Текст книги "Тайна волжской Атлантиды"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава шестая
Моя безумная вылазка

Утром я проснулся рано. Наверно, и семи часов ещё не было. На яхте стояла полная тишина. Я полежал немного, прислушиваясь к этой тишине и размышляя, стоит ли мне встать или попробовать вздремнуть ещё немного. Я приподнял голову с подушки, тихо-тихо повернул её. Ванька спал, на койке напротив меня, только нос высунув из-под одеяла, а Фантик дрыхла на койке в дополнительной нише нашей каюты. Эту нишу можно было задергивать занавеской, если хотелось уединения.

Я встал, подошел к иллюминатору, поглядел на берег. Рыбацкая лодка так и стояла, наполовину вытащенная на песок, а вокруг погасшего костра виднелись пять силуэтов, то ли в спальных мешках, то ли просто в одеяла укутанная. В спальных мешках-то особенной необходимости не было: погода и по ночам ещё держалась теплая, а травка вокруг кострища мягкая, приятная…

Надувная лодка тоже была не берегу, рядом с рыбацкой.

«Интересно, – подумал я, – неужели телевизионщики с рыбаками разгулялись так, что и видеокамера ночевала на берегу?» После одного случая – мне доводилось рассказывать о нем в другой вещи – когда телевизионщики едва не лишились своей супердорогой и суперпрофессиональной камеры, ненадолго оставив её без присмотра, они буквально тряслись над ней.

Я босиком выбрался в кают-компанию – и увидел, что камера лежит на своем месте. Выходит, кто-то из телевизионщиков возвращался на яхту, когда они закончили снимать, и аккуратно оставил камеру в безопасном месте, а потом вернулся назад. Что ж, честь им и хвала, как сказал бы отец!

Судя по всему, все собирались спать ещё довольно долго. А у меня, после нескольких движений в свежем и бодрящем утреннем воздухе, сна не было ни в одном глазу. Наоборот, хотелось двигаться, что-то делать, не упускать такое прекрасное утро!

Я включил электрочайник, полез в холодильник, чтобы найти себе что-нибудь на бутерброды – колбаски, сыра или творога – достал с полки хлеб, продолжая при этом размышлять, чем бы мне заняться.

Меня осенило, когда я налил себе чаю, взял творога и сделал бутерброд с помидором. Меньше двух часов народ не продрыхнет – ну, может, часа через полтора шевелиться начнет. У меня вполне достаточно времени, чтобы совершить самостоятельную подводную вылазку!

Расправившись с завтраком, я поднялся на палубу, поглядел на море, прикидывая расстояния. До окраин Мологи не больше пятисот метров. Ну, может, с километр до более-менее нормально сохранившихся зданий. Под водой, с аквалангом, я доберусь минут за двадцать. Плаваю я отлично, чего не отнять, того не отнять. С аквалангом и в гидрокостюме мне плавать не приходилось, но я не сомневался, что я справлюсь. К тому же, по опыту плавания с маской, трубкой и ластами, а знал, что плавать под водой намного легче, чем на поверхности. Итак, допустим… Двадцать минут туда, двадцать минут обратно, четверть часа на ознакомительную прогулку по нескольким домам и кварталам затопленного города, ещё какое-то время на то, чтобы облачиться… Шансов восемьдесят из ста, что я вернусь до того, как хоть кто-нибудь проснется! А если кто и проснется… В конце концов, не убьют же меня!

Я спустился в багажный отсек, где у нас было складировано все оборудование. Гидрокостюмы и маски нам подобрали самых разных размеров, даже на Ваньку и Фантика размеры нашлись – уж Степанов позаботился! Выбрать костюм нужного размера, вытащить его на палубу, вместе с аквалангом, маской и ластами, и облачиться оказалось делом очень быстрым. В комплект входили и подводные фонарики, и я взял целых два: и на пояс пристегивающийся, и на лоб. Ведь мало ли что! И вот я смотрел на мир сквозь стеклышко маски, трубка для дыхания была у меня во рту, и я, держась за поручни, стал прикидывать, как бы мне получше и поудобней спуститься с палубы.

В конце концов, я соскользнул в воду по якорному канату – и сразу же погрузился в другой мир. Камни, водоросли, проплывающие мимо рыбы – все сделалось совсем иным. Я не плыл, а, скорее, скользил под водой, любуясь тем, что вокруг. Если сначала мне попадались только мелкие рыбешки, то потом и несколько крупных лещей промелькнули, и сазан. Плыть оказалось настолько здорово, настолько увлекательно, что я не заметил, как доплыл до города. Сперва я увидел только разрушенные по самые фундаменты дома – там, где эти дома могли помешать судоходству, и потому их снесли. А может, какие-то постройки и сами рухнули, от времени.

