Текст книги "Гусариум (сборник)"

Автор книги: Алексей Волков

Соавторы: Далия Трускиновская,Владислав Русанов,Андрей Ерпылев,Ольга Дорофеева,Сергей Игнатьев,Олег Быстров,Александр Свистунов,Александр Гриценко,Александр Владимиров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Погодите. – Наталья вдруг перестала плакать и подняла голову. – Покажите-ка, что у вас там. Вы можете повернуться на стуле?

– Я – нет, – ответил из угла Мякишев.

– Попробую, – прокряхтел рабочий.

Савелий Игнатьевич приподнялся и, передвигая ногами, кое-как развернул стул боком.

– Слушайте… это же отлично! – сказала Наталья.

– Что значит «отлично»? – не понял рабочий.

– Вас, в отличие от меня, он связал обычной местной верёвкой, а не майларом. Можно попытаться её разрезать.

– Чем разрезать? – спросил Мякишев.

Наталья оглянулась на дверь, а потом чуть слышно прошептала:

– Я спрятала здесь вашу шашку. Но только… тихо!

– Вы? – Поручик вскинулся и громко зашептал в ответ: – Откуда вы знали, что нас запрут на кухне?

– Вадик так всегда делает, – тихо ответила Наталья. – Насмотрелся дешёвых американских фильмов и теперь привязывает всех, кто нас обнаружит, к стульям на кухне.

– И что, много вас, таких? – поинтересовался рабочий. – Которые по прошлому в шапке-невидимке ходят?

– Достаточно.

– Погодите, а что значит «дешёвые американские фильмы»? – не понял поручик. – Это примерно такие картины, какие снимает у нас Дранков [32]32
  Известная в 1914–1916 гг. киностудия.


[Закрыть]?

– Вроде того, – улыбнулась Наталья.

Потом она посерьёзнела и, наклонившись, сказала:

– Слушайте… У нас не так много времени. Вечером откроется окно, и тогда Вадик с Серёжей просто исчезнут. А мы навсегда останемся здесь. Шашка в печи, в топке. Вы… Вас зовут Мякишев, да?.. Вы, по-моему, к ней ближе всего.

– Я попробую достать зубами, – твёрдо сказал поручик.

Он наклонился и вытянул шею, упёршись лбом в белёную печь. Лицо Мякишева покраснело от натуги, послышался звук лязгнувших о металл зубов, и закопчённая железка со звоном полетела на деревянный пол.

Все трое застыли, прислушиваясь к звукам за дверью. Было тихо.

– Хорошо, можете продолжать, – прошептала Наталья.

Путы на стуле Мякишева натянулись, и он медленно, сантиметр за сантиметром, стал вытягивать шашку из печки. Потом, наклонив стул, поручик ловко поймал её на колени.

Поёрзав немного, Мякишев сказал:

– Кажется, у нас непредвиденные трудности. Шашку не вытащить одной рукой. Кто-то должен держать, а кто-то – тянуть.

– Может быть, зажать стулом ножны? – предложила Наталья, но поручик помотал головой.

– Если она упадёт, мы её уже не поднимем с пола. Надо придумать что-то такое, что сработает с первого раза.

Все трое задумались. Потом Савелия Игнатьевича вдруг осенило и он улыбнулся.

– А я ведь, кажется, знаю, что делать.

– Ну же?!

Рабочий вздохнул, собираясь с мыслями.

– Дело было в четырнадцатом году… Спускали мы на воду линкор «Императрица Екатерина»… родную сестрёнку «Марии». Наш сормовский завод туда рулевые муфты ставил. А корабли, когда спускают на воду, ставят на полозья. И знаете что? Я буду не я, если видел где-нибудь ещё такое же количество сала в бочках, какое стояло на причале. Четыреста шестьдесят пудов по двести рублей за пуд. Я потом специально узнавал.

Рабочий оглядел Мякишева и Наталью.

– Перед спуском полозья наса́ливают для лучшего трения… Понимаете вы меня, наконец?!

– Слушайте, вы – гений, – с восхищением произнес Мякишев и, оглядев остальных, быстро предложил: – Начинаем жевать?

– У меня это… в спине ути́н [33]33
  Радикулит ( простонар., диалект.).


[Закрыть], – извиняющимся тоном сообщил рабочий.

– Давайте, – ответила Наталья.

Они наклонились к тарелкам и сосредоточенно задвигали щеками. Потом Наталья, придвинувшись, коснулась шашки.

– Попробуйте, – сказала она.

