Текст книги "Гать"
Автор книги: Алексей Болотников
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Алексей Болотников
Гать
Иллюстратор Н. Уляшина
Дизайнер обложки Н. Дувакина
© Алексей Болотников, 2020
© Н. Уляшина, иллюстрации, 2020
© Н. Дувакина, дизайн обложки, 2020
ISBN 978-5-0050-0081-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вся СТИХИйная гать
«Гать» – новая книга стихов и прозы Алексея Болотникова, продукт этапа творческой жизни. Подназвание «Вся СТИХИйная гать» объединяет нескольких циклов создания стихов. Точнее, периодов работы над тем или иным циклом. И циклы имеют заголовки: «Первобытная эра», «XX век. Студенческая эра», «XX век. Экспедиционная эпоха», «XX век. Сезон туманных перспектив» и другие, объясняющие читателю и временные рамки написания стихов и их тематические особенности.
Название книги «Гать», ведущее к понятию «дорога через болото, настил через трясину», выбраны автором в процессе осмысления творческого пути. «Гать делается из сучьев, жердей, бревен, уложенных обычно поперёк движения. Гатить – строить гать через болото». Именно такими представляются автору стилевые особенности его творений – зыбучесть метра и ритма, трудоемкое построение, психологический романтизм, образное многотемье… Конечным итогом выбора является непременное преодоление непроходимых троп и дорог. Словом, оптимизм жизни.
«Гать» увлекает читателей поэтическим колоритом авторской философии стихов. Их жанрово-тематическая сторона то склоняется к легкости бардовской поэзии, то выделяет новые жанровые тенденции: стихи-размышления, стихи-диалог, стихи-пейзажные зарисовки и другое. Из многообразности родился сложный и увлекательный симбиоз поэзии автора. В книгу включены: поэма «Тебе я кланяюсь, село» и восемь глав из книги «Экспедиция называется…», содержанием не выпадающие из образа «Гать».
Первобытная эра
«Стихи – коробочки со спичками…»
Стихи – коробочки со спичками.
Строка – нацеленный запал…
Лежат, пожарами напичканы —
Бризанты, тол иль аммонал… —
Они, стихи мои горючие,
Пером ли вписаны в строфу,
Клещами ли в катрены вкручены,
Написаны, как на духу…
Одни – тягучие, как патока,
Как мёд – змеятся и горчат.
Другие – вылиты из пластика,
Блестят строкой, но не звучат.
И всё ж они – костры стихийные,
И всё ж пожары дум моих!..
Лежат не строфами – махинами! —
В коробках спичечных стихи.
Молитва
Господи, благоволи писать
Чистые, изящные глаголы,
Благоволи посмешищем не стать,
Чтоб не распяли:
– А поэт-то голый.
Чувства не обнажены в стихах! —
…Я пишу запальчиво, не мысля…
Но мыслить в стаде, вторя пастухам,
Не Богом, извини, поэт немыслим.
Разреши подняться до тебя!
Я понимаю: зависть, дьявол, эго…
Но дай мне слово… Пастыря любя,
Благоволи записывать… от Бога!
XX век. Студенческая эра
К Меркуцио
Люсе Щегловой
Твой голос, низкий и притворный,
Срываясь на тончайший альт,
Летит по каменной Вероне,
Тревожит каменную даль.
C презреньем к страху и опеке
Ты там, где драка и кутёж,
Ты шут, Меркуцио Монтекки!
Но славно, видимо, живешь!
Злословишь яростно, Меркуцио,
Смакуешь слог свой, словно мед,
А замолчишь – и станет скучно,
И кто молчание поймет?
Но вдруг – случится! – на минуту
Твой крик отчаянный замрет,
А человек услышит муку
И в то отчаянье войдет,
И станет близок человеку
Твой образ мысли и лица…
Но в мире том
От века к веку
Живет предчувствие конца,
От века к веку – мир прекрасен.