Остатки домов оказались совсем скользкими: даже под водой, где своего веса почти не чувствуешь и где легко перемещаешься, едва касаясь дна, не так-то просто было на них удерживаться. И я поплыл над ними, внимательно приглядываясь к любой неровности, ведь любая неровность могла оказаться каким-нибудь безумно интересным предметом, подернутым подводной зеленью и занесенной глиной и песком.

Так я добрался до места, где, в очередной раз коснувшись дна, ощутил твердую и ровную поверхность. Я осторожно расчистил местечко на дне, увидел деревянный настил. Сперва я решил, что это сохранившийся пол первого этажа какого-то дома, но потом разобрался, что настил этот проходит между домами. Что это – деревянная мостовая? Я читал, что во многих старых русских городах – на севере, особенно, там, где лесу было навалом – делали деревянные мостовые, а уж деревянные тротуары встречались ещё чаще. На высоком деревянном тротуаре одежду легче уберечь от весенней и осенней слякоти, да и счищать с такого тротуара снег сподручней. Иногда мне хотелось увидеть город со старинными деревянными мостовыми. Здорово, наверно, это выглядело!

Вися в воде, головой ко дну, и осторожно шевеля ластами, я стал ощупывать этот деревянный настил. Довольно скоро я обнаружил, что в ширину он составляет метра два, а дальше, по обе стороны – рука проваливается в рыхлое и вязкое дно. Тогда я понял, что наткнулся на мост через небольшую речушку, или ручей, русло которой заносило и заносило отложениями и илом до тех пор, пока оно не сравнялось с основным уровнем дна. Ухватившись за край моста, чтобы меня не сносило – держаться было не очень ловко, потому что хотя дерево было и крепким, но скользким до жути, и я с трудом нащупал несколько мелких выбоинок, чтобы пальцы могли хоть как-то цепляться другой я стал шарить в этой густой взвеси, чтобы понять, насколько глубокой была речушка. Внезапно моя рука наткнулась на какой-то выступ – настолько неожиданно это было, что я резко отдернул! Тут я призадумался. Шарить рукой вслепую – это может не очень хорошо кончиться. Можно и на осколок стекла нарваться, и невесть на что – известное дело, мелкие речушки на окраине маленьких городков могли веками накапливать всякую дрянь, которую в них или умышленно швыряли или просто роняли – и так пораниться, что потом проблемой будет до берега дотянуть!

Я поискал глазами, нет ли рядом какой-нибудь удобной штуковины, чтобы ей потыкать в иле. За несколько метров от моста я увидел что-то чернеющее у самого фундамента разрушенного дома. Оторвавшись от края моста, я подплыл к этой черной штуковине и осторожно её ощупал. Это оказался металлический крюк, соединенный с узорчатыми металлическими штуковинами – гнутыми и прямыми. Немножко поскоблив металл маленьким камешком, я понял, что передо мной – бронза. Поэтому изделие и не проржавело в воде так, как могло бы проржаветь изделие из железа.

Повертев эту штуковину в руках, я понял, что, скорей всего, передо мной бронзовый каркас старинной подвесной люстры, весь перекореженный и изломанный. Кроме того, бронза покрылась не только патиной, но и ещё каким-то налетом, густым, липким и неприятным, а местами металл был довольно значительно пострадал от воды. Но, подумалось мне, если её почистить как следует и выправить изогнутое и изломанное – она может оказаться ещё вполне ничего! А то и такой красивой, что любой антикварный салон за неё ухватится!

Но таскать люстру с собой было довольно трудно. Я решил оставить её на мосту, чтобы забрать на обратном пути, а пока что использовать её крюк как щуп. Вернувшись на мост вместе с люстрой, я, опять-таки держась за край моста, стал шарить люстрой в темной глубине под ним. Взвилось облачко ила и всякой пакости, стало медленно расползаться, блекнуть и уходить прочь от меня, уносимое подводным течением. Люстра оказалась довольно тяжелой, она так и норовила выскользнуть у меня из рук и исчезнуть во впадине, да и держать её крюком вниз было не очень удобно. Но я справлялся, напрягшись, и что-то мне зацепить удалось. Это «что-то» сперва поддавалось с трудом, потом пошло легче и легче, и вот, покоясь на двух изгибах, крюка и завитушки с расколотым фарфоровым патроном под лампу (люстра явно сперва служила под свечи, а потом была переделана под электричество), из ила вынырнула старинная бутылка…

У меня даже дух захватило! Может, эта бутылка запечатана, и я найду вино какого-нибудь драгоценного урожая – вино, за которое коллекционеры давятся! Я читал о таких случаях. А может, в этой бутылке запечатано послание – кто-нибудь, покидая родной дом, взял и оставил в ней документы или письмо потомкам, в расчете на вечность – мол, может, хоть через тысячу лет, а кто-нибудь найдет!.. Обнаружить такое послание тоже было бы безумно здорово.