Мякишев зажал эфес зубами и, морщась, рывком сбросил ножны. Острый клинок, поймав луч света, блеснул в сумраке.

– Давайте, – сказал поручик Савелию Игнатьевичу.

Рабочий, кряхтя, подвинулся к нему и развернулся спиной. Послышался хруст перепиливаемой верёвки.

– Ну, скоро? – морщась, спросил Савелий Игнатьевич.

– Погодите… Ага, вот.

Рабочий почувствовал, что боль в руках неожиданно исчезла. Он вытянул перед собой кисти и стал их энергично разминать. Потом взял саблю у поручика и, примерившись, освободился сам.

Ноги от долгого сидения затекли, и Савелий Игнатьевич, встав, рухнул обратно на стул.

– Теперь ваша очередь, – сказал он Мякишеву.

Поручик, дождавшись, пока верёвка ослабнет, вскочил и бросился к Наталье. Шашка глухо стукнула по стулу.

– Да что же это такое… – пробормотал с досадой Мякишев. – Верёвка твёрже железа.

– Не парьтесь, не получится, – предупредила Наталья. – Надо развязывать.

Через несколько минут она встала и сделала несколько нетвёрдых шагов.

– Ладно. Это сейчас пройдёт. Кажется, тут где-то должен быть люк. Опа… вот он!

Мякишев, поспешив, помог отвалить тяжёлую доску в сторону. В глаза ударил яркий свет, и рабочий прикрыл лицо рукой. Потом он вылез вслед за остальными. Лаз выходил на задворки, и сразу за ним начинался запутанный переулок, петлявший между старыми двухэтажными домами.

Савелий Игнатьевич обошёл глубокую лужу, по которой бегали водомерки.

Поручик огляделся, держа шашку наготове, и повернулся к Наталье.

– Что будем делать дальше? Ваш Вадим наверняка вооружён.

– Ага. И не только парализатором. – Молодая женщина вздохнула и с мольбой посмотрела на поручика. – Вы уж постарайтесь ему сильно не навредить, ладно?

– Я попробую, – честно пообещал Мякишев.

– Погодите… – вмешался Савелий Игнатьевич. – А как быть с мерцающим пятном?

Наталья посмотрела на рабочего:

– Вы про защитное поле?

– Да, наверное… – Рабочий пожал плечами.

– Генератор тяжёлый. Вадик не может таскать его с собой вечно. Для нас главное – найти две вещи. Мой рюкзак, в нём небольшая коробочка вот такого размера – Наталья начертила в воздухе квадрат. – И…

– И «Слово о полку Игореве». Да, я понял, – ответил Мякишев. – Нам нужно штурмовать дом.

– Дверь наверняка охраняет Серёжка. Его нужно отвлечь, – заметила Наталья и уточнила: – Это опасно…

Все переглянулись. Савелий Игнатьевич вздохнул и сделал шаг вперёд.

– Ладно, чего уж там. – Он махнул рукой. – Либо спасёмся, либо вместе пропадём. Вы-то молодые. Если что, выберетесь.

Они, старательно пригибаясь, обошли дом. Поручик, держа в руке саблю, прижался к стене и кивнул.

Савелий Игнатьевич поднялся по ступеням. Сердце в груди оглушительно колотилось. Он вспомнил детей… И жену Дуняшу в переднике, хлопочущую у примуса.

Рабочий постучал кулаком в дверь. Прошло несколько секунд, и дверь отворилась. В проёме появилось лицо Серёжки:

– Вам чего?

– Вы, молодой человек, за кого – за царя или за Учредительное собрание? – наклонив голову, спросил Савелий Игнатьевич.

Глаза у парня расширились. Он уже повернул голову и открыл рот – и тут справа на него метнулась стремительная тень. Серёжка охнул, медленно закрыл глаза и покатился по ступеням. Упав на землю, он остался лежать на месте, раскинув руки. На его виске темнел багровый кровоподтёк.

Мякишев стоял рядом и осматривал тяжёлую рукоять сабли.

– Он… мёртв? – с волнением спросила Наталья.

– Нет. Просто оглушён. Минут пятнадцать пролежит, я думаю.

– Хорошо. Там дальше коридор в форме буквы «Г»… Вы помните мою просьбу? – Наталья подняла глаза.

Поручик молча кивнул. Они втроём, стараясь неслышно ступать по половицам, осторожно вошли в дом, и Мякишев в одиночку двинулся вперёд. Савелий Игнатьевич напряжённо следил за ним из-за угла. Выставив перед собой шашку, поручик легонько толкнул ею дверь перед собой.