Но ты извечно смертен в нем.
А звук молчания напрасен.
А человек и глух, и нем.
«– Я известная маска…»
– Я известная маска,
На карнавале старая.
Таинственная гримаска
И гримаса лукавая,
Заслуженно-окаянная
По вековым анналам
И шепотом осиянная,
И опытная каналья…
Я знаю: не так скучает
Без стрел Амура колчан,
Как руки твои ночами
По нежным её плечам.
И – ни крика, ни стона —
В светлом лепете гамм
Свяжет тебя истома
И бросит к её ногам.
Но только крепче оковы,
И только – мед по усам.
– О, маска, скажите, кто вы?!
– Ромео, шерше ля фам.
Я тоже любить умела,
Но что обо мне сказать?..
Химера, сеньор, химера…
Но есть у меня глаза.
И вижу, как жадно ищешь
Лицо сеньориты Маски.
Знаю, сеньор, ты нищий
Без щечек её атласных,
Без ласки её и…
– Полно терпенье мое пытать!
О, маска, ты просто клоун,
Не время теперь болтать!
В искусстве своем притворном
Ты славишься на веку…
Скажи, сеньорита в черном
Иль в алом она шелку?
– Не горячись, Ромео.
Не всякая плоть – халва.
Ты можешь быть счастлив с нею,
Но помни: шерше ля фам!
Рис. Н. Уляшиной
Автопортрет
Вихор зализан.
Бритое лицо.
Глаза по плошке.
Цвет – поддельный палех.
Губа, как лихо,
Эхает в лесу.
Ну, может быть, ещё…
Душа в опале.
Портрет готов.
Есть что-то от совы…
«Сотри случайные черты…» загула
И ты услышишь беспокойство гула
Одной, случайно взятой, головы.
А ниже —
Абсолютно ничего!
Косой сажени,
Царственной осанки…
– В душе ожог иль поцелуй богов?..
– А в душу не моги таращить зенки.
Пародистам А. Вознесенского
– Ещё чего!
Пародии на лучшего поэта?
Это благородство пули пистолета.
Это одиозы из-за занавеса,
Или нечто вроде «дэз»ы…
Или – коль хотите —
В нашей федерации
Это похерительство
Экстрадеградации,
Это консервация
Экспериментаторства.
Все – антиовация.
Все – антимытаторство!
Настрогают перлы,
Прут, как на рога…
Ишь какие смелые!
Ну, а на фига?!
Натали
Натали, Натали, мой свет!
Лучшей женщине – право бала!
На музЫку запрета нет.
И кружится и кружит зала.
У свечей пикировок тир.
Обнаженье вельможной спеси.
Иноземной страны сатир
Продырявил меня и – весел?
Сноб, живущий века мельком!
Одиозное – и при этом
Тошнотворное! – из знакомств —
Прекратить его пистолетом!..
Мсье Данзас… пистолеты… милый!
Ах, как нынче рука легка,
Проводившая чрез чернилы
Поколения и века…
Камерюнкерство… Этот дар
Монархический давит плечи.
Друг Владимир Иванов Даль,
Растолкуй мне словечко «вечность»…
Ты молчишь? Отчего не рад?
Этот воск, серый гипс лица
Отчего принес на парад
Расставания у крыльца?
Этот бал, Натали… Обман…
Ранит сладкое слово – жить!
Ах, опасно тебя кружит
Белобрысый щеголь шуан.
Натали… Натали… лежит
В январе белый снег лучист.
Что рука твоя так дрожит,
Как осины осенний лист?
И кружится, ложится лист
На лучистый январский снег.
На лучистый январский снег
Человек опустился ниц.
***
«Со мною вот что происходит:
Ко мне мой лучший друг не ходит»
Е. Евтушенко
Ну, что такое, что такое?..
Ко мне бывают эти двое:
Он – крови гул и приступ боя.
Она – суть небо голубое.
