Текст книги "Чужак из ниоткуда 2 (СИ)"

Автор книги: Алексей Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава седьмая
Мне четырнадцать лет. Как научиться бриться и стрелять. Танк Т-62. Снежная зима

После Нового года и зимних каникул я пошёл в восьмой класс. Но сначала отметил своё четырнадцатилетие – возраст, когда подростковый организм на всех парах спешит ко взрослому состоянию. Половое созревание и всё такое прочее. Пушок над верхней губой потемнел и сгустился. Эротические сны, главным действующим лицом которых чаще всего выступала Наташа, участились и приобрели отчётливо волнующий и даже где-то реалистичный характер.

С настойчиво пробивающимися усами и бородой я поступал просто – начал сбривать. Как раз утром двадцать пятого декабря, в день своего рождения, и начал делать это регулярно. Благо, появилось чем. Ещё будучи в Алмалыке, я как-то завёл с дедом разговор насчёт бритья. Тогда бриться было ещё рановато, но я понимал, что скоро этот момент настанет.

Дед каждое утро, перед работой и завтраком, брился опасной бритвой, правя её на оборотной стороне старого кожаного ремня, взбивая помазком мыльную пену в специальном алюминиевом стаканчике и глядя в маленькое прямоугольное зеркало, висящее над раковиной. Сам процесс бритья выглядел эдаким суровым мужским ритуалом, освящённым столетиями, и одна мысль, чтобы использовать для этого какую-нибудь электробритву «Харьков», которую предпочитал отец, казалось мне если и не кощунственной, то не стоящей дальнейшего рассмотрения. Только опасная бритва! К тому же Кемрар Гели в бытность свою взрослым космическим инженером-пилотом, пользовался похожей.

Это была традиция, которая тянулась с тех далёких времён, когда первые гарадские космонавты, которые, к слову, как и земные, в большинстве своём были военными лётчиками, отправлялись к месту старта. По легенде, первым, кто начал бриться перед стартом опасной бритвой, был первый космонавт Гарада Сентан Ирм. Полёт прошёл удачно, Сентан, как и здешний Гагарин, мгновенно стал героем всего Гарада, и уже через пару лет после начала космических полётов выйти на старт, не побрившись опасной бритвой, начало считаться плохой приметой. Я говорил, что гарадские космонавты суеверны до смешного? Теперь говорю (земные тоже, но об этом я узнал позже). Так вот – бритьё. Традиция крепла и ширилась, и к тому времени, когда силгурды приступили к освоению своей двойной звёздной системы (начали, естественно, со спутника Гарада – Сшивы), бритьё опасной бритвой стало отличительной особенностью всех, кто причислял себя к космонавтам.

– Деда, – помнится, спросил я, в очередной раз наблюдая за его бритьём. – Меня научишь пользоваться такой бритвой?

Не говорить же было, что я умею.

– Научить можно, – ответил дед. – Да только оно тебе надо? Сейчас всё проще. Электробритвы, станки. Это нас, стариков-фронтовиков, уже не переделать, а молодёжь… – он артистично снял пену с верхней губы, подперев её изнутри языком.

– Надо, – сказал я. – Хочу бриться так же, когда время придёт.

Вот оно и пришло. Вместе с немецкой бритвой Solingen, которую подарил мне дед на четырнадцатилетие, прислав её заказной бандеролью по почте. Вместе с бритвой в чёрной фирменной коробке из плотного картона он прислал письмо, в котором сообщал, что они с бабушкой и прабабушкой уже переехали в станицу Каменомостскую, что недалеко от города Майкопа, которая теперь считается посёлком городского типа. Купили хороший кирпичный четырёхкомнатный дом с десятью сотками земли; есть баня, сад, два сарая (дровяной и для всякого барахла), и вообще все необходимое для жизни. Ждут в гости. Кофманы тоже переехали в соседний Краснодар, у них всё хорошо, передают привет. Бритва же – трофейная, с военных времён. «У меня их две штуки было, – писал дед, – на всякий случай. Одной до сих пор пользуюсь, всё как новая, а вторую куда девать? Пусть внуку будет, решил. Не волнуйтесь, ей никто вообще никогда не брился. Я эти бритвы в разбомбленном магазине нашёл, в сорок пятом, в городе Веймар, что в Тюрингии. На полу валялись, среди битого кирпича, оставалось только подобрать. Там много чего было, но я взял только бритвы и зажигалку…»