Но бутылка оказалась пустой, да к тому же с треснувшим горлышком, хотя и безумно красивой. Цвет её стекла было довольно сложно разглядеть, но, похоже, и цвет её был благородный, синевато-зеленый, и даже ближе к синему. И поверхность у неё была не гладкой, а покрытой литыми узорами и надписями. Наверно, название вина, подвала виноторговца, и герб этого подвала. Я знал, что у лучших винных погребов Франции и Рейна были свои гербы.

Я включил фонарик на лбу и попробовал рассмотреть бутылку получше. Да, её цвет ближе к синему – и даже к синевато-коричневому. Герб и надписи сделались различимы, хотя разглядеть их оставалось сложноватым, в колыхании мутной воды.

В общем, решил я, бутылка все равно нам пригодится. Из неё можно сделать фантастический подсвечник, которому кто угодно из знаменитых пиратов позавидовал бы, хоть Морган, хоть Флинт. А воск, натекая на горлышко бутылки, как раз закроет трещинку, и бутылка вообще будет выглядеть как новенькая.

Я выключил фонарик, чтобы не тратить зря батарейки, и ещё раз внимательно осмотрел бутылку и люстру, перед тем, как оставить их на мосту и двинуться дальше.

Эти бутылка и люстра – особенно бутылка – навели меня на новую идею, просто замечательную.

Сперва я подумал о том, можно ли ещё найти такие бутылки, потом о том, что бутылки держали в погребах, а потом просто чуть не заплясал – если бы в воде было так же легко отплясывать, как и на воздухе. Конечно, погреба! В большинстве старых домов имелись погреба и подвалы, где чего только не держали! И в не разрушенных до конца домах доступ в эти подвалы должен сохраняться относительно свободным. Надо найти только люк или дверцу, а дальше – одно из двух: либо доски люка сгнили, либо окаменели. Если сгнили, то доступ в подвал будет свободен, хотя само пространство подвала может оказаться сильно замусоренным донными отложениями, которые придется разгребать очень осторожно, чтобы не пораниться. А если доски окаменели, то придется повозиться, чтобы войти в подвал или погреб, зато можно будет гарантировать, что внутри все будет чисто, без мусора и завалов.

В подвалах ведь некогда и клады прятали. В каком-нибудь подвале вода вполне могла размыть землю так, чтобы обнажить глиняный кувшин со старинными монетами – сбережения прапрадеда хозяев дома, о которых прапрадед никому не успел сказать перед смертью. Или какой-нибудь сундук, который не было сил увозить во время быстрого переселения – сундук, набитый тем, что владельцы считали барахлом, но что на самом деле имеет огромную ценность! Словом, нас могут ждать самые невероятные неожиданности невероятные и великолепные!

Меня так и подмывало поскорее вернуться на яхту и поделиться со всеми своей идеей, но я решил, что сперва стоит самому найти хоть один подвал и проникнуть в него – убедиться, действительно ли моя идея так хороша. Ведь если подвалы забило так, что там не пробьешься сквозь слои ила и земли, то и горячку пороть нечего.

И я поплыл к темному остову не до конца развалившегося дома. Во всяком случае, первый этаж этого дома был практически цел, как и первые этажи трех-четырех соседних.

Я подплыл к самому оконному проему – и замер. Я уловил колыхание воды – и у меня возникло четкое ощущение, что где-то неподалеку, надо мной, промелькнула довольно большая тень, на секунду оказавшись между мной и солнцем, бледные лучи которого пронизывали толщу воды.

Я прижался к стене, держась обеими руками за край оконного проема, и огляделся. Почудилось мне или нет? Сразу припомнились все рассказы о черном старике и дурацкие Ванькины фантазии. Может, это большая рыба была, щука какая-нибудь? Или…

Я чуть не рассмеялся от облегчения – рассмеялся бы, если бы не дыхательная трубка во рту. Конечно! Это прошла надо мной крупная рыбацкая лодка – по поверхности воды, а не под водой! Ее тень меня и накрыла на секунду.