Точнее, царственна собою,
Она изяществом изводит,
Она в смущение приводит!
Он – забавляется трубою…
Они часами колобродят,
Чернят бумагу вкось и кривь,
Меня то сводят, то разводят
С не самой лучшею из рифм.
Они приходят, не звоня,
Средь бела дня, в бессонной ночи
Они бывают… А короче —
Они преследуют меня.
Они исследуют меня!
Под их влияньем существую.
Как будто красного коня
Купаю в речке и… рисую.
Пишу. Спешу, по крайней мере,
Постылых отрешиться слов.
Ищу божественность в Гомере,
А нахожу – средь сандунов.
Хожу, покуривая «Визант»,
Враг суматохи и стихии,
Опубликовываю вызов:
– Я не готов писать стихи.
Да и вообще – ко мне нельзя!»
Как наилучшие друзья
Ко мне бывают эти двое…
Ну, что такое, что такое?!
Преподнесут букеты дыма
И требуют отображенья!
Он – властный зов стихосложенья,
Она – прелестнейшая тема.
Буряту Баяру Жигмытову, поэту
«…Рыжий конь по Боргою летит,
Хватая ноздрями ароматы костра из аргала»
Б. Жигмытов
Лунноликий!
В улыбке подобный луне,
Улыбаешься и безмолвно взгляд опускаешь
В беспредельной любви к аргамаку.
Милый друг мой! Тоскует седло по тебе,
Убивается-бьется птица в окне.
Наклоняется мама головою к полыни и маку.
Рыжий конь по Боргою летит, как стрела,
Сквозь отар вечеряющих шепоты…
Ты уехал, Баяр, поклониться спеша.
Прислониться щекой дорогому улусу.
Ты уехал.
Твой «скорый», спешащий в Пекин,
Перекинулся за горизонт.
Ты ушел. Но осталось вино на столе.
Мы остались при нем околачивать груши
Самых спелых времен
Экспромт
О, ремесло!
И долг, и право,
Ком серой глины на станке.
О, бес извечный, бес лукавый,
Ты снова ластишься к строке.
Грунтуешь холст и кофе варишь.
И злишься – с мыслью наравне,
То бог, то раб, то друг-товарищ,
Живи и бражничай во мне!
«Перпетуум-мобиле забыт…»
Перпетуум-мобиле забыт,
Машина времени в загоне.
Но надо двигаться! В фургоне,
На самокате, может быть…
На лыжах, роликах, в седле,
На бумеранге и на шаре…
В скорлупках сферы полушарий
И на летающем ядре!..
Услугами «Аэрофлота»,
Пешком и лайнерами флота,
Плотом паромным, или «Ра»,
По шпалам и по швелерам
Парить, скользить, лететь, бежать,
Мал-мальски техникой владея,
Свои преследуя идеи,
Свой тихий ход опережать.
В носилках – фараоном лежа,
На беломраморном коне…
…Но комфортабельнее все же
Туда-сюда летать во сне.
«Ты живешь в эпицентре…»
Людмиле Гульцевой
Ты живешь в эпицентре
Физически нового поля,
Где посеяны песни твои,
Торжества и заботы.
Где без меры рассеян
Иль полон пустой заботы,
Ходит кто-то «он гоша»,
С кем свел бы на нет разговоры…
Но и он вдруг уходит,
Он крайним остаться боится.
Ах, всегда это так,
Болтуны – тишине надоели!
Но когда тебе грустно
И, может быть, долго не спится,
Посещает Грушницкий
В своей знаменитой шинели…
…
XX век. Экспедиционная эпоха
«Азиатская моя Ойкумена…»
Азиатская моя Ойкумена,
Тыщи лет твоим холмам и курганам.
Я цыганствую в степи с балаганом,
Поклоняюсь и ветрам, и каменьям.
Балаган мой – не родня утлым избам,
Рад не рад родниться древним просторам.