– Ну, дед Лёша, молодец! – воскликнула мама, прочитав письмо. – Отличный подарок внуку, прямо уважаю. Мой отец вообще ничего из Германии не привёз. Мы, помнится, так ждали, так ждали… Бедно ведь жили, босые летом ходили, обувку берегли… Мать, помню, даже всплакнула. «Ты бы, – говорит, хоть отрез ткани какой привёз, – пошили бы рубашки детям».

– А он что? – спросил я.

– А он говорит, – я солдат, а не грабитель. Не мог, говорит, взять ничего, рука не поднималась.

– А дед Лёша, значит, не постеснялся, – сказал я. – У него и машина трофейная, немецкая. Отличная машина, кстати, очень нас выручила.

– Характеры разные, – пожала мама плечами. – Я деда Лёшу только похвалить за это могу. В конце концов, мы победили. А немцы… Они столько горя нашей стране принесли, что оно долго ещё не забудется. Но и своего отца не осуждаю. Характеры разные, – повторила она.

Вот так решился вопрос с бритьём (бритва, к слову, оказалась великолепной, у меня такой и на Гараде не было). Что до эротических снов, то с этим ничего сделать было нельзя, да и не нужно. Снятся – и хорошо. Будем надеяться, что Наташа меня не забудет, и когда-нибудь (не слишком долго, пожалуйста) они станут реальностью.

Чем ещё запомнился ушедший тысяча девятьсот семьдесят первый?

Я научился стрелять и водить танк.

Кемрар Гели за всю свою жизнь не стрелял ни разу. Так уж вышло. Стрелковое огнестрельное оружие, разумеется, на Гараде имелось, но использовали его только в армии, куда мужчины попадали исключительно по контракту, добровольно. Ещё и конкурс нужно было выдержать бешеный, поскольку сама армия была относительно небольшой (не с кем воевать, всех победили), а желающих послужить много. Мне, однако, никогда в армию не хотелось. Военная подготовка, которую я проходил в Космической Академии, касалась только обучения лётному делу на универсальном истребителе «Охотник»-42М', способном уничтожать врага как на земле и в космосе, так и почти в любой атмосфере (до определённой плотности и температуры, разумеется). В космосе нам тоже воевать было не с кем, но истребители были созданы на всякий случай. Вдруг прилетят злые инопланетяне-захватчики? Когда люди, они же силгурды, воюют на протяжение всей своей истории, им трудно представить, что кто-то разумный за пределами их звездной системы (если таковой вообще имеется) может вести себя иначе. Нет, мы, конечно, все из себя такие гуманисты, что дальше некуда, но наш бронепоезд, как поётся в одной советской песне, стоит на запасном пути. И это правильно.

Что до охоты на животных, то она на Гараде была запрещена. После ядерной войны, которая чуть было не уничтожила всё живое, восстановление биосферы ещё продолжалось, а многие виды приходилось возрождать буквально из пробирки. Какая уж тут охота.

Здесь же, на Земле, как я понял, огнестрельное оружие было распространено не только в многочисленных армиях (у каждой страны – своя армия, безумно расточительно с моей точки зрения). Среди охотников – само собой. Однако были страны, и не мало, где оружие свободно продавалось гражданам! Те же Соединённые Штаты Америки, Канада, Израиль, Швейцария…

В Советском Союзе оружие гражданам продавали только охотничье. Пятизарядная малокалиберная винтовка, которую я обнаружил у нас в доме в самые первые дни своего пребывания в новом теле, как раз и считалась таковым. Отец никогда с ней не охотился, но любил брать на пикники, чтобы там пострелять по пустым банкам и бутылкам.

На таком пикнике я стрелять и научился. Сначала на пикнике, а затем и на военном стрельбище, из настоящего боевого оружия – пистолета Макарова, автомата АКМ и РПК – ручного пулемёта Калашникова.