Дверь тихо скрипнула. Поручик замер. Вдруг над головой оглушительно свистнуло. Стена напротив двери просто исчезла. На её месте зиял огромный проём.

В проёме, оглядываясь, появился Вадик. В руке у него был странный пистолет с раздутым ребристым стволом. Вадик поводил им из стороны в сторону, а потом сделал шаг.

И тут к его горлу прижалась блестящая сталь.

Мякишев медленно поднялся.

– Спокойно, спокойно… – Он протянул руку. – Пистолет сам отдашь?

Вадик растерялся. Его пальцы на рукояти побелели от напряжения. Поручик сделал движение шашкой, и на горле у Вадика отпечаталась красная линия.

– Отдам, – прохрипел он.

Мякишев забрал у него оружие и, подталкивая вперёд, исчез в комнате. Вслед за ним вошли Савелий Игнатьевич и Наталья.

Вадик сидел на деревянной кровати посредине, заложив стянутые тонким шнуром руки за бритую голову. Рядом стоял Мякишев.

Заметив Наталью, Вадик вздрогнул.

– Ты?..

– Я, – кивнула женщина, пристально глядя на него.

– Слушай, я не думал… – начал Вадик, но Наталья его перебила.

– Заткнись. Предатель.

– Ну и что с ними обоими теперь делать? – спросил Мякишев.

Наталья подняла с пола небольшой рюкзак, положила туда оба пистолета и остановилась рядом, сверля Вадика взглядом.

– Вот так, значит… Надоела и стала не нужна. Ты ведь хотел меня попросту слить? Да? Списать на допустимые потери? Ну вот и оставайся теперь здесь сам. – Наталья выставила перед его носом палец. – Только я, дорогой мой, поступлю лучше, чем ты думал обойтись со мной. Я, когда вернусь, просто честно всё расскажу нашим. А уж они решат, что с вами делать дальше. Может быть, вытащат. Но это буду решать не я и не мы здесь, а все работники «Колодезя».

Вадик обречённо кивнул. Наталья, наклонившись, что-то быстро сделала с Вадиковым рюкзаком.

– Да, и вот ещё что, – сказала Наталья, обернувшись с порога. – Решишь прогрессорствовать тут – не думай, что это сойдёт тебе с рук.

Они вышли из дома. Мякишев передвинул паренька подальше от ступеней и убрал шашку в ножны. Потом повесил на плечо кожаную сумку и взял в руку трофейный французский мундир.

– Ну, что теперь? – спросил он.

– Мы должны попасть в зону извлечения, – сказала Наталья.

– А это разве не здесь? – удивился рабочий.

– Нет. Это к северу от города, на Волоколамке. По-местному… район сельца Строково. Примерно восемьдесят вёрст.

– Ничего себе! – Савелий Игнатьевич присвистнул. – Это мы и за неделю не доберёмся.

– В городе французы, – напомнил Мякишев. – Скажите, а мы не можем использовать этот ваш… генератор?

– Там сложное управление, Вадик специально для этого обучался, – отозвалась Наталья и смущённо добавила: – К тому же я его… отключила.

– Итак, что мы имеем? – подытожил поручик. – У нас есть оружие, но воевать со всей французской армией мы не можем. Да и не должны. Верно?

Он посмотрел на Наталью, она кивнула.

– Далее, – продолжил Мякишев, – нам надо преодолеть расстояние примерно в…

– В сто тридцать километров, – быстро ответила Наталья, взглянув на небольшой прибор.

– Таким образом, нам нужны… лошади, – закончил Мякишев.

– Лошади? – Савелий Игнатьевич вскинулся. – Неплохо придумано. Да вот только где же мы их возьмём? Французы, небось, всех прибрали к рукам. Или вовсе поели…

– Кажется, я знаю, где, – ответил Мякишев и посмотрел на Наталью. – Каретный двор, я правильно понимаю?

Женщина кивнула и ответила:

– Это может прокатить. Но нам надо как-то обойти наполеоновскую армию. Не заходя при этом в сектор пожаров.

– А мы не будем её обходить, – улыбнувшись, ответил поручик. – Мы пройдём сквозь неё.

И он поднял синий мундир с эполетами.

– Предлагаете опять изображать пленников? – Савелий Игнатьевич вздохнул. – Ну, что же. Если надо… У нас есть деревенская одежда?