А по бранным торжествам и по тризнам
Рад не рад служить отечеству кровом.
«…Вечор, ты помнишь»… эти строки!..»
«…Вечор, ты помнишь»… эти строки!
Их русский стиль и русский лад…
Авроры образ волоокий
И карт пасьянсовый расклад.
Шумок – застольный и пристойный —
Беседы, чудящейся мне.
Гул томный, праздничный, престольный…
Обряд гаданья при луне.
А вьюга?.. Вьюжится и ныне.
И женщина глядит в окно
Упрямей тем, чем заунывней
Мужчина пьет свое вино.
И лампа меркнет вполнакала
В камина чреве жестяном.
Тепла – ничуть. И счастья мало
В гуденье вьюги за окном.
Ах, нынче противопоказан
Порыв влюбляться и парить,
Стихи отечественным азом
И по-французски говорить,
Блистать и делать реверансы,
А честь – так пулей защищать!
Свои романы и романсы
Любимым дамам посвящать…
Уж говорим не русский – «рашен»,
Не понимаем слова «вящий»…
Увы, не славим день вчерашний
И укоряем настоящий.
Не можем жить без укоризны!
Мы в кровь впитали исстари
Обряд и русский образ жизни
Японским богом материть.
За что мы так «неровно дышим»
Своим отеческим дымам?
«Вечор…» мы помним, но не слышим.
И вьюга докучает нам.
«Чай с сюитой пополам…»
Чай с сюитой пополам
И по-флотски рис…
– Ванька, ты не мсье Иван, а авантюрист.
Что ты варишь, дурачок,
Это можно есть?..
Верю… верю, но харчо
Невозможное.
«Чем мы знамениты?..»
Чем мы знамениты?
Отсутствием святости.
Пивнушки у нас алтари.
Дай нам улыбаться
До придурковатости,
Ведь мы же придурки твои.
…О, господи боже!
Безбожникам, бабникам
Открой же альковы свои
И дай нам – заблудшим,
Блуждающим – банщика.
И бани дотла натопи.
Отпарим, отмоем
До алебастра
Тела и улыбки свои.
Дай нам улыбаться
До придурковатости.
Ведь мы же придурки твои.
«Ищу единоверца…»
Ищу единоверца.
Толпа… музей… погост…
О, вычисли мне, сердце,
Среди друзей – врагов.
Среди моих собратьев —
Фанатиков идей.
Средь нищих, сирых, знатных —
Людей… людей… людей…
О, сотвори мне чудо:
До смерти потакать.
Пока я жив – потуда
Искать, искать, искать…
«Мне снилась женщина…»
Мне снилась женщина.
От наготы кромешной
Струился свет неведомым сияньем.
А я был царь. И должен был, конечно,
Владеть национальным достояньем.
Завещано нам царствовать беспечно.
Тем более – в дремотном состоянье.
А женщина в сиянье своем вечном
Мне снилась, как… крестьянское восстанье.
«Ах, небеса, чреватые дождями!..»
Ах, небеса, чреватые дождями!
Скрипит грибами роженица – плесень.
Рыбак, за лесу пойманный глазами,
Идет-бредет по каменному плёсу.
Ах, время, приключившееся с нами…
Мы в отпуске, на море, черте где…
Приходит ночь и падает под нами
В игре такой знакомой – чехарде.
«Заблудилась над морем чайка…»
– Как зовут тебя?
– Аня
– Как мне звать тебя?
– Чайка…
Заблудилась над морем чайка.
Распластав крыла, заскучала,
Волны вспенила и – зачахла,
Удручающе замолчала.
Поплавочек, тугая пробка,
Моря брошенная поверх,
Мы встречались с тобой не часто,
Мимолетным движеньем век.
Баргузин, возмутивший море,
Склонен склюнуть тебя в пучину,
Склонен плюнуть в меня, мужчину,
Заблудившегося у мола…
Завитушки волны – волнушки…
Блики солнечные – веснушки…
Эй, вы там! Я палю из пушки!