– Как это – забыл? – помнится, удивился папа, когда впервые протянул мне винтовку.

Дело было в воскресенье, через неделю после нашей победы над сборной дивизии. Мы всей семьёй загрузились в новую машину и поехали на север, за Кушку. Потом свернули направо, в сопки, на грунтовую дорогу. Через некоторое время справа показалась довольно широкая удобная и красивая лощина, с разбросанными там и сям фисташковыми деревьями, и скальными гранитными выходами.

Воды здесь не было, но мы взяли её с собой в двадцатилитровой канистре. Расстелили покрывало, собрали походный столик и четыре табуретки… Вкусная еда, горячий чай из термоса, чистый воздух, ясное небо и пока ещё тёплое солнце. Любимая семья, в конце концов. Да, да, уже любимая, не так давно я неожиданно понял, что мне не нужно играть в сына, брата и внука. Я уже и есть сын, брат и внук. Настоящий, любящий и любимый, без дураков.

Что ещё нужно для счастья?

Только научиться стрелять.

Четыре пустые консервные банки и три пустые же бутылки (одна из-под пива, две из-под лимонада) отец расставил метрах в тридцати, на длинном скальном выступе, торчащем из земли наподобие хребта какого-то сказочного животного. Расставил, достал из машины винтовку, протянул мне.

– Давай.

Оп-па. Это что же, Серёжа Ермолов умеет стрелять? Логично. Как-никак сын советского офицера… Вот только нынешний Серёжа Ермолов совершенно не помнит, как это делать. Пришлось срочно выкручиваться.

– Пап, я забыл.

Вот тогда папа и удивился.

Какая всё-таки оказалась удобна штука – моя травма головы. Всегда можно сослаться. Я и сослался.

– Совсем забыл? – спросил отец.

– Совсем, пап, – виновато сказал я. – Как будто первый раз в руках держу.

– Что ж, вздохнул отец. – Придётся учить заново. Смотри. Вот это – прицельная планка, а это – мушка. Надо совместить прорезь прицела так, чтобы мушка оказалась точно посередине прорези, а верхний её край – на уровне воображаемой линии, проходящей поверху. Смотри, – он вытащил из бардачка машины шариковую ручку и нарисовал на полупустой пачке сигарет схему. – Вот это ты должен увидеть. Понятно?

– Вроде, да.

– Наводишь мушку на цель и стреляешь. После выдоха, на паузе. Хорошие стрелки вообще стреляют между двумя ударами сердца. Но это уже высший пилотаж.

Через пять минут вторым выстрелом я сшиб консервную банку. А ещё через минуту выстрелил от бедра, как в фильмах про ковбоев и индейцев с югославским актёром Гойко Митичем в роли главного индейца всего социалистического лагеря.

Вторая банка, глухо звякнув, улетела в траву.

Передёрнул затвор.

Выстрел!

Есть.

– Классно получилось, – сказал папа с нотками ревности в голосе. – А говоришь – забыл. Ну-ка дай я попробую…

Папа выстрелил от бедра и промазал. Снова выстрелил и снова промазал.

– Как это у тебя получается? – спросил он, вытаскивая пустой магазин и протягивая мне. – Заряди, патроны в бардачке.

– Главное, не целиться, пап, – сказал я, доставая патроны. – Э… а как?

– Вставил с краю, надавил, задвинул. Дай покажу, – он забрал у меня магазин, взял патрон, вставил, отдал магазин мне. – Понял? Дальше сам. Что значит, не целиться?

– Целиться, но по-другому, – сказал я, снаряжая магазин. – Просто мысленно продолжай линию ствола и упирай её в цель.

– По горизонтали, может, и сработает, – сказал папа. – А по вертикали?

– По вертикали – интуитивно, – сказал я.

В тот раз мы расстреляли коробку патронов (пятьдесят штук). Поучаствовала даже мама с сестрой Ленкой. У меня лучше всего получалось с бедра, а вот обычным способом, я дал отцу себя перестрелять, и он прямо светился от радости и гордости, дважды подряд, стоя, попав в пятикопеечную монету на пятидесяти шагах.