Он посмотрел на Наталью, и она кивнула.

Через несколько часов у заставы французских гренадеров появилась странная процессия. Впереди, насвистывая и размахивая шашкой, шёл сержант в форме жандармской части – штаны на нём были непривычно светлого оттенка, но издалека их можно было принять за жёлтые.

Позади, опустив лица, следовали молодая женщина со сплетёнными в косу волосами и немолодой ремесленник в добротной епанче.

Заметив их, высокий солдат в синей форме выпрямился и задорно крикнул:

–  О, анкоркелкё мерлерюс? [34]34
  О, ещё несколько русских птенчиков?


[Закрыть]

–  Мэуи, монкамарад. – Мякишев, засмеявшись, небрежно отсалютовал рукой. – Жанпорт окомт дедюронель! [35]35
  Ну, конечно, приятель! Я отдам их графу Дюронелю.


[Закрыть]

Савелий Игнатьевич сильнее вжал голову в плечи и метнул быстрый взгляд на Наталью, она в ответ крепче сжала его руку.

Мимо, подпрыгивая на ухабах, пронеслась карета, в которой горланили песни доблестные гвардейцы, за неполную неделю освоившие ремесло маркитантов.

Рабочий, поручик и женщина проскользнули мимо бивачных костров, возле которых были составлены в пирамиды ружья, и направились в сторону невысоких деревянных строений, откуда доносился запах навоза. Мякишев, оглядевшись, шагнул к коновязи и взял в руку поводья.

Заведя лошадей внутрь и закрыв за ними ворота, Мякишев с облегчением вздохнул, огляделся по сторонам и озабоченно пробормотал:

– Ну вот, все приличные экипажи уже разобрали.

Савелий Игнатьевич прошелся по сараю и обнаружил в глубине старые розвальни.

– Идите сюда! – замахав рукой, крикнул он.

– Это поедет? – с тревогой спросила Наталья.

– Колёса и ободы вроде сидят неплохо. – Савелий Игнатьевич постучал по ступице. – Остальное – как повезёт. Только вот беда, с лошадьми управляться я совсем не умею…

– Я умею, – коротко ответил Мякишев и подвёл первую лошадь к стойлу.

Через десять минут всё было готово. Наталья и Савелий Игнатьевич взобрались на сено на телеге и напряжённо смотрели на узкую полоску света. Поручик медленно толкнул ворота, запрыгнул на козлы и взял в руки вожжи.

– Но, пошла… – прикрикнул он. – Алле, алле!

Телега выкатилась и, набирая скорость, развернулась на мостовой. В спину им что-то кричали, но Мякишев, не сбавляя скорости, понёсся мимо торговых рядов, где гренадеры в белых фартуках продавали простым солдатам пиво из бочек.

Промелькнули последние фигуры в синем, и телега выехала на загородную дорогу. Поручик, не переставая настёгивать лошадей, одной рукой сбросил с себя французский мундир.

Постепенно лошади стали сбавлять ход, и Мякишев вскоре остановил телегу возле небольшого ручья.

– Всё, выдохлись лошадки. Долго ещё?

– Сейчас. Погодите. – Наталья смотрела в небольшой блестящий прямоугольник. – Два километра. В принципе, можно попробовать.

– Хорошо.

Они отошли от дороги в поле, и Наталья разложила перед собой устройство, у которого осветился экран вроде люмьеровского кино.

– Все готовы?

Она сделала движение рукой, и Савелий Игнатьевич почувствовал знакомое жжение в горле. А потом вдруг стало очень холодно.

Рабочий увидел, что они втроём стоят на заснеженной равнине, по которой метёт позёмка.

– В чём дело? – растерялся Савелий Игнатьевич. – Мы уже в вашем будущем?

– Нет, не думаю, – лицо Натальи стало озабоченным. – Погодите…

– Эй, смотрите! – крикнул, ёжась и потирая руки, Мякишев. – Там что-то вроде водонапорной башни.

Рабочий посмотрел в ту сторону, куда указал поручик, и увидел торчащие кирпичные развалины.

– Хорошо, пойдёмте скорее! – согласился он. – Так и околеть недолго.

За развалинами ветер бил в лицо не так сильно, и все трое прижались к стене. Наталья достала тёплые куртки, влезла в одну сама, а остальные протянула мужчинам.

– Наденьте. Нам придётся дождаться следующего окна.

– Сколько? – спросил Мякишев.