И швыряю горстями двушки…
Эй вы, ветер и клочья пены,
Вам не стыдно игрой в пятнашки
Забавляться над чайкой бедной?
Страшно мне…
Я палю из пушки.
«Слеза – не бриллиант – роса…»
Слеза – не бриллиант – роса.
Стекла и не остекленела.
А боль в груди окаменела,
И помутились небеса.
Слизавши языком слезу,
Язык кусая обожженный,
Зажав зубами звук луженый,
Уже ни слова не скажу.
«Дверь скрипит: «…Ну, на фига ты…»
Дверь скрипит: «…Ну, на фига ты
Взад-перед, взад-перед?..»
Пол скрипит и аты-баты
Половицами поет.
Словно перекати-поле
Я по комнатам блужу.
Я потерян, сломлен, болен,
От себя бегом – бегу.
То запнувшись, то со вздохом,
А то с кухонным ножом —
Не покусанный кабсдохом
Не ужаленный ужом…
Но бегу-бегу, блуждаю
В параллелях половиц.
Отчего я так страдаю,
Как от ломоты яиц?..
Моя милая эпоха!
Пятый угол средь трущоб,
Мне живется тут не плохо.
И всё будет хорошо!
«Осенью горящая солома …»
Осенью горящая солома —
Как язык непаханых полей.
Стог – как дом. Точнее – символ дома.
И чем выше символ, тем ясней
И тем ярче, и тем жарче пламя
Полыхнувших заревом стихов.
Осени горящая солома —
На полях моих черновиков.
«Как же так: не пить с лица?..»
Как же так: не пить с лица?
Лица могут литься,
Словно водка, без конца.
Не с кем похмелиться…
Не с кем церковь посетить,
Некому молиться…
Божий лик мироточит
И в углу святится.
Не с кем батю хоронить.
Некому заплакать.
Даже некого винить
Смертною расплатой.
……………………………………..
Не с кем словом поделиться.
Не кем в памятник отлиться.
………………………………………
Не с кем родину покинуть,
Государство развалить.
«Сраму мертвые не имут…»
Мертвым – быть или не быть?
Одиночество – как дуло:
Не с кем пулю разделить!
Говорят, что пуля – дура.
Выстрелить?.. Не выстрелить?..
Нет в итоге очевидца —
Перед господом явиться…
апрель 1994
«Я вам откроюсь: я люблю…»
Я вам откроюсь: я люблю.
И некрасиво ночью вою.
Случилось вот что: я ревную,
Реву, рифмую «ай лаф ю».
Я Вас люблю! Мне сорок пятый.
Невольно вдруг в конце пути…
Как вы б цвели в пятидесятый!
А вам… Вам нет и двадцати.
Читая Фазу Алиеву
Ответ на вопрос «Что такое – любить?» —
Гениальность.
Ответ на вопрос «Что такое любовь?» —
Состязание.
Ах, какая б на этой земле не царила банальность,
Неизменно новы лишь любви,
Лишь любви состояния.
Что такое – любовь испытать?
Может, съездить на радугу?
Чтобы чудо потрогать, палитры сердечный накал…
Что такое – любовь исчерпать?
Может, вычерпать Ладогу?
Повернуть Ангару у истока обратно в Байкал!..
Ответ на вопрос «Что такое судьба?» —
Испытание.
Ответ на вопрос «Что такое счастливая жизнь?»
Обольщение. —
Да какая б на этой земле не царила случайность,
Нас преследуют здесь чередой
Лишь любви ожидания.
Признание
Я не жил у моря,
Я не нюхал порох,
Я не разговаривал
На птичьем языке.
И в свои за сорок
Прегрешений ворох
Никогда лукаво я
Не держал в тайке.
Ревновал, не скрою,
Выпивал без меры,
Забывал порою я
Приносить цветы.