– Учись, сынок, – сказал покровительственно. – Ничего, попрошу кого-нибудь из ротных взять тебя на стрельбище в ближайшие дни, снова поучишься из настоящего боевого оружия стрелять, если забыл.

Отец сдержал слово, и уже в конце недели я знал, как больно бьёт в плечо приклад советского автомата АКМ и ручного пулемёта Калашникова калибра 7,62 мм., и как можно точно попасть в цель на двадцати пяти метрах из пистолета Макарова.

Но всё равно впечатления от стрельбы из боевого оружия не шли ни в какое сравнение с теми, что я получил от вождения танка.

– Машину умеешь водить? – спросил меня невысокий младший сержант в лихо сдвинутом на затылок шлемофоне.

– Умею, – ответил я.

Это было правдой. Если бы Кемрар Гели не умел водить антикварную машину, он сейчас спокойно готовился бы к первому в истории Гарада межзвёздному полёту, а не собирался сесть за рычаги танка на Богом забытой планете где-то на окраине Галактики. Впрочем, весьма симпатичной планеты, следует признать. И люди здесь хорошие, несмотря на техническую и социальную отсталость. Да, на Гараде машины были другие. Но и мальчик Серёжа Ермолов тоже умел водить. Первой машиной, за руль которой он сел, был уже упомянутый Москвич-403. Затем были служебный ГАЗ-69 отца и, наконец, новенькая «копейка» – ВАЗ-2101.

– Здесь то же самое. Только вместо руля – рычаги. Два положения. Первое – для поворота, второе – для разворота. Левый – налево. Правый – направо. Давай, садись. Только шлемофон надень, без него нельзя.

Я натянул на голову шлемофон и уселся за рычаги. Роста вполне хватало, чтобы глядеть из люка на пыльную, разбитую и перемолотую гусеницами, трассу танкового полигона, расположенного в сопках за Кушкой.

Младший сержант сам завёл двигатель, и тот громко зарычал сзади, в бронированном нутре машины.

– Сцепление, первая, и вперёд! – скомандовал сержант.

Я выжал сцепление и попытался включить первую передачу.

Не получилось.

– Смелее! – крикнул сержант, расположившийся позади меня, в башне танка. – Это тебе не легковушка. Силу приложи!

Я приложил. Передача воткнулась.

Медленно отпускаем сцепление, прибавляем газу…

Сорокатонная боевая машина лязгнула гусеницами и рывком тронулась с места. Можно было и плавнее, но я только учусь.

– Газку и вторую! – скомандовал сержант.

Это был восторг. Танк ревел и рвался вперёд, вздымая за собой тучу пыли. Я прямо ощущал под педалью газа все его пятьсот восемьдесят лошадиных сил. Однако перейти на третью и четвёртую передачи инструктор не дал. Так, на второй, я сделал круг по полигону и остановил машину по его приказу там, откуда начал.

– Для первого раза достаточно, – сказал младший сержант, заглушив двигатель. – Нормально проехал, молодец, танкист из тебя выйдет.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Не уверен, что хочу стать танкистом, но было классно.

Было и впрямь классно. Возможно, это покажется странным, но я ощутил нечто общее между этим советским танком Т-62 и гарадским космическим истребителем «Охотник-42М». Грозная мощь боевой техники, созданной для войны и победы. Мощь, будящая в сердце настоящего мужчины особые древние чувства. Нет, не жажду убивать, мы не маньяки. Готовность защитить дом и родину от любого врага. Да, именно так. Готовность защитить.

На день рождения я пригласил пацанов и девчонок из пока ещё своего седьмого класса. Мама наготовила вкусного. Ели, пили компот, в который было добавлено чуть-чуть сухого вина, слушали на магнитофоне записи Битлз и Криденс, которые мне подарила Наташа и которые я уже чуть ли не выучил наизусть, – эта ритмичная музыка и впрямь была великолепной. Танцевали.