Но все-таки, неприятный холодок на сердце оставался, и я решил соблюдать двойную осторожность. Я проплыл в оконный проем и огляделся.

Трудно сказать, для чего предназначалась комната, в которой я оказался. Пустая, ни обоев, ни единого предмета мебели. Все вывезено или уничтожено водой. Но гостиной она была, спальней или кабинетом – хода в погреб из неё точно не может быть. Ход в погреб почти всегда бывает в кухне или рядом с кухней – ну, порой его делают под лестницей на второй этаж, между прихожей и кухней.

И я двинулся дальше. Кухню найти было легко: по сохранившейся дровяной плите. Разумеется! В те времена, когда затопили город, газ мало куда был проведен. И, в любом случае, дровяные плиты были тогда привычней.

Чугунная крышка плиты с кольцами «конфорок» проржавела почти насквозь – на всю свою сантиметровую с лишним толщину. Проржавела и дверца топки. Но сама плита, отличной кирпичной кладки, была цела. Кладка самой плиты и трубы дымохода были кое-где облеплены ракушками, и эти ракушки смотрелись осколками рельефных изразцов, покрывавших некогда всю плиту. От этого возникало несколько диковинное ощущение – ведь кухонные плиты красивыми изразцами не отделывали, красивые изразцы – это для каминов и «голландок». Оказаться в доме, где изразцами была покрыта даже «черная», рабочая плита это словно в сказочном теремке оказаться. Хотя, повторяю, не обломки изразцов это были, а ракушки, но, все равно, от ощущения сказки отделаться было нельзя.

Я стал рыскать по кухне и по примыкающим к ней помещениям, ища ход в погреб. Нашел я его в закуточке за кухней – судя по остаткам стенных полок, осколкам фарфора и фаянса, ржавой жестяной коробочке, одной из тех, в которых обычно крупы и специи хранят (коробочка раньше была расписной, но почти вся краска с неё сошла, а та, что, не сошла раньше, сразу слезла и зависла в воде мелкими красными и зелеными чешуйками, едва я тронул коробочку) и двум ржавым вилкам, этот закуток использовался для хранения кухонной утвари и тех продуктов, которые и в холоде не нуждаются, и не требуются прямо под рукой.

Вот в задней стенке этого закутка и оказалась дверь в погреб. Одна доска из этой двери выпала, образовалась огромная щель. Я потянул за эту щель, просунув в неё руку, и дверь медленно завалилась на меня, соскочив с проржавевших петель, но, как ни странно, не рассыпалась. Я отплыл в сторону, подождал, пока дверь медленно ляжет плашмя на дно и осядут потревоженные ею ил и песок, а потом подплыл к темному проему…

У меня захватило дух, стало страшно. Тьма казалась непроницаемой, и мерещилось, будто в ней что угодно может скрываться – любая опасность, любое чудовище.

Обругав себя идиотом и трусом, чтобы преодолеть свой страх, я включил оба фонарика.

Я увидел каменные ступеньки лестницы, уводящие вниз. Четыре ступеньки, а дальше – темная муть. Пока не проверишь, не поймешь, твердая почва или проваливающийся под твоим весом ил. Каменные стены и своды отсвечивали в свете фонариков темным глянцем.

Но, вроде, все пусто, ничего опасного. Я проплыл в проем и оказался в погребе. Свободное пространство составляло метра полтора в высоту, метра три в ширину и метра три в длину. Насколько далеко погреб уходил вниз, как высок был слой донных отложений, трудно было сказать.

Я потрогал рукой почву чуть пониже последней ступеньки. Так и есть, мягкая, проседает. Не мешало бы найти палку или что-то подобное, чтобы голыми руками не лазить.

Я припомнил про ржавые вилки и вернулся в закуток. Взял одну из вилок – ничего, сойдет, чтобы тыкать сквозь ил – и…

Я только хотел вернуться в погреб, как увидел темную тень, быстро приближающуюся со стороны кухни к входу в закуток. И сомневаться не приходилось: эта тень плыла на свет моих фонариков, лучи которых довольно далеко пронизали воду, когда я, беря вилку, повернулся в сторону кухни!

Недолго думая, я выключил оба фонарика и, отчаянно работая ластами, заплыл в погреб, оказавшись в полной темноте. Возникло такое ощущение, будто мне не хватает воздуха! Я отплыл подальше, к самой задней стене, а в это время черная тень закрыла собой проем входа в прикухонный закуток.