– Полчаса примерно. Точнее сказать не могу. Не то место…

– Скажите, – спросил поручик, – а почему вы не могли переместить нас прямо там? Или, например, возле газового завода?

– Потому что при переносе мы обмениваем два места, – пояснила Наталья. – То место переносится в будущее, а это – из будущего. И было бы неправильно оставлять город без газа накануне гражданской войны…

Она осеклась.

– Как вы сказали? Гражданская война? – Поручик вздрогнул. – У нас? Но кого с кем?

– Вы действительно хотите это знать? – Наталья взглянула на обоих.

Рабочий и поручик разом кивнули.

– Так вот, вы будете воевать друг с другом. Вы, – она посмотрела на Мякишева, – за ту Россию, которой уже нет. А вы, – она посмотрела на Савелия Игнатьевича, – за ту Россию, которую себе придумали.

– И кто победит? – отрывисто спросил Мякишев.

Наталья промолчала.

– Понятно, – сообразил поручик, – значит, по итогам проиграют все…

Ветер донёс с дороги слабый рокот. Рабочий подождал немного, а потом высунул голову. Из-за позёмки было трудно что-то разглядеть, но скоро на дороге появилась серая машина и множество чёрных точек. Машина была выкрашена серо-белыми пятнами, а на носу и бортах у неё темнели рубленые тевтонские кресты. Чёрные точки двигались по снегу, и в их руках Савелий Игнатьевич разглядел оружие, похожее на короткоствольные винтовки.

– Что это, Наталья? – с волнением спросил он.

– О, нет… – Женщина побледнела. – Видимо, из-за разницы веса сдвиг по сфере Римана вышел слишком большой. Мы с вами серьёзно влипли. Это немцы, и они движутся к городу.

– Немцы? – Мякишев выпрямился. – Войска кайзера прошли до столицы?

– Нет, не кайзеровские… другие немного, – Наталья вздохнула. – В другое время.

– Насколько я знаю, немцы – культурная нация… – неуверенно сказал Мякишев.

Савелий Игнатьевич раздражённо его оборвал:

– И чего же им, культурным, всё неймётся? Всё время лезут, и грабят, и жгут… Мёдом им у нас, что ли, намазано? Как считаете, Наталья? Намазано?

– Я считаю, что нас здесь неслабо видно в полевой бинокль, – ответила женщина.

И, словно в подтверждение её слов, пули выбили барабанную дробь над их головами. Серая машина окуталась дымом, и земля неподалёку взорвалась, осыпав рабочего сверху комьями земли.

Савелий Игнатьевич, тяжёло вздохнув, достал маузер и стал прикручивать его к деревянной кобуре, как к прикладу.

Наталья быстро расстегнула рюкзак и, покопавшись в нём, протянула Мякишеву пистолет с раздутым стволом.

– Держите.

– Какой, однако, он лёгкий. – Поручик покачал головой. – Сколько здесь патронов?

– Здесь не патроны. Здесь заряды. Камера с антипротонами и ускоритель… Ладно, долго объяснять. – Наталья махнула рукой. – Вот так ставится на минимум. Целитесь по яркой точке.

Они встали возле стены. Наталья, склонившись над люмьеровским экраном, нервно барабанила по нему пальцем и что-то бормотала. Выстрелы стрекотали, выбивая из кирпича мелкую крошку. Совсем рядом послышался новый взрыв.

Мякишев прицелился и нажал на спуск. Никакого звука не было.

Серая машина прокатилась ещё немного по полю. А потом остановилась и развалилась надвое, как спелый арбуз. Савелий Игнатьевич сглотнул, увидев, что снег под ней окрасился алым. Чёрные фигурки рухнули в снег и стали отвечать беглыми выстрелами.

– Долго ещё? – обернувшись через плечо, спросил поручик.

– Пятнадцать минут… наверное. Я не знаю точно.

– Хорошо.

– Ну что, Савелий Игнатьевич? Отменим на время наши разногласия? – Поручик протянул ему руку.

Рабочий молча пожал ладонь. И, прижав кобуру к плечу, взял на прицел первую чёрную фигурку.

Савелий Игнатьевич пытался представить, каким окажется Натальино будущее. Уж наверное, полным братства и равенства… Ещё он думал, как вернётся к себе в Нижний, к семье.

Когда до первой чёрной фигурки оставалось совсем немного, Савелий Игнатьевич вдруг подумал, что они будут делать с Мякишевым, вернувшись обратно в своё время. И можно ли им как-то избежать гражданской войны.