Ирка Шувалова, которая за лето и осень тоже подросла и похорошела, делала явные попытки наладить прежние отношения и, возможно, пойти дальше, но я не повёлся. Слишком ясно представлял, чем это кончится. Нет уж, не будем множить лишние сложности, и так впереди их намечается немало. Опять же, по сравнению с Наташей Ирка явно проигрывала. Не потому, что тринадцатилетняя всегда проиграет восемнадцатилетней при прочих равных (обе были красивы, но разной красотой). Просто Ирка была изначально выбором мальчика Серёжи Ермолова, а Наташа – мужчины Кемрара Гели.

В восьмой класс я перешёл легко. Директор школы сдержал слово, данное Петрову и Боширову, и поспособствовал, чтобы мне специально не чинили препятствий. Хотя, думаю, их бы и так не чинили. Учителя относились ко мне хорошо и даже очень хорошо. Учителям всегда нравится, когда ученик открыто и настойчиво стремится к знаниям. Значит, думают они, наш труд не напрасен. Я их не разочаровывал и на экзаменах показал блестящие результаты, сдав всё на «пятёрки».

Восьмой класс хоть и был для меня новым, но я там практически всех знал и до этого. Кушка маленький город, школа одна, а год – не большая разница. К тому же Серёжа Ермолов был тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, а значит при нормальных обстоятельствах должен был пойти в школу в шестьдесят четвёртом. Но пошёл в шестьдесят пятом.

– Ты часто болел ангиной, – рассказывала мама. – Прямо беда. Поэтому решили с шести лет тебя не отдавать. Врачи посоветовали сначала удалить гланды, от них, мол, все эти ангины.

– Удалили? – спросил я.

– А ты разве не помнишь? – удивилась мама.

– Смутно, – соврал я, поскольку не помнил совершенно, а у Кемрара Гели миндалины были на месте.

– Удалили и помогло. Болеть ты стал значительно меньше.

Так что получалось, что я просто наверстал упущенное из-за болезней время. Однако, как уже было сказано, останавливаться на этом не собирался и уже на зимних каникулах приступил к подготовке, чтобы в следующем учебном году закончить школу.

Зима семьдесят первого-семьдесят второго года выдалась в Кушке необычайно снежной и холодной. Морозы доходили до минус двадцати градусов, а по краям улиц и во дворах высились настоящие сугробы.

Мне, подростку с памятью гарадца, это было только в радость, – я скучал по снежным и морозным зимам Гарада. Остальные кушкинские мальчишки и девчонки тоже особо не печалились. Многие из них приехали в Кушку из таких мест Советского Союза, где настоящая зима в порядке вещей, а некоторые даже привезли с собой лыжи, коньки и санки, которые тут же нашли себе применение.

Глава восьмая
Весна. Думы и тревоги. Первенство Среднеазиатской железной дороги по футболу. Команда мастеров

Долго, однако, зима не продлилась. Уже в начале февраля подули южные тёплые ветры, снег сошёл, пролились дожди, а затем всё чаще начало выглядывать и пригревать всепобеждающее кушкинское солнце. Очень скоро окрестные сопки покрылись сочной зелёной травой, в которой замелькали алые и жёлтые бутоны тюльпанов (жёлтые росли, в основном, за речкой), а затем и маков. Весна в Кушке быстрая и тёплая. Не успеешь оглянуться, про зиму все забыли и ходят днём в одних рубашках и теннисках, хотя по вечерам ещё натягивают лёгкие куртки и свитерки.

Казалось, всё прекрасно. Я легко учился в восьмом классе, готовился в конце года сдать экзамены, перейти в девятый, а в следующем, семьдесят третьем году, закончить школу. Мог бы и раньше, но от первоначального плана сначала хоть немного повзрослеть и окрепнуть решил не отступать. Работы впереди, как я надеялся, предстояло очень много и перегружать подростковый организм не хотелось. Да, его возможности были неизмеримо выше возможностей обычного земного подростка и, тем не менее, природу не обманешь. Одно дело уметь включать время от времени скрытые резервы и совсем другое – искусственно ускорять взросление. Первое бывает даже полезно. Второе не стоит делать категорически – плохо закончится.