Сейчас мне стало видно, что у этой тени – очертания человека, одетого в гидрокостюм, с аквалангом и ластами. И в руках этот человек что-то держал…

Ну, конечно, подумал я! Это, наверно, Сергей. Они проснулись намного раньше, чем я предполагал, обнаружили нехватку одного гидрокостюма, акваланга и прочих принадлежностей, поняли, что я затеял, и кинулись меня разыскивать! А Сергей, чтобы времени зря не терять, спустился под воду с видеокамерой.

А я-то уж представил себе этого Черного Старика…

Еще мгновение – и я бы выплыл навстречу аквалангисту, но тут он включил свой фонарик, и я увидел, что это вовсе не Сергей, и не кто-нибудь из наших! Это был незнакомый мужик, с довольно злобным лицом, и в руках он держал не видеокамеру, а ружье для подводной охоты, заряженное такой мощной металлической стрелой, что её вернее было бы назвать гарпуном!

Конечно, я не исключал, что этот мужик абсолютно безобиден, а ружье таскает с собой на всякий случай – для самообороны (хотя от кого самообороняться в этих водах, не очень было понятно) или в надежде подбить какую-нибудь крупную рыбу. Но я решил не рисковать, открываясь ему, и совсем затаился.

А мужик, медленно шевеля ластами, направился к погребу. Я лихорадочно соображал, что делать. Еще пару секунд – и он меня заметит.

Оставалось одно: зарыться в этот вязкий ил и сидеть там. Кислорода в баллоне было ещё навалом, я это видел по индикатору. Но для того, чтобы погрузиться в ил, надо было за что-то ухватиться и притянуть себя ко дну… Я протянул руку вниз, надеясь, что мягкий илистый слой никак не меньше пятидесяти сантиметров – столько мне было надо, чтобы исчезнуть в нем вместе с баллоном – и ещё надеясь, что я не наткнусь на что-нибудь гадкое и не распорю руку или живот.

Мне удалось нащупать какой-то выступ, не очень скользкий, и я потянул себя вниз, погружаясь в ил. Как раз вовремя – мне показалось, что луч фонарика как раз стал шарить по погребу. Но меня уже никак нельзя было разглядеть. Я всем телом опустился к самому полу – который, к моей радости, был ровным и гладким. Вокруг было темно, хоть глаз выколи. Частички ила и грязи налипали прямо на стекло маски.

Я выжидал. И тут, к моему ужасу, я обнаружил, что кирпич, за который я держусь, медленно поддается, выскальзывая из своего места в кладке стены. Вот он совсем выскочил, и я, чтобы удержаться и чтобы не совершить лишних движений, быстро его выпустил и переместил руку в то место, где он только что был.

Мне опять удалось ухватиться – и при этом я кончиками пальцев нащупал что-то еще. Деревянное, а не каменное…

И это деревянное пошевелилось, когда я его слегка толкнул.

Мне стало интересно, и я попытался другой рукой нащупать, что же это такое. «Это» оказалось небольшим изделием прямоугольной формы, вроде крупного детского кубика. Или, вернее, двух крупных кубиков, составленных рядом.

А ровная неглубокая щель, тянущаяся вокруг всего кубика – я очень четко чувствовал эту щель пальцами – не оставляла сомнений, для меня, во всяком случае, что это не просто кубик, а ларчик или шкатулка, и что я нащупал щель между крышкой и основной частью.

У меня опять перехватило дыхание – на этот раз от восторга. Шкатулка, в тайнике, на который я случайно наткнулся! Сбывались мои самые смелые мечты – и даже больше!

От восторга и от того, что я постарался одной рукой ухватить шкатулку покрепче, другая рука, которой я держался, соскользнула с кирпичей, и я начал всплывать. Я тут же ухватился заново, но, видно, какое-то волнение на поверхности илистого слоя возникло, потому что я ощутил мощнейший удар, пришедшийся в баллон, и меня будто к стенке припечатало! Я взбрыкнулся и толкнул что-то мягкое. Выплыв из илистого слоя, я увидел аквалангиста – в ту же секунду вода вокруг меня закрутилась мощнейшим водоворотом, и нечто гигантских размеров – не меньше трех метров в длину – рвануло на аквалангиста из ила!

Аквалангиста унесло куда-то, как пушинку, вода вокруг меня совсем помутнела, а я – в таком ужасе, которого в жизни не испытывал – стал шарить вокруг, пытаясь понять, с какой стороны на меня может напасть неведомое чудовище!