«Да, об этом стоит подумать», – решил рабочий, крепче вжал приклад в плечо и прицелился, при этом страстно не желая стрелять.

Дмитрий Богуцкий.Череп Робеспьера

– Сегодня убьют меня, – сказал Инныпъин, прислушиваясь к близкой канонаде.

Сагит только терпеливо вздохнул. Шаманы они такие, всё смерти ждут. Не убьют – скажет, отвел. Убьют, так тем более – будущее видел. Скажут, великий шаман умер…

Сагит это предсказание уже раз сто слышал.

– Ты всех тут переживешь, – буркнул.

Придерживая коня, он продолжал высматривать подозрительную возню у накрытой утренним снегом башенки немецкой церкви на фланге эскадрона, наблюдать за которой обоих отправил капитан Савичев. Инныпъин вздохнул, взял в кулак зуб морского зверя из родных северных мест, висевший у него на шее, на удачу, и с тоской понял, что нынче в кои-веки правду сказал. Но приятель башкир слушал не его.

– Копают чего-то, – буркнул Сагит. – Окопы?

– Могилу раскапывают, – ответил Инныпъин. – Не к добру это.

Ну, могилы раскапывать – это всегда не к добру.

Люди на церковном кладбище, добыв из поставленной у каменной ограды почтовой кареты длинные ломы, поднатужившись, своротили с могилы гранитную плиту и теперь выбрасывали лопатами красноватую немецкую землю на чисто белый снег.

– Не пойму я, кто это, – пробормотал Сагит. – Одеты не пойми как. Вроде и дворяне, в золоте и серебре, однако в рванине. В ушах серьги, в волосах косы. Вон у того коротышки даже борода косой заплетена. Все в сапогах, а без шпор. Сабли и пистоли у всех. Не пойму кто. Ты гляди! У них даже арап есть!

– С моря они, – Инныпъин прищурился. – Помню я. К нам приплывали, когда я маленький был, пушную рухлядь отбирать. Из пушек по нам стреляли, оленей пугали…

– Вызову эскадрон, – решил Сагит. – Там узнаем кто таковы. Следи за ними.

Бесшумно попятил коня в заросли, а там уже развернул и погнал на вершину холма, за которым стояли свои. Выехал на холм – навалился пушечный грохот и сухой треск ружейных выстрелов. Насколько хватало взгляда подымался к пасмурному зимнему небу дым, брела по мелкому снегу построенная квадратами пехота. Громыхала битва у немецкого города Лейпцига, битва от горизонта до горизонта, бескрайняя. Сонм народов и наций – армии Наполеона и Священного Союза сошлись здесь в бою. Но у Сагита было свое, малое дело. Он содрал с головы лисий треух и замотал над головой. Внизу заметили. От строя отделился отряд в пару десятков всадников и по склону взобрался к Сагиту.

– Ну, что там? – спросил молодой капитан Савичев, конного полка Петербургских иррегулярных добровольцев графа д’Оливейры, к которому когда-то прибились оба инородца. Был он худощав, бледен, утомлен и зол, рыжие усы топорщились, кивер покрыт каплями растаявшего снега. Сагит показал.

– Пьеса Шиллера «Разбойники», акт шестой, – пробормотал Савичев, опуская подзорную трубу. – Пиратов к нам каким-то ветром принесло. Ладно, едем.

Гробокопатели появления кавалерии не то чтобы не ожидали, но удивлены были неприятно. Побросали лопаты и заступ, которым взломали поднятый из ямы гроб, руки их легли на рукояти пистолетов и абордажных сабель. Иррегуляры Савичева с пиками наперевес заполнили кладбищенский двор.

Бледнолицый повеса под высоким модным цилиндром, в расшитом золотом фраке, державший в одной руке как принц Датский извлеченный из гроба череп, другой холеной рукой опиравшийся на серебряный череп поменьше на упертой в грязь трости, приподнял бровь и произнес по-французски:

– Чем обязаны вторжением, господа?

– Кто таковы? – невежливо оборвал политес Савичев на том же языке. – Французы? Шпионы?

– Вы меня оскорбляете, – мило улыбнулся морской повеса. – Мы честные пираты.

– До моря далековато, – заметил хмурый Савичев.

– Не устаю сокрушаться каждую минуту, – согласился принц Датский.

– Ваше имя, сударь.

– Ла Пуассон, месье. Ален Ла Пуассон. Капер его величества в изгнании, Людовика Восемнадцатого.

– Роялист? – удивился Савичев. – Людовик раздает каперские патенты?