Однако пока всю работу я придумывал себе сам. Начиная от тренировок и учёбы и заканчивая поглощением книг (в обеих кушкинских библиотеках всё меньше оставалось книг, которые я не прочитал). Чем жарче пригревало солнце, тем чаще я задумывался над тем, как можно ускорить процесс продвижения антиграва и стоит ли это делать.

С моей, гарадской, точки зрения всё шло слишком медленно. Это же не взросление! Какого чёрта, в конце концов? Полгода прошло с тех пор, как я оставил действующую модель антиграва вместе с его описанием, а также описанием других, фантастических для цивилизации землян, технологий одному из самых влиятельных людей Советского Союза – председателю Комитета государственной безопасности СССР Юрию Владимировичу Андропову. И что? И ничего. Ждите, вас вызовут. Или не вызовут. Нет, я всё понимаю. Убедиться, что это не ловкий фокус, косность и зависть заслуженных деятелей науки, козыри в рукаве, министерская и прочая бюрократия, подковёрные игры и всё такое прочее. Но сколько это будет ещё продолжаться? Эдак можно доиграться до весьма неприятных вещей. Потому что всё тайное обязательно рано или поздно становится явным. В особенности это касается информации, имеющей решающее значение для всей цивилизации Земли, а не только Советского Союза. Антиграв – шутка ли! Да за такую технологию ведущие разведки мира никаких денег и усилий не пожалеют. Достаточно малой утечки, пойдут слухи, а там… Понятно, что я бесконечно далёк от того, чтобы учить местные спецслужбы методам работы, но хотелось бы большей определённости. В конце концов, я не только гениальный советский подросток Серёжа Ермолов, а космический инженер-пилот Кемрар Гели. Человек из будущего. Их светлого будущего, чёрт возьми, о котором мечтают они сами в книгах и фильмах! Да, они об этом не знают и не должны знать. Достаточно, что я об этом знаю. И, если комсомолец Серёжа Ермолов (в этом году я вступил в комсомол, и теперь вместо пионерского галстука носил на груди комсомольский значок) мог и должен был ждать, когда его позовут старшие, то Кемрар Гели ждать не хотел.

Начальник особого отдела дивизии подполковник Полуботко Игорь Сергеевич жил в нашем доме, в соседнем подъезде, на первом этаже. Его дочь Ира была моей одноклассницей (ещё в прошлом году мы учились в одном классе), поэтому как-то вечером я встретил его, когда он шёл домой со службы. Как бы случайно.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич!

– Здравствуй, Серёжа!

Он хотел пройти мимо, но я его остановил.

– Игорь Сергеевич, можно от вас завтра или в ближайшее время сделать звонок?

– От меня?

– Ну да, от вас, из штаба дивизии. Из дома я позвонить не могу, из штаба танкового полка звонить бы не хотелось, хотя, наверное, можно, а у вас должна быть защищённая прямая связь.

– Ну допустим, – сказал Полуботко. – Кому ты собрался звонить?

– Хотел бы сразу в Москву, Андропову Юрию Владимировичу. Но для начала всё-таки товарищу Бесчастнову Алексею Дмитриевичу.

– Вот так вот сразу Бесчастнову?

– Ага.

– Однако. А что случилось?

– В том-то и дело, что ничего. Ничего не случилось и не случается. А время идёт. Я бы даже сказал, утекает.

– Наверное так надо. Не думал об этом?

– Кому надо?

– Нам всем. Я насчёт тебя никаких дополнительный указаний не получал. Значит, всё должно идти так, как идёт. Не стоит беспокоить такого человека, как генерал-лейтенант Бесчастнов по пустякам.

– Понятно. Значит, не дадите позвонить?

– Не дам. Поверь мне, ты услышишь то же самое, что услышал от меня. Ждать. Всё решится в своё время.

Очень захотелось показать характер. Но я сдержался.

– Тогда хотя бы передайте товарищам Петрову и Боширову, что я начинаю беспокоиться. По своим каналам. Можете?

– Это могу. Кстати, Петров недавно получил майора, а Боширов капитана.

– Очень рад за них, – сказал я искренне. – Заодно и поздравления от меня передайте.

