий, разумеется, приблатнённый постсоветский бизнес и лично В.Ф.Януковича. Дуремар зарабатывал деньги главным образом на впаривании своим буратинам пьявок, вылавливаемых им из чудо-болота (т.е. на поставке совкам разного рода колониального ширпотреба), и тоже мечтал о том моменте, когда однажды вместо пьявки он выловит тот самый ключик – ибо и в его каморке висел постер с похлёбкой, когда он был маленьким буратиной.

Но Тортилла рассудила иначе.

Итак, хроника операции "майдан чудес" состояла в следующем. Тортилла вручает буратинке "ключ" к новой жизни (типа в Могилянку приезжает какой-нибудь фридом-фор-демокраси). Буратинко собирает корешню – Пьеро, Арлекина, Мальвину, Артемона (расшифровка всех этих персонажей ниже). Они вступают в долгую и мутную кампанию "кукольный театр без Карабаса", который на пару с Дуремаром за ними везде бегает и пытается их вернуть. Ситуация кажется патовой, но чья-то умная голова находит выход: надо идти в каморку к папе Карло (то есть – возвращаться к забытым со времён революции 17 года и организовывать народное сопротивление под левыми лозунгами по большевистским стандартам). Дальше, согласно сказке, наступает хэппи-энд, но… как именно, мы не знаем.