– Гораздо лучше, чем что-то еще, – любезно поклонился Ла Пуассон.

Спешившийся Инныпъин шагнул к французу и быстро, обеими руками, снял с его ладони серый череп. Ла Пуассон только и успел, что ладонь захлопнуть, как бабочку упустил.

– А вот это было совершенно лишнее, мой дорогой дикарь, – процедил Ла Пуассон, остро прищурившись голубым глазом.

– На ограбление этой могилы вам патент тоже король дал? – в ответ ледяно поинтересовался Савичев.

– Его дала мне судьба, – француз вонзил в снег трость и выхватил крест-накрест обеими руками из кобур два трехствольных пистолета. – К оружию!

Сагит держал лук наготове и успел выстрелить первым. Стрела, сорвавшись с тетивы, нырнула между всадниками, сбила руку француза, и пуля попала не Савичеву в лицо, а его лошади в голову. Лошадь повалилась, дергая ногами, опрокинув Савичева в снег, а француз продолжал ураганно палить во всадников из всех стволов и так же стреляли его подручные. Иррегуляры в ответ били пиками, лошади вставали на дыбы, ржали. Всё затянуло клубами вонючего порохового дыма. В ход пошли сабли, кавалерийские и абордажные. Сагит бросил лук в саадак, выхватил саблю из ножен и кинул коня в схватку. Сбил грудью коня примеченного давеча арапа – тот покатился, потеряв саблю. А Сагит тут же уклонился от выстрела с крыши кареты – коротышка-оборванец с заплетенной в косицу бородой и золотыми серьгами в ушах пальнул в него из короткого морского карабина и промахнулся – и увидел, как Ла Пуассон рубит в спину Инныпъина, закрывшего собой лежавшего без чувств Савичева.

Стряхнув кровь с широкого лезвия, француз наклонился над упавшим в истоптанный снег черепом из разрытой могилы, но отскочил в сторону от налетевшего Сагитова коня – Сагит срубил ударом сабли цилиндр с головы француза. Француз оскалился, отбил второй сабельный удар Сагита и нанес быстрый, как змея жалит, удар в живот – лезвие рассекло ватный сэкмен Сагита, скользнуло по кольцам кольчуги под ним. Француз оскалился, выдернул саблю, отскочил назад с криком:

– Робер, гони! Ретирада! Отходим, молодцы! Все отходим!

И запрыгнул на подножку разгонявшейся кареты – коротышка на передке нахлестывал лошадей. Сагит бросился вдогонку. Иррегуляры, израненные пулями и ударами морских сабель, лишившись командира, его порыв не поддержали.

Карета уходила в сторону французских позиций, грязь летела из-под колес, из кареты по Сагиту стреляли. Сагит стрелял в ответ на скаку, две стрелы застряли в деревянной крыше. Он гнался за ними до тех пор, пока с французской стороны по нему не начали палить из пушки – прилетевшее оттуда ядро взрыло землю под деревьями, и Сагит повернул коня. С удаляющейся кареты ему галантно отсалютовали абордажной саблей. Сагит только плюнул.

Он вернулся к церкви, когда в целом не пострадавший Савичев был уже на ногах, а истекавший кровью Инныпъин уже испускал дух.

Сагит ничего не мог для него сделать – перерублен позвоночник. Даже помолиться – шаман же…

Сагит убрал упавший на лицо умирающего шамана снег, когда окровавленной рукой Инныпъин сдернул шипастый зуб морского зверя с шеи и сунул Сагиту в ладонь.

– Я его найду, – вдруг и зачем-то искренне пообещал Сагит умирающему.

Инныпъин только легко улыбнулся, притянул Сагита к себе и дохнул в ухо:

– Холодное железо его не берет.

И только тогда умер.

Вместе с ним иррегуляры потеряли еще троих, и многие были ранены. Французы не оставили на поле никого, кроме сбитого Сагитом арапа, который без чувств так и лежал в грязи у ограды.

Савичев, ступая по грязному снегу, подошел, покачнувшись, наклонился, подобрал вырытый череп, вернулся к могиле и прочел латынь на сброшенной плите.

– Иоганн Себастьян Бах… Вот даже как. Сестрица моя узнала бы – прокляла. Канта на вас не нашлось, сволочь якобинская.

Бросил череп на кости во взломанном гробу и приказал:

– Могилу зарыть, плиту на место… Европа.

В следующий раз Сагит встретил грабителя могил, убийцу Инныпъина, летом, больше чем через полгода, уже в сдавшемся Париже.