– Хорошо, передам, – пообещал Полуботко.

Не могу сказать, что разговор с подполковником Полуботко меня как-то утешил. Скорее, наоборот, разозлил. И этот туда же, думал я. Ждать! С вами, пожалуй, дождёшься. У моря погоды, как здесь говорят. Петров и Боширов тоже хороши. Товарищи называются. Даже о повышении в званиях не сообщили. Не говоря уже о прочем. Могли бы отцу в полк позвонить, сообщить, что всё в порядке, обо мне помнят, всё идёт своим чередом, беспокоиться не о чем. Письмо написать, в конце концов! Обычное письмо, посланное обычной почтой. Нет, тоже молчат. Кто они, спрашивается, после этого?

От беспокойных мыслей меня отвлёк начавшийся чемпионат Среднеазиатской железной дороги по футболу.

В футбол в наших краях лучше всего играть весной и осенью. Потому что летом слишком жарко. Когда градусник показывает плюс сорок пять в тени и выше, нужно сидеть-лежать за дастарханом [1] в той же тени (желательно, раскидистой чинары) и неспешно, маленькими глоточками, пить из пиалы зелёный чай, а не гонять под палящим солнцем кожаный мяч.

А вот весной и осенью – самое то.

Чемпионат предполагал разъезды. С моей учёбой только на «отлично» не составило никакого труда договориться в школе на нужные дни. Другие школьники тоже договаривались, но таких в команде было не много: Валерка Лопатин, пришедший на смену Олегу Турычеву и Сашка Кочетуров – мой дублёр в воротах, который появился в команде совсем недавно и был ещё совсем необстрелянный. Остальные все уже работали, поэтому в крайнем случае брали отгулы, которые им легко давали, поскольку все относились с пониманием к столь ответственному и важному делу как чемпионат по футболу. В особенности, если это чемпионат Среднеазиатской железной дороги, на которой многие наши игроки трудились целыми рабочими династиями в течение десятков лет (и отцы на ней работали, и деды). Как, например, братья Юрасовы. Впрочем, календарь был составлен таким образом, что большинство матчей приходились на выходные дни, поэтому и отпрашиваться особо не пришлось.

Мы легко выиграли у Тахта-Базара на их поле, которое запомнилось мне почти полным отсутствием травы, затем победили Иолотань на своём и сыграли вничью с Байрам-Али на выезде. Следующий матч был самым трудным – с городской командой областного Мары, в которой, как мы знали, играли даже двое мастеров спорта, не говоря уже о разрядниках. Да, это были мастера уже на излёте спортивной карьеры, в возрасте, но – мастера. Как я уже понял, звание мастер спорта в СССР было заработать очень и очень непросто, и те, кто его добивался, действительно были мастерами своего дела.

Матч был назначен на одиннадцать часов утра шестнадцатого апреля. Это был воскресный день. В Мары мы приехали накануне вечером. Устроились в гостинице (номера были забронированы заранее) и даже успели провести тренировку на местном стадионе, где завтра нам предстояло играть. Футбольное поле порадовало нас неплохим качеством. Да, трава во вратарских площадках была вытоптана. Но она была вытоптана практически на всех футбольных полях Советского Союза, включая те, на которых играли команды высшей лиги. В большей или меньшей степени, но вытоптана. Зато само поле ровное, без кочек, и трава на большей его части была густой и даже постриженной.

– Да, – высказался Король, разминаясь, – на таком поле играть одно удовольствие.

– Что нам мешает сделать не хуже? – спросил я.

– Каким образом?

– У нас в Кушке что, трактора нет с бульдозерным ножом? Договориться, пригнать трактор, срезать кочки и неровности. Там работы часа на два, не больше. Скинуться деньгами, если надо.

– Самый богатый, что ли? – буркнул Сашка Кочетуров. – Он в прошлом году закончил восемь классов, никуда не поступил и устроился чернорабочим на стройке гостиницы неподалёку от нашей школы на улице Октябрьской. Стройка эта тянулась уже не первый год, и конца ей было не видно. Много на такой не заработаешь.

– Дело абсолютно добровольное, Саш, – сказал я. – Да и дела-то ещё нет. Так, разговариваем.