И в мои за сорок
Мифы и химеры
Следуют за мною,
Как ящериц хвосты.
Я про то не знаю,
Она про то не скажет,
У каких иллюзий
Были мы в плену.
Лишь в одном признаюсь,
Как признаюсь в краже:
Ничего не ставила милая в вину.
Я не жил у моря,
Милая считала:
Сельская идиллия
Нам врачует дух.
Я не нюхал порох —
Она предпочитала
Не кресты и славу,
А нежность моих рук.
Я любил, не скрою,
Милая любила,
И в свои за шестьдесят
Мы будем вспоминать
Как и трын-травою
Любви не победила
Ни едрёна-Феня,
Ни едрёна мать.
«Вычеркнешь строчку …»
Вычеркнешь строчку —
Не вычеркнешь Верочку.
Верочки Шиверских
Губки соленые…
Не потому ли, что
Выломал вербочку,
Взял да и выдумал
Девичьи стоны.
Не потому ли —
Плохая акустика?..
«Верочка, Верочка!…»
Не отзывается.
Пляжный мираж
Загорелого бюстика
Не забывается
И не сбывается.
«Целует девочка…»
Целует девочка,
Целует сливы,
Целует яхонтами —
Фиолет.
Сольются в неге
Двух губ отливы
И – сливы нет…
И – сливы нет.
«Быть бездомным не приватно…»
«Быть знаменитым некрасиво».
Б. Пастернак
Быть бездомным не приватно.
Глупо. Не харизматично.
На правах собаки птичьих
Обживать кривые хаты…
Стыдно… трезвым, как скотина,
В парк, под аглицкую крону,
Аки лошадь из гранита,
Притуляться к Аполлону.
«Хорошо сидеть в трактире!»
Хорошо лежать в канаве.
Хорошо бы жить в квартире
Или где-нибудь в Канаде.
«Не рой пчелиный вьюжит – снежный ком…»
Не рой пчелиный вьюжит – снежный ком.
В сугроб свевает снеги – не засада ль?
И валит с ног отчаянным тычком
Пурги наотмашь хлещущая падаль.
Экспромт у телевизора
…Пустой телеэкран – как Космос Крайний.
Глазница ночи.
Погасли свечи в этом храме:
Анне, Борису… прочим.
Как сноб российский,
Возложу жасмины
Поэтам русским
И, щелкнув тумблером,
Уйду за ними.
По-английски.
«Галилейские пределы…»
Галилейские пределы:
Иудея… Иордан…
Се, Господь, твои уделы.
Что, Господь, назначил нам?..
Экспромт
Читая Леонида Мартынова
Он так сказал:
«…в потоке Леонид…»
Я изумленно долго постигал
Одну строку, как вечный мадригал,
Стилом поэта втиснутый в гранит.
А.Ф.
Мне уже пора вселиться.
Где моя Вселенная?
Где моих любимых лица?
Горница нетленная?
Я хожу по парапету
Голубого глобуса.
Нет, как не было и нету
До земли автобуса.
Осаждают слезы веки.
Осы мыслей роятся.
В кои веки… в кои выси
Хочется устроиться.
Я проехал временами
Вековой провинции.
А сейчас вернулся б к маме.
Мне пора уж, в принципе.
«Я из города де-градировал…»
Я из города де-градировал.
Огорошенный лжи горой,
Этот город мне аплодировал,
Словно умер я, как герой.
Я оставил жить в этом городе
Сумасшедшую свою тень,
Узнаваемую по гордости,
Но не узнанную никем.
Навзничь назем себя отбрасывать
Отболело в пылу страстей.
Ежечасно ждал… Но напрасно ведь
Ждешь из города новостей…
Этот город мой – деградировал.
Гордость города, словно тень
Подзаборную, не помиловал
Новый светский ненастный день.
XXI век. Сезон туманных перспектив
«Я поеду в Ярославль…»
Я поеду в Ярославль
Не за прозой, но за славой.