В залитом августовским солнцем изумрудном парке Фонтенбло взлетали в воздух стрелы.

Сагит, запрокинувшись, с треском согнул обклеенный берестой лук, подняв его над собой, и с щелчком пустил сероперую стрелу в небо. Стрела, взлетев стремительной рыбкой, сбила ту, что уже падала с голубого неба, пущенная Сагитом парой мгновений ранее.

Капитан Савичев восторженно стучал кулаком в ладонь и кричал:

– Ай, Сагит! Ай, молодец! – а светская публика сдержанно аплодировала и комментировала по-французски:

– Каков дикарь, месье. Воистину мощь Геркулеса, мадемуазель. Адонис! Амур, господа! Амур с разящим луком! И вместе с этими дикарями русские шли воевать? Варвары! Жоржетта, возьми мою собачку!

Сагит с пятого на десятое понимавший, что они там лопочут, хладнокровно стрелял. Буссенар помог – пленный гаитянский арап, задержавшийся в эскадроне по причине спившегося до смерти денщика капитана Савичева, коего денщика оказалось больше некем заменить. Взятый в услужение в эскадрон, арап малость Сагита по франкской речи поднатаскал. Не то чтобы у Сагита страсть оказалась к языкам – просто интерес теперь был определенный.

Вот пока стрелял, Сагит и приметил среди гостей запомнившуюся долговязую фигуру в цилиндре, с руками на трости с серебряным черепом. Трость была новая, так как прежнюю, взятую трофеем, денщик Савичева как раз до смерти и пропил. Ла Пуассон стоял и, тепло улыбаясь, следил за стрельбой башкирского лучника.

Сагит ухом не повел – помнил, «холодное железо его не берет». Помнил, как его стрела отскочила от руки француза. Потому и не стал стрелять сразу, как увидел.

Случай теперь будет, коли встретились.

– Ла Пуассон – великий мамбо! – рассказывал арап Буссенар. Буссенару не впервой было попадать в плен, он и к Ла Пуассону в команду так попал, во время войны с французами на его родном острове. – Ла Пуассон говорит с мертвыми, и они всё выполняют. Выполняют в те времена, когда были еще живыми. И всё вокруг меняется. Он выкопал череп Вильнёва, адмирала, и так получил корабль, чтобы плавать в южных морях и грабить англичан. Правда, просил эскадру, но и так было хорошо. Он выкопал череп Дантона, и арестованную семью Ла Пуассона отпустили, правда, дофин умер в тюрьме, но что уж теперь… Он выкопал череп какого-то итальянского кондотьера, и французы захватили Тулон. Он молится на Наполеона и сделает всё ради него. Но в последний раз вы ему помешали. Сейчас ваши взяли Париж, но ничего еще не кончилось, ведь он ищет другого влиятельного когда-то человека, чтобы переделать всё по-своему. Мертвецы слушаются его. Слушаются не долго, но черепов-то много.

Вот чего-чего, а черепов в Париже действительно было в достатке. Сагит видел изнанку мощи европейской столицы – миллионы человеческих черепов, на которых стоял город, когда вместе с Савичевым их водили в катакомбы под Парижем. Не все их владельцы что-то значили раньше, и, понятное дело, находить черепа важных людей было нелегко.

С тех пор как франки вторглись в земли Белого Царя, и тот призвал своих улусников на войну, и вместе с прочими храбрыми воинами башкирских родов Сагит отправился на войну, он повидал немало нового, но всё же мало удивительного. Много ружей, много людей, пушки – это всё ново, но обычно. И тайная война шаманов, что шла за спинами воинов, тоже не удивила Сагита, седьмого сына и внука шамана, из края черных башкир-язычников. А как же могло быть иначе?

Сагит закончил стрелять, собрал стрелы, а Ла Пуассон, оказывается, уже беседовал с Савичевым, беседовал тепло и участливо, хотя русскому разговор был неприятен.

– Ваш неистовый лучник тоже жив? Сегодня налегке? Без кольчуги? – Ла Пуассон дружески кивнул подошедшему Сагиту. – Не могу выразить, как мне приятно встретить вас вот так, в мирное время, когда мы не разделены враждой и службой. Значит, я приглашаю вас обоих. Идемте, гарантирую, это будет незабываемо, и вы отлично впишетесь.

– Я полагал, вас казнят за диверсии, – холодно произнес Савичев, сцепив руки на спине своего синего форменного полукафтана.