– А трава? – поинтересовался Сарпек Джанмухаммедов.

– И траву можно посеять. Но для начала хотя бы выровнять – уже легче будет.

– Разве этим не город должен заниматься? – спросил Валерка Лопатин.

– Наверное. Но, как видишь, не занимается. Ты готов искать концы? Я – нет. По-моему, проще самим всё сделать.

– Мысль интересная, – положил конец дискуссии наш играющий тренер Юра Юрасов. – Я знаю, где найти трактор.

– Я тоже, – сказал Сарпек.

– Отлично, дома всё решим, а сейчас – работать, пока не стемнело. Серый – в ворота, будем штрафные и угловые отрабатывать. Кочетуров, ты – на вторые ворота, Лопатин и Ковальджи, постучите ему…

После тренировки поужинали, посмотрели в гостиничном холле телевизор и легли спать.

Утро выдалось солнечным, но не жарким. Градусов двадцать в тени – идеально для футбола. Народу на трибунах было мало. Оно и понятно, команда из Кушки никому не интересна. Вот если бы приехал ашхабадский «Строитель»…

Команда города Мары называлась «Кара-Кум» – по названию знаменитой пустыни, занимающей три четверти Туркменистана. «Чёрный песок» в переводе на русский. До недавнего времени они даже выступали в чемпионате СССР в классе «Б». Чемпионат Среднеазиатской железной дороги был для них малозначащим турниром, в котором они рассчитывали без труда победить и вплотную заняться играми на первенство Туркменской ССР.

На поле марыйцы вышли вразвалочку, словно нехотя. Ещё бы. Какая-то несчастная сборная Кушки. Кто это такие вообще? Они что, в футбол играть умеют? Детский сад, честное слово.

Я словно прочитал эти мысли во взглядах игроков соперника. Как выяснилось буквально через несколько минут, правильно прочитал. Капитан «Кара-Кум» – плотный черноволосый мужик годами под сорок с кривоватыми ногами профессионального футболиста громко спросил у судьи, кивая на меня:

– У них что, ребёнок в воротах, товарищ судья? Зашибём ведь ненароком. Отвечай потом.

– Ему четырнадцать, – буркнул судья. – Правилами разрешено.

– Это мы ещё поглядим, кто кого зашибёт, – сказал я тоже в голос и широко улыбнулся.

– Ну-ну, – буркнул плотный, метнув на меня острый взгляд тёмных глаз.

Готовься, подумал я. Кажется, ты его слегка разозлил.

Разозлил или не разозлил, но с первых минут игры нас прочно прижали к воротам. Сказывалась разница в классе и физической подготовке. Мы просто не успевали. Тотальный футбол хорош, когда ты с соперником примерно на одном уровне. В этом случае он проигрывает тактически, потому что в каждый игровой момент на важном участке поля твоих игроков больше, и они играют на опережение.

Но как играть на опережение, если соперник быстрее тебя, техничнее, и отлично умеет импровизировать или использовать наработанные схемы, которые ничем от импровизации не отличаются, поскольку тебе не знакомы?

Особенно был опасен тот самый плотный и черноволосый мужик, капитан команды, который выразил сомнение в правомерности моего места в воротах. На спине его жёлтой футболки красовалась цифра «10» – номер, под которым играет единственный и неповторимый король футбола – Пеле.

Игру Пеле я не видел, а вот эта «десятка», доставляла мне немало проблем. За первые пятнадцать минут матча десятый номер умудрился дважды точно пробить по моим воротам и трижды отдать опаснейшие передачи.

Бил он не только точно, но и сильно, так что я в очередной раз порадовался своим самодельным перчаткам – они отлично выручали, и я даже на расстоянии сотни метров чувствовал заинтересованный и где-то даже завистливый взгляд чужого голкипера, который играл с голыми руками.

В середине первого тайма «Кара-Кум» заработала штрафной в опасной близости от наших ворот. Наши встали в «стенку». Я подвинул её вправо на метр, перекрывая угол ворот, сам сместился левее, готовый перехватить мяч в левом углу. Классика.