В Ярославль я влеком
Разнотравным молоком.
И поеду – как ни странно —
За насущным, легендарным,
От породистой коровы…
Знать, напоят Ярославны…
Достославны Ярославны!
В Ярославль я влеком
Не единым молоком —
Есть и сахарные планы!
Я поеду в Ярославль
Восхищаться не коровой.
Говорят, там Ярославны
Суть помечены короной!
Я наивный, в сказки верю.
А поеду и проверю.
Вот… Я по столу стучу.
Ярославну я хочу!
Увезу её с собою
Прямо с паперти собора.
Пусть любуется родня,
Собираясь у плетня.
Белолица Ярославна,
С русой длинною косою,
Русской грустью осиянна
И естественной красою…
В общем, решено, за славой,
Как варяги в прошлый век,
Я поеду в Ярославль
После дождичка в четверг.
«Куда пойти, куда податься? …»
Куда пойти, куда податься? —
В эпоху смутных перемен
Задумываюсь принцем Датским,
А – бич. И бывший джентльмен,
Уволенный по воле рока
Без рук, без ног, без головы.
Одно достоинство – морока
Писать стихи. Да не новы,
Не в конъюнктуре
Способности судить отлично
От других. Судить де-юре,
Когда де-факто нет наличных.
Авось, податься в петухи?
Попробовать сойти с ума
И бред свой выплавить в стихи,
Как лом цветной – в колокола?..
И зазвенеть, закукарекать
За право вышвырнутых в мир —
Бесплатно, льготно, как калеки —
Ходить в общественный сортир?..
А может… может, все-таки
Трудоустроиться законно
В дежурные снеговики?!.
И морковь грызть до заговенья?..
А может быть,
Отдаться чувству,
Как вспыльчивые господа —
Служить великому искусству:
Быть простофилей… хоть куда?
Куда пойти? Куда податься?
«Как живем мы?..»
Как живем мы?
Живем – рукава не жуем.
Любим родину честно и строго.
Ненавидим ворье. Об отчизне поем.
И не веруем в господа бога.
Здесь, в отрогах Саян,
На степных большаках
К честной жизни до смерти причастен,
Брат наш весел и пьян,
Любит русский размах,
Не устанет гоняться за счастьем.
Брат наш курит и пьет,
Чертыхается в мат,
Прибегает, гневясь, к мордобою.
Он трудяга и мот,
Обнищал до заплат,
Должен – всем…
Рассчитается кровью.
Он в одном лишь слабак:
Не умеет понять —
Кто в отечестве главный на кухне.
На кого всех собак
Всей слободки согнать
И кого мы «подернем и… ухнем!»
Затрещит, как в семнадцатом,
Барский амбар,
Пал уйдет за черту горизонта!
Ох, и выпустим мы выпускной этот пар!
Ох, понравится эта работа!
«Земным богам – не потакать…»
Земным богам – не потакать.
О, господи! Какая проза:
В наш желчный век ума искать —
Как смерть от ампулы наркоза.
В наш глупый век, в наш скорбный век,
Утрачивая чувство меры, не замечать,
Что человек – дитя причудливое эры,
Презренной пломбой имярека
Униженное. Да, но ведь
Кумиров и богов иметь —
Лишь только прихоть человека.
Из цикла «Актуальные вопросы»
«В стране…»
В стране,
Где утрачено
Чувство ритма,
Где мчат поезда
Моих дней
Под откос,
Сосуществую я с совестью скрытно,
Точно шпион, заподозривший «хвост»,
Здесь логику лжи
Насажают в законах
И грабят бессовестно
Падших и нищих.
Здесь смелых и умных
Мордуют в дурдомах
И стройками века зовут пепелища…
Как мне живется?..
Горько и стыдно
И отстраненно от жизни самой.
Бунт – не достоинство чести,
Но, видно, не защитишь свое пузо